***
— Не смотри на меня так, он сам предложил, — Александр повернул руль, оценивая маневренность новенького авто. Того самого ягуара, на котором мы приехали сюда. — О, а ты как самый скромный человек в мире, разумеется, не отказал, — сложив руки, наблюдаю за дорогой с пассажирского сиденья. — Нужно уметь принимать извинения, котенок, — ухмыльнулся мужчина. — Да кто перед тобой извинялся? — фыркаю. — Это был намек, чтобы тебя спровадить! — Заметь, действенный, — швед перевел на меня взгляд, подъезжая к светофору. — Фе-фе-фе, — кривлюсь, передразнивая его мимикой. Он открыто рассмеялся и, пока мы стоим на светофоре, протянул ладонь, чтобы щелкнуть меня по носу. Хлопаю негодника по руке. До сих пор не понимаю, как такая идея — дать погонять Нильсену один из собственных автомобилей — пришла дипломату в голову. Разговор с Сэмюэлем Макото крутился в голове как заезженная пластинка: «— Есть много вещей, которые вам знать не стоит. Мое назначение — одна из них, — он выждал паузу, отпивая ароматный бергамотный чай, — все, что я могу вам сказать, это то, что модель государственных взаимоотношений более хрупка, чем может показаться. Всегда нужны люди, которые будут в тени. — Еще скажи, что ты и есть в некотором роде кукловод, — Александр усмехнулся. За полчаса атмосфера действительно стала менее холодной. По крайней мере, план убийства друг друга эти двое отложили на потом. — Если тебе без метафор совсем трудно общаться, представь, что я его правая рука, — отрезал Сэм. Нильсен многозначительно возвел брови, отчего мои глаза закатились едва ли не сами по себе. — У меня достаточно связей, — продолжил Макото, — и достаточно возможностей. Но вместе с ними и ответственность. Не стану называть примерное количество фамилий, которым было бы выгодно сместить меня с этого положения, оставлю на ваше воображение. — Извини, но я пока не совсем понимаю… — Линд осторожно протянула, пытаясь не сводить взгляда с Евы, которая показательно отвернулась, делая вид, что не слушает диалог. — Какое это имеет отношение? У меня есть основания предполагать, что… Что Хлоя как-то оказалась в это втянута. Как именно — пока что не имею ни малейшего понятия. А если бы и знал, все равно не сказал бы. Алекс выпрямился и сложил руки. Тяжело выдохнул. Тяжело, но равнодушно. — Послушай, а вот теперь серьезно: мы не сработаемся, — он задумчиво размял ладони. — Самый умный? — Да. Рад, что ты заметил. — Если так, то и сам все поймешь. Подсказок было достаточно, не так ли? — Сэм наигранно улыбнулся. — Поэтому и не сработаемся, — парировал Нильсен. — А вот я не поняла, можно, пожалуйста, для всех? — они оба изрядно надоели. Оба. Сэм снова отпил чай. Задумчиво постучал пальцем по ручке белой фарфоровой чашки. Ответил без энтузиазма: — Если Хлоя была замешана в том, чтобы на меня повесили серьезное обвинение, то первая же нить этого дела приведет нас к Коллинзу, не так ли? Он ведь был практически последний, с кем она заключила договор. А теперь расскажите, почему я «внезапно» наталкиваюсь на его партнера да еще и с письмом, полным угроз? Да еще и около музея, в котором до этого мне была назначена частная встреча от самого Коллинза. Интересное совпадение, не находите? Понимаю, что самое время расставить в этой истории все детали на свои места. Если мы продолжим прятать информацию друг от друга в том же духе, кажется, что до конца расследования уже ни кто не доживет. — Ну, если совсем честно… — что ж, этот рассказ будет долгим…» — А мне почему-то кажется, что он все равно будет относиться к тебе предвзято, — надеясь уколоть хотя бы этим, довольно протягиваю. — Это само собой разумеющееся, — спокойно отвечает. Нашему самомнению только позавидовать, ясно. Отворачиваюсь, замечая, что первые улочки Белгравии уже появились на горизонте. Белые ряды домов приветливо встречают нас, радуя глаз. На такие районы всегда приятно смотреть, хоть они и кажутся словно из другой вселенной: люди, проживающие здесь, уж точно не думают о том, на какие деньги купить обед. Надеюсь, оно того стоило. А вообще, я удивлена, что нам именно сейчас, спустя столько времени, пришла в голову идея осмотреть квартиру Хлои. Нет, не так. Мне пришла в голову идея осмотреть квартиру Хлои. Сэм сильно сомневался, стоит ли отдавать ключи, но в итоге сдался. Не знаю, что именно его подкупило: аргументы, приведенные мной, или честность, с которой я рассказала о сделке с Эллиа, но, как бы то ни было, ключи у нас. Последний дом