***
Домой Чимин возвращался в приподнятом настроении. Разговор с профессором прошёл даже лучше, чем он ожидал, тот очень обрадовался, что его студент уже сейчас задумался о дальнейшей работе и ищет пути для самореализации. Обещал помочь с рецензированием и досрочной защитой. «Теперь в супермаркет и домой, — подумал Чимин, усаживаясь в машину, — надо купить…» Он не успел прикинуть список покупок, размышления прервал звонок Юнги. — Чимини, ты дома? — Нет ещё, еду из универа, хотел в магазин заскочить, дома из еды только собачий корм. — Хорошо. К пяти же вернёшься? — уточнил Мин. — Конечно, ещё только три часа! А что случилось, хён? — Чимин начал волноваться. — Да всё в порядке, малыш, в пять часов должен подойти человечек, будет устанавливать камеру видеонаблюдения на доме. — Камеру? Зачем? — Да пусть будет. Так, на всякий случай. Мало ли что, — скороговоркой пробормотал Юнги, чем вызвал ещё больше вопросов. — Хён, может, объяснишь, на кой хрен нам эта камера? Это же куча денег! — Чимини, во-первых, не такая уж и куча, во-вторых, безопасность важнее. Ты забыл, как Чонсон тогда заявился? А теперь, даже если захочет, то не сможет, сразу сигнал о незаконном проникновении — и в обезьянник! — Юнги сжал руку в кулак, вспомнив свою ночную вылазку. — А с чего бы ему заявляться? Мы вроде всё обсудили? — Чимин, таких людей не стоит недооценивать. Сделал один раз, может сделать снова. Лучше перестраховаться. Я освобожусь ближе к шести и сразу домой, ок? Нужно что-нибудь купить? «Домой», — это слово бальзамом разлилось по чиминовой душе, лаская, как лучи весеннего солнышка. Главное, что хён вернётся домой, а всё остальное — мелочи, и они справятся с этим вместе. — Я сейчас заскочу в магазин, и если что-то не куплю, напишу тебе. — Хорошо, милый, до вечера! Нагрузив корзинку продуктами, Чимин ещё раз мысленно просканировал магазин, соображая, чего в доме не хватает, но, так и не вспомнив никаких других важных покупок, направился к кассе. И снова был остановлен завибрировавшим в кармане телефоном. — Да кому там… Сокджин? — удивился, взглянув на экран смартфона, — Да, хён, добрый день. — Чимини, малыш! Как ты? — голос старшего, как свежий мёд, тёплый и тягучий. — Хорошо, а у вас как дела? — У нас замечательно! Где Юнги? — вкрадчиво интересуется Джин. — Да по делам мотается, в клинику поехал и в офис. — Понятно. Как тебе спалось? «Да что они, сговорились, что ли? Почему всем так необходимо знать, как мне спалось?» — Хорошо. Почему ты спрашиваешь, хён? — Да так, погодка что-то испортилась, думал, вдруг у тебя давление или ещё что… Чимини, а когда мы будем наш бизнес-план составлять? Ты сегодня очень занят? «Чёрт… вот только не сегодня… и отказывать неудобно, сам же предложил! Дома ещё коробки эти, Джин точно спросит, что за великое переселение!» — Чимини, ты меня слышишь? Ты пропал куда-то! — хён явно не рад повисшей паузе. — Я здесь, хён… может, лучше завтра встретимся? Я дома уборку затеял, надо закончить. — «Обманывать старших нехорошо, но сегодня у меня другие планы». — Без проблем, завтра так завтра, созвонимся. Передавай привет Юнги. — Передам, хён, спасибо! Пока.***
— Пак Чимин? — высокий мужчина средних лет в форме компании «Smart Visiology» внимательно смотрит на парня, открывшего ему дверь. — Да, это я. Мужчина кивает, показывая на пластиковый бейдж, висящий на его груди. — У меня заявка на установку в вашем доме видеонаблюдения. — Проходите. Хрюня, сидеть, это свои, — Чимин придерживает акиту за ошейник и удивлённо оглядывает пришедшего: у того в руках ничего нет. — А Вы прямо сейчас будете ставить камеру? — Да, заявка именно на это время. — Но у Вас даже инструментов нет, — тихо и с сомнением произносит Чимин. Мужчина снисходительно улыбается. — Не беспокойтесь, у меня всё в машине, и я не один работаю. Мне нужно взглянуть на площадку перед домом с максимально высокой точки. Я вижу, у Вас второй этаж имеется? — Да, но там… — «не прибрано», — думает Чимин, но мужчина перебивает. — Я просто взгляну, на какой высоте и под каким углом ставить камеры. Пыль меня не смущает, молодой человек. Осмотрев площадку сверху и сделав какие-то замеры, мужчина спустился, вышел из дома и через пять минут вернулся с двумя крепкими парнями в такой же форме. Те притащили из припаркованного неподалёку микроавтобуса большую раздвижную лестницу, чемоданчики с инструментами, коробки с камерами и переносной электро-кабель. Чимин вернулся на кухню, разложил продукты, заполняя пробелы в холодильнике, и занялся приготовлением ужина, прислушиваясь к взвизгиванию дрели и шуруповёрта. Он услышал сквозь сверлящие звуки, как к дому подъехала машина Юнги, выглянул в окно и увидел, что его бойфренд остановился возле работников и внимательно выслушал объяснения старшего, кивая и разглядывая что-то наверху, после чего быстро направился к крыльцу. Из прихожей спустя несколько секунд доносится радостный скулёж Хрюни и следом крик: — Солнышко, я дома! Чимин расплылся в улыбке, крутанулся на месте и чуть не уронил миску с салатом. Как же он соскучился по этой фразе! Выбежав в коридор, бросился хёну на шею, уткнулся носом в волосы и во все лёгкие вдохнул любимый запах. — Ну же, малыш, дай мне раздеться и вымыть руки. — Юнги улыбается. Он будто вернулся из долгой поездки, хотя был в этом доме только утром. — А чем так вкусно пахнет? — Я колбаски пожарил и салат накромсал, — Чимин легонько проводит губами по щеке хёна. — Ты голоден? — Как дикий зверь! Даже тебя готов съесть! — Юнги облизнулся. В дом, постучавшись, вошёл старший из рабочих, сказал, что снаружи все работы окончены. Чимин потянул носом, повернувшись в сторону кухни, и тут же рванул с места со словами: «О, нет! Мои колбаски!» К счастью, ужин не успел превратиться в угольки, но поджарился чуть больше, чем планировал Чимин. Снимая с плиты сковороду, он краем уха слышал, что мужчина объясняет, как подключить приложение, в котором будет отражаться работа камер, куда обращаться за техподдержкой и что-то ещё, но Чимин уже не вслушивался. Он накрывал на стол и тихо радовался тому, что Юнги освободился раньше, и теперь