***
Мы созванивались дважды в неделю. Когда Ева тусила с Линд по местным тирам, настаивая, чтобы последняя обучила ее стрелять, и когда зависала в клубе Ноября, так и не разорвав с ним в итоге связи. Как я и думала, ради номера Кадогана пришлось изрядно постараться, прикладывая палец спящей сестры к смартфону, чтобы толком порыться в ее контактах. Хоть одно хорошо: спит она крепче крепкого. И все то время, пока Ева пропадала то тут, то там, я готовилась. Для начала мне действительно требовалась статья. Ее я писала по ночам: где-то откровенно додумывая, где-то мешая факты не подкрепленными источниками, где-то гиперболизируя чувства «несуществующего читателя». О том, насколько это будет похоже на реальную статью, я не волновалась: мне нужна была лишь видимость. Не больше. Во-вторых: улики. Главная из них — дневник — и так была у меня, но этого мало. Без хотя бы какого-то документа, подтвердившего почерк Хлои, мало. А значит, мне требовалось основательно пойти на поклон к Макото, у которого по-прежнему сохранился не только этот договор о покупке, но еще и письмо с угрозами для самой Хлои. И страх был первостепенно вообще не про то, предоставит ли Сэмюэль мне эти вещи. Страх был в том, а не разболтает ли он о моем интересе Нильсену. В-третьих: мне нужно было изобличить Кристофера человеком, который готов пойти на последнее в желании избавиться от информации. И вновь хорошо срабатывает фраза придурка Нильсена про то, что какую-то часть правды я принести должна. А значит, что в попытке получить свободу Александра и какой-нибудь мешок денег в придачу, я вполне могла попробовать «продать» самому Крису те же материалы про его же, к слову, выходки. Чуть более жестко и чуть менее дипломатично. А вот на этом моменте сознание опьянила приятно-гадкая мысль, что можно убить двух зайцев сразу. Ведь в попытке шантажировать такого, как он, мне бы потребовалась защита, не так ли? Кто-то, у кого я якобы могу припрятать оригиналы всех документов и кому фамилия Кадоганов ничем не может угрожать. А такой человек, однозначно, имеется. Поэтому, едва ли не первое, о чем я заговорила, когда дозвонилась и поняла, что трубку бросать мужчина действительно не собирается: мне нужна помощь, чтобы все-таки встретиться с родной теткой. Не сказать, что просьба прозвучала в лоб, но я понимала, что прежде остального требуется поднять то, что должно волновать меня лично. Иначе Крис не поверит. В чем-то он оставался действительно осторожнее Эдварда. А дальше совершенно вскользь я бросила фразу, которая особенно его заинтересовала. Про то, что я не собираюсь возвращать его доверие впустую. Например, обменять мое знакомство с кровной покровительницей на флэш-карту с информацией, которую вот уже столько времени ждет его семья. Все той же самой и в том же формате. И Боги, Боги, я готова поклясться, что это звучало намного убедительнее, чем любое другое предложение, которое мы собирались всучить ему ранее… Лишь убедившись, что все эти этапы закрыты успешно, а доверие Кристофера все больше и больше подчеркивается минутными шутками или другими обсуждениями, которые ну вот совсем не имели прямого отношения к какой-либо из острых тем, я позволила себе задать совершенно личный вопрос. На страх и риск из чистого любопытства: «— Расскажи о ней. На другом конце линии отзвучал короткий, в какой-то степени насмешливый выдох. Мне не нужно видеть Кристофера, чтобы понимать, что прямо сейчас он стоит около идеально чистого окна очередной многоэтажки и внимательно смотрит, как внизу, под его ногами город-миллионник утопает в жадной до людских пороков темноте. — Того факта, что она оказалась обманщицей, недостаточно? Ирония. Не хватает белой блузки с «нечаянно» утерянной верхней пуговицей, разумеется, «не для глаз» солидных папаш, притащивших собственное чадо на очередной сеанс. И нет золотой таблички, на коей возлежит ответственность за непременное доказательство получения мною докторской степени психологических наук. — Разве это было так? Ведь зачем-то и она не хотела потакать твоему брату, когда… Умолкаю, вспоминая, что Крис, возможно, и не знает об обыске в квартире Хлои. К счастью, пронесло. — У нас с Эдом с самого детства были разные цели. Хотя верю, что могло показаться, будто я в чем-то уступаю. Для того, чтобы не ляпнуть дешевое: «Так ты поэтому решил его пришить», приходится силой прикусить язык. Кристофер не заметил замешательства. — Я не собирался ошиваться в его тени, — поспешил добавить еще до первого вопроса, — но когда понял, что пора выбираться, тень была, признаться, большевата. Отец не счел нужным делить состояние между нами. — Знаю. Закрываю глаза, коря себя за то, что вновь ляпнула быстрее, чем поняла, к каким последствиям это может привести. Мужчина удивил и на этот раз: — Раз знаешь, должна понимать, — ответил он. — Один из нас получил бы все, а второй… Хороша участь оставаться пешкой собственного брата, что думаешь? Сохраняю молчание, по которому Кадоган позволяет себе оставить нужный ему вывод. Но вместо того, чтобы продолжать давить аргументами, мужчина спрятал начинающийся смешок и совершенно полностью переменился в речи: — Я ведь... Я ведь не такой, ты же понимаешь? — ласковое, чуткое признание. — Когда… Когда подвернулся тот парень, которого… Я не то чтобы… Эдвард никогда не смог бы так. Не своими руками. Вот о чем я подумал в тот момент. Мне захотелось узнать, как он поступит, как поведет себя. Вот тогда… — легкая пауза, передышка, за которой больше не было запинок: — Когда Эдвард сразу начал заметать следы, да еще так поспешно и неумело, я все понял. Я мог бы раздавить все его притязания одним лишь пальцем, потому что Эдварду никогда бы не хватило решительности довести что-то подобное до конца самостоятельно. — И ты выяснял это ценой человеческой жизни? Странно было бы рассчитывать, что в роду Кадоганов молятся перед сном и подают нищим у паперти, но признание все равно протащило за собой неприятное послевкусие. Не могу сказать, что не ожидала от Криса подобного, но мне до последнего хотелось в него верить. Ведь в отличие от своего брата, Крис… Он ведь как-будто бы «свой». — Считаешь, что человеческая жизнь интересовала его? Нет, Агата. Мы прекрасно знаем, кто мы, а еще лучше собственное место в этой пирамиде. Если бы Эду пришлось убить хоть десять человек, он бы не дрогнул, но сделал все то же самое чужими руками. А значит… Значит, что преимущество все-таки осталось за мной. — В речь вернулась прежняя мягкость: — Не думай об этом раньше времени, ладно? Кто-то решит, что это ненормально, но… Я просто не хочу стать для тебя лицемером, понимаешь? Неужели было бы лучше, если бы я стал все отрицать? — Но зачем все это? Для чего, Крис? Тот инцидент ведь никак не повлиял на вас обоих, или я ошибаюсь? — Ты права, — согласился, — не повлиял. Но мог подвернуться другой. Рано или поздно Эдвард бы оступился. И это не грех, это необходимость. Таковы условия: или он, или я. Правда… Когда появилась она, я действительно все меньше думал об этом. — Хлоя? — Все… С