в длинном ряду. Мы выходим из авто и приближаемся к черной двери, на которой висит старинное кольцо, украшенное головой льва. Кажется, что вот-вот сюда вернутся. Как ни в чем не бывало. В какой-нибудь пасмурный дождливый день. У самой двери отряхнут от капель зонт, потянутся в черную лакированную сумку за телефоном, чтобы сообщить, что беспокоиться больше не о чем... А дома тепло камина и горячий душ, после которого она в махровом халате и пушистых тапочках сядет на мягкий диван с чашкой зеленого чая в руках и заранее припрятанной шоколадкой с фундуком. Будет смотреть любимую передачу: однозначно какое-нибудь легкое реалити-шоу. Но уж точно никому в этом не признается. Ведь это ее владения и ее маленькие тайны... Сжимаю ладонь. Внутри противно свербит. А ведь... Что, если она уже не вернется? Никогда. Сквозящее ледяным ужасом: никогда. Вот уж не думала, что когда-либо буду участвовать в подобном расследовании. Холл встретил нас тишиной. Еще на пороге виднеются просторные двухэтажные апартаменты. Чего-то такого я и ожидала на самом деле. Сэмюэль не обманул: по обстановке сразу чувствуется, что девушка и впрямь жила вполне обеспечено. Почти весь первый этаж занимает просторная светлая гостиная. Возможно, дом еще старой планировки и менять ее не стали. Так и вижу, как в далеком прошлом именно здесь устраивали роскошные званные обеды. Юные девушки развлекали гостей игрой на музыкальных инструментах, а на диванах сидели их матушки, почти наперебой обсуждающие, как бы найти дочерям партию получше. Сейчас же она пуста. Нет ни музыкальных инструментов, ни картин, никаких намеков о истории дома. Только современные столы, диваны, кресла... Даже камин, и тот электрический. Гостиная прибрана очень аккуратно, разве что осевшая на мебели пыль напоминает, что дома уже давно никого нет. — Интересно… — Александр проходит вперед. Он останавливается и тщательно оценивает обстановку. Дотрагивается до небольшой тумбочки около дивана, а затем полностью проводит ладонью, смахивая остатки пыли. — Эй! — хватаю мужчину за руку. — Что творишь? А если потом полиция…. — Что? Будут отпечатки искать? — Александр качнул головой. — Не думаю. Какие бы тайны ни скрывал наш малыш Сэмми, полицию он сюда явно приплетать не станет. — С чего ты взял, он же сам сказал, что… — С того, что он бы это уже сделал, — мужчина присаживается, тщательно осматривая пол, словно надеясь что-то найти. Обхватываю себя руками, проходя по комнате. Придурок прав. Даже если представитель посольства солгал нам о том, что Хлоя совершила преступление государственного уровня, как бы то ни было, полицию он так и не привлек в это расследование. Почему тогда? Провожу ладонью по гладкой, совершенно пустой стене. Что-то меня в ней смущает. Да и не только в стене, во всей комнате. Что? Что не так? — Послушай, — оборачиваюсь на Нильсена, который к этому времени уже принялся с завидным упорством двигать диван и ответил мне невнятным «ммм», — если бы… Прости, я ничего не знаю о тебе, и… Черт, а если и правда по больному ударю? Запинаюсь, неуверенно сжимая ладонь. Александр совсем не смотрит на меня, увлеченный мебельной перестановкой. Под первым диваном он не находит ничего интересного, поэтому уже вовсю переходит на кресло, передвигая и его. — Говори уже, крошка енот, не томи, — швед снисходительно проводит плечами, собираясь проверить новый участок. — Если бы… если бы из твоей жизни исчез дорогой человек, как бы ты заполнил… ну, пустоту? Александр усмехнулся. Горько, но совершенно легко. — А ты? — вопрос без подвода, скорее… Ему действительно интересно? Сжимаю ладонь крепче, силясь не отвернуться. Горечь от потери родителей уже давно превратилась в легкую печаль, но мне все еще не по себе, когда приходится о них говорить. Снова эта идиотская табличка перед глазами. В идиотском кабинете психотерапевта. — Ева не любит такие темы, так что…. — Я спросил не это, — осаживает еще до того, как успеваю избежать диалога. Алекс не двигается. Словно действительно боится, что я не продолжу. В итоге сдаюсь, для храбрости закусив край губы. — Храню фото в альбоме. Но если бы могла… То, наверное, повесила бы их на стену. Чтобы видеть чаще. Нильсен тотчас следует за моей мыслью, изучая комнату внимательнее, и кивает. Ни одной фотографии нет, а ведь, если верить словам Сэмюэля, Хлоя не так давно потеряла родителей. Здесь же совершенно ни одного напоминания: ни фото, ни поделок, ни памятных сувениров. Нигде. — Возможно, на