сам решит все вопросы с установщиками камер. Пака все эти технические нюансы дико напрягали, пугали и тошнили. Да и от самого факта, что теперь его жизнь будет под прицелом всевидящего ока электроники, он был не в восторге. В конце концов, рабочие всё подключили, проверили работоспособность камер и откланялись, оставив увесистый каталог, в котором предлагались и другие услуги компании, а также различные умные устройства для комфортной жизни. Юнги уселся на диванчике, развалившись и откинувшись на спинку, закрыл глаза и, блаженно улыбаясь, пробормотал: — Как же здорово… — Здорово, что теперь есть камеры? — удивился Чимин, раскладывая еду по тарелкам и ставя их на стол. — Дома здорово, — промурлыкал Юнги и, потянув к себе тарелку, восхищённо уставился на румяные поджаристые колбаски, белоснежный рис и салат из помидоров, сладкого перца и нежнейших молодых листочков разной зелени, заправленный чем-то очень ароматным. Чимин молча улыбнулся. Эти слова лучше тысячи признаний в любви. Они точнее и тоньше обозначают душевное состояние человека, его настроение и желания. Пак боялся сбить этот настрой, сказав что-нибудь невпопад, поэтому продолжал молча смотреть на Юнги, пристально вглядываясь в черты его лица, будто не видел много месяцев. А Мин с удовольствием поглощал ужин, причмокивая от наслаждения. Потом вдруг отодвинул тарелку, вскочил, побежал в прихожую, сразу же вернулся и ошарашенно спросил: — Чимини, а где все вещи? — Я их пока убрал, чтоб не мешали ходить, потом разберём потихоньку. — А, понятно! А куда ты убрал деревянные ящики, большие такие, там на одном был стикер от сковородки наклеен? Чимин молча показал пальцем в угол между высоким шкафом и смежной стеной. Юнги хлопнул себя рукой по лбу, засмеялся. — Вот я слепошарый, ничего не вижу! — Мин подбежал к ящикам, вынул из одного несколько пакетов, лежавших сверху, и извлёк бутылку красного вина. Откупорил её, достал два бокала, налил понемногу и подал один бокал Чимину. — Вот, попробуй, к колбаскам очень подходит, по-моему. Чимин покачал напиток в бокале, давая ему раскрыть весь букет, полюбовался на маслянистые потёки, сползающие по стенкам, на яркие рубиновые блики, которыми вспыхивала жидкость, если взглянуть на просвет. Понюхал вино и качнул головой: пахло терпко и очень дорого. — За что выпьем? — спросил он Юнги. Тот молча посмотрел на бокал в своей руке, задумчиво покрутил между пальцами его ножку, поднял глаза и прошептал: — За вечную любовь. За нашу вечную, терпкую и честную любовь, — он протянул бокал к Чимину, тот потянулся в ответном жесте. Тонкое стекло, соприкоснувшись, издало нежный «дзыньк», который не сразу смолк в воздухе, а будто эхом висел в ушах ещё какие-то секунды, окутывая чем-то таинственно-клейким, тёплым, как ягоды винограда под жарким полуденным солнцем. — Разве любовь бывает вечной? — шёпотом спросил Чимин. — Это зависит только от нас. Если мы захотим, то будет, — Юнги пригубил вино и поставил бокал. — А как же смертельные болезни, глобальное потепление, природные катаклизмы? — усмехнулся Пак и отпил несколько глотков. — Всё это может подпортить жизнь или даже отнять её, но не заставит перестать любить, — Мин вздохнул, — эти пятнадцать часов без тебя были очень долгими. И страшными. Я очень боялся, что ты не позовёшь обратно. Вот возьмёшь и передумаешь. Места себе не находил, слонялся по квартире, как зомби. Потом начал вещи складывать, чтоб отвлечься. Складывал и думал: «Зачем я это делаю, куда всё это везти?» А когда утром увидел тебя с чемоданами, чуть не подох. Я реально подумал, что ты притащил мои шмотки, чтоб в твоём доме и ноги моей не было. — Ты подумал, что я откажусь от тебя? — Чимин чуть не задохнулся, — ты серьёзно? Юнги, почему? Почему я должен от тебя отказываться? — Потому что со мной проблем больше, чем без меня. Ещё и… ну, сам понимаешь… стабильной эрекцией похвастаться пока не могу! А вокруг полно молодых, горячих, у которых болты ширинку рвут, как Тузик грелку. Чимин встал со стула, подошёл к Юнги, сел рядом на диванчик, поджав под себя ноги. Долго смотрел в глаза, держа Мина пальцами за подбородок, потом, едва коснувшись его губ своими, прошептал: — Ты дурак? Или меня считаешь идиотом? Мне нужен только ты! Ты тоже молодой и горячий, остальные пусть идут лесом. Только твоему болту я рад, как рождественскому подарку! А с эрекцией разберёмся, я обещаю! — он притянул голову Юнги, положив руку на затылок, сильно стянул волосы между пальцами, заставляя поднять лицо, впился в губы, грубо толкнулся внутрь языком, потянул верхнюю губу зубами, а после мокро облизал её. Прошипел прямо в губы: — не смей от меня сбегать! Никогда! Юнги простонал что-то неразборчивое, перехватил ладонь Пака, смачно облизал его пальцы и пристально глядя ему в глаза, промурлыкал: — Договорились… — после чего засосал так, что у Чимина мгновенно закружилась голова. Они тискали плечи и спины друг друга, кусались, дёргали за волосы, будто проверяя на прочность, на целостность. Чимин чувствовал, что в мошонку больно впивается шов на шортах, до предела натянутый вставшим членом. Чёрт, да он так завёлся, что мог бы кончить от этих пошлых поцелуев, так соскучился по Юнги и его требовательным губам, вездесущим рукам и сладким развратным стонам. Пак уже потянулся рукой к своему члену, чтобы слегка стимульнуть и спустить, похеру, что в трусы, не в первый раз, делов-то! Но Юнги заметил его движение, схватил ладонь и положил на свой пах, где тоже заметным бугром вздымалась ширинка джинсов. Чимин резко поднялся, перебросил ногу через бёдра Юнги и уселся верхом, потираясь своим возбуждением о стояк бойфренда. Он вцепился в его волосы и в сумасшедшем ритме осыпал лицо Юнги поцелуями, тот только стонал, прижимая Чимина к себе ещё теснее, обвив одной рукой его талию, а другой сжимая ягодицы сквозь тонкий трикотаж шортов. — Хён, я… сейчас кончу, блядь, пусти… — Нет… кончай… сможешь? — Мин запустил обе руки под шорты и бельё, добравшись до обнажённой кожи, застонал и резко подался бёдрами вверх. Его пальцы уже вплотную приблизились к анусу и ласкали пульсирующий вход. Это и стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Чимина: почувствовав пальцы хёна у себя в промежности, он зарычал, уткнулся в плечо, прикусив кожу возле шеи, и крупно задрожал, продолжая тереться о пах Юнги. А потом только тепло… мокро… липко… и так хорошо, что хочется плакать. Чимин тяжело и хрипло дышал в шею Юнги, навалившись на него всем своим расслабленным телом. А тот гладил любимого по влажным от пота волосам, нежно целовал в висок и улыбался. — Соскучился, смотрю, — насмешливо протянул Юнги, — даже штаны снять не успел. — А ты? Не соскучился? — пробулькал Чимин, не отрываясь от шеи хёна. — Я тоже… особенно по твоему горячему блядскому ротику, — усмехнулся криво. Пак отлип от бойфренда, отодвинул спиной стол и стёк вниз, не отрывая взгляда от прищуренных лисьих глаз. Не глядя расстегнул ремень и пуговицу на джинсах, медленно потянул вниз молнию и, облизнувшись, прошептал: — Хён, а я тебе штаны намочил. — Постираешь, — отозвался тот и закусил губу в предвкушении. Чимин с готовностью кивнул и потянул вниз джинсы вместе с трусами, освобождая член, который слегка обмяк, но всё ещё жаждал внимания. Юнги приподнялся, давая парню возможность стянуть штаны полностью, а потом откинулся на спинку и закрыл глаза. Чимин нервно сглотнул, посмотрев на выгнутую шею хёна, на выпирающий кадык, туда-сюда перекатывающийся под кожей и снова вспомнил, как Юнги пил воду на катке. Определённо, теперь шея Юнги — его кинк на все времена. Вдобавок к шелковистым волосам, нежным бледно-розовым губам и длинным пальцам. И в ближайшее время он подумает, чем украсить эту шею. Окольцевав член пальцами, Чимин легонько, едва касаясь, провёл кончиком языка по головке, по уздечке и дальше вниз, к самому основанию. И снова вверх, к уздечке. И водил так, пока Юнги не схватил его за волосы и буквально насадил ртом на член. Пак вовсе не возражал, постарался взять поглубже. Головка упёрлась в нёбо, Чимин сильнее сжал губы и щёки и пару раз быстро проехался ртом вверх-вниз, чувствуя, как член у него во рту становится твёрже и толще. Затягивать процесс до китайской пасхи Чимин не собирался. Раз уж они так внезапно перешли от колбасок на тарелках к колбаскам в штанах, это можно было счесть аперитивом и устроить экспресс-кайфушки, оставив основное блюдо на «после десерта». Чимин жалел только об одном: что его рот слишком занят, и нет возможности сказать хёну, насколько охренительно он сейчас выглядит: весь такой возбуждённый, с затуманенным раскайфованным взглядом и приоткрытым ртом, из которого каждую секунду вырывается то тяжёлый вздох, то чувственный стон, то какое-то оперное вибрато, гоняя по коже Чимина толпы мурашек. Жаль ему, что хён не видит своего лица — порозовевшего на скулах и по линии челюсти. По этому мраморно-розовому скульптурному лицу изредка пробегала болезненная гримаса, нос Юнги морщился, ноздри раздувались, брови из идеально дугообразных становились изломанными, ресницы дрожали, лоб затуманивали морщинки, губы искажала ухмылка, временами переходящая в оскал, обнажающая ряд мелких верхних зубов и розовую полоску десны над ними. И Чимин понимал, что вместе с диким по силе возбуждением Юнги снова испытывает боль где-то там, в паху или в животе, ту, что так и не даёт ему наслаждаться процессом безраздельно. «Скорей бы прошло всё, надо ещё немного подождать… всё восстановится… всё восстановится», — думал он, как заведённый. Он лучше согласился бы сам страдать от этих спазмов. Пусть! Он сильный, выносливый, а его хён такой… чувствительный, нежный, его нужно на руках носить, как самую великую драгоценность. И Чимин схватил свою драгоценность за ягодицы, притянув к себе и в несколько быстрых движений разогнал хёна до сверхзвуковой. Все звуки, издаваемые им до этой секунды, теперь слились в одно мощное утробное рычание на пределе слышимости. И финальным стаккато прозвучало: — Чи-и-и-ми-и-и-на-а-а-бля-а-адь-я-не-мо-о-о-гу-у-у… — и перешло в шипение, а после в тяжёлое рваное дыхание и дрожь по всему телу. Тут Чимину сказать было нечего. Красота, да и только! К тому же, полный рот спермы не способствует задушевным беседам. Поэтому он просто проглотил все, что накопилось (во всех смыслах!), снова залез к любимому на коленки, обвил его шею руками, положил голову на плечо и растворился в ауре нежности и любви. Говорить не хотелось, хотелось сидеть вот так, слипнувшись, как пельмешки, дышать синхронно и радоваться результату. И они сидели бы и дольше, если бы не… — А-а-у-у-у-у-ав! — раздалось из коридора. Собака подкралась незаметно. Белая пушистая моська Хрюни наклонилась набок, будто вопрошая: «А чего это вы тут такое делаете?» Режим синхронизации ещё не отключился, и две головы повернулись в сторону неожиданно вклинившейся в идиллию партии белой акиты, после чего одновременно развернулись друг к другу. Чимин закрыл глаза, покачал головой и смог произнести только: — Блядь! — Забей, — расслабленно откликнулся Юнги, — это просто собака, она ничего не понимает, и точно ничего не скажет тебе. — Ага! Ты посмотри на неё! На морде написано: «да вы в край охренели, устроили разврат посреди двора», — Чимин начал истерически хихикать, — интересно, давно она тут стоит? Блин, как же стрёмно, всё, я ушёл в душ! Ты идёшь? — и Пак вихрем промчался мимо собаки в ванную. — Угу… — Юнги улыбнулся, глядя на остывший ужин, брошенный на произвол судьбы ради горячих минут близости, захватившей их в плен. — Иду. Или ползу. Ох, ты ж… ноги не держат совсем!***
