ПОДЪЁМНАЯ СИЛА (Lifting Force)

Невозможно решить проблему на том же уровне, на котором она возникла. Нужно стать выше этой проблемы, поднявшись на следующий уровень. Альберт Эйнштейн

      Юнги стоял перед зеркалом, висевшим над раковиной, разглядывая невесть откуда вскочивший на носу прыщ. — Только тебя тут не хватало, — возмущённо пробормотал он и попытался аккуратно избавиться от непрошеного гостя, но руки-крюки превратили малюсенький прыщичек в большую кроваво-красную проблему. — Твою мать! Как пацан в пубертате — прыщи полезли! Зашибись! Вот такой красивый и поеду завтра договор подписывать!       Недовольно рыкнув, Мин вышел из ванной с твёрдым намерением пожаловаться на свою беду Чимину и в полной уверенности, что тот утешит расстроенного хёна. Юнги уже открыл рот, чтобы возвестить о настигшей его печальке, но захлопнул варежку, не успев издать ни звука: с кухни доносился голос Чимина, явно беседующего с кем-то по телефону. И тон разговора был очень странным, Чимин будто оправдывался. Не желая смутить бойфренда своим внезапным появлением, Мин остановился и уже собирался уйти в гостиную, но передумал и тихонько прошёл к кухне, притаившись в простенке коридора.       «Мин Юнги, ты чё творишь? Подслушивать нехорошо! — сам себя убеждал Юнги, но продолжал стоять столбом, — я просто должен убедиться, что с ним всё в порядке. Я не буду ни о чём спрашивать. Я ему полностью доверяю!»       Но эта мантра никоим образом не успокоила его. Потому что голос Пака звучал взволнованно и как-то… подобострастно. При этом было абсолютно непонятно, кто собеседник, Чимин ни разу не назвал имени и никак не обратился к человеку. — Да, я понимаю, но приехать не получится… я тоже хочу увидеться, очень… конечно, соскучился… это не зависит от меня, правда… — тут парень вздохнул.       Юнги почувствовал, что в глубине души поднимается волна горечи и затапливает всё его нутро, обжигая, как кислотой, разъедая и оставляя чёрные, как смоль, следы.       «Нет, не смей думать о нём плохо! Это лишь твои фантазии, сейчас всё разъяснится!» — убеждал себя Юнги и жалел, что вообще оказался здесь, не ушёл в гостиную сразу или не вышел из ванной в другое время. — Я смогу приехать позже, на Новый год, например… — продолжал Чимин, — или на Соллаль. Вы бы испекли Ваш фирменный шоколадный торт и те хрустящие слоёные печенюшки, помните? Хальмони Ёнхи, я очень скучаю! Как там омма и абоджи? Я говорил с ним на прошлой неделе… он жаловался, что перед Рождеством слишком много заказов, устаёт сильно. Хальмони, а как Ваше здоровье?       Мин сполз по стене и уселся на полу, уронив голову в ладони.       «О, боги, вот идиота кусок! Он с бабушкой говорит, а я уже… чёртов параноик!» — выдохнув с облегчением, Юнги открыл глаза, тихо поднялся и на цыпочках ушёл в гостиную. Включил телевизор, завалился на диван рядом с Оскаром, который, как обычно, лежал пузом кверху, раскинув все лапы, и сопел во сне. — Ах ты, тушка меховая! Хорошо тебе живётся, ни забот, ни проблем. Хороший… хороший, — он погладил кота по упитанному животику, и тот мгновенно заурчал от удовольствия. — А где наша Хрюня? О, вот она!       Юнги, улыбаясь, смотрел, как собака медленно топает в сторону дивана, и так же неторопливо топает Чимин, вошедший вслед за ней. — Хён, ты уже помылся? Я и не заметил, когда ты вышел из ванной. — Пак завалился рядом, удобно умостив голову на коленях бойфренда. — Да услышал, что ты говоришь по телефону, и не стал заходить, — Юнги пытался казаться спокойным, но с трепетом ждал, что Чимин ответит на это. Он поймал себя на мысли, что ни разу за время знакомства не слышал, чтобы тот говорил с кем-то из родных. И это выглядело несколько странно. — Бабуля звонила, — Чимин вздохнул, — хочет, чтобы я приехал на Рождество, а я сказал, что не получится. Не раньше, чем на Новый год. — Чимини, если хочешь, то поезжай, я не против. Ты, наверно, давно не виделся с родными? — Мин кончиками пальцев перебирал прядки светлых волос, закручивая их в спиральки. — Давно. Мама приезжала на похороны отца, бабушка тогда не смогла приехать из-за болезни. — Всё, вопрос закрыт, ты едешь домой на Рождество! А к моим родителям поедем на Соллаль.       «Осталось сообщить Кимам, что планы поменялись. Ладно, завтра скажу», — подумал Юнги. — Хён, всё в порядке, мы можем поехать к твоим родителям. Бабуля сказала, что приедет ко мне сама. Позже сообщит, когда её встретить. Знаешь, она обещала привезти шоколадный торт! Ты даже не представляешь, какой он вкусный!       Юнги улыбнулся и ещё глубже запустил пальцы в шевелюру Пака. — О, с удовольствием попробую. И очень хочу познакомиться с твоей бабушкой.       Чимин резко отвернулся, а потом и вовсе поднялся с колен Мина, уселся рядом. На его лице застыло выражение безысходности. Парень долго смотрел на Юнги взглядом, как почудилось Мину, полным неуверенности и страха. Но, возможно, всё дело в тусклом свете от экрана телевизора. С чего бы Чимину пугаться? — Милый, ты чего вскочил? Что-то не так? — Юнги тронул бойфренда за руку. — Да… нет, хён, ничего особенного, просто… — Чимин, если не хочешь, можешь не говорить, но не ври, пожалуйста, — Юнги тоже поднялся и пошёл на кухню.       