***
Нам действительно выдали все необходимое. От теплых халатов и длинных махровых полотенец до легких тапок. Прям как в отеле, честное слово. Сэмюэль лениво махнул в сторону комнат на втором этаже апартаментов, которые мы могли занять, и сразу скрылся за дверью кабинета, предупредив, что если нам что-то понадобится, то «ищите, и воздастся вам». Не очень смешно, но, в целом, понятно. Что это за квартира и почему нам свободно разрешают совать нос, где захочется, он не объяснил. Хотя по обстановке, учитывая, насколько сильно это было похоже на какой-то отель, могу предположить что-то вроде гостевых апартаментов. Да и комнаты были хороши, стоит признать, а уж о том, какое облегчение я испытала, увидев в персональной ванной огромное количество самых разнообразных уходовых средств, и словами не передать. Хорошие крема и масла сейчас очень не помешают. Этой радости бы было больше, если бы в груди все еще так сильно не свербило. Александр так и не обмолвился со мной даже короткой фразой. В других обстоятельствах я бы решила, что он затаил злость, но то, что к мрачному виду не добавилось не меньше пары десяток шуток, развеяли это предположение. Если и зол, то точно думает не только о нашей буйной вечеринке, а вот о чем именно, хотелось узнать со страшной силой. Горячая вода отрезвила и успокоила меня, несмотря на то, что некоторые ссадины все еще отзывались болью. Но понемногу мысли собирались в единый большой пласт, который предельно четко стал понятен, стоило мне покинуть душевую и укутаться в уютный халат: с Александром нужно поговорить. И не просто поговорить, а поговорить немедленно, сию же минуту. Заодно расставим окончательные приоритеты в наших… Нашей коммуникации. Скрепя сердцем и стиснув зубы, осторожно выхожу из комнаты и тихонько осматриваю коридор. Шума не слышно: охотно верю, что Ева, как и Рэйч, уже наверняка мирно спит в мягкой кровати, утомленная суетной ночью. У меня и самой до принятия душа ужасно слипались глаза, поэтому, зная, что момент бодрости будет короток, стараюсь действовать как можно быстрее. Комната, в которой решительно закрылся Нильсен, находилась не так уж далеко, но и не расстояние было преградой. Больше мешало собственное волнение, когда я уже было занесла ладонь, чтобы осторожно постучать. А ну как не откроет? Сердце нещадно отбивает ритм, под который я трижды тихо ударяю в деревянную лакированную дверь. Тишина: ни звука шагов, ни кашля, ни дыхания. Стучу еще раз и еще тише. Почти с отчаяньем. В голове какой-то глухой заедающий звон, ни капли не украшающий мое волнение. И третья попытка. Ну, пожалуйста… Ну не будь таким букой… Пульс бьет в горле, в то время как моя уже почти опущенная ладонь жестко сжимается. Разочарование и обида заполняют легкие до такой степени, что хочется больно кусать губы. Я не заслужила… Не заслужила такого отношения. Ироничный вопрос Нильсеновским голосом отдает в сознании: «А какое ты заслужила?» Что, если на этом все закончится? Будь я на его месте… За такие выходки он уже давно мог бы отстранить нас. И что самое горькое — он будет прав. Успокойся, Агата. Хоть раз в жизни оставь человека в покое. С трудом проглотив подступающее уныние, разворачиваюсь, готовая прекратить попытки, и как раз в этот момент дверь открывается. — Привет… — единственное, что получается прошептать. Мужчина уже не выглядит слишком грозным, скорее, попросту уставшим. Он молча отпускает дверь и уходит вглубь комнаты — немое приглашение, которым я, разумеется, воспользовалась. Беспокойство еще не до конца отпустило меня, но желание оправдаться сильнее, так что я снова начинаю первая, бегло наблюдая, как Александр расстегивает рукава рубашки и снимает с запястья часы. — Слушай, я понимаю, что мы поступили не очень, ты злишься и все такое… — Я не злюсь, крошка енот, — тяжелый выдох останавливает меня, заставляет умолкнуть в ожидании, что мужчина скажет дальше. Но он молчит. — Не злишься? — делаю неуверенный шаг, почти поднимая ладонь, которой хочу