***
Мерида поморщилась, когда Валка дёрнула её за волосы, заплетая и скручивая их в сложный узел, обвивавший голову и достававший концом до плеча. Ни в какой короне из золота и драгоценных камней не было необходимости, эта причёска сама по себе служила достойным украшением. Она видела в отражении, как пряди почти сияют и переливаются на свету, ловят солнечного зайчика для привлечения внимания окружающих. У Валки не было мягкости сына, но всё компенсировало мастерство превращать локоны в языки пламени. Как отточено Иккинг колдовал над металлом, так и Валка — над косами. Когда женщина собралась подвести глаза, Мерида, боясь, что её опять уколют, забрала палочку и самостоятельно прочертила линию и размазала. Поначалу ей было неясно, почему столько викингов — и женщин, и мужчин — наносили на лицо эту странную краску, но позже выяснилось, что так яркие блики снега и льда слепят меньше. Взгляд самой Валки прямо-таки отяжелел и потемнел от размашистых и неровных штрихов неумелой руки, но это в целом получилось подправить уже пальцами. Немного порывшись, они нашли пару серёжек из чешуи Беззубика, подходившую к чёрным линиям вокруг глаз, и расщебатались, мол, руки у Иккинга растут откуда надо. Мерида чувствовала себя взрослой, зрелой и могущественной, облачившись в тяжёлое бело-золотое платье, которое нигде не давило, не стесняло движений и не казалось чем-то не в её стиле. По вырезу, краям рукавов и подолу шла тонкая вышивка со схватившимися в смертельной пляске драконами, на пряжке пояса примостился ещё один, побольше, с заострённым без плавников хвостом, который будто впился в железо зубами. Её губы растянулись в искренней улыбке. Чем больше она здесь осваивалась, тем больше задавалась вопросом, не подменили ли их с мужем в колыбели много лет назад. Ей было интересно, махала бы она мечом в два раза сильнее, стала бы самой молодой воительницей в истории, закрепила бы за собой имя Валькирии, даже родившись на Олухе. На мгновение девушка задумалась: побывай она на острове гораздо раньше, стала бы для матери настоящей погибелью, требуя платья ещё более свободного покроя, штаны и кожаную броню? Мерида моргнула своему отражению в стёклышке подзорной трубы. И это чёрное дерьмо. Валка тоже выглядела ослепительно — уж наверняка не ради сына с невесткой. Прихорашиваясь, она по-птичьи поворачивала голову то в одну, то в другую сторону и то и дело облизывала большой палец, чтобы провести тёмные линии от уголков глаз до висков. Когда она улыбнулась своему отражению, принцесса готова была поклясться, что к ней вернулись двадцать лет жизни. Странно посмотрев на Мериду, Валка жестом велела подойти ближе, и вскоре в довершение ко всему девушке нарисовали две полосы под нижними веками, две — вдоль щеки и ещё две — по диагонали. — Ну вот, — кивнула сама себе Валка, снова напомнив своего сына. — Теперь ты действительно похожа на одну из нас. Мерида запретила себе этому радоваться, но голова её поднялась чуть выше. — Пойдём, — вздохнула женщина. — Перед путешествием нужно встретиться с Готти и деревней. Мерида кивнула и двинулась вслед за ней. Иккинг недвусмысленно дал понять, что его мать ведёт женщин, и, следовательно, ей как преемнице не помешает ознакомиться с обязанностями и ожиданиями. Так же и он сам шёл за руководящим мужчинами Стоиком, какое бы безумие тот не задумывал, и держал большинство ехидных замечаний и передовых идей при себе. — О-о, — высоким голосом протянул Плевака, наряженный в свои самую светлую рубаху и самые чистые бриджи. — Боги, вы только гляньте. Иккинг, такой же бело-золотой, протянул Мериде руку. Волосы он зачесал назад, так что стала видна ещё одна косичка, а в чёрном гриме, видимо, не нуждался, хотя многие соплеменники охотно разрисовывали своё суровое чело. — Моя Валькирия. — Муж, — промычала она. — Любимый. Он улыбнулся так, словно его назвали Тором, божеством, сыном солнц. — О-о, вы только гляньте! — повторил за другом Стоик. Его волосы были на удивление чисто вымытыми, причёсанными и туго заплетёнными. С усов и цепочки для плаща свисали бусины, на груди — эмблема в виде усыпанного рунами молота, Мьёльнира Тора. Мерида перевела взгляд на Плеваку, медальон которого представлял собой расписанный щит из цветного металла с чем-то похожим на кузнечный молот и раскалённый докрасна меч. У Валки до этого под мехами она успела заметить Иггдрасиль, спиралью уходящий и вверх, и вниз одновременно. Каждый носил свой символ. Стоик, глава деревни и племени, был молотом, уверенными взмахами прокладывавшим всем кровавый путь. Плевака, кузнец, был щитом, защитником и правой рукой вождя. Валка, начало и конец, прошлое и будущее, сердце всей деревни и семьи, была Мировым древом, на ветвях которого вместо плодов висели Царства. А Иккинг, стоило ей только взглянуть, оказался Вегвизиром, компасом, вращающимся колесом. Он служил путешественникам, морякам и драконьим