***
— Когда Ева узнает, что ты приперся в ее квартиру, она из тебя последний дух выбьет, — откидываю обувь в сторону, с расслаблением разминая уставшие за день стопы о прохладный приятный ламинат. — Если узнает, — с небольшой усмешкой Александр облокотился плечом о стену, не без явного удовольствия наблюдая за моим возмущением. Начать стоит с того, что Нильсен заявился подвезти меня без разрешения. Как моего, так и Сэма, чей автомобиль он стащил совершенно без спроса, точнее, стянул ключи от него, успешно забытые в прихожей. Ну да, «если узнает» — коли придурок выживет от тяжелой руки консула, который хватится транспортного средства, у моей сестры, так и быть, останется шанс прибить его собственноручно. Кидаю сумку на стойку в коридоре и прохожу дальше в комнату, не оглядываясь, что там этот наглец собрался чудить за моей спиной. Если надумал расположиться, будто он гость, которому рады — его проблемы. — Планируешь прыгать в окно, как в известных анекдотах? — потягиваюсь, скрывая за видимым равнодушием нарастающий интерес. На некоторое время мне кажется, что Нильсен не нашел, что ответить, но очень скоро эта теория рассыпается в истинный прах. Примерно тогда, когда голос мерзавца раздается над самым ухом: — Да нет, — заставляет меня вздрогнуть от неожиданности и спешно развернуться, — так-то рассчитывал, что мы поговорим, и я верну малышу Барни его авто, но что-то подсказывает, что в этой голове возникли более интересные идеи. Щеки сводит, в то время как в голове отчетливым таким пульсом бьет мысль, что смотреть в глаза Александру сейчас никак нельзя. Есть риск, что в моем взгляде он увидит куда как больше, чем положено. — О чем поговорить? — и вновь святая глупость. Уж чего-чего, а тем для разговоров у нас предостаточно. Нильсен и бровью не ведет. Вместо ответа, делает шаг ближе, заставляя меня стратегически отступить. Напряжение застывает, как невидимый, но вполне осязаемый барьер. А когда на лице мужчины появляется легкая самодовольная улыбка, душа и вовсе ищет новое пристанище, потому что меж ребер становится слишком тесно для охвативших меня эмоций. — Для начала ответ, — требует, совсем незначительно наклонившись вперед. И почему рядом с ним я чувствую себя совсем маленькой? Так странно. — Хочешь, чтобы я остался? Уже сформировавшееся, такое крепенькое, вполне уверенное «нет» замирает на кончике языка. — Хочу, — тяжело сглотнув, подтверждаю то, что уже и так давным-давно является безоговорочным фактом. Плечи Александра заметно опустились, а сам он расслабился, слово натурально скинул с плеч равный по тяжести тясячелетнему камню груз. Странный факт: признание было приятным. — Это не отменяет того, что Ева захочет тебя прибить, — добавляю, пока придурок окончательно не загордился. — Ей придется встать в очередь. Щурюсь, пытаясь полностью оправдать последнее утверждение. Пусть веселится сколько угодно, но это еще ничего не значит! Как минимум добрее я не стала. — Ну и, — складываю руки, недобро оглядывая его, — как ты предпочитаешь умереть? Он приподнимает бровь и максимально пакостливо усмехается, зеркально складывая руки наподобие меня. — Уверена, что хочешь знать? — второй раз за день интересуется. Лицо припекает сильнее. Рано или поздно этот человек сведет в могилу меня саму, причем явно быстрее, чем мои старания будут оправданы, могу поклясться. — Ты неисправим! — разворачиваюсь, пока диалог окончательно не вгонит меня в краску, и показательно топаю на кухню за стаканом воды. Другой причины прервать разговор попросту не приходит на ум, а прервать его надо и срочно, иначе черт знает, чем это все кончится. Опять! Александр не спорит. Он умный, так что точно уже понял все мое поведение, раскусил мысли и так далее… Поэтому я благодарна, что он дал мне