Звон январских бубенцов

Когда Юнги проходит по коридору, Чимин чувствует. Волна ужаса прокатывается по телу, с кончиков пальцев подбираясь к позвоночнику и от него к затылку, сосредотачиваясь где-то в сердцевине мозга, вспышкой врывается в сознание ошибкой прошлого, возвращая тягучее и невыносимое чувство вины. Чимин резко оборачивается на стену, за которой в эту секунду, должно быть, проходит Юнги. Кажется он почти видит его медленно бредущую сгорбленную фигуру. Краем сознания он отмечает, что Тэхëн с Чонгуком за партой впереди замолкают, прекращая миловаться, и замолкают, напряжëнно поднимают головы, напрягшись телами, все остальные в классе. Слышит, как запинается и замолкает профессор Кан, и класс погружается в тревожное молчание. Похоже, это коснулось всех. Тревожные минуты тянутся пыткой для всех присутствующих, Чимин контролирует дыхание, стараясь таким образом успокоить заколотившееся сердце. Он считает по себя удары — тук-тук-тук, тук-тук-тук, — пока в один момент тяжëлая тишина не начинает отступать, оттаявшим льдом медленно стекая по плечам вниз, смывая собой страшные эмоции. Всë закончилось. Чимин сглатывает, обращает взгляд к двери. Пальцы стискиваются в беспомощном жесте. Юнги… Тэхëн поворачивается к нему, и Чимин переводит на друга беспомощный, практически умоляющий взгляд. Тот поджимает губы, медленно качает головой. Чимин сводит брови и отворачивается, он и сам понимает, что кидаться за старшим сейчас плохая идея, он ведь совершенно не представляет, что делать, чем помочь. Но маленькая часть внутри него вопит о том, что нужно подняться прямо сейчас и догнать его, остановить, успокоить, обнять — сделать всë, чтобы стало легче. И эта маленькая часть внезапно оказывается невероятно сильна, настолько, что Чимин, сжав кулаки и решительно вздохнув, подрывается с места… Дверь в аудиторию распахивается так внезапно и так резко, что Чимин вздрагивает. Взгляд мечется к выходу, чтобы обнаружить там их инструктора по боевой подготовке. Игнес Берга выглядит растрëпанной, оглушëнной и совершенно потерянной, в общем, так… Так, словно попала под воздействие способности Юнги. Инструктор обводит их тяжëлым взглядом — кажется, после их последнего общения в нëм добавилось свинца. Чимин не может еë за это винить. — Профессор Кан, — медленно начинает она, переведя взгляд с Хосока и Сокджина на замершего у доски профессора, — позвольте, я заберу у вас эту группу. Они мне очень нужны, — Чимин не знает, хочет ли он понимать, какой смысл кроется за этими вкрадчивым словами. — Я… — слышится нервный, задрожавший голос профессора. Мужчина тянется к лицу, подрагивающей рукой снимает, затем вновь водружает на нос очки. Чимин смотрит с сочувствием, он понимает. — Д-да, пожалуйста. Мы всë равно уже заканчивали. Игнес Берга кивает. Ребята молчат. Никто не говорит, что от лекции прошло не больше десяти минут. Под внимательным взглядом мужчина спешно стирает с доски, дергаными движениями собирает со стола записи и ноутбук и едва не бегом покидает аудиторию. Игнес закрывает за ним дверь. Воцаряется тишина. — Сядь, — звучит требовательное. Чимин стоит в прострации, пока не ловит на себе взгляд Тэхëна, развернувшегося и пытающегося молчаливо передать ему какое-то послание, — и тогда вздрагивает, понимая, что обращаются к нему. Он поспешно садится, неприятно и ломко скрипнув по паркету стулом. Игнес наблюдает за этим отстранëнным взглядом, удовлетворëнно кивает и направляется к столу. Когда сильные руки упираются в столешницу, а взгляд тяжëлым катком снова проходится по присутствующим, Чимин понимает: предстоящий разговор будет