Сварив кофе, он уселся на подоконник и мелкими глотками прихлёбывал крепкий горячий напиток, держа чашку двумя руками. Чимин появился через несколько минут, подошёл вплотную, развернул к себе, втиснувшись между бёдрами старшего, и замер, глядя прямо в глаза и вдыхая кофейный аромат. — Хён, — позвал тихонько, — ты обиделся? — Нет. — Ладно, сделаю вид, что поверил, — с улыбкой протянул Пак. — Сегодня играем в вопросы и ответы, или ты не в настроении? — Отчего же! Традиции нарушать нельзя, а сегодня, кстати, моя очередь спрашивать первым. — Юнги допил кофе, слез с подоконника, отодвинув Чимина в сторону, и направился обратно в гостиную.       Завалившись на диван, он поманил парня к себе, приглашающе хлопнув по ляжкам: — Давай, ложись и расскажи мне о своих родных.       Чимин некоторое время стоял рядом, будто не собирался воспользоваться приглашением, но после медленно прополз по дивану на четвереньках и всё же улёгся головой на бёдра Мина. Подняв глаза, прошептал: — Я же рассказывал. И это не вопрос. Что конкретно тебя интересует? — Конкретно… например, какие у тебя отношения с ними сейчас? Знают ли они о твоей ориентации? А если знают, то поддерживают или наоборот?       Чимин отвернулся и уставился в телевизор. Минут пять смотрел на экран, после снова поднял голову и посмотрел на любовника. Мин всё это время терпеливо ждал ответа на заданные вопросы, молчаливо наблюдая за Паком, а тот неожиданно улыбнулся, сощурив глаза, и, тронув нос Юнги пальцем, удивлённо спросил: — Что это? Кто тебя укусил? — Да фигня какая-то вскочила, а я расцарапал, — Юнги с досадой потёр нос, — не надо было клубнику жрать, меня с детства от неё обсыпает. Так! Не отвлекайся, давай, рассказывай. — Нормальные у нас отношения. Как у всех, наверно. В детстве, конечно, больше дёргали, учили, контролировали, потом вроде поняли, что я уже не ребёнок, стали спокойнее относиться ко всему, что я делаю.       Чимин почувствовал, что дышать становится трудно. Говорить об отношениях с родными было как-то неловко: будто он жалуется или пытается унизить их. В действительности он испытывал и к маме, и к бабушке очень тёплые чувства, был за многое им благодарен. Их придирчивые замечания о занятиях спортом или музыкой теперь уже не имели значения. Чимин понимал, что родные отчаянно хотели, чтобы он стал самым-самым во всём, а он не дотянул и не дал им повода гордиться его успехами и своими педагогическими способностями. Насколько он помнил, отчим никак не комментировал неудачные выступления, просто ободряюще хлопал по плечу и говорил, что всё впереди. А, кроме того, частенько прикрывал его промахи перед властными дамами семейства, если и ругал изредка, то только за дело. Про отца и говорить нечего, о таком можно только мечтать, считал Пак.       Но одно обстоятельство сильно тревожило Чимина — он почти не разговаривал с матерью уже больше двух месяцев. И сейчас размышлял, стоит ли рассказывать об этом Юнги, ведь они договорились выкладывать всю правду о том, что волнует, тревожит, раздражает, и даже бесит. Чтобы потом не пришлось склеивать осколки разбитых надежд. И хотя причина ссоры вроде никак не касается их с Мином отношений, Чимин решил, что лучше рассказать. Возможно, Юнги, как человек более опытный и взрослый, поможет разобраться в ситуации. Но начать стоило издалека. — Мой отец, родной отец, — уточнил Чимин, — ничего не знал о моей ориентации. Мне было стыдно говорить с ним об этом. Я так боялся, что он станет относиться ко мне хуже. Они с мамой развелись, ему и так было очень плохо, я старался лишний раз не доставлять хлопот. — А из-за чего развелись, ты знаешь? — поинтересовался Юнги. — Да. У папы был роман. С очень молоденькой девушкой. Мама узнала и попросила его уйти. Мне было лет пять или шесть. Я хорошо помню, как он сказал мне: «Не скучай, сынок, я буду жить в другом городе, там есть работа. И мы будем видеться, просто не так часто, как сейчас», — Чимин отрешённо водил по руке Мина, будто искал поддержки. — Кстати, мама так и не рассказала, из-за чего отец уехал, я до переезда в Сеул был абсолютно уверен, что причина была именно в работе. А когда она замуж за отчима собралась, я долго не понимал, как она может жить с другим мужчиной, если есть папа. Но тогда я вообще мало что знал об отношениях мужчины и женщины, для ребёнка всегда правильно то, что он видит. А если у кого-то иначе, вот тут и начинается поиск истины.       