Звон январских бубенцов

Когда спина Юнги с рюкзаком на плече скрывается за дверью, профессор Чхве, до того молча наблюдавшая, поворачивается и окидывает класс ястребиным взглядом. — Что за цирк? — по слогам произносит она. — Может, кто-то ещё хочет уйти? — холодно осведомляется. Голос стальной возвышается над классом тяжёлым укором. — Вперёд, я никого не держу. Все молчат, никто не двигается с места. — Прошу прощения, — чуть подавшись вперёд, мягко улыбается Намджун. Как и всегда, он берёт на себя функцию переговорщика. — Уверен, это просто недоразумение. Уверяю вас, никто не хочет больше покидать… Его перебивает скрежет стула по линолеуму. Все оборачиваются на звук — и видят, как Хосок встаёт из-за своей парты. Сокджин, сидящий рядом, поднимает на комплементария непонимающий взгляд, пытается удержать напарника за руку, но Хоби перехватывает её, аккуратно отцепляет пальцы от своей одежды и продолжает идти. На глазах у всех ребят и под яростными взглядами Намджуна и профессора Чхве Хосок покидает класс. Кажется, это первый раз, когда причиной ярости лидера был не Тэхён. Кажется, Тэхён ни капельки этим фактом не расстроен. Профессор Чхве возвращает на Намджуна ледяной взгляд, и лидер, сжав губы, натянуто улыбается. Его взгляд мечет гром и молнии, обещая Хосоку вечные муки, но сказать лидеру больше нечего. Женщина с грохотом захлопывает на столе папку, собирает все остальные в кучу, перехватывает их, прижав к себе, как драгоценность, и чеканным шагом покидает аудиторию, захлопнув дверь. Воцаряется тишина. Тэхён не хочет оборачиваться на Намджуна — он и так знает, насколько страшное сейчас лицо у их лидера. Сокджин порывается встать со стула, — очевидно, чтобы попытаться догнать Хосока, — но Намджун резко вскидывает руку, преграждая ему путь. — Сядь, — требует он, даже не взглянув на старшего. Когда тот издаёт возмущённый вздох, явно намереваясь сказать пару не самых ласковых слов, Намджун поворачивается к нему и добавляет: — Будем ждать куратора. Сокджин захлопывает рот и, хотя очевидно всё ещё возмущён поведением младшего, садится обратно за парту. Тэхён покусывает ноготь на большом пальце, задумчиво перетекая взглядом с раздражённого Намджуна на запертую дверь, с неё на учительский стол, а после — на ту парту, за которой минут пять назад сидели Чимин с Юнги. Тэхён не знает, что случилось между ними двумя: он обернулся лишь когда услышал грохот падающего вместе со стулом тела, — но, судя по тому, в какой панике был Чимин, произошло что-то ужасное. Неужели Юнги использовал на нём способности?.. — Хён, — робко шепчут рядом, и Тэхён разворачивается, отвлекаясь от мыслей. На него смотрят два больших наивных глаза на мальчишеском круглом лице. Тэ очень любит детей. В особенности — одного смышлёного кроликоподобного макнэ. А потому не может не улыбнуться этому чудному созданию с наивным блеском в глазах. — Что такое, Гуки? — мягко спрашивает Тэхён у младшего. Чонгук смотрит напряжённо, переводит взгляд Тэхёну за спину, — там сидит злопыхающий Намджун, — спрашивает, понижая голос: — Юнги-хён ведь использовал способность на Чимине? — Тэ едва не давится воздухом. Он, конечно, давно заметил, что младший схватывает всё на лету, но, честное слово, должны же у этого быть пределы. — Теперь нас будут проверять? Нас отстранят от занятий? Сколько это продлится? А если… — Гуки, Гуки, успокойся, — мягко перебивает его Тэхён, прерывая нервный поток вопросов, накрывая напряжённую руку макнэ своей. Чонгук замолкает сразу же, стоит тёплой ладони очутиться поверх его на колене. Тэхён чувствует, как на мгновение вздрагивают пальцы младшего, его собственные