ней все было неважно. На какой-то момент я и вовсе забыл, что существует что-то, кроме нас двоих. И я думал, что она чувствует это же. Она была творческой, не такой… И знаешь… У нее был удивительный смех… Я считал, что она верит в меня. — Что же случилось? Ведь ты первый оставил ее, разве не так? — Нет, я… Она постоянно хотела, чтобы я с ней сбежал, это раздражало, Агата, чертовски раздражало. — Что в этом плохого? — Это не входило в мои планы. То, с каким изяществом Кристофер обходит подводные камни, наталкивает на такую простую, но в тоже время неочевидную на первый взгляд вещь. — Но ты сделал ей предложение. Знаю, твой отец… В общем, если это было неправдой, неужели все равно не являлось выходом? Вы могли завести семью, например? Сейчас уж нет смысла что-то скрывать. Крис и так знает, что я в курсе куда как больших вещей, чем положено, иначе бы он попросту так со мной не откровенничал. — Ты про то, что я мог рассчитывать на наследство другим путем? — он, определенно, улыбался. Недобро. — Нужно быть последним идиотом, чтобы поверить в это. Нет, Агата. — Тогда зачем? — А зачем другие люди делают предложение? Я думал… Я позволил себе думать, что мы могли бы быть счастливы. Еще до наших ссор, до… До ее измены с этим японцем. Повторяю, я не хотел, слышишь? Я не хотел ее убивать, Агата. Я поймал ее на той яхте в последний момент. И мы поругались, сильно поругались. Я не… я почти не помню, как это вышло. Помню только, как оттолкнул, и она оступилась. Ударилась об тот угол… И… Агата, я клянусь, я никогда ни о чем так не сожалел, как об этом дне. Я уже говорил это тебе. Я действительно не монстр. Удивительно, какую смуту в душе может навести действительно доверительный голос человека, в котором, как тебе кажется, не осталось ничего располагающего». Поправка: этого все еще недостаточно ни для того, чтобы навести ее тогда, ни чтобы смутить меня теперь. Может, ты и не монстр Крис. А вот я… Мысль ударила в голову, словно горячительный напиток, вызывая приятное головокружение. Становится понятнее, что там чувствуют все великие подражатели чистого антагонизма в популярных произведениях. Это действительно вдохновляет. Если только Нильсен потом не решит устроить показательное… Обрываюсь, заставляя себя не додумывать этот момент. И вообще, если у меня все получится, вот честное слово, даже обратной давать не стану: чтобы там ни устроил Александр за очередную выходку, ни разу не буду возражать. Лишь бы вернулся. Но сейчас, в эту самую минуту меня должен интересовать другой человек. По крайней мере, пока. За то время, что я не видела Кристофера Кадогана, он успел порядком измениться. Не внешне, нет, а скорее… Я бы сказала, что он все больше напоминает собственного брата. Кроме одной вещи: я умела читать его улыбку. На выходе из аэропорта нас встречает безликий водитель в авто. Почти такой же, какой когда-то управлял автомобилем Сэмюэля. В какой-то степени есть в том правда, что все они похожи. И пусть мне не нравится, что этот человек может услышать наш диалог, есть и плюсы. Некоторые свидетели мне все-таки нужны. — Устал? — облокачиваюсь на мягкое сиденье мерседеса, разминая похолодевшие пальцы ладоней. Мужчина кивает и проводит ладонью по лицу, массируя переносицу. — Если хочешь, мы могли бы перенести встречу, я готова… Ничего я не готова, но нельзя же и впрямь это показывать. Мы плавно трогаемся с места, и громадная конструкция аэропорта отдаляется вместе с кучей суетливых встречающих и провожающих. И чем дальше я захожу в показательной уверенности, тем меньше верю в реальность происходящего. — Нет, — отрезает Кристофер, — во-первых, я обещал… Прерывает речь, однако, начало положено, и мне, откровенно говоря, плевать, какие там себе делает Кристофер ставки, надеясь где-то очень глубоко в душе переиграть память о брате. Если он вообще подумал об этом. — А во-вторых? — речь моя тихая, ровная. Бесстрастная. Протягиваю ладонь, чтобы взять его за руку и легко провести по тонкой коже подушечками пальцев. Сердце сжимается от мыслей, что если бы сейчас эту картину увидел Александр… Нельзя. Не думай об этом, Агата, не думай. Ком к горлу. Усиливающийся неприятный трепет, когда Кристофер пожимает мою ладонь в ответ и поднимает полный горделивой победы взгляд. До этого дня я старалась не задумываться, что он все еще ждет от меня определенного, понятного без намеков расположения. Теперь же мне не приходится в этом сомневаться. Удивительно, но он все еще хочет большего. — К этой женщине не так легко попасть на прием, Агата, — поясняет с терпеливой снисходительностью, — что ни говори… Но тетка у тебя крепкий орешек. Улыбаюсь и высвобождаю ладонь, наглядно поправляя его челку. — А мы ее очаруем, — убеждаю, прежде чем вновь облокотиться обратно о кресло. В поле зрения попадает макушка водителя, и случайно задумываюсь о том, что Александр скорее бы потащился со мной пешком через половину города, чем доверил кому-то вести автомобиль вместо него. Хватит! — Ты очаруешь, — он поднимает мою ладонь так, как делал это когда-то в первую встречу, чтобы была возможность прикоснуться к ней губами, — меня на ваш тет-а-тет не звали. Несмотря на то, с какой силой мне хочется вырвать руку обратно, я держусь и лишь слегка удивленно поднимаю брови. — Она немного… — он выпустил ладонь и опустился обратно, смотря перед собой, — она слишком поддерживала цели отца в отношении Эдварда. Вышла на связь, только когда я дал понять, что уговорил тебя на встречу. — Уговорил? — а вот здесь удивление неподдельное. Надо же, оказывается, ей действительно от меня что-то нужно. О чем-то подобном упоминал Эдвард в тот самый день да только договорить не успел. Хотя… Дураком быть не нужно, чтобы понять, что может одинокой владелице корпораций потребоваться от какой-никакой, но племянницы. Долго же ты раздумывала, «тетушка». — Ты не в обиде? — Кристофер посмотрел взглядом, какой обычно бывает у самых крепко знающих друг друга людей. — В какой-то степени это ведь неважно… Позволяю себе тепло улыбнуться в ответ. Ох, Крис, ты и представить не можешь, насколько мне действительно все равно на эту информацию. — Что ж, — бегло продолжаю диалог, пока собственное поведение не выдало с головой, — заедем тогда на минутку в Ев… Мою квартиру. Хочу кое-что захватить. — На озадаченность Кристофера поясняю: — Врываться без подарка будет невежливо даже при наличии приглашения. Губы мужчины расходятся в ухмылке. — Вот как? А для меня подарок найдется? Обещанный или случайный? Коварно хмыкаю и протягиваю ладонь в карман, нащупывая теплую сталь флэш-карты. Когда же достаю ее, чтобы показать наглядно, подмечаю, насколько быстро в глазах мужчины появляется блеск. Он тянется, чтобы забрать ее из моих ладоней, но я ничуть не менее резко отстраняюсь, игриво показывая кончик языка, и прячу флэшку обратно. Не так быстро! История, в которой Кристофер сразу же попробует проверить, что там было на карте, мне в любом случае не улыбается. Так что для начала решаюсь проверить почву: — Вечером, — приподнимаю