***
Как бы я ни боялась обратного, Александр не связался со мной. Разве что вечером пришло сообщение от Рэйчел, в котором она уточняла, все ли у меня «там хорошо». В этом ее «там» без труда читалось и волнение за мою нерадивую сестру, которая все еще старательно обходила тему этих двоих, настоятельно попросив не портить ей настроение. — А при всем при этом деньги от Эллиа за его вшивые делишки ты получать согласна, — сказала я ей уже намного позже вечером, когда мы смотрели какое-то шоу, а атмосфера стала намного легче. — О чем ты? — она втянула любимый лимонад через трубочку. — Ну, — делаю вид, что мне совершенно все равно, хотя от волнения вспотели ладони, — если ты не забыла, они тоже обещали неплохо заплатить, если мы поможем в расследовании. Ева так резко и громко засмеялась, что чуть не выронила трубочку из стакана. Я непонимающе оглядела ее, и спустя минуту такого веселья сестра пояснила: — Вот уж от кого я денег не жду, так это от них. Я сделала вид, что отвлеклась на шоу, хотя на самом деле серьезно задумалась о сказанном. А от того и вопросов появилось больше. А что, если они изначально согласились работать вместе именно поэтому? Удивительно, но все сходится: и заманчивое предложение о получении денег, и слежка двадцать четыре на семь, и…. И я так плохо в это верю! Шоу в момент стало пустым, веселье Евы неправильным, а моя выходка абсолютно глупой. Я ведь могла и поторопиться с выводами? Может, и могла. И если еще не поздно понести ответственность… Просто при случае исправлю собственную ошибку, это не апокалипсис, Агата… На следующий день, как и ожидалось, мне позвонил Кристофер. Голос его звучал веселее, чем обычно, поэтому я совершенно не удивилась, что при встрече на Трафальгарской площади мужчина вел себя с привычной учтивостью. Какое-то время после приветствия мы все еще смотрели друг на друга, отчего возникла та самая идиотская пауза, какая бывает в кино, когда герои расшаркиваются и глупо улыбаются. — Ну что, покидаем монетки в фонтан и купим мороженное, или ты расскажешь, зачем позвал меня? — решаюсь спросить первая. Смущение Кристофера выглядит таким… неприятно предсказуемым. Странная мысль, но действительно так. Он неловко потирает шею и посмеивается. — Знаешь, ты только не удивляйся, но я действительно хотел предложить… — отвечает, меняя наше положение так, что теперь мы идем друг подле друга прогулочным медленным шагом. В тот раз все выглядело так естественно, а сегодня так… фальшиво. Еще и эта его неловкость… — Кристофер, — сжимаю ладони на сумочке, — я… — На будущее — Крис, — сразу перебивает, — пожалуйста. — Если тебе так удобнее… — Да, — подтверждает, а потом мы замолкаем вновь. Июньское солнце совсем слабо печет со спины, около фонтанов слышны детские визгливые вскрики, а за ними грозные предупреждения некоторых родителей, всерьез опасающихся, что их ненаглядное чудесное дитя попросту свалится в воду. Мы молча проходим всю площадь, и я трижды путаюсь, пока думаю, с чего бы лучше начать диалог, хотя, по-хорошему, это должен был сделать сам Кадоган, что в свою очередь слегка нервирует. — А почему неполным именем? Тема искренне неуместная, но, честное слово, я уже и не знаю, как к нему подступиться. От того, что мужчина периодами на меня поглядывает, еще хуже. Мы как будто на «слепом» свидании, где видим друг друга впервые. Хотя не так давно этот же человек водил меня есть попкорн в кинотеатре. — Кристофером я и без того являюсь по двадцать часов в день, — проговаривает, наблюдая, как дети брызгаются водой, — а Крисом… Ну, вот хотел бы побыть сегодня. Если разрешишь. И я понимаю, о чем он говорит. В голове крутится та самая извечная официальщина, к которой я привыкла с детства. Люди в черной одежде, черные зонты, перчатки и чековые книжки, золотая табличка, архивы документов… Мешок картошки у двери и пенс на дне кошелька к третьему дню голода в двенадцать лет. Запах пива в гостиной и пустой непонимающий взгляд дяди… — Так что ты хотел? — может, это и не супер вежливо, но в жизни не поверю, что Кадоган меня на