же ощущают шершавую ткань поношенных джинс. Младший осекается, слова застревают а горле, взгляд напуганного оленёнка устремляется на чужое лицо. Тэ теряется в карих глазах напротив, и даже не сразу вспоминает, что ему следовало бы договорить. — Всё будет хорошо, — шепчет Тэ интимно, понижая голос, убаюкивая маленькую панику маленького макнэ своими хриплыми интонациями. Мягко сжимает напряжённую ладонь. — Ничего страшного не будет. Поверь мне. Наивные глаза скачут по чужому лицу, соскальзывая с бровей на крылья носа, оттуда — на уголки губ и обратно на глаза. Наконец младший кивает, осторожно расслабляя руку. — Хорошо, хён. Тэхён улыбается, глядя макнэ в глаза. Чонгук выглядит таким беззащитным, таким открытым сейчас, его реакция яркая, неприкрытая, и Тэхёну это очень, просто безумно нравится, нравится лицо макнэ в моменты, когда Тэ выводит его из равновесия. Настолько, что он пытается делать это как можно чаще. Наверное, это нечестно по отношению к младшему, возможно, Тэхён слишком эгоист, но он не может и не хочет ничего с этим делать. Обещает себе закончить, но всякий раз, видя эти глаза, откладывает решение на потом. Так и сейчас. Тэхён просто улыбается и, протянув руку, ерошит смольные волосы. Он разберётся с этим. Как-нибудь потом. Распахивается дверь, в класс заходит Бан Шихёк. Куратор как и всегда собранный, на лице ни доли злости или паники, лишь добродушное снисхождение. Пройдя до кафедры и остановившись около учительского стола, он окидывает парней задорным взглядом. — Где Хосок? — уточняет спокойно. Намджун пожимает плечами. — Ушёл, — отвечает сухо. Очевидно, лидер до сих пор слегка в ярости. — Ладно, — после небольшой паузы хмыкает ПиДи, пожимая плечами, оглядывая ребят смеющимся взглядом. — Рассказывайте, троглодиты, за что профессора Чхве раздраконили? Прислоняется к стене, смотрит на ребят смешливо, улыбается по-доброму. Совсем не злится и не обеспокоен, и это уже малость странно. Тэхён хмурится. Профессор ему разве не рассказала? Тэ чувствует на себе взгляд и поворачивается, пересекаясь глазами с Сокджином. Тот дёргает бровями, едва заметно качнув головой в сторону ПиДи, явно призывая Тэ объяснить все, но тот лишь упрямо мотает головой. Стать вестником плохих новостей и портить настроение ПиДи совсем не хочется. Сокджин злобно прищуривается, взглядом обещая младшему всевозможные муки, а после поворачивается и открывает рот… — Юнги-хён использовал способность на Чимин-хёне! Тэхён шокированно оборачивается на маленького макнэ, что замер, зажмурившись, и, кажется, даже не дыша. Рука под ладонью Тэхёна мелко подрагивает, и старший успокаивающе сжимает её в своей. Лицо Шихёка мгновенно меняется: с него стекает прежнее благодушное выражение, заменяясь серьёзностью и крайней сосредоточенностью. — Так, — медленно произносит куратор, оглядывая всех вмиг потяжелевшим взглядом. Он отстраняется от стены, резко становясь ещё собранней и серьёзней, если такое вообще возможно. Мужчина медленно обводит всех глазами, пронизывающе посмотрев на каждого. Тэ слышит, как рядом тяжело сглатывает Чонгук, и ловит себя на том, что осторожно поглаживает большим пальцем мягкую кожу чужой ладони, непонятно, кого больше успокаивая — себя или младшего. — Рассказывайте. Всё что видели, — отрывисто говорит Бан Шихёк. В классе повисает тишина. Намджун молчит, видимо, сложив с себя все полномочия на сегодня. Тэхён поворачивает голову, вновь переглядываясь с Сокджином. Тот ловит его взгляд, и Тэ строит умоляющее лицо. Сокджин отвечает яростным взглядом, закатывает глаза, но всё же говорит, поворачиваясь к ПиДи: — Думаю, это вышло ненамеренно. У нас