коснуться его плеча, но вовремя благоразумно одергиваю и прячу за спину. — Нет, — Александр разворачивается и полностью оглядывает мое волнение, — меня немного удивляет, что в этом принимала участие Рэйчел, но этого недостаточно, чтобы… Неважно. Вы попали под горячую руку, вот и все. Сглатываю. С одной стороны неплохо, что мы открыто поговорили об этом, но с другой… Противное ощущение никуда не делось. — Что тогда? — стараюсь придать голосу как можно больше отвлеченного участия. Если он сердится не на нас, мне должно быть все равно, что послужило причиной, разве что в действительности это не так. Александр долго и медленно потирает лицо ладонью, прежде чем ответить: — Дела не очень хорошо идут. И не только в Лондоне, — он сделал паузу и внимательно посмотрел на меня, пока говорил остальное, — чем раньше я вернусь в Стокгольм, тем лучше. Так вот что его гложет. Незаконченное расследование. — Может, это не так плохо? — спешно продолжаю, когда вижу мелькнувшее удивление: — На этих выходных мы ведь можем найти новую зацепку, так? Я про эту выходку с получением ключа для камеры хранения, о которой заявил Ноябрь. Ты ведь занимался этим всем лишь от того, что этот Коллинз подставил тебя, верно? Если мы… Если мы найдем что-то на него самого, это ведь избавит тебя от такой необходимости? Мужчина слабо улыбнулся, и воздух стал намного легче. На задворках сознания треск ледяного мира перестал быть четко слышимым. — Откуда в тебе столько оптимизма? — поинтересовался, подходя ближе. Опасно, Агата. Делаю вид, что не заметила этого жеста, и осторожно опускаюсь на край кровати. Складываю на коленях ладони. — Это не оптимизм, — мне не очень хочется говорить это, но другого выхода нет, — просто чем быстрее мы закончим это расследование, тем быстрее ты… Тем быстрее мы сможем расторгнуть тот глупый контракт, — и добавляю совсем наиграно: — было бы здорово узнать в эти выходные, что Хлоя на самом деле скрывается где-нибудь в Южной Америке, потому что поссорилась с Сэмом, и никакого криминала тут нет. Протяжное плотное молчание. Опускаю голову, чтобы не видеть его глаз, потому что кажется, если я в них посмотрю, то сделаю самую неправильную в мире вещь. — Спать не собираешься? — резко и невпопад поинтересовался он. Тема разговора слабо размылась, словно ее и не существовало никогда. — Если ты не забыла, котенок, я тоже не совсем бодрствовал, пока вытаскивал тебя из контактного зоопарка. — Как раз собиралась, — подскакиваю и хватаю его за рукав, заставляя занять место, тем самым меняя наше положение, — хотела просто убедиться, что ты… Ну. В общем… Что с тобой все в порядке. Теперь убедилась, и вот я уже как раз… Оперативно двигаюсь в сторону, чтобы оставить мужчину одного, поскольку с каждой секундой диалог уходил совершенно не в то русло, в которое мне бы хотелось. Но не успеваю сделать и шага, как прохладная ладонь хватает меня за запястье и утягивает обратно. Теперь мы оба лежим на кровати друг напротив друга, и ясные глаза Александра спокойно изучают мое лицо. Если сейчас будет хотя бы одна ненужная эмоция… Нельзя. — Опять спешишь, — тихо, почти сонно говорит. — Алекс… — из горла выходит совсем смешанный шепот. Не хочу, чтобы он понял меня неправильно. — Александр, я просто хотела сказать спасибо, что ты вытащил нас, хоть формат нашего общения того не предусматривает. Вот. Он мягко берет меня за подбородок и поднимает лицо, чтобы лучше видеть. Вздрагиваю, но пока не вырываюсь. Внутри все замирает от количества эмоций в его взгляде, а в голове бьет предупреждением: я не должна давать этой идиотской ложной надежды. — И еще я подумала, что… — надо срочно что-то сказать, что угодно, лишь бы уйти от темы, — наверное, это ужасно неприятно, что я всегда говорю столько гадостей и вечно обвиняю… — Хочешь клятвенно заверить, что больше так не будешь, и в угол тебя можно не ставить? — улыбается чуть свободнее, а у меня дыхание перехватывает от понимания неправильности ситуации. От доверия в его глазах уже почти