Звон январских бубенцов

Сотни бумаг, выписок, подшитых и неподшитых досье тонким слоем распределены по столу, белый свет, падающий с потолка, выбеливает их практически до снежного состояния, отчего чëрные буквы на них выделяются особенно ярко. Шихëк склоняется над ними всеми, замирает над столом, внимательным немигающим взглядом охватывает всю поверхность. Он делает сейчас именно то, что умеет прекрасно — анализирует, собирая информацию, раскладывая на составляющие, объединяет по группам, ищет закономерности. Раньше он думал, что способность, вручëнная ему, может анализировать лишь что-то одно, один процесс, одно явление. У него были годы, чтобы убедиться в обратном. Его мозг изъеден бессонницей, в висок клещами вцепилась головная боль, и сложно сосредоточиться, выудить нужное, но всë-таки, несмотря на это, он, кажется, видит… Да, есть что-то… Шихëк не вздрагивает, когда резкая трель звонка въедается в подкорку. Прошло уже полчаса — этого времени достаточно, чтобы аналитическая машина военного министерства нашла в делах жертв определëнные закономерности. Или их отсутсвие. Мужчина принимает звонок: — Как успехи? — говорит в трубку вместо приветствия. — Полковник Бан, — здороваются. — Анализ завершëн, и, — голос майора Ли замирает, он звучит сконфуженным, — боюсь, мы не… Но Шихëк уже знает. Он уже понял. — Никаких зацепок, верно? — подсказывает он. На той стороне с сожалением вздыхают: — Мне очень жаль, полковник. Связи нет, это абсолютно серые, обычные люди. Есть информация о родителях, месте рождения, образовании, в некоторых случаях — данные водительских прав, но в целом… Больше ничего. Они не пересекались между собой, нет ничего общего, любые совпадения — чистая случайность. Мне жаль, полковник, похоже, это… — Фоторобот? — Шихëк не даëт договорить. Собеседник ненадолго сбивается, а когда отвечает после недолгой паузы, голос его — концентрированное сожаление: — То же самое. Никаких совпадений по базам. Он никогда не попадал в поле зрения полиции или любых других служб, данных из частных клиник тоже нет, — он замолкает на секунду, после продолжает извиняющимся голосом: — Полковник Бан, я… — Я вас понял. Продолжайте искать. Он отключается, не прощаясь, тяжело опирается на письменный стол, сминая бумаги, бездумным взглядом буравя пространство. Краем сознания отмечает, что был достаточно груб, и стоило бы успокоить подопечного, но разум всë ещë занят анализом, вытесняя из поля зрения всë эмоциональное. Сцепив руки, Шихëк снова погружается в чертоги собственного сознания, где ответ так близко, остаëтся лишь облечь его в слова. В бумагах действительно ничего нет. Ни одной, даже косвеной связи, ни одной зацепки, ничего, что могло бы привлечь внимание. Никаких происшествий, нарушений правил, штрафов и повесток в суд. Как и сказал майор Ли, абсолютно серые, обычные законопослушные люди. В этом и суть. Именно эта серость, это отсутствие выдающегося является связью, главной линией, что объединяет всех жертв между собой. Каждое дело настолько идеальное, настолько чистое и причëсанное, что просто невозможно поверить, что человек, спрятанный за этими досье и бумажками, мог быть реален. Ни один из них будто не жил, не страдал, не болел, не попадал в неприятности. Не прогуливал школу, не сбегал из дома, не покупал тайком от родителей сигареты и алкоголь. Как будто они вообще не существовали. Такого просто не может быть. Не мог человек, прожив пятнадцать и больше лет, не оставить за собой никаких следов. Эта лощëная обезличенность, что у навороченной машины не вызвала подозрений, просто не могла быть настоящей. И выводы из всего этого напрашивались совершенно неутешительные. Шихëк вздыхает, трëт опухшее лицо ладонями. Поднимает взгляд на висящую под потолком камеру. Теперь находиться под еë немигающим взглядом с каждой секундой всë более тревожно. Он знает, что намеренно за ним никто не следит — по