был перерыв, я говорил с Хосоком, поэтому мало что видел. Но в какой-то момент Хоби просто замер, а потом Чимин упал со стула. Возможно, Юнги пытался его поймать и… — Как давно они ушли? Хосок пошёл за ними? — моментально спрашивает Шихёк. Он выглядит более чем напряжённым. — Не знаю, — Сокджин неуверенно переглядывается с Тэхёном. — Минут десять назад… ПиДи не даёт договорить. — Оставайтесь здесь, — он вроде и просит, а вроде и требует. Тэхён без понятия, как у него так получается. — Отсидите лекции, потом идите домой. Заканчивает — и бросается к выходу. — А Хосок? — останавливает его окриком Сокджин, тормозя ПиДи уже в самых дверях. Намджун издаёт неясный полный раздражения вздох. Шихёк, не сбавляя скорости, бросает быстрое и малоразборчивое «я разберусь» — и скрывается в коридоре. Шаги затихают, и класс утопает в липкой тревожной тишине. Тэхён поворачивается к Сокджину, в который раз встречаясь с ним взглядом, пытаясь одними глазами передать свой немой вопрос. Сокджин как будто понимает, поджимает губы и коротко пожимает плечами. Видения не было. Он тоже не знает, чем это закончится. — Хён, — тихо пищат рядом. — Хён, мне больно… Тэхён оборачивается, видит болезненное выражение на лице макнэ — и тогда понимает, что сжимает маленькую руку практически до хруста. Он тут же испуганно расслабляет пальцы. — Боже, Гуки, прости, я не хотел, — извиняется он, тут же хватая руку обратно, осторожно разминая её в своих ладонях. — Прости, я не хотел поранить тебя. Чонгук трогательно краснеет, отводя взгляд, и теперь Тэхён самую малость рад, что ненароком не соразмерил силу. — Ничего, хён, — отвечает младший. — Всё нормально. Тэхён ничего не может с собой поделать, когда бросается с объятиями, игнорируя смущённый возглас макнэ. Определённо, его реакция ему никогда не надоест. Долгие минуты в классе проходят в тишине. В относительной — Чонгук с Тэхёном уже привычно сплелись в единый организм и что-то негромко мурлыкают там на своём, иногда хихикая. Мягкий шёпот Тэхёна и смущённые интонации Чонгука заполняют помещение невнятным гулом. Намджун впереди сидит за партой один, но ему есть чем заняться: он как всегда погрузился в книгу с каким-то сложным названием и активно читает — Сокджин слышит шелест перелистываемых страниц почти каждые полминуты. Старший же остаётся наедине с собственными путанными эмоциями, каждая из которых так или иначе касается одного человека, имя которому Чон Хосок. Как бы Сокджин не старался это игнорировать, он всё равно замечает то, что так не хочет признавать: младший отдаляется от него. Раньше Джину не составляло труда, лишь взглянув на Хосока, сказать, о чём тот думает в данный момент: он знает его три года, и за это время выучил наизусть. Но всё изменилось пару недель назад. Теперь Хосок может часами сидеть и напряжённо размышлять о чём-то. Иногда в такие моменты Сокджин ловит на себе его задумчивые взгляды, но чаще младший просто сидит, молча гипнотизируя пространство. Если же Сокджин спрашивает, что его беспокоит, тот лишь улыбается вымученно и отвечает «ничего серьёзного, хён». Сокджин стискивает зубы. «Ничего серьёзного». Как же тошнит уже от этой фразы. Старший бесится, мечется яростно внутри самого себя, чувствуя, как младший ускользает от него, словно одна из иллюзий, видимая, но неосязаемая. Джину кажется, что однажды он проснётся и обнаружит, что Хосока никогда и не существовало. В коридоре раздаются шаги, и вскоре в класс чеканным шагом ступает профессор Чхве. Намджун отрывается от книги, Чонгук и Тэ замолкают, устремляя на женщину внимательно-настороженные взгляды. Не оглядываясь на ребят, профессор Чхве