достопримечательности любоваться пригласил. — Хотел показать кое-что личное… — ответил все с той же непонятной, затаенной интонацией. — Личное? — переспрашиваю совершенно искренне, потому что, признаться… До последнего надеялась, что разговор пойдет обо мне, точнее, о моих семейных связях, но… Личное? Что именно? — Если, конечно, не боишься. Фыркаю. Нашел, чем пугать. Да после шуточек Александра смутить меня можно разве что… Ничем! Ничем меня нельзя смутить после шуточек Александра. — Я смелая девочка, дерзай. О, теперь ты и с ним флиртуешь, круто… Чем ярче взгляд зеленых глаз напротив, тем больше меня грызет необъяснимое совестливое чувство. Будто я делаю что-то неправильное… Вот уж нелепость! Нельзя же все время ждать от людей подвоха. Точно нельзя. — Тогда прошу в карету, — Крис протянул ладонь, предлагая на нее опереться. Внутри копошатся противоречия, не прекращающиеся от момента, когда Кадоган максимально галантно усадил меня в авто, и до момента, когда мы приехали к невысокому, явно старинному зданию, на задворках центрального старого Лондона. Двухэтажный дом был очень похож на один из тех, о которых в своих романах писали великие литераторы, обязательно посвящая читателя во все тонкости меблировки, не меньше чем на три страницы, а точнее, выглядел как что-то обветшалое, без надежды на хорошую реставрацию, но все еще безумно красивое. — Закрой глаза, — попросил мужчина, едва я вышла из авто. — Зачем? — внутри предупредительно ухает, отчего приходится силой отгонять навязчивые мысли. Я устала подозревать всех и вся на каждом шагу, но и после желания больше этого не делать, никак не могу расслабиться. Проклятье какое-то. Кристофер вновь протянул ладонь. В изумрудных глазах чистейшее спокойствие, ни капли торопливости или нетерпения. И вновь я не могу не думать о том, что сегодня все абсолютно не так, как в прошлую встречу. А ведь в нем самом ничего не изменилось. — Доверься мне, — повторил и легко кивнул, — закрой. Хочу увидеть твою реакцию. Слабо выдыхаю, но делаю то, что он просит. Не в пропасть же он меня ведет, верно? Для верности эксперимента вторую руку мужчина кладет поверх моих. От ладоней исходит приятное тепло, они слегка шершавые и, на удивление, грубоватые. Странно… Я думала, что Кадоганы не из тех, кто делает тяжелую работу. Спотыкаюсь на первой же ступени, но Крис вновь ловко подхватывает меня. Теперь одна его рука на моей талии, отчего я не могу дышать, боясь, что он почувствует. А почему — хоть под страхом смерти сказать не смогу. Не смогу, и все тут. — Ступеньки, — спокойный шепот над ухом, от которого я вздрагиваю. Голос у Кристофера приятный. Никогда не думала об этом, а сейчас поняла. Да и вообще, каждый раз, который нам доводится «случайно» встретиться, я узнаю об этом человеке все больше и больше нового, но одна вещь остается неизменной: он кажется мне глубоко несчастным. На втором этаже под ногами скрипят старенькие, пахнущие краской половицы, очень знакомо, почти как в детстве. Мы все еще идем вперед. Размашисто провожу рукой в воздухе и чувствую приятные на ощупь перила с обшарпанным лаковым покрытием. — Дай угадаю, мы сейчас в какой-то заброшке, где ты вырубишь меня и оставишь храниться бренное тело? — несмотря на то, что я все еще немного напряжена от излишней таинственности, неприкрыто посмеиваюсь, успокоенная его ровным дыханием. Он не отвечает, но, я практически уверена, что слабо и довольно улыбается. Мы делаем еще несколько шагов, прежде чем Кристофер отнимает ладонь, удивляя меня окончательно. В просторном плохо отремонтированном зале с такой же старой, сохранившейся еще лет двадцати назад покраской находилось не меньше двадцати самых разнообразных картин, и еще три мольберта стояли в разных его частях. Два из них были с накинутой поверх простыней, а один расположен с чистым пустым холстом. Из круглого большого окна под потолком отливал мозаикой яркий солнечный свет. Он концентрировался посреди комнаты, отчего казалось, что это самый настоящий естественный прожектор. — Это же… Оглядываюсь на мужчину: он сложил