Звон январских бубенцов

Сердце Чимина бьётся слишком громко. Юнги чувствует это так же, как и вязкий концентрат тревоги, вины и страха, пульсирующий по венам Пака вместе с кровью. Тягучий сироп их вяжет на языке, оставляя горьковато-кислое послевкусие. Парень за спиной напряжён, словно струна, и дышит еле-еле, боясь лишним движением спровоцировать непоправимое. Юнги понимает. Возможно, даже больше, чем хотел бы. Сам бывал беспомощен и напуган настолько, что действовать не мог. — И что ты предлагаешь? — ухмыляется парень напротив, очевидно, главный в этой шайке. — Учти, нам всем очень скучно. Он переглядывается с парнями, те в ответ гадко ухмыляются. От них веет самоуверенностью и силой, жаждой агрессии и очевидным садизмом. Юнги понимает и их тоже — спектр эмоций отлично чувствуется. Они уверены, что сильнее, знают, что их больше, и что два запуганных щуплых парня им не соперники. Юнги понимает. Юнги знает. Над ним когда-то тоже вот так возвышалась непобедимая фигура. Неколебимая, нерушимая, безжалостная. Он помнит, как чувствовал каждую мысль, каждое движение души своего мучителя. Вот только сейчас не так. Он больше не беспомощен. И он сможет защитить сжавшегося за его спиной испуганного цыплёнка. Юнги пожимает плечом, встречает мерзкие взгляды спокойно, без испуга. Ему нечего бояться. Не здесь. Не этих людей. — Предлагаю оставить нас в покое и найти себе другое развлечение. Он говорит вежливо. Насколько может. Он знает, что его манера общения далека от общепризнанных понятий тактичности, но он правда старается. Не хочет напугать Чимина открытым конфликтом. Хотя лично ему так было бы проще и быстрее. Главарь смеётся. Юнги чувствует, как злорадное веселье бурлит и клокочет, переливаясь, у него в груди, и часть этих эмоций передаётся ему самому. Он стискивает кулак, отвлекая себя на боль — не хочет их принимать. — А может нам лучше развлечься ещё и с тобой? — спрашивает, гадко ухмыляясь. — Ты, кстати, тоже ничего, хотя и узкоглазый чересчур. «Узкоглазый». Странно такое слышать от азиата. Но Юнги привык, он даже не злится. Где-то там в глубине, в барахолке забытых воспоминаний хранится знание, что у него слишком маленькие глаза. На это глупо обижаться, это просто факт. Так считает Юнги. — Попробуй, — предлагает Юнги, безразлично пожимая плечом. — Если осмелишься подойти ближе без своих друзей. Ребята гогочут и присвистывают, улавливая такую очевидную провокацию, но при этом уже — Юнги чувствует, — поддавшись на неё. Переглянувшись с соглядатаями и получив заинтересованно-легкомысленные кивки, лидер выходит вперёд. — Смотри, мелкий, сам пожалеешь потом. Его свита, ухмыляясь, выходит за дверь. Юнги провожает их глазами и переводит взгляд на оставшегося. Чимин сзади испуганно всхлипывает — Юнги сжимает челюсти и кулаки, готовясь к нападению. Он сможет защитить его. Чонгук тяжело сглатывает — Тэхён видит, как коротко и нервно дёргается кадык перед тем как младший отвечает на его взгляд и говорит насквозь фальшивое, неровное: — Ничего такого, хён. Правда, всё в порядке. — Врёшь, — спокойно говорит Тэ. Он не сомневается в своём чутье, он знает Чонгука так же хорошо, как и Шихёка, возможно, даже чуточку лучше. Тэхён протягивает руки, берёт ребячье лицо в ладони, приближает своё, смотрит в глаза. — Скажи мне правду, Гуки. Что я сделал не так? — спрашивает вкрадчиво, но вместе с тем ласково, мягко оглаживая пальцами щёки. Внезапно он видит, как огромные оленьи глаза наполняются слезами. Изо рта младшего вырывается отчаянный всхлип, начинает подрагивать нижняя губа. — Ничего, хён, ничего! … Я просто!.. — говорит обрывчато, задушенно. Толпа за спиной гудит, вопя и переругиваясь, кое-как выбираясь из свалки, которую создал Тэхён. Но Тэ не обращает внимания — разве