Повернувшись на спину, Чимин немного помолчал, вспоминая, как тяжело ему было принять тот факт, что отец теперь будет жить отдельно, видеться они часто не смогут. И как поначалу в штыки принял нового мужа матери, но тот сумел растопить сердце мальчишки заботой и внимательным отношением, за что Чимин был искренне благодарен. Он вздохнул, прогоняя навязчивые воспоминания, и продолжил: — Про ту девушку мне папа сам рассказал незадолго до своей болезни. Что она сначала была безумно влюблена в него, очень хотела переехать в столицу, а когда оказалась в Сеуле, быстро нашла развлечения на стороне с молодыми крутыми ребятами. Слилась от отца к какому-то богатому студенту или аспиранту, который обещал устроить её на хорошую работу. Папа сильно сожалел, что ушёл от мамы, говорил, что очень перед нами виноват и просил любить ту, кого я выберу в спутницы, никогда не врать ей, не искать приключений, быть верным мужем. После такой просьбы я не решился признаться, что девушки меня не интересуют, боялся окончательно его разочаровать. Ведь он так хотел, чтобы я продолжил род, передал его фамилию моему сыну. — А мама? Знает? — тихо спросил Юнги, сжав ладонь бойфренда. — Да, я сказал ей после смерти отца. Мать и бабушка очень настойчиво интересовались моей личной жизнью, постоянно спрашивали, есть ли у меня подружка, когда я собираюсь жениться. Какое-то время я тупо отмалчивался или прикрывался учёбой, занятостью. Но потом надоело скрывать. Я рассказал матери перед тем, как она уехала после похорон. — Как она отреагировала? — Сказала, что умер не только её бывший муж, — прошептал Чимин и отвернулся. — То есть? Ты для неё умер, так, что ли? — Юнги в шоке чуть не вскочил на ноги, но вспомнил, что голова Чимина лежит на его коленях. — Нет, что ты, не настолько категорично. Умерла её надежда стать бабушкой и нянчиться с внуками. Оказывается, она давно этого хотела, — Пак продолжал смотреть куда-то в стену, не желая встречаться глазами с Юнги. — Видимо, планировала из внуков слепить что-то путное, раз из меня не получилось. Мне кажется, что она даже ждала чего-то подобного. Через месяц после смерти папы она приезжала в Сеул по рабочим делам, на какой-то семинар, и мы снова поговорили, но уже спокойно и без эмоций. Эмоции начались позже. Мама решила, что если я уеду отсюда, то мозги встанут на место, как она выразилась, и я забуду о своём, цитирую: «пагубном пристрастии». Ибо Фредди тоже был голубым и, внимание! «Ты же помнишь, как он умер?» Если что: Квин — любимая мамина группа, а Фредди — любимый певец. — Подожди! Но если ей нравится Меркьюри, значит, в целом она относится к геям вполне терпимо? — Нет, Юни, — усмехнулся Чимин, — она любит его только как певца, точнее, любит его песни, но совершенно не приветствует того, что он был геем. — Странно. Неужели твоя мать настолько наивна, и верит, что ориентация меняется вместе с переездом на новое место жительства? — Нет, конечно, не настолько. Но, тем не менее, считает, что в большом городе много людей, много соблазнов, а в нашем тихом болоте я образумлюсь, ибо там гея днём с огнём не сыщешь. — Ага, геи больше по ночам проявляются, — хохотнул Юнги, — значит, твоя мать мечтает, что ты вернёшься в родной город? — Тут всё намного сложнее. Она мечтает, что я продам этот дом, отдам ей и отчиму деньги, вернусь в наш городок и буду помогать семье по мере сил. То есть, деньги от продажи папиного дома планируется пустить на развитие бизнеса отца и новую квартиру. А насколько мне это интересно, никого, вернее, мою мать не волнует! — тут Чимин резко поднялся, чуть не задохнувшись от выброса адреналина.       Эта тема острыми иглами втыкалась в его мозг не первый месяц. Мать настойчиво убеждала продать дом, на который отец с таким трудом скопил деньги, и на который женщина, по сути, не могла претендовать, так как развелась с бывшим мужем, поэтому и давила на Чимина, на его, так сказать, сыновний долг.       Предыдущий телефонный разговор закончился на весьма повышенных тонах, Чимин наотрез отказался продавать жильё и возвращаться в семейное гнездо после окончания университета. Не для того он столько лет учился и пробивался, чтобы снова скатиться в болото. В итоге женщина посетовала, что он оказался неблагодарным сыном, не желающим помочь тем, кто его вырастил и воспитал, к тому же, как она выразилась, «бракованным мужчиной». Пак после таких слов швырнул телефон в стену, разбив экран, и два дня пил, благо, не нужно было идти в универ — он учился удалённо.       На третий день позвонил отчиму и спросил, насколько всё плохо и чем он может помочь? Мужчина с удивлением ответил, что у него дела идут прекрасно, товарищ по бизнесу тоже не жалуется, но поинтересовался, с чего вдруг Чимин решил, что им нужна помощь? Парень вкратце объяснил, на что отчим возмущенно заохал, сказал, что он пытался образумить супругу, когда та решила заставить сына продать коттедж, и она согласилась с мужем, но, как оказалось, только для вида. А сама продолжила наседать на Чимина. Мужчина обещал снова поговорить с женой, успокоил парня и заверил, что ему не о чем волноваться.       Несколько раз Чимин порывался позвонить матери, но так и не смог. Каждый раз сердце отчаянно колотилось при мысли, что разговор снова зайдёт в тупик. А ругаться Пак не любил. Его буквально начинало подташнивать, когда приходилось с кем-то из близких выяснять отношения. С посторонними людьми он решал конфликтные ситуации гораздо проще и быстрее. Точнее, старался их просто не допускать.       Чимин раз в неделю писал отчиму, спрашивал, как здоровье, как дела, передавал привет маме, но ни разу так и не написал ей. С бабушкой он общался ещё реже, но знал, что она тоже не поддержала стремление своей дочери заставить сына продать единственное жильё. И за это Чимин был безмерно благодарен бабуле.       