руки и довольно пожал плечами, еще раз осматриваясь, словно пришел сюда не в сотый, а, как и я, в первый раз. — Моя мастерская, — с явной гордостью завершает предложение. Прохожу по залу, с отстраненным наслаждением слушая, как скрипят под ногами деревянные панели. Все вокруг кажется ненастоящим, словно несуществующим: и банки краски на деревянных тумбах, и разбросанные чистые вперемешку с грязными кисти, и ярко-красный диван в углу комнаты с кривоватой оранжевой заплаткой на спинке. Но больше остального меня привлекают открытые картины, приставленные к стене на полу. Первое, что бросается в глаза — у всех полотен есть явная общая черта: в большинстве своем на них изображены девушки, точнее… как бы странно это ни звучало, женские фигуры. Красивые постановочные позы позволяли избежать в изображениях всякой лишней пошлости, но они же и скрывали лица девушек, которые были либо прикрыты густыми волосами, либо повернуты таким образом, что проглядывал разве что нечеткий мутный профиль. — Эдвард знает? — не задумываюсь, когда спрашиваю это. Просто первое, что пришло в голову, хотя и без этого я уверена, какой ответ получу. — Нет. — Почему? — присаживаюсь и провожу по одной из картин пальцами. Шершавая. Интересное ощущение дежавю. Кристофер облокачивается на одну из деревянных тумб и хватает чистую кисть, покручивая ее в пальцах. Какое-то время мы остаемся в молчании, поэтому я детально изучаю прекрасную леди, изображенную на том самом холсте, к которому я подошла. Девушка сидит на старом потрепанном стуле, обхватив колени руками и спрятав голову вниз. Вокруг серый невзрачный пейзаж, где-то, как за полотном тумана, проглядывают мутные, почти призрачные фигуры других людей. Их не видно, но возникает полное ощущение, что девушка прячется именно от них. Стул, на котором она устроилась, старый и не вызывает доверия. Кажется, будто этот хлипкий предмет и есть ее спасение: если он изветшает, ее точно найдут, а между тем, он едва не рассыпается. Сама девушка в противовес всей окружающей обстановке действительно прекрасна. Каждая мелочь, каждая деталь в ней отчетливо заметна: и рассыпанные по телу частые родинки, особенно две под коленом, и заживающая длинная царапина на голени, и неровный неестественный цвет ее волос, будто только недавно она подкрашивала их, и ближе к корням остались типичные для руки дилетанта пятна невзявшегося цвета. Внимательно рассматриваю линии на полотне, подмечаю неровную поверхность краски и широкие на близком расстоянии переходы. Никогда не была ценителем искусства, но сейчас, когда самая, казалось бы, обычная картина находится прямо передо мной, она кажется чистейшим искусством и, более того, самым прекрасным, что я только видела. Я больше не настаиваю на том, чтобы Кристофер ответил на вопрос. Если он хочет, чтобы их отношения с братом остались за этой гранью, пускай. Гораздо ближе мне другой интерес: — Крис, — поднимаюсь и смотрю на него уже совсем открыто, — когда вы с братом выполните данное обещание? Размеренным неспешным шагом он подходит ближе, а после берет меня за руку, для чего-то разминая ладонь. Я не отнимаю ее, пусть это и кажется очевидно чудаковатым. — Могу я попросить тебя об одной услуге? — спрашивает вместо того, чтобы самому ответить. Выдыхаю, едва держась, чтобы не дать волю эмоциям. До чего все это невыносимо, слов нет. Сначала мне пообещали, что я непременно увижусь со своей семьей, а как только находится повод, он вновь меняет тему. Я ведь почти видела, чувствовала эту возможность, и вот она вновь от меня ускользает. — Какой еще услуге? — спрашиваю, с трудом понимая, о чем мы вообще говорим. — Стань моей моделью. На несколько секунд мне серьезно видится, что я ослышалась, но внимание Кристофера и его пристальный взгляд говорят об обратном. Акцентирую внимание на изображениях. Он мне что, нагишом позировать предлагает? — А, эм… Крис, я… — теряюсь, не зная, как правильно выразить собственную мысль, — я не то чтобы… — Не отвечай сейчас, — остановил он, — я не тороплюсь, все равно у нас еще планы в Лондоне. Как