***
Мерида была рада слабому теплу солнца, но для столь ранней поры всё равно было слишком холодно. Удивительно, что мама нашла цветы в такое время года: всё вокруг было мёртвым и увядшим от приближения ненавистной зимы без искрящегося восторга снега. Она не спеша подошла к месту начала церемонии и остановилась в конце прохода возле застывшего отца. Впереди, среди взмахивающих крыльями драконов, стоял человек, отнявший у неё дом, корону и счастье, а рядом — его сын и её жених. Музыка отсутствовала, так как времени найти способных сыграть мелодию солдат не было. Фергус подал ей руку, и внутри вспыхнула та же искра жестокости и низости, что и в шестнадцать лет. Мерида проигнорировала его и пошла вперёд одна. Именно так она будет дальше жить в новом доме на Олухе — одна. Она чувствовала отцовские боль и растущий стыд, но не могла найти в себе сил переживать о его чувствах, когда он не подумал о её, продав викингам ради мирного договора. На лице внушительных размеров викинга застыло выражение, которое Мерида чувствовала нутром, но не могла назвать. Он осторожно взял её ослабевшую руку в свою, а в другую — руку сына и свёл их вместе. Мужчина произнёс какую-то речь своим варварским богам на раскатистом лютом языке и золочёной верёвкой — с помощью которой, Мерида не сомневалась, подвешивался один из гобеленов её семьи в главном зале — связал сомкнутые ладони. Он возвёл руки вверх, и девушка заметила следы крови на пластинчатых доспехах и кольчуге, потом перевела взгляд на дёрнувшийся кадык новоиспечённого мужа. Колени тряслись и руки, конечно, покрылись потом, но его были не лучше. Желудок болезненно взвыл. Она молилась, чтобы её не стошнило на чужие меховые сапоги. Они обменялись кольцами, и Мериде показалось, что палец вот-вот загорится от жара, излучаемого этим маленьким тонким ободком. Золотым, простым, но таким ослепительно сияющим. На это больно было смотреть. Интересно, какую фамильную реликвию расплавили для его создания? Мерида невольно сделала шаг вперёд, когда мужчина — Стоик, вспомнила она — хлопнул обоих по спине, в некотором роде поощряя сына. Девушка совершила ошибку, посмотрев в зелёные глаза напротив: глубокие, проникновенные и такие же растерянные, как её. Супруг разъединил их руки, чтобы взять лицо Мериды в широкие ладони, тёплые, несмотря на мороз, и целомудренно прижался к её губам. Она отстранилась через долю секунды, и со стороны небольшой группы глав кланов и членов совета донеслись редкие аплодисменты. Но никто не сомневался, что это был день не празднования, а траура. Ни зажигания свечей, символизирующих слияние семей, ни церкви, ни священника, как было принято у её народа. Они, как его люди, не обменялись мечами, ведь все родовые до сих пор покоились на острове его предков — слишком далеко, чтобы добраться в столь короткий срок. Они не обвенчались в пятницу, как хотела его сторона, или в воскресенье, как её, но в понедельник — из необходимости покончить с этим. Драконов её люди рассматривали как оружие, а его — как друзей, так что их держали подальше от места бракосочетания, зато украсили ими каждый свободный дюйм нарядов. Никаких торжественных обещаний: их родители с горем пополам общались через переводчика, и давать друг другу клятву верности, зная, что это лишь для блага народов, смысла не было. Его отец проводил церемонию сам, потому что победителем был он. Её люди были покорены его языческими богами и пали перед их зверствами. Желания не имели значения, принималось во внимание лишь самое необходимое. Единственным, что совпадало, были кольца — простые полоски металла без украшений, не лучше оков. Свадебный банкет проводился в замке, казавшемся пустым и обездоленным, как брошенное гнездо шершней. Было такое чувство, что если Мерида коснётся хотя бы одного камня, стены посыпятся, как ветхий пергамент под пальцами, огонь в очаге всё обрушит, а скрежет столов и скамей по полу заставит стропила качаться и трястись. Викинги расселись с одной стороны зала, остатки сросшихся кланов — с другой, невзирая на то, что только что стали свидетелями связующего союза обеих культур через молодых наследников. Из съестного подали жареного борова, медовуху и вина из глубин личных королевских запасов, но Мерида не смогла найти в себе сил хоть что-то проглотить. Замутило даже от вида десерта — лучшего яблочного пирога Моди с коричневым маслом. Иккинг — так звали её мужа, и когда девушка нашла его имя в старом руническом словаре в библиотеке, смеялась до головокружения и едва не потеряла сознание — поел немного, но больше смотрел на неё своими пронзительными ясными глазами. Он оценивал Мериду, словно волк, наблюдающий за стадом оленей и ищущий среди них слабого, хромого и медлительного. Часть её хотела показать, что она не жертва в этой ситуации, вскинуть голову и встретить его взгляд, но вряд ли был смысл, и вместо этого она стала перебирать еду в тарелке. Его ждало глубокое разочарование, если он принял её молчание за слабость, нерешительность — за трусость, спокойствие — за беспечность или глупость. Пусть тычет в броню, пусть ищет уязвимые места — всё равно ничего не найдёт. Она сталкивалась с его людьми на поле боя, рубила мечом и доспехи, и кожу. Её не запугают ни он, ни его драконы, ни его грубый и бестактный народ. Она сражалась так же хорошо, как любой мужчина, если не лучше, потому что выдержала натиск, в то время как её муж и наследник Макинтошей пали в разгар битвы. Она командовала армией наравне с отцом, так же хорошо, как его друзья, и вдвое свирепее. Его люди называли её Валькирией, думая, что она дикий и бесстрашный призрак смерти с кроваво-рыжими волосами. Она прошла сквозь адское пламя и крики чудовищ. Её закалил драконий огонь, и она выжила, чтобы рассказать об этом. Но за мечом и доспехами скрывались женские изгибы. И в конце концов только это мужчина и замечал. Женщина могла лучше стрелять, лучше соображать, лучше говорить, лучше петь, лучше управлять, лучше сражаться, но для мужчины она всегда останется в меньшинстве. Фергус со слезами на глазах говорил ей, что замок опустошён, казна исчерпана и продолжать войну с драконьей армией севера невозможно. Мерида вышла за Йена из необходимости, веря, что её семья и клан в конечном итоге добьются успеха и не будут поглощены Конфедерацией викингов, которая возросла за последние пять лет и нацелилась на них тремя годами ранее. Она убедилась в обратном, расплатившись за плохой выбор отца. Столы отодвинулись, в зал принесли странные плоские барабаны, стучащие и