втором этаже? — вдогонку бросаю и получаю такой же утвердительный кивок. Возможно. Александр возвращается к поискам, на этот раз более продуктивно. Он тянется за какой-то деталью и поднимает ее вверх. Приглядываюсь: в его руках кривой осколок, похоже, фарфоровый. — Что это? — уточняю, подходя ближе. Еще пара таких же, но более мелких, лежит рядом. — На тумбе, — бросил Нильсен, вглядываясь в материал, — что-то стояло, скорее всего, ваза. Там… след, — он сделал жест ладонью, словно пытаясь начертить в воздухе полукруг, — других в гостиной нет, так что было бы сомнительно, что ее переставили. Решил проверить, и вот, действительно. — Возможно случайно упала как-то и… — Точно нет, — сразу перебивает, — присмотрись получше: порядок идеальный, каждая вещь на месте, например — подставка с четырьмя книгами — в одной закладка, но она не брошена кое-как. Поставлена на место. Если бы наша мисс Льюис прибирала осколки вазы, она бы точно заглянула под кресло. — Хочешь сказать, что… Это сделал кто-то другой? — поежившись, растираю руки. — Заметал следы? — Вполне вероятно, — кивает мужчина, — и, видится, что не после самой приятной беседы. Чтобы здесь ни произошло, прибирали квартиру уже после исчезновения хозяйки. По плечам проходит холод. Звучит это все максимально некомфортно. Швед замечает мою неуверенность и поднимается на обе ноги. — Я могу проверить второй и сам, если ты… — Нет, — выставляю вперед ладонь, — пойду с тобой. Все нормально. Двигаемая желанием поскорее все закончить, первая выхожу в холл, оглядываясь, чтобы убедиться, что мужчина идет за мной. Гладкие деревянные ступени совсем не скрипят под ногами, подтверждая качественный материал, из которого сделаны. Первое, что бросается в глаза и сразу же удивляет — все двери на втором этаже распахнуты. В том числе в ванную комнату. Словно… — Тут явно кто-то что-то искал, — отвлеченно замечает Нильсен, продолжая мою собственную мысль. — Разделимся? — предлагаю, надеясь, что Александр примет мое предложение без лишних вопросов. — Что, крошка енот, мешаю тебе сосредоточиться? — не знаю, пытается он разбавить обстановку или опять валяет дурака, но швед нахально так ухмыляется. — Нет, выглядишь жалковато, когда критически мыслить пытаешься, — фыркаю и сдуваю челку, сразу же скрываясь в ближайшей комнате, чтобы негодник не нашел, чего докинуть вслед. Вероятнее всего, мужчине досталась спальня, по крайней мере, я оказалась совершенно точно не в ней. В комнате плотно занавешены окна, и, кажется, что она заставлена какой-то прикрытой тканью старой мебелью — чтобы разглядеть получше, включаю общий свет и понимаю, что ошиблась. Светлые покрывала действительно были накинуты на большую часть предметов, но вовсе не на все. Сразу же вижу внушительного вида и явно профессиональный гончарный круг посередине комнаты. Рядом, на стертом деревянном столе различного рода поделки, фигурки и небольшие чайные сервизы. Увлекалась лепкой? Протягиваю ладонь, аккуратно стягивая простыню с вытянутой рамки. Ткань послушно падает, открывая мне наполовину пустой холст. Я не сильна в художественных инструментах, но мне отчего-то кажется, что разрисован он именно маслом. Банально, наверное, но мне действительно так кажется. Целостной картины здесь нет: одни широкие разноцветные мазки, разбросанные кое-как. Касаюсь шероховатой поверхности — засохшая краска слегка колет подушечки пальцев. Странно, что Сэмюэль не упомянул об этом. Отдергиваю руку, сжимая в воздухе пальцы. Как бы то ни было, эта картина мне совсем не понравилась. Она какая-то… Хаотичная. Эмоциональная. Размашистые линии соединялись разными цветами, приобретая грязный серо-зеленоватый оттенок. У нее однозначно были проблемы. Присматриваюсь к столу, на котором собран глиняный сервиз. Одна из чашек привлекла меня особенно, еще в первый раз. Она была перевернута. Это… Это как минимум интересно. Слишком показательно, я бы сказала. Подхожу ближе. Хватаюсь за твердую глиняную ручку, возвращая посудину в нужное положение и сразу же победно ликую. На столе осталась лежать металлическая флэш-карта, уложенная поверх небольшой записки. Ага! Вытаскиваю кусок бумаги и разворачиваю его. Едва я это делаю, на стол падает достаточно узнаваемая драгоценность. Кольцо. Легкое, платиновое. Два карата. А в записке аккуратным женским почерком: «Нам не раз приходилось разочаровываться друг в друге, не так ли? Прощения не жду. Ты хотел этого сам». — Как успехи? — вздрагиваю, заслышав