Звон январских бубенцов

Тяжёлые задыхающиеся вздохи срываются с губ отчаянно, беспорядочно. В комнате темно, не видно даже очертаний, и темнота эта с каждым выдохом всё сильнее давит, давит, давит… Чимин осознаёт себя бесконечное время спустя, запыхавшимся, сидящим в тёмной комнате на собственной кровати. Как здесь оказался, он помнит очень смутно. Зато отлично помнит, что этому предшествовало. Хотя именно это как раз хотелось бы забыть. Собственное падение, резкое движение чёрной тени навстречу, протянутая рука, обхватывающая его, Чимина, руку… А потом… Потом… Он новой волны воспоминаний пробивает крупная дрожь, проходящая по всему телу, оседающая на кончиках пальцев. Чимин закрывает лицо дрожащей рукой, стискивает зубы, выдыхает сквозь них отчаянно-беспомощно в попытке успокоиться. Не получается. Всё тело от корней волос до кончиков ногтей наполняют паника и первобытный ужас. Совсем как в тот раз. Чимин всхлипывает шумно, зарывается пальцами в волосы, с силой тянет за пряди. Боль не отрезвляет, лишь усугубляет, загоняя глубже в собственноручно созданную, но так удачно забытую клетку из боли, отчаяния и страха. Хватит... Хватит! Чимин зажмуривается, изо всех сил концентрируясь на другом. В голове мелькают сотни мыслей: о ребятах, о Тэхёне и Чонгуке, о скучных лекциях и тренировках. Чимин замирает. Тренировки. Точно. Ему нужно тренироваться усерднее. Долго, много, постоянно. Тогда он всё исправит. Да, точно. У него получится. Выдох успокоения плавно соскальзывает с губ, растворяясь в тишине комнаты. Он всё исправит. Обязательно. Он сможет. Не сразу, но руки всё же перестают дрожать, следом выравнивается и дыхание. Но сил, чтобы пошевелиться, у Чимина всё равно нет. В голове пусто, во всяком случае, так кажется. Чимин не задаётся вопросом, что же случилось — на самом деле, он это понял буквально в ту же секунду, как с грохотом приземлился на пол класса. Удивительно как раз то, что он раньше не догадался. Всё ведь было тут, прямо перед глазами, кристально-очевидное. Что может сделать существование любого сложноорганизованного существа невыносимым? Что объединяет человека и животных? Что может заставить живое существо отчаянно желать смерти? Теперь пазл складывается. Эти пищащие коробки, принесённые куратором на первой тренировке и бесследно исчезнувшие позже, отказ от прикосновений, скрытность и замкнутость и даже то падение… Боже, как же он раньше не подумал… Негромкий стук ударяет по ушам не хуже выстрела, Чимин вздрагивает и оборачивается на дверь. — Чимин-а? Можно зайти? — Чимин готов услышать Тэхёна, но, к собственному удивлению, узнаёт в приглушённом голосе за дверью Хосока. — Да, входи, хён! — голос чуть срывается после долгого молчания. Хосок заходит, осторожно прикрыв за собой дверь. В коридоре за его спиной непривычная тишина, не слышно ни смеха, ни топота, ни шума воды из душа, — должно быть, ребята ещё не вернулись с лекций. Либо сидят по комнатам, не смея издать лишнего звука — Чимин не знает, сколько он сидел здесь в полной изоляции, так что понятия не имеет, какой вариант верен. Хосок осторожно присаживается рядом, кровать слегка скрипит под дополнительным весом. Чимин ждёт вопросов в духе «что случилось?», или «почему ты сбежал?» — но Хосок молчит, просто смотрит в стену напротив. И Чимин благодарен ему за это — кажется, он ещё не до конца успокоился, чтобы связно отвечать на подобные вопросы. Так они сидят какое-то время, и когда Хосок набирает в грудь воздуха, явно собираясь что-то спросить, Чимин мысленно готовится юлить и выкручиваться… — Юнги читает эмоции? Чимин вздрагивает, резко оборачиваясь, обратив на Хоби широко распахнутые глаза. — Как ты узнал?! Хосок усмехается, вот только совсем не весело. Он отводит взгляд, смотрит на белую дверцу шкафа. — В тот раз, когда куратор Бан привёл его в первый раз… Помнишь? — он смотрит Чимину в глаза. Тот непонимающе хмурится, и Хосок подсказывает: — Когда я взял слишком много. Чимин ещё секунду морщит лоб, вспоминая, а затем его глаза вновь потрясённо расширяются. — Тогда?!.. — Хоби кивает, и Чимин подаётся вперёд. — Почему нам не сказал? Хосок недолго держит взгляд, после вновь отводит глаза. Поджимает губы. — Я подумал, что мне показалось. Ну, знаешь, — он переводит взгляд на Чимина. — Вдруг он просто посмотрел со стороны и сделал неправильные выводы? Чимин хмурится. Он совсем ничего не понимает. — Он этим тебя тогда напугал? Неправильными