На столике в гостиной уже стояла тарелка с пирожными, дымился свежесваренный кофе. Тихонько бормотал телевизор. Чимин сидел на диванных подушках, сброшенных на пол, посматривал на экран и прислушивался к звукам, доносящимся из ванной. Вскоре шум воды прекратился, и спустя несколько минут Юнги, закутанный в длинный махровый халат, синий с белым орнаментом в норвежском стиле, вплыл в гостиную и удивлённо уставился на накрытый стол. — Пирожные? — Угу, — откликнулся Чимин, — купил в кондитерской возле универа. Это, конечно, не шедевры Джин-хёна, но вполне приличные. Попробуй! — Чимини, Джин не единственный кондитер в Сеуле, и точно не самый именитый. Давно его десерты стали для тебя мерилом кондитерского искусства? — Мин взял с тарелки слоёную трубочку с нежным безе, посыпанную сахарной пудрой. — Мне очень нравятся его пирожные, я такие раньше не пробовал. У Джина такая фантазия буйная! Как он придумывает все эти сочетания? И крем, и какие-то орешки, фрукты-ягоды, прослойки-прослойки-прослойки… И вкус такой изысканный, то нежный, то насыщенный. — Чимин рассыпался в восхищении, но потом, смутившись, виновато посмотрел на Юнги. — Хён, ты не подумай, твои пироги тоже великолепны, правда! Но это же разное, да? Юнги кивнул и куснул хрустящее тесто, от дыхания сахарная пудра поднялась лёгким облачком возле его губ, испачканных воздушным белым кремом. Мин с удовольствием доел пирожное, отпил несколько глотков кофе и собирался вытереть губы, но не успел. Чимин быстро подполз к нему, обхватил лицо Юнги ладонями и медленно слизал с губ остатки крема. — Сладкий. Хён, ты такой сладкий. — Солнышко, если ты не остановишься, то мы вскоре снова окажемся в душе. Сегодня я там был уже трижды, — Юнги улыбнулся, — я стерилен, как операционный стол! Кстати, спасибо тебе за такой возбуждающий ужин. Было очень вкусно. Всё. Особенно десерты, — он подмигнул и снова улыбнулся, видя, как смутился Чимин. — Так ты и не поел толком, я тебя отвлёк, прости, хён. Если хочешь, я подогрею… — Да ты уже так подогрел, что до сих пор всё внутри кипит! — Мин смеётся, он счастлив. Ему хорошо. Особенно от того, что лицо Чимина залило краской смущения, и теперь он выглядит ещё соблазнительнее. — Сейчас попьём кофе, я всё уберу, и можем разложить пару коробок, — пряча глаза, бормочет Пак. — Да не суетись ты, я сам всё уберу. — Юнги поднимается с пола, собирает посуду на поднос. — Давай с коробками позже разберёмся, я что-то устал. Можем кино посмотреть, если тебе не нужно к занятиям готовиться. — Не сегодня, — вздыхает Чимин и пристально смотрит на старшего, — Юнги, нам ведь нужно поговорить… помнишь, ты хотел обсудить… — Помню, но это же не горит? Можем обсудить завтра или в любой другой день. Чимина начинает слегка потряхивать от волнения. Он не знает, куда заведёт этот разговор, мысленно даёт себе обещание не психовать и не бояться. А там — будь, что будет! — Нет, давай сегодня. Мне столько нужно рассказать тебе. И о стольких вещах спросить. Юнги молча кивает, уносит посуду на кухню и там какое-то время стоит неподвижно, задумавшись и даже не представляя, как начать этот разговор. Он боится сказать что-то такое, что снова заставит Чимина уйти в себя, но понимает, что дальше тянуть нет смысла. Они действительно слишком скоро ринулись в эти отношения, дав волю вспыхнувшему обоюдному желанию. Но при этом даже толком не узнали друг друга. И вскоре поплатились за собственную поспешность. Теперь нужно срочно исправлять ситуацию, навёрстывать упущенное и пытаться сохранить то, что не успело разбиться. Собрать его воедино, склеить на веки вечные и хранить, как зеницу ока. Юнги вернулся в гостиную, с размаху плюхнулся на диван, протянул руки к Чимину. — Иди ко мне, милый. Тот поднялся с подушек, прополз по дивану на четвереньках и улёгся головой на колени старшего, а тот сразу же запустил свои пальцы в густые мягкие волосы, легонько массируя кожу и перебирая отросшие пряди. — Ну, о чём ты хочешь поговорить, солнышко? — тихо спросил Мин. — Ох, о многом. Мне всё интересно, с первого дня хочется спросить тебя о разном, — Чимин вздохнул и блаженно улыбнулся. Он чувствовал, как расслабляются мышцы под пальцами Юнги, как тело наполняется лёгкостью и спокойствием. — Ну, тогда мы и до утра не успеем всё обсудить, а завтра рано вставать. Давай так: один твой вопрос, один мой. А в следующий раз — ещё по одному. Согласен? — Да, давай! Так постепенно и будем узнавать все тайны друг друга. Сделаем это нашей вечерней традицией. — Да, — улыбнулся Юнги, — думаю, это будет забавная традиция. Только давай договоримся, что вся информация, которую мы узнаем в ходе наших бесед, будет восприниматься спокойно, без истерик, претензий и хлопанья дверью! А то мало ли, до чего мы тут с тобой дооткровенничаемся. — Хорошо! Обещаю не буянить, — Чимин покраснел, вспомнив свой «бенефис» в пансионате. — Хён, а как ты думаешь, Сокджин и Намджун хёны ругаются? Они ведь тоже недавно знакомы, но выглядят так, будто уже лет десять вместе. — Наверно, потому что я им рассказывал друг о друге, у них и сложилось какое-то впечатление, которое потом только подтвердилось. Ну, во всяком случае, не разочаровало. А, может, это любовь с первого взгляда? — он погладил Чимина по волосам, заправляя пряди за ухо. — Ты веришь в любовь с первого взгляда? — удивился Пак. — Это уже вопрос? — Юнги внимательно взглянул в глаза младшего, тот отрицательно покачал головой, — нет, не верю. Но верю, что с самого начала можно почувствовать — твой это человек или нет. — А ты почувствовал? Твой? — Почувствовал. И испугался. — Почему? — брови Чимина удивлённо взлетели, губы сжались в трубочку. — Потому что я не мог ничего предложить тебе, Чимини. И я решил сразу обрубить себе все варианты, рассказал, что у меня не стоит, старался казаться грубым и неадекватным. А ты взял и приволок это недоразумение к себе домой! Я ж не думал, что у тебя так сильно развит инстинкт спасателя. — Ты мне сразу понравился, — прошептал Чимин, — такой загадочный весь, пил необычные напитки… но когда рассказал про ранение, мне стало… — Жалко меня? — Нет, это другое. Скорее обидно. И не понятно. Ну, как можно стрелять в человека из-за измены? — А когда из-за измен дуэли устраивали — нормально? И тоже стреляли. И убивали. — Убийство — это всегда неправильно. Без вариантов. Оба замолчали, погрузившись в раздумья, вспоминая те самые первые часы и дни их знакомства. И в самом деле, как это происходит? Почему два совершенно чужих друг другу человека вдруг ощущают потребность быть вместе, даже если не осознают её сию минуту? Почему начинают пристальнее приглядываться к собеседнику, внимательнее слушать, запоминать все мелочи, случившиеся в тот день или час? Как работают