подбородок, — а то я тебе сейчас отдам… Приближаюсь к мужчине совсем откровенно, настолько, насколько это позволяет собственное орущее красным знаком «стоп» сознание, но так, чтобы он полностью расслабился, увлекшись очевидной игрой. — А потом окажется, что никакой встречи мне назначено не было, — стараюсь не дышать, чтобы точно не выдать себя с головой, — а ты просто взял и обманул беззащитную девушку. — Прошло столько времени, а впечатление все то же, — прошептал, не отрывая от меня взгляда, — как в тот день, на аукционе. Со стороны может показаться, что я покраснела от смущения. И я более чем уверена, что украсившая щеки краска изрядно подстегнула его самолюбие. И сколько бы было разочарования, Крис, если бы ты понял, что это гнев. Гнев столь сильный, что у меня и уши запылали, что уж там щеки. А ведь когда-то этот человек обещал и Хлое… Обещал, что все для нее сделает. — Так, значит, ты со мной действительно не поедешь? — наступаю на глотку собственным чувствам и очень вовремя. Неприкрытые эмоции прекрасно украсили вопрос. — Мне достаточно красноречиво дали понять, что шумиха ни к чему, — с полной серьезностью повторил мужчина. С плеч свалился нехилых размеров камень. Не потому, что Кристофера со мной не будет. А потому, что случилось ровно то, о чем я надеялась — Аннет Сильвер-Харрис решила не предавать нашу встречу огласке. Тем лучше. — Хочешь сказать, она меня стесняется? Что-то там в моем взгляде явно отобразилось, что заставило его снисходительно покачать головой и крепче удержать мою ладонь. — Не принимай на свой счет, — попробовал убедить, — она женщина со своими тараканами в голове. Да и потом, разве оно тебе надо, чтобы весь ее штат прислуги судачил о том, с какой-такой стати ты объявилась спустя столько лет? Отворачиваюсь, но ладонь не отнимаю. Это делает сам Крис, но лишь для того, чтобы коснуться моего напряженного плеча. — Ну же, Агата, — вновь обращается, — не станешь же ты сердиться из-за такой мелочи? Кто бы говорил. Но не суть. У меня тут полная трагикомедия в самом ее разгаре. Обиженная Агата, называется. — Она писала мне письма столько лет, — дергаю плечом, чтобы сбросить его руку, — ради чего? Ради того, чтобы распускать служащих, стоит мне переступить порог ее дома? — резко возвращаюсь, сохраняя достаточно разочарования в общей жестикуляции. Телефон в кармане дал о себе знать легкой вибрацией. Сообщение от Рэйч. Она готова. В том, что это нужное уведомление, не оставалось и толики сомнений. Новый телефон особенно контактами напичкан не был, а если и оставались какие-то, то уже давно были удалены. — Забудь, — успеваю возразить прежде, чем Кристофер заметил, что я отвлеклась. — Просто нервничаю. И где мы встретимся потом? — Мой водитель заедет, — заверил, пока доставал мобильный, — а там разберемся. Я буду в квартире в Парк Плаза. — В отеле? — хмурюсь. — Но разве ее не… Кристофер усмехается и делает странноватую попытку коснуться меня. — Уже прошло столько времени, — отвечает, — конечно, она давно не опечатана. Прячу смех в глазах. Потому что я и так это знаю. Прекрасно знаю… «Стираю со лба выступивший пот. Если бы меня увидела сестра, было бы то еще представление. Но, учитывая, что прямо сейчас она в компании Линд и Макото открывает в Атланте счет, сомнительно, что моя персона будет волновать ее еще какое-то время. Позади с десяток лестниц, а впереди крайний пролет и слабая надежда, что камеры в коридорах проверяют только в крайней необходимости, а не сливают семейке Кадоганов совсем уж каждую минуту… Хотя, если подумать еще лучше, кому я там в лобби могла на глаза попасться? Последняя пара ступеней, и я на нужном этаже. Со стороны он ничем не отличается от других, кроме одного: дверь на нем всего одна. Недалеко от кабины лифта, того самого, через который я оказалась в апартаментах Кадоганов в прошлый раз. Унимаю легкую дрожь, силясь не вспоминать событий, произошедших на этом самом месте, и крепче сжимаю пропуск в кармане. Вещи Александра забрала Рэйчел еще тогда, когда была его адвокатом. Среди них валялась злосчастная ключ-карта, которую я, воспользовавшись общей суетой, аккуратно стянула. Это лишь предположение, что она подойдет и к двери, но что, если не так? Воздух покидает легкие медленно и неохотно, а с ним и ненужное волнение, охватившее меня. В конце концов, если ничего не выйдет… Нет, если ничего не выйдет, я просто спущусь обратно. Точно так же по лестнице до какого-нибудь случайного этажа, а затем лифтом, словно я случайная постоялица. Прикладываю пропуск к замку. Он громко пищит и коротко дважды мигает зеленым. «Получилось!» Осторожно, с предельной медлительностью открываю дверь, часто моргая в темной и по ощущениям тесной комнате. Плечи задевают легкую ткань, отчего я лишний раз убеждаюсь, что не ошиблась: неподалеку от лифта действительно была гардеробная. И она же, судя по всему, служила Кадоганам дополнительным входом. — Вам бы сюжеты для Скуби-ду писать, честное слово, — не удержавшись, позволяю себе съязвить в приглушенной пустоте. От перчаток ладони неприятно зудят. Но это ничего. Это пройдет. Главное, не наделать шума. Прежде чем покинуть темную гардеробную, прислушиваюсь: конечно, Кристофера, а уж тем более кого-то другого из его родни тут быть не может, но вдруг попадется какая-нибудь горничная. Приоткрываю дверь не больше, чем на пару сантиметров, неуклюже пытаясь узреть что-то в открывшемся просвете. Слабая полоска дневного освещения врезается в мрак маленькой комнатки, жадно хватая в свои владения пару первых же попавшихся костюмов. Никого. Распахиваю дверь чуть шире, но все еще воровато оглядываюсь на каждом шагу. Двери лифта плотно закрыты, но могут впустить в квартиру незваных гостей в любой момент. Нужно поторопиться. В большой знакомой гостиной, на удивление, чисто. Если бы я оказалась здесь впервые, ни за что бы не подумала, что когда-то… Зажмуриваюсь, чтобы развеять почти сформировавшийся в голове образ мертвого Эдварда. Нет. Нельзя. Бегло оцениваю пространство, пытаясь предположить, где бы Кристофер решил спрятать вещи на короткое, лишь определенное время. Ну, ладно, не он бы решил. Где бы было опрометчивее хранить их. Останавливаю внимание на небольшой тумбе около дивана. «То, что нужно!». Открываю тумбу и небрежно бросаю в нее документы. Все доказательства, которые могла найти юркая и цепка журналистка. Разумеется, в копиях. Во вскрытом конверте. А дальше совершенно неважно, кто именно из братьев первый получил их от меня. Важен лишь результат. Экран лифта загорается. Нагадала я себе этих горничных — сомнений в том, что это они, попросту нет — или случайность, но пора делать ноги. Закрываю дверцу и бесшумно, будто персонал может заметить меня на расстоянии, проскальзываю обратно в комнату, из которой пришла. Темнота любезно обнимает меня, как старую подругу. Прислушиваюсь, дожидаясь, пока двери лифта откроются, а в комнате зазвучит игривый, звонкий смех. Вот теперь не увидят. Комнатку покидаю, словно нашкодивший в огороде зверь, а за мной приятно щелкает звук электронного замка…» Автомобиль тихо припарковался на привычной площадке около дома, и сформированные, подогретые тревогой воспоминания рассыпались почти на глазах. — Я ненадолго, — нахожу в себе силы, чтобы провести ладонью по его щеке, — только переоденусь и заберу кое-что. Не переживай, меня не задержат. Скрываясь за массивной на вид дверью парадной, я вновь подбадриваю себя, что поступаю правильно.***