голос Александра. В наступившей тишине и потоке размышлений я успела забыть о его существовании. В какой раз. Разворачиваюсь, на автомате пряча находки за спину. Швед подмечает это и недовольно хмурится, что заставляет меня осознать глупость действия и виновато выдохнуть, показывая вещицы. — А у тебя? — спрашиваю, пока Нильсен подходит ближе, внимательно оглядывая находку. Он качает головой и берет из моих ладоней записку, вчитываясь в содержимое. Непонимающе поднимает брови. — Что за?.. Нет, ничего не нашел, — остановился, но добавил, — ничего, что привлекло бы внимание. Не знаю, что за паранойя была у подружки нашего малыша, но дома все подозрительно… — Аккуратно? — спрашиваю наперед, на что мужчина кивает. — Вот и мне так показалось. Если тут что-то и искали, то… Не знаю, как-то это странно. Двери открыты, но ничего не тронуто и все на своих местах. — С чего такая мысль? — мужчина не стал отрицать заключение, но внимательно прищурился. — А ты сам так не посчитал? Кто-то прибрал следы ссоры, оставил двери открытыми, но не нашел вот это, — киваю на флэшку и кольцо, — а больше всего остального удивительно, что их не нашел Сэмюэль. — А вот это хороший вопрос, каттен, — довольно протянул мужчина, жестом приглашая меня на выход. По пути он все еще крутил флэшку. — Уточним у нашего малыша-консула? — Нет, — отрезаю неожиданно сухо даже для себя самой. — Это же подозрительно, разве нет? Судя по всему, они крупно поссорились перед ее пропажей, но он нам и слова не сказал! И эта записка… Разве он не нашел бы ее сразу, если бы хорошо знал Хлою? Что, если… Останавливаюсь, не желая продолжить мысль. Не стоит торопиться с выводами, но… Что, если не все так однозначно? Что, если она сама хотела скрыться? Воспоминания оружия снова всплывают в памяти, и я невольно вздрагиваю. Мы знаем об этой истории со слов только одного человека, но ведь, если подумать хорошенько, обычно с этого и начинаются крупнейшие ошибки. — В любом случае я хочу для начала узнать, что на этой карте, а потом и выводы сделаем, — бросаю вдогонку предыдущей фразе. Мы уже подошли к выходу, и пока я отвлеклась, открывая дверь, Александр нагло и без спроса взъерошил мои волосы с довольной ухмылкой. — Эй! — пытаюсь увернуться, прикрываясь руками. — Молодец, — хвалит, не унимая хорошего настроения, — я тоже считаю, что Барни прекрасно подождет еще пару дней, — резко выражение лица мужчины изменилось, он добавил совершенно холодно: — и в следующий раз мы поговорим на равных, уж это я гарантирую. — О чем ты? — удивленно поворачиваюсь, пока усаживаюсь на переднее сиденье авто. Александр не ответил. Он выдохнул в сторону, а после, совсем успокоившись, завел мотор. Также молча мы выехали на общую трассу. Белгравия простилась с нами закатом, отражающимся красками на окнах домов. Улицы совсем пусты. Никакой беспечной суеты, лишь тоскливое размеренное спокойствие. И правда, совсем другой мир. — Почему ты не можешь повесить фотографии на стену? — совсем резко интересуется, настолько, что я чуть не ударяюсь лбом о стекло, успев засмотреться на мелькающие в вечернем свете фонарей улицы Лондона. — Что? — устраиваюсь удобнее и непонимающе качаю головой. — Фотографии, — одним движением Александр легко повернул руль, — ты сказала, что из-за Евы не можешь повесить их на стену. Я думал, ты живешь одна, разве нет? Он на мгновение оглянулся на меня, успев увидеть, как я пожимаю плечами, а после вернул внимание на дорогу. — Сейчас одна, — подтверждаю, — но дело не в этом… В общем, если совсем кратко… Мне было примерно семь, когда мы с ней познакомились. Ну, точнее… Мои родители умерли. Папин брат — дядя Остин — он оформил опекунство и увез меня в Портсмут. Все было уже решено: на тот момент он и так собирался туда переехать. Как раз женился на матери Евы. Я не знаю, что они нашли друг в друге, она была… Понимаешь, странная такая. И Ева — та еще чудачка. Она и английского на тот момент не знала. Постоянно лепетала что-то на своем родном языке и смотрела… Ну вот как разбойница, самая настоящая. А английский в школе выучила. Она быстро училась… Александр не перебил меня. Не задал ни одного уточняющего вопроса. Он просто внимательно слушал, неотрывно смотря на дорогу. — Когда нам было примерно лет по одиннадцать, Евина мама позвала нас на кухню. Она долго плакала и что-то убедительно говорила Еве на русском. Не знаю, что именно, она так и не поделилась этим потом. Но когда слушала ее, становилась