больно. Но разум словно не слушает, и я снова совершаю бездумную ошибку: — Решила, что должна быть на твоей стороне… Раз уж мы вместе работаем. Лицо Александра светлеет, а мне становится невыносимо стыдно, будто я только что собственноручно загнала в его спину нож, пока он доверчиво бездействовал. Я ведь хотела просто утешить его, успокоить, но никак не… Он слегка придвигается так, что я почти чувствую чужое дыхание на своих губах. Понимаю, чего он хочет, но также я знаю, что просто не имею права и в этот раз поддаваться обыкновенной прихоти. Уворачиваюсь и обнимаю теплое тело Александра, утыкаясь носом в шею. Сильное редкое дыхание касается моих волос, его грудь вздымается, а сердце часто бьется. Сейчас оставить мужчину одного видится совершенно невозможным, и пусть тем самым я делаю лишь хуже. Я знаю, что обманываю тебя этим доверием… Знаю… Александр больше не меняет моего положения. Его ладонь медленно и мягко гладит по спине, изредка останавливаясь, видимо, от того, что и самого мужчину клонит. Умиротворенная теплом и спокойствием, позволяю себе провалиться в сон.***
Когда я проснулась, за окном было непривычно солнечно. Александр мирно спал, его ладонь все еще лежала на моей талии, и я нерешительно и осторожно убрала ее. Коснулась мягкой пряди волос, отмечая, что во время сна на редкость идеальные черты лица мужчины видно еще лучше. Обычно он просыпается первый, поэтому такой шанс удается впервые. Алекс слегка ворочается во сне, его веки подрагивают, а пальцы будто пытаются сжаться. Плохой сон? Но это длится недолго. Не проходит и нескольких минут, и швед успокаивается, лицо разглаживается, а дыхание приходит в норму. Поправляю свободный узел халата и волосы, после чего едва слышно поднимаюсь с кровати. Выспавшаяся душа и осознание, что уже час дня, требовали хорошей чашки кофе. Сэмюэль сам сказал, что его дом — наш дом, ну или как там… Бесшумно выскользаю из комнаты и тихонько закрываю за собой дверь. В коридоре пусто, и я интуитивно спускаюсь на первый этаж, надеясь найти кухню. Лишь теперь замечаю, что квартира, в которой мы оказались, чем-то очень напоминает жилище Хлои. Хоть обстановка и общие цвета разные, что-то в них есть единое. Они не похожи на дом, в который хочется возвращаться. Кухню нахожу ожидаемо быстро. Большое светлое помещение, отделенное от гостиной одной только аркой, найти нетрудно. Но чего я не ждала, так это то, что буду на ней не единственным гостем. За высоким столом задумчиво мешал чай ложкой Сэмюэль. — Доброго утра, — неловко проговариваю и сразу корю себя, едва слышу смешок. И правда, какое еще утро? Сэм хмур и сосредоточен. Он точно не выглядит человеком, про которого привыкли говорить: «душа компании». Мужчина кивает, а я не нахожу идеи гениальнее, чем сесть напротив него, виновато постукивая ногтями по столу. — Там есть кофемашина, — кивнул без всякой неприязни, просто отстранено. И добавил, когда я послушно схватила первую попавшуюся чашку, — кажется, в холодильнике была готовая еда… Я заказывал… Пусть он и не видит меня, но все равно качаю головой, пока внушительного вида аппарат кряхтит и шумит, наливая американо. Возвращаюсь обратно, обнимая ладонями чашку. Разговор не клеится во многом потому, что Сэм молчит, а я не решаюсь его начать. — Это было очень любезно, — мой голос столь неуместен в тишине, что я с трудом не умолкаю, — пригласить нас. — Да. И снова тихо. Где-то был слышен звук часов, но как я ни оглядывалась, никак не могла понять, откуда он раздавался. Дальнейшие попытки, вероятно, бессмысленны. Молча отпиваю горьковатый крепкий напиток. Сэмюэль продолжает размешивать чай, хотя объективно, мешать-то там нечего. — Я должен был извиниться, — произносит спустя не меньше чем пять минут. — Ох, нет, это не… Он поднимает сложный тяжелый взгляд, отчего слова как-то сразу пропадают. — Спорить бессмысленно. Отвожу глаза, пытаясь найти хотя бы что-то что спасет нас от неловкого разговора, но как назло взгляд не цепляется. Совершенно ни