время все обмозговать, собраться с духом и оставшимися переживаниями. Так проходит минут пять, пока мы стоим: он, облокотившись о стену, а я — о кухонный гарнитур со стаканом в руках. Смотрим друг на друга. В этом спокойном утешающем молчании. Молчании, которое он и прерывает. — Спрашивай, — неожиданно разрешает. Мне думалось, что я абсолютно не знаю, какой именно вопрос хочу задать в первую очередь, не понимаю, что интересует меня больше, поэтому не сразу и осознаю, что прорезавший холодную тишину голос оказался моим: — Почему Кадоганы сказали, что ты погубил дорогого им человека? Как было бы здорово, если бы ты не отвечал на этот вопрос. Никогда. Но он ответил: — Потому что это так. Я могу об заклад биться, что слышала звук разбитого стакана, да только он все еще находится в моей руке. Пальцы сжимают потеплевшее стекло, и одно я знаю наверняка: никакой воды мне не хочется. — Ну, почти, — поясняет. — Можно сказать, я стал причиной ее побега. Так что если не найду против братьев весомых доказательств, рано или поздно обвинение обернется против меня. Рэйч это знает. Ей перспектива претит сильнее, так что лучше не поднимай тему лишний раз. Не поймет. — И что же ты сделал? Как вообще это ожерелье оказалось у тебя? Не станешь же ты убеждать меня, что его она тоже в спальне хранила, но ты был единственным счастливчиком, который умудрился найти! В дневник я еще готова поверить, но это… Слова рвутся сами собой. Я устала и не могу больше сдерживаться. Я хочу правду. Здесь. Сейчас. Какой бы она ни была. Глаза мужчины сверкнули хитрым блеском. — Боишься, что не оправдаю твоего доверия? В отличие от общего настроения, вопрос он задал с максимальной серьезностью, какую только я могла ранее за ним наблюдать, отчего к горлу подкатила хорошая такая волна гнева. Я уже тысячу раз успела убедиться в том, что с Нильсеном никогда не бывает просто, но каждый, абсолютно каждый, мать его, момент, когда хотела бы от этого убеждения отойти, он выкидывает очередной фокус, за который прибить мерзавца хочется с утроенной силой. — Александр Нильсен, — громко ставлю стакан, делая шаг в сторону мужчины, — я с четырнадцати лет шарилась по чужим карманам под предводительством сестры с задатками юного алкоголика; я украла из «семейного» бюджета порядка сорока тысяч фунтов, пока Евы не было дома, а потом смылась на другой конец континента; наша вторая или третья встреча произошла в сточной канаве этого города, под названием караоке клуб, где я готовилась напичкать хлофазолином пару-другую посетителей, дабы разжиться лишними карманными на пару недель; и я, черт возьми, готова была задушить тебя собственными руками, пока мы находились в Сиднее, не меньше пяти раз, не говоря уже о том, как угрожала тебе расправой! Ты реально думаешь, что разочарование в тебе — моя единственная проблема? Улыбается. Так спокойно и легко. Именно той улыбкой, от которой становится легче, а сомнений не остается. Например, в том, верный ли выбор я сделала. — Ты забыла добавить уничтоженный под основание номер отеля, — учтиво вставляет еще один пример, заметно пробежав по кухне взглядом в поисках чего-то тяжелого, что я с чистой совестью могу в него швырнуть. И я бы швырнула, честное словно, если бы… Если бы он именно этого и не добивался бы. Выдыхаю, понимая, что после очередного эмоционального всплеска сил во мне осталось немногим больше, чем это требуется для того, чтобы просто закончить этот день и завтра с новой энергией закатить пропадающей где-то вечно сестричке потрясающий по масштабам скандал. Он наконец подходит ближе. Но не трогает меня. Знает, что нельзя. Не сейчас. — Растеряна? А сам-то как думаешь? — Да, и напугана, и…. Договорить у меня не получается. Вместо того чтобы проявить настойчивость, как он