Игра началась. Степенным шагом обхожу небольшую квартиру и позволяю себе минуту передохнуть на стареньком, потрепанном жизнью кресле. Собираюсь с мыслями. В документах, которые я подбросила Кристоферу, лежит и дополнительная записка от меня. На всякий случай: поможет сравнить мой почерк и наускать детективов на следующий след. Записка о том, что оригиналы документов я решила сохранить у тети, и, что самое важное, она согласилась оставить их в собственном доме. Там, где он попросту не сможет их достать, ведь у Аннет Сильвер-Харрис прекрасная система защиты. Зачем? Затем, что Агату Харрис — бравую журналистку, неугомонную девушку и просто глупышку, ввязавшуюся в дело не ее уровня — сегодня убьют. Перчатки знакомо облегают руку, лишая ладоней доступа к кислороду. Забираю из холодильника припрятанный брикет с забором собственной крови. Пришлось постараться и посмотреть не меньше пяти видео на ютубе, прежде чем у меня получилось без страха загнать под кожу иглу, но оно того стоило. Густая и вязкая, она ложится на паркет противной грязной жижей. Тошнотворное зрелище. Выдавливаю все до последней капли, после чего с аккуратностью бывалого маньяка упаковываю пустой пакет в небольшую на вид, но вместительную дамскую сумку. От него я избавлюсь еще не скоро. Теперь тряпка. Опускаюсь на колени, стараясь не запачкать одежду. Лишние следы останутся — сейчас это ни к чему. Тщательно вытираю пол, но при этом не слишком внимательно. Что-то должно сохраниться, иначе как найдут ДНК? В тряпку въедается неприятный запах. Странно, что залежавшаяся кровь не отдает железом. Скорее, кровяной колбасой, которую когда-то варила на кухне Евина мать. Это было всего пару раз, но запах я запомнила на всю жизнь: плотный, сладковатый. Теплый запах смерти. Упаковываю тряпку в один из мусорных пакетов, найденных на кухне. Чем больше времени проходит, тем ощутимее сводит собственные ладони, и в придачу к прочим чувствам подкатывает раздражение. Хочется все бросить, а заодно разнести полквартиры, потому что чем дальше я ухожу в своих попытках, тем бесполезнее они выглядят. И с чего я вообще решила, что мне хватит проницательности? Спокойнее, Агата, спокойнее… Что бы в этой ситуации сказал Александр? «От того, что ты будешь суетиться, крошка енот, менее подозрительно выглядеть не станешь», — послушно воспроизвело сознание голос придурка. Полегчало. Раз ударить его захотелось, следовательно, делаю все верно. Да, это я сама напридумала, но никто не отменяет, что не будь у Нильсена придурошного поведения, то и мыслей бы таких в моей голове не появилось. А значит, он во всем виноват. Достаю из-под кровати заготовленный рюкзак, в который и прячу упакованную в мусорный макет тряпку, а в ответ забираю припрятанный в нем шприц. Рюкзак, к слову, вообще не мой изначально. Ева, как прекрасно, что рыться в чужих вещах не составляет зону твоих интересов. Последние пару дней, ровно до того самого часа, как сестра улетела, я провела словно на иголках. Прятала вещи по всей квартире и буквально не покидала четырех стен, чтобы случайно не упустить, как в мое отсутствие она найдет что-то, что видеть ей не следует. Ну и тайком стащила у нее оставшиеся таблетки хлофазолина… Не опомнилась, и то хорошо. Достаю из шкафчика бутылку вина, пристально вглядываясь в горлышко. Была не была. Острие входит в пробку тяжело и туго. Задерживаю дыхание, когда начинает казаться, что я могла случайно погнуть тонкую сталь. По великой глупости или из лишней предосторожности я не купила запасного шприца, так что шанс у меня всего один. Проталкиваю иглу дальше. По миллиметру, аккуратно, тихонько… шаг за шагом. До той поры, пока пальцы не сводит, а лоб не покрывается липким холодным потом, но я упорно не отвожу взгляда от шприца. — Давай же, — полувнятно прикрикиваю на иглу, и она послушно резко проваливается, да так, что едва действительно не ломается. Отпускаю шприц и протираю ладонью лоб. От напряжения заболела даже спина, что уж говорить о внешнем виде. Наверняка выгляжу, словно кросс пробежала. Нажимаю на пластиковый поршень, заставляя его медленно, но верно проталкивать в напиток раствор. Темное стекло бутылки не показывает, как лекарство попадает в вино, но цилиндр опускается ниже и ниже, уверяя меня, что хлофазолин покорно уходит. — Чудно, — хвалю сама себя, замечая, что телефон сигналит о новом сообщении. Рэйч! Забыла я про нее! Прячу шприц в компактной женской сумке — этого красавца я заберу с собой — и поднимаю телефон, сразу стирая прочитанное сообщение. «Готовность полчаса-час», — отвечаю Линд, не менее оперативно удаляя его. Возможно, это лишняя предосторожность, но иногда она не повредит. Осталось переодеться… На то, чтобы облачиться в когда-то купленное в Сиднее Евой платье, мне хватило меньше пяти минут. Розовое, легкое и воздушное. Не сочетающееся ни с погодой, ни с поводом, по которому я наряжаюсь, однако мне плевать. Я не оставлю его здесь, а возможности забрать по-другому точно не будет. Дневник Хлои прячу под диван. Так, чтобы выглядело, будто он просто случайно улетел туда — казалось бы, не самый умный ход, но на то и расчет. Умный или нет… Это будет несущественно. Прятать его в пентхаусе, как и другие доказательства я не могу — что если Кристофер найдет быстрее? — а оставить его в нетронутом виде придется. Дневник полиция должна найти обязательно. Найти и убедиться, что он подлинный. Оглядываю квартиру в последний раз. Сколько мы здесь прожили вместе? И сколько Ева оставалась в ней одна? У меня никогда не было ощущения, что это мой дом, однако теперь… От мысли, что больше ни я, ни сестра сюда не вернемся, особенно тяжело. Прощаясь с этой квартирой, я прощаюсь и с прошлой жизнью, с Лондоном, со всеми… Завтра сюда придет домовладелец. Конечно, обнаружит пятна крови и, разумеется, вызовет полицию. Хотя если мои уловки сработают… Эксперты будут здесь уже сегодня. Подбираю женскую сумочку, а следом и рюкзак, в котором, кроме испачканной кровью тряпки, удобно устроилась старая одежда. Пора. Оставляю дверь в квартиру незапертой и тщательно стираю любые отпечатки, которые там когда-либо могли быть, стерильной салфеткой. А в качестве завершающего штриха выхожу на пожарную лестницу прямо со второго этажа. Некоторое время рассматриваю потрепанный жизнью рюкзак, подвешенный мной в воздухе, прежде чем равнодушно разжимаю пальцы, роняя его в наполненный открытый контейнер для мусора, находящийся аккурат под окнами дома. Главная ошибка любого преступника — прятать улики рядом с местом преступления. Вот и все. Когда спускаюсь на улицу, слегка вздрагиваю. Куртку пришлось