грохочущие, как копыта Ангуса по стоптанной лесной тропинке. Викинги повскакивали с мест и пустились в пляс, хлопая и голося, потом присоединились и шотландцы. Семьи молодожёнов лишь наблюдали с каменными лицами, как остальные крутились и вертелись, счастливые, что празднуют окончание жестокой и кровопролитной войны за счёт втянувшей их в неё королевской крови. Мерида не могла винить их за облегчение, но и не могла не возмущаться весёлому смеху и не скрежетать зубами от шума. В своём раздражении она была не одинока — видела, как напряжены плечи лорда Макгаффина. Мерида поднялась, оставив без внимания оклик матери, и стала прокладывать путь через толпу с зажатым между пальцами подолом свадебного платья к его разбитому, страдающему от запоев лицу. — Мери… Ваше Высочество, — лорд встал, слегка пошатываясь от выпитого вина, но всё же поклонился. Она была его невесткой всего несколько недель назад, затем овдовела, и наследником стал младший сын Макгаффина, Каллум, которому летом едва исполнилось тринадцать. — Зовите меня Меридой, если вам так нравится, — девушка повела плечом. — Вы были мне роднёй. И даже сейчас родня. Скрытое за бородой и кустистыми бровями лицо перекосилось. — Мерида… Девочка… Мне жаль. Если бы всё было иначе… — Если бы всё было иначе, — спокойно продолжила она, чувствуя, как растёт дыра в груди, — после смерти моего отца ваш сын стал бы королём Данброха, я бы осталась дома и наша жизнь была бы бесконечно лучше. Простите, что не смогла… Что не была рядом, чтобы спасти его, и появилась слишком поздно. Макгаффин взял её руки в свои, прижавшись влажными от вина губами к пальцам. — Мы все хотели спасти тебя, милая. Такого никто не заслуживает и уж точно не ты. Из всех лордов Мериде больше всех нравился Логан Макгаффин — весёлый, простой и абсолютный добряк. Когда другие лорды видели в ней угрозу, слабость, которой можно было воспользоваться после фиаско с медведем, он видел девочку, слишком напуганную, чтобы выбрать себе мужа, и не давил, как Дингваль и Макинтош. Это дало веру в то, что Йен, когда представится возможность, давить тоже не станет. Да, Мерида верила в его мягкую натуру, но приятно было видеть, как она в нём воспитывалась. Йен рисковал в битве телом, но лорд позаботился, чтобы душа сына оставалась доброй. И он сохранил её даже в самом конце, содрогаясь от наверняка сжигавшей внутренности лихорадки из-за ядовитого шипа дракона, который нанёс рану в брюхо. Йен целовал Мериде руки совсем не так, как лорд Макгаффин, и признавался ей в любви, словно она была его религией. Словно была покрытой позолотой реликвией, возвышающейся над алтарём, на которую он преданно смотрел горящими глазами. — Я должна идти, — Мерида отдёрнула руку, вспомнив ту ночь. — Не напивайтесь до беспамятства, ладно? Ради Йена. — Конечно, Мерида, конечно, — пообещал он, коротко кланяясь. Она развернулась на пятках и вернулась к своему месту за главным столом. Мерида почувствовала, как проследил за ней глазами Иккинг, и это заставило дыхание участиться, а шаги — замедлиться. Его отчаяние после свадьбы исчезло, теперь он стал в меру внимательным, задумчивым и расчётливым. Что же он о ней думает? О том, что с ней сделает? От пришедших в голову вариантов девушка неслабо вздрогнула. Представляет ли он, как прижимает её к кровати, берёт силой? Как свернёт ей шею, когда они останутся одни, и её семья ничего не сможет сделать в отместку за смерть жертвенного агнца? Беспокоится ли о репутации своей родословной, о будущих детях, запятнанных её шотландским происхождением? Мериде почему-то казалось, что он способен разворотить её тело, как осадный двигатель, и собрать заново совершенно по-другому, сделать что-то новое из запасных частей и деталей. Будто он знал, как её разрушить и воздвигнуть, и от этого выворачивало. Мерида села рядом с мужем, и тот повернулся, пронизывающими зелёными глазами изучая её тело, одетое в его знаки отличия, символы его культуры, его герб. Она избегала чужого взгляда, с такой силой сжимая кулаки, что суставы пальцев хрустнули. Иккинг коснулся её плеча, и девушка нахмурилась, вызвав у него лёгкую ухмылку. Он поднял вверх палец — минутку — и, достав что-то из кармана, протянул ей. — Я сделал это, — произношение звучало грубо, чужеродно; акцент был более чем заметен, — для тебя. В руках оказался гранёный кристалл в деревянной оправе, подвешенный на цепочке. Он сверкал, как стекло, но не обычное — опаловое, и казалось, что узоры внутри ей подмигивали. Украшение было не больше кулона, который Мерида обменяла на колдовство, и, как заключила, довольно неплохое. Был соблазн отказаться от подарка, швырнуть его дарителю в лицо и заявить, что ей от него ничего не нужно, но отныне она принадлежала не своей семье, а Иккинга, и скоро отправится к нему на остров. Какие-то вещи можно сделать проще, ведь другие, вероятно, окажутся хуже кошмарных снов. — Спасибо, — в его языке Мерида, конечно, блистала не больше Иккинга в её, но ей приходилось общаться с мамой в медвежьей шкуре, значит, со временем разберётся и с ворчанием и рычанием северного наречия. — Не за что, — Иккинг улыбнулся, сбив Мериду с толку. Как может он улыбаться и так на неё смотреть? Как может принимать такую перемену в их жизнях, выбор, который увели прямо из-под носа? Похоже, от полётов в облаках на драконе ему продуло голову. Мерида застегнула подвеску на шее, позволяя ей лечь поверх ткани платья. Иккинг произнёс какое-то слово, и она лишь покачала головой в ответ. Он указал на себя: — Ночная Фурия. Я. Она кивнула, хотя ей это ни о чём не говорило. — Ты. Ночная Фурия, — Иккинг постучал пальцем по маленьким гербам, свисавшим с плеч её сброшенной меховой накидки, — таким же, как у него. Мерида снова кивнула, на этот раз с пониманием, которое рассвело красным солнцем, — теперь у них одно знамя. Он в некотором роде пытался принять её в собственный странный клан, прославленный под именем «Ночная Фурия». Судя по его фамилии, — их фамилии — так, стало быть, назывался вид дракона или именовался зверь, которому он отдавал особое предпочтение. Иккинг что-то сердито пробормотал себе под нос, зная, что она всё равно не поймёт. Мерида молча проследила за тем, как он возвращается к еде, будто ругая себя за попытку со своими скудными познаниями завести разговор с человеком, знавшим язык в совершенстве. Должно быть, злился на неё, поэтому и закатывал глаза, вертя в руке столовый нож. Девушка не понимала, какой ответ от неё хотели услышать: в общей сумме из его языка она знала