крайней мере сейчас, хотя теперь, после всего, ни о какой уверенности речи быть не может. Теперь ответ скорее да, чем нет. Но даже если нет, если он пока вне подозрений, каждая запись с камер сохраняется на сервере и перед отправкой в архив обрабатывается машиной, и кто знает, что настроенная людьми железка сочтëт в поведении полковника подозрительным. А она сочтëт, теперь он уверен. Где найти место без слежки? Где на него не будут вечно направлены ищущие взгляды камер? И есть ли смысл такое искать, если сообщить ценную информацию некому? Кому сейчас он может доверять? В голове почему-то сразу всплывает одно лицо, смуглое с большими миндалевидными глазами. Шихëк замирает поражëнно, ощущая, как в аналитический процесс в его голове примешивается нечто смутно эмоциональное при упоминании этой женщины, но тут же вытесняет это холодной логикой. И оказывается вынужден признать, что в эмоциональном решении неожиданно есть и рациональный смысл. Мужчина хмыкает. Он редко доверяет интуиции, но в этот раз она его не подвела. Шихëк поднимается из-за стола, оставляя все бумаги на месте, сдерживается, чтобы не бросить последний взгляд на камеру, и выходит. — Чима… — вливается бархатное в уши. Утро, как и чьë-то тело, наваливается Чимину на плечи всей своей неотвратимостью. На ухо шепчут текуче-соблазнительно, но от этого не менее раздражающе: — Вставай, Чим-Чим… Пора просыпаться. Чим-Чим в ответ на это лишь мычит невнятно, вяло возясь. Рука вслепую ищет одеяло, чтобы накрыться с головой, но кто-то предусмотрительно убрал его, и парень недовольно морщится, пытаясь продлить прекрасные сонные мгновения. — Почему ты не спишь? — бормочет сонно, носом уткнувшись в подушку, не в силах отбрыкаться от облепившего его руками и ногами тела. — Чудовище гиперактивное… Над ухом лишь усмехаются бархатисто-шершаво, за плечи мягко тормоша. — Вставай, булочка, на лекции пора, — зовут мягко, дыханием кожу щекочут. Чимин мычит, желая в этой подушке задохнуться. Так на пары точно идти не придëтся. — И с каких пор тебе дело до этого есть? — спрашивает раздражëнно-разочарованно. Он уже почти проснулся, просто из вредности тянет время. Сверху коварно усмехаются. — С таких, что ребята хотят вместе пойти. И пока все бу́дят друг друга и вяло ползут до душа, у тебя есть шанс разбудить нашего драгоценного Мин Юнги, — Чимин замирает, услышав знакомое имя. Друг как будто чувствует, ухмыляется слишком очевидно: — Конечно, если ты не хочешь, я могу… — Я пойду! — восклицает, не дав договорить. И тут же замирает, резко распахнув глаза, чувствуя, как вместе с ним замирает прижавшееся со спины тело, а сразу после — начинает мелко дрожать в приступе неконтролируемого смеха. Уши Чимина никогда так стремительно не краснели. — Боже, — всë ещë смеясь, хрипит над ним Тэхён, — Намджун был прав, работает безотказно, — Чимин хмурится, оборачиваясь. О чëм это он? Но друг отвечает ему лишь сияющим заговорщическим взглядом. — Ну, так ты проснулся, малыш Чим? Чимин закатывает глаза, выбирается из цепких объятий друга и садится в кровати. Можно подумать, у него теперь выбор есть. К удивлению Чимина, ребята действительно проснулись и действительно никуда не ушли: пока шëл до душа и обратно, из спальни Джина с Хосоком слышится уже знакомое переругивание и звонкий визг, комната Намджуна и макнэ радует грохотом и коротким чертыханием лидера. Есть что-то странное в этом: ждать друг друга утром, чтобы вместе пойти на лекции — и вместе с тем разве может быть иначе? Чимин удивлëн, как эта идея раньше никому не пришла в голову. За дверью в комнату Чонгука и Намджуна вновь раздаëтся грохот и вскрик, Чимин хихикает и, тихонько повернув ручку, заходит в другую дверь. Сердце замирает с тянущем предвкушении. В спальне Юнги темно и как будто в разы тише, словно стены сделаны из звукоизоляционного материала, Чимин прикрывает дверь, озираясь со странным