Юнги внимательно слушал Чимина, и его сердце сжималось от боли, он уже прикинул несколько вариантов, как можно попытаться разрулить ситуацию, но ни один из них пока не решался озвучить. К тому же, ещё не все аспекты взаимоотношений Чимина с родственниками были освещены. — Чимини, а твоя бабушка как ко всему этому отнеслась? — Ты о продаже дома? Она против. Сказала, что мне нечего делать в нашем убогом городишке, где даже работы нормальной нет. — Ну раз отчим и бабушка тебя поддерживают, возможно, и мама со временем поймёт, что тебе лучше будет здесь. — Надеюсь, Юни… очень надеюсь на это. Мне больно от того, что я не могу нормально общаться с женщиной, которая меня родила и вырастила, только потому, что её посетила эта идея-фикс. — А хальмони знает про твою ориентацию? — Что ты?! — ужаснулся Чимин и вытаращил глаза, — бабуля меня просто порешит, если узнает! Мама рассказывала, что чуть волос не лишилась, когда бабушка увидела на стене плакат с Меркьюри. Сказала, что в её доме голубозадым не место. Считает, что это самое страшное извращение из всех существующих, практически божья кара тем, кто живёт неправильно. И вообще про всех геев, которые открыто заявляют о себе, всегда говорила, что это отбросы, их надо изолировать. Бабуля у меня пуританских взглядов придерживается. — Чимин горестно махнул рукой и снова уселся на диван. — Боже правый, это какие-то средневековые взгляды! Ты говорил, бабушка в детском саду работала? — Да, музыкальным руководителем, с самой молодости и до недавнего времени. — А её муж? Это же отец твоей мамы? Твой дед, получается. Он жив?       Чимин снова вздохнул. Эта тема тоже была под запретом в их семье. Насколько Чимин помнил, бабушка Ёнхи ни разу не рассказывала о своём муже. В доме не было его фотографий, никаких вещей, напоминающих о нём. Будучи ребёнком, Пак спрашивал, где его дед, потому что у других детей дедушки имелись, и не по одному, а у него не было. Тогда бабушка коротко ответила, что его дед умер. Было обидно, но совсем не страшно, дети не понимают смерть, её безысходность и невозвратность потери.       Став подростком, Чимин понял, что от бабушки вряд ли добьётся вразумительного ответа и обратился к матери с тем же вопросом. Та горестно вздохнула и шёпотом рассказала, что её родители расстались, когда она была ещё совсем маленькой, и ей запретили упоминать об отце. Потом из дома пропали все его фотографии и одежда. А когда она сама разводилась с мужем, бабушка Ёнхи проронила: «Мою судьбу повторяешь, дочка, видно, украли духи наше семейное счастье. Говорили мне, чтоб не связывалась я с твоим отцом, а я не послушала, гордая была, перечливая, вот и расплачиваемся теперь обе». Потом мама добавила, что отец, наверно, завёл кого-то на стороне, за это бабушка и выгнала его из дома и вычеркнула из памяти.       Услышав всё это, Юнги схватился за голову. Он-то был уверен, что это в его семье куча непонимания и проблем, а, оказывается, бывает намного хуже и страшнее. И теперь грядущий приезд бабушки Ёнхи уже не казался ему хорошим событием. — Блин, Чимини, я в шоке! Пойдём покурим, иначе мой мозг сейчас расплавится. Я не ожидал, что у тебя всё так запутано. И что теперь будем делать? Если честно, я боюсь знакомиться с твоей бабушкой, прости, — накинув на плечи плед и сунув ноги в пушистые тапки, Мин направился к балкону. — А чего ты испугался? — спросил Чимин, надевая пуховик и ботинки, — бабуля приедет максимум на пару дней. — И эти пару дней я, пожалуй, поживу у себя. Чимин, я не хочу подвергать тебя таким испытаниям. Ты только представь, что будет, если хальмони заподозрит, что я тут живу, и — омайгат — сплю с тобой! Где гарантия, что мы выживем? — он дрожащей рукой поднёс зажигалку к сигарете, щёлкнул несколько раз, подкурил и глубоко затянулся. — Нет, давай не будем экспериментировать, — выдохнул Юнги слова вместе с дымом.       Пак кивнул, тоже закурил и грустно посмотрел на любимого. Нет, он не осуждал, понимал, что скрываться постоянно не получится, а со временем просто надоест. И тут либо вывалить непримиримой родственнице всю правду, и с большой долей вероятности нажить себе врага, либо, возможно, расстаться с возлюбленным, но сохранить связь с родным человеком. Как тут можно выбирать, Чимин не понимал.       