минимум, на этих выходных придется держать в Хилтоне лицо. Знакомое название отдает в ушах навязчивым звоном. Хилтон… Хилтон, Хилтон… Точно, там же придурок номер снимал! — Отель? Агата, дура ты забывчивая, вы там познакомились! — А ты не помнишь? — Кристофер отпустил мою ладонь и с заметной ностальгией прошел по комнате, касаясь холстов, словно стирая с них пыль. — Да, отель, тот, в котором… — Ага, вспомнила, — отвечаю спешно и резко. Не хочу делать из нашего знакомства что-то особенное. Не было бы так иронично, если бы этот же день не припоминал извечно Александр. Кристофер поднял голову, медленно щурясь в поступающих из окна лучах солнца. Освещение было настолько четким, что я видела застывшие в воздухе мелкие пылинки, неспешно опускающиеся на его плечи. — Ты не ответил на мой вопрос, — решаюсь повторить его еще раз. В какой-то степени меня начинает сильно злить, что он уходит от ответа. Мужчина понимающе кивнул, разворачиваясь ко мне. — Да, возникли некоторые… сложности. Сейчас Аннет с нами не работает, а ее доверенное лицо не особенно разговорчиво. Мы как раз собирались с Эдом встретиться с ним на маскараде, и, если получится что-то узнать, я сразу же свяжусь с тобой, обещаю. — На каком маскараде? — В Хилтоне, — Крис качнулся, будто не понял, отчего я задала этот вопрос, а после опомнился, — а, ну да. Собирается интересное общество в выходные, это ежегодный маскарад от управленца отеля. Хороший шанс наладить нужные связи, так что многие партнеры тоже будут там. Надеюсь, такая задержка не повлияет на твое решение? Кристофер учтиво улыбнулся, но я еле-еле кивнула в ответ, потому что в голове уже крутились новые предположения. Выходные… Эллиа тоже говорил, что мы увидим Коллинза в выходные… Хилтон…. В один момент мне почудилось, что сейчас голова совсем взорвется от нахлынувших предположений. То, что Кадоганы странным образом связаны со всей этой неразберихой, и без того уже предельно ясно, но… «Он им что-то пообещал». Что, черт побери, в этой камере хранения?! Общество, маскарад, куча людей… Что, если…***
На улице я спешила, как безумная. Мне не хотелось вызывать такси сразу, я не знала, куда я иду и зачем. Мысли били в голове с ненормальной, почти болезненной скоростью. И они точно требовали выхода. Залетаю в первый же переулок и часто дышу. Опираюсь на холодную кирпичную стену и закрываю глаза, собирая остатки доступной мне информации. Нет. Нельзя одной в это лезть, больше я такой ошибки не совершу. Александр. Нащупываю в кармане телефон и почти дрожащими от волнения пальцами листаю контакты. Я знаю, знаю, что мы и так, скорее всего, пришли бы к этой информации, но мне очень не нравится, что Эллиа молчал о ней, если действительно имел в виду этот же вечер. Первые три отправленных сообщения выглядят совсем бестолковыми, а понимание, что после вчерашнего Александр может и не ответить, подстегивает еще сильнее, но я не могу ждать и не могу теряться в догадках. Вызов. Гудок. — Да. Сердце мое почти замирает: ответил сразу, после первого же сигнала. Сжимаю телефон в руке сильнее. — Надо поговорить. Тишина, в которой я слышу собственный пульс. Удар, удар, удар… На том конце линии слабый тихий звук, как будто Александр выдохнул. — Где ты сейчас? — На Голтон-роуд. Почему я чувствую себя совершенной дурой? — Стой на месте, скоро буду. Александр оборвал связь, и лишь теперь я полностью съехала по кирпичной красной стене, путаясь в собственном сознании и предположениях. Сердце бьется, как безумное, и, я уверена, совсем не от информации. Я хочу и боюсь встретиться с ним. Здесь, сейчас, после его голоса, по которому абсолютно непонятно, в каком мужчина настроении, я чувствую себя потерянной. Окончательно потерянной. Да будь он трижды сволочью и пусть четырежды недоговаривает, но… Я просто хочу с ним поговорить. О чем угодно. На следующие полчаса стараюсь убрать из головы зудящие навязчивые мысли. Поддаются они плохо, и единственное, что помогает отвлечься: укоризненный взгляд сестры в воображении, которая точно счастлива не будет от того, что я