чувством. Он отпускает ручку — гладкий метал скользит по коже — и медленно ступает по ковру к кровати. Юнги лежит неподвижно, кажется, он даже не шевелился с тех пор, как Чимин уложил его сюда вчера вечером, лишь грудная клетка поднимается в такт шуршащему поверхностному дыханию — вчерашнего мурчания не слышно, непонятно почему. На простом белом одеяле старший выделяется чëрной тенью, длинные нестриженные волосы разметались по подушке и тëмным ореолом обрамляют лицо. На фоне простыней Юнги оказывается не таким уж и бледным, Чимин бы скорее назвал это цветом сильно разбавленного молоком кофе. Он изучает мелкие неровности на коже, скользит взглядом на аккуратный нос, с него — на тонкие бледно-розовые губы, с которых тихое дыхание срывается, мимолëтное, едва осязаемое… Чимин выдыхает, быстро облизывая губы, он почему-то начинает нервничать сейчас. Ему достаточно лишь прикоснуться к старшему, чтобы разбудить его, но он не делает этого, склоняется ниже, разглядывает близко, почти не дыша. Такой красивый… Ему сейчас хочется дыхание чужое захватить, осязать всеми возможными способами, ощутить полностью. Он склоняется ниже, собственному порыву потакая, приоткрывает губы, с трепетным волнением готовый дыхание Юнги впитать — и с губ старшего срывается странный звук, напоминающий вчерашнее мурчание, и младший резко отстраняется, разом приходя в себя. Хëн под ним на кровати лежит, не проснувшийся, и даже не подозревает, как близок Чимин был к тому, чтобы поцеловать его. Боже, да что он творит вообще? — Хëн, — шепчет тихо, склоняясь низко-низко. Видит совсем рядом закрытые глаза, чувствует кожей прозрачное дыхание. Сглатывает тяжело, заставляет себя сосредоточиться. — Вставай, хëн. Юнги сопит, морщится во сне. Чимин улыбается с нежностью. Кончики пальцев покалывает и зудит, и он протягивает всë же руку, невесомо касаясь пальцем самого кончика маленького носа. Юнги глаза открывает сразу же. Моргает, фокусируясь на близком лице напротив, смотрит сонно, но уже щурится по-знакомому пронизывающе. Чимин улыбается. — Доброе утро, — почему-то шепчет всë ещë. — Нужно идти на лекции. Я постирал одежду, которую ты одолжил мне вчера, иди пока в душ, я принесу еë туда. Юнги моргает медленно, он, похоже, не до конца проснулся и в принципе слабо понимает, что от него хотят. Его глаза сужены и выглядят ещë меньше, чем обычно, и это так мило. Чимин улыбается снова, гладит старшего по плечу. — Давай, пора вставать, — он выпрямляется, смотрит на старшего, просит мягко: — Обязательно сходи в душ, это поможет проснуться. Юнги моргает медленно, но всë же садится в кровати, не сводя с Чимина внимательного задумчивого взгляда, а последний, улыбаясь с мягкой искренностью, кинув на старшего последний взгляд, выходит из комнаты. Утро начинается… Странно. Начиная с пробуждения, когда Юнги выводит из сна не привычное тревожно-паутинное чувство душной беспомощности, а мягкое, хлопково-мандариновое облако заботы, что распространилось от кончика носа по всему телу и заставило открыть глаза — и увидеть склонившегося критически близко Пака, что улыбается и говорит что-то тихо, продолжая эти мягкие мандариново-флоксовые чувства на него выливать. Юнги долго моргает, совершенно ничего не понимает, сосредоточиться может только на последних словах. Дальше всë становится только страннее. Когда он добирается до ванной, стараясь не сбивать случайно выпрыгивающие на пути стены, дверь открывается и наружу выходит исходящий клубами пара человек-иллюзия, Чон Хосок. Увидев Юнги, он почему-то расплывается в солнечно-приветливой улыбке, от которой разогретым асфальтом и крепким кофе пахнет ярко, и говорит радостно: — Доброе утро, хëн. Юнги совсем не знает, как на это реагировать. Поэтому делает так, как привык: хмыкает неопределённо, отводя взгляд, и отходит в сторону, пропуская Хосока дальше по коридору. Но на этом всë не заканчивается. Когда