это обычно делает, Нильсен просто широко разводит ладони, с серьезнейшим лицом намекая, что я могу найти какое-никакое утешение. Дважды просить не нужно. Совершенно устав и вымотавшись этими догонялками, порывисто обнимаю его, утыкаясь носом в грубоватую ткань рубашки и выдыхаю, когда чувствую, как мужские ладони оглаживают мои напряженные плечи. — Я не просто так катал в другую страну, крошка енот, — отвечает куда-то в пустоту, — пришлось поднапрячься, но теперь… В общем, если у вас с Евой будет такое желание, предлагаю еще одну поездку. — Какую еще поездку? Слова мужчины доходят до понимания с трудом. Мне уже все равно, что там происходит, хоть целый мир в пропасть. Я просто хочу остаться вот так. Всего на минуту… — Да так, — бросает между делом, словно мы говорим о выпечке, — наш фамильный дачный коттедж. О его существовании знаю я, Рэйчел, ну, и мои родители. Стоп, что? Отталкиваюсь от мужчины обеими руками и заглядываю в лицо, чтобы понять, не очередная ли это шутка. — Ты… ты ведь сейчас не про Лондон говоришь? Хочешь отправить нас с Евой в Швецию? Но зачем? Алекс тихонько касается пряди моих волос. Задерживает их между пальцами и отпускает: — До того как… — он умолкает, пару секунд подбирая слова. — Я тоже не знал, что все зашло так далеко. Поэтому нужно было срочно что-то придумать, пока этот маленький храбрый котенок не нашел новых неприятностей. — Неправда! — морщу лоб, стараясь выглядеть чуть более опасной, чем этому негодяю кажется. А потом до меня доходит еще раз. Пусть и запоздало. — Александр, ты не понял. Я говорила не про нас с Евой, а… — осекаюсь и вновь краснею, понимая, что он и без того услышал слишком много. Попытка оправдаться выходит и того хуже: — когда у Рэйчел последний раз был отпуск? Ты видел людей с нервным срывом? Это вообще-то жуткая вещь! Неудивительно, что она злится на тебя. Все то время, пока я превосходила свои и без того бесподобные театральные способности, Нильсен снисходительно оценивал попытку с высоты собственного роста. До той самой поры, пока я совсем не стушевалась, понимая, что обманывать мне уж точно некого. — Это я отправил ее к Коллинзу, — как обычно внезапно сменил тему разговора. Понятное дело, что теперь мы говорили вовсе не о Линд. — Для чего? Мужчина тяжело выдохнул. — Случай подвернулся. Та встреча… Рано или поздно должна была иметь последствия. Не могла не иметь, потому что братья рушат буквально все, к чему прикасаются. Рэйч не знает всех подробностей, я ей не рассказывал. Я все еще не думаю, что они планировали убивать того парня, скорее, припугнуть. Он, видимо, следил за девушкой, потому что притащил братьям кучу компромата, там были фотографии, видео, еще какая-то дурь о той ночи. — Точно, Хлоя что-то упоминала про «редакцию». Он угрожал публикациями в журналах? — Возможно, — кивнул Александр, — пока они под крылом главы семьи, подобные выходки — совершенно не те вещи, которыми принято делиться. Эдвард быстро сообразил, что к чему, он понял, что, в случае чего, под раздачу попадут оба. Шутка вышла из-под контроля. — А потом ты заметил, что она все еще в их окружении, да? — Да, — подтвердил он. — И ты предложил ей помощь? — Я подсказал, у кого можно купить транспорт. Братьям ничего не стоило отследить другие способы передвижения, но незарегистрированное судно… Вот тут они бы попали в тупик. — А украшение? — Мы виделись всего один раз. И именно в этот раз она умудрилась его забыть. Специально или нет, уже не узнаем. — Но именно из-за этого ты решил, что то была очередная игра Кадоганов, да? — замечаю новый кивок с его стороны. — Пока… А дальше очевидная без лишних намеков пауза. Пока не убедился, что Кадоганы не играли, а Хлоя не обманывала. Но теперь становится ясно, почему он сразу понял, что что-то