важным и совершенно точно не весëлым. И это абсолютно точно касается инцидента с Юнги. — Итак, — начинает она, задерживая взгляд то на одном человеке, то на другом, — кажется, настала очередь задавать вопросы. Там, — она кивком указывает в сторону коридора, не сводя с ребят пытливого взгляда, — была не драка, верно? И вы все здесь совсем не просто детки, я права? В груди Чимина с гулом ударяется сердце. Но не от тревоги, а от странного, щекочущего восприятие, маячащего на границе осознания: что-то ему в этом знакомо. Будто что-то такое случалось уже… А ещë — от непонимания. «Не просто детки»? Что она имеет в виду? Неужели она не в курсе, что за отряд обучает? «Не просто драка»? Она что, не знает?.. В настороженной тишине он смотрит, как переглядываются ребята между собой. Тэхëн ненадолго оборачивается, и в его глазах Чимин видит тот же вопрос, что, он уверен, читается и в его собственных: — Вы не знаете, кто мы? — только осторожность и официальность тона, с которым произнесены эти слова, дают Чимину понять, что его мысль была озвучена кем-то вслух. Его взгляд обращается к Сокджину, кажется, одновременно со взглядом их инструктора. Игнес переводит на старшего тяжëлый взгляд, смотрит долго и внимательно, словно взвешивая в уме слова. — Знаю, — отвечает наконец. — Но, очевидно, недостаточно. Поэтому, — снова обводит всех взглядом, — всë ещë жду ответов. Какие-то короткие секунды ребята переглядываются между собой. Чимин видит, как переглядываются Хосок с Сокджином, после чего старший, сложив руки в замок, начинает нерешительно: — Ну… Едва пробившиеся робкие интонации прерывает громкое и весьма красноречивое покашливание. Чимин чуть вздрагивает, как и остальные, и вместе с другими обращает взгляд на их лидера. Должны быть веские причины, чтобы Намджун так громко привлëк к себе внимание. — Прошу прещения, дайте нам минуту, — вежливо склонив голову, извиняется лидер, после чего негромко зовëт: – Хосок-хëн. Едва только он произносит, как взгляд Хоби обращается а нему. Лидер смотрит старшему в глаза и указывает взглядом куда-то в сторону стены. Чимин с непониманием смотрит в том направлении и возвращается взглядом к лидеру. Что тот имеет в виду? Что за скрытность? Но Хосок, едва взглянув, тут же понимающе кивает. Он отворачивается и на секунду замирает, и затем Чимин чувствует, как кожи касается лëгкий ветерок, а следом уши на секунду словно закладывает ватой. Такое он уже ощущал однажды: когда Хосок скрывал их под иллюзией от камер. Едва только он понимает это, Хосок чуть оборачивается к лидеру и коротко кивает. Намджун благодарно приподнимает уголки губ и обращает взгляд к женщине, моментально серьëзнеет. — Теперь можем говорить. Что вы хотите знать? — спрашивает за всех. У Чимина мурашки по коже от того, как ровно и спокойно звучат слова Намджуна. Он не паникует, не волнуется, он всë держит под контролем. В этот момент ясно чувствуется: он лидер, и он на своей территории. Чимин замечает, как коротко вздëргивает бровью их инструктор — ей явно непривычно такое обращение от кого-то ниже по званию, от, по сути, своего подчинëнного. И всë же желание получить ответы явно сильнее гордости, и Игнес, несколько секунд поизучав взглядом Джуна, переводит глаза на Хосока. — Неплохо. Звуки? — коротко уточняет она. Хосок впереди замирает настороженно, а после отвечает, чуть качнув головой: — Иллюзии, — неуверенно, точно не знает, может и нужно ли это говорить. Ингес замирает. Несколько секунд смотрит в упор, затем моргает и выпрямляется с шумным вдохом, складывая руки на груди. — Я правильно понимаю, — медленно заговаривает, осматривая