за что. — Я был слишком самоуверен, — продолжает и, наконец, делает первый глоток. — Решил, что правда бывает только одна. Возможно… даже поспешил с выводами, — оглядывается на меня и сразу добавляет, — но это не точно. Я не могу найти должных возражений, чтобы прокомментировать ответ, поэтому непонимающе качаю головой. — Все дело в кольце, — продолжает он, а я едва не умираю от того, что поперхнулась кофе, — сначала я решил, что это какая-то идиотская шутка, а потом до меня дошло. Все в порядке, не стоит, — зачем-то сказал и подал мне бумажное полотенце, — дело в том, что я знал, что у Хлои был кто-то еще. Точнее… «Кем-то еще» был я. Я едва чашку не роняю. Предположение, до которого мы дошли совсем недавно… Он знал о нем. Знал вот так вот просто. И ничего не сказал! — Не стоит сердиться, — замечает мой негатив, — думаю, любой на моем месте поступил бы так же, обычная бдительность и не больше. Признаться… — и внезапно, в один момент Сэмюэль меняется. Он опускает плечи и почти кладет голову на руки. За долю секунды я понимаю, почему все это время мужчина держался столь строго: иначе он бы просто не смог выдержать собственных эмоций. — Я считал, что этот Александр и есть «тот самый». Нетрудно представить мои эмоции при нашей встрече. — Поэтому ты так сильно его подозревал? — Не только, но и… Но и это тоже. Я не дарил Хлое кольца, ну уж теперь это известно. И поэтому поначалу очень растерялся, когда увидел его. У меня возникло два варианта: либо это очень крупное издевательство, либо это очень плохая шутка. И лишь потом я понял: кольцо было от «него». От второго. Наверное, уж если бы он был причастен к пропаже Хлои, он бы подкинул мне его раньше, ведь так? — А… ну… — я теряюсь, не очень зная, как реагировать. Какой-то смысл в этом есть. Мы умолкаем. Неясные невидимые часы продолжают отщелкивать время, почти вгоняют в какой-то едва ощутимый транс. Где-то за окном слышно оживление улицы, гул автомобилей, нервный сигналящий звук, свист тормозов. Серьезность на лице Сэмюэля сменяется меланхоличной задумчивостью, и я понимаю, что лучше шанса мне уже не представится: — Расскажешь о ней? — Что рассказать? — он не смотрит на меня, скорее, куда-то в сторону. От скованной горечи в его голосе мне слегка не по себе. Понимаю, о чем, должно быть, он думает: прошло слишком много времени. Слишком много недель, дней, часов… Драгоценных капель мироздания, за которые можно было предпринять что угодно, найти информацию, попытаться пойти по «горячим следам»… Что угодно… — Все, что захочешь, — говорю почти роботизировано, а сама жадно настраиваюсь, готовая впитать информацию. — Я уже многое рассказал. — И как много в этом было правды? Он кивает, прожигая взглядом пустоту. Черт его знает, что подсказало мне о готовности Макото к откровениям, но он определенно был не прочь к ним перейти. Он несколько раз кивнул и отпил из чашки, прежде чем с легкой запинкой начать: — Не столько, сколько следовало. Я надеялся, что так смогу быстрее уличить твоего напарничка во лжи. — Но он не… — Это неважно. Правда неважно. Иронично, что сегодня был бы год с нашего знакомства. Но, пожалуй, начал я неправильно. Кажется, я что-то говорил вам о ее родителях… Это была фальшь. Тщательно подготовленная ложь — она сама ее придумала. Она постоянно что-то придумывала. Я… Если честно, я даже не знаю, как ее зовут. Она назвалась Хлоей, ее документы были на имя Хлои, но… Ты когда-нибудь видела человека, который с задержкой откликался бы на собственное имя? Вот и я не видел. Я не знал ее родителей, не знал, существуют ли они, не знал, были ли когда-нибудь. Проще будет спросить, что я вообще знал о ней. Наша встреча была неслучайной, видят все святые, нет. Когда в тот день она вылетела из переулка, мне на секунду показалось, что я вижу всю свою жизнь, словно вверх дном, а, пожалуй, что так оно и было. Она не сводила с меня почти требовательного взгляда, словно что-то хотела сказать, но так и не решилась. «Как вас зовут?» — черт его