двенадцать слов и половину из них записала на листе пергамента, спрятанном в лифе на будущее. С места встал Стоик и обратился к своим людям пониженным и мрачным тоном, но потом заговорил громче и звонче. Он жестом указал на супружескую пару, и Хулиганы закричали, ударяя кулаками и чарками о столы (Победа! Победа! Победа!). Иккинг съёжился и закрыл лицо рукой, качая головой из стороны в сторону на все разглагольствования. Скорее всего, речь шла о том, какие красивые дети у них получатся и как это положит конец ссорам и кровопролитию. Мерида подавила фырканье в вине и осушила кубок. Стоик сказал что-то, обходя Иккинга, чтобы поднять её на ноги. Мерида приняла его руку и застыла. Прогалдев нечто невразумительное, викинг коснулся её щеки, и она почувствовала, как что-то болезненно колет внутри, когда следом он вручил ей тонкой работы шлем. Сталь отполировали до мутного блеска, прорези вдоль центрального шва походили на множество глаз, закрученные бараньи рога отметили чёрными и тёмно-коричневыми кольцами. Пока её пальцы прослеживали длину рога, мужчина продолжил говорить так, словно кричал через озеро. («—…одна из нас!..» ) Символ верности. Мама не надела ей на голову корону не из-за отсутствия диадемы и не ради причёски. Она перешла от своего народа и отцовского титула к другим. Она не была больше принцессой, но женой наследника викингов, не была больше Меридой из клана Данброх, но Меридой Хэддок из племени Лохматых Хулиганов. Стоик, Иккинг и все в этом зале смотрели на неё. Девушка встретилась с робким взглядом матери и боязливым — отца, накрыла шлемом кудри и почувствовала, как натягиваются вдоль висков косички. Викинги оживились пуще прежнего, а Стоик поцеловал её пальцы — что происходило с ней второй раз за этот вечер. Она перевела взгляд с ужаснувшихся лиц родителей на стену. Мерида могла быть Хулиганом по имени, но не по крови. Могла быть Данброх по крови, но никогда не станет прежней ни духом, ни сердцем. Ни привязи, ни границ, ни дома или земли, которую можно было бы назвать своей. Её увезут как военную добычу в чужой край, посадят на чужой трон и заставят учить чужой язык. Связи разорвались со всем, что Мерида знала, и не могли быть установлены искренне с теми, с кем скоро предстоит столкнуться. Поэтому сейчас она была одна и будет всегда, пока не встретит свой горький конец. Стоик сжал невестку в объятиях, и она чуть не задохнулась, уткнувшись в чужое плечо, а новый шлем едва не слетел от силы его хватки. После замечания Иккинга её отпустили. Мужчина, усмехнувшись, бережно и благоговейно вложил её руку в руку сына — что также происходило уже второй раз за вечер. Когда Стоик негромко обратился к сыну, на щеках его вспыхнул румянец и пополз к шее. Он мягко отстранил Мериду от стола, и та в замешательстве посмотрела на отца и мать, подчёркнуто отводивших взор. Она всё поняла через мгновение, подойдя с ним к ведущим наверх ступеням. Иккинг чуть согнул колени и с поразительной лёгкостью поднял жену на руки. Она вцепилась в странно крепкие плечи, смахнув с лица волосы, и её понесли наверх под улюлюканье и свист викингов. После короткого путешествия Иккинг поставил её на ноги и с пыхтением, предположительно, извинился. Мерида дала ему отдышаться больше из необходимости, чем желания. Что же ей теперь, отвести его в спальню, где она ночевала ещё маленькой девочкой, которую укладывал отец, и позволить овладеть собой на виду у старых игрушек? Или его оповестили о какой-то конкретной комнате? Мерида прикусила губу от захлестнувшей грудь тревожности. Иккинг наконец выпрямился, взял её за руку и повёл ещё выше — так далеко от её спален, как только было возможно. Они пришли к согретой свечами комнате, где на столике у кровати стояли два оловянных кубка и наполненный бренди графин. Картина запоминающаяся: ничего, кроме застеленной белоснежными простынями кровати и выпивки, словно она как-то смягчит боль от близившегося. Ни один из них, кажется, толком не знал, что делать, стоя в открытом дверном проёме и пытаясь оценить другого. В конце концов Иккинг вошёл первым и медленно потянул её вперёд в безмолвной просьбе присесть, ни на секунду не прерывая зрительный контакт, затем стянул с неё шлем и положил на пол, злобно бормоча, словно вещь в чём-то провинилась. Стоило Мериде подумать, что вот сейчас ловкие пальцы потянутся к шнуровке на спине, наречённый неожиданно отошёл к столику и наполнил один из кубков. Смело отхлебнув, он немедля закашлялся от крепости и вопросительно покосился на бутылку. Она пожала плечами, и юноша, скривившись от отвращения, с ворчанием отложил гостинец. Мерида не могла не признать, что он красив при любом свете. Не в том обходительном смысле, каким был Лаклан Макинтош, но в более грубом, в неопрятных волосах и небрежности нрава. Выражение его лица было достаточно ясным, чтобы свободно прочесть, и хотя она не понимала ни одного его слова, всё было написано на лбу. На подбородке виднелась лишь редкая щетина — что ж, вряд ли когда-нибудь отрастит пышную бороду, не с такими крапинками, как сейчас. Намного старше он тоже вряд ли был, но расстояние между ними значительно перевешивало эти несколько лет. Иккинг прочистил горло и достал из-за пазухи маленький клочок пергамента. Видимо, не одна она подготовила пару слов. — Замужем, раньше? — спросил он. Девушка кивнула. Нервный и взволнованный, он стал переминаться с ноги на ногу. — Консумировали? Мерида даже немного удивилась, что он откопал это слово в их пыльных библиотечных томах. С пылающим от жара лицом она покачала головой. В тот раз женитьбу нужно было сделать официальной, но молодая леди Макгаффин запаниковала, и Йен отказался касаться её, пока она сама не захочет. Но молодой леди Макгаффин не хватило духу объяснить, что она никогда не захочет, что она жаждет лишь касаний открытого неба, своего коня и папиных собак после всего, что повидала. Она молча на него взглянула. Иккинг подпирал рукой челюсть одновременно с задумчивостью и печалью в глазах. Поймав взгляд Мериды, он присел рядом и погладил её ногу через ткань платья. Девушка дёрнулась. Рука тут же замерла и отстранилась, прозвучал тяжёлый выдох через нос. — Хорошо, — пробормотал Иккинг с ещё одним вздохом. — Ждать. Мерида заморгала: — Что? — Ждать, — он жестом выделил пространство между ними. — Ты… подождёшь? Он кивнул. Мерида отшатнулась в полнейшем шоке. Этот самый человек, коего величали чуть ли не выкормышем преисподней, предлагал ей повременить для удобства? Не то чтобы она придавала большое значение