проходит к кафедре, заново раскладывает свои папки на столе и только после этого обращает на них свой недовольный взгляд. Открывает рот, чтобы сказать… — Извините, — знакомый голос внезапно прорывает тишину, и Сокджин резко оборачивается к двери. На пороге, не решаясь зайти внутрь, покаянно стоит Хосок. Профессор Чхве медленно разворачивается к двери, окидывает Чона взглядом, в котором в равных пропорциях смешаны снисхождение, раздражение и тщательно взвешенное презрение. — Входите, — бросает она. И продолжает, когда Хосок, поклонившись, быстрым шагом пересекает класс: — Скажите спасибо вашему куратору, без него вы бы на моих уроках больше не присутствовали. Хосок не отвечает, присаживаясь рядом с Джином за парту, но старший замечает нервно дёрнувшийся уголок губ. А ещё — потухший погружённый в раздумья взгляд и напряжённое, сосредоточенное лицо. Хосок садится, не говоря ни слова, и Сокджин борется с желанием спросить, всё ли в порядке, но прежде, чем это желание побеждает, профессор Чхве говорит название темы, и оба переключаются на суть лекции. Сокджин, конечно, старается слушать. Профессор вещает что-то про ацтеков и древнюю Грецию, или про Стоунхендж, или про древние захоронения инков… Нет, он не слушает. Даже название темы не помнит, потому что рядом сидит Хосок и тоже абсолютно не вникает в суть повествования. Младший рисует цикличные круги на полях, и он делает так всегда, если погружён в мысли и хочет успокоиться. И Сокджин не должен вмешиваться, не должен спрашивать, ведь Хосок расскажет всё сам, если захочет, а до этого момента… К чёрту. — Что-то случилось? — понизив голос, продвинувшись чуть-чуть к своему комплементарию, так чтобы их плечи слегка соприкасалась, спрашивает Сокджин. Младший замирает, почувствовав прикосновение — либо же Джину просто так кажется. Когда Хоби оборачивается, перекрещивая с Сокджином взгляды, в глазах его проясняется, словно он наконец нашёл то, что искал. Но почти сразу же этот свет гаснет, заменяясь напускной тусклой улыбкой, губы младшего размыкается, чтобы произнести привычное в своей безысходности: — Всё в порядке, хён. Ничего серьёзного, не беспокойся за меня. Сокджин стискивает зубы, готовый закричать. Ногти больно впиваются в кожу ладоней, и только тогда он понимает, что в бессилии стиснул кулаки. Но боли он почти не чувствует: физическую заменяет другая — внутренняя, неясная, склизская. Хосок как потухшая гирлянда, как померкшая голограмма, ставшая на несколько тонов темнее, настолько, что уже и не разобрать что изображено на ней. И это делает так больно Джину, привыкшему за эти годы видеть чёткую картинку. Так больно, что всё, что он может сказать, это: — Хорошо, — улыбнуться вяло и отвернуться, делая вид, будто ему очень интересна история древних народов. Хосок смотрит ещё пару секунд, — Джин чувствует на себе его изучающий взгляд, — затем отворачивается, делая вид, будто слушает учителя, продолжая рисовать в тетради бесконечные безвыходные спирали без начала и конца. Когда в дверь стучат, Чимин почему-то решает, что это Хосок вернулся, чтобы поговорить. Поэтому, коротко крикнув «входи, хён», продолжает копаться в шкафу в поисках домашней одежды. Когда же дверь открывается, и от входа раздаётся негромкое покашливание, Пак вскидывается тут же, разворачиваясь и испуганно лепеча: — Куратор Бан! — восклицает, отскакивая от шкафа. — Простите, я думал это Хосок! Проходите, пожалуйста! — Ничего, Чимин, всё нормально, — мягко успокаивает его ПиДи, ступая в комнату и прикрывая дверь. Куратор оглядывается вокруг, будто ему очень интересна обстановка, и только тут Чимин понимает, что Шихёк не просто