взглядом класс, на несколько секунд задерживаясь на каждом лице, — что каждый в вашей компании такой же одарëнный? Ребята кивают поразительно синхронно. Чимин смотрит на них, затем на Игнес Берга, а из головы не пропадает красным светом горящий вопрос. Почему она ничего не знает? — Что ж, — хмыкает женщина со странной интонацией в голосе. — Теперь многое становится на свои места… Может быть, думает Чимин, для вас всë и ясно, но вот нам — точно нет. Подопечные Шихëка замерли каждый на своих местах, взгляд Игнес перетекает с одного на другого, подмечая разные степени замешательства и нерешительности на лицах. Пожалуй, из них только лидер спокоен более чем полностью. Кажется, он один в курсе ситуации. Либо очень хорошо делает вид. Впрочем, нельзя сказать, что Игнес лучше. Все еë слова сейчас — не более чем бравада. Ведь оказывается, что ничерта она не знает ни о них, ни об этой базе, ни даже о собственной роли здесь. В голове с громкими щелчками сходятся тысячи деталей сложного паззла, а понимания от этого не прибавляется. Однако в еë случае замешательство принимает другую форму, другой окрас и оформляется в один вполне конкретный вопрос. Неужели она настолько глупа, раз позволила так долго держать себя в неведении? Она хорошо чувствует скрытность. За годы в бегах, проведëнные в страхе и паранойе, у неë накопился определëнный опыт, так что она привыкла считать, — вполне обоснованно, — что легко определяет моменты, когда от неë что-то скрывают или недоговаривают. Врождëнная интуиция вкупе с отточенным чутьëм, обычно и позволяли ей легко обнаруживать ложь и недомолвки, а за счëт этого — избегать либо же в крайнем случае хорошо справляться с трудностями. Но это обычно. А она всë понять не могла, почему все предчувствия раз за разом дают сбой. Почему иногда вдруг чувствует себя незащищëнной на строго охраняемой военной базе или чувствует необоснованную напряжëнность некоторых сотрудников. Раньше она бы объяснила всë сменой часовых поясов, другой культурой, банальной усталостью, да чем угодно ещë. Ей бы и в голову не пришло истинное положение вещей. Что она имеет дело не совсем с людьми. Зато теперь понятна та горячечная срочность, с которой еë сюда отправили. И почему о тренировке корейских войск особого назначения было объявлено во всеуслышание на общем собрании, а об этих экземплярах — шёпотом, лично и за закрытыми дверями. И при чëм здесь вопрос мировой безопасности — тоже интуитивно понятно. А она, наивная, тогда подумала, что это какие-нибудь сынки корейских бизнесменов или высокопоставленных военных, что с детства всë на блюде получали, зажравшиеся и наглые, как стая собак. В голове тогда ещë мелькнуло саркастисное сравнение с собственной полузабытой родиной. И робкий лепет полковника Бана тогда еë только утвердил в собственных выводах. А всë, оказывается, совершенно иначе. И получается, что отправляли Игнес в первую очередь к ним, этим детям, чьи разномастные макушки сейчас торчат над партами, а глаза смотрят на неë в ожидании. Детям, каждый из которых — мощное, опасное оружие, тайну существования которого охраняют сильнее, чем семью президента. Инетересно, сколько вообще людей знают правду? Найдëтся ли в этом комплексе десяток человек, которые знают, с чем они находятся рядом? Наивные, они даже не подозревают, что живут с бомбой, способной разорваться в любой момент. Ирония в том, что и Игнес была такой же. Пока еë снарядом не задело по касательной. Игнес старается сдержаться, но при всех усилиях с уголка губ всë же срывается задушенный смешок. Однако и влипла она в историю. Взгляд возвращается к