пошло не так. И почему решил все исправить, пока не поздно. Точнее… пока так казалось. — Ты ведь… — к черту, подобрать выражения тут попросту не выйдет, — ты решил помочь ей из личного принципа, да? — Если бы было не так, я бы подумал трижды, чем предлагать, — согласился он. — Моя ошибка. — Александр… Я понимаю. И я ничего не могу сказать. Я никак не могу его утешить, просто потому что никакие слова тут не подойдут. Сколько же ты размышлял об этом? — Я поступил, как законченный дурак, — он не пытается меня убедить или оправдаться, просто говорит, — считал, что делаю благородно, но вряд ли это было так. Тешил гордость, не больше. Стоило подумать, что раз они в нее так вцепились, значит, что-то будет нужно. И чем это может грозить. Так что, да, можно сказать, что я действительно ее погубил. Забавно, как поначалу они считали, что это был Коллинз. Ну, пока он меня не сдал, должно быть. Нет, это не так. Не было бы тебя, подвернулся бы кто-то другой. Эдвард — я почти уверена, что это был он — успел найти Хлою еще до того, как она смогла скрыться. Сомнительно предполагать, будто без предложения Нильсена ей бы такое в голову не пришло. Так что это просто очередная манипулятивная отмазка со стороны Кадоганов, вот и все. Очень удобно винить кого-то в своих мерзких поступках. Браво! Дальше говорит нет смысла. Все и так понятно. Уткнувшись головой в мужской торс, я медленно перебираю пальцами ткань его рубашки, надеясь, что хотя бы так смогу выразить все те чувства, которые попросту не смогу сказать. — Но с чего ты решил, что нам с Евой нужно куда-то уезжать? Об остальном мы поговорим потом. Чуть позже. Когда я буду спокойнее и тогда, когда он будет готов на это. В этот раз такую возможность должна предложить я. — Пообещай, что подумаешь над этим, — потребовал Александр, — у нас есть еще пара дней в запасе, пока братья думают, что я пытаюсь следы замести. Ну и не зря же я ходил с родителями мириться… — Ты сделал что?! — ошарашено вскидываю взгляд, понимая, что он не врет. — Но ты… нет, это хорошо, но… Неужели все ради какого-то коттеджа? — Там безопасно, — твердо ответил, — по крайней мере, вы будете под защитой моей семьи. — Да как ты их уговорил вообще? — отворачиваюсь, чтобы не давать ответ прямо здесь и сейчас. О таком предложении требуется как минимум хорошо подумать, а как максимум с сестрой поговорить, а уж она такой концерт устроит… — Ну, — он максимально загадочно усмехнулся, — пришлось сказать, что ты моя девушка. — Что?! — вот теперь я основательно взвизгиваю. — Ты реально решил умереть или как? — А что тебя смущает? Давлюсь от возмущения воздухом, попутно пробуя сообразить, какой из способов избавиться от этого идиота будет наиболее тихим, потому что время уже позднее, а соседей мне откровенно жаль. — Как минимум то, что мы это не обсуждали! — Самое время, — то, с каким спокойствием он парировал, выбивает из колеи. Не успеваю хорошенько все осмыслить, как Нильсен добавляет. — Понял, значит, обсудим позже. А заявив эту превосходящую по наглости все остальное фразу, негодяй устроил уже совсем выходящую из ряда вон вещь: собрался на выход. — Нет, погоди, куда это ты намылился? — догоняю придурка в коридоре. И как он умудряется настолько резко менять тон диалога? — Сама же сказала, что не хочешь смотреть на мои полеты со второго этажа, когда Ева вернется, — беззлобно подмигнул, почти схватившись за ручку дверей. Убью его. Определенно. — Но еще я сказала, что хочу, чтобы ты остался! — ударяю мужчину в спину. — Это ты прослушал?! Настроение Александра меняется. Он оставляет несчастную дверь в покое и приближается ко мне так, что я который раз за наше общение оказываюсь прижата к идиотской стене. — Ну и что же ты собираешься сказать, когда она вернется? — уточняет. Вновь