так пришёл в комнату, когда Чимин здесь находится в очевидном одиночестве. Бан Шихёк поворачивается, встречается с Чимином взглядом — и Чимин улыбается робко, отчего-то чувствуя себя виноватым. — Как ты? — спрашивает Шихёк. Не то чтобы куратор был всегда с ними жëсток и требователен, но такого вопроса Чимин всё равно не ожидал, а потому первые мгновения теряется от заботливого тона и сквозящей нём полупрозрачной вины. А после — теряется второй раз, задумавшись, как же описать сейчас своё состояние. Он вроде больше не в панике, но и назвать это «в порядке» язык тоже как-то не поворачивается. Так и не подобрав должного эпитета, он коротко пожимает плечами и отвечает честно: — Не знаю. Несмотря на такой неопределённый ответ, куратор, кажется, выдыхает облегчённо; плечи чуть расслабляются, он выпрямляется, смотрит уже спокойнее, но всё равно виновато. — Мне жаль, что так вышло, — Шихёк отводит взгляд, впервые Чимин видит его таким виноватым. — Юнги, он… — У него же не будет из-за этого проблем? — вдруг перебивает Чимин. Только сейчас он понимает, чем грозит этот инцидент Юнги. Осознаёт — и пугается настолько, что забывает обо всех приличиях. Шихёк осекается, смотрит на Чимина ошарашенно, а затем вдруг улыбается, взглянув по-доброму и с неясной благодарностью. — Я сделаю всё, чтобы минимизировать для него последствия, — отвечает расплывчатое. Чимина пугает эта неясность, но он верит куратору, и всё, что ему в такой ситуации остаётся, это кивнуть и сказать тихое: — Спасибо. Куратор улыбается. — Это я должен тебя благодарить, — отвечает он, смотря с прежней благодарностью в глазах. Чимин непонимающе хмурится, и он поясняет: — Ты здорово сблизился с Юнги, был добр к нему, а после всего, что… — мужчина осекается, отводя взгляд. Когда он вновь поднимает его, в глазах мерцает тоска. — Ему это очень нужно. Конечно, после случившегося ты не обязан продолжать общение с ним, но спасибо, что попытался. Он улыбается в последний раз, — улыбка получается тусклой, — и, развернувшись, направляется к двери. Чимин видит напряжённую спину, упакованную в строгий костюм, а в голове у него мысли крутятся, толкая одна другую, ударяясь, высекая искры при соприкосновении. Почему куратор Бан так переживает за Мин Юнги? Почему привёл его в команду — одного, без комплементария, с такой странной способностью? А перед его появлением исчез на несколько недель. Пропал — и вернулся уже с Юнги. Заботится о нём, и говорит так, будто лично ответственен за все его поступки. Так, получается… Теперь «личные дела», из-за которых отсутствовал куратор Бан, это… — Юнги — ваш сын? — практически выкрикивает Чимин в спину Шихёку. Он снова забыл о приличиях, но больше вежливости ему сейчас требуются ответы, иначе его голова просто лопнет. Шихёк спотыкается, едва не падая, и резко оборачивается на Чимина. В глазах его удивление вперемешку с паникой и ещё какой-то неопределённой эмоцией. — Почему ты так решил? — спрашивает куратор, хмурясь и тяжело сглатывая. Чимин неуверенно пожимает плечами, отводя глаза. Вряд ли он сам понимает собственные путаные размышления. — Просто вы… Так переживаете за него… Почти как за Тэхёна, — говорит и понимает, что это действительно так. Только если забота о Тэхёне для куратора носит скорее характер снисходительного наблюдения, то в общении с Юнги чувствуется те самые переживание и неловкая забота, которые бывают у родителей, упустивших своё время рядом с быстро повзрослевшими детьми. Так неужели Чимин прав? И тогда Юнги?.. — Это… Сложный вопрос, — уклончиво отвечает Шихёк. Он долго изучает обстановку вокруг, но затем всё же смотрит Чимину в глаза. Что-то