наездникам, показывая дорогу домой, как бы далеко те ни отошли от родных берегов. Иккинг, странствующая душа, всегда знал, в какой стороне дом. У Мериды же был только свадебный подарок на цепочке. Кулон сверкал, как и всегда, обнажая крошечные знаки, которые она принимала за отражение хрустальных граней, из которых его вырезали. Иккинг однажды пытался объяснить его суть, но запутанные жесты не помогли. Потом нарисовал какую-то странную трубу и начал говорить чересчур увлечённо и быстро, дорисовывая детали, пока она, махнув рукой, не пошла заниматься своими делами. По краям деревянной оправы вились два змеевидных тела и сейчас очень напоминали ей Беззубика с Соластой. Это, должно быть, предназначалось драконам, но она не понимала, как именно. Из слов Иккинга на пиру в Данброхе она сделала вывод, что он сделал украшение целиком, но, как позже выяснилось, не совсем. Неосознанно пальцы начали играть с подвеской, что не укрылось от внимания юноши. Краем глаза Мерида заметила усмешку человека, довольного тем, что жена с ног до головы в его символике. Она должна была чувствовать себя кем-то другим, самозванкой, так, словно незнакомка влезла в её кожу. Должна была презирать прибранные волосы, раскрашенное лицо, вышитых на одежде драконов вместо медведей и смеющегося Хулигана вместо клинка и четырёх петель клана. Но, по правде, никогда она не чувствовала себя самой собой больше, чем сейчас, после стольких ограничений и борьбы с требованиями. Ей следовало стыдиться такой перемены, но ей ни капли не было стыдно. Она — Мерида Храбрая, наездница Дневной Фурии, жена будущего вождя и конунга. Мерида из Олуха. Мерида Хэддок. С помощью своих брошей Иккинг бережно прикрепил к её плечам белые меха. Маленькие камушки-глаза, казалось, действительно смотрели на идеальную пару. Вид у мужа был такой, словно он хочет поцеловать её тысячу и один раз, но вовремя вспомнил, что они здесь не одни. Вместо этого он грубо, но осторожно обхватил её челюсть и пробормотал на слабоватом гэльском: — Красивая. Мерида покраснела, но быстро опомнилась и пихнула его в плечо. — Драконий остолоп! — Почему всё время я?! — Потому что идиот, — умудрились все сказать в унисон. — Ну спасибо, чудесное заключение! Женская половина захихикала, мужская — замотала головой. — Сегодня великий день, — важно проговорил старший Хэддок. — Для всех нас. Мы — одно целое. Готовы? Раздались одобрительные возгласы, и хотя Мерида немного нервничала от неизвестности, пошла за Валкой. Обычно мужья шли под руку с жёнами, но, очевидно, сегодня мужские представители правящей семьи шагали впереди, женщины — за ними, а Плевака занимал оборонительную позицию в хвосте. Драконов, к сожалению, не пригласили, оставив делать дома Тор знает что, однако с придуманной Иккингом системой шкивов те могли входить и выходить. Молодой изобретатель ещё не объяснил, что их ждёт, но значимость и святость впечатляла. Принцесса подняла голову, увенчанную своими же огненно-рыжими волосами, и маленькими шажками стала двигаться вперёд. Путники со всего Архипелага непрерывным потоком направлялись обратно к фьорду. Все они выстраивались в ряд, принимая дары для священного храма. Девушке достались пучки какого-то растения, горсти ракушек, диковинные чеканки — всё это было подношениями тех, кто не мог присутствовать на церемонии. — За моего больного сына, — со слезами молвила одна женщина. — Мы помолимся за него, — ответила Мерида, как подсказала свекровь. — За хороший урожай. — За здравие моего дракона. — За мою семью. — За моих детей. Молоденькая девица протянула ей цветы: — Я молю о сыне. Детей, в основном сыновей, хотела не она одна, и Мериде вскоре стало дурно. Спустя не один час, когда ноги уже сводило, ценности погрузили в запряжённую яком повозку — на смену драконам прихватили тягловых животных, и Мериду потянули к Готти. Иккинг стал на одно колено, выставив здоровую ногу, и замер, пока старейшина выводила что-то у него на лбу. Довольно необычное творение — полукруг с направленными вверх точками, затем линия по центру, пересекающая дугу. Походило на глаз или на рогатый шлем, или, может, на очередную руну. Оглядев толпу, Мерида догадалась, что это, должно быть, сложный рисунок, состоящий из пары простых. Юноша подтолкнул её, и принцесса, приподняв юбки, опустилась на колени перед приземистой старухой. Пронизывающий и дикий взгляд мало чем отличался от взгляда лесной ведьмы, посох вдруг стал больше похож на медвежью дубину, и она приросла к земле, как глядящий на стрелу оленёнок. Эти большие выпученные глаза впились в её, и в них Мерида увидела больше линий судьбы, чем за всю жизнь; гобеленов, сотканных из суши и океанских вод; кровь, семья, жизнь и смерть — всё превратилось в сплошное месиво. Крючковатый палец оставил на лице несколько быстрых и решительных мазков, после чего девушка вернулась к спутнику жизни. Иккинг заинтересованно поднёс ладонь