Юнги встретил взгляд своего парня и внутренне содрогнулся от щемящей тоски, промелькнувшей в нём. От гнетущей покорности судьбе, которую Чимин готов был принять, если не найдёт поддержки. Мин отшвырнул окурок, забрал недокуренную сигарету у Чимина, тоже выбросив за балкон. Обняв парня, он быстро зашептал ему на ухо: — Прости меня, Чимини, прости… я не позволю тебя обидеть, даже твоей бабушке. Я не брошу тебя, родной, буду рядом. Мы расскажем ей всё, она же взрослый мудрый человек и обязательно поймёт, что наша с тобой встреча — это счастливый билет! Просто раньше она, скорее всего, не допускала, что и у двух мужчин может быть счастливая жизнь, любовь и всё то, что бывает у обычных пар. — Сам ей расскажешь о том, что мы спим вместе? И о том, что у нас не будет детей, как у обычных пар, — улыбнулся Чимин, — милый, давай пока не будем торопить события. Как получится, так и получится. Если мои родные не готовы меня понять и любить таким, какой я есть… да хрен с ним… не любить, так хоть принять… то мне остаётся лишь сожалеть об этом. И надеяться, что со временем что-то изменится. — Хорошо, как скажешь. Но помни, я тебя не оставлю, даже если все бабушки мира будут против нашей любви! — Спасибо, я запомню, — Чимин вытащил еще одну сигарету, помял её между пальцами и шёпотом добавил, — даже завидую тебе, твои родители приняли тебя, повезло. — Да, повезло. Вчера Намджун то же самое сказал. Чимин, ты не один такой, многие геи сталкиваются с непониманием и упрёками близких. Намджуну тоже было непросто, но со временем ситуация более-менее устаканилась. Надо просто потерпеть немного. — Слушай, а семья Джин-хёна в курсе, что тоже без наследника останется? — Его родители давно знают, что Джинни не по девочкам. И, кстати, по его словам, даже обошлось без обмороков, криков и слёз. Может, и раньше подозревали, что на него надеяться в этом плане не придётся. К тому же, у Джинни есть старшая сестра, она замужем, двое детишек уже, род продолжится. Мамина подруга, тётя Чуён, ну, помнишь, мать Мэй, как-то обронила фразу: ребёнок сына — ветер с поля, а ребёнок дочери — родной, своей пизды дитя. — О, да эта женщина — философ, — усмехнулся Чимин, — жаль, у нас с тобой нет сестёр, некому нашим родителям внуков наклепать, — докурив, парень вошёл на кухню, потянув Юнги за рукав. — Хён, я так спать хочу, завтра вставать рано, ехать в нашу пекарню… — Пока еще не нашу, — отозвался Мин, забирая у Пака пуховик и вешая в шкаф, — вот завтра подпишем договор аренды, и будет почти наша. А потом начнём ремонт, купим всякие красивые вещицы, будем печь вкусные пироги, и станет «Плюшкин дом» нашим вторым домом, да?       Чимин уже улёгся на кровать, под успокаивающий голос Юнги его глаза медленно закрывались, и он сквозь дрёму улыбнулся и кивнул словам хёна. Но сон как рукой сняло, когда услышал внезапное: — Слушай, а может твоя бабушка с нами поедет в Намъянджу?! Нам не придётся ничего объяснять, а если что, мои родители её точно убедят, что два парня вместе — это нормально. — Юни, ты хочешь своих предков до инфаркта довести? Ты не знаешь бабушку Ёнхи. Ей скоро шестьдесят пять, но она уделает полсотни толерантных родителей. — Ха, а ты моих родителей не знаешь! Думаю, их словесная дуэль будет эпичной. Я бы послушал, — Юнги расплылся в довольной усмешке.       Чимин, уже совершенно растеряв желание спать, с ужасом смотрел на хёна. Картинки предстоящих баталий между их родственниками очень явственно вставали перед глазами. И результат этих баталий был совершенно непредсказуем. — Юни, ты изращенец! — констатировал Пак, — как можно хотеть, чтобы кто-то ругался? И не факт, что бабуля приедет именно в Рождество, может, раньше. Короче, я не хочу об этом думать сейчас, голова разболелась. — Тогда спокойной ночи, солнышко! — Юнги легонько поцеловал любимого в нос, в щёку, коснулся пухлых губ и погладил ладонью по щеке, потом по копне растрёпанных волос, притянул к себе, обхватив затылок, и снова поцеловал. — Спи, мой хороший, завтра всё решится само.

***

— Поздравляю вас, коллеги! Теперь можно переходить к практическому воплощению нашей общей мечты в жизнь! — Джин пожал руки друзьям и грустно огляделся по сторонам. — Только я даже примерно не представляю, с чего начинать.       И задуматься было о чём. Договор аренды был подписан, господин Хван и его агент Ли Сынчон отбыли, пожелав новоявленным хозяевам пекарни успешного старта и пообещав непременно заглянуть в день открытия. Но Сокджин именно теперь растерялся, ему сложно было поверить в то, что когда-нибудь в это светлое помещение придут покупатели, будут выбирать десерты, улыбаться, благодарить за вкусную выпечку, а он в ответ будет желать приятного аппетита, приглашать зайти снова, как это было во время его работы в кафе Хона. — Мась, а почему ты загрустил? — Намджун обнял бойфренда за плечи. — Ребята, мне страшно, — тихо ответил Джин и взглянул каждому в глаза, — страшно, что ничего не получится, я ведь понятия не имею, что в каком порядке делать, где искать рабочих, как согласовать все изменения при ремонте. И вообще… я надеялся, что всё как-то само собой получится. — Хён, не переживай, мы же рядом. Каждый будет заниматься своим делом, вместе всё решим, — Юнги ободряюще хлопнул друга по плечу, заметив, что его глаза повлажнели, — эй, ты чего раскис? Джуни, надо что-то делать, хён тает! Джинни, ну-ка, посмотри на меня! Давай, вдох-выдох! Ещё!       