молодым людям, сидящим за партами. Скользит по внимательным глазам, напряжëнным лицам... Вот оно — величайшее оружие, о котором мечтает каждый правитель. Подумать только... Молодые же ещë совсем… Сердце сжимается в странном, незнакомом чувстве, пока Игнес снова обводит взглядом класс. Останавливается сначала на одном лице, затем на другом, вглядывается в зажëванную губу одного, в нервно сцепленные пальцы второго, как то и дело закусывает ноготь на большом пальце третий. Смотрит и повторяет про себя: «Они оружие, они оружие, они оружие…» Глаза захлопываются резко, будто дверь перед самым носом, обрывая мозг на пути к зрительному восприятию. Игнес втягивает воздух, считает до десяти, а когда открывает глаза — видит всë те же лица, те же вопросы, витающие в воздухе и читающиеся в глазах шестерых несмышлëных детей. Игнес усмехается глухо. Она должна была стать им тренером, еë начальство рассчитывало на это. Она не должна была привязываться. Да и с еë характером и прошлым опытом было так мало шансов, что она перестанет воспринимать это как задачу и проникнется к обучаемым какими-либо чувствами. Вся еë персона идеально подходит для этого. Они — еë работа, еë задание, и это еë более чем устраивало. Раньше. — Идите поешьте, — произносит спокойно, смотрит чуть печально, впервые за долгие годы в металл собственного голоса мягкости добавляя. — Отсидите последнюю лекцию и на сегодня можете быть свободны. Ребята все как один распахивают глаза непонимающе, в сомнением переглядываются, и Игнес, усмехнувшись, направляется к двери. Дети, кто же они ещë. — Постарайтесь не разнести ничего к концу дня, — бросает нейтрально-саркастичное, скрываясь за дверью. Прикрыв еë, секунду стоит, тупо смотря на тëплое дерево под пальцами, а после, глухо и коротко рассмеявшись, прислоняется к двери лбом. Выдыхает полуизмученно-полугорестно. Всë хорошо, просто мозг немного коротнуло. Господи, что она делает?.. В таких историях интуиция обычно говорит ей хватать вещи и садиться на ближайший самолëт. Без альтернатив, без сомнений или промедлений: опыт прошлой жизни вымарал из сознания заботу и привязанность, приучил думать в первую очередь о собственной шкуре, если вдруг почуешь смутную дымку неприятностей. Здесь эта дымка даже не смутная — это чертов громадный смог, повисший над тихим на первый взгляд военным городком. И интуиция даже не говорит, она кричит голосом баньши. Слушает ли Игнес еë? Конечно нет. Вместо того, чтобы сорваться прямо сейчас в свою одиночную комнатку, перевернуть вверх дном находящийся там минимум мебели и побросать вещи в чемодан, а после, наорав матом на начальника в трубке, покинуть Южную Корею, она лишь вздыхает, отталкивается от двери и идëт по коридору медленно, в голове прикидывая, где найти последнего, самого проблемного ребёнка. Потому что, если интуиция еë не обманывает, именно наличие этого ребëнка еë начальник скрыл за мягким эвфемизмом «вопрос мировой безопасности»… Слушая эхо собственных шагов, разносяшихся по пустым коридорам, Игнес фыркает собственной глупости. Да уж, она конкретно так влипла. Ни звука. Темнота обступает, укутывает тëплыми мягкими объятиями. Пытается дать успокоение, утешить, защитить — но так вышло, что спрятавшийся в ней принять еë заботу не готов. В голове пусто. Впервые за последнюю неделю туда не врываются сотни чужих чувств и мыслей, разум не заполняется до краëв безумием цветов, вкусов и запахов. Ничего нет здесь. Ничего он не чувствует. И всë-таки кое-что остаëтся. Одна эмоция давит на плечи и стискивает тугим корсетом грудь. Существование еë мучительно невыносимо и вместе с тем