все бледнее и бледнее. А потом молча взяла меня за руку, оглянулась на нее, знаешь… С такой злостью. И увела. Утром этой женщины уже не было дома. Поругались они, и ушла она сама или сбежала, или… Черт знает, что там произошло. Нас просто оставили. Дядя тоже не перенес этого. Он почти перестал разговаривать с нами. Много пил. Его постоянно увольняли то с одной, то с другой работы. Тогда-то Ева и возненавидела их… — Кого? — Александр снова мельком взглянул на меня, подъезжая к светофору. — На тот момент «взрослых», — усмехаюсь от глупости этого рассуждения, — она никогда не высказывалась о моих родителях, но знаешь… Я думаю, что ей было очень больно, когда мама ее бросила. Одну в чужой стране, у чужих людей… Она так и не простила ее, поэтому я… Она ведь даже не простилась с ней после... Глупая, упрямая девчонка. — Поэтому ты стараешься не напоминать лишний раз, что у вас разные ситуации, — он сказал это легко, понимая, что никакого лишнего «сочувствия» тут не потребуется, — я понял. Киваю и обнимаю себя руками. Как так вышло, что именно этот придурок стал первым человеком, с кем я поделилась кусочком прошлого? Ну надо же…***
— Александр, я не поняла, это что за фокусы такие? — опираюсь на ручку багажа, наблюдая, как Нильсен, совершенно беспардонно плюхается на мой несчастный диван. — Нет, нет, нет, я тебя на чай не приглашала, выметайся давай! — Мне казалось, что дома ты должна чувствовать себя комфортнее, разве нет? — отрывается от мобильника, с хитростью улыбаясь. — Я — да, ты — нет! Выметайся, я тебе сказала! Разъяренная его поведением, подхожу ближе, надеясь поднять придурка. Хватаю его за руку, стараясь утянуть на себя, но в итоге мужчина пересиливает, и я, наоборот, падаю на него сама. — Неловко вышло, — тихо проговаривает. Сглатываю. После того… После того, что произошло в Сиднее, мне отчего-то ужасно трудно общаться с ним спокойно в подобных обстоятельствах. Вот и сейчас воспоминания проходят в голове, как отрывок безумно смущающей киноленты, и хочется совсем спрятать лицо, чтобы оно хоть на каплю не покраснело. На мужчине черная рубашка… Плечи устало опущены. Так и тянет провести по ним ладонью, чтобы почувствовать подушечками пальцев легкую ткань и… — Вы-ме-тай-ся, — процеживаю, отталкиваясь от него, чтобы подняться на обе ноги. Швед поднимается, легко оправляя рубашку. Как знает, сволочь, что это отвлечет меня от желания треснуть его чем-то тяжелым. — Я думал, мы хотим посмотреть, что на флэшке, — он кивнул в сторону моего ноутбука и слегка сощурился, выжидательно наблюдая за реакцией. Издаю смежный между выдохом и ревом звук и резким движением ударяю по кнопке включения компьютера. Тот обиженно пискнул, но моргнул, загружая экран. — Хорошо, — наигранно широко улыбаюсь, — посмотрим, что там и… В полуночной тишине раздается резкий и особенно громкий дверной звонок. Противный до безобразия. Вздрагиваю, сжимая ладони, и моментально поднимаю взгляд на Нильсена. Кто это? Это за мной? За ним? Что опять мы натворили?! Звонок напоминает о себе. Нетерпеливый мерзкий звук. Я его и раньше недолюбливала, а сейчас и вовсе сломать хочется. Александр же невозмутимо направляется к двери. — Они быстро, — он оглядывается на озадаченную меня и едва не смеется, — расслабься, котенок, свои. — Эй! — я все еще пытаюсь остановить мужчину, но ошарашенно застываю, когда швед забирает какой-то пакет и возвращается, удерживая его в руках. — Что все это значит?! — Что значит? — словно издеваясь, повторяет мой вопрос самым непонимающим тоном на свете. — Вот это! Что значит? — тыкаю пальцем в полупрозрачный пакет, как только мерзавец укладывает его на стол и начинает доставать оттуда один за другим продукты. — Ты не ела ничего с самого утра, — пожимает плечами, не отрываясь от своего занятия, а потом поднимает хитрый взгляд, — или я ошибся, и у тебя в защечниках заначка? А, прости, это про хомяков… Все, это была последняя капля. Точно последняя. Хватаю со стула полотенце и высоко поднимаю, чтобы наглядно продемонстрировать его наличие. — Еще одно слово, и я… — сжимаю ладонь с полотенцем сильнее, — ты понял! И вообще, с чего такая забота? Снова плечи и это напускное равнодушие: — Если ты опухнешь от голода и умрешь, труп будет очень непривлекательный. Мужчина убирает пустой пакет со стола, когда хлесткий край полотенца резко жалит его руку. Я все-таки предупреждала! — Fun! Крошка енот, умерь свои порывы, прошу тебя, — он отскакивает, пытаясь