оставить в квартире, и легкое платье не позволяет вдоволь насладиться весенней погодой. Разумеется, Кристофер замечает изменения в моем внешнем виде. — Решила, что по такому поводу нужно выглядеть соответствующие, — поясняю, когда он акцентирует внимание на открытых руках, покрывшихся от озноба мурашками. И пока не начинает задавать дополнительных вопросов, меняю вектор нашей беседы окончательно: — Чуть не забыла, кстати. Разжимаю кулак, в котором, незадолго до того как вернулась в салон авто, спрятала флэш-карту. — Столько шума из-за нее было, — пожимаю плечами, наблюдая, как Кристофер избегает резких движений, видимо, чтобы особенно не разыгрывать мой же интерес, но достаточно быстро забирает карту из рук. — Поверь, — впервые за день лица мужчины касается жадная улыбка, — эта вещь все исправит. А дальше совсем подарок судьбы. Не успела я мысленно согласиться с высказанной тирадой, как Кристофер задумчиво нахмурился, а после поднял на меня взгляд: — Ты не против, если я вызову тебе такси? Не хочу портить впечатление от встречи, если вдруг твоя… В общем, она окажется не в настроении, увидев меня. Уже не терпится проверить? Чудом контролирую неприкрытый восторг от его идеи и послушно часто киваю. Еще ни одно предложение Кристофера не казалось мне столь же привлекательным.***
Крыльцо, вымощенное мрамором, сухие, не прочувствовавшие весну газоны, выключенные, словно заснувшие сном, распылители. Плотные шторы. Все так, как я помню. « — Не будешь вертеться?» Мамин голос в голове, когда прохожу по неровной плитке, цвета красного камня. Если закрою глаза, может показаться, что она рядом со мной… Ладонь сама собой тянется влево и пытается схватить холодный, пустой воздух. К горлу ком. Ее здесь нет, Агата. Дом не огражден, если не брать в расчет раскинувшийся вокруг живописный сосновый бор. Величественный и безмятежный, как канувшие в неизвестность годы. «Один раз она умудрилась забраться в лисью нору и провела там не меньше четырех часов!» Шаг дается тяжелее. Была ли она здесь счастлива? А там, за домом… На заднем дворе… «Вспомним же веселое: в день моей свадьбы Аманда уронила торт. Можешь ли ты представить?» Это было здесь? Куча разряженных, полных спеси гостей, равнодушные официанты, ленивый священник, скучающие молодожены. Горел ли ее взгляд, когда она наблюдала эту картину? В воображении натурально рисуется картина, где мама пытается остаться одна, сидит на скамейке, быть может, на одной из тех, которые я вижу сейчас. И та женщина. Чужая. Кладет ладонь ей на плечо, убеждая, в том, насколько «правильные вещи приятнее безумных». И как, должно быть, в один из таких же постылых дней, вот как сегодня, она оставила это место. Притормаживаю, окидывая взглядом громоздкий особняк, встречающий меня нелюбезной апатией. О чем она думала, покидая его? Было ли ей тяжело?.. В сумочке звучит сигнал сообщения. По действиям Линд, право, можно сверять часы, однако я не успеваю потянуться за мобильным, потому что на пороге возникает одинокая фигура. Гораздо ниже, чем я ее помню, но все такая же статная. Сомнений нет. Это она. Фигура движется навстречу, поначалу осторожно и неуверенно, но с каждым шагом ускоряется. И если на долю секунды мне показалось, что она будет взволнована, то я ошиблась. Отрешенное, абсолютно лишенное эмоций лицо пожилой женщины глядит на меня с неясной, не созданной для прочтения требовательностью. — Здравствуйте, — голос мой крепок, и в том есть повод для гордости. Женщина складывает накрест руки: одета ничуть не теплее меня, но не думаю, что причина именно в этом. Не хочет подавать ладонь. — Здравствуй, Агата, — кивает она. Ветер ободряюще касается оголенных плеч, пронизывая до костей промозглым сырым воздухом. Сглатываю, не позволяя себе моргнуть. Не моргает и она. — Кристофер… — начинаю, но женщина прерывает. — Не здесь, — категорично отвечает. И больше ничего. Дальше остается наблюдать ее идеально выпрямленную осанку, поскольку женщина разворачивается в сторону дома и первая начинает движение, предлагая, вероятно, сделать то же самое. Дважды просить не нужно. Недружелюбная, но вполне масштабная прихожая с высокими потолками давит всей важностью звучания фамилии, которая владеет этими стенами уже не первое поколение. Шаги по твердому мрамору эхом касаются протянутых стен. Ответ на заданные мной недавно вопросы формируется быстро: «Это место нельзя назвать домом». Телефон пищит еще раз. Женщина оборачивается, молчаливо интересуясь и без того понятным вопросом. — Это мое, — спешу пояснить. Она кривит губы, что, конечно, лишь подчеркивает глупость ответа. Некоторые вещи и без того прозрачны. — Если это мальчишка, пусть успокоится, — предупредила, — ему знать содержание нашей беседы ни к чему. — Ясно. Она нечетко опустила плечи и прищурилась: — Ясно? — Да, — повторяю, — ясно. Женщина довольно хмыкнула и уже спокойнее двинулась вперед, увлекая меня дальше в не менее просторную, светлую, но ничуть не уютную гостиную. Элегантно опустилась на красивую, подчеркнутую резной спинкой софу. Красноречивым жестом пригласила меня в соседнее кресло. — Ты не приняла моих подарков, — не вопрос, не уточнение. Сразу с границ. Знала бы ты, что я их еще и порвала. В мелкие, мелкие клочья. — Деньги мне не нужны. — Глупость, — дернула плечом, посмотрев на пустующий стол. Вероятно, распустив прислугу, она совсем забыла о необходимости принести из вежливости хотя бы чай. — Деньги нужны всем. Взгляд ее при том никуда не делся. — У меня для вас кое-что есть, — не дожидаясь вопросов, тянусь в сумочку, обращая внимание, что уведомление на экране телефона действительно горит, только прочитать его сейчас не получится. Дьявол. В голове уже поселился целый рой мыслей, в котором Линд пытается предупредить меня, что ничего не вышло, а разъяренный Кристофер, должно быть, вовсю спешит за моей головой. Крепко сжимаю горлышко и основание бутылки вина обеими руками. — Вот, — протягиваю напиток, чтобы та могла его осмотреть и убедиться в сохранности этикетки, — наверняка не из тех коллекций, который есть у вас, но тоже… Женщина не слушает. Внимательно оглядывает упаковку, читает этикетку и совсем незаметно позволяет себе исподлобья глянуть в мою сторону. Сердце ударяет в беспокойном ритме. Заметила? Поняла? Догадалась? Боже, Агата, да ведь ты открытая книга! Ну, все. Теперь она прогонит тебя, а на обратном пути добьют пешки Кадоганов! — А говоришь, что деньги не интересуют, — чуть более благодушно кивает и ставит бутылку на стол, поднимаясь, вероятно, для того, чтобы принести приборы. Точеная осанка скрывается за одной из арок, оставив меня наедине с последней фразой, возможно, для того, чтобы я могла вдоволь оценить ее мудреность или что-то вроде того, но я и не думаю этим заниматься. Вместо лишних раздумий кидаюсь к сумке, проверяя последние сообщения. Это Рэйч! Действительно она! Открывать уведомление страшно. Сердце того и гляди пробьет ребра. Вижу обрывки из последних фраз, заставляя себя не читать их, чтобы ненароком ничего не упустить. «Есть