знает, почему, но в моей голове не удержалось ни одной мысли, кроме этого вопроса. «Хлоя», — она ответила без смущения, прямо и просто. Примерно так, как свое имя люди обычно не называют. И тут я словно очнулся, как будто в себя пришел. Я посмотрел на пролитый стакан кофе, бездушно лежавший под нашими ногами, и хотел было уже попрощаться. Еще и оглянулся, подумывая оплатить ей такси. «Вы мне не поможете?», — резко и скоро спросила она. А когда я озадачился, встрепенулась и схватила свою рубашку: — «я вся в кофе. Не поможете?». И все то время, пока она спрашивала, смотрела куда-то в сторону. Я еще подумал, что, должно быть, это очень странно, и не нашел ничего лучше, чем не пойти в тот день на работу. А дальше моя жизнь действительно перевернулась. Мы не были любовниками, нет. Мы даже не были добрыми друзьями. Мы… Мы были кем-то. Я не знаю, как это объяснить. Мы часто виделись, часто ходили в кино, гуляли, словом, все, что должны делать люди, глубоко увлеченные друг другом. Только мы ими не являлись. В июле она сказала, что хочет знать, где я живу, и я от какой-то неясной неуверенности арендовал эту квартиру. Она сказала, что должна остаться на ночь, так и сказала: должна, и, дьявол, она ровно ничего не объясняла, а я не стал спрашивать. Она стала сопровождать меня на выходы. Это была такая… игра. Отчего-то мы решили притвориться, что мы пара, я и сам не понял, как. Было забавно: мы ходили на важные вечера, а потом прямо в костюмах топали босиком по сырому асфальту и ели ночью мороженное. Это был август. В тот месяц я впервые увидел ее улыбку. И сделал ту фотографию — единственное, что у меня осталось. В сентябре мы почти не виделись. Она стала замкнутой, не выходила на связь. Я волновался, но оно… И понятно. Как так вышло, что я не мог ни на чем сосредоточиться: работа не шла, я терялся и думал лишь о том, что, должно быть, что-то случилось. Что-то действительно серьезное. В один день она отправила мне СМС, сказала, что хочет что-то сказать, хочет, чтобы я приехал. Это было… Наверное, октябрь уже успел наступить, я не знаю, я плохо помню. Помню только, что шел ужасный дождь. До этого я не видел ее неделю и мчался, как безумный, я предчувствовал беду, что-то надвигалось, я это знал. Кажется, что проигнорировал несколько светофоров, едва не попал в аварию, но… Я не замечал. Когда я приехал, она сидела на крыльце у своей квартиры, в одном легком белом платье. Вся промокла, дрожала и обнимала собственные колени. Не помню, припарковался ли я или же так и бросил машину на дороге. Помню, как бежал в ее сторону, а она подняла на меня полный отчаяния взгляд. Когда же я обнял ее, холодную и продрогшую, я понял, что она плачет, почти задыхается. В руке Хлоя держала ключи, которыми я сам открыл дверь ее дома. «Давай уедем», — заплетая языком, сказала она, — «пожалуйста, уедем». Я едва слушал, что она говорит, пока искал, во что бы ее обернуть, как бы согреть. Она заметила это и схватила меня за руку, заставляя посмотреть на себя. «Сэм», — прошептала она, — «умоляю, уедем, только уедем». Я не смог ей отказать. Никто бы не отказал, смотря, как с мокрых волос вода капает на почти посиневшие от холода губы, в то время как легкое платье совсем прилипло к ней, что грозило серьезным обморожением. Лишь кивнул, думая о своем, о том, что когда она придет в себя, мы еще обсудим этот вопрос, обязательно обсудим, главное, чтобы она… Чтобы с ней было все в порядке. В тот момент мне показалось, что в дверь кто-то постучал. Я не был уверен, я до сих пор не уверен, это мог быть и дождь, ветер… Что угодно. Но она тоже услышала этот стук. Она вздрогнула, прижалась ко мне — я все еще чувствую ее прикосновение — а затем отчего-то поцеловала. И снова все перевернулось. Едва Сэмюэль умолк, я резко очнулась, тряхнула головой, приходя в себя. Рассказ, который повествовал мужчина, прочно захватил мое сознание, поэтому сейчас я с трудом понимала, что происходит и где я нахожусь. Перед глазами все еще мелькали