важно, что вокруг, когда рядом, на расстоянии вытянутой руки, стоит Чонгук со слезами в своих невозможно больших детских глазах? Абсолютно нет. Чонгук вдруг убирает руки Тэхёна от своего лица, рукавами яростно вытирает с глаз свидетельство своей слабости. Его движения нервные, хаотичные, он сейчас такой ребёнок, больше чем когда-либо на памяти Тэхёна нуждается в заботе и защите. Тэхён хочет обнять его, утешить, загладить свою вину, какой бы она ни была, сделать всё, лишь бы только младший больше так никогда не плакал. Чтобы эти губы больше не дрожали, сдерживая плач, и… Тэхён понимает, что хочет его поцеловать. Эта мысль приходит внезапно, как и все такие привычные Тэхёну озарения, но в этот раз это пугает. Чонгук стоит перед ним, трёт глаза, наивный, по-детски невинный. Тэхён любит детей. Они милые, открытые, непосредственные и всегда хорошо его понимают. Тэ любит их. Правда. Но ни одного ребёнка прежде ему не хотелось поцеловать. И то, что теперь он как-то иначе смотрит на Чонгука, ощущается странно. Можно было бы отмахнуться, начать всё отрицать, вот только Тэхён всегда честен с собой. Чонгук для него как ребёнок, но он никогда не хотел поцеловать ребёнка. Так, может, к Чонгуку у него что-то иное? Тэхён смотрит в заплаканные большие глаза, на сомкнутые покусанные губы, — и понимает, что пропал. А ещё — что всё ещё хочет эти губы поцеловать. Он склоняется к чужому лицу, — ещё больше, ещё ближе, — сокращает расстояние в ноль, ловит губами задушенный выдох. Ну же, останови меня. — Вот вы, блять, где, — раздаётся довольно громкое рядом, и Чонгук вздрагивает, отскакивая. Тэ цыкает сквозь зубы, когда рука Намджуна стискивается на предплечье, а знакомый голос раздражённо шипит над ухом: — Чтоб ещё хоть один ёбанный раз я вас без присмотра оставил. Устроили шок-контент для нескольких сотен зрителей, молодцы, блять, спасибо, нахуй! А теперь взяли себя в руки, ищем остальных и валим к чёрту, пока ничего другого не натворили. Тэхён, возможно, самую малость зол на лидера за то, что так невовремя вмешался. Однако, посчитав соотношение обычных слов к матерным, приходит к выводу, что Намджун сейчас в том редком состоянии бешенства, когда способен закопать в прямом и переносном смысле, а потому считает за благо на этот раз заткнуться. И не возражает, что старший берёт их обоих под руки и ведёт куда-то в направлении бара. Он только кидает быстрый изучающий взгляд на Чонгука. Тот, конечно, всё ещё зарёванный и дезориентированный, но уже гораздо более спокойный, чем был до. Под крылом своего комплементария он перестал плакать и теперь только изредка всхлипывал, втягивая воздух сопливым носом. Что ж, хорошо, что он чувствует себя лучше. Обидно, что тем, кто его утешил, был не Тэхён. — А помнишь, как мы познакомились? — шепчут Хосоку в шею, опаляя жарким дыханием кожу. Хосок стискивает зубы, медленно выдыхая воздух через нос. Держаться. Нужно держаться. — Помню, хён, — отвечает мягко, успокаивающе поглаживая пьяное тело по спине. Он пытался отцепить от себя старшего, но тот как нарочно лип только ближе, с каждой попыткой делая контакт двух тел всё теснее. Так что Хосок счёл за благо дать вещам идти своим чередом. Хочет старший обниматься — пускай. Главное, чтобы под футболку не лез, а то ведь Хоби всё-таки не éвнух… Сокджин между тем продолжает: — Ты тогда сказал, что я кра!.. — он икает. Тело дёргается, и Хосок рефлекторно усиливает объятия. И тут же об этом жалеет: видимо, посчитав это поощрением, Сокджин прижимается теснее, зарываясь носом в сгиб шеи. Хосок сжимает челюсти, подавляя низкий безнадёжный стон. Тело в тех местах, где касается старший, зудит и горит, точно обожжённое, и Хосока изнутри разрывает от желания прижать старшего ближе. Нельзя. Он трезвый, он должен