Ким послушно вдохнул, глубоко и прерывисто, будто заставляя лёгкие расправиться. Снова взглянул на тех, кто готов был пройти вместе с ним весь путь, поддержать советом, делом, улыбкой и просто добрым словом. Да, он справится! Не позволит себе расслабиться и разочаровать близких ему, понятных до мелочей людей, которые поверили и впряглись в не самое лёгкое, хоть и благородное занятие. — На вас посмотреть — так вроде каждый по три кофейни уже открыл! Что, вообще не ссыте? — Джин пытался разглядеть в глазах друзей страх, неуверенность, хотя бы тень сомнения. — Ну, чего замолчали? — Может, и страшновато, но, как говорит тётя Чуён, поздно завивать отрезанные волосы. Раз решили, чего уж сомневаться? Теперь просто надо работать, — Юнги снова похлопал Сокджина по плечу, — да соберись, Джинни, построим мы твой «Плюшкин дом»! Из Пусана будут за твоими пирожными ехать! Обещаю! — Ладно, действительно, чего стонать, надо работать! — Джин еще раз выдохнул, потряс головой, будто отгонял от себя последние сомнения, и лучезарно улыбнулся. — Спасибо, парни! Вы лучшие! Из Пусана к нам, может, и не поедут, а вот из Инчхона точно будут ездить! Или мы там тоже пекарню откроем, да? — Ну, наконец-то, повеселел! Масечка, ты меня так не пугай, у меня сердце слабое, может не выдержать! — Намджун обнял бойфренда и чмокнул в висок. — Ну что, ребята? Кто куда сейчас? — Отвезу Чимина на консультацию и поеду к себе, должны подойти покупатели, квартиру смотреть. Надо ещё забрать кое-что. А вы? — Я в офис, — Намджун взглянул на часы, — потом документы на регистрацию отвезу и в пару мест заскочу по работе. Мась, тебя домой отвезти? — Нет, я здесь побуду. Подумаю, что где лучше поставить, пересмотрю инвентарь ещё раз, позвоню электрику — надо проверить печи и остальное. Заберёшь меня, когда освободишься? — Конечно! Не скучай, солнышко, я постараюсь побыстрее! — Джун снова поцеловал старшего Кима и повернулся к друзьям. — Ну, погнали?

***

      Юнги свернул на оживлённую улочку, по которой спешили в разных направлениях или стояли кучками студенты, преподаватели, туристы. На этой улице, ведущей к университетской парковке, было столько разных заведений для быстрого перекуса или неторопливого приёма пищи, что глаза разбегались. Юнги глядел по сторонам и выбирал, где прикупить еды к обеду, он был уверен, что Чимин ничего не ел, пока находился в университете.       Прикинув, что пицца — это всегда желанная и сытная еда, особенно, когда она горячая, с разными мясными начинками, с тягучей моцареллой и свежим базиликом, Мин остановился у итальянского кафе. Ожидая, пока будет готов заказ, пил какао, поглядывал в окно и думал, что давненько не бывал в этом районе. Юнги знал, что в эти или такие же закусочные часто захаживал в молодости его отец, потом водил туда маму на свидания, а позже отец или бабушка приводили его, ещё маленького, то в Макдональдс, то в уютное китайское кафе. Но это бывало нечасто, обычно малыша Мина кормили в столовой или кафе университетской клиники, где работали отец и бабуля.       Юнги вспомнил, как папа рассказывал ему о своей учёбе в Корё. Была она весьма напряжённой: хорошим медиком стать не так просто, знаете ли, а хирургом, ещё и травматологом — тем более. Вот и метались студенты от учебных корпусов к университетской клинике, собирались то в общежитии, то в окрестных заведениях общепита, хозяева которых часто относились к ним с теплом и вниманием, как к собственным детям. Некоторые ребята подрабатывали в местных кафе и закусочных — кто официантом, кто мойщиком посуды, а кто-то доставлял заказы на дом или в офисы. Хотя многие, кто учился в Сеуле, так и не успевали узнать город толком: времени мало, забот много, да и столица — не деревенька в горах.       Мама Юнги поступила в этот же университет, когда папа уже работал в клинике Анам старшим ординатором. Родители обожали рассказывать историю своего знакомства. Ведь столкнулись они, когда Су Ильён — хрупкая улыбчивая студентка, которой не исполнилось и двадцати лет — торопилась к метро, споткнулась на лестнице и выронила сумочку, рассыпав её содержимое. А красавец Мин Хвансу — успешный двадцатисемилетний доктор — помог растерявшейся девушке собрать вещи. А заодно узнал, что она собирается стать педагогом — преподавать историю в старших классах. И просидев с новой знакомой на скамейке каких-то полчаса, влюбился без памяти.       В Корё училась и бабушка Юнги, будущая мать Ильён, а тогда просто дерзкая девчонка, которая во что бы то ни стало решила быть врачом. Ли Манхи была одной из трёх девушек курса. Большинство девушек в те годы предпочитали женские университеты. Некоторые не хотели отвлекаться на парней во время учёбы, другим родители не позволяли идти в учебные заведения, где было в несколько раз больше парней, чем девчонок. Но Манхи сразу сказала, что будет учиться только в Корё, и ей плевать, кто и что об этом думает. Когда прадед решил проучить строптивую дочь, та вырвалась и убежала, в чём была, в тот же день устроилась нянькой в состоятельную семью и так одним выстрелом уложила сразу двух белок: и жильё нашла, и работу.       Во время учёбы Манхи успела влюбиться, выйти замуж, родить дочь. А после окончания университета — единственная из девушек — поступила в аспирантуру, с блеском окончила её, проработала в клинике Северанс больше шести лет, а потом сменила работу, став помощником заведующего отделением клиники Анам, которая тогда только открылась в Сеуле. Позже Су Манхи ещё и преподавала в Корё на кафедре биологии.       