в них мелькает такое, что у Чимина замирает дыхание. — Не думаю, что готов сейчас об этом рассказать. Как и ты вряд ли готов это услышать. Чимин кивает согласно, хотя совсем ничего не понимает. Шихёк коротко дёргает уголками губ в подобии ободряющей улыбки. — Отдыхай, Пак Чимин, — говорит он, затем поворачивается и покидает комнату. Чимин провожает его спину взглядом, на это раз ничего не говоря. Тихий стук в дверь оседает в пустоте коридора вместе с невесомыми песчинками пыли. Простая белая дверь так и остаётся закрытой. И ни звука за ней не дают понять, что кто-то её откроет. Стук повторяется. — Юнги. Это я. Тишина в ответ. Ни шороха, ни стука за запертой дверью. Но посетитель непреклонен. — Юнги. Я знаю, ты здесь. Нам нужно поговорить. Снова тишина, но спустя минуту щёлкает замок, и дверь в тёмное нутро полупустой комнаты открывается без скрипа. — Заходите, — раздаётся хриплое, будто надломленное. Должно быть, Юнги не говорил несколько часов. Шихёк вздыхает тяжело и ступает под сень обители чужого спокойствия. Дверь за ним закрывается и запирается. Мужчина оборачивается назад. Глаза ещё не привыкли к темноте, но он способен различить маленькую сгорбленную фигуру, замершую у входа. Он также знает, что Юнги смотрит на него исподлобья своими маленькими чёрными глазами. — Я был у Чимина, — начинает куратор. Он видит, как фигура замирает на этих словах. — Он в порядке. Юнги молчит, даже не хмыкает неопределённо, как он часто делает, чтобы избежать лишних произнесённых слов. Похоже, будто ему и вовсе наплевать. Но куратор знает, что это не так. — Он переживает за тебя, — продолжает мужчина. — Спрашивал, не будет ли у тебя проблем из-за этого. Я сказал, что позабочусь об этом. Юнги молчит. Он так и не двигается с места за всё время их короткого диалога, куратор видит его напряжённую фигуру. В темноте комнаты он похож на изваяние, на статую, высеченнную из мориона. Лишь белые вкрапления кожи, тускло сияющие в темноте, напоминают о том, что это живой человек. — Не нужно меня выгораживать, — тихо говорит Юнги. После долгого молчания голос хрипит и ломается. — Я совершил ошибку и должен за это ответить. Шихёк молчит, затем выдыхает устало, просеивая застрявший воздух в лёгких, рукой медленно проводя по коротким волосам. — Юнги, — говорит он наконец мягко, поднимая взгляд. Глаза напротив поблескивают в темноте, и мужчина надеется, что юноша внимательно его слушает. — Ты не должен так сильно винить себя. То, что случилось — случайность и не более. Ты этого не хотел… — Но я сделал, — перебивает его Юнги. Голос его звучит твёрдо и решительно. — Если бы я лучше контролировал себя, этого бы не случилось. Шихёк замирает, ощущая бегущие по спине мурашки от той осязаемой горечи, что плещется в словах Юнги. Что же с ним сделали?.. Шихёк чувствует, как его захватывает отчаяние — и резко обрывает себя. Этим он никому не поможет. Ни себе, ни Юнги. — Юнги, посмотри на меня, — говорит он спокойно и твёрдо. Он не видит, но чувствует на себе внимательный взгляд. — Ты не один сломлен. Через подобное проходил и я. И я помогу тебе преодолеть это. Он шагает вперёд, к застывшей у двери фигуре, протягивает руку. Юнги испуганно отшатывается, но большая рука всё равно приземляется на худое плечо. Болезненные картинки проносятся перед глазами. Люди, шёпот, разговоры, сухой визгливый голос из динамика — и белый, так много белого. Куратор стискивает зубы, фокусируя внимание на реальности. Всё это в прошлом, а он — здесь и сейчас. Как и Юнги. — Верь мне, — мягко просит он. Юнги поднимает блестящие тёмные глаза, смотрит на мужчину долго. Медленно кивает. — Хорошо.