Звон январских бубенцов

Тишина давящая, томительная, губительно-долгая. Во всяком случае, Сокджину так кажется. Для него мгновения тянутся вечностью, потому что Хосок слишком близко. Младший стоит вплотную, прижимает к столу, руки держит по обе стороны, не выпуская из клетки собственных рук, и смотрит, не отрываясь, так пронзительно, что Джин боится поднять взгляд. Собственно, он этого и не делает. Разглядывает ворс на ковре и следит за стуком сердца, стараясь дышать ровно, чтобы оно не заходилось в истерике совсем уж сильно. Он совершенно не представляет, что дальше будет. — И долго ты собирался это скрывать? — голос вкрадчивый пускает мурашки по коже, не даëт отвлечься, даже мыслями сбежать. Сокджин сглатывает. — Прости, я… — говорить трудно, сосредоточиться тоже. — Я понимаю, это неожиданно, ты напуган и злишься, наверное… Мне очень жаль… Правда, прости, я не хотел так... — Ещë раз извинишься, — перебивает глубокий голос сверху, пуская вибрации по телу, — и я тебя укушу. Сокджин вздрагивает, чувствуя волнительную дрожь. Все слова разом из головы вылетают. — Так сколько, хëн? — вкрадчиво напоминают ему. — Прос… — он осекается, совсем не может думать. И младший рядом ему совсем не помогает. — Хоби, ты не мог бы?.. — он хочет поднять взгляд, но поднимает только до губ и тут же опускает обратно, разглядывая узор на чужой рубашке. Так, определëнно, безопаснее. О том, что сам почти полностью раздет и зажат между телом младшего и столом, он старается не думать. Так разговора точно не получится. — Ты можешь отойти? Ты слишком близко. Давай успокоимся и нормально обо всëм поговорим. Младший даже не шевелится. — Никуда не уйду, пока не ответишь на мой вопрос. Сокджин вздрагивает, будто его ударили, моментально хмурится, внутри в секунду вскипает раздражение. Какого чëрта?! Что этот мелкий себе позволяет?! — Думаешь, раз я признался, то можешь вот так издеваться надо мной?! — шипит возмущëнно, пытаясь оттолкнуть младшего от себя… И вздрагивает, когда ощущает под пальцами чужое бешено колотящееся сердце. В изумлении поднимает глаза — и оказывается в ловушке чужих губ. Чонгуку душно. Тëплые руки обнимают его сзади, прижимая к такому же тëплому телу, горячее дыхание щекочет шею, взъерошивая волосы на затылке, он слышит мерное сопение над ухом, и всë это вместе заставляет его дышать через раз, борясь с заходящимся сердцем, что, кажется, бьëтся так громко, что слышит даже Намджун в соседней кровати. Если честно, сейчас Чонгук самую малость ненавидит хëна за то, что позволил Тэхëну остаться. Хотя на самом деле он не виноват. Никто, в конце концов, не мог бы предсказать, что старший, едва получив разрешение, утащит Чонгука в кровать, вцепившись коалой и игнорируя любые сопротивления и попытки сбежать. С другой стороны, Чонгук понимает, что не имеет права на возмущение. Если бы не это, когда бы ещë он смог почувствовать эти руки на себе… От собственных мыслей становится стыдно, но прежде, чем он начинает себя за них корить, Тэхён возится сзади, прижимаясь ближе, придвигая лицо к самому чонгукову уху. — Я всë ещë жду свой цветок, — слышит он шершавый шëпот, пускающий мурашки не только по шее, но и по всему телу. Первое, что хочет сделать Чонгук, услышав это, — сбежать. Но Тэхëн как чувствует, прижимает лишь крепче, перехватив поперëк живота, и всë ещё жарко дышит на ухо. — Так где он? Не найдя путей отступления, Чонгук сжимается, пытаясь занять меньше места, виновато втягивает голову в плечи. — Я больше не буду их делать, — шепчет глухо, стискивая зубы от вины и одновременной решимости. — Так что, — он сжимает губы, но всё же говорит: — ты можешь меня больше не целовать. Тэхëн замирает, и вместе с ним испуганно замирает Чонгук. Старший возится, разрывая объятия, и сердце Чонгука больно сжимается — но в следующую секунду он чувствует, как проминается матрас под чужой рукой, как склоняется и