к узорам, вычитывая смысл по мере своих сил. Зелёные глаза наполнили эмоции, которые девушка не смогла разгадать, прежде чем он втянул её в страстный, почти яростный поцелуй, о котором думал всю дорогу, и зрители в этот раз не смутили. — Ты моя, а я твой, — неистово поклялся, словно давал присягу самому божеству. — Сердце дракона. Душа королевы. Мне суждено было встретить тебя, жениться на тебе. Валка с сердечным смехом прикрыла рукой рот, и Стоик ей улыбнулся. Мерида в замешательстве замахала рукой, желая узнать, что имелось в виду, и подошла к одному из щитов, оставшихся ещё со Сногглтога. Наскоро отполировав часть рукавом, она сумела разглядеть вытравленные на бледной коже линии. Тоже полукруг, но смотрящий вниз, как лук или изгиб крыльев её драконихи. Через середину проходила линия, похожая на наложенную стрелу, длинне, чем у Иккинга. Последним элементом, где у него было что-то вроде раскосого глаза дракона, у неё был круг, который едва касался верхнего края изогнутой линии. Она дополняла его, собирала раздвоённые половины в одно целое. Она хотела, чтобы это вытатуировали на её коже, вырезали в душе, нарисовали на каждой стенке. Она не понимала, как какая-то мазня может так привлекать. Мерида ещё раз внимательно вгляделась в отражение, напряжённо думая. Один из знаков был Тивазом, руной Тора — честь, победа и храбрость. Круг был, наверное, Ингузом — семя, новое начало, рост и развитие. Она точно не знала, но размышляла, нет ли нескольких способов прочесть рисунок, составить миллион ниточек гобелена в единый образ. — Одна из нас, — с гордостью объявил Стоик, и слова её будто обожгли. Будто её окунули в горячую воду после прогулки на морозе, даже пальцы ног в сапогах поджались. — Теперь ты можешь поприветствовать богов. Девушка снова встала возле Валки, и они отправились в свой поход. Поход в холодные-холодные горы... Пожалуй, все боги требовали страданий, грабежей и путешествий, в их далёкие Царства людям нельзя было соваться. Интересно, сколько земель и богов повидал Иккинг в драконьем седле, сколько мест, недоступных тем, кто без крыльев? Что ещё она должна потерять, чтобы вымолить у его богов желаемый мир? Богов войны, живущих за счёт кровопролития, насилия и раздора? Богов, которые принимают лишь тех, кто чудовищно сражается и умирает на поле боя, и чем отвратительнее, тем больше похвал? Нет, такие жертвы ей были не нужны, и всё же она зашагала вперёд.***
Люди в их процессии тихонько переговаривались, готовясь к предстоящей церемонии в храме. В какой-то момент Иккинг нарушил строй, присоединившись к Мериде, а Валка перешла к конунгу. — Ты увидишь вещи, которые напугают тебя, — шепнул он. — Но не показывай страха или отвращения и не отводи взгляд — это очень важно. — Муж, — тяжело вздохнула она. — Я знаю. Ты говорил. Много раз. — Да, — юноша пропустил через пальцы волосы. — Прости, любимая. Но, пожалуйста... Тебе это покажется очень странным. Странным и пугающим. — Ты ни разу не говорил, что это, — с укором напомнила принцесса. — Это... — Иккинг оттянул её в сторону, пропуская телеги. — Это празднование года. Наш успех на... — он отвернулся, заметно смутившись. — На войне. Против Данброха. — Да… Но дело не только в этом. Ещё в драконах и их птенцах. Здоровье нас и наших детей. Наших полях, посевах и землях империи. Боги преподнесли нам дары, и мы должны отплатить добром за добро. Разумно ведь? — он будто спрашивал не только её, но и самого себя. — Как? — заморгала Мерида, затем указала на скотину, которую вели и везли вверх по холму. — Blōt? Иккинг сглотнул: — Да. — Драконов нет? — Мы такого не позволяем, — о том, что много лет назад они принесли в жертву кости и шкуры убитых, ей знать было не нужно. Никто не верил в сохранение их жизней, когда война человека и дракона была в самом разгаре. Мерида резко выдохнула через нос: — Глупый, глупый муж. Почему было раньше не сказать? — Потому что!.. — Иккинг слегка растерялся. — Я боялся напугать тебя, но ты была мне нужна. — Важно, — она положила руку со сверкнувшим кольцом ему на грудь. — Для них или тебя? Показать или сделать? — И то, и другое, — заверил он. — Мы должны присутствовать и правильно действовать. Повторяй за мамой и… — Повторяй и принимай, — изобразила Мерида, раздражённо потирая виски. — Я знаю, знаю, — переплетя их пальцы, Иккинг подался вперёд для поцелуя, и она мгновенно наклонила голову, отвечая. Юноша вытянул её из строя прямиком в лес и толкнул спиной к стволу дерева. Сложив два и два, Мерида рассмеялась ему в рот, одну руку запустила в его волосы, а другой задрала юбки. — Да благословят тебя боги, — полушутливо прошептал Иккинг, закинув её ногу себе за пояс и со слабым рыком приподняв над землёй. После полной нервов возни со штанами и туникой, которая «длиннее, чем обычные рубашки», он наконец вошёл. Сливаться воедино было поэзией, песней и художеством в лучшем его исполнении. Никогда