упоительно больно. И от неë не избавиться так же, как от остальных — она идëт изнутри. Горечь. Болючая горечь. Горькая боль. Юнги не гонит еë — это меньшее, что он заслужил. Такова плата за причинëнные другим страдания. Ему так ненавистна мысль об этом, ненавистен он сам, неспособный управлять этим, не справившийся, потерявший контроль. Почему он такой? Почему не может быть нормальным? Для чего он существует, если не может даже контролировать то, что ему дали? Зачем вообще он нужен? Почему его не уничтожили? Лучше бы его избили, лучше бы эта сила досталась кому-то другому, лучше бы… Лучше бы его не существовало. Тогда бы не было этого тягучего кошмара. Ничего бы этого не было тогда. Он притягивает к себе колени и, положив на них голову, измождëнно прикрывает глаза. Он хочет, чтобы всë это закончилось. Чтобы он мог хотя бы секунду не думать ни о чëм. Голова гудит, набитая тысячей тяжëлых мыслей. В классе царит непривычная тишина. После обеда все немного оживились, но даже так все сохраняют зыбкое тревожное спокойствие, которое копни — и наружу полезут, точно черви, безумное множество мыслей. И каждый из них сейчас плавает в ворохе собственных оцепенелых метаний, Чонгук видит это по Намджуну, что вместо раскрытой книги смотрит куда-то в пол, по Хосоку с Джином, обычно самыми шумными, а теперь затихшими и друг к другу прижавшимся, как два брошенных щенка. Чонгук и сам не лучше. Он отвлекает себя изо всех сил, но уже полчаса не может выкинуть из головы ту ситуацию в старшей школе. Казалось бы, год прошëл, он был уверен, что пережил, но вот мимо прошëл Юнги — и всë вернулось с новой силой, те же стыд и страх, словно ему снова семнадцать. Будто наяву все эти классы, школьный коридор, толпа смеющихся подростков — которые уже в следующую секунду будут кричать от ужаса, разбегаясь в стороны. Чонгук прикрывает глаза, выравнивая дыхание и уводя взгляд в сторону, праздно осматривая класс, будто действительно рассчитывая найти в нëм что-нибудь интересное. Пальцами воздух перебирает, пытаясь отвлечься. Нет, он не злится на Юнги-хëна, он уверен, что тот не стал бы делать такого специально. Юнги-хëн не злой сам по себе, и должно было произойти что-то очень серьёзное, чтобы тот настолько потерял контроль. А значит тот солдат... Чонгук стискивает кулаки — и сразу же ощущает, как тëплая тяжесть опускается на плечо, мягкие кудряшки нежно щекочут шею. Чонгук возвращается в реальность, опускает глаза, чтобы встретиться с щенячьим взглядом самого прекрасного в мире человека. Это инопланетное создание смотрит внимательно, моргая медленно, гипнотически-завораживающе. Чонгук улыбается, рука самовольно тянется, чтобы невидимую прядку со оба старшего убрать, затем скользнуть по щеке и коротко огладить подбородок, тëплую кожу пальцами лаская. Тэхëн глаза прикрывает, под прикосновения подставляясь, и Чонгук чувствует, как тепло охватывает грудную клетку, оттуда по всему телу распространяясь, расслабляя и успокаивая. Хëн всегда был его успокоением. Пальцы покалывает смутно, Чонгук лишь на секунду моргает и видит в руке простой бутон с крупными белыми листьями. Они раскрылись, демонстрируя жëлтую сердцевину с короткими изящными тычинками. Просто, но завораживающе. Белый мак. Утешение. Чонгук улыбается про себя: он столько сидел за справочниками, что некоторые цветы может воспроизвести не задумываясь. Аккуратно перехватив цветок за стебель, он подносит его к лицу старшего и осторожно устраивает в кудрявых волосах рядом с аккуратным ушком, не забыв мягким движением огладить ушную раковину. Тэхëн не мешает, смотрит наивно-внимательно, совсем как