он, помывшись и переодевшись, — его комплект одежды лежал почему-то на стиральной машине, возможно, Чимин что-то говорил об этом, — выходит, его практически сразу ловит Чимин, а следом за ним — Ким Тэхëн. — Ну что, вы готовы? — спрашивает пространственник у Чимина, едва не подпрыгивая, распространяя вокруг себя лаймовое нетерпение. По радостным ноткам доверчивого ванилина, что повисают между этими двумя, Юнги понимает, что они вчера всë-таки поговорили. По телу одновременно от макушки до кончиков пальцев прокатывается облегчение наперегонки с подозрением. Если эти двое помирились, тогда почему?.. — Да, нам только куртки взять и обуться, — кивает дружелюбно Чимин. — Остальные уже снаружи? Тэхëн кивает. — Да, ждут нас. И тут он переводит взгляд на Юнги. Последний готовится к привычному горчичному всплеску неприязни — но пространственник вдруг улыбается по-доброму, складывая улыбку сердечком, говорит приветливо: — Доброе утро, хëн, — нотки гречневого мëда голосом щедро льëт. Юнги тупо моргает. Кивает автоматически, взгляд в пол утыкает. Тщетно ищет в дымке эмоций признаки злости, провожая взглядом сбегающего вниз по лестнице паренька. Всю дорогу до корпуса Чимин от Юнги не отходит. Чьë-то присутствие так близко, смутные переплетения призрачных неосязяемых чувств не раздражают, Юнги не ожидает этого и потому со смутным удивлением осознаëт, что успел привыкнуть к младшему в своëм личном пространстве, к руке, мягко сжимающей его руку в своей. Он этого не боится, а даже как будто ждëт, и это так непохоже на то, что он чувствовал до этого, что он чувствовал всегда, сколько себя помнит. Слишком странно это. Слишком непривычно. Что совсем непривычно — присутствие рядом Ким Тэхëна. Пространственник прилепился к Чимину с другой стороны, они с ним переговариваются о чëм-то, а присутствие Юнги в непосредственной близости Кима, судя по ванильно-пряным нотам спокойствия, совершенно не смущает. Рядом с Кимом пристроился Чон Чонгук. Он тоже встретил Юнги радостно сияющим взглядом, тоже улыбнулся счастливо, выливая ушат трепетного восхищения, будто Юнги божество какое-то. Мин снова кивает деревянно на приветствие, делает вид, что совершенно не сбит с толку. Он просто плывëт по течению, позволяет Чимину вести себя, на время просто отключаясь от происходящего. Рядом пристроились остальные, обрамив их компанию неровным полукругом. Человек-иллюзия и предсказатель идут за руки, от них исходит жасминово-малиновый уют. Разрушитель, Ким Намджун, тоже рядом, идëт, руки в карманах спрятав. Все они вокруг, совсем рядом, взгляды бросают плюшево-мягкие, принимающие, улыбаются чему-то про себя. Чувства парят вокруг, цветами на свету переливаясь, то одну вкусовую ноту добавляя, то другую. Юнги совсем ничего не понимает. А Чимин рядом идëт и счастьем так и пылает, словно всë так и должно быть. Вот только не должно. На третьем этаже учебного корпуса внезапно шумно. Шумно и людно. Чимин, да и остальные ребята наверняка тоже, с изумлением обнаруживает, что коридоры заполнены ребятами в военной форме. При их появлении гул волнообразно затихает, и те, что ближе, едва не одновременно поворачивают головы в их стороны. Чимин подавляет желание вздрогнуть. — Это крипово, — сквозь зубы шепчет рядом Хосок. — Почему они пялятся? — Без понятия, — так же отвечает Намджун, по лидерской привычке стараясь держать при этом дружелюбную улыбку. — Ведите себя прилично, умоля… — Всем привет! — громко здоровается, размахивая свободной рукой, Ким Тэхëн, расплëскивая по округе своë крайнее жизнелюбие. — Я Тэхëн, а вы те самые крутые ребята, которые у нас обучение проходят? Приятно познакомиться! Намджун тихо, но выразительно выдыхает. Чимин готов последовать его примеру: благодаря другу он слишком часто ощущает на собственной шкуре значение понятия «испанский стыд». Но сейчас это хотя бы чувствует не он один. Однако, стоит отдать должное Тэхëну и