болтовне служанок, но те поговаривали, что Иккинг больше зверь, чем человек, и способен извергать молнии, огонь и смерть, как его дракон. Принцесса точно не знала, как дракон выглядит, — ей повезло не встречаться на войне с наследником Хулиганов лицом к лицу — но, скорее всего, он имел сходства с эмблемой, вырезанной на каждой части их снаряжения. Какая-то чёрная как смоль тварь, заставившая голову одного из солдат разлететься на мелкие кусочки. По другим слухам кровь врагов доставляла викингу такое удовольствие, что он принимал в ней ванну. Ни то, ни другое, очевидно, не было правдой, но она не смогла побороть сомнительность, увидев его тёплую улыбку. Иккинг подошёл к окну, распахнул ставни и, бегло осмотрев местность, зычно и протяжно свистнул. С минуту подождал, вслушиваясь, повторил ещё два раза, потом поманил Мериду к себе. Она настороженно приблизилась. Может, так её пытаются одурачить, внушить чувство безопасности, а затем выбросить из окна и осадить замок? А может, хотят прижать к стене, где шансов сопротивляться или убежать почти нет? Юноша показал куда-то наверх, и Мерида ухватилась за оконную раму, — на случай попытки от неё избавиться — взглянув на тёмное небо. Она непонимающе обернулась, и его палец взметнулся выше. На фоне луны двигалась чёрная тень — он звал дракона! Мерида охнула, бросившись в другой конец комнаты, и вжалась спиной в стену. Она пыталась скрыть порывистое дыхание, но с уст сам собой сорвался короткий скулёж, стоило показаться широкой и плоской голове чудовища, заглядывающего в окно ядовито-зелёными глазами. Оно хотело залезть внутрь, но застряло, просунув морду с половиной лапы, и только бешено извивалось с досадливым рычанием, сверкая когтями в свете свечей. Это могло бы быть даже комичным, не охвати девушку такой ужас. — Беззубик! Плохой дракон! Успокойся! Иккинг навалился на дракона, плечами отталкиваясь от его огромной туши, и при этом смущённо на неё оглядывался. Чувствуя головокружение и уязвимость без брони и лука, Мерида шарила по двери в поисках ручки, чтобы побежать к родителям и сказать, что викинги напали сверху и надули их с этим договором. Однако не могла повернуться к зверю спиной — возможно, это последнее, что она когда-либо сделает. — Мерида! — юноша встал между ней и драконом с вытянутыми руками. Чудище всё ещё было снаружи, но других она не видела и не слышала оглушительного грохота от драконьего огня и ударов мечей о щиты. Иккинг что-то пробурчал, хлопнув себя по лбу, и с виноватым видом протянул руку, но она сердито замотала головой. Он строго отдал почти слившемуся с темнотой дракону какую-то команду: за окном виднелась его тёмная фигура, но, по крайней мере, больше не совершалось попыток забраться прямо на супружеское ложе. После Иккинг взял Мериду за плечи и, полностью проигнорировав сопротивление и сведённые ноги, потянул обратно, на прежнее место. Выдохнув в рыжие кудри, он взял её руку — которую Мерида тотчас вырвала лишь для того, чтобы её схватили снова — и выставил из окна. Она отвернула лицо, с трудом сдерживая крик. Ушей коснулся тихий смешок. Пальцы наткнулись на тёплую чешуйчатую кожу. Мерида стала вырываться, но хватка была подобна железным тискам. Он что-то прошептал ей на ухо, и девушка увидела, как дракон нежно прижался носом к открытой ладони. Зелёные глаза, большие и проникновенные, встретились с её. Мерида почувствовала прилив огромного облегчения, от которого затряслись колени, и присутствие Иккинга оказалось как раз кстати. Дракон по-настоящему смотрел на неё, видел, кто она, что она есть. Это было как видеть мамины глаза на морде медведя и узнавать душу в том, что иначе не обладало таким выражением. Это было чем-то первозданным, доисторическим, древним и опасным, что ни один человек не мог даже начать понимать. Это было волшебством, как Морду и блуждающие огоньки, которые звали её песней из окна и обещали поведать о вещах, известных лишь немногим. Как могла она осмелиться убивать нечто подобное? Как простой человек не чувствовал угрозы от чего-то, так неосторожно созданного для уничтожения? Как этот доходяга, всего-навсего юноша, без страха противостоял таким существам? — Беззубик, — пробормотал Иккинг. — Мерида. Мерида, Беззубик. Поздоровайся, брат. Язык — розовый и слегка раздвоённый, как у змеи, но гораздо толще — высунулся и лизнул внутреннюю сторону запястья. У Мериды вырвался полный изумления выдох. Одной рукой она прошлась под челюстью, а другая, словно отделившись от всего тела, потянулась вперёд, к дракону, который не усвоил урок и снова попытался втиснуться внутрь. Поддерживаемый холодными потоками воздуха, он уложил голову на раму, позволяя себя изучать. Девушка провела пальцами по дрожащим, как от щекотки, створкам, и ей стало интересно, для чего они нужны. Кожа была тёплой, словно под ней горела печь, пахла дождём и преддверием бури на горизонте, отдавала металлом и кровью. Иккинг позади зашевелился, пощекотав местечко под драконьей пастью, и та широко открылась, обнажив ровные розовые дёсны, как у тройняшек в младенчестве. Мерида не смогла сдержать звук, полный недоумения — какой прок от дракона без зубов? Как он питается? Может, впрыскивает какой-то яд, как паук, и поедает внутренности своей добычи? Или, как многие змеи, просто заглатывает жертву целиком и днями переваривает? Но она не видела никаких странных выпуклостей, напоминающих дикого кабана или оленя. Ещё одно движение пальцев Иккинга — и закрытые прорези заполнились закруглёнными и тупыми зубами. Мерида подпрыгнула, тут же убрав руки. Юноша хихикнул и принялся демонстрировать своё мастерство, благодаря которому зубы в пасти исчезали, а затем опять появлялись. Наконец он перестал и почесал дракона под челюстью, отчего зверь начал издавать странные воркующие и урчащие звуки, мокро скалясь пустыми дёснами; огромный язык вывалился, как у любимых гончих Фергуса, и возбуждённо заизвивался. Мерида знала, на что дракон способен, какие ужасы могут принести его атаки, но разве не знала она, что лошадь может укусить или затоптать всадника, что собака может разорвать протянутую кормильцем руку, что вепрь может пронзить клыками найденную плоть? Все животные были опасны, но лишь тогда, когда проверялась их преданность. Она вдруг поняла, как близко стоит Иккинг, как тесно прижато к ней его тело. Одна его рука была направлена на дракона, но другая обхватывала её стан, удерживая в неподвижном состоянии. Он держал обеих домашних зверушек, и принцесса ощущала жар, исходящий от него и чудища — Беззубика. Заметив, как она напряглась, Иккинг отстранился и позволил свободно дышать, самой держаться на ногах. Девушка обняла себя, чувствуя, что находится не на своём месте, словно что-то глубоко засело в теле и завладело им. Она больше не чувствовала себя Меридой Данброх. Может, потому что больше ею и не была. Она нашла глазами лицо Иккинга, и увидела, что он пристально смотрит на неё вместе с драконом. Взгляд этот был уже знаком: её будто изучали, собирали все кусочки, составляющие тело и душу, расставляли в правильном порядке, чтобы понять, как всё работает. Иккинг улыбнулся — обезоруживающе, очаровательно, до боли искренне — и в очередной раз протянул ей руку: — Хочешь полетать под луной? Мерида перевела взгляд с него на Беззубика: — Полетать? На этом? — она указала на дракона. — На нём? С тобой? Ты с ума сошёл. Она потрясла головой и отошла подальше. Девочка внутри неё запрыгала на месте, требуя воспользоваться потрясающей возможностью прокатиться на драконе верхом, но позврослевшая Мерида видела, как падают с них наездники, слышала тошнотворный треск тел о твёрдую беспощадную землю. Она была не из тех, кто боится вызова, угрозы, но ей не было нужды вручать свою жизнь в его открытые руки. Не когда он мог так легко с ней покончить. Плечи Иккинга заметно поникли, но лицо осталось доброжелательным и бесхитростным. Он кивнул, помахал рукой и выскочил из окна, вынудив Мериду подбежать и проследить за тем, как устраивается в седле. Ветер трепал волосы юноши, и без плаща ему было наверняка холодновато, но сам он, казалось, не переживал. Поймав на себе её взгляд, Иккинг помахал ещё раз, и дракон, сделав петлю, улетел прочь от замка, тёмный и тихий, как летучая мышь. Его тень плясала в свете полумесяца, пока окончательно не скрылась из виду. С порывом ветра Мериду настигли события дня. Её купили, продали и отдали человеку, который только что сбежал на ручном драконе. Она ныне ничем не лучше меча на его поясе или любимого питомца. Пусть он гладит её волосы, прижимает к себе, но это всего лишь означает, что она под его защитой и он будет заботиться о ней так же, как о звере. В каком-то смысле это и хорошо: тогда он едва ли позволит ей заболеть или попытается навредить, но это же заставляло чувствовать себя оружием, которое заменят, как только затупится. По-прежнему держась за стену под окном, она упала на колени и прижалась лбом к холодной каменной кладке. Девушка прикрыла рот рукой, чтобы подавить рыдания, почему-то сейчас вырывавшиеся из неё после стольких лет сдерживаний. Ноющими пальцами Мерида разорвала платье, стянула его через голову, бросила на пол золотые браслеты и сдёрнула чулки с нижним бельём, в которые её заставили влезть, радуясь, что они не так давили и стесняли движений, как те, что были на свадьбе с Йеном. Когда из одежды остался лишь кусок ткани на груди и талии, дошло, что нет подходящей сорочки — ожидалось ведь, что та и не понадобится. Она нырнула в постель, зарываясь в слои пуховых одеял и тонкого льна. Если как следует помолиться, он, может, и не вернётся. А может, она проснётся и поймёт, что всё это было просто сном.***
Иккинг выдохнул ночной воздух, направляя Беззубика в лес, где держали остальных драконов. Нескольких оставшихся викингов поселили в замке с другими участниками свадебного торжества, все остальные же — кроме одного раненного, которого не удалось сдвинуть с места — отправились на драккарах на Север, в сторону Олуха. Бесшумно приземлившись, Иккинг спешился и направился к тёплому отблеску костра за линией деревьев. В окружении, наверное, более сотни драконов, свернувшихся калачиком на земле, деревьях и возле огня, лежал один-единственный человек. Прислонившийся к Ворчуну Плевака был укрыт кучей одеял и парочкой Жутких Жутей, согревавших его на морозе — хотя по сравнению с Олухом здесь было почти тепло. Повязка у него была чисто-белой, а бледные волосы напоминали вечный беспорядок на голове Иккинга. Сбросив с колен маленьких друзей, он подошёл к костру, чтобы подкинуть поленьев, и прищурил глаз: — Разве у тебя не брачная ночь? — Да, столько поводов для празднования, — съязвил Иккинг. — Что, такая мерзкая, да? — Нет, вовсе нет... Дело не в этом. Она несчастна, мнительна и напугана, — юноша устроился рядом с наставником, приветственно потерев нос Ворчуна. — Хм-м, — промычал Плевака. — И поэтому ты сбежал? Что-то не похоже, что напугана она. Иккинг вздохнул, уронив голову на руки. — Да я от всего сбежал. Отец толкнул целую речь о том, как породнятся наши семьи, я стану «настоящим мужчиной» и обеспечу продолжение линии Хэддоков. А ведь он всё это начал! — Вообще-то, парень, — Плевака заёрзал на постели, — ты всё это начал. Ты со своим драконом победил Злобного Смутьяна, и тут на остров слетаются тонны животных, едят нашу рыбу, размножаются и возвращаются с детёнышами каждую зиму, когда мы себя едва прокормить можем. Ты чего ждал-то? Олух с трудом выдерживал население ещё в то время, когда его постоянно обирали, так что имело смысл пойти на другие деревни. – Ну, сейчас он конунг всей Норвегии и всё продолжает захватывать. Когда это закончится? — А ты не понимаешь? — голос звучал устало. Стоило дать ему отдохнуть. — Когда мы с твоим отцом были ещё мальками, видели, как драконы тащат на пожирание взрослых мужчин и оставляли после себя лишь ошмётки, как сжигают урожай, крадут яков и овец, обрекая на голод. Теперь они доканывают нас совсем по-другому — нужно больше средств. Больше импорта и экспорта, чтобы поддерживать новых жителей. В цифрах ты разбираешься, это не должно быть для тебя шоком. Королевство полно возможностей, викинги будут заниматься на этой земле сельским хозяйством, ухаживать за ней и отправлять нам урожай. Здесь есть руда — руда, которую мы можем добывать, выплавлять и перерабатывать с помощью Громмелей. Здесь есть прекрасные материалы — стекло, парень, серебро и золото. Есть доступ к другим частям страны — больше земель, больше возможностей. Еды будет хватать и нам, и драконам. А ты получил невесту и сможешь, наконец, забыть об Астрид. Иккинг понимал, что не в праве жаловаться тому, кто многого лишился и почти расстался с жизнью: на лбу его скоро расцветёт новый шрам, в бороде прибавилось седины, и в мастерской он стал более медлительным. — Но… я потерял свободу, — прошептал он. — Плевака… Она даже говорить со мной не может. — Тогда нужно найти другие способы общаться, а? — подтрунил Плевака, на что Иккинг лишь поморщился. — Я дотронулся до её ноги и она чуть в потолок не