ребëнок, даром, что старше. Чонгук смотрит в ответ, глаз отвести не может. — Ты такой красивый, хëн, — говорит Чонгук тихо, чтобы другие их разговора не слышали, потому что такие моменты, они только на двоих. Тэхëн улыбается комплименту, щурится довольно, а потом приподнимается вдруг, тянется к Чонгуку, чтобы поцеловать… Дверь распахивается, в класс заходит преподаватель — Чонгук его не помнит, похоже, кто-то новый — и младший отвлекается, отворачивается, собираясь сосредоточиться на уроке — и в этот момент щеки мягко касаются чужие тëплые губы. — Твоя награда, — шелестит шëпотом рядом и усаживается спокойно раньше, чем Чонгук может как-то отреагировать. Тепло здания покидает тело, выветриваясь морозной стужей, едва Игнес ступает за порог. Снег утих, и вместо него воздух захватила въедливая влажность, проникающая под кожу сквозь слои одежды. Игнес поводит плечами, направляясь прочь. План действий для неë ясен, пусть и в общих чертах. В первую очередь — сообщить Шихëку, он явно захочет знать о состоянии своих подопечных. И к чëрту расследование, если прямо сейчас Мин Юнги может быть где угодно на этой огромной базе один на один с силой, над которой теряет контроль. Порыв ветра налетает с разбега, бьëт потоком воздуха в лицо, развевая волосы и взметая полы пальто. Игнес встряхивает головой, поджимает губы и ускоряет шаг. Второе — связаться со штабом в Сеуле и получить данные о местоположении Мин Юнги. Заодно сообщить руководству о внештатной ситуации. И если уж они единственные, у кого есть полный доступ — дурацкая система, конечно, но сейчас не об этом, — то пусть подключаются и занимаются этим дерьмом. И третье, которое должно бы идти первым — найти способ минимизировать последствия от происшествия. Юнги, расшвырявшего по стенам опытных бойцов, запечатлели пара камер и сетчатки пары сотен глаз, и если записи с камер стереть небольшая проблема, то что делать с сотней бойцов, своими глазами увидившей и ощутившей на себе что-то не просто странное, а ненормальное. Пресвятой Боже… И как полковник держал их в узде?.. Хотя, держал ли, вот вопрос… Впереди показывается безликий корпус административного здания, и Игнес ускоряется, заставляет уже подуставшие ноги передвигаться быстрее. Ей важно время, и прямо сейчас она его теряет из-за собственной нерасторопности. Бегом взбежав по ступеням вверх, Игнес хватается за ручку, когда внезапно в кармане резкой трелью разрывается телефон. Рингтон узнаëтся сразу, такой ей поступает только от начальства, и Берга спешно выхватывает из кармана аппарат. — Я слушаю, — отвечает моментально, едва принимает вызов и прижимает к уху холодный экран. — Игнес, — узнаëтся старческий голос командующего вооружëнными силами США. Игнес подбирается, уловив напряжение в голосе начальника. — Вы должны вернуться в Америку. На удивление уходит лишь секунда, прежде чем Игнес берëт эмоции под контроль и осторожно спрашивает: — По какой причине? И слышит в ответ: — Правительство Южной Кореи прекращает с нами сотрудничество. У вас есть сутки, чтобы покинуть страну. Урок идëт нудно и тяжко, Чимин не способен сосредоточиться и витает в облаках, хотя, казалось бы, он так ждал, когда им начнут преподавать что-то серьёзное. А тут военное дело, основы тактики и стратегии, это то, о чëм он грезил с самого попадания сюда, что с ним не так? Но теперь все мысли заняты тем, как скорее найти Юнги, куда он пошëл и где мог бы скрыться. Чимин уже перебирает в голове варианты, думает, сможет ли найти его по ощущению ужаса, посеянного старшим вокруг себя. И получится ли у него приблизиться к нему в таком случае… Или, может, Юнги