опять слепо доверяюсь Александру. Когда я почти окончательно прячусь в собственном потоке сознания, неподалеку останавливается новенький форд, и открывается пассажирское окно. По ту сторону до трепета привычная нахальная улыбка. — Хвост не отморозь, — первое же, что бросает Александр. Передразниваю и поднимаюсь на обе ноги, медленно двигаясь навстречу. Конечности отекли, отчего слушаются плохо, ну, может, не совсем от этого… — Алекс! — сажусь в авто. — Крошка енот? — вторит спокойно, с легкой иронией, словно между нами ровным счетом ничего не произошло. Разминаю холодные негнущиеся пальцы, в невозможности открыто посмотреть на него. Ну, да, снова ты натворила делов, Агата… Не о том сейчас надо думать. — Ты… В каком сейчас отеле Коллинз, ты не знаешь? — возможно, это и резковато, но как уж есть. По-другому не получается. Он уводит взгляд и сжимает ладонь на руле, судя по всему, не собираясь двигаться с места. — Это лучше у Рэйч уточнить, она знать должна, — за короткое мгновение тон его голоса меняется, и я никак не могу уловить, что именно не так. Александр замечает мое недоумение и вопросительно поднимает брови. Без укора, упрека или прочей заслуженной реакции. Сжимаю пальцы сильнее. Я понимаю, к чему такая реакция, но, боже правый, до чего же сильно не хочется признавать, что и я могла переборщить. Успокойся, Агата, ты еще ни в чем не призналась. — Поедем… Домой. — кашляю и поправляюсь, — ко мне домой. Разговор есть. Вместо того чтобы выполнить просьбу, Александр убирает ладони с руля и проводит пальцами по волосам, зарываясь в густые каштановые пряди. Он опускает голову и некоторое время остается в таком положении: опершись локтями о руль и разминая пальцами кожу головы. Я не решаюсь прервать его задумчивость, теперь мне начинает все больше казаться это неуместным, как и вообще тот факт, что… Ничего. — Ладно, — отвечает, — едем. Съезжаю по сиденью и на автомате щелкаю ремень безопасности. Несмотря на то, что наконец-то происходящее начинает складываться в единую понятную картину, меня гложет невесть откуда взявшееся ощущение подвоха. В чем? Отвлеченно фокусируюсь на расплывающихся дорожных знаках, пытаясь сопоставить версии. Не потому ли Эллиа сделал ставку именно на этот день, что он знал о предстоящем мероприятии? Но если Кадоганам нужна была какая-то вещь — какая бы она ни была — от Коллинза, почему он не мог просто передать ее им? Или это снова какая-то игра? Бессмыслица какая-то. Чем больше я пытаюсь понять происходящее, тем более обманутой себя чувствую. Еще и эта странная реакция Александра… Не странная, нет. Хорошо, что он вообще приехал. Ага, да, и тут же вопрос: стоит ли оно того, чтобы эти двое постоянно носились за нами с Евой? Если хорошо подумать, какой только чертовщины мы не натворили за это время, но… Они все еще здесь, так почему? Лишнее думаешь, Агата. Возможно… Возможно, лишнее. По крайней мере, мне бы очень хотелось, чтобы это действительно было так. Когда я вновь вижу родное многоквартирное здание, в горле странным образом запершило. До этого я не придавала значения, насколько собственная квартира для меня — личное пространство, но с появлением в ней Нильсена ощутила это втройне, и, чтоб меня, лишь теперь я понимаю, что на самом-то деле меня никогда и не напрягало его присутствие. Снова почти призрачный вопрос в голове голосом доктора Мориган: «Почему ты так подумала?» Потому что он считался с моими желаниями… Неосознанно резко вдыхаю, да так громко, что даже Александр по дороге оборачивается. Качаю головой, стараясь контролировать из ниоткуда появившиеся эмоции. Меж ребер что-то больно скручивается, затягивается тугим плотным узлом. Настолько крепким, что я вот-вот упаду, поскольку все хуже ощущаю собственные ноги. Такая простая и очевидная истина… Вот и вся проблема, вот и вся тайна. Сам того не понимая, Александр сделал то, чего никогда не делали другие: он меня увидел. Меня, именно меня — Агату Харрис. Не способ отомстить за причину чьей-то гибели, не способ заполнить пустоту после ухода матери, не способ… подкупить