быть умнее. Джин сейчас ведёт себя странно и говорит странные вещи, но вряд ли вспомнит об этом завтра утром. Это же алкоголь, он всех делает малость чокнутыми. А Хосок не хочет терять их со старшим дружбу из-за пары слов и множества действий, сделанных в пьяном угаре. Джин вошкается в руках, укладывает голову Хосоку на плечо, медленно и горячо дыша. Младший сглатывает, ощущая чужое пропитанное алкоголем дыхание на кадыке. — Красивый, — выдыхает блаженно Джин. Непонятно, являются ли его слова продолжением диалога или отдельным самостоятельным предложением. На некоторое время повисает тишина. Хосок баюкает пьяное тело в руках, поверх головы старшего выискивая в толпе знакомые макушки. Это внезапно сложно: там странная возня, люди шумят и возмущаются, смотрят куда-то за пределами хосокова видения. — Хоби, — зовут тихо, дыша в шею. — Мм? — отзывается Хосок, щурясь и взглядываясь в неоновые всполохи. Джин вздыхает громко, возится, отстраняясь, заглядывает в глаза. — Ты… До сих пор считаешь меня красивым?.. — спрашивает, опаляет алкогольным дыханием губы. Хосок замирает, взглядом застывая на пухлых приоткрытых губах. Пальцы стискиваются на чужой одежде сильно, впиваясь в кожу под ней. Хён такой… Чёрт, такой… Открытый, беззащитный, доверчивый… Хосок просто не может оторвать взгляда от этих губ, не может думать ни о чём другом. Старший же не вспомнит ни о чём назавтра. Хосок стискивает пальцы, собирая под ними складки ткани, приближает своё полное боли лицо к чужому. — Ты лучший, хён, — выдыхает отчаянно. — Настолько, что даже представить себе не можешь, — отвечает искренне с болью, лицо держа на мучительно близком расстоянии от чужого, но не касаясь его. Губами ловит замершее дыхание старшего — и говорит, говорит, говорит. — Ты меня, блин, с ума сводишь. Ты невероятный. Настолько красив, что мне даже касаться тебя больно, понимаешь? Тишина. Хосок чувствует, как чужие руки исчезают со спины, прерывая объятия. Стискивает зубы, не мешает — что ж, это ожидаемо. Даже пьяный, хён вряд ли сможет принять такие чувства Хосока к себе. Но пальцы касаются груди, сжимая крепко ткань толстовки — и младший упускает изумлённый выдох, ощущая, как мягкие губы накрывают приоткрытый в удивлении рот. Тум. Тум. Тум. Это биты долбят на фоне, или сердце пробивает себе путь из грудной клетки — Хосок не понимает. Чужие руки пробираются выше, ложатся на напряжённые плечи, тянутся дальше, подлезая под ворот, касаясь кожи… — Вот вы г!.. Зов обрывается, а Хосок вздрагивает и отрывает от себя сокджиново тело. Тот обмякает внезапно, буквально падает в руки младшему, а Хосок, наконец, находит глазами в толпе встрёпанную макушку Намджуна. Рядом с ним, схватившись за руку старшего, глазами-блюдцами смотрит Чонгук. Кучеряшки Тэхёна угадываются чуть позади. Взгляд у лидера потрясённый. Про макнэ и говорить нечего. — Джун, ты… Ты всё неправильно понял, — начинает оправдываться Хоби, но запинается сразу же, понимая, как глупо и банально звучит. Молчит секунду, затем выдыхает безнадёжно со стоном и направляет на Джуна беспомощный взгляд. — Давай не будем об этом сейчас, — просит измученно, чувствуя, как руки старшего сминают ткань на талии. — Окей, — соглашается Намджун. — Не то чтобы это было нашей главной проблемой сейчас, — говорит он, и в голосе его так очевидно сквозит сдерживаемая ярость, что Хосок настораживается. — Что случилось? Всё нормально? — Да, блять, если бы, — отвечает Джун, и Тэхён за его спиной виновато втягивает голову в плечи. Ясно. — Сваливаем? — уточняет Хосок. Намджун, сжав челюсти, утвердительно кивает. — И как можно быстрее. Хосок понимающе кивает, взглядом уже просматривая зал в поисках охраны или других неприятностей. Он разом успокаивается, как-то собирается. Побег — это