выводами? Хосок усмехается. В глазах грустинки танцуют со смешинками. Он отворачивается, разглядывает яркие маркеры на тэхёновом столе. — Я надеялся на это, — шепчет едва слышно. Чимин ждёт, что Хосок продолжит, но тот молчит, чему-то грустно усмехаясь про себя. — Хён, — всё же нарушает молчание младший, тянет извинительно, заламывая брови. — Я ничего не понимаю. Что Юнги тебе сказал? Хосок молчит, Чимин тоже. Младший вдруг понимает, что старшему может быть неприятно об этом говорить. Но в тот момент, когда он хочет сказать, что старший вовсе и не должен ему ничего рассказывать, Хосок делает вдох и медленно произносит: — Он сказал… — замолкает, точно решаясь, и Чимин замирает, не успев произнести ни слова. Хосок поворачивается, смотрит на Чимина грустно и самую малость с опаской. — О моих чувствах к Сокджину… Намекнул на их не самую дружескую природу. Чимин так и замирает, не в силах пошевелиться, точно его заморозили. Он шокирован, и в тоже время в голове у него змеёй отчаянно извивается важная мысль, ускользая между пальцев, мешая за себя ухватиться, и в то же время дрязня, намекая, что вот, ещё чуть-чуть… Вот что заметил тогда Тэхён! И не сказал Чимину?! Вот же пидр! Негодование настолько накрывает Чимина, что он даже не сразу вспоминает, что Хосок сидит здесь, совсем рядом, и ждёт его реакции. И лицо его не сказать чтобы прям светится энтузиазмом. — Боже, хён! — осознав, ужасается Чимин. — Прости, что заставил тебя сказать, ты не должен был!.. Хосок лишь качает головой, снова смотрит в сторону. — Знаешь, — начинает он медленно. Чимин навостряет уши, внимательно слушая, — я всё думаю: а вдруг он ошибся? Ну, знаешь, как я, когда случайно создаю не ту иллюзию, или Намджун, когда по ошибке уничтожает что-то не то… Если бы только всё было так, — он вздыхает. — Было бы так просто… — Хён, — зовёт его нерешительно Чимин, но Хосок не даёт ему продолжить. — Я знаю, — перебивает он, поворачиваясь. — Знаю, что всё не так. И не потому, что Юнги сказал — а потому что сам теперь вижу всё, — он горько улыбается, глаза бегают по чиминову лицу, то ли в нерешительности, то ли в поисках ответа, но затем всё же пересекаются с внимательно распахнутыми глазами младшего. — Просто мне страшно, понимаешь? — голос понижает до шёпота. — Я никогда не влюблялся в парней раньше, я совсем не понимаю, что делать. Я так запутался… — выдыхает устало, замолкая. Чимин молчит, не решаясь нарушить тишину. Он хочет что-то сказать, утешить, поддержать, но едва ли представляет, чем может помочь здесь. Сам Чимин как будто всегда про себя знал, что любит мальчиков, а потому первая школьная влюблённость не была шокирующей, скорее ожидаемой. Так что он совершенно не представляет, как дать Хосоку почувствовать себя лучше. Разве только… — Хён, — робко зовёт друга Чимин. Хоби поднимает глаза, и Чимин раскрывает объятия, предлагает неуверенно: — Обнимашки? Хосок усмехается невесело, смотрит на Чимина снисходительно-мягко, а после всё же подаётся вперёд, в чужие объятия. Чимин обхватывает его руками, кутает в тепле, стараясь вместе с ним передать частичку спокойствия, сказать старшему «всё в порядке, ты не один». Гладит напряжённую спину осторожно, легко. Помогло это старшему или нет, сложно сказать, но через время он отстраняется, улыбается и произносит негромко: — Спасибо, Чимини. Тот улыбается, вкладывая в улыбку всё тепло, что у него ещё осталось. — Если захочешь поговорить, я всегда здесь, — говорит на всякий случай. Хосок улыбается. — Спасибо. Буду иметь в виду. Он поднимается с кровати, направляется к двери. Уходит так же тихо, как и пришёл. Когда за старшим закрывается дверь, Чимин решает, что пока не стоит говорить ребятам о способности Юнги. Он не готов сейчас рассказать остальным все события, что привели его и хёна к таким выводам. То же самое, закрыв дверь в комнату младшего, решает для себя Хосок. Тьма пустой комнаты дарит успокоение. Если, конечно, можно так назвать то, что Юнги чувствует в данный момент. Если бы он сам подбирал к этому эпитет, назвал бы этот клубок переплетений в собственной груди «огромное бесчувственное ничто без начала и конца». Он не жалеет, не горюет, не плачет. Не чувствует никаких лишних влияний, чьих-то путанных мыслей и чувств. Не видит, не слышит, не воспринимает. Просто существует. И, если бы мог, оставался бы в этом состоянии вечно. Потому что с эмоциями сложно. Лучше уж вообще без них.