Иккинг такого не ощущал — каким-то образом она это чувствовала, с шипением вжимаясь в дерево. Их пальцы впивались в кожу, цеплялись за одежду, с губ срывались чарующие стоны и не самые чарующие слова. Они двигались естественно и волшебно, Мериде казалось, что она может говорить с деревьями, небесами, солнцем и луной. Он чувствовал себя первозданным внутри неё, чем-то большим, чем когда-либо был. Она откинула голову назад, ахнув, когда он сомкнул зубы на жилке и произнёс её имя, словно получил вечность в одном заколдованном яблоке. Когда он был с ней, он чувствовал себя бесконечным. Мир не казался чем-то временным, он виделся вечным. Когда она была с ним, ей не нужно было садиться на дракона, не нужно было сил стать птицей, она сама обнимала крыльями небо. — Люблю, — девушка сладостно задрожала, чувствуя приближение разрядки. — Я люблю тебя. Как я могу тебя любить? — Я не знаю, — простонал Иккинг, ускоряя темп, — но я благодарен. Хвала Одину, хвала Тору, хвала Хеймдаллю, хвала Фригг и Фрейе! — Боги! — Мерида сжалась вокруг него, и влага стекла на снег и мёрзлую землю. — Ещё, ещё, ещё, умоляю! — Как пожелаешь, — просунув руку между их телами, юноша начал играть с той маленькой точкой, что заставляла разрезать вскриком тишину. Машинально оттолкнувшись ногой, она чуть было не соскользнула вниз, но он отбросил её назад сильнее. Крошечная её частичка, способная стыдиться, встревожилась, что шум привлечёт внимание как минимум нескольких. — Всё что угодно, Мерида, я дам тебе всё! Мыслями завладели самые разные вещи. Все пожелания тысячи людей, просящих богов, Хэддоков, её дать им хоть что-нибудь. То, чего она когда-то хотела, а теперь уже — нет; то, чего могла бы хотеть сейчас, но не была уверена. Она всё ещё плавала где-то посередине, всё ещё боролась со своим укреплением на Олухе. Но она жаждала найти это, иметь, чувствовать — хотела казаться себе совершенством рядом с Иккингом. Дай мне дом с крепкими стенами. Дай мне тысячи ночей полётов на драконах. Дай мне место, где я могу быть собой — всеми сторонами, половинками, кусочками. Дай мне землю, где весь наш век будет царить мир. Дай мне трон подле тебя. Дай мне сына, такого же прекрасного, отважного и умного, как ты. Мерида вновь выкрикнула его имя и вонзила ногти в плечи. Иккинг задержался ещё на мгновение, прежде чем вышел и кончил в снег прямо возле последствий испытанного ею удовольствия, и, пыхтя, прижался к жёсткой древесной коре. Оба шатались, едва держась на ногах, использовали землю и друг друга, чтобы удержаться. Иккинг взял её за талию и прижался ртом к ушной раковине. — Поцелуй меня. И Мерида подчинилась, сперва вяло, потом пылко. — Иккинг?.. — опять она испугалась собственного желания, как в их самый первый раз. На этот раз — желания остаться здесь с ним и отпустить остальных, корнями прорасти на острове с кровью, болью и их малышом. Будь у неё ребёнок, она бы не смогла уйти. Не смогла бы и сейчас, да и Иккинг бы не позволил. «Я больше не хочу уходить». — Ты в порядке? — вдруг запаниковал он. — О, Мерида, я сделал тебе больно? Мне-мне-мне так жаль, я думал, что ты… — Хочу… хотела, муж, — девушка похлопала его по щеке, в очередной раз убеждаясь, что им суждено было быть вместе. — Со мной всё прекрасно. Бестолочь. — Хорошо, — облегчённо выдохнул Иккинг, пройдясь по её рукам снизу вверх. — И не поцарапал? — По… царапал? — она помотала головой. Её мигом развернули и потянули наверх ткань платья, по-прежнему крепко сжимая талию и не давая вырваться. — Я просто проверяю! — невиннейшим тоном оправдался Иккинг и без зазрений совести трижды её шлёпнул. Полететь лицом вниз не позволяла лишь его хватка. — Ох, досадно, порозовела слегка. Мерида подавилась собственным смехом, ощутив ещё три слабых удара, и, выкрутив чужую руку, повалила его на снег. Иккинг гоготал, держась за живот, и, видимо, совсем не переживал об их совсем немного потрёпанном виде. Она поправила сооружённый из волос венец и вскинула слабый подбородок, взирая на него так, словно стоять перед ней на коленях было его предназначением. Как прикажете, моя Драконья Королева. Юноша усмехнулся, затем задрал её юбки и схватил за ногу, стоило ей попытаться отскочить. Принцесса дико замахала руками и повторила имя супруга, когда тот проник под ткань платья и заводил языком по внутренней стороне бёдер, разместив плечо под её коленом и не забыв придержать. — Иккинг! — ахнула Мерида, слабо пихнув его кулаком в лицо или, может, плечо. — Нет времени! — Я только слегка почищу, — промычал он в её женское естество, и у неё подкосилась нога. — Расслабься! — Иккинг! — дёрнув на себя юбки, девушка открыла его самодовольное лицо и засмеялась. — Перестань! — Раз моя жена велит, — он вытер блестящие губы тыльной стороной ладони. Опустив ногу на землю, Мериде пришлось вцепиться в его плечи, пока он выпрямлялся, дабы ещё больше не замарать платье. Абсолютно