контакт, пока не знаю, с кем». «Хорошая новость: это точно не шестерка. Плохая: он пытается пробить наш код». «Черт, он реально пытается это сделать. Возможно, это система защиты, я не знаю». — Не бывает вложений, без надежды получить выгоду, — приближающийся голос заставил меня выпрямиться, забросив попытку что-то выяснить. Через пару секунд появилась и она. — Так что меня устраивает подобное заявление. Аннет демонстративно поставила на стол небольшой поднос, на котором, кроме моей открытой бутылки вина, располагались два бокала и фруктовая нарезка. Неужели я настолько предсказуема? — Не удивляйся, — заверила хозяйка дома, — если бы принесла конфеты или пирожные, здесь находился бы чай. — Она галантно улыбнулась, пока разливала напиток по бокалам. — Правила хорошего тона вынуждают быть готовой к любым презентам, которые могут принести гости. — А если бы напиток был крепче? — тут уже сыграло любопытство. Она качнула головой и поставила вино на стол. — Не совсем уместно как подарок для одинокой женщины, но… — подняла бокал, предлагая и мне сделать то же самое, — у меня есть прекрасные свежие лимоны и приличный шоколад. Острый звон удара бокалов, и она подносит напиток к губам, окрашенным в помаду не по возрасту такого же оттенка. Дыхание останавливается, поскольку мне все еще не верится, что будет так просто. Не глазеть, как она притягивает его все ближе и ближе, становится невыносимо. Почему так медленно? И когда бокал уже совсем касается ее губ, из сумки неприлично громко сигналит звонок, что заставляет меня действительно дернуться и — к счастью или нет — расплескать добрую половину содержимого в моем фужере на собственное платье. — Простите! — словно испуганный ребенок, отставляю напиток и кидаюсь к сумке, с каждой секундой почти уходя в панику насовсем. — Я не… Я сейчас! Делаю вид, что не могу выключить звук, пока сама пытаюсь углядеть над всплывающим номером Крисфера, в чем там заключалось уведомление от Рэйч. Вижу только неоконченные всплывающие строки: «Все про…», отчего немеют пальцы. Что? Что все? В голове лишь справедливое «Все пропало!». Для того, чтобы посмотреть текст полностью, мне надо либо завершить вызов Кадогана, либо дождаться, когда тот сам закончится. А если… Если он уже все знает, Бог знает, сколько еще будет пробовать дозвониться. — Ничего, — тут же и Аннет меняется. Либо мне кажется. Я не знаю, но готова биться об заклад, что голос ее стал не таким уж ласковым. А точно ли это от моей неуклюжести? Женщина спокойно протягивает коробку с салфетками, и я выхватываю сразу несколько, дрожащими пальцами пытаясь просушить пятно. Хороша я буду, явившись в этом в аэропорт! Если я там еще появлюсь. Звонок начинается по второму кругу, но теперь я выключила звук и просто физически не смогу узнать, пытается ли Кристофер добиться от меня ответа. Плохо дело! — Я правда не… Я не специально, просто… — стискиваю зубы, чтобы собраться с мыслями и следом чудом трансформировать собственное настроение, — могу я говорить откровенно? — Разумеется, — она вновь взяла бокал, но мысли мои так спутались, что я начисто забыла о его содержимом. — Я и вы, мои родители, все вот это, — провожу ладонью в воздухе, — какой в этом смысл? Почему мы с вами вообще должны друг другу доверять? — Мы не должны, — ответила с той долей убеждения, какая теперь вообще возможна. — И вы все равно хотели меня видеть? Женщина кивает, медленно и в такт движению опустив веки, чтобы особенно красноречиво подтвердить собственное согласие. Я больше не тянусь за собственным бокалом, пусть и ради видимости. В пропасть его. — Я рада, что ты не похожа на своих родителей, — открыто заявила Аннет. Зубы захотелось стиснуть посильнее. — Не говорите чепу… — Не перебивай меня, девочка. Опасность. В ее глазах и жестах. Минуту назад эта женщина была полна смирения, но теперь в ней осталась лишь яркая и заметная власть. Убедившись, что я удивленно замерла, она продолжила: — Ты не похожа, — повторила, — была бы похожа, тебя бы здесь не было. Прости мне такую вольность, но в Аманде было гордости побольше твоего. А вот ума поменьше. Она никогда ничего не просила для себя, — Аннет сжала губы и, будто бы преисполнившись раскаяния, отвернулась, — но это не помешало ей совсем потерять рассудок. — Да что вы говорите? — позволяю себе язвительную полуулыбку. Эта женщина может сколько угодно упрекать моего отца, но против мамы… Против мамы у нее попросту ничего нет. Она хрипловато рассмеялась и покачала головой. Приподняла бокал в воздухе и сильно сжала ножку пальцами, покручивая чистое стекло в руках. — А вот святую наивность я узнаю, — с толикой ностальгии протянула. Вернула взгляд, чтобы внимательно вчитаться в мое лицо, теперь уже действительно озадаченное. — Однажды мне захотелось посмотреть, насколько далеко сестра готова зайти в своем вечном стремлении спасать недоумка мужа и в то же время обеспечить тебе достойное будущее. Ведь ты… Ты все-таки Харрис. В недобром предчувствии легко закружилась голова. Я не собиралась верить ни единому слову этой лживой эгоистичной женщины, но сознание предательски впитывало все, что она находила нужным рассказать мне. — Каким образом? — едва управляю пересохшими губами. — Я намекнула ей, что готова взять тебя на попечение, — слова резанули по скулам острой оплеухой. «Мы просто поговорим с ней. Вот увидит, какая ты….» Ее ладони на моих щеках. Удушающее чувство в гортани. Это все неправда. — Ерунду говорите, — чем больше мне хочется накричать, тем тише голос, тем ровнее держу спину. — Как знаешь, — пожала она плечами. — Мне тоже не хотелось верить, пока я сама не увидела сестру под этими самыми окнами. Она провела ладонью, обращая мое внимание на вид из гостиной. Сад да и дворовая дорожка действительно просматривались отсюда прекрасно. — Тогда вы, должно быть, помните, — с трудом глотаю слюну, — что вы отказались с ней разговаривать? Взгляд Аннет потерял всякую фокусировку. Он стал отрешенным и… Возможно, мне опять хочется верить, что в нем закралась слабая, глубоко-личная тоска. Она припала губами к бокалу и сделала хороший длительный глоток. Глоток, не свойственный человеку, честно управляющему эмоциями. — Отказалась, — кивнула, — я, конечно, не святая, но из ума еще не выжила. И… — она закрыла глаза и коснулась лба свободной ладонью, — я никогда не ждала, что она воспримет мои слова всерьез. Это неправда. Она соврала тогда, врет и сейчас. — В таком случае, я все еще не понимаю, — твердо продолжаю стоять на своем, — вы ведь оставили меня под опекой другой семьи. И вы… Вы ведь понимали, что делаете? А теперь говорите, будто рады меня видеть? Что, черт возьми, с вами не так? Либо в душе этой женщины действительно остались собственные демоны, либо она слишком хорошо играет в выдуманную игру. — Как, думаешь, это бы выглядело? — слегка устало поинтересовалась. Я успела забыть, что в бокале было лекарство, то сейчас, когда повадки женщины стали расслабленными и не совсем внятными, поняла, что времени на наш диалог осталось совсем мало. — Общество