его дружелюбию, такое привествие имеет эффект: толпа как будто приходит в себя, парни в форме одëргивают друг друга, начиная заниматься своими делами. Украдкой поглядывать на них не перестают, но хотя бы возобновляются негромкие разговоры, и это рассеивает впечатление, словно каждый в этом коридоре следит за ними. Чимин выдыхает облегчëнно, только теперь замечая, как напряжены плечи, и усилием воли расслабляя их. Он чувствует взгляд и оборачивается, чтобы ответить старшему обнадëживающей улыбкой. Правда, тут нет ничего такого, он и сам не понимает, почему занервничал вдруг. Их компания пристраивается с краю, по молчаливому соглашению все они стремятся находиться рядом. Проходит минут пятнадцать тягучей тишины, во время которой каждый пытается заняться своим делом, с переменным успехом каждому из них удаëтся на пару минут залипнуть в телефоне или почитать книгу, но в остальное время все они просто стоят и смотрят в стену, старательно избегая периодически бросаемых в их сторону любопытных взглядов. Юнги больше всех похож на человека, которому плевать на происходящее: взглянувший со стороны человек увидел бы парня, индифферентно уставившегося в стену напротив. Но Чимин, знающий чуть больше, замечает, как стиснуты челюсти и как с каждой секундой тяжелеет этот индиффирентный взгляд. В тот момент, когда, кажется, каждому из них присутствие в этой толпе становится невыносимо, по коридору размеренным стуком прокатываются неторопливые шаги. Все замирают, обернувшись в ту сторону, и когда из-за поворота появляется аккуратный силуэт профессора Чхве, Чимин испытывает небывалый прилив облегчения, и он знает, что остальные в разной степени испытали то же. Кажется, никогда ещë они так не радовались появлению преподавательницы истории. Профессор Чхве же, дойдя до них, на секунду останавливается рядом, бросает цепкий взгляд из-под овальных очков, пробежавшись по каждому, то ли пересчитывая, то ли сканируя, после чего бросает короткое «пойдëмте» — и все были как никогда рады этому приказу. Когда они следом за преподавательницей забиваются в небольшой класс, наконец скрываясь от взглядов по меньшей мере сотни глаз, Чимин на секунду теряется: одновременно с облегчением от исчезнувшего внимания наваливается беспокойство по более насущному вопросу. Куда ему сесть? Он вроде сидит вместе с Юнги, но ведь они помирились с Тэ, и… Клубок переживаний на его лице видят и чувствуют одновременно два человека. Рука одного легко выскальзывает из захвата, а другой, широким жестом заграбастав в объятия Чимина и Юнги, не дав последнему отстраниться, уверенно толкает их к задней парте, попутно, видимо, успев дать сигнал кролику-макнэ следовать за ним. Всë происходит очень быстро, и вот уже Чимин сидит на задней парте рядом с Юнги, впереди пристроился Тэхëн, рядом с ним — конечно же, Чонгук. И даже среагировать у Чимина никак не получается, потому что следом заговаривает профессор Чхве. — Итак, — начинает она негромко. После звонящего металлом голоса их нового инструктора голос профессора звучит как будто даже мягко, но при этом с какой-то такой интонацией, что невольно заставляет собраться и прислушаться: — С этого дня мы переходим к изучению современной истории. Меня попросили особенно подробно остановиться на этом блоке, и я жду от вас предельного внимания. Чимин от серьëзности даже подбирается, садясь прямее. Звучит очень волнительно, неужели наконец… — Сегодняшняя тема: «Эпоха Чосон и еë влияние на становление современной корейской системы управления»… Юнги поворачивается к Чимину, внимательно изучая застывшее лицо. Видимо, разочарование младшего было в прямом смысле ощутимым. Да, он разочарован. В этот раз он даже не будет этого отрицать. Метель бушует, закручивая вихрями невесомые хлопья снега. Сквозь молочно-туманную пелену размытыми пятнами просвечивают жëлтые огни фонарей, словно маленькие луны на облачном