выдержать межу нами достаточно расстояния, но не тут-то было. — Я тебя сейчас на куски порву, придурок! — промахиваюсь, и удар приходится на стул, за которым Нильсен ловко спрятался. — Полотенцем? Не лучшее для этого оружие, — усмехается, отпрыгивая от нового удара. — Зато действенное! — резко сокращаю расстояние и бью полотенцем в бок. Придурок издает звук, очень похожий на шик, с которым пытаются приструнить непослушного домашнего питомца. Сразу же замахиваюсь еще раз, надеясь в этот раз попасть удачнее, и мне почти удается, поскольку, когда мужчина увернулся, я попала аккурат чуть ниже копчика. — Ну, нет, так не пойдет, — мужчина ловко пропустил новый удар и легко поймал край полотенца, притягивая меня за него ближе и удерживая за запястья. — Эй! — это все, что я успеваю пискнуть, когда понимаю, что мои запястья крепко связывают моим же оружием. — Так ты явно безопаснее, — он подмигивает, а я резко подаюсь вперед, громко щелкая зубами и не в шутку стараясь укусить мерзавца за нос. Все в таком же положении мужчина усаживает меня на высокий стул, смешливо наблюдая, как сама я пытаюсь избавиться от пут. Безуспешно пытаюсь, если совсем откровенно. — Ты стейки ешь? — как ни в чем не бывало поинтересовался, заворачивая края рубашки. — Серьезно? Стейки? — разговор об ужине видится мне последним, что должно произойти после того, как этот идиот связал меня. Да? И что же должно произойти? Неуместно краснею, стараясь отвернуться, но не получается, поскольку новая реплика снова доводит до белого каления: — Предпочитаешь насекомых? Ну или что там едят еноты? Поджимаю губы и, что хватает сил, пытаюсь пнуть шведа через кухонную стойку, в итоге лишь сильно ударяюсь стопой. Настроение Александра окончательно улучшается, и он едва не смеется, пока натирает мясо приправами. Картина, на которую я, как последняя дура, еще и засматриваюсь. Но черт возьми, если в этом мире и есть что-то эстетичное, так это готовка от Нильсена, клянусь всеми святыми! Как завороженная смотрю на аккуратные пальцы, растирающие масло и специи по говяжьей вырезке. Чувствую слабый аромат перца и чеснока. А еще розмарина: одна его веточка уже заранее подготовлена и лежит около половинки лимона. — Ты могла бы пока посмотреть, что там на карте, — бросает как бы между прочим, подхватывая щипцами кусок мяса и опуская на разогретую сковородку. Раздается громкое шипение, в воздух понемногу поднимается пар. С абсолютно автоматическим «ага» пытаюсь подняться с места, едва ли не падая. Швед и бровью не повел, даже смеяться не стал, в особенности, пока развязывал узел на моих запястьях. Разве что снисходительно покачал головой, но за это я его чуть позже убью. — Ты уверен, что сейчас удобно? — на всякий случай уточняю, когда возвращаюсь с ноутом в руках, по пути вставляя флэш-карту в разъем. Алекс молча поменял положение вырезки. Манящий аромат поднялся выше, окончательно подчеркивая чувство голода. Живот издал громкий звук, совершенно не к месту. — Уже скоро, — усмехнулся швед, проводя по мясу веткой розмарина. — Это он ругается, — устанавливаю ноутбук на стойку, — на тебя. — Угу, — снова короткий смешок. Фыркаю и показательно откидываю прядь волос, прежде чем нажать на ярлык переносного устройства. Всплывающее уведомление послушно открывается и… — Вот черт! — ударяю ладонью по столу. На экране неприветливо горит требование пароля. И ни одной подсказки. Как назло. Кто бы сомневался! — Я бы предложил поспрашивать у Барни, но, видится, что он и не должен был находить этих вещей. — Почему? — в душе я согласна, но поспорить тоже ужас как хочется. Опять же, кому тогда могла предназначаться записка, если не ему? Противоречия, сплошные противоречия. Александр, крепко удерживая вырезку щипцами, принялся обжаривать ее края, попутно рассуждая: — Она спрятала ее не где-нибудь, а в мастерской. О чем это может нам говорить? Ну… Как спрятала. Скорее, наглядно положила. — Оставила для кого-то, кто хорошо ее знает? Нильсен кивает. Еще раз переворачивает мясо и крепко прижимает его к сковородке, обжаривая последний участок. Он расслаблен, но от запястий и выше все равно поднимается красивая линия вен. Закатал бы ты свои рукава обратно, а то смотреть… Агата, ну-ка! — Наш малыш-дипломат ни разу не упомянул, что его девушка занималась искусством. Это странно, не находишь? — Возможно, он не бывал у нее дома или… Нет, мысль глупая. Конечно же бывал. Он ведь сам дал нам ключи. И двери… Он точно должен был