картины, построенные в воображении. Кофе уже был не таким горячим, но и пить его больше не хотелось. — Вы были вместе? — отчего-то я совершенно не могу говорить прямолинейно. Момент, о котором он говорит, кажется таким… откровенным, что простые истины могут лишь испортить его. Сэмюэль кивает. Поднимает чашку и с пустым взглядом смотрит внутрь, не решаясь сделать глоток. Как будто чай в один момент ему опротивел. — Все изменилось. Она больше не держала мобильных телефонов, говорила, что так ее быстрее вычислят. Я пытался покупать, а она… Ну вот тогда-то и появилась история с тем, что она их теряет. Разумеется, я не верил, наверное, уже тогда все понимал. Последний день она провела у меня, поэтому ключи от той квартиры… Она оставила их. Спрятала под диванную подушку, это я уже после заметил. Когда я пришел домой, она была в моей ванной. Хлоя сидела на полу с парикмахерской кистью в руках, вся в краске для волос, и плакала. Ее руки были… в каких-то ссадинах, я не помню. Я пришел в ярость, схватил ее за плечи, чтобы спросить, кто это, а она начала вырываться. Оттолкнула меня так, что я ударился затылком о какую-то полку в ванной. Кричала что-то невнятное, а потом вся застыла… Стояла несколько минут, смотрела широко открытыми глазами и резко, порывисто обняла меня. Она принялась целовать мое лицо, скулы, лоб… Поцелуи были легкие, беспорядочные, смешанные с горячими слезами. Признаться, мне показалось, что она бредит, она была вся в жару. «Хлоя, Хлоя», — пытался я отрезвить ее, — «Все будет хорошо». «Будет», — подтвердила она, — «Будет обязательно. Ты ведь простишь меня? Ну конечно… Конечно, ты простишь». И больше мы не говорили в тот день. Дальше ты знаешь. — А что все-таки с этим ожерельем? Которое, ну… — Она «украла»? Забавно вышло… Точнее, глупо. Я купил его летом по совершенной случайности и все не решался ей подарить. Оно подошло бы для нее идеально, да только… Повода не было. Каким-то летним днем она ворвалась в мой кабинет, как ветер. До сих пор не знаю, как она это провернула. С этой странной, почти детской игривостью. Подкинула все мои документы и, громко смеясь, уселась на стол, качая стопами. Меня это не разозлило, вот уж удивление. Она заметила украшение на столе, и я, признаться, не нашел ничего умнее, чтобы сказать, что это по работе. Видимо, она поверила, раз… Раз в итоге утянула его. Мне теперь это ожерелье ненавистно, если честно… Возможно… Возможно, если бы его не было… Возможно, она бы просто поговорила со мной. Я тяжело выдыхаю. Кофе совсем холодный, пить его больше не хочется. История Сэмюэля оставила сильный смешанный осадок. Все становится понятно и прозрачно, как и то, что, кроме преследования самой девушки, подача в розыск была бы неосуществима, и потому что Сэм сам ничего о ней не знал. Ни настоящего имени, ни родственников, ничего… А тут и мы, до чего совпадение. — Сэмюэль, — прокашливаюсь, чтобы выровнять голос, — так ты больше Александра не подозреваешь? Я не знаю, почему мне так потребовалось именно его подтверждение, но, откровенно говоря, так было бы легче. Потому что сама я уже чертовски запуталась. — Не совсем так, — мужчина покачал головой, — но после его неудачной шутки я как-то внезапно понял, что даже самый большой тупица, пытающийся играть в двойную игру, так бы не поступил. — Верно мыслишь, медвежонок, — в самый неподходящий момент на кухню заходит совершенно довольная и выспавшаяся Нильсеновская морда. Я едва удержалась от того, чтобы развернуться и плеснуть в его лицо напитком. Макото же остро прищурился. — Ты что, подслушивал? Прекрасно, не успел Александр снять с себя подозрений, как сразу же накинул новых. Мне все больше начинает казаться, что он делает это специально. — Ужасно хотел кофе, — самым наигранным тоном из всех возможных ответил он и направился прямиком к аппарату. — Кто сказал, что тебе разрешали? — Не жадничай, Барни, жадничать плохо, мама не учила? — Нильсен совсем распоясался, он, почти как дома, нажал кнопку машины, и пока она