просто. Это ему знакомо. Это не пьяный Сокджин, лезущий с поцелуями. — Пока всё тихо, но нам лучше поторопиться, — сообщает он Намджуну, ловя его понимающий и как будто бы благодарный взгляд, а после скользит ему за спину, пересчитывая головы. — Ты всех нашёл, или?.. Намджун качает головой. — Я уже давно не видел Чимина и Юнги. Ты случайно не?.. Его перебивает резкий грохот, прозвучавший громче даже орущего на полную громкость клубняка. Тело в руках у Хосока вздрагивает. Толпа замолкает, следом стихает музыка. Намджун с Хосоком переглядываются. — Дай угадаю… — мрачно тянет Намджун, направляя убийственный взгляд в сторону туалетов. — Ну давай, вперёд. Не бойся, я не кусаюсь, — усмехается парень, похабно подмигивая. Юнги не двигается. Чимин видит его напряжённую спину, видит, как приподнимаются плечи от медленного, тяжелого дыхания. Он сам стискивает зубы, до боли впиваясь ногтями в кожу, и прикусывает губу. Плохая идея. Это с самого начала была плохая идея. Чимин ненавидит тот момент, когда Тэхён уломал его на эту аферу. Ненавидит тот миг, когда с другом за руку радостно вбежал на танцпол. Ненавидит за то, что не последовал за ним, когда тот ушёл. Ненавидит за то, что пошёл в туалет. Но больше всего он сейчас ненавидит себя за то, что втянул в это Юнги. Юнги, который совершенно не имеет к этому отношения, Юнги, которого он оттолкнул, когда узнал про его способность, Юнги… Который всё равно сейчас здесь, заслоняет его собой от незнакомца, хотя после всего совершенно точно не должен. Чимин должен остановить это. Он сам в это вляпался, должен сам исправить. И он подаётся вперёд, намереваясь выйти из-за спины старшего и сделать уже хоть что-то, чтобы предотвратить очевидное поражение старшего. Ведь очевидно, что он не выстоит против парня в два раза крупнее него. Так что Чимин шагает вперёд, сам до конца не понимая, что же собирается сделать, — и в этот момент происходит сразу три вещи: ухмыляющийся парень делает шаг, подступая ближе к напряжённому, сосредоточенному Юнги, а старший рывком бросается навстречу, с совершенно невообразимыми скоростью и силой пригвождая противника к стене. Одновременно с этим распахивается дверь, в проходе появляются два соглядатая. Их взгляды замирают на развернувшейся картине, и ухмылки некрасивой гримасой застывают на лицах. Чимин замирает. Он не может заставить себя сдвинуться, даже слова сказать не может. Опять. Но раньше, чем он начнёт себя за это ненавидеть, Юнги оборачивается на не таких уж и нежданых гостей. — Прочь! — Чимин вздрагивает, настолько низкий хриплый голос старшего сейчас походит на рык. По коже вибрацией проходят волны ужаса. Верится, что Юнги серьёзен, что он запросто глотку перегрызёт, если его не послушаться. Он клянётся, что видит, как сверкнули в полутьме чёрные глаза. Это воздействует не только на Чимина — парни в дверях сначала отшатываются, а затем бросаются прочь, совершенно забыв про своего негласного лидера. Тот так и остаётся на месте, пригвождённый к стене жилистой бледной рукой. Юнги поворачивается к парню. Чимин не видит лиц, не видит ничего, кроме укрытой в чёрное спины и бледной руки, но затем его слуха касается хриплый надломленный голос. — Твой страх больше не имеет над тобой власти. Ты должен прекратить это, или станешь тем, кого всю жизнь боялся. Чимин не сразу понимает, что это говорит Юнги. Что говорит он тому парню, которого сейчас держит сильной рукой у стены. И лишь в тот момент, когда бледная рука отпускает пленника и прячется в кармане тёмного худи, он осознаёт, как много в этих словах сочувствия и вины. Парень отлипает от стенки, ошалело смотрит на Юнги, неосознанно тянет руку к шее. — Иди. Забудь всё, что видел здесь. — говорит ему Юнги. Голос его спокоен, в нём нет того рыка, нет