собственную совесть. Нет. Он увидел именно меня. Забывшись в мыслях, теряю нить времени и не сразу осознаю, что пытаюсь попасть ключом в дверь уже с лишком так больше положенного времени. Замок не дается. — Лапы подводят? — привычным делом усмехается придурок, но как-то… Как должное. — Да, тренировала способ твоего будущего удушения и теперь не ощущаю их, — и то же чувство, будто ворчу, как подобает. В груди стало теплее и легче, узел жмет не так сильно, а пол под ногами прочнее поверхность. — Я так и подумал, дай-ка сюда, — Александр аккуратно отодвигает меня и осторожно перехватывает ключ из ладоней. На секунду я хочу ухватиться за его кисть и сжать ее, но всего на секунду. Уже через мгновение эта мысль оставляет меня, а дверь шумно открывается. — Пожалуйста, — мужчина пригласительным жестом предлагает зайти первой, — представить страшно, как ты делаешь это самостоятельно. Хотя… — он пошел вперед и красноречиво глянул на форточку, — все-таки я был прав насчет окна? — Нет, но если продолжишь в том же духе, выйдешь ты именно через него, — огрызаюсь почти с удовольствием. Что-то возвращается во мне, какое-то очень важное, но утерянное ощущение. Чем дальше наша перепалка, тем проще становится дышать. Чтобы отвлечься, навожу лживую ненужную суету: проверяю остатки еды в холодильнике, коей там, к слову, и не было, и включаю чайник. Заварка есть, и то ладно. Неволей в голове возникает вполне логичный вопрос, задать который мне откровенно страшно, но любопытно, стоит признать. — А… эм… А где ты…. Нет, не то. Я замолкаю, все больше убеждаясь, что идея плохая. Не нужно было даже начинать, и по молчанию Александра это становится предельно ясно. Глупая затея. Однако и тут ошиблась. Молчание было скорее выжидающим, поскольку, когда я оборачиваюсь и протягиваю Нильсену горячую чашку с ароматным напитком, ясно понимаю, что он и не думал заминать эту тему, да и в целом не менял своего положения: сидел на высоком стуле, не отрывая взгляд. — Гулял, — он все понял, разумеется. — Гулял? — И думал, — кивает и отпивает чай. О чем думал? Вопрос так и не срывается с моих губ. Это неважно… и не нужно. Не сейчас. Сглатываю, когда сажусь напротив, обнимая собственную чашку и отчаянно пытаясь понять, как же начать диалог. С ума сойти, еще недавно мне казалось, что я знаю, о чем хочу рассказать ему, а теперь, вот именно сейчас… Да ведь это и зацепка-то смешная! — Зачем тебе потребовался отель? И в этот раз положение спас Александр. Покручивая одной ладонью на столе телефон, он спросил с такой легкостью, будто действительно уже что-то понимал, а вот я растерялась. А как, собственно, я должна подать ему эту информацию? Черт, черт, черт, об этом-то ты, Агата, и не подумала! — Кадоганы… — теряюсь, прежде чем выпалить на одном дыхании: — Кадоганы собираются на какой-то маскарад в Хилтоне. В это же самое время. — Знаю. Пальцы застывают над чашкой, почти касаясь ее крепкого жара. Слова мужчины падают куда-то вниз, на самый край сознания, глухо и мягко. — Знаешь? — Знаю, — еще раз подтверждает. Он сжимает ручку кружки и неотрывно смотрит на меня, настолько сосредоточено, что глаза мужчины кажутся темнее. А возможно, это просто освещение. Александр проводит пальцами по лакированному покрытию ручки изредка цепляясь за него же ногтями. — Эллиа ведь не говорил об этом, — хватаюсь за новую нить, — и, если Коллинз сейчас тоже находится в Хилтоне, то получается, что… Это ведь не случайность, так?! — Так, — Александр отпил чай. Его сухой, односложный ответ оставляет еще больше сомнений. Да что с ним?! Волнение пожирает меня, как настоящий паразитирующий червь. Теперь остается лишь один вопрос, который действительно требует внимания: — Но почему тогда… Почему ты не сказал об этом? Я не понимаю, искренне не понимаю, почему он не пытается развеять мои подозрения насчет его же недосказанности. — Ноябрь что-то затеял? — сама решаюсь уточнить. Ну же, Алекс, хотя бы сейчас, черт тебя дери, воспользуйся гребанным шансом что-то рассказать! Но швед упорно молчит и все еще смотрит. Больше