механизмы, которые в определённый момент сигнализируют нам: остановись! Взгляни на этого человека! Прислушайся! Дотронься! Что чувствуешь? Искрит? Цепляет? Магнитит? Тогда вперёд! — Хён, а о чём ты хотел спросить? — голос Чимина вырвал Юнги из потока воспоминаний, заставив вздрогнуть. — О твоих выходах в астрал, — Мин с опаской взглянул на парня, — когда ты будто отключаешься от всего и улетаешь хрен знает куда. Давно с тобой такое происходит? Со стороны выглядит немного странно. — Не помню точно, кажется, лет с двенадцати. Я же говорил, что меня мама с бабушкой в детстве отправили в музыкалку и художку. А потом я ещё и в спортшколу записался. Бабуля орала, что я буду заниматься тхэквондо только через её труп, что там мне переломают пальцы, я не смогу играть на фортепьяно, а что в этой жизни может быть важнее и лучше музыки? — закатив глаза, произнёс Чимин драматическим шёпотом, видимо, копируя свою бабушку. — Мама даже ходила к тренеру и просила его выгнать меня, но он отказался. Тогда я психанул и пошёл ещё и на фигурное катание. Хорошо, что отчим — они с мамой тогда только поженились — сказал, что мальчик должен заниматься спортом, а не пианинку терзать да картинки мазюкать. Что кисточками от хулиганов не отмахаешься. — И что, отстали? — поинтересовался Юнги. — Да скорее смирились. Но через какое-то время стали требовать результатов. И они были, правда. Я очень много занимался, тренеры меня хвалили. На соревнованиях всегда в призах был. Но мои дамы решили, что раз я решил разбавить искусство мордобоем, то должен стать как минимум чемпионом нашего городка, а потом и провинции, а после — всей страны, и уж совершенно точно поехать на Олимпиаду! И всем навалять. И, конечно же, при этом учиться на «отлично», по три часа в день проводить за инструментом и не забывать готовиться к выставке. Чимин тяжело вздохнул. Он слишком хорошо помнил, как наспех делал домашние задания по дороге в спортшколу или между тренировками, как с тоской смотрел на друзей-одноклассников, гоняющих на улице мяч и гуляющих, когда и где вздумается, как вырубался, едва голова касалась подушки. Юнги смотрел на бойфренда и не мог понять, как ребёнок в таком возрасте вообще всё это вывозил на своих хрупких плечиках. Он взял Чимина за руку и легонько сжал в своей ладони, поглаживая большим пальцем костяшки. А парень продолжил: — В какой-то момент моё расписание стало таким плотным, что нужно было делать выбор, от чего-то отказываться — я просто физически не успевал везде и сразу. Концентрация была почти на нуле, начались травмы. А мама с бабушкой решили, что я недостаточно стараюсь и специально травмируюсь, чтобы откосить от тренировок. Стали читать нотации каждый вечер о том, сколько времени, сил и средств они вкладывают в моё развитие, а я, неблагодарный сын и внук, не ценю их усилий и просто филоню. И вот тогда я начал отключаться. Стоял, смотрел на них, слушал, но не слышал. Думал о чём-то своём. Мечтал, что когда-то действительно стану чемпионом, и тогда они пожалеют, что ругали меня. — Я так понимаю, что твои родные — пример нереализованных амбиций и стремлений, поэтому на тебе и пытались отыграться, самоутвердиться за счёт твоих достижений? А кем работает твоя мама? — спросил Юнги, когда Чимин сделал очередную паузу и снова тяжело вздохнул. — Воспитателем в детском саду. А бабушка там же много лет была музыкальным руководителем. И детишки в садике мою маму обожают, она с ними, как с родными возится. Хён, ты не думай, я их люблю, они действительно очень много для меня сделали. Просто они хотели, чтобы я был самым лучшим… — А мне кажется, что любой ребёнок для своих родителей априори самый лучший, каким бы он ни был, — перебил Юнги, — и что, долго тебя так прессовали? — Около года, наверно. Не помню точно. Когда я пропустил сборы и три выступления из-за травм, решил, что рисование пока можно и отложить. А потом поговорил с тренером, и он перевёл меня в другую группу, чтобы тренировки были не в один день с «фигуркой». Стало полегче, я вскоре восстановился, на следующих соревнованиях взял золото. А потом ещё одно. Позже получил чёрный пояс, помогал тренировать малышей. И даже докатился до национального юниорского первенства. Правда, победить не смог, — Чимин грустно улыбнулся. — А если бы победил? Что дальше? — Не знаю, — пожал плечами парень, — возможно, взрослый чемпионат, этап Гран-при Азии или Америки, чемпионат мира и — что почти нереально — Олимпиада. — Ну, тогда бы мы с тобой точно не познакомились, — улыбнулся Мин, — не везёт мне на встречи со знаменитостями. Он выполз из-под Чимина и потянулся, разминая ноги и спину. Потом поднялся с дивана и спросил: — Может, ещё кофейку? — Давай, — Чимин встал и побрёл за Юнги на кухню. Кот и собака, увидев, что хозяева направились в сторону пищеблока, стартанули вслед. Пока Юнги варил кофе, Чимин насыпал в миски корм и приговаривал: — Кушайте, а то мы чуть не забыли о вас. — Не переживай, они бы напомнили, — ухмыльнулся Юнги, разливая кофе в чашки и добавляя сливки. — Ну, теперь мне понятно, что делать, когда ты так залипаешь. — Что? — Буду целовать тебя, как Спящую Красавицу! — Юнги расхохотался и Чимин вслед за ним. — В сказках же есть все рецепты. Проверим, как это работает! — Жаль только, что мы не в сказке. — Ты хотел бы обладать какой-то волшебной силой? Какой? Превращаться в дракона? — Нет, зачем? Я хотел бы волшебную палочку или что-то подобное, чтобы исцелять людей или давать им то, что они хотят. — Неблагодарная затея. Вот представь: некто хочет, допустим, машину. Ты взмахиваешь палочкой — вуаля, авто стоит перед ним. Казалось бы, желание исполнилось, бери, пользуйся. А он недоволен. Хотел другое! Или другого цвета, — Юнги испытующе смотрит на Чимина, — что будешь делать? Колдовать до тех пор, пока ему не понравится? А если ресурс палочки ограничен, и она выдаёт машины исключительно определённой модификации? — Ну, тогда просто исцелять людей! — Чимин хмурится. — Тоже не лучшая затея. К примеру, сидит безногий попрошайка. Ты — рраз! И возвращаешь ему ноги. А он в драку. Уже привык бездельничать и получать