приближается сверху чужое тело, чувствует дыхание на своëм лице, а затем — горячие губы на своих губах. Это длится всего секунду, старший просто коротко прижимается к его губам своими, пробуя на вкус, а Чонгук уже чувствует, что готов умереть. Сердце заходится так быстро и так сильно, что болит в груди. Но ещë хуже становится, когда Тэхëн отстраняется, при этом оставаясь ужасно близко, и Чонгук видит в темноте его тëмные блестящие глаза. — Хëн, — с губ срывается тихий писк. Сердце бьëтся испуганно, и смотрит Чонгук так же. Хëн и не думает отстраняться, и от этого всë становится в несколько раз хуже. — А что, если я хочу? — выдыхают над ним интимно, опаляя лицо нестерпимым жаром. — Хочу целовать тебя. От этих слов у Чонгука внутри всë скручивается, завязывается в тугой волнительный узел и не желает распутываться. Ему это снится? Хëн так близко, и смотрит пронизывающе, заставляя дышать через раз и сглатывать тяжело. — Тогда, — он сглатывает, сам смущаясь того, что собирается сказать. — Тогда сделай это снова… На мгновение наверху потрясëнно замирают, и Чонгук моментально пугается. — Я!.. Я не!.. Забудь, хëн! Он подхватывается, чтобы спрыгнуть с кровати и сбежать — неважно куда, только бы куда-нибудь подальше, — но сильные руки хватают за плечи, опрокидывая на кровать, а в следующую секунду горячие губы прижимаются уверенно, требовательно. Чонгук теряется на секунду, — Боже, это правда происходит? Правда происходит с ним? — но после отвечает пылко, заставляя человека наверху испустить тяжëлый облегчëнный выдох, усиливая хватку на плечах. Чонгук плавится. Он не знает, что Тэхëн тоже. Всë выходит из-под контроля слишком быстро. Тэхëн целует жадно, собственнически, вжимает плечи в матрас. В один момент он опускает руку, ведëт вниз, на секунду останавливаясь на бедре, сжимая его несильно, — тут же поднимаясь вверх, задирая футболку, широкой ладонью оглаживая кожу, проходясь по рëбрам, заглушая ртом изумлëнный вздох. Чонгук выгибается под прикосновением, льнëт ближе, тянется руками, обхватывая напряжëнные плечи, отвечает пылко, по-юношески несдержано, загораясь как спичка, как бабочка у костра. Ему жарко, он практически не может дышать, и трудно понять, это от волнения или от того, что Тэхëн не перестаëт его целовать. Это всë слишком; он никогда не испытывал ничего подобного, совсем ничего об этом не знает, ещë не до конца смирился с тем, что иногда мастурбирует в душе, и потому чужие нежные прикосновения ему странны и одновременно так желанны, что это даже немножечко страшно. Тэхëн отрывается от губ, тянется к шее, оставляя на ней короткий поцелуй — и Чонгук стонет, до боли сжимая веки. Что-то щëлкает, и яркий свет ослепляет обоих, заставляя замереть и испуганно оглянуться. Намджун сидит в кровати и хмуро смотрит перед собой. Поправляет прикроватную лампу, берëт с тумбочки книгу и садится читать прямо в постели. — Хëн, — зовëт Чонгук. От испуга голос больше походит на писк. — Ты чего? — Да так, Гук-а, — отвечает Намджун сдержанно, перелистывая страницы. В их с Тэ сторону он тщательно не смотрит. — Уснуть что-то не получается. Лучше почитаю пока. Вы спите, не обращайте внимания. Чонгук краснеет, кажется, просто весь. Вот теперь ему абсолютно точно душно, душно и стыдно, что устроил такое под боком у спящего хëна. Он хочет пробормотать извинения, но Тэхëн просто молча ложится в кровать, притягивая к себе, облепляя коалой руки и ноги. И всë, что Гуку остаëтся — пискнуть тихое «спокойной ночи» и попытаться расслабиться у Тэхëна в руках. На удивление получается довольно скоро: объятия старшего успокаивающие и тëплые, комфортные, как и он сам. Чонгук держится за сильную руку поперëк своего тела, и сам не замечает, как глаза слипаются. Уже засыпая, он чувствует кожей невесомое прикосновение в районе затылка и тихий шëпот «я люблю тебя, Гуки», напоминающий по звучанию шум прибоя. Улыбается счастливо