небе. Однотипные блоки зданий-коробок то выныривают, то снова тонут в бушующем море ветра и снега. Игнес Берга тихо вздыхает, коротко постучав ногтëм по стеклу. Эта страна, куда она оказалась загнана волей начальства (а само начальство прижало к ногтю его начальство, тут не шутки, тут мировая безопасность под вопросом), так разительно отличалась от Америки, и тем более — от Мьянмы, родины, от которой у неë не осталось ничего, лишь кровоточащий шрам из воспоминаний о доме в трущобах, страха за отца и боязни преследований. Даже имени у неë больше нет, нет Вин Мо Сейн, она сгорела вместе с бедным домиком и прежней жизнью, а из этой маленькой тлеющей горстки родилась Игнес Берга, женщина без прошлого, которая ни о чëм не жалеет. Нет, ей не грустно. Нет смысла грустить, если ты выжила. Телефон мягко вибрирует в руке, сообщая о вызове. Женщина переводит на него взгляд, — как чувствовала, держала при себе, — принимает выхов и подносит трубку к уху. — Я слушаю. — Игнес, — шуршит хрипловатый голос в трубку. Смольные брови взлетают вверх, владелец голоса узнаëтся в секунду, несмотря на очевидное завывание ветра в динамике. С чего ему звонить в такое время? — Вы заняты сейчас? — Нет, — отвечает, отойдя от окна, автоматически подмечая время на простых настенных часах. Начало восьмого утра. Слишком рано для звонков. — Что-то срочное, полковник Бан? На секунду повисает короткая пауза, в которой нерешительность собеседника острой иголкой в тишину впивается. — Можете выйти? — спрашивают осторожно, словно заранее ожидая услышать отказ. — Я хотел обсудить… кое-что важное… Неожиданная просьба поднимает внутри волну тревожного беспокойства, у неë уходит несколько секунд, чтобы подключить рассудок. Куратор Бан должен быть на задании, расследовать эти странные дела. Он мог бы позвонить, если дело касалось его подопечных, и обсудить всë по связи. Но он здесь, и просит о личной встрече. А значит причина должна быть серьëзной. Даже если она пока еë не знает. — Хорошо, — говорит после паузы, сразу направялясь к шкафу за пальто. — Где вы будете? На той стороне выдыхают негромко, почти неслышно, но она моментально улавливает облегчение. — Я жду вас у входа. Игнес замирает, недоверчиво-удивлëнно вскинув брови. Получается, всë это время он был здесь? Прошёл к еë корпусу, хотя даже не был уверен, что она согласится? Должно быть, дело действительно серьëзное. Надев пальто, она выскальзывает за дверь и быстро направляется к выходу по пустому голому коридору. Тут нет ничего лишнего, лишь безликие двери друг напротив друга. Это место не предназначено для того, чтобы его воспринимали как дом. Она и не воспринимает. Толкнув железную дверь, Игнес оказывается на улице. Буйный ветер мгновенно взметает смольные волосы, треплет остервенело, норовя оторвать — площадка перед корпусом огорожена лишь железными перилами и открыта всем ветрам. Взгляд сразу же цепляет запорошенную снегом сгорбленную фигуру в чëрном пальто. Руки глубоко засунуты в карманы, а на осунувшемся лице тяжелые мысли невооружëнным взглядом заметить можно. Шихëк резко оборачивается, на круглом лице отражается узнавание вместе с облегчением. Он даже пытается улыбнуться уголками губ. Получается плохо, усталость в глазах даже тревожные мысли не перекрывают. Игнес шагает к нему, преодолевая сопротивление ветра, что, кажется, не хочет, чтобы эти двое встретились. — А вы рисковый, — вместо приветствия говорит она, перекрикивая порывы ветра. — Ждали здесь, хотя я могла отказаться. Она бы не отказалась. Но взгляд этого человека такой усталый и печальный, что ей хочется его расшевелить. И, судя по тому, как чуть меняется выражение на лице мужчины, как уже гораздо искреннее и мягче улыбаются губы, ей это удаëтся. — Но вы не отказались, — замечает он в ответ. — Надеюсь, не слишком отвлëк вас, — Игнес хочет покачать головой, но не может отвести взгляд от лица напротив. И