подачки, а теперь придётся идти работать, а он ведь не умеет ничего! — Но найдутся же и те, кто будет доволен? — Возможно. Чимини, ты не сможешь спасти всех, не сможешь выполнить все желания. Но можешь сделать счастливым того, кто любит тебя. И без волшебной палочки. — Юнги сел рядом, обнял парня, уткнулся носом в его волосы. — Милый, ты уже исцелил как минимум одного человека. Своими волшебными ручками, пухлыми губками, горячим сердечком. И этот человек тебе безмерно благодарен за всё это. Чимин отодвинулся и внимательно всмотрелся в лицо любимого. Молча скользил взглядом по густым тёмным волосам, беспорядочными прядями обрамляющим лицо, по красиво выгнутым бровям, по глазам цвета горького шоколада, по-лисьи прищуренным, обрамлённым длинными пушистыми ресницами; по высоким скулам, довольно широкому носу, который совершенно не портил общей картины. И наконец, остановился на губах, слишком нежно очерченных и мягких для мужского лица. Их идеальный изгиб с первого дня приводил Чимина в трепет. Он был уверен, что множество девушек мечтали бы иметь такие губы. Но достались они этому невероятному мужчине, один взгляд на которого сводил с ума, заставлял сердце биться часто и неровно, щекотал кожу мурашками и будил самые необузданные фантазии. Чимин до встречи с Юнги никогда не был слишком раскованным и дерзким в постели, наоборот, старался вести себя сдержанно и пристойно. Кроме того самого раза, когда решился предложить бывшему бойфренду новый поворот в отношениях… Тот не оценил. И Чимин снова стал сдержанным и скромным. Только вот с Мином не получалось быть скромняшкой, хотелось взрывов, фейерверков, экспериментов. И Юнги охотно отзывался, предлагал свои идеи, был открыт и податлив. Пока не предложил тот же самый поворот. — Хён, почему ты хочешь поменяться? — без предисловий спросил Чимин и почувствовал, как сердце заколотилось сильнее. — Тебе что-то не нравится, я что-то делаю не так? — Не так? Ты о чём? — Юнги не сразу сообразил, куда клонит Пак. — Ты хотел поменяться ролями в постели. Почему? Что сейчас тебя не устраивает? — О, бог мой! Ты об этом! Да почему не устраивает? Меня всё устраивает, милый! Мы ведь даже не обсуждали, кто что предпочитает. Я был уверен, что ты не против уни. — Но ведь ты раньше не был нижним! Почему сейчас захотел? — Да чёрт его знает. Я ведь сначала только с девчонками спал, а потом с парнями вёл себя аналогично: я — самец, я должен быть сверху. Возможно, просто не доверял, потому что раньше это были какие-то эпизодические встречи, а не длительные отношения. А сейчас… — Юнги вздохнул и закрыл глаза. Ему было трудно облечь в слова те тонкие ощущения, которые он испытывал рядом с Чимином. — Просто в какой-то момент захотелось… захотелось быть ведомым, не только брать, но и отдавать… и отдаваться. Я даже не смогу толком объяснить, почему. Когда ты привязал меня, я решил, что тебе нравится доминировать, контролировать ситуацию, и ни секунды не сомневался. Вот и подумал, что мы могли бы пойти ещё дальше, если тебе это нравится. Но ты так категорично отказался, и я заподозрил, что был какой-то негативный опыт, не стал настаивать. — Опыта не было, но я однажды тоже предложил… поменяться… своему бывшему. — Чимин опустил глаза, вспоминать об этом ему было неприятно. — А он что? — Сказал, что если он и спит с парнями, то подставлять свою задницу вовсе не намерен. И добавил, что пассив должен знать своё место, а оно — в партере. — Ну, это его проблемы, я-то при чём? Я же не ставил тебе никаких рамок. — Юнги непонимающе таращит глаза. — Да, не ставил. Но я подумал: вот мы попробуем, вдруг тебе не понравится и что потом? Разочарование? — Чимин, ну что за мрачные мысли? Не понравилось бы — вернулись бы к прежнему варианту, в чём проблема? Да и что там может не понравиться? — Ну как тебе сказать? Есть некоторые неприятные моменты. Так ты не передумал? — Пак выжидающе смотрит на бойфренда. Сердце продолжает биться, как сумасшедшее, ладони вспотели. — Нет. Ты же сказал, что нужно обсудить и, возможно, когда-нибудь ты решишься. — Я решился, хён. — Чимин выдыхает и смело смотрит в глаза, — я хочу попробовать. Юнги отвечает не сразу, будто что-то пытается осмыслить, но после берёт руки Чимина в свои ладони и медленно произносит: — Солнышко, ты не обязан делать это ради меня. — Я ради нас. Я правда хочу, Юни. — Хорошо, мы сделаем это, — Юнги нежно целует Чимина в кончик носа и довольно улыбается, — в ближайшее время или позже, в общем, разберёмся, да? — Сегодня! — парень перебрасывает ногу через бёдра Мина и привычно усаживается верхом. — Давай сегодня. — Чимини, но я… чёрт, надо же подготовиться, мы же не можем так сразу. — Почему? — Чимин пожимает плечами, — там в ванной есть всё, что нужно, иди, готовься. Или тебе помочь? Тяжёлый вздох Юнги свидетельствовал о том, что хён сегодня явно не планировал кардинальных перемен в своей интимной жизни. — Солнышко, только один вопрос: жопу брить обязательно? Ответом ему была ехидная усмешка младшего. Юнги снова вздохнул, резко сбросил Пака с колен, встал и побрёл в ванную.***
Ещё никогда Юнги не чувствовал себя так нелепо и неловко. Местами даже унизительно. Он стоял в позе «собака мордой вниз», и это не была одна из асан йоги. Его руки с растопыренными пальцами упирались в поддон душевой кабинки, периодически скользя по гладкой поверхности, ноги стояли на полу возле кабинки, а между ними стоял Чимин и ловко орудовал бритвой там, где ни самому посмотреть, ни другим показать. Лицо Юнги заливала краска стыда. Такого кринжа в его сегодняшнем расписании предусмотрено не было. Сначала всё шло неплохо. Он быстренько справился с гигиеническими процедурами, вымыв, как ему показалось, до скрипа необходимые части тела и даже глубже. Потом он задрал одну ногу на сиденье унитаза и попытался сотворить интимную стрижку, но то ли руки у него были вставлены не тем концом, то ли физподготовка не дотягивала. В итоге он дважды чуть не нырнул головой вниз, рискуя приложиться к кафелю на полу и заработать очередное сотрясение. Пальцы уже сводило судорогой от неудобного положения кисти, лицо полыхало