и глупо. Если это сон, то самый лучший. Всë происходит так внезепно, что у Джина перехватывает дыхание. Но раньше, чем он успевает понять, что происходит, чем успевает даже отреагировать на это — Хосок уже отстраняется. Джин моргает, смотрит на комплементария шокированно. Видя этот взгляд, Хосок улыбается пьяно, счастливо. — Наконец-то ты смотришь на меня, — выдыхает он, в его голосе так и бурлит ощутимое счастливое безумие. — Это я должен сказать, — автоматически возражает Джин. Но не может не улыбнуться в ответ. Хосок улыбается — и вдруг подаëтся вперëд, прижимая старшего к себе, утыкаясь носом в плечо и зарываясь пальцами в волосы. — Боже, я даже надеяться не мог, что это когда-то произойдëт, — надломленно выдыхает он. В его голосе столько отчаяния, что Джину становится почти физически от этого больно. Он кладëт руки младшему на лопатки, успокаивающе поглаживая. — Прости, — выдыхает виновато. И тут же вскрикивает, когда зубы впиваются в чувствительную кожу у шеи. — Я сказал, что укушу, если снова извинишься, — гудит голос, заглушëнный чужой кожей. И Сокджин хочет возмутиться, но слышит нотки веселья в чужом голосе — и сам фыркает смешливо. — А ты и рад только, да? — закатывает глаза, легко толкая младшего в плечо. Тот отстраняется, смотрит в глаза — и Джин замирает, видя столько любви и нежности в глубине чëрных глаз. Эти эмоции... Они всегда там были? — Конечно, — отвечает Хосок. Джину требуется секунда, чтобы прийти в себя. Он моргает, отводя глаза, а после нервно усмехается. — Мне воспринимать это как «ты мне нравишься»? — уточняет насмешливо, вдруг напрягшись от собственного вопроса. Хосок не размышляет ни секунды. — Скорее как «я чертовски в тебя влюблëн», — и улыбается пьяно и солнечно. Джин замирает, смотрит в такие близкие глаза напротив, и сердце сжимается в неверии и счастье. Господи, как же он этого ждал. А всë оказалось так близко — вот он, любимый, только руку протяни. И Джин, улыбнувшись, действительно тянется — за поцелуем. На полпути его губы встречают губы Хосока, и старший расслабленно выдыхает, блаженно прикрывая глаза. Этот поцелуй получается довольно неспешным. Двое медленно, почти лениво двигают губами, смакуя вкус друг друга. Руки одного обвиваются вокруг талии, другого — ложатся на плечи, притягивая ближе. Они никуда не торопятся, их действия размеренны и неторопливы. Поначалу. В один момент Хосок обнажает зубы, легко подцепляет и царапет джинову нижнюю губу. У Джина перехватывает дыхание, пальцы сжимаются на чужой рубашке до хруста, грозясь порвать, он коротко стонет на выдохе — и Хосока накрывает. Глухо рыкнув, младший сильнее впивается в его губы, стискивает пальцы на талии, впиваясь до сладкой боли. Джин ахает в поцелуй, ноги подкашиваются — но Хосок как чувствует, ловит под коленками, усаживает на стол, устраиваясь между ног. Целует рьяно, неистово, кусая губы, оттягивая их зубами, отчаянно, словно наконец дорвался до самого желанного, и от этого дышать невозможно, нереально просто. А когда получает разрешение — робко приоткрытые пухлые губы, да, Джин делает это! — погружает язык так быстро и изучает джинов рот так отчаянно, словно никогда этого больше не сможет. Джин и сам малость обезумел. Он ведëт руками вниз по хосоковой груди, дрожащими пальцами находит пуговицы, пытается расстегнуть, но вскоре бросает это дело — желание почувствовать младшего под пальцами сильнее — лезет прямо так. Хосок рычит негромко, наседает сильнее, весь прижимаясь к старшему, целует глубже, заставляя задыхаться. И Сокджин задыхается. Его руки зажаты между их телами, поглаживают Хосока под рубашкой пижамы, а его комплементарий целует его так отчаянно и так сильно, что кружится голова и дрожат колени, которые он сжимает на талии младшего так сильно, что останутся синяки. В один момент Хосок отстраняется, и Джин не сдерживает разочарованный стон. Хотя он задыхался, когда