от волнения сковывает кончики пальцев, но на душе очень легко и непонятно одновременно. Была не была. — Возьму и скажу, что ты мой парень, — гордо вскидываю подбородок, упиваясь удивлением в глазах мужчины. Поэтому, прежде чем идиот успел обрадоваться, добиваю: — инициатива карает инициатора, так что считай, что ты крупно влип. Не понимаю, в какой момент ладонь Александра оказалась уже на моей спине, а его хитрючая невыносимая улыбка почти касалась моих губ. И что-то так отдаленно подсказывало, судя по дьявольскому пламени в его глазах, что влипла здесь только я, причем конкретно и определенно. — Не переживай, крошка енот, — утешает, — все карнизы я уже снял. — Очень смешно, — кривлюсь, борясь с огромным желанием показать этому человеку язык. — Так вот на что ушла неделя? Ты карнизы снимать учился? — Стоило позвать тебя как наставника? — Нильсен! Еще одно слово, и… Он заинтриговано наклоняется. До смехотворности несуразный момент. Почему все наши выяснения отношений превращаются вот в это? Нет, не тот вопрос. Почему мне так это нравится? — … и я перейду на жалюзи! — утоляю его любопытство самым неожиданным способом. Маленькое открытие: Александр действительно умеет смеяться. Так спокойно и чисто. Странная, странная вещь…***
Утром сестра все еще не вернулась. Как это бывает со мной в редкие минуты особенного беспокойства, встала я рано: прочитала сообщение от Рэйч, которая интересовалась, не связался ли Ноябрь со мной самостоятельно, попробовала дозвониться до здоровяка и, понимая, что это совершенно бесполезно, решила отвлечься за чашкой противного растворимого кофе. Другой сестра обычно не хранила. Будить Нильсена мне не хотелось. Смирившись с тем, что находится в чужой квартире, он максимально неудобно расположился на диване, клятвенно пообещав, что больше такого произвола не допустит. Может, оно и глупо, что раз и навсегда все выяснив, я вновь держу придурка на расстоянии, но именно этим вечером попросту не смогла ничего с собой поделать. Поведение сестры не оставляло места внутри для того, чтобы выдохнуть и успокоиться окончательно. Не хочу этого показывать, не хочу и все тут. Алекс наверняка и так думает, что я суечусь больше положенного, так что незачем наводить лишний шум. Сказал человек, ушедший мусолить это в одиночку, ага. Шикаю на внутренний голос и слишком резво отпиваю практически кипяток. Кожу обжигает, и я резко отставляю чашку, а вместе со злостью на неостывший напиток накатывает все то раздражение, которое тщательно прятала внутри себя, складывала на полку, словно ненужные, но все еще дорогие сердцу вещи. Вдобавок на экране высвечивается номер Кристофера, отчего раздражение, так и не сменившееся удивлением, накатывает вдвое. Смахиваю номер. Отвечать на звонки Кадоганов я пока не готова. Не время. Но либо Крис не понимает намеков, либо он просто слишком уж упорный по жизни, не проходит минуты, а номер его высвечивается во второй раз, а потом и в третий, и в четвертый. Разозлившись, переворачиваю экран так, что теперь вижу лишь редкое мигание в установленном ранее беззвучном режиме. Не знаю, за какой глупостью он обращается в этот раз, но мне не до игр и вовсе не до его картинок. Это из-за той девушки? Нет. Вовсе нет. Ну, может чуть-чуть. Он ведь любил ее, может, не так уж и полно, может, не совсем откровенно, но по-своему любил. Так почему же настолько слепо следовал за всеми указаниями Эдварда? Уверена, что Хлоя точно пыталась поговорить с ним, рассказать, предупредить, наверняка просила защиты… Поэтому ты искал моего расположения Крис? Неужели ты решил, что мы похожи? Вспоминаю наши терки с Евой, сравниваю их с наверняка увлекательными зарисовками моего характера, которые она могла предъявить, и понимаю: допустим, он мог это