Отметив семидесятилетие, решила, что пора и отдохнуть от забот праведных. К тому времени её любимый муж умер, так и не исполнив свою мечту — объехать весь материк, побывать в других странах, попробовать местные блюда: дедушка Су Чонмин слыл гурманом, обожавшим изучать и готовить еду других народов, хотя и считал корейскую национальную кухню лучшей и самой полезной. И тогда бабушка начала путешествовать и делать то, о чём мечтал дед. Ездила из страны в страну, ходила и в известные рестораны, и в маленькие неприметные закусочные. И не просто пробовала разные блюда, а по возможности узнавала их рецепты, тщательно записывала в блокнот, фотографировала. А не так давно начала писать книгу, в которой рассказывала о своих поездках так, будто побывала в них вместе с ушедшим мужем. Даже как-то давала Юнги почитать отрывки из будущего кулинарного романа. И Мин с удивлением констатировал, что бабуле стоило заняться писательством намного раньше, она уже успела бы выпустить с десяток бестселлеров. Юнги с нетерпением ждал, когда книга будет написана и издана.       Вспоминая бабушку, Юнги осознал, что похож на неё и на деда больше, чем казалось в детстве и юности: тогда он лишь взрывным упрямым характером походил на них, позже интерес к кулинарии и кухням других стран сделали его ещё более похожим на предков. Тем не менее, отношения внука и бабушки какое-то время складывались не лучшим образом. Причиной тому стал путь, выбранный Юнги вопреки, как считала хальмони, здравому смыслу. А вот сейчас появился ещё один объединяющий фактор — университет. И хоть сам он не учился в Корё, как бабушка и отец — выбрал другой наперекор семье — но здесь учится его обожаемый Чимин, который ждёт своего хёна… о, боже, уже почти десять минут! А Чимин — образец пунктуальности.       Юнги потёр виски, возвращаясь в реальность из пучины воспоминаний, забрал готовую пиццу и бегом рванул к машине. Через пару минут он подъезжал к парковке, внимательно глядя на обочину. Пак обещал ждать его прямо у ограждения, рядом с кофейной будкой. Но ни возле павильончика, ни возле ограждения, ни за ним, на самой парковке Чимина не наблюдалось.       Мин остановился, вылез из Хонды и направился к будке — горячий крепкий кофе был бы очень кстати. Получив стакан с напитком, Юнги отошёл в сторонку и разглядывал окрестности с любопытством и удивлением. Корё — один из старейших университетов страны, а выглядит так современно, так молодо.       «Может, это только здесь, потому что новые корпуса построили, — подумал Юнги, — а старые, наверно, на Хогвартс похожи: мрачные, заросшие плющом, там даже летучие мыши водятся, скорее всего!»       Но самого старого корпуса Корё отсюда не было видно. Зато университетская клиника была заметна издалека. Повернувшись в сторону высотных зданий клиники Анам, сияющих на солнце, как огромные кристаллы кварца, Юнги зажмурился. От яркого блеска не спасали даже тёмные очки. Мин потёр глаза и попытался сфокусировать взгляд, но в глазах всё еще прыгали солнечные искры, заставляя щуриться. Отступив в тень павильона, Юнги с облегчением открыл глаза и внезапно увидел Чимина. Тот стоял, прислонившись к старому каштану с потрескавшейся корой, и что-то быстро печатал в телефоне. — Чимин! — тихонько позвал его Юнги, но тот никак не отреагировал, занятый перепиской.       Юнги подошёл чуть ближе и снова позвал Пака. Тот оглянулся, ища источник звука, а увидев Мина, не смог сдержать улыбку и тотчас пошёл навстречу. — Хён, ты давно приехал? — Да вот только что, опоздал немного, пиццу ждал. Не нашёл тебя у стоянки и решил кофейку выпить. А ты чего спрятался? — Да на солнце в телефоне не видно ничего. Вроде зима, а так ярко светит, — Чимин убрал телефон в карман, — ну что, домой? А то пицца остынет? — Поехали. А с кем ты так увлечённо переписывался? — не удержался Юнги. — Можно же голосовые отправлять. — Хальмони терпеть не может голосовые. Ей надо, чтобы текст был перед глазами, тогда не возникнет необходимости переслушивать каждый раз, что сказали в сообщении, — поучительно произнёс Пак и улыбнулся, но тут же снова стал серьёзным. — Хён, моя бабушка приедет через неделю и пробудет здесь до самого Рождества. Она сказала, что давно не была в Сеуле и хочет повидаться со знакомыми. — И чего ты так напрягся? — спросил Юнги, выруливая со стоянки, — ничего страшного, пусть приезжает, встретим. — Юни, ты едь, наверно, к родителям один. Вряд ли бабуля захочет ехать на праздник к людям, которых даже не знает. А я не могу оставить её здесь одну. Неправильно это. — Чимини, ещё целая неделя впереди, рано переживать, — Юнги похлопал парня по ляжке, — и, кстати, надо тогда впрок натрахаться, да? — Хён! — Пак сбросил руку со своей ноги, смущённо улыбаясь и исподлобья глядя на любовника, — как ты это себе представляешь? — Ну, мы будем заниматься сексом везде, на всём, каждую свободную минуту, я буду дрочить тебе, пока ты будешь спать! Если сможешь, конечно, — засмеялся Юнги, — Чимини, я не выдержу неделю без секса, честно! — и вновь провёл ладонью по бедру бойфренда, ощутив, как мгновенно напряглись мышцы под его пальцами. — На дорогу смотри!