уже справился с этим? Это хорошо, но найти его тогда практически невозможно. Впрочем, как будто до этого были шансы... Когда лектор объявляет о конце урока, и ребята начинают вяло собираться, Тэхëн, что весь урок то и дело поглядывал на него, оборачивается и долго смотрит Чимину в лицо. Чимин не отворачивается и взгляд не отводит, и Тэ, поглядев секунд тридцать, спрашивает утвердительно: — Пойдëшь искать. Чимин кивает, что ещë он может сказать. Тэхëн слишком хорошо его знает. — С тобой пойти, хëн? — спрашивает Чонгук, тоже развернувшейся назад и смотрящий на Чимина широко раскрытыми глазами. Чимин не успевает ответить, когда за него это делает Тэхëн: — Не стоит, Гуки, — старший мягко кладëт руку Чонгуку на плечо, оборачивается, на непонимающий взгляд поясняя: — Он хочет всë сделать сам, — а после оборачивается к другу и улыбается так ободряюще и ярко, как только он может: — Удачи, Чим-Чим. Чимин почти плачет, услышав эти слова. Он поджимает губы и улыбается вымученно, отвечая искреннее: — Спасибо. Он покидает класс раньше всех, а, выйдя на улицу, застывает, не представляя, куда идти. Холодный воздух щиплет щëки, он вдыхает его, заполняя замороженными атомами лëгкие. Думает, может ли Юнги быть дома? Чимин уже понял, что старший не любит яркий свет, а также большие пустые пространства, и комната в общежитии похожа на его собственную безопасную зону. Но также он помнит, что в прошлый раз он нашëл хëна в закутке, забитом мусором, за тяжелой столешницей в совершенном одиночестве, и понимает, что с бóльшей вероятностью стоит искать Юнги не дома. Но где? Где Чимину искать его на этой огромной базе? Чимин вздыхает. Сумка сползает вниз, и он поправляет еë, возвращая лямки на плечо. Стоит начать с простого. Сначала он вернëтся в общежитие, занесëт сумку в комнату и проверит обиталище Юнги, просто чтобы убедиться. Почти наверняка его там не будет, но… Чимин вздыхает снова, по хрусткому снегу шагает вперëд. Он не представляет, что ему делать. Мозг в панике мечется от бесконечного количества вариантов, где может или не может спрятаться Мин Юнги, и ни один не кажется достаточно правдоподобным, чтобы начать с него. Он не имеет понятия, справился ли старший со своей вспышкой или нет и чем это ему грозит потом, ведь ПиДи нет, и он в принципе не знает, как быть дальше. И Игнес Берга, которая, оказывается, ничего о них не знает… Теперь, когда ПиДи в отъезде, кто вообще сможет им помочь? Перегруженный мыслями, он идëт механически, автоматически добирается до общежития, прикладывает пропуск к двери и проходит мимо пустого стола наблюдательницы. Поднимается по лестнице, снимая куртку на ходу, ступает с последней ступеньки на ровный коридорный пол… И видит, как открывается в конце коридора простая белая дверь, из которой появляется сутулая фигура... Юнги. Куртка сползает с плеча, повисая за спиной Пака тяжëлой непонятной грудой. Чимин, кажется, забывает дышать в этот момент, может лишь широко распахнутыми глазами смотреть на старшего. Взгляд мечется по укутанной в чëрное фигуре — сейчас старший даже капюшон надел, — и непонятно, чего хочется больше: спросить у старшего, в порядке ли он, или что он делал в этой комнате. Юнги прикрывает за собой дверь — ту самую, на кодовом замке! — и, развернувшись, пустым усталым взглядом смотрит на Чимина. Он не удивляется появлению младшего, — конечно нет, — он вообще как будто потерял способность испытывать эмоции. Чимин сглатывает, пальцы сжимаются, пытаясь ухватиться, но лишь перебирают воздух. Потому что Юнги далеко, и не только физически. И чувствовать это как никогда больно. — Хëн…