врезалась, — при одной этой мысли стало плохо. — Сказал, что мы подождём… а она посмотрела на меня, словно… словно я съем её. Как будто я правда сделал бы это против её воли. — Она ж тебя не знает, — тяжёлая рука опустилась на плечо юноши и притянула ближе. — В конце концов дело должно быть сделано, но можете немножко обождать. Уверен, она угомонится. — Она видела, как мы убиваем её людей, вторгаемся в её дом, а теперь забираем её как трофей, — с горечью пробормотал Иккинг. — Она, может, больше никогда не увидит родину. — Ох, сынок, — Плевака потряс его, не ослабляя хватки. — У тебя есть дракон, который парит над океанами, и ты думаешь, что она никогда не вернётся домой? — Она боится Беззубика, — Иккинг прижал колени к груди. — Она видела, на что он способен. Она сражалась — я видел её волосы сверху раз или два. В какой-то момент мне показалось, что она управляет огнём. Плевака вздохнул: — Я тоже видел разрушения драконов, Иккинг. Я видел, как Древоруб уничтожает целый лес. Видел, как Змеевик съедает младенца. Но хорошо накормленные драконы ведут себя получше голодных викингов, а? Когда-нибудь она увидит всё твоими глазами. Это только ваша первая ночь в качестве супругов. Он отвесил Иккингу такой подзатыльник, что тот едва не сунул голову в огонь. — Ай, Один, за что?!.. — А ты вылез через окно и улетел, дуралей! Мужчина хлопал его по спине и плечам, пока юноша не вскочил на ноги — вернее, на ногу. — И что прикажешь делать?! — он увернулся от летящего камня. — Что-нибудь! Да что угодно! Пообжимайся с девчонкой, тролль тебя побери! Я знаю, что ты бывал в постели с Астрид — Стоик как-то чуть крышу не снёс, когда увидел, как она вылезает на улицу! Ты не можешь быть настолько глуп! — Да… Ай! — в этот раз Иккинг получил прутиком по колену. — Астрид сама так захотела, я её не выталкивал! — он пригнулся, накрыв руками голову. — Прекрати кидаться, безумец! — Не прекращу, пока не оставишь меня в покое, несносный мальчуган! Иди! Иди к своей жене! — Плевака!.. — Иди! — теперь он говорил серьёзно. — Поцелуй бедняжку! И скажи, мне жаль, что я не смог прийти на свадьбу! — Как?! — Напиши, ты же вроде умный, разберёшься! — Поправляйся! — усмехнулся Иккинг. — Чтобы я не знакомил её с калекой! — О, тебе повезло, что мы с Ворчуном слишком ленивы, чтобы отлупить тебя как следует, парень! — Я так и понял, — последний раз махнув рукой, юноша подозвал Беззубика, запрыгнул ему на спину, и они взмыли в воздух. Завидев замок свысока, Иккинг всем телом наклонился в сторону, покидая вместе с любимой рептилией нездоровую каменную тушу. Не хотелось возвращаться в эту душную комнату, киснуть от страха и тревоги. Он пустил Беззубика описывать незамысловатые петли вокруг озера в попытке очистить голову. Было в этих землях что-то загадочное, их растительность, их возраст — в волшебство он не верил, но чувствовал преобразующую силу, скрытую под мёртвой почвой. Олух был создан и построен на костях. Они торчали из моря, как рёбра Имира, сломанные и острые, из его бурлящей и пенистой крови. Жёсткое, тёмное и холодное место, для принцесс никак не предназначенное. В данный момент он больше беспокоился о её здоровье, чем о сердце, зная, что вскоре после их прибытия зима будет в самом разгаре и переносить перемены ей будет явно нелегко. Он умолял отца позволить на время задержаться с семьёй Мериды, проштудировать их библиотеку, ближе познакомиться с их языком и культурой, рассказать ей больше об острове, но отец отказал. Дома ждали новую Хэддок и — если Иккинг сохранит доброе расположение народа — жену будущего вождя. Её лишили короны, дома, свободы. Как ему лишить её ещё и выбора, тела, девственности? Он надеялся, что она возлегла с бывшим мужем, который пал под их нашествием, но, как оказалось, просил слишком многого. Боги поистине его ненавидели, и Мерида, похоже, была на их стороне. — Что скажешь, брат? — ветер дул в лицо, но чуткий слух Беззубика никогда не подводил. — Ты же не против неё, правда? Беззубик ворчливо захрипел, вызвав у друга смех. Драконы были простыми, люди — сложными. Мерида, казалось, благоговела перед зверем, и с этого, по крайней мере, можно было начинать. Хотя убедить отца разрешить им остаться на переходный период не вышло, Иккинг раздумывал над тем, получится ли как-то взять жену в неторопливое путешествие по другим островам под знаменем Хулиганов. Это станет меньшим потрясением для её организма и, быть может, даст им время привыкнуть к обществу друг друга. Он может одолжить рунический словарь, который обнаружил в библиотеке, и так, пожалуй, у них выйдет лучше понимать друг друга и выражать своё мнение. Вспоминая о молодой супруге, Иккинг всё ещё испытывал тошноту от того, что вообще женат, но и не был недоволен выбранной за него парой. У неё были выразительные глубокие глаза, такие же большие и голубые, как чистейшие моря. Он видел, как она рубила викингов и воительниц на поле боя. Её волосы горели сигнальным огнём и виднелись с высоты даже в мрачных, затянутых дымом сумерках. В изящных доспехах, говоривших о высоком положении, она походила на бесстрашную валькирию. Сегодня она была не менее прекрасна, но страх и гнев глубоко въелись в её кожу, заставляя двигаться и выглядеть совсем по-другому. Вся живость ушла, она держалась прямо и чинно с пустым, как у трупа, взором. Он едва не захотел, чтобы она била его, бросала всё, что попадётся под руку, приближалась к алтарю с пинками и криками на плече своего отца. Он бы, конечно, почувствовал себя ещё более неловко, но это дало бы ему веру, что под оболочкой по-прежнему человек. Наконец Беззубик вернулся к замку. Иккинг не удивился, увидев, что большая часть свечей сгорела, но Мерида спасла его, оставив окно открытым, несмотря на холодный воздух, безусловно сделавший комнату неуютной. Они дождались хорошего восходящего потока, чтобы крылья наполнились, как тяжёлые паруса, и позволили наезднику одним махом закинуть ногу в окно без необходимости прыгать. Иккинг мягко отогнал Беззубика спать до утра, глянул на кровать и увидел только густую копну рыжих волос, выглядывавшую из-под одеяла. Платье валялось на полу. Он сглотнул, представив прижатую к постели молочно-белую кожу, и напомнил себе, что должен спать рядом, даже если не касался. Иккинг передвигался как можно тише, но умений здесь было не много — он и на двух ногах неуклюжим был, и протез не делал его уравновешенней. Он снял с запястий браслеты, положив на стол рядом с ужасным пойлом, которым «одарили» супругов, следом пояс с обращённым к