Хосок крал у него воздух минуту назад, именно сейчас, когда младший отстраняется от него, он странным образом чувствует, что лишился кислорода, что именно без поцелуев Хосока не сможет больше дышать. Он тянется назад, желая вновь соединить их губы, но Хосок удерживает его за плечо, а сам опускается ниже. И когда его губы длинным плавным движением проходятся по обнажëнной коже шеи, щекоча горячим дыханием, старший забывает все свои претензии, запрокинув голову и громко застонав. Младший тут же пользуется, припадает к открывшимся участкам, захватывает губами кожу, посасывает и покусывает мучительно хорошо. Джин стонет слишком громко, но больше не может сдерживаться. — Хосок, боже… — хнычет он, чем только больше раззадоривает. Младший ведëт по смуглой шее влажные дорожки, спускается ниже, широко вылизывая ключицы, добирается до сосков — и Джин выгибается, едва не вскрикивая, когда горячий влажный язык обводит твëрдую бусинку по кругу. — Что же ты творишь… — шипит старший, стискивая зубы, стараясь звучать раздражëнно, хотя пальцы уже сами зарылись Хосоку в волосы, притягивая ближе. Хосок прерывается, поднимает на старшего глаза — и от этого тëмного взгляда, смотрящего на него снизу вверх, у того всë внутри переворачивается. Но больше — от голоса, что выдыхает в ответ рычаще-хрипло: — То, что тебе нравится. И то, что давно хотел. И вновь припадает к груди. Сокджин стонет, едва успев закусить губу, чтобы заглушить слишком громкие звуки. Пальцы сжимаются в чужих волосах, он весь выгибается, запрокидывает голову назад, жмурится сильно от расходящихся волн удовольствия… А когда открывает, натыкается взглядом на огромный глаз камеры, висящей под потолком и направленный прямо на них. На Джина будто разом ушат воды выливают. Реальность возникает резко, бьëт сильно, как яркий свет по едва открывшимся после сна глазам. — Хоби, — Сокджин аккуратно трогает чужую напряжëнную спину, поглаживает, привлекая внимание. Младший отзывается смутным мычанием, что вибрацией проходится по сокджиновой коже. — Камера… Младшего, кажется, эта информация не впечатлила. — Прикрыл иллюзией, — отмахивается он, замерев лишь на секунду. Он уже готов снова жадно припасть к чужой коже, но старший останавливает его, положив руку на грудь. Хосок хмурится, поднимает непонимающий взгляд. — Хоби, — начинает мягко, извиняющеся заламывая брови и поджимая губы. — Я не смогу так. Давай не сегодня. Глаза младшего расширяются в испуге, но раньше, чем он скажет что-то, Сокджин успокаивает: — Нет, я хочу этого, и дело не в тебе. Я просто не смогу расслабиться, зная, что за стеной парни, а внизу персонал пялится в иллюзию, прекрасно зная, что под ней происходит. Ну и, — он опускает глаза, виновато краснея. — Я сегодня уже… На секунду Хосок непонимающе хмурится — а потом яркое, потрясëнное осознание расцветает на его лице. Он улыбается широко и так понимающе, что Джин пунцовеет опять. — О, так вот что ты в душе так долго делал. Какой у меня плохой хëн, — игриво тянет Хосок, с удовольствием наблюдая за смущением старшего. Он склоняется к самому уху, шепчет тихо: — Ты думал обо мне, когда делал это? Сокджин отворачивается, сжимает губы, но все-таки произносит тихое: — Да… Хосок едва не отпрыгивает, потрясëнно глядя на абсолютно смущëнного и потерянного Сокджина. Долгие мгновения младший просто стоит, беспомощно хватая воздух, пытаясь осознать услышанное. При мысли о старшем, ласкающем себя и стонущем, думающем в этот момент о нëм, в голове вспыхивает пожар, а в паху мучительно тянет. Кажется, теперь его очередь краснеть и задыхаться. — Вау, — произносит он наконец, усмехаясь с нервной весëлостью. Его голос, кажется, стал на тон пониже. — Это… Это было неожиданно… Честно. Джин не смотрит в глаза. — Замолчи. Хосок хихикает, но ловит на себе злой взгляд и поднимает руки в капитулирующем жесте. — Ладно-ладно, — говорит он примирительно, всë