боли. Он снова прежний. Парень слабо кивает и, пошатываясь, на ватных ногах отправляется прочь. Чимин провожает его глазами, а когда тот скрывается в коридоре клуба — переводит взгляд на Юнги. Почувствовав это, старший оборачивается — и Чимин клянётся, в глазах его в этот момент темнейшая бездна. Здесь всегда было так тихо?.. Чимин молчит, не зная, как начать диалог. На языке вертятся слова благодарностей вперемешку с путанными извинениями. Не решив, что сказать первее, он в итоге выдаёт совершенно незапланированное: — Как ты узнал, что я здесь? — правильнее было бы, «как ты узнал, что мне нужна помощь», но Чимин рад, что смог хотя бы связать слова в предложения. Голос, кстати, не дрожит, что удивительно. Видимо, истерикой его накроет позже. Юнги смотрит на него коротко, затем отводит взгляд. Признаётся словно нехотя: — Я эмпат, я чувствую каждого из вас. Он как будто что-то недоговаривает, но Чимин кивает, принимая такой ответ. Он молчит, не зная, что сказать, молчит и Юнги. Тишина кажется совершенно оглушительной, но Чимин ничего не может с этим поделать. — Мне жаль, — вдруг говорит Юнги тихо, его голос создаёт эхо пустом помещении. Чимин вскидывается, чтобы на мгновение поймать тут же спрятанный взгляд. Почему ему кажется, что Юнги не только о случившемся сегодня говорит?.. Чимин тяжело сглатывает, пальцы дёргаются в порыве дотянуться. Вот он, момент. Он должен поговорить с ним, сказать всё, что думает. И пусть Юнги уже знает о всех его метаниях, Пак чувствует необходимость произнести их сам, лицом к лицу. Или хотя бы попытаться. Его потряхивает, он стискивает пальцы, чтобы унять дрожь. Делает вздох. — Юнги-х… — Я уже не удивлён. Чимин вздрагивает, — голос явно принадлежит не Юнги, — метнув испуганный взгляд к выходу. Чтобы обнаружить Намджуна, за спиной у которого столпилась вся их компания. Только сейчас он понимает, что не слышит музыку — вот почему в один момент стало так тихо. И ребята как-то напряжены, насторожены даже. Тэхён за спиной Намджуна непривычно задумчивый, Хоби — держит на себе бессознательное тело Сокджина. Одного лишь мимолётного взгляда достаточно, чтобы понять: плохи дела. Лидер окидывает их мрачным взглядом, — на Юнги, впрочем, смотрит недолго, — вздыхает мученически. — Чтобы я ещё хоть раз согласился на ваши аферы, — заявляет он, и Чимин весь виновато сжимается. — Пошли отсюда, у нас мало времени. Юнги неопределённо дёргает плечом и молча направляется к выходу. Чимин моргает непонимающе, застыв на месте, провожая одетую в чёрное фигуру взглядом. Юнги уходит. Момент упущен. Подождите! Ребята замирают, удивлённо обернувшись на него, отголоски собственного голоса эхом отдаются в голове — Чимин понимает, что сказал это вслух. Он испуганно озирается, ловит на себе настороженный взгляд Юнги — и всё же решается. — Дайте нам минутку, — твёрдо просит он, в несколько шагов преодолевает расстояние до входа и захлопывает дверь прямо перед ошалевшим лицом Джуна. Потом будет стыдно. Чимин будет извиняться. Но это потом. Сейчас же он решительно разворачивается к Юнги, что застыл угольно-мраморным истуканом, смотря удивлённо и напряжённо. Набирает в грудь воздуха… — Мне жаль, что так вышло! — выпаливает быстро не потому, что передумает, а потому, что нужные слова от адреналина вот-вот вылетят из головы. — Я не должен был убегать, когда узнал твою способность. Я хотел поговорить с тобой, но мне было стыдно, и я не знал, что делать, но мне очень жаль, пожалуйста, можно мне сидеть с тобой на уроках снова! Он замолкает, тяжело дыша. Наверное, он выглядит странно, особенно учитывая, что Юнги, скорее всего, и так всё это знает. Ну и пусть. Пак чувствует, что должен сказать это сам. Так просто честно. Так правильно. Юнги смотрит внимательно, чувство, словно