потолку выгравированным на металле гербом Хулиганов, стянул через голову тунику, сложил и оставил на полу. Иккинг взглянул на подвенечное платье и вздохнул от того, как привычно подбирать вещи партнёрши, пытаясь найти куда повесить, пока не испортились, и положил его на изножье кровати вместе с чулками и другим неудобным на вид нижним бельём. На пол упал кусок пергамента, и он поднял его, не решаясь развернуть. Если Мерида прятала это под одеждой, то, очевидно, и от него, но он всё же её мужем и имеет право разок сунуть нос не в своё дело, не так ли? К тому же вряд ли вообще прлучится что-то прочесть, не говоря уже о том, чтобы понять написанное. Скорее всего, это талисман, символ, который придаст ей сил или удержит от того, чтобы оторвать ему голову и расторгнуть договор. Пальцы сжали тонкий пергамент. Он раскрыл его, подойдя ближе к оставшемуся свету канделябра и рассматривая закорючки. Почерк чуть лучше, чем у Задираки, заметил Иккинг с лёгкой усмешкой, хотя осуждать за плохо написанные руны не мог. Похоже, она провела собственное исследование. Это был список слов без какого-то определённого порядка: «Остановись» «Больно» «Медленно» «Невинна». Только дочитав до конца, Иккинг понял, для чего она это подготовила, чего от него ожидала, что, по её убеждениям, он с ней сделает этой ночью, и худшие опасения подтвердились. Она была готова к изнасилованию, довольно зверскому, и хотела иметь возможность попросить его быть помедленнее или сказать, что он причиняет ей боль. Рот наполнила желчь, и юноша снова порадовался открытому окну, когда его знатно стошнило на дворцовые стены. Он верил, что всё будет в порядке, ведь совершалось во имя мира, но это было лишь притворством. Глаза заслезились, он сплюнул, и мороз хлестнул по внезапно перегревшейся коже. Услышав шорох, Иккинг обернулся к уже севшей на кровати Мериде. Она заморгала, глядя на маленький огонёк и пытаясь определить источник шума, и, когда нашла, мигом прижала одеяло к груди. Он вспомнил о собственном внешнем виде, стоило чужому взгляду скользнуть по его спине, где красовалась татуировка Беззубика; красная часть хвоста выделялась на фоне веснушчатого плеча. Он устало провёл рукой по лицу, ничего так сильно не желая, как устроиться возле неё и попытаться уснуть до самого утра, но мысли постоянно будут бегать по кругу, пока они не поговорят. Или попробуют поговорить — и это будет куча непроизносимых слов, указаний, жестов, чтений выражений, надежды на догадливость. Иккинг сел на свободную сторону кровати и протянул девушке её заметки. Придерживая одной рукой простыню, Мерида забрала листок, развернула, и её губы сложились в тонкую белую линию. В глазах читалось осуждение: его подглядываний; того, что он ей это дал; его сомнений в том, что ей это нужно. Её взгляд ощущался физически, и юноша в равной степени чувствовал страх, облегчение и волнение, уловив ту самую искру боевой богини. Она была настоящим воплощением Фрейи, маленькие цветы, усеивающие её волосы, рассыпались после сна и источали мягкий аромат. Принцесса переместилась на колени, увеличивая расстояние между ними, чтобы в случае чего задать стрекача. Иккинг набрал в лёгкие воздуха и ткнул в листок. «Нет». В речи он был ограничен, поэтому старался изо всех сил убедить её своим выражением лица, что с ним ей не нужно ничего подобного, не нужно страшиться обид или принуждения. Раньше записями она не пользовалась, но донести свою мысль ей он просто обязан, иначе не сможет спокойно спать. Мерида что-то пробубнила себе под нос, перекинув через плечо распущенные локоны. Они были такими длинными, что задевали пальцы её ног, и Иккингу вдруг стало интересно, какова их точная длина в полностью вытянутом состоянии. — Нужно, — сделала попытку она, поднося пергамент ближе к глазам. — Тебе. — Нет, — он покачал головой. — Не нужно. Её язык был плавным и в то же время трудным для произношения, и Иккинг понимал куда больше, когда читал, чем пытался говорить. У обоих был сильный акцент, и он не знал, чего именно ожидал услышать при произнесении, но это никогда не совпадало с тем, что исходило из уст. Минуту Мерида беспомощно жестикулировала, ослабив мёртвую хватку, отчего простыня немного съехала, открывая прозрачную ткань на груди. Она вздрогнула и зарычала, как разъярённый дракон, и юноша сдержал улыбку, чтобы ещё больше её не взбесить. — Ты. Я! — Мерида потрясла рукой и покраснела, стараясь говорить медленнее, чтобы он понял. — Консумировать. — Но тебе это не нужно, — Иккинг по привычке и от досады перешёл на родной, взяв лежащий на её коленях листок. — Я не причиню тебе вреда! Я этого не хочу! Я сказал, что мы подождём! — он показал ей написанные слова, всё ещё используя свою речь. — Обижу. Нет. Мерида повела плечом, опустив глаза. Борьба в ней исчезла, как только он повысил голос, хотя его злоба была направлена не на неё. Неужели он так сильно её пугает? Неужели она боится, даже когда её заверяют в обратном, что он протянет руку и даст ей пощёчину, дёрнет за длинные волосы, рассечёт губу? Иккинг испустил очередной вздох, потирая затылок и обдумывая слова многорукого наставника — возможно, и правда нужно найти другие способы. Руки Мериды естественным образом оказались поверх его, когда юноша наклонился вперёд и упёрся лбом в изгиб её плеча и шеи, стараясь не дрожать от ледяных пальцев. Она стала жёсткой, как холодное железо, почти не дышала. Его руки оставались совершенно неподвижными — не хотел напугать ещё больше. Он пытался, боги, он был готов попробовать, если и она была готова. Это, вне всяких сомнений, было не тем, чего они хотели, но она согласилась и приняла решение обручиться, обвенчаться с ним, последовать за ним в его дом. Она могла совершить немыслимое, могла заколоть себя или ускакать на своём огромном коне, исчезнуть без следа. Это были не те обстоятельства, которых он хотел, не те, которые они могли представить, но отныне он дал себе клятву хотя бы попытаться. Иккинг был лучшим укротителем Олуха, первым драконьим наездником и поклялся, что найдёт те слабые места в женщине рядом, как нашёл в Беззубике и Громгильде, Барсе и Вепре, Сардельке и Кривоклыке. А Мерида была редкой и особенной породой дракона, и танец с ней, несомненно, невероятно полезен, но и таил в себе множество опасностей. Наконец, спустя пару вдохов, он отстранился и обхватил её челюсть, чувствуя, как она дрожит в нежной хватке. Он погладил пальцем щёку и заставил себя улыбнуться, несмотря на грызущее чувство вины. Я пытаюсь. Видишь, я пытаюсь. — Не