тонкой струйкой выплевывала в чашку бодрящий кипяток, схватил со стола шоколадное печенье, откусывая добрую половину. — Быстро ты оправился, — процедил Сэмюэль и больше не оборачивался. Поднимаю на Александра непонимающий взгляд, но тот уже отряхнул ладони от песочной крошки и взял свою чашку. — Предлагаю отпустить мелочи и поговорить о насущном, — предложил он, немного морщась от горячего пара, — не будешь же ты утверждать, что собрал нас здесь по счастливому совпадению. Сэм не ответил. Он все еще задумчиво смотрел на стол и сжимал собственные пальцы, что наводило на мысль о серьезных колебаниях внутри него самого. — Эллиа ведь предложил провести «операцию», если ее можно так назвать, в эти выходные, верно? — уточняю, и без того зная ответ. Для того, чтобы открыть камеру хранения, нам требовался ключ. А был он только у самого Коллинза, слежку за которым мы, если честно, совсем прекратили. Однако при всем при этом здоровяка Ноября подобное совершенно не смущало. Наоборот, он сам сказал, что, пока Кадоганы не получат обещанное им, волноваться не о чем. А если, как выразился Александр, дать ему нечего, то переживать за результат совершенно необязательно. Ключ так и останется у бедолаги. Тот самый электронный ключ, который откроет нам доступ в ячейку и решит уже этот вопрос раз и навсегда. — Я одного понять не могу, — осторожно интересуюсь, чтобы заполнить тишину хоть чем-то, — зачем Кадоганам… Хочу было поинтересоваться, зачем Кадоганам потребовалось это злосчастное ожерелье, но вовремя поднимаю взгляд на Александра, который едва заметно качнул головой. Послушно замолкаю и осознаю, что истина, такая простая, даже странно, что невидимая раньше, сразу встает на положенное ей место. И почему я этого не замечала? Сэм подозревал Александра именно потому, что тот партнер Коллинза. И Кадоганы искали Коллинза через Александра по той же причине. Почему они его искали? Потому что у него была «их» вещь. Та самая, которую украла Хлоя, та самая, которую он, вероятно, планировал сейчас отдать. В голове старый вопрос Сэмюэля: «Кому потребовалось сместить меня с должности?» А с ним и замечание Александра: «Это тебе не плюшевые кролики, тут стоит и голову включать». Кадоганам. Это могло потребоваться Кадоганам. Так вот почему Александр с самого начала так пристально следил за ними. Он догадывался, нет, он изначально знал… Но если это действительно могло быть делом рук Кадоганов, почему же он молчал все это время? Почему не поделился своими предположениями с Макото, чтобы сразу обелить свое имя? И почему не говорил о них нам? Не знаю, сколько мы с Александром смотрели друг на друга, но медленно киваю в ответ с осознанием, что я тоже ничего пока говорить не стану. Не думаю, что Сэм, не ведая, о ком конкретно идет речь, сможет предпринять какие-то действия. Скорее всего, сам он ждет от этой вылазки просто хоть какой-нибудь конкретики. И все-таки. Почему Александр так уверен, что у Коллинза ничего нет? Пауза становится неприличной, и мне нужно что-то сказать, чтобы перебить уже начатый вопрос. А сознании панически пусто. Не приходит ни одной мысли. Совсем. — Что? — переспрашивает Сэм, и я впадаю в легкую заминку, пытаясь придумать хотя бы что-то. И, к облегчению, в этот самый момент на кухне появляется Рэйчел. Поначалу я выдыхаю, обрадованная сменой внимания, но напряжение возвращается, едва замечаю, что девушка скорее испугана. Она быстро оглядывает все присутствующих и нервно уточняет: — Кто-нибудь видел Еву? Еву? А с ней-то что? Качаю головой и оглядываюсь на мужчин. Сэм непонимающе хмурится. — На первом этаже ее не было, я бы заметил, — ответил он. Рэйчел странно взволнована. Она бегло оглядывается за спину, словно собираясь снова отправиться наверх, но вместо этого хватает себя руками, возвращаясь к нам. — Что? Что случилось? — мне не нравится ее настроение, как и совершенная паника без очевидной причины. Линд сглатывает и тихо, почти неверяще проговаривает: — Ева куда-то пропала… Что за шутки?!