от злости и бессилия. Психанув, он отшвырнул бритву, выглянул в коридор и крикнул Чимину, что ничего не получается. Тот, улыбаясь шире, чем чеширский кот, вошёл в ванную и приказал продемонстрировать результат. Но Юнги смог продемонстрировать только безуспешную попытку избавиться от растительности. Чимин, с трудом сдерживая смех, попросил его принять столь незавидное положение и начал неторопливо исправлять «ошибки» незадачливого интим-стилиста. Покрыв тощую попку бойфренда пеной для бритья, он осторожно водил бритвой в непосредственной близости от самых чувствительных мест, чем провоцировал тоскливые стоны и отборный мат в свою сторону. — Вот нахера все эти танцы с бубнами? Чем, блядь, могут помешать несколько ёбаных волосинок! — Пока ещё не ёбаных, — парировал Чимин и шлёпал хёна по упругой ягодице, оставляя розовый след, — стой спокойно, а то я могу тебя поранить или некрасиво получится! — Да итицкий парикмахер! Оно ж потом ещё и чесаться будет? — Ну, не без этого, — ухмылялся Пак. — Твою мать! Это первый и последний раз! Больше я не соглашусь на этот пиздец! — лютовал Мин, тяжело дыша, — долго ещё? — Почти закончил, потерпи немного, хён. Вопреки ситуации, Юнги чувствовал невероятное возбуждение. Пальцы Чимина задевали яички, скользили по промежности и щекотали вход. Из-за всего этого член уже ныл от распиравшей его изнутри крови, прилившей, казалось со всего тела. Мозгу её точно не хватало: мысли путались, в голове шумело, как в осеннем лесу во время листопада. — Так, здесь готово! Поворачивайся, — скомандовал Чимин, и Юнги едва не грохнулся на пол. — Куда поворачиваться? Ты что задумал? — он с трудом принял вертикальное положение и развернулся к Паку. — Прости, хён, но раз уж мы решили быть откровенными, я давно хотел предложить тебе сбрить всё это, — он провёл рукой по лобку, заросшему тёмными волнистыми волосками. — Мне не нравится, когда во время минета твои волосики щекочут мне нос. И лезут в рот. Поэтому вставай в кабинку, я постараюсь сделать быстро. Обречённо простонав «за что мне всё это?», Юнги вошёл в кабинку и упёрся руками в стенки. — Ну что ты так нервничаешь, хён? Можно подумать, что ты ни разу не брил здесь! — А на кой? Меня всё устраивает! — Значит, тебе нравится, что у меня всё голо, а сам не хочешь распрощаться со своими джунглями? — Не такие уж там и джунгли, — буркнул Юнги и сморщился от спазма, стянувшего низ живота и сделавшего его член каменным. Взглянув на стояк бойфренда, Чимин судорожно сглотнул и почувствовал, что его собственный член тоже бодро дёрнулся в трусах, намекнув, что действительно, неплохо бы ускориться. Намылив пах, парень за рекордное время избавил Юнги от лишней поросли и потом аккуратно смыл остатки пены. — Красота какая, — констатировал он, посмотрев на своё творение, — давай, споласкивайся, жду тебя в спальне, — и быстро вышел. Юнги сделал воду погорячее, его знобило от возбуждения и ситуации в целом. Он готов был уже отказаться от задуманного, но подумал, что это будет несправедливо по отношению к Чимину. Парень принял непростое для себя решение, к тому же так старался, приводя Мина в порядок, что было бы верхом эгоизма разочаровать его. В конце концов Юнги выключил воду, набросил халат на голое тело и отправился навстречу неизвестности. Чимин лежал на кровати абсолютно обнажённый, его кожа в свете торшера отливала перламутром. Одной рукой он поглаживал свой член, уже облачённый в презерватив, другую протянул Юнги, и тот ухватился за неё, как утопающий за соломинку. Лёг рядом, шепнув: «А ты не терял времени!» и мгновенно оказался под младшим, который без предисловий впечатался в губы, дразня и возбуждая Мина свои быстрым и юрким языком. Тот полностью отдал инициативу в руки Пака, позволяя ему делать то, что нравится. Поцелуи становились всё жарче, но в самый разгар Чимин неожиданно отстранился и прошептал: — Хён, ты волнуешься? — Нет, — спокойно ответил Юнги. — А я волнуюсь, — признался Чимин и вздохнул, — если будет неприятно, скажи, я остановлюсь. — Всё будет хорошо, малыш, не тяни, просто возьми меня. — Как ты хочешь? — выдохнул Чимин, размазывая прозрачный лубрикант по своему возбуждению и втягивая ноздрями тёплый ванильный аромат. — Хочу тебя видеть. Подхватив Юнги под коленками, Чимин приставил головку к анусу и слегка надавил. Мин задышал чаще, закусил губу и зажмурился от непривычных ощущений. Чимин продолжал легонько толкаться и почувствовал, как постепенно Юнги расслабляется, впускает его в своё горячее нутро, издавая хриплый протяжный стон. Нажал сильнее и сам захрипел от волны жара, прошедшей по спине от лопаток до копчика, и пробежавшего следом холодка. На несколько секунд замер, привыкая к давящей тесноте. А когда увидел, что Юнги перестал кусать губы и задышал ровнее, полностью скользнул внутрь и снова замер, внимательно наблюдая за старшим. Он знал, что неприятное покалывание продлится недолго, а потом тело начнёт откликаться, требуя большего и даря наслаждение. Обоим. От каждого размеренного толчка Юнги вздрагивал, сильнее сжимая в ладонях простыню, царапая по ней короткими ногтями. Он утопал в новых ощущениях, прислушиваясь к себе. Ему очень хотелось неотрывно смотреть на Чимина, но глаза сами собой закрывались, голова откидывалась назад, и горло царапал его собственный хрип, периодически переходящий в верхний диапазон и заставляющий чуть ли не взвизгивать. От жара, охватившего всё тело, дыхание тоже будто полыхало огнём, иссушая глотку. Он пытался хоть немного смочить рот слюной, но ее не было, сплошная пустыня… раз за разом сглатывая, Юнги, сам того не подозревая, распалял Чимина ещё сильнее. Тот не мог оторвать глаз от кадыка, судорожно дёргающегося под тонкой, порозовевшей от поцелуев кожей. И это зрелище заставляло Пака двигаться всё быстрее и резче, периодически замирая, чтобы лучше разглядеть и дать хёну сделать несколько рваных вдохов. В одну из таких коротких передышек он ощутил, как бешено запульсировали стенки вокруг его члена и понял, что Юнги близок к разрядке. Прижался к нему плотнее, сдавив его член между их телами, и ускорился до