отмирает лишь в момент, когда полковник Бан предлагает: — Пройдëмся немного? Игнес моргает, затем кивает чуть запоздало. — Конечно. Шихëк снова улыбается ей, затем разворачивается неторопливо и спускается по короткой лестнице вниз, его ботинки сразу же утопают в снегу, стоит ему ступить на дорожку. Разворачивается, дожидаясь, пока Игнес спустится следом, и медленно направляется прочь от жилых блоков. Игнес идëт следом, постоянно присматриваясь к своему спутнику. Что-то новое ощущает она в нëм сейчас, какое-то напряжение, которого раньше не было. Она не подаëт виду, но ясно видит, как цепкий взгляд, скрытый за праздным любопытством, скользит по округе, пронзая вниманием мглистую бурю. Некоторое время они идут в тишине под хруст сухого снега под ногами и завывания ветра, что несëт в лицо жалящий снег. — Мальчики в порядке? — спрашивает вдруг Шихëк в сторону, заставляя женщину обернуться и на несколько секунд замереть, обрабатывая в голове иностранные слова. Когда же смысл доходит до неë, она удивлëнно вскидывает брови. Не может быть, чтобы Шихëк позвал на только ради этого. Что-то здесь не так. Разве только... — В абсолютном. Да и что с ними может здесь случится? — отвечает беспечно, снова бросая на собеседника внимательный взгляд. Мужчина усмехается так, словно ждал такого ответа. Он смотрит наверх, ловит открытым лицом снежинки. — И правда, — соглашается он, но внутренняя собранность его не исчезает. Напротив, Игнес видит, как напряглись руки в глубоких карманах пальто. — Простите мне это, я слишком к ним привязан, потому нервничаю так сильно, — он усмехается сам себе, волосы на затылке рукой взъерошивает. Игнес кивает, не сводя взгляда с лица напротив. Может, ей всë-таки кажется, и ничего серьëзного здесь нет? Может, он просто решил проведать подопечных? Игнес хочется, чтобы было так. Но интуиция подсказывает, что здесь явно что-то есть: беспокойство, как сонный дракон, просыпается и медленно разворачивается внутри жгучими кольцами. За годы своей жизни она научилась доверять интуиции. — Это нормально, — кивает она, следуя за собеседником шаг в шаг. — Они вам как дети, конечно, вы скучаете без них. Шихëк вздыхает, и в этом звуке угадывается тщательно взвешенная смесь грусти, беспокойства и досады на себя. Игнес не распознала бы, если бы ей самой не приходилось так делать много раз. — Пожалуй, — будто нехотя, и секунду колеблется, прежде чем спросить: — В таком случае, полагаю, вы отнесëтесь с пониманием, если я попрошу вас присмотреть за ними? — на лице появляется смущëнная улыбка, но взгляд — это взгляд ястреба. — Не хочу, чтобы связались с плохой компанией. Игнес кивает, смотрит внимательно. Беспокойство не отпускает, чувствуется за этой просьбой что-то невысказанное, что-то опасное и даже глобальное. Что за плохую компанию он имеет в виду? Неужели чего-то можно опасаться в закрытой и охраняемой по всему периметру военной базе? Она уже готова спросить — но трель чужого телефона заставляет отпрянуть, словно еë на мгновение обожгли током. Мужчина же даже не вздрагивает, замирает на месте, — Игнес останавливается рядом, — с мрачной решимостью достаëт телефон и прикладывает к уху. — Я слушаю, — голос его моментально тяжелеет, и это невозможно не заметить. В трубке что-то торопливо частят на корейском, Игнес не может разобрать ни слова, но безошибочно угадывает общий тревожно-взволнованный настрой говорящего. Бан Шихëк остаëтся непоколебим. Во всяком случае, внешне так кажется. — Я понял, — бросает в трубку. — Ждите меня у ворот, я скоро буду. Он сбрасывает звонок, поднимает на Игнес взгляд — она подавляет дрожь от того мрака, что таится в них, — и говорит только: — До встречи. Надеюсь, могу рассчитывать на вас. Он дожидается запоздалого кивка и, поклонившись, уходит прочь по сухому хрустящему снегу. Игнес провожает взглядом сгорбленную фигуру. Ветер завывает горько среди домов-коробок.