знать о существовании мастерской. Поэтому подчеркнуто заканчиваю: — Или они не так хорошо знали друг друга, — укладываю голову на руки, наблюдая, как мужчина убирает уже почти готовый стейк в духовку. — Ну, или он что-то недоговаривает, — Нильсен без всякого уточнения открывает несколько кухонных ящиков. Оглядываю стол и сразу понимаю, что он ищет, стоит увидеть чуть поодаль бутылку красного. — В левом, — даю подсказку, прослеживая, как швед с довольной улыбкой находит штопор. — Спасибо, — он уже почти открывает бутылку, но зачем-то решается добавить: — решил, что будет хорошо сочетаться. Прячу лицо в сложенных запястьях, с трудом удерживаясь от смеха. Это все выглядит как-то совершенно чудно, но ужасно… Уютно? По-семейному… Будто так и должно быть. Совсем забытое ощущение. — Предлагаю отнести это к Рэйч, — он поставил рядом со мной бокал и занялся вторым, — завтра позвоню ей. Если… Он не закончил, и я поднялась, вопросительно подняв бровь. — Даже не знаю, что уточнить первым. Швед слегка прищурился, будто выбирая меньше из зол, и в конце концов ответил: — У Рэйч есть знакомые ребята, которые могут помочь подобрать код. Это займет некоторое время, но зато нам не придется пытать государственного служащего. — Ну до чего великодушно, — хмыкаю, смотря, как он готовит соус, — а что же такое может ей помешать заняться этой задачей? — Ну… возможно… Ева… — Что?! Улыбка шведа стала совсем откровенно-наглой. Такой, какая она обычно бывает, когда он делает какую-нибудь гадость, и я уверена, что не ошибусь, если предположу, что моя сестра в эту самую минуту находится в менее выгодном положении, чем я. Спустя десять минут все стало совершенно и предельно понятно. И то, почему Ева была такая злая, когда мы встретились, и то, почему рядом с ней была Рэйчел. Ну, точнее, как она вообще умудрилась оказаться в доме этого дипломата Макото. — Погоди-погоди, — надеясь, что я не подавлюсь отрезанным кусочком вырезки, уточняю, — то есть, ты буквально приставил Рэйч к Еве? Как няньку, что ли? Александр недовольно отпил вино. Нахмурил брови, подбирая слова. Покрутил в руках приборы, а затем ответил: — Рэйчел не очень нравится Евина легкомысленность, поэтому она и попросила меня взять в дело вас обеих. Но поскольку это была ее инициатива… Кажется, я уже говорил — я не принимаю участия. — Да, но… Я не понимаю. Что ты подразумеваешь под «присмотреть»? Следую его примеру и беру бокал вина, наслаждаясь вкусом стейка. Стоит отдать должное — получилось великолепно. Сама я такой не сделаю. У меня даже запеченная говядина сухой всегда выходит. — Думаю, если до завтра они обе дотянут живыми и невредимыми, твоя сестра обязательно поделится с тобой, — все же уходит от ответа, — уверен, с ее точной лаконичностью получится лучше, чем у меня. Я уже не настаиваю. Интересно, не спорю, но уже не так… Прямо сейчас время будто остановилось. Будто и не было этих гонок по Австралии, утренних разборок с Сэмом, разговора с Кадоганами и Эллиа… Ничего этого не было. Болтаю стопой в воздухе, наслаждаясь сочетанием прекрасно пожаренного мяса и не менее отличного вина. Сытость убаюкивающе обнимает меня, так что на серьезные мысли я совсем не готова. Разве что на парочку шуток от этого несносного негодяя. Сейчас он бесит меньше обычного, и мне совсем не хочется прерывать момент. Мне комфортно… Впервые за долгое время действительно комфортно. Словно… Нет. Так нельзя. Не знаю, разморило меня вино, или так отразилась накатившая усталость, но поддаваться сейчас нельзя. Стоит зародить в сердце хотя бы малую толику воспоминаний, тоска точно съест меня с потрохами, а это… Просто недопустимо сейчас. — Ну что, отдохнул? — резко, даже слишком, спрыгиваю со стула, забирая за собой посуду, чтобы отнести в раковину. — Уже поздно, наверное, самое время… Александр состроил самое что ни на есть искреннее понимание и также поднялся с места, забирая у меня тарелку. И пока я не догадалась, в чем подвох, сделал вид, будто именно теперь что-то вспомнил: — Забыл сказать: я останусь у тебя сегодня. Очень правильно, что он забрал посудину у меня, потому что, клянусь, я бы именно ею сейчас и треснула по этой тупой голове. — Что? Нет! Нильсен убирает тарелки в раковину, оборачиваясь с хитрейшей улыбкой. — Неужели боишься меня? Недовольно складываю руки, делая шаг назад и гордо вздернув кончик носа: — Вот еще! Не понимаю, зачем тебе это. — Уже час ночи. Если поеду в отель сейчас, то заселюсь не раньше, чем через