бесстыдный по поводу того, что они делали средь бела дня, Иккинг поцеловал её, и она почувствовала на его губах и языке собственный вкус. Вырвавшийся у него стон намекал на готовность начать всё заново. Дразнить мокрую и жаждущую благоверную было нечестно, и она царапнула его штаны, чтобы вызвать такую же дрожь. — Жестокая жена, — охнул он. — Жестокий муж. Иккинг согласно угукнул, проведя по символу на её лбу, который наверняка размазался от пота, и поправил её накидку. Мерида сделала то же самое с его, краснея от перспективы вернуться к путникам, которые однозначно подозревали (если не знали точно), чем они занимались. — Жаль, что мы не можем полететь, — посетовала. — О чём ты? — Иккинг протянул ей руку, спускаясь с небольшого выступа, и она приняла её не задумываясь. — Мы только что летали, разве нет? — Свинья! — по-гэльски возмутилась Мерида. — Чувствую себя оскорблённым, — он прижал к губам её костяшки, неосознанно напомнив о другой части тела в такой же близости, и девушка зарделась. — Пойдём! И обойдёмся, пожалуй, без многозначительных взглядов! Они пробрались сквозь деревья и обнаружили, что процессия ушла, а остался только медлительный одноногий кузнец. Он строгал палку подаренным Стоиком клинком и даже не поднял головы. — Никак не можете удержаться, а, сынок? — вздохнул. — Вечно я за тобой подчищаю. А теперь ещё и за ней! Мерида спрятала горящую щёку у юноши на плече. — Прости, Плевака. Глупый муж! — И не надо всё на него спихивать! — он направил на неё крюк, и девушка прыснула. — Не смешно! — Мы извиняемся, конечно, но, в общем-то, не сожалеем, — неловко отмазался Иккинг. — Во всяком случае, начиналось всё целомудренно! — Вы о целомудрии можете только мечтать! — проворчал Плевака. — А теперь шагом марш! Захихикав, как пойманные за поеданием сладостей дети, пара медленно пошла вперёд, но мужчина решительно их подтолкнул. — Надо Стоика догнать. Вы здесь не одни, мальчик, не забывайся! Иккинг кивнул, приняв посрамлённый вид, и потянул жену за руку. — Понял. Он попытался извиниться одним взглядом: представление началось. Мерида двинула плечами. Тогда отыграем как положено. Он был сражён наповал, целиком и полностью. Я тебя люблю. И я тебя, недалёкий драконий мальчишка.***
— Звала, принцесса? — Я королева, — вздохнула Эльза. — Вернее, была. Когда была более... человеческой. Сейчас... титулы неуместны, согласен? Джек искривил до невозможного бледные губы: — Чем могу служить? Она тёрла одну руку о другую, сама не понимая, отчего так нервничает. Оттого, что он много, много старше или, может, даже заглянул в её будущее? Отправляя Гейла, она не знала, удастся ли связаться с неуловимым Ледяным Джеком, но он объявился через несколько часов. Эльза достала письмо Анны — обращение к племени Хулиганов и всем, кто летал под их знаменем, с просьбой мирно встретиться в Эренделле. Джек поднял бровь: — И что же это, приглашение на бал? Я польщён, серьёзно, но вынужден отказаться. — Письмо Лохматым Хулиганам и королю Стоику Обширному. Его лицо исказилось в замешательстве и раздражении. — Хочешь меня мальчиком на посылках сделать? — Нет, я хочу обмена товаров и услуг. Если ты это сделаешь, то получишь что-то в качестве оплаты. — Мальчикам на посылках как бы тоже платят, если не ошибаюсь. Эльза нахмурилась: — Не так, как я. Джек незаинтересованно взмахнул посохом. — Пожалуйста, — особа королевских кровей просить не привыкла, и тон её звучал резче, чем хотелось. — На кону жизни. — Жизни людей. — То, чем мы были когда-то. — Это ты так говоришь. — Ты не похож на медведя или льва, поэтому, да, если предположить, что этот облик свидетельствует о прошлом, — раньше ты был человеком. Дух, уже дважды имевший удовольствие встретиться с Пасхальным Кроликом, досадно фыркнул. — Знаешь, сколько смертей я видел? — нарочито непринуждённо бросил он через плечо. — Войны, голод, чума — люди хрупкие, Ледяная Королева. Ты готова к этому? Бил по слабым местам, которые она уже обнажила. — Нет, — честно ответила Эльза. — Но у меня годы впереди. Я могу состариться и умереть, как моя семья, если же нет — проведу замёрзшую жизнь, защищая их человечность. Джек осклабился: — Это убьёт тебя. — Моя память хранится на Ахтохаллэне. Моя человечность живёт во льду, и если я окунусь слишком глубоко в прошлое, замёрзну и потеряю себя. Если сломаюсь — воссоединиюсь с теми, кого люблю, я это знаю. Можешь ли ты сказать то же о себе? Он сам ей кое-что обнажил. — Что ты предлагаешь? Взамен за эту услугу. Эльза улыбнулась: — Я могу вернуть твои воспоминания, остатки человеческой жизни. — Так не пойдёт! — Тебе разве не интересно? — воззвала она сквозь поднявший его ветер. — Ты разве никогда не задумывался, кем был до этой формы, до этого времени? Зимний дух замер в воздухе, поглядев на неё, стоящую на земле своего народа, на цветущий позади неё замок Эренделла с протыкавшими небосвод острыми шпилями. — Ты когда-нибудь