максимума. Одиночные стоны слились в сплошной поток и после прекратились на несколько секунд, будто выключилась громкость. Но почти сразу включилась, и с шипением вырвалась из горла Юнги лишь одним словом: — Чи-ми-на-а-а-а……… А потом хён трясся как в лихорадке, толчками выбрасывая из себя сперму, резко выдыхая и беспорядочно хватаясь за всё, до чего мог дотянуться. Чимин отпустил его коленки, обхватил за плечи и прильнул всем телом, впитывая эту дрожь, стоны и свистящие выдохи. Он млел от мысли, что Юнги сейчас легко и приятно, через несколько секунд он совершенно расслабится, но вряд ли забудет, что чувствовал. И вот хён медленно приоткрывает глаза, мутным взглядом скользит по чиминову лицу, проводит пальцами по влажным от пота вискам, стирая испарину, и ехидно вопрошает: — Чего остановился? Догоняй. Тот, рыкнув, приподнялся, потянул Юнги к себе, задрав его бёдра выше, и с тем же диким рыком начал вбиваться до упора, с хлюпаньем размазывая лужу липкой спермы по их телам. Два… три… пять… семь… и Чимин тоже замолкает на секунду, а потом лишь мычит, содрогаясь в оргазме. И валится без сил на взмокшую грудь Юнги своей, такой же мокрой и липкой. Они лежат молча, Юнги почти пришёл в себя, Чимин всё ещё тяжело дышит и изредка подёргивается, как от слабых уколов током. Их сердца колотятся друг о друга, будто и нет между ними кожи, мышц, костей. Пульсация такая громкая, что стучит в ушах обоих парней. Но вокруг только тишина… она становится густой, осязаемой и такой же липкой, как два утомлённых тела, лежащих друг на друге. Сейчас бы в душ, под тёплую воду, которая смоет усталость и пот, но сил нет. Пак долго смотрит на любимого, а тот не шевелится, если не считать равномерно вздымающейся груди и ноздрей, раздувающихся в попытке набрать в лёгкие побольше воздуха. Чимин слабо ведёт рукой по плечу, по изгибу шеи и ключице, большим пальцем проводит по щеке и тихо спрашивает: — Хён, ты как? В порядке? Еле заметный кивок в ответ. На лице Мина ни единой эмоции, оно расслабленное и умиротворённое. — Юни, скажи хоть что-нибудь. Но ответа нет. Хён дышит, ровно и спокойно, будто спит, но Чимин знает, что это не так. И спустя минуту — тихое, хриплое: — Выходи за меня. — Может, лучше ты за меня? — Пак улыбается и, с трудом отлепившись от влажного тела, пытается подняться. — Похуй, просто давай поженимся, — слова даются с большим трудом, в горле до сих пор пустынная сухость, а принести в спальню водички никто из них не догадался. — Пить хочешь, да? Я принесу, — Чимин наконец поднимается на ноги. — Пойдём в душ или доверимся влажным салфеткам? — Да, — коротко отвечает Юнги и пытается дотянуться до тумбочки, — и курить. Через пару минут Чимин приносит упаковку сока и бутылку воды, протягивает хёну, мол, выбирай. Тот хватает бутылку и с громким бульканьем втягивает в себя почти всю воду. Пак отпивает сок маленькими глотками и с умилением смотрит на старшего. Он готов повторять этот эксперимент сколько угодно, лишь бы любоваться раскайфованным лицом Юнги. А Мин, напившись, отставляет бутылку, тянет к себе халат, всовывает ноги в огромные пушистые серые тапки и, шаркая, отправляется за порцией никотина, чтоб логически завершить постельный бой. Чимин тоже набрасывает халат, прихватывает с кресла толстый тёплый плед — чай, не лето! По дороге к балкону заглядывает в гостиную, кличет собаку и выпускает её на улицу, виновато улыбаясь: — Хрюнечка, ты же сама погуляешь, хорошо? Я так устал! Не могу пойти с тобой! И когда акита скрывается в темноте, бредёт на кухню, а после выходит на балкон, накидывает на плечи Юнги плед и пристраивается рядом. Они молча курят, окутывая себя клубами белого дыма, смотрят перед собой. Юнги, задрав голову, долго вглядывается в побелевшее низкое небо и тихо произносит: — Снег пойдёт. Знаешь примету про первый снег? — поворачивается к Чимину. Тот улыбается. — Знаю. А ты веришь в приметы? — В эту верю. Мне мама все уши прожужжала историей, как они с папой случайно столкнулись на лестнице, она уронила сумку, он помог ей собрать вещи, и они присели на скамейку, чтобы всё сложить. Не успели перекинуться и парой фраз, как пошёл снег. Они так и сидели на лавочке, глядя на него, а потом поцеловались. И уже тридцать четыре года вместе. — Мин потушил сигарету и усмехнулся. — А разве эта примета работает больше года? Мне бабушка говорила, что если с кем-то попасть под первый снег, то будешь с ним до следующего первого снега. — Чимин счастлив, что открыл для себя ещё одну сторону любимого — Юнги-романтика. — Может, везде существуют какие-то свои различия, но по факту: попали под первый снег — попали на любовь. Смотри! — протянул он руку вперёд, где перед ними пролетела маленькая белая звёздочка, холодная и пушистая, за ней вторая, третья… и вот уже сотни и тысячи снежинок порхают в воздухе, мягко падают на землю, устилая её тонким белым покрывалом. Белая собака, скачущая по лужайке, на фоне снега кажется почти бежевой, а может, это уличные фонари подкрасили её мех в тёплый сливочный цвет. Хрюня ловит снежинки, подставляя им морду и фыркает, когда те превращаются в холодные капельки на горячем носу. Парни смеются, наблюдая за ней, а после одновременно поворачиваются друг к другу, смотрят в глаза долго, пристально, нежно и сливаются в поцелуе под первым в их общей жизни снегом. На улице морозно, снежинки ложатся на волосы, лица, руки, едва выглядывающие из-под пледа. Но в душах тепло, радостно, и немножко щиплет где-то в носу от того, что рядом… вместе… в любви… Лёгкой мягкой кружевною тенью Вьётся первый робкий белый снег По чьему-то вышнему веленью То замедлив, то ускорив бег. И соединяясь в паутинки, Лучиками-ручками сплелись, Хрупкие стеклянные снежинки В танце удивительном сошлись. Над притихшим городом кружились, В вальсе венском плыли по дворам, На дома усталые ложились, Разделяя год напополам. Тот — зелёный, жгучий и цветущий — В фоторамке на твоём столе. Этот — незнакомый и грядущий… В ледяном прозрачном хрустале. Снег на лицах, на ладонях… Тает быстро, превратясь в росу. Нас с тобой собой соединяет. — Любишь? — Да! — в ответ произнесу.