же усмехаясь. — Тогда спать? Сокджин смотрит удивлëнно, как будто не верит, хмурится подозрительно и спрашивает с осторожностью: — Всë нормально? Теперь удивляется уже Хосок. — Конечно, — заверяет, — а почему нет? Сокджин мнëтся. Его взгляд устремлëн куда-то вниз, примерно Хосоку в пах. Младший опускает глаза — и стыдливо прикрывается рукой. Чëрт, подстава. Не стоило думать о Сокджине в душе. — Да, порядок, — заверяет он. Усмехается неловко: — Просто мне, кажется, тоже нужно в душ, — Он смотрит на старшего, весело подмигивает, — подумать о тебе. Сокджин вспыхивает до самых кончиков ушей. Отворачивается, бурча злое и смущëнное «заткнись». А Хосок улыбается, он так чертовски пьян, хëн самое прекрасное и милое существо, что он когда-либо видел в своей жизни. Он протягивает руку и мягко обхватывает лицо Сокджина за подбородок, разворачивает так, чтобы он смотрел на него. Когда карие глаза поднимаются, встречаясь с его, он тянется вперëд, оставляя на губах старшего медленный целомудренный поцелуй. Тот отвечает, они двигают губами синхронно, прежде чем Хосок отстраняется и, подмигнув, направляется к двери. Сокджин следит за ним, словно завороженный. Когда за младшим закрывается дверь, он осознаëт себя сидящим на столе, в одном белье — именно таким он вернулся из душа. Он весь пылает, его тело тоже пылает, и лишь в области сосков остывает, охлаждая тело и стягивая кожу, хосокова слюна. Сокджин прикрывает глаза, выдыхает тяжело, стараясь успокоиться. Нельзя думать об этом сейчас, иначе он опять возбудится. Быстро накинув пижаму, Джин прячется в кровать, надеясь уснуть раньше, чем Хосок вернëтся из душа. Глаза слипаются. Слова на странице разбегаются в разные стороны, прыгают и ускользают от внимания, а яркий свет бьëт по глазам. Намджун упрямо смотрит в книгу, стискивая зубы. Что ж, будет ему уроком. Стоит высечь это правило у себя на лбу, чтобы видеть каждый раз, как смотрится в зеркало. Никогда больше. Не пускать. Ким Тэхëна. К Гуку в постель. Во всяком случае, не при нëм. И не при включëнных камерах. Господи, что у них за проблемы вечные с этим, почему они всегда о них забывают? За дверью слышится приглушëнный звук, и Намджун напрягается. Кто там опять? Если это Джин с Хосоком, то… Звук повторяется, на этот раз громче и отчëтливее. И нет, Намджуну не показалось, это определённо был протяжный стон Джин-хëна. Намджун стискивает зубы, раздражëнно закатывая глаза. Да что такое-то, а? Ему что, каждой сладкой парочке в этом доме повторить, что они здесь не одни? Он молчит уже про тонкие стены — перетерпит, ладно, — но камеры, камеры-то, ну твою мать! Как будто ему одному надо, чтобы вечно бдящие наблюдатели ничего лишнего не увидели! Он продолжает прислушиваться, но снаружи только тишина, и Джун решает, что даст старшим шанс решить всë самим, но если услышит ещë один звук, определëнно пойдëт разбираться. Какое-то время ничего не слышно, только тиканье часов на тумбочке рядом. Намджун решает, что ребята всë-таки оказались благоразумными, и мысленно ликует, откладывая книгу, собираясь спать — когда новый громкий протяжный стон заливается в уши острым соусом. Намджун стискивает зубы, вскакивая с кровати — и резко падает с глухим стуком, зацепившись за край одеяла. Закатывает глаза, подавляет в горле раздражëнный рык и глухие ругательства. Хаотично дëргает пятками, пытаясь сбросить покрывало. Со второго раза у него это получается, он поднимается на ноги и направляется к двери. Твою мать, он здесь рехнëтся скоро. Дурдом какой-то, а не отряд со сверхспособностями. Хорошо ещë, Юнги с Чимином ничего подобного не вытворяют, и на том спасибо. Правда, надолго ли это... В коридоре снова тихо, но Намджун не обольщается — он уже дал шанс этим обалдуям, теперь настала очередь вмешаться. Однако, когда он тяжëлыми шагами подходит к двери, из общей комнаты Джина и Хосока выскальзывает Хосок, едва