предположить. Экран загорается с новой силой, на этот раз дольше прежнего. Но вот уж в чем ты ошибся, Крис, так это с мыслью, будто я не умею признавать собственных ошибок. Не глядя хватаю телефон. — Может, уже стоит понять, что отвечать тебе не собираются? Пусть грубо, но я хочу отсечь его навязчивость раз и навсегда. Чтобы даже не думал заикаться вновь о своем желании видеть меня среди своих моделей или что он там рассчитывал опять попросить? — Хотелось бы, кроха, но статистика пропущенных на моем экране говорит о другом. Прикусываю язык, в очередной раз убеждаясь, что поспешность к хорошему не приведет. Как минимум от того, что звонивший успел измениться. — Извини, Эллиа, — спускаю эмоции, как тяжелый груз с хлипкого неустойчивого крана, — я ждала… Я не поняла, что это ты. Собеседник выдерживает красноречивую паузу, так что я не испытываю судьбу дважды: — Ева еще у тебя? Она вчера… — и вновь прикусываю язык. Не хочется, чтобы потом сестра посмеивалась, как я тут панику развела. — В общем, вы опять что-то затеяли? Или она просто решила меня проучить? Если это так, то передай… — Стой, стой, кроха, — здоровяк перебил меня с такой настойчивостью, что сразу же стало не по себе, — с чего ты взяла, что стервочка у меня? — Так ведь она вчера к тебе за деньгами ходила, — чувствую, как ладони начинает сводить холодом. Чертов здоровяк, почему ты раньше не сказал этого?! — Зашла и ушла, — подтвердил он, а затем, словно читая мои мысли, дополнил: — у меня была игра в покер с… некоторыми знакомыми. Нельзя пропускать, она это знает. Сколько раз я понимала, что самые важные мысли до меня доходят не в тот момент? Так вот это будет еще один из них. — Я перезвоню. Не дожидаясь, пока Ноябрь задаст новый вопрос, скидываю звонок и с раздирающей тревогой смотрю на номер Кадогана. Неужели? Телефон молчит. Минуту, вторую, третью. Именно теперь, когда мне бы так хотелось, чтобы Кристофер связался сам. Осторожно выглядываю в комнату, из которой по-прежнему не раздавалось ни звука, и очень-очень тихо прошмыгиваю через коридор, а дальше вон из квартиры. Чувствовалось, что разговор будет не простой, и раньше времени Александру о нем лучше не слышать, да и вообще… Кто знает, вдруг я попросту ошибаюсь? На улице меня встречает промозглое туманное утро. Обычно в разного рода фильмах в такое гадкое время дня непременно что-то происходит. — Черта с два, — сжимаю телефон и собираюсь с духом, прежде чем нажать кнопку вызова. Если раньше Кристофер пытался дозвонится до меня, то теперь, словно издеваясь, медлит. Ждет. Точно ждет, я знаю. Оглядываюсь на окна: за занавесками совершенно не видно, что сейчас происходит в квартире. Лишь бы Нильсен раньше времени не проснулся. Вот уж кто точно не обрадуется от этого звонка. Гудки прерываются, заставляя меня вновь посмотреть на экран, чтобы нажать повторный вызов. Он дается с еще большим трудом, чем первый, но в итоге вновь слышу гудки, пока около уха ощущаю прохладное стекло экрана телефона. Резкая тишина. Но не сброс. — Крис? — голос мой дрогнул, и я из последних сил пытаюсь убедить себя, что это от холода. — Ты не отвечала на мои звонки, — он спокоен. Слишком спокоен. Соберись, Агата, это еще ни о чем не говорит. — Да я… я занята была, — а в мыслях только: «почему мы все еще играем в это?». — Чем-то важным? — снова ровно. Я бы назвала этот тон поверхностным. Мне он особенно не нравится, но я все никак не могу понять, отчего. — Нет, не особо, — сглатываю, пытаясь понять, что я могу сделать, чтобы… Чтобы убедиться. — Я забыла, что… — Повинуясь интуиции, говорю первую пришедшую в голову ложь: — Прости, я совсем забыла, что мы договорились сегодня на озеро поехать. Ты ведь поэтому звонил? Тишина. Сердце ударяет тяжелым молотом. До боли. Время, пока