слышишь зов своего прошлого по ночам? — с вызовом продолжила она. — Это течёт в твоих жилах наравне с тем, что делает из тебя того, кто ты есть сейчас. Будь то элементаль, ангел, дух… — Демон, монстр, — прошипел Джек, снижаясь. — Не думай, что знаешь меня! Но Эльза была королевой (раньше) и ни перед кем не склонялась. — Я знаю, что человеческое в тебе умирает, потому что сама однажды проходила через то же самое. Чем больше возрастают наши силы, откуда бы те ни шли и что бы ими ни управляло, тем больше мы теряем части себя. Ты правда хочешь быть таким? — указала на него рукой. — Свободным, ни к чему не привязанным, порхать с места на место, нигде по-настоящему не задерживаясь? Тело странно отяжелело от того, что он когда-то распознавал как желание. — Я не человек и не был им уже очень долго. Рука Эльзы коснулась того, что когда-то, судя по всему, было туникой, но теперь — лишь тёмным тряпьём, свободно висевшим на плечах под непонятным углом. Дотронься она до Анны или Кристоффа, кончики пальцев бы почернели от ожога, но Джек был в самый раз, хотя и, может, немного тёплый. — И всё же, — шёпотом поведала она. — Это липнет к тебе, словно тень. — С чего бы вдруг? — А с того, — почти рассмеялась Эльза, — что твоё сердце всё ещё бьётся. — Ч-что? — Твоё сердце бьётся, Джек. Необходимость это, привычка, память ли, но бьётся. Чувствуешь? После стольких лет он уже и бросил прислушиваться. — Край суровый, море льда, есть река там, помнит всё она… — тихо затянула Эльза, и Джек утихомирил ветер, чтобы лучше слышать. — Ты что делаешь? — поддразнил. — Колыбельную мне поёшь? Она раскраснелась, на бледную кожу брызнул пурпурный оттенок, и это было настолько по-человечески, что захотелось снова её поцеловать. — Мама пела нам её, это про Ахтохаллэн. И теперь, встретив тебя, я думаю… — Встретив меня? — Может, смысла там куда больше, чем мне тогда казалось… — Эльза неуверенно развела руками. — Спой, — сказал Джек, и она выгнула бровь, уловив в тоне прямо-таки по-королевски требовательные нотки. — Спой мне эту песню, и я доставлю письмо. — И всё? — недоверчиво уточнила Эльза. — Песня… — он задумался. — И ещё один поцелуй. Эренделлская дева шумно втянула носом воздух, и Ледяной Джек уже приготовился к тому, что его отвергнут, а вдобавок накинутся с бог знает какими силами. Однако она прочистила горло и взглянула на него с видом королевы, произносившей речь перед народом: Край суровый, море льда Есть река там, помнит всё она Засыпай скорей, мой свет И в той реке найдёшь ответ Её воды, лишь нырнуть Всё расскажут и укажут путь Так доверься глубине Но лишний шаг — и ты на дне Она поёт для тех, кто слышит И волшебство та песнь таит Лишь тем, кто страхов своих выше Дано узнать, что река хранит Край суровый, море льда Есть там мама, помнит всё она В час, когда домой придёшь Утратив всё, ты всё найдёшь Джек задержал на ней полный скрытых глубин взгляд. — Этот твой остров, — наконец заговорил он. — Хранит память твоей семьи? — Память всех, — поправила Эльза. — Если сумеешь пережить это путешествие, получишь доступ ко всему. Кое-кто пытался, но чаще всего это заканчивается смертью, причём не самой приятной. — Ты Хранитель, — пробормотал Джек. — Хранитель Семьи и Памяти. — Что? Дух выхватил письмо из её рук. — Я своё дело сделаю, моя королева. Но сперва!.. — он притянул её к себе за талию, с улыбкой наблюдая за шоком на чужом лице. — Вторая половина оплаты. Целуясь с ним, Эльза вспоминала, что такое тепло, без пара над шипящими камнями, искрящегося костра, чашек горячего чая в руках, обтянутых перчатками, или отдалённого духа очага. Она чувствовала вкус зимних метелей, холодных морей, морозных тундровиков и ледяных рек. Она чувствовала вкус бесконечности и хотела касаться его, пока не растает. «Ради некоторых не жалко растаять». Джек отстранился, довольно ухмыляясь: — За ответ я ожидаю большего. Эльза захлопала стеклянными глазами и немного мечтательно вздохнула: — Сначала принеси его. — Да? — он выпустил её из кольца своих рук. — Тогда одна нога здесь, другая там, моя королева. — Береги себя! — воскликнула она в последний момент, сразу почувствовав себя глупо, но его это, казалось, устроило. Он отсалютовал, взвился в небо и исчез в порыве ветра.***