не сбивая Джуна с ног. Ему требуется секунда, чтобы сфокусироваться. — О, Джун-а! — улыбается Хосок оживлëнно. — Тебе тоже в туалет приспичило? Намджун молча дëргает бровью. В туалет, ага. Он, конечно, не смотрел вниз, но при столкновении отчëтливо почувствовал кое-что интересное. — Да нет, — он неопределëнно ведëт плечом, будто не зная, что ответить. — Просто услышал шум и решил проверить. Вы потише там, что ли. Он ожидает, что Хосок смутится, испугается и начнëт оправдываться. Но вместо этого хëн улыбается так ярко и так счастливо, что Намджуну на секунду становится стыдно, что он его отчитал. — Да, я знаю. Прости за это, — он совершенно не выглядит виноватым. — Мы просто поговорили, больше не будем шуметь. Намджун, если честно, не знает, как реагировать. Он ожидал любой реакции, кроме, пожалуй, этой. И то, что ожидаемый сценарий не сработал, создал в его мозгу маленький сбой. В итоге он просто кивает и говорит: — Хорошо. И разворачивается, чтобы скрыться в своей комнате. Закрыв дверь, выдыхает тяжело и устало, возведя глаза к потолку. Боже, за что ему это всё?.. Когда Чимин чувствует себя достаточно успокоившимся, когда слëзы заканчиваются и остаëтся лишь тихо рвано вздыхать, он всë равно продолжает сидеть, держа в объятиях Юнги. Тот не отстраняется, не сопротивляется, мягко держит в руках, легко поглаживая. Чимин чувствует эти успокаивающие прикосновения, и ему становится стыдно — хëну столько всего пришлось пережить, а он, вместо того, чтобы поддержать, сам разрыдался. Чувство острого стыда заставляет его отстраниться. — Прости, — говорит он сконфуженно, вытирая остатки слëз из уголков глаз, — я должен был поддержать тебя, а сам… — Не извиняйся, — возражает Юнги. — Это хорошо, что ты можешь выразить свои чувства вот так, — он усмехается, отводя взгляд. — У меня это плохо получается. Но, — он на секунду задумывается, словно прислушивается к себе, — не уверен, но, кажется, мне легче. — Поднимает взгляд и, чуть помедлив, заканчивает: — Спасибо. Чимин застывает, а после улыбается радостно с нотками печали. — Я рад, если смог помочь тебе, хëн. Юнги смотрит на него, медленно кивает, не прерывая зрительного контакта. Приподнимает уголки губ робко, неуверенно, будто не помнит, как правильно нужно улыбаться. Чимин смотрит с нежностью, его сердце бьëтся в груди чуть быстрее, он рад, что Юнги стало лучше. — Готов пойти домой? — спрашивает мягко, всë ещë улыбаясь. На короткое мгновение на лице Юнги отражается испуг, улыбка исчезает, но вскоре он кивает, соглашаясь. — Тогда, — Чимин упирается руками в колени, решительно поднимаясь на ноги. Юнги смотрит на него снизу вверх, медленно моргая. Чимин не может не улыбаться, когда протягивает ему руку, — пойдëм? Юнги выглядит сомневающимся, но всë же поднимает руку, чтобы ухватиться ею за чужую ладонь. Чимин улыбается, помогая хëну встать. Он крепко сжимает его руку, ведя старшего прочь из тëмного коридора, полного всякого хлама и мусора, среди которого Юнги точно не место. Юнги идëт следом, Чимин иногда чувствует на себе его взгляд, а под пальцами — прохладную узловатую руку. Сердце всë ещë печëт от боли, глаза болят от пролитых эмоций, но тяжелые воспоминания, калейдоскопом проносящиеся под веками, больше не обжигают так сильно. Обжигающие капли стекают по спине к пояснице. Вода включена на полную, и шум воды забивается в уши белым паром. Но так даже лучше — никто не услышит лишнего шума. Хосок стискивает зубы и медленно процеживает воздух, сжимая головку члена, медленным тугим движением проходясь по длине. Мысль о том, что этим вечером Сокджин стоял в этом же душе и трогал себя, думая о нëм, делает возбуждение просто невыносимым, но Хосок не даëт себе быстрой разрядки, он хочет насладиться картинами, что воображение рисует под веками. Он представляет, как Сокджин долго мучает себя, представляя грязные картинки в голове, возбуждаясь, но не