мужчина молчит, кажется мне вечностью. — Да. Обух по затылку. И морозное ощущение от головы, а дальше вниз по спине. Все встало на свои места. — Где Крис? Собеседника мой строгий тон, кажется, забавляет. Он не подал и звука, но я печенкой чую, что улыбается. — В безопасном месте, — отвечает Эдвард, — пока. Приехала бы убедиться? — ловит возникшую заминку и мое полное непонимание происходящего. — Не ищи оправданий, знаю, что нет. Но к телефону брат не подойдет. Уж об этом я позаботился. — Что тебе нужно? — вновь неосознанно оглядываюсь на окна. А еще, теперь мне кажется, что мой пульс совершенно остановился. Я его не чувствую. — Поговорить. О, вот теперь сразу видно, что вы братья. — О чем поговорить? Показалось, что я услышала легкий выдох на том конце линии. — О той девушке, — ответил он, — о том, что ты знаешь, о твоих новых друзьях, ну и… Чуть не забыл, о твоей дорогой сестре, разумеется, тоже. У меня полное ощущение, что еще чуть-чуть и телефон совсем потрескается в сжатой от волнения ладони. Но из последних сил держу настроение, чтобы о беспокойстве не понял Эдвард. — Ева у тебя, да? — У меня, — согласился Кадоган, — немного плоха, но вполне довольна гостеприимством. — Что ты с ней сделал, ублюдок?! — Тише, тише, — слышу, как разговор сопровождается шагами, — побереги эмоции, не то игру придется закончить раньше, а это было бы неинтересно. Мне хочется кричать. Закрыть глаза, впиться руками в волосы и громко-громко закричать. Почему я не предвидела этого? Почему не остановила ее вчера, почему… — А ты научись отвечать на вопросы, — твердо и выдержанно отвечаю, — обычно я так не делаю, но для одаренных спрошу дважды: что тебе нужно? — Смелая, — вновь выдох. Судя по всему, мужчина выпустил сигаретный дым, — люблю смелых. Мне в команду как раз нужны, пойдешь? — Обойдусь, спасибо, — разговор вытекает во что-то совершенно непонятное. Не знаю, где учат Кадоганов уходить от ответа, но они точно обладатели красных дипломов. — Ты подумай, — продолжил он. — Не знаю, как принято у молодых леди, но если бы от моего выбора впервые зависела чья-то жизнь, это бы подогрело адреналина, не спорю. — Стоило ожидать, — отхожу от самого дома подальше, уже понимая, что найду эту тварь, где бы он ни прятался, и как следует вышибу дух. — Я тебя услышала, Эдвард. Если я приду, ты Еву отпустишь? Как я могу в этом убедиться? Тихий смешок. Настолько ироничный, что я останавливаюсь, чувствуя, что его так называемая «игра» еще не окончена. — С чего ты решила, что твоя жизнь ей — ровня? Ну, нет, она сделала большую ошибку и заслужила хорошего наказания. А для тебя… пожалуй, что и ставка слабовата. И вновь я оглядываюсь на окно. Сама собой, не знаю, почему. — Верно мыслишь, — голос Эдварда стал тише, но я вздрагиваю, словно он стоит уже за моей спиной. Он видит меня? — Где ты?! — Не рядом, не беспокойся, — отвечает, — повторяю: у тебя есть выбор. Ты можешь прямо сейчас вернуться в свою милую маленькую квартирку и навсегда обо всем забыть. Не копаться в этой истории дальше, не искать правых и виноватых, не беспокоиться о судьбе своих новых друзей, словом… Дать возможность как себе, так и им зажить нормальной жизнью. О виновных не беспокойся. «Виновных» найдут. — Вместе с телом моей сестры, это хочешь сказать? — сжимаю свободную ладонь, пока Эдвард лаконично и выразительно игнорирует этот вопрос. — Что же будет, если я приду и выбью из тебя всю дурь? — Ничего, что нельзя было бы пережить, — сухо и лениво бросает. — У нас с тобой разные ценности. — Тоже верно. Но ты у нас умная, неужели не поняла? Я предлагаю равноценный обмен: мы прощаем Еву, но кто-нибудь должен расплатится вместо нее, и ты в этом поучаствуешь. — Кто? Этот вопрос Эдвард оставляет без ответа. Скотина. — Думай, девочка.