видит Чимина насквозь, как на чёртовом рентгене. Раньше Чимин бы испугался такого взгляда. Но не теперь. Перед глазами мелькают события последних двадцати минут, и Чимин сейчас точно знает — Юнги не тот, кто мог бы беспричинно причинить боль. Тишина затягивается. Юнги смотрит на собеседника внимательно, разглядывает. Он чувствует, как бурлит у парня под кожей волнение, почти слышит нервно колотящееся сердце. У Юнги чужие эмоции как на ладони видятся, а он всё понять не может: зачем? Зачем Юнги ему нужен? Чимин уже знает о нём почти всё, и до сих пор не уходит, всё пытается оказаться ближе. Неужели не понимает? Не может такого быть. Находиться рядом с Юнги опасно, он это знает, в этом уверен. И он не хочет, чтобы Чимин в один момент сломался, окончательно и безвозвратно разбившись на осколки. Не хочет — но не может сказать «нет». Не тогда, когда видит эти молящие щенячьи глаза, что смотрят с виной, часто моргая. Поэтому Юнги жмёт плечом и говорит фразу, о которой он точно знает, что потом пожалеет: — Ладно. И просто надеется, что сможет прекратить это до того, как всё обернётся катастрофическими последствиями. — Чего они там возятся? — нервно сжимая челюсти и поглядывая в сторону основного зала, где возобновилась неясная возня, спрашивает Намджун. Хосок разделяет его волнения. Ещё чуть-чуть, и он уже не сможет удерживать на руках Сокджина, а им ещё пробираться через эту толпу, искать запасной выход и как-то драпать. И мало того, Чимин ещё решил поговорить по душам в клубном туалете, а Джин в себя так и не приходит. Ещё и в клубе какая-то возня творится. А ещё странно, что за всё это время к туалету так и не подошла охрана. Хосок, конечно, заметил, что заведение явно не из дорогостоящих, так что вряд ли у них вообще есть достаточно финансов на полноценный секьюрити центр, но хоть пару мордоворотов с криминальным прошлым позволить себе можно. И то, что эти самые мордовороты до сих пор не подошли к ним поинтересоваться самочувствием, несмотря на очевидный грохот из туалета и жалобы двух перепуганных посетителей, — Хосок видел, как двое улепётывали отсюда незадолго до того, как они подошли, — сюда так никто и не подошёл. Это, говоря честно, напрягало. Будь Хосок один, давно бы дал дёру. Но с Сокджином на руках и ребятами рядом это сделать проблематично. Хосок вздыхает, обводя глазами узенький коридор, в котором они впятером уместились, цепляясь взглядом за двух макнэ, мирно стоящих в сторонке. Вот уж кто, кажется, вообще не переживает по поводу сложившейся ситуации, так это Тэхён, вообще-то, всю эту возню и затеявший. Но нет, младший угрызениями совести, кажется, уже совсем и не мучается, более всего сосредоточенный сейчас на их большеглазом макнэ, что смотрит непонимающим взглядом в пространство. Очевидно, между этими двумя что-то произошло, ибо обычно бесцеремонный Тэхён сейчас обращается с младшим бережно, почти боязливо, с невиданной до того осторожностью кладя руку тому на плечо, внимательно следя, не испытывает ли тот дискомфорт. Тело в руках Хосока вздрагивает, что-то сонно вскрикивая, Хосок автоматически сжимает бессознательного старшего в объятиях и обречённо вздыхает. Они в жопе. И будут в ней ещё глубже, если те двое не выгребут, наконец, из туалета. О чём вообще Чимину понадобилось говорить с Юнги? — Вот вы где. Хосок вздрагивает, когда до слуха доносится уже слышенная этим вечером фраза, но сказанная совсем другим тоном и совсем другим человеком. Человеком, которого они точно не рассчитывали здесь встретить. Крепче перехватив Сокджина, Хосок медленно оборачивается в начало маленького коридорчика. Там, взмыленный и злой, на них стоит и смотрит Бан Шихёк. В общем, ребята могут из туалета не выходить. Они все всё равно в жопе. Причём капитальной.