дотрагиваясь, пока не становится совсем невыносимо. Как он скользит рукой вниз, оглаживая себя, и как наконец сжимает твëрдую плоть, негромко застонав. Боже, эти стоны. Хосок тысячу раз представлял, как Сокджин будет стонать, извиваясь под ним. Как сам будет впитывать эти стоны и всхлипы своей кожей, пить их губами и хотеть ещë, как самый настоящий зависимый. Но реальность... Реальность оказалась куда лучше. Хосок вспоминает то, что произошло пять минут назад, как настоящий Сокджин стонал под ним, каким открытым и искренним он был, сжимая его коленями, сидя на столе — и фантазии вылетают из головы, не выдержав конкуренции с божественной реальностью. Хосок не выдерживает тоже,— движения становятся рванее, быстрее — он весь напрягается, концентрируется на этой картине, на доверчиво-отзывчивом Сокджине, сидящем перед ним на столе. Боже, хëн такой... Только представить, что они почти дошли до конца... Хосок едва не вскрикивает, сжимая зубы, когда оргазм настигает бурной волной, и ладонь оказывается запачкана спермой. Он выдыхает, обмякая, ненадолго припадая к холодному кафелю, а после смывая следы семени с рук и выключая воду. Когда он заходит в их комнату, свет погашен, а Содкжин лежит в своей кровати. Он как всегда выбрал свою любимую позу для сна: лëжа на боку и сжавшись в комочек, подтянув колени к груди. Он выглядит спящим, но Хосок замечает, что старший не поглаживает себя по плечам, как он всегда это делает, когда спит. Хосок улыбается. Невыразимая нежность заполняет его, когда он смотрит на старшего, ему хочется держать его и никогда не отпускать. И трудно поверить, что теперь ему это можно. Воспоминания вечера кажутся такими далëкими, хотя происходили буквально час или два назад, и чëрт, всему этому лучше быть реальностью, когда они проснутся. Хосок не сможет жить, если мозг просто его обманул. Он хочет убедиться, что всë это правда. Хочет проснуться, держа хëна в своих объятиях. Тогда он будет уверен, что это не сон. Решает для себя — и направляется к хëновой кровати. Когда Хосок возращается, Сокджин ещë не спит. Он слышит, как тихо закрывается за младшим дверь, как шуршит при ходьбе одежда, как он тихо дышит, снимая тапки и ставя их в углу у кровати. Он лежит и старается сохранять дыхание ровным, старается притвориться спящим. И вздрагивает, когда одеяло приподнимается, и тëплое тело прижимается к нему со спины, обнимая крепко, зарываясь носом в шею. — Я не буду приставать, обещаю, — шепчет Хосок приглушëнно. — Но разреши мне спать с тобой сегодня. Хочу знать, что всë это реально, когда проснусь. На самом деле Сокджину и в голову не пришло прогонять младшего. Объятия Хосока такие тëплые, и это, определëнно, одна из лучших вещей, что случалась с ним за последнее время. Кроме того, кажется, ему тоже это нужно. Нужно помнить утром, что произошедшее ночью не сон. Так что он кладëт свои руки поверх чужих, обвившихся вокруг его груди, успокаивающе поглаживает. — Конечно, — выдыхает тихо, прикрывая глаза. Они довольно быстро меняются местами: Чимин совершенно путается во всех этих поворотах, путает право и лево и нервничает, так что Юнги, крепче перехватив его руку, выступает вперëд и ведëт младшего по извивающимся змеëй коридорам. Юнги сосредоточен, идëт уверенно, и Чимин задаëтся вопросом... — Как у тебя получается? Юнги останавливается, оборачиваясь, смотрит вопросительно. — Получается что? Чимин едва не выпаливает "быть таким", но вовремя затыкает себя, ведëт плечом неопределённо, обводя взглядом пространство. — Ты так хорошо запомнил, куда идти... — А, это, — Юнги усмехается неловко, рукой тянется к шее, бросает взгляд будто бы извинительный. — Я не запомнил. Я просто чувствую людей, и иду по следу их эмоций. Чимин удивлëнно вскидывает брови. — Разве здесь ещë кто-то есть в такое время? Юнги смотрит на него, усмехается и коротко ведëт плечом. — Как видишь, — неуверенно