ничего. — Он мог предупредить нас заранее, но не стал, — продолжаю высказывать подозрения, — да и вообще ни словом не обмолвился, где именно он собирается столкнуть нас с самим Коллинзом, даже не сказал, как он планирует найти этот его ключ от камеры хранения. Это ведь может быть какой-то ловушкой или, ну… подставой с его стороны, что и они там будут? Ты ведь думал об этом? Сердце мое заходится в ударах. Выглядит так, словно я сама предлагаю Нильсену воспользоваться отличным оправданием. Зачем? Его ладонь сильнее сжимает горячую кружку, а взгляд сильнее темнеет. Он размеренно дышит, глубоко, выдержанно… — Ты опять была с ним? Вопрос Александра ставит меня в тупик, а под ногами словно расходится пропасть. То, каким тоном он его задал… — С кем? — в гортани ощутимо екат, но я глупо качаю головой и строю отвратительно лживую наивную улыбку. Александр пытается поднять уголок губ, но у него не получается, и тот разве что слабо дергается, а после и вовсе опускается вниз с больше похожим на презрение выражением. — С тем, кто дал тебе эту информацию, — нескладно и с трудом отвечает, — с Кадоганом. Задерживаю в легких воздух и опускаю лицо, сжимая собственные пальцы. По мне и так все ясно, не хочу говорить это еще и голосом. Потому что в таком случае я натурально умру от всепоглощающего чувства вины и стыда, которое я и так не понимаю, откуда взялось. Когда Александр с показательно спокойным видом выдает равнодушное «понятно» и поднимается из-за стойки, мне хочется провалиться сквозь землю, хотя я и пытаюсь оправдаться, что ровно ни в чем не виновата. Оправдаться не получается… — Ты куда? Я готова подпрыгнуть на месте, едва он находит в углу собственные вещи и что-то долго ищет в сумке. Отчего-то в голове появляется ясная и очевидная идея, что он наверняка решил забрать все свои вещи и уехать, чтобы я либо над поведением подумала, либо определилась, чего я вообще хочу от этой жизни. По крайней мере, во всех популярных киношках делают именно так. Неужели он сейчас оставит меня? Неужели уйдет вот так просто? Это ведь… Неправильно. Неправильно, точно знаю. Неправильно, когда это делает именно он, не так ли? И снова сжимающий душу узел вины. Александр продолжает что-то искать, не обращая внимание на мой слабый взволнованный голос. Причем ищет он это достаточно долго, явно не меньше нескольких минут, что странно: не такая уж у него большая сумка. А когда выпрямляется, на лице шведа нет и капли прежнего недовольства. Он снова стал самим собой: невозмутимым Нильсеном с бесящим, полным иронии ясным взглядом. — Голову хочу ополоснуть, — усмехнулся. В руках мужчины и впрямь была свободная светлая футболка. — Позволишь? — Что, сейчас?! — какая-то неразбериха, честное слово. Он же только что… Какая к чертям голова?! Нильсен пожал плечами и оглянулся куда-то наверх, а потом снова на меня. — Ну, ждать, пока Юпитер встанет напротив солнца, не стану, или ты не об этом? — подмигнул он, проходя мимо меня. — Не переживай, крошка енот, обещаю сохранить твою ванную в целости и сохранности, раз ты так за нее переживаешь, что до сих пор не превратила в руины самостоятельно. — Нет, пого… Договорить я не успеваю, поскольку за Александром шумно закрывается дверь. А следом за ней и длительная пустая тишина, прервал которую лишь звук включенной в душе воды. Касаюсь ладонью гладкой поверхности двери, чудом унимая нахлынувший поток эмоций. Кажется, будто все хорошо, даже придурок ведет себя как обычно, только вот, чем проще его настроение, тем тяжелее мне его принять. Не хочу. Не позволю закончить этот диалог. Нет уж, пускай объяснится! Не думая и с трудом хватая воздух, спешу на кухню. Есть лишь один способ вытащить его, и он точно сработает. Резким неаккуратным движением поднимаю смеситель, и из крана с небольшим запозданием рвется мощный поток холодной воды. Жду… Секунды тянутся с черепашьей скоростью, уже на третьей мне кажется, что я быстрее умру. Но я должна, должна… До боли кусаю губу, надеясь, что поступок не напрасен. Звуки душа в ванной не прекращаются. Он что там, совсем