пару часов. А завтра еще много дел. Не хотелось бы начинать во второй половине дня. Не переживай, я не маньяк. Прищуриваюсь, внимательно наблюдая за его нахально-лживыми оправданиями. Что-то тут не так, но что? — У меня всего один диван! — почти укоризненно показываю ладонью вглубь квартиры, напоминая, что у меня в целом всего одна комнатушка и та маленькая. Он возвращается к раковине, принимаясь за мытье посуды. — Когда-то это не помешало, — не удерживается от замечания. Хватаю со стола полотенце и как следует ударяю мужчину по спине. Он разворачивается в ту же секунду, хватая мокрыми ладонями край ткани, и тянет меня на себя. Пытаюсь упереться в его грудь, чтобы выдержать какое-никакое расстояние, но тщетно. — Не балуйся, лилла каттен, — удерживает прохладным пальцами мой подбородок, приподнимая лицо, — тебе больше идет оставаться приличной девочкой. — С чего ты взял? — пытаюсь вырваться, но в цепких руках шведа я все еще максимально обездвижена. — С того, — наклоняется ближе, практически к уху, — что я уже давно хочу задать тебе хорошую трепку. И высвободив злосчастное полотенце из моих онемевших от волнения пальцев, он довольно оглядывает результат. — Так что, если ты не настроена ее получить — будь паинькой. Мягко щелкнув меня по кончику носа, швед вернулся к своему занятию. Сжимаю ладони, с трудом удерживаясь от желания хорошенько его пнуть. Вот же… Сволочь! Пульс отдает в ключицах. Глядя на спокойствие Александра, возникает только два желания: хорошенько его ударить и отчего-то… черт возьми, поцеловать. Дразняще так… Чтобы жизнь медом не казалась. Резко и решительно выдыхаю. Ну, ладно! Играть, так играть. Уверенно раскладываю диван, собирая круглые и вытянутые подушки. Тоже мне, нашел дурочку. Подушки укладываю таким образом, чтобы получившееся постельное место делилось на две почти ровные половины. А посередине своеобразная баррикада. Довольно хмыкаю, отряхивая ладони, как после трудной работы. — И что это такое? — голос за спиной. — Ну как? Ты просил остаться. Вот, пожалуйста, — указываю на обе половинки. — Одна твоя, вторая моя. Хватаю подготовленную хлопковую пижаму и довольная запираюсь в ванной, чтобы спокойно переодеться. Настроение мое однозначно улучшилось. Выкуси! По возвращению по-детски плюхаюсь на «свою половину» и укрываюсь единственным одеялом, пакостливо разыгрывая забывчивость: — О, я же тебе не сказала… Одеяло тоже одно, — с удовольствием заворачиваюсь в кокон, — так что ты уж как-нибудь там без него. Закрываю глаза, едва не хохоча от своего поведения. Не хочу видеть его лица, а то, чего доброго, рассмеюсь совсем в голос. Но одну деталь я все-таки упустила…. Например, что этого чертового шведа так просто не побороть! Не проходит и трех минут, как чувствую, что защитный кокон пытаются «неназойливо» распутать, утягивая одеяло то в одну, то в другую сторону. — Расслабься, ты так зажаришься, — укоризненный тон Александра. — Э, нет, я тебе сказала, без одеяла! Оно мое! — жадничаю и пытаюсь отпнуться. Хватаю первую же попавшуюся подушку, ударяя мерзавца. — Хватит капризничать, каттен, не нужно оно мне — он с трудом удерживается на краю дивана, почти падает, но настроение совсем беззаботное, даже ликующее, — и я же сказал, что я не маньяк какой-нибудь. — Ты этого не доказал! — ударяю тяжелой подушкой сильнее, и на этот раз мужчина действительно падает, в последний момент хватаясь за край одеяла. — Сам напросился! Я тебя не приглашала! Выставляю вперед руки и ноги, готовясь к полной обороне. Мужчина округляет глаза и мягко выдыхает, вновь опускаясь рядом и хватая меня за руку. В следующую секунду он настойчиво тянет меня на себя, обнимая и заворачивая в отвоеванное одеяло. — Хорошо, хочешь так, лежи так, — сжимает сильнее, касаясь подбородком моей макушки, — только не дергайся. Яростно шиплю, стараясь назло покрутиться, но в итоге… Не знаю, что он такого сделал, но я расслабляюсь. Чувствую приятный аромат с примесью… как будто запаха костра. Наверное, от розмарина и дыма. Хочется чувствовать его, пока не усну. Ну и неважно. День был долгий. И я, если честно, где-то глубоко в душе даже рада, что он остался. Так будет спокойнее. После всего, что произошло, его мягкие, но сильные объятья, легкий приятный аромат и ровное дыхание… Совсем убаюкивают. — Все? Больше не брыкаешься? — смешливо уточняет, поправляя мою челку. — Завтра… — говорю уже почти во сне, — завтра.. бу..ду тебя… убивать. Возможно… Только возможно…