считает, что я ничего не делаю просто так. Если бы сильнее настояла на опеке, это могло звучать как прямое заявление, что имею отношение к гибели твоих родителей. И так было… Сложно. — Сложно замести следы? — кривлюсь, хоть она почти и не смотрит на меня. Хлофазолин успевал выполнить свою работу. На какой-то момент мне показалось, что в ее глазах мелькнула осознание в происходящем сейчас. Было видно, что препарат берет вверх, но и Аннет борется до последнего. — Хотя бы сейчас не юлите, — требую, понимая, что еще несколько минут, и я этой информации не узнаю. — Кадоганы тоже участвовали в этом? Это ведь они отвечали за то, чтобы мой отец обзавелся долгами? Да или нет? — Не Аманду, — качнула она головой, так и не сформировав толком мысль, — не ее… Она должна была вернуться к нам. Тогда бы все было так, как нужно… Веки женщины тяжелели на глазах. Она облокотилась о спинку дивана, пытаясь посмотреть на то, как я медленно подхожу ближе к ней, опускаясь рядом, и с возвышенной нежностью беру ее за руку. Смотрит в ответ, без порицания, наоборот, с той заметной фамильной гордостью, какой обычно кичатся спесивые богачи. — Знаете, — мысль пришла в голову лишь сейчас, такая странно-необъяснимая и полная высокомерия, — на кого я действительно похожа? Вы знаете. Вижу, что знаете… Интересно, что бы сделали вы на моем месте? Она не успела ни подтвердить, ни опровергнуть сказанное мной. Дыхание Аннет стало совсем ровным, а глаза закрылись. Женщина впала в крепкий сон. Поднимаюсь и медленно собираюсь с силами. Где-то в сумке, в череде личных сообщений ответ на главный вопрос: «стоило ли оно того». Но сейчас… Уже вне зависимости от того, будет он положительным или отрицательным, я не могу остановиться. Дело сделано. Лениво оборачиваюсь к сумке и неспешно подхожу, чтобы забрать мобильный. Пять пропущенных от Кристофера. Ожидаемо. Но сначала сообщение. Ударяющий в висках тревожный набат из собственных мыслей почти мешает видеть, когда я открываю уведомления от Рэйчел. Руки трясет, словно после затянувшегося похмелья, даже несмотря на то, что уведомление это никаким образом не повлияет на дальнейшие мои действия. Была не была. Девушки нет в сети приличное время, а сообщений, кроме одного-единственного, не осталось. Совсем никаких. Но и то, которое я увидела, вызвало в душе тот самый ураган эмоций, какой бывает разве что на рождество у ребенка, которому подарили целую железную дорогу. «Все просто супер!» Ладони слабеют, и мне хочется упасть на пол. Разрыдаться, будто маленькой девочке. Я не верю. Я не верю, что у нас получилось! У Рэйч, у Евы, у меня! Я не верю, что мы это сделали. Какое облегчение. Но облегчение для них. Они в безопасности. По крайней мере, они в безопасности и с деньгами… Открываю последние вызовы, медленно нажимая на номер Кристофера. Меня обуревают сомнения, потому что сообщение от Рэйч я получила достаточно давно, для того чтобы этот человек решил отбросить затею дозвониться и найти меня напрямую. А тем более, что он и без того знает, где я нахожусь. Но это-то мне и нужно! Отнимаю палец от экрана телефона, и за громкой связью продолжается цепочка длинных гудков. В свободную руку удобно ложится горлышко бутылки вина. Перед тем как двинуться по гостиной изучающим шагом, последний раз разглядываю дорогостоящее и, чего греха таить, впечатляющее великолепие вокруг, состоящее из дорогих, бархатистых гардин, статуэток на каминной и на некоторых полках небольшого застекленного книжного шкафа, живых белых роз, со вкусом расставленных в разных углах комнат, и свечей, которые можно было найти как на кофейном столике, так и почти на каждой тумбе. — Где ты? — раздается из телефона обманчиво-спокойный голос Кристофера. Кажется, что на фоне звучит и автострада, а это просто отлично. — Ты ведь знаешь, где, — поощряю тон, наблюдая, как кроваво-красное вино проливается на плотную ткань штор, а следом тянется по паркету и по воле моего движения пачкает обивку рядом стоящего кресла. — Агата, ты не понимаешь во что ввязалась. Давай поговорим. — Знаешь, Крис, — разжимаю ладони, и пустая бутыль звучно ударяется о начищенный паркет, — есть и другие плохие новости. Кажется, моя тетя вашей семье вообще больше не доверяет. Ты… как бы это сказать… Запустил в ее дом змею. — Харрис, не глупи, — раздражение, плохо скрываемое в его голосе, не мешало мужчине пытаться исправить положение в собственную сторону. — Я могу дать тебе гораздо больше! — не знаю, решил он меня тем самым запутать либо уговорить, но речь по-прежнему не по ситуации мягкая: — я приеду, и мы поговорим. Хорошо? Просто… Просто будь там. — Ох, Крис, — повинуясь секундному порыву, опускаюсь вниз и касаюсь капель вина на паркете. Невнятный узор, тянущийся вслед за движением пальцев немного гипнотизирует. — А ведь я вас с Эдвардом предупреждала. Вам не захочется иметь со мной дел. Он не успевает ни ответить, ни уточнить. Сбрасываю вызов и поднимаю глаза на настенные часы, которые показывают ровно пять вечера. До рейса осталось четыре часа. Все идет по плану. Кристофер делает новую попытку вызова, но я совсем выключаю номер, мешая его планам. Откидываю телефон на кресло — больше он мне не пригодится. Дело за малым. Если честно, то я никогда не задумывалась, смогу ли, как это работает во всяких постановочных трюках, поднять или хотя бы протащить тело человека. Мысль о том, что подобное неизбежно, успешно обходила стороной, пока правила реальности не вступили в силу: настал момент, когда сделать это пришлось. Аннет оказалась, на удивление, подходящей персоной, которую можно было бы без проблем утянуть за собой по гладкому и удобному для этого полу. Ее голова качалась, как маятник, а расслабленное тело напоминало мешковатую непослушную сумку, наполненную фасолью. Глупое сравнение. Только вот, если я не буду думать о всякой ерунде, того и гляди, упаду вместе с ней прямиком в этой комнате. Задерживаю дыхание, чтобы подтянуть тело повыше и тащить его было сподручнее. Удивительно, что сон женщины сохранился ровным. Думаю, когда она очнется, будет очень удивлена, что успела оказаться на улице. Хотя я на ее месте сначала бы обратила внимание на кое-что другое. В надежде отвлечься от грузных мыслей и призывов совести, вспоминаю Сэмюэля. Показательный, но, признаться, смешноватый строгий взгляд темных глаз отвлечет от чего угодно. Следом за мыслью где-то очень глубоко в подсознании раздалась усмешка Нильсена. Наша последняя встреча состоялась вчера, когда я рассказала мужчине о своих намерениях в отношении выстроенного нами плана. «Он сидел в своем рабочем кресле, в том самом, в кабинете на Кромвель-Роад. Я как-то отрывочно подумала, что это все довольно забавно. События, объединившие нас, повторяются по определенному кольцевому порядку. Все началось здесь, в его кабинете. И здесь же всему суждено закончиться. — Уверена в том, что собираешься сделать? — скорее для участия, нежели искренне поинтересовался он. — Сам знаешь, что нет, — отвечаю, покачивая на нервной почве стопой. — Но я пришла