из камня?! Когда я окончательно разочаровываюсь в своей надежде как следует ошпарить Нильсена кипятком, замок ванной комнаты щелкает, и я вновь меняю положение смесителя в прежнюю позицию. — Крошка енот, у тебя режим полоскания включился? — вид Александра не просто критичный, но и ужасно уставший. Видимо, он действительно планировал лишь охладить голову, поскольку футболки на мужчине не было, а вот джинсы остались на месте. По красивому подтянутому торсу стекали свежие капли воды, пропадая окончательно уже за кожаным ремнем. Отключаюсь, теперь уже и не зная, что вообще хотела ему сказать. Мне просто надо было, чтобы между нами не висела пропастью это чертова запертая дверь. Бездумно, в какой-то степени почти туповато смотрю на его удивленный взгляд. — Она моя, — почти хриплю, заранее желая исчезнуть и стать невидимкой. Мужчина расслабленно выпрямляется и хмурится. — Что? Его ведь вообще ничего из этого не заботит! Агата, зачем ты только себе напридумывала? В коротком кашле пытаюсь придумать оправдание. Хоть какое-то. Александр делает пару неспешных шагов ближе. Ладони его сжаты, и он неотрывно наблюдает за моей нерасторопностью. Будто чего-то ждет. Чего? — Ванная, — выплевываю слова вместе с кашлем, — она моя. Кровь ударяет в голове со страшной силой, я готова совсем упасть, потому что ноги не держат. Несуразица на миллион: какая-то идиотская ванная. Но мужчина делает еще шаг, теперь он совсем рядом, да и выглядит серьезнее прежнего. — Значит, — тяжелый выдох в паузе меж слов, — твоя? Вопрос весомо опускается на мои плечи и там же оседает. Двигаться трудно, а говорить и того труднее. От его тела еще исходит теплый едва уловимый душевой пар, а в воздухе аромат шампуня. Пряча в пол взгляд четко киваю. — Что ты… — уже в следующий миг он хватает меня, поднимая над полом. Я совсем ничего не успеваю понять, даже руки не успеваю высвободить, настолько быстро это происходит. Комната размывается перед глазами, ослепляет яркая лампочка в ванной комнате, и вот я уже сама, прямо в одежде стою под безостановочным теплым потоком воды, чувствуя спиной мокрую и из-за этого скользкую плитку. Александр нависает надо мной, упираясь ладонью в стену и теперь дышит совсем часто. Пряди его волос слиплись от воды и упали почти на глаза, по скулам и вискам стекают заметные ее дорожки. От горячей воды в душевой кабине поднимается плотный светлый пар, оседающий на стеклянной поверхности. Воздух влажный и тяжелый, а в глазах плывет. Ловлю взглядом такую же прозрачную дорожку на плечах мужчины. Поднимаюсь выше и уже без страха и смущения совсем открыто позволяю себе на него посмотреть. — Я не это имела ввиду… — шепчу, сжимая на оголенных плечах пальцы и почти впитывая подушечками чужое тепло. — Знаю. Смотрю на собственные ладони, и кажется, что кто-то другой поднимает их выше, обнимая мужчину, но не я, точно не я. Блузка совсем прилипла к телу, но плевала я на нее. Вздрагиваю, когда ладонь Александра мягко, почти с опаской касается через промокшую прозрачную ткань моего живота и поднимается выше к ключицам, а затем касается шеи и медленно массирует между ней и предплечьем. Закрываю глаза, растворяясь в приятных ощущениях. Говорить больше ничего не хочется, и на душе спокойнее. Мы еще долго стоим так, прежде чем я чувствую его губы и приникаю ближе, едва ли не с долгожданным облегчением отвечая. И все совсем не так, как обычно. Мы не торопимся, позволяем себе почувствовать друг друга, понять друг друга. Александр сжимает меня так, словно я действительно могу исчезнуть в душевой воде и пропасть насовсем и навсегда. Неторопливый поцелуй кажется мне чем-то гораздо более полным и чувственным, чем самая безумная страсть. Расслабляюсь и позволяю прижать себя к стене окончательно, ловя ртом теплые капли воды, когда поцелуи Александра переходят на плечи. Перебирая пальцами пряди его волос, я заставляю себя забыть все, что не имеет отношения к этой маленькой, пропитанной густым молочным паром душевой кабине. Пускай хотя бы сегодня… Хотя бы на один день… Все будет просто в порядке.