У священного храма Иккинг в последний раз сжал её руку и наградил взглядом, говорившим больше старых увесистых томов. Мерида едва удержалась от того, чтобы стукнуть его, став рядом с Валкой напротив стада мужчин (наверное), покрытых белой потрескавшейся грязью и с начертанными на лбу и щеках рунами. Женщина в центре сердечно поприветствовала всех на местном гортанном наречии. Девушка не могла сосредоточиться на содержании, без стеснения таращась на её совершенно белые глаза. В Данброхе она встречала слепцов и тех, кто лишился зрения в бою, но это было чем-то новым даже для неё. Чисто-белые, цвета облаков глаза, несомненно, были такими от рождения. И хотя никакого намёка ни на радужку, ни на зрачок было не разглядеть, женщина, казалось, видела всю её жизнь как на ладони. Быть может, присмотрись она повнимательнее, увидела бы множество ниспадающих с ветвей деревьев лент и перьев рядом с белыми грудами, похожими на рёбра или ломкие кости крыльев людей или драконов. Присмотрись она внимательнее, увидела бы крюки с подвешенными на них вверх ногами зарезанными жертвами или желобки в центральном алтаре, которые явно не украшением служили, а для определённой жидкости. Не будь она так потрясена, быть может, поинтересовалась бы насчёт деревянных знаков, развешенных и погружённых в землю, с которыми не была знакома. Женщина обмакнула пальцы в чашу и брызнула содержимым на Стоика с Иккингом, что-то пробормотав, затем настала очередь Мериды и свекрови. Принцесса подумала, что это вода, которой её когда-то крестили, но при одном взгляде на посудину стало ясно, что это вовсе не так. — Хвала асам и ванам. Хвала богам и богиням. Хвала Одину, Тору и Фрейе. Хвала Вали, Сиф и Хеймдаллю. Хвала Бальдру, Браги и Эйр. Хвала Фрейе, Локи и Фригг. Хвала Фрейру, Глин и Мимиру. Хвала Ньёрду, Ран и Тиру. Хвала ГунгнируОдина и Мьёльниру Тора. Хвала могучей плодородной земле. Всем хвала, — проговаривала, возможно, не такая уж и незрячая женщина, стряхивая с кончиков пальцев на лицо и белое платье Мериды ещё тёплую кровь. Девушка старалась не вздрагивать, но когда одна капля попала на нижнюю губу, она едва инстинктивно не слизнула её. — Всем хвала, — тихо повторила она за Валкой и с широко открытыми глазами пошла дальше. «У меня лицо в крови, у меня лицо в крови, она не моя, но чья-то же, животного или человека, я помню это ощущение с войны, я узнаю запах, Боже, какой мерзкий дух, твою мать, твою мать, это ужасно, Иккинг, что происходит, чёрт, черт, чёрт…». Иккинг появился, словно его только что вызвали, и вымученно улыбнулся. Его лоб и щёки так же запятнали красным. — Я тебе говорил, — промямлил он, и Мерида больно ударила его по костяшкам. — Ай, ну что ты?! Ты ничего не говорил про кровь на лице! — Ну ладно, может, я кое-чего недоговорил, но я же предупредил, что это будет странно и, скорее всего, страшно! — Половина правды, — возразила она, через силу сохраняя достоинство. — Не вся. — Ну, может и так, согласен, — Иккинг накрыл её плечи. — Но как я должен был всё это объяснить? — Должен был попытаться, — гневно, но с расстановкой ответила Мерида. — Ради меня. — Проблемы? — спросила подошедшая Валка. Кровь на её лице уже начала высыхать, и девушке стало тошно. — Вы же не глупцы, чтобы устраивать здесь сцену. — Просто я сплоховал, — тихо, но с пылом заявил Иккинг. — Опять. Я не вполне объяснил, как всё пройдёт. — Предоставь это мне, — заверила женщина. — Мерида, за мной. Иккинг, ты сам знаешь, где надо быть. С последним полным обожания взглядом он оставил их наедине. — Насколько мне известно, — пробормотала Валка. — Это не похоже ни на что из того, к чему ты привыкла. Просто держись рядом, всё будет хорошо. Ты познаешь этот поразительный опыт вместе с нами. Мерида, желая, чтобы муж остался с ней, только кивнула. Деревянные загоны заполнили животные разных размеров, нарушая тишину долины мычанием, блеянием, кудахтаньем и низкими жалобными стонами, когда с ними расправлялись умелые руки. Строение по форме напоминало Большой Зал, но меньше центрального; двери, обитые ветвями вечнозелёных по краям, широко распахнули. Крыши, как ни дивно, не было — лишь открытое небо, которое будто увенчали внушительные фигуры из очень старого дерева, тянувшиеся к облакам, как верхушки башен. Вокруг них вырыли ров и наполнили его чёрной мутной водой. Всё вокруг пахло чем-то сладковатым, как гниющие дубы, грибы и тёмные тайны запретных лесов. Мерида задумалась, из-за чего вода такая тёмная – червей, жуков и бог ещё знает чего или попавших туда жертвенных зверей? — Там, посередине — Один. Видишь его потерянный глаз? Он отдал его Источнику Урд, чтобы узреть Мировое древо во всей полноте. Возле него — Фригг, его жена, которая покровительствует домашнему хозяйству, деньгам и материнству. — Вон там — Тор со своим великим боевым молотом. Ты слышишь его стук в небесах с каждым ударом грома. В шторм он летит рядом с Беззубиком, тебе так не кажется? Мерида улыбнулась такой мысли. — Это Фрейр с гордо стоящей мужской силой, — девушка мигнула и покраснела, поняв, что под этим подразумевается. — Бог плодородия, урожая и солнечного света. — А это — его сестра Фрейя, богиня любви и жизни, битвы, смерти и колдовства. Она сидит с двумя кошками, которыми запряжена её колесница. — Погодите, погодите, — перебила Мерида, и её глаза забегали по статуе. — Любви и битвы? Жизни и смерти? — Да, две стороны каждой женщины, — Валка подвела её к предметам поклонения. — Поговори с ней. Попроси о… обо всём, чего хочешь. Негласное обещание между ними — постоянное искание