не за советом, Сэм. И это ты понимаешь ничуть не хуже. Он кивнул и, не сводя с меня взгляда, открыл один из ящиков в рабочем столе. Спустя пару секунд документы, письмо, а за ними и флэшка были уже на поверхности. — Теперь это не мое дело, — пояснил свою сговорчивость, пусть я и не просила. — К какому бы толку ни привели поступки любого из вас, для меня это больше ничего не значит. Лишнее. Дурной подоплеки в его словах нет: это действительно совершенно никак его не трогает. Больше никак. Так что и готовность пойти навстречу именно мне, а не, например, сдать шальную идею с потрохами тому же Нильсену, я принимаю без лишней благодарности. Сэму она буквально не нужна. — Могу я попросить лично? Наклоняет голову. Удивлен? Или заинтригован? В целом, не так уж и важно. — Сможешь вызвать полицию? — поглядываю на электронные часы, прикидывая, до какого часа будет «не поздно». — Около пяти? Адрес я скажу. — И что же мне им сообщить? Опускаю плечи, слегка обрадовавшись подобной реакции. Это уже не отказ, а значит, я еще могу на что-то рассчитывать. — Что угодно, но только пусть они приедут…» Укладываю бессознательное тело на одну из холодных, но сухих скамеек на заднем дворе. Вокруг лишь широкая дорожка из крупного гравия, а значит, что здесь Аннет ничего угрожать не будет. В чем-то, тетя, вам следует остаться мне благодарной. Возможно, я и мыслю все больше уподобляясь закоренелой преступнице, однако в эту самую секунду мне глубоко наплевать на то, как это выглядит. Если в мире, где правят люди, подобные ей, подобные Эллиа, подобные Кадоганам… Да пусть в чем-то и Макото! Если в этом мире существует одна-единственная верная ставка… Я принимаю правила игры. Уличная дорожка сопровождает мои шаги приятным глуховатым отзвуком. Чем дальше я увязаю в содеянном, тем меньше сомневаюсь. Потому что назад дороги нет. Возможно, и, наверное, чуть больше, чем возможно… Возможно, это было известно с самого первого дня, как в одном из типичнейших офисов Лондона появилось наглое лицо придурка Нильсена. Пустой и огромный дом выглядит благосклонней, когда в нем нет ее. Еще одна странность. А может… Может, он чувствует во мне кровь от крови, и теперь, стоило оказаться в стенах особняка единственной «хозяйке», они желают выглядеть радушнее, чем в первые минуты. Даже от стеклянных дверец книжного шкафа словно исходит приятное тепло. Но что бы там наследственность во мне ни испытывала к стенам дома, это его не спасет. Вырываю из первой же попавшейся книги несколько пожелтевших от времени страниц, кидая само издание на пол. Его судьба мне безразлична… Скоро все элегантные вещицы в этом доме постигнет единая участь. Сминаю послушную бумагу и достаю из сумочки зажигалку. Тоже, к слову, из нескончаемых Евиных запасов. Ирония-то какая. Страницы поджигаются легко и приятно. Огонь выглядит совершенным, прекрасным, чарующим… Хватает куски бумаги, за какие-то секунды превращая их в пепел. Порывисто стремится ввысь. Словно малое дитя, требующее родительских объятий, огонь просил свободы. И я эту свободу собиралась ему подарить. За окропленную вином ткань штор пламя зацепилось с жадной яростью. Расползлось, на секунду рисуя узор за въевшимся напитком, а затем взметнулось вверх, ненасытно пожирая гардины. Кидаю остаток подожженных страниц на пол, и огонь послушно въедается в паркет, алчно впитывает поверхностный слой лака, с удовольствием трещит первым сухим деревом, до которого добирается. Наблюдаю за картиной, как зачарованная. За тем, как от первых охваченных пламенем участков поднимается дым, поначалу слабый и едва заметный, но с каждой секундой растущий, занимающий больше и больше места в комнате. Где-то на потолке принимается пищать система сигнализации, оповещающая жителей дома, что пора эвакуироваться или хотя бы вызвать пожарных. Пора, Агата. С трудом оторвавшись от зрелищной картины, как вполне окрепший огонь кидается на остальную не тронутую мебель, подбираю с дивана сумку, в которой практически ничего больше и не осталось, кроме билетов на вечерний рейс, левых документов, короткого парика, солнечных очков и аляписто-красной косынки на всякий случай. Поднимаю с кресла выключенный мобильник и с жестокостью бывалого карателя телефонов бросаю его в огонь. В огромном холле почти по-родственному прощается со мной эхо от шагов. По пути в гостиную я не считала их, но вот сейчас, когда я покидаю это место, каждый звук ложится на плечи, подчеркивая свою значимость. Свежий весенний воздух встречает мягкими и словно не такими уж прохладными объятьями. Он ударяет в нос воображаемым нагретым деревом, первым цветением и чистой хвоей. Щебень под ногами укладывается в три тропы, одна из которых ведет к асфальтированной дороге на въезд, вторая к заднему двору, а третья… Третья, самая небольшая и витиеватая, приглашает прогуляться ближе к бору, и я повинуюсь, следуя по ней. До ближайшего остановочного пункта, где я смогу без всяких проблем вызвать такси, топать не меньше часа. Это будет долгая дорога. За спиной раздается звук выбитых стекол, и я оборачиваюсь, не без восхищения наблюдая, как разросшееся пламя выбралось через окна гостиной наружу и теперь касается фасада. Дом, как это положено всем домам, не шелохнулся. Но в стенах, которые сжирал огонь, чувствовалась настоящая, неприкрытая боль. Вместе с ними пожар избавлялся не только от особняка, но и от воспоминаний, что хранил каждый, абсолютно каждый кирпич вплоть до фундамента. Совсем скоро огонь перекинется на второй этаж, а здесь будут полиция и, возможно, еще и пожарные, если система безопасности вызвала и их. Будет ничего не понимающий Кристофер, в доме которого обнаружат письмо, согласно которому я признаюсь, что нашла все улики против него и спрятала здесь, на этом самом месте. Может, не сразу, но если нет, думаю, я найду, как подкинуть еще пару наводок, лишний раз подтверждая, что никому, кроме Кадогана-младшего, не было бы интересно разом уничтожать их вместе с домом, вход в который ему и так был закрыт. Ну и строчка про дневник Хлои, который все еще у меня. А потом… А может, и когда домовладелец решит забрать ключи от квартиры… Найдут мою кровь на полу и тетрадь под диваном. Может, я безумна. Может, из этого ничего не выйдет. Но я пыталась. В любом случае, я пыталась. И только если в адвокаты Александр не взял последнего осла… Рэйч, думаю, ты сможешь найти, кому дать эту работенку. Со стороны других комнат, судя по всему, примыкающих к гостиной, повалили новые потоки густого черного дыма. Больше мне здесь делать нечего. Прежде чем уйти, последний раз засматриваюсь на жадные языки пламени и окончательно прощаюсь со всеми моими наивно-юношескими надеждами, что в стенах этого дома я смогла бы найти утешение; прощаюсь с собственным прошлым, так и оставшимся в сыро́м, мрачном Портсмуте; прощаюсь с именем, подаренным нежным материнским голосом; прощаюсь с фамилией, унаследованной от семьи, с которой мне не по пути; прощаюсь с эмоциональной, немного дурашливой девушкой… Я навсегда прощаюсь с Агатой Харрис.