улыбается он. И продолжает вести. Чимин молчит, удивлëнно переваривая информацию. Если честно, правдивый вариант оказался даже более интригующим, чем Чимин изначально думал. Поражает как и то, что Юнги чувствует людей на таком расстоянии, так и тот факт, что они всë ещë здесь есть. Но что им тут делать? Разве это не учебные классы? Кто может учиться здесь так поздно? Затем он вспоминает про спецотряды, проходящие здесь обучение в последнее время, и задумчиво поджимает губы. Да, возможно, это имеет смысл. Они доходят до конца коридора, и Юнги выпускает его руку из своей. Чимин почти чувствует разочарование от этого факта: рука Юнги согрелась в его ладони, еë было так приятно держать, и вообще идти со старшим за руку оказалось здорово. Но он проглатывает это чувство, и следует вперëд без руки старшего в своей. Они пробираются в общежитие почти как воришки, тихо закрывая дверь и крадясь по лестнице, стараясь никого не разбудить. Они останавливаются в коридоре, каждый напротив своей двери, и Чимин улыбается, шепчет тихое "Спокойной ночи". Юнги молча кивает в ответ. Чимин тянется к ручке, думая, как ляжет в кровать и уснëт после этого ужасно долгого дня, но перед этим переоденется и прокрадëтся мимо спящего Тэхëна... И тут его будто током ударяет. Тэхëн! — Юнги-хëн! — резко разворачиваясь, зовëт Чимин громким испуганным шëпотом. Почувствовав его состояние, старший замирает и оборачивается. Чимин на даëт себе передумать и выпаливает: — Можно сегодня переночевать у тебя? Он видит изумление на лице старшего и торопливо поясняет: — Там Тэхëн, а я поругался с ним, и не хочу видеть его завтра утром, — он складывает руки в умоляем жесте, — Пожалуйста, хëн, всего раз. Юнги смотрит на него, сканирует своим взглядом — и кивает, открывая перед младшим дверь. Чимин смотрит на старшего благодарным взглядом, шепчет полное чувств "спасибо" и юркает внутрь. Тьма комнаты в этот раз как будто бы не давит на него, словно повинуясь воле хозяина, спокойно принимает к себе нового обитателя. Чимин ступает, слепо озираясь после полутьмы коридора. Комната мало изменилась с утра, когда он вломился в неë без разрешения. Всë такая же пустая и голая, совершенно необжитая и до боли какая-то одинокая. Чимин не знает, можно ли применить такое определение к комнате, но вот к хозяину еë — точно да. Теперь он это понимает как никогда. — Извини, у меня нет для тебя сменной одежды, — слышит он тихое вместе с щелчком закрываемой двери. — Ты можешь спать в одежде или без, как хочешь. Кровать в твоëм распоряжении. — Что ты делаешь? — едва не вскрикивает Чимин, смотря, как старший начинает опускаться на ковëр. Юнги поднимает на него взгляд, хмурится непонимающе. — Ложусь. — На пол? — снова возмущается Чимин. — Хëн, зачем? Мы же можем спать вдвоëм. Юнги кидает быстрый взгляд на свою кровать, хмурится. — Она слишком маленькая, я могу задеть тебя во сне, — качает головой. — Не бойся, там, где я был, не было кровати, так что я привык. Говорит спокойно, кажется, не понимая, что лишь укрепляет этим решимость Чимина. Он уже ложится обратно, когда Чимин подскакивает к нему, хватая за руку, заставляя снова хмуриться. — Нет! Боже, нет, хëн! Ты не будешь спать на полу! — упрямо повторяет Чимин, поднимая хëна на ноги — старые воспоминания серыми хлопьями оседают в голове. Тот смотрит непонимающе, но подчиняется.— Либо мы спим на кровати вдвоëм, либо вдвоëм на полу — выбирай! — ставит ультиматум, хмуря брови и поджимая губы. Юнги моргает, явно в замешательстве. Чимин видит, как опасения на его лице борются с сомнениями. — Если я задену тебя... — Мне всë равно, — мотает головой Чимин. — Ты не будешь спать на полу! — повторяет упрямо. Юнги смотрит на него долго, будто выискивая что-то для себя. — Ты такой упрямец, Пак Чимин, — наконец вздыхает устало, явно сдаваясь. А Чимин улыбается победно и сияюще, берëт старшего за руку и тянет к кровати.