наследников, наследия и родословной, нить, повисшая в ожидании, когда её вплетут во что-то новое. Ожидания, которые надлежало оправдать, подписанные рядом с её именем во время свадьбы. Но Валка не настаивала, она была слишком похожа на сына (ну, или наоборот) и знала, что всё приходит само собой в своё время. Мерида перескочила через камни, как сотни раз делала в дебрях Данброха, и вплотную приблизилась к статуе. Заметив, как беседовавший с Тором мужчина положил на фигуру руки, она сделала то же самое, чувствуя себя ребёнком, цепляющимся за юбки матери и ищущим неизвестной связи. — Госпожа… Фрейя, — запнулась она и, прикрыв глаза, прижалась щекой к холодному дереву. «Не знаю, поймёшь ли ты меня так, но мама всегда говорила, что Бог всё слышит без единого слова. Поэтому я буду говорить, как привыкла, на языке моего народа, и надеюсь, что услышишь и ты…». «Ты… пожалуй, заключаешь в себе много вещей. И я стала такой. Я и раньше металась из стороны в сторону, но сейчас — больше, чем когда-либо. Сначала я противилась своей женственности, после — зрелости, потом — судьбе. Теперь я разрываюсь между землями, народами, культурами, желаниями и нуждами…». «Я… больше не дома и, невзирая на боль, расту здесь. Я так долго с этим боролась и…». Распахнув глаза, Мерида увидела Иккинга, опиравшегося одной рукой об Одина. Привлечённый её тягой, он смотрел на неё непринуждённо, со смиренной улыбкой и шептал дереву их сокровенные тайны. «Теперь… теперь я здесь и сомневаюсь, что уже когда-нибудь смогу уйти. Меня разорвали надвое — часть меня тоскует по тому, что было когда-то знакомо, а вторая жаждет совсем другого. Одна половина хочет давать отпор, другая — сдаться любви. Одна половина хочет отправиться в вечный свободный полёт, другая умоляет осесть в идеальном месте. Хочу быть пустой, но полной. Хочу быть большим, но меньшим». «Ты нашла способ стать всем в одном лице. Этого хочу и я — позволь мне принять всё то, чем я являюсь. Позволь найти равновесие между мирами, танцевать между небом и морем. Позволь узнать, что я имею, и смириться с тем, что потеряю и приобрету в равной степени. Помоги мне стать больше собой и…». Иккинг, тихий и неподвижный, по-прежнему не отрывал от неё взгляда. «И больше для него. Любовь и жизнь. Смерть и битва. Хорошее и плохое». Мерида отступила от Фрейи так, будто отлипала от смолы, и вернулась к Валке. Свекровь что-то прощебетала, приподняв её голову за подбородок, поцеловала в щёку и притянула к себе почти как Элинор. В первый миг она опешила, но затем горячо обняла в ответ. — Боги слышат нас, — сказала Валка ей в макушку. — Фрейя слышит тебя, дитя моё. Она здесь, среди нас. Ты можешь даже встретиться с ними и получить благословение. — Я... — слабо пропыхтела Мерида. — Чужеземка. — Больше нет, — поклялась женщина. — Место рождения ещё не значит дом. Тебе было предначертано оказаться здесь, моя дорогая, ты была рождена для моего сына. Всё произошло так, как должно было. Судьба, бухало у неё в груди, пульсируя в висках, комом застревая в горле и стуча в ушах. Похоже, к этому её вели всю жизнь. Ей суждено было встретить Иккинга, суждено летать на Соласте, суждено быть здесь — в крови барабанным боем звучало обещание величия, как перед сражением, она проглотила какой-то неведомый прилив эмоций. — Будь сильной, дочь моя, — наставляла Валка ей в ухо. — Будь сильной ради него, и он распотрошит для тебя целый мир. — Я буду, — Мерида отстранилась, заглядывая в такие же, как у Иккинга, глаза. Она вспомнила день, когда познакомилась с покорительницей драконов: день, когда утратила себя и едва не утонула. Как же благодарила она судьбу за то, что ничего тогда не вышло, что Беззубик был настолько быстрым, а его наездник — решительным, и её поймали. — Ради него. И ради себя. Валка шмыгнула носом, поправив сложную косу. — Хорошо. Я всегда хотела девочку, и ты — всё, о чём только можно было мечтать. Ты станешь отличной женой конунга, ревностной матерью, стоящей титула Валькирии и не только. Мерида сглотнула очередную долю эмоций, её молитвы готовились быть услышанными. Всплеснув руками, свекровь провозгласила: — Идём, нам ещё есть чем заняться. Викингов нужно кормить! Подавив страдальческий стон, принцесса присоединилась к группе женщин, уже начавших резать и готовить мясо. Она легко влилась в общую беседу. В кои-то веки говорили с ней, а не о ней — во многом, разумеется, благодаря находившейся поблизости главной в деревне, но ей было всё равно. Принятие было равносильно полёту, стрельбе, мечу в руке. Это вдохнуло в неё нечто грозное и могущественное, что-то защитное и безграничное. Такого она никогда раньше не имела, она всегда была изгоем даже для своих людей — её терпели, но никогда не понимали и не желали. Здесь же почитали, превозносили её буйство и силу. Здесь всё, что делало её в Данброхе лишней, ценили. Здесь она могла выстроить всё возможное и невозможное.