обижу. Не я. Никогда, хорошо? Её губа задрожала, но слёзы не пошли, и за это Иккинг был признателен. Он повернулся к ней спиной и задумался над тем, что следует делать дальше. Для начала хорошо бы закрыть окно: Мерида замёрзла, и запах его рвоты не помогал опасно сжавшемуся желудку. Он приостановился. Оба рассматривали друг друга, её тело всё ещё было готово бежать, если он подойдёт слишком близко. Юноша снова сел, закинув левую ногу на колено, и начал расстёгивать ремешки, державшие протез на месте — так, чтобы девушка не видела. Протез упал на пол с глухим стуком, и он решил не открывать старую рану, не желая, чтобы смотрели на его пурпурные и багровые шрамы в свете наступающего утра. Освободившись от верхних штанов, он забрался под одеяло и тут же услышал вздох. Мерида закрыла лицо и отвернулась, зарывшись по самую шею. Разум Иккинга совершил тысячу оборотов за секунду, и пришёл, конечно, не к самой удачной идее, но всё, о чём он мог сейчас думать, это как вызвать чужой смех. Не в силах удержаться от того, чтобы поддразнить, юноша провёл пальцем по её позвоночнику, от шеи до лопаток. Мерида вскрикнула и задёргалась, чуть не упав с кровати от своих извиваний, затем села, гневно крича, шипя и жестами указывая на его самодовольное лицо, пока он молча опирался на согнутую руку. Иккинг согласно мычал и кивал, делая все нужные выражения, чтобы она окончательно вышла из себя. Он заметил, как румянец перебежал к её ушам и даже груди, взгляд задержался на двух маленьких розовых надеждах, спрятанных за самодельными завязками, с которыми она слишком долго возилась. Получив удар подушкой, Иккинг с визгом замахал руками и уже не сдерживал смеха. Оружие у неё он вырвал с большим усилием, чем хотелось признавать — девушка была худой, но гораздо сильнее многих других — и проследил, как она, уловив опасность в его ухмылке, опять зарылась под покрывало, из-под которого буравчиком торчала горсть кудряшек. Чувствуя странную игривость, Иккинг разок ударил её — нежно, конечно — по спине. Мерида вновь вскрикнула, и он, настроенный расширить границы, прицелился и шлёпнул по приподнятому заду один, два, три раза. Раскрасневшаяся от ярости, она вышла из укрытия. Она потянулась за подушкой, которую он сразу отодвинул, и полезла за ней через его непокрытую грудь. От их борьбы ткань ожидаемо треснула, и оба отлетели назад со взрывом гусиных перьев. Те рассыпались по телу Иккинга, по одеялу, падали на пол в лужицы пуха, беспорядочно разлетавшиеся по комнате. Мерида почти в благоговейном ужасе прикрыла рот рукой, и Иккинг поморщился, поняв, что это, вероятно, что-то очень дорогое и тонко выполненное. Кроме того, вопросы и слухи, которые принесёт утро, окажутся смешными до безумия. Но это странным образом забавляло. Её волосы усыпали перья и цветы, создавая сходство с какой-то дикой богиней весны, упали на затянутую на груди простыню, на подол короткой нижней юбки, на плечи и ноги. Иккинга они задели не меньше, и он не мог не посмеятья, искренне посмеяться над нелепостью этого дня. В начале его он женился на незнакомке, а кончил борьбой подушками покрытым пухом вместе с той, кому не может сказать даже двадцати слов. Мерида неожиданно прыснула, прищурившись, и юноша неверяще выдохнул: — Ты что, смеёшься?! Она ещё раз прыснула, пытаясь сдержаться, но не добилась успеха и захихикала, её руки опустились, открывая улыбку. Великолепно, решил Иккинг не задумываясь. Он проведёт остаток жизни в попытках это узреть — её откинутую назад голову и содрогающееся от веселья тело. Вновь охватило желание прикоснуться к ней, поцеловать её, показать, что он не сделает ей больно, совсем наоборот, но он знал, что полностью разрушит их образовавшееся хрупкое доверие, и сдержал себя. Мерида схватилась за живот, её кудряшки подпрыгивали, разбрасывая вокруг ещё больше перьев. — Да, да, — Иккинг наслаждался её радостью, словно грелся в лучах солнца после снежной бури. — Смейся, принцесса. Руки девушки прошлись по его волосам, убирая собравшийся пух, и он затряс головой, вызвав у неё дурашливый вопль. Потом Иккинг потрусил покрывало, так что в комнате будто пошёл снег, стряхнул приставшее содержимое подушки со штанов, волос, помог Мериде, стараясь лишний раз не касаться её кожи, и попробовал избавиться от маленьких неприятных булавочных наконечников на кровати. В том, что на них ещё что-то осталось, юноша не сомневался, но стало куда лучше, чем раньше, и он лёг на подушку, — единственную подушку — заложив руки под голову. Мерида закусила губу, глядя куда-то вниз. Что происходит в этой кудрявой голове? Быть может, она смущается или, может, не желает наслаждаться его обществом, даже на мгновение в тёмной ночи, даже когда они одни? Может, переживает, что утром всё изменится, что, конечно, и произойдёт. Но с этой проблемой они столкнутся позже — после того, как отдохнут пару часов и подготовятся к встрече со своими семьями за завтраком. Боги, как же хотелось спросить. Иккинг открыл рот, чтобы попытаться собрать воедино вопрос — о чём она думает, почему так быстро отстранилась, почему так напугана. Что обо мне рассказывали? Что ты слышала? Почему прячешься? Он уже собрался заговорить, но в панике заколебался, когда понял, что подходящих слов всё нет. День навалился на плечи так же тяжело, как отцовские меха, он чувствовал боль за них обоих, за её потери и свои, за весь тот ужас, который они познали, за то, что сражались и проливали кровь только для того, чтобы вступить в брак с незнакомцем. Но я не ненавижу тебя, не виню, хотел сказать он. Хотел сказать, что знает — по его вине они сейчас здесь, что готов попытаться вместе с ней хотя бы просто быть довольным, просто найти немного счастья. Мерида скользнула обратно под одеяло, подняв в воздух несколько рыжевато-коричневых пёрышек, и прислонилась щекой к ладони. Она моргнула, сияющие глаза превратились в плоские омертвевшие диски, и у Иккинга защемило сердце. Глядя на это осунувшееся лицо, больше всего на свете тянуло спросить: что, ты настолько несчастна рядом со мной? Но девушка повернулась спиной, создав волосами ощутимый барьер. Он помешкал, шёпотом позвал её по имени и положил на плечо руку в попытке преодолеть внезапно возникшие между ними мили. Она отпрянула и прижала колени к груди, становясь как можно более мелкой мишенью. Иккинг перекатился в сторону, утратив всякий дух товарищества, уставился в потолок и постарался не обращать внимание на поселившуюся под рёбрами тяжесть. Я пытаюсь, сказал он ей. А я — нет, ответила она ему.