***

— Доедай, я уже не могу, — отдуваясь, пробормотал Юнги и придвинул коробку с пиццей к Чимину. — Не, я два куска съел, больше не лезет. Потом доедим, — он закрыл коробку, убрал со стола и, подойдя к Юнги, промурлыкал ему в ухо, — хё-ё-ён, а свари тот вкусненький кофе с карамелью? Ты давно не делал. — А я предупреждал: подсядешь! — Мин поднялся и медленно направился к холодильнику за сливками.       Когда ароматнейший напиток, разлитый по чашкам, стоял перед ними, Юнги признался: — Этот кофе теперь у меня только с тобой ассоциируется. Если бы ты не попросил сделать такой же там, в баре, я бы и внимания на тебя не обратил. Кто бы мог подумать, что наши судьбы соединит кофе с карамелью. — Мин аккуратно размешал ложечкой сливочную пену, посыпанную корицей, и с умилением посмотрел на Чимина. — Карамель — очень липкая субстанция, вот мы и прилипли друг к другу, — улыбаясь, ответил тот и отпил глоток нежнейшего, сладкого, но не приторного кофе, оставляющего долгое сливочно-карамельное послевкусие. — Хён, а что ты для Сокджина придумал? Помнишь, ты вчера Джун-хёну сказал, что уточнишь какие-то детали. — Конечно, помню. Есть у меня идейка, но надо позвонить маме и узнать, сможет ли она помочь в реализации моего шедеврального плана, — усмехнулся Юнги, — заодно сообщу, что мы приедем на Рождество. И не только мы, — добавил он и вздохнул. — Юни, может, всё-таки в другой раз? Боюсь, бабушка Ёнхи не примет приглашение, — Пак прикрыл глаза и покачал головой, — господи, я не представляю, как она отнесётся к тому, что мы живём вместе. Ты же понимаешь, что придётся рассказать ей правду. Ну не поверит она, что ты просто мой друг. — Тогда скажи, что я твой преподаватель! — съехидничал Юнги, — она же не думает, что между преподавателем и студентом могут быть какие-то близкие отношения? — И какого хрена преподавателю делать в моём доме? Особенно ночью! Юни, прошу тебя, поживи пока у себя, потом мы съездим к твоим родителям, если она согласится, и всё вернётся на прежние рельсы.       Юнги молча допил кофе, отнёс чашку в раковину и пошёл на балкон. Чимин тут же поспешил за ним. Они закурили, пристально глядя друг на друга, Пак ждал ответа так, будто решалась вся его дальнейшая судьба, но Мин не торопился продолжать беседу, дымил и был абсолютно расслаблен. — Чимини, ну что ты так нервничаешь? Твоя бабушка, каких бы взглядов она не придерживалась, всё же родной тебе человек, любящий и понимающий, я уверен в этом. Чем дольше ты будешь скрывать правду, тем сложнее будет потом всё объяснить. К тому же, я не смогу пожить у себя, потому что уже в понедельник подпишу документы на продажу квартиры. Покупателям всё понравилось, они уже задаток внесли. Ты даже не спросил, как всё прошло, — укоризненно пробормотал Юнги. — Чёрт… я ведь хотел спросить, но потом из головы вылетело. Прости, хён, — Чимин мягко коснулся его руки, — значит, квартира почти продана? — Юнги кивнул. — Ладно, давай дождёмся приезда бабушки Ёнхи, а там видно будет! Звони маме, мне интересно, что ты задумал! И надо бы спросить, не будет ли она против приезда незваных гостей? — Уверен, что не будет! Пойдём!       Расположившись на диване в гостиной, Юнги включил телефон на громкую связь, хитро подмигнул Чимину и набрал номер матери. Та, будто ждала звонка, тотчас ответила: — Сыночек! Как же я рада, что ты позвонил! Совсем пропал, ни слуху, ни духу, — скороговоркой выпалила женщина, — ты здоров? Хорошо кушаешь? — Ма, привет! — наконец смог вставить слово Юнги, — всё хорошо, никуда я не пропал, мы виделись всего неделю назад. — Целую неделю назад? Юнги, ты забываешь, что мы с отцом уже немолоды, звони чаще, ладно? — Да, мам, я буду звонить чаще. Был занят немного. — Как Чимин? У вас всё в порядке? Мы ждём вас на Рождество, — женщина явно улыбалась, судя по смягчившемуся голосу. — Мы приедем, всё хорошо. Ма, а Вы не будете против, если с нами приедут друзья? — спросил Юнги и с тревогой взглянул на Чимина, тот тоже насторожился, ожидая ответа. — Друзья? А кто? Я их знаю? — Намджун и Сокджин, мы вместе приезжали поздравлять Мэй. — О, они хорошие мальчики. Конечно, пусть приезжают! Мы будем рады с ними повидаться! — Ма, а если мы… приедем с котом и собакой? — вновь поинтересовался Мин. — С котом? Ты завёл кота? А собака откуда? — удивилась мать. — Это собака сестры Сокджина, но она пока живёт у Чимина. — Сестра? — Собака! — Юнги засмеялся, — сестра в отпуске, собака у Чимина, кот тоже.       В трубке послышался тихий смех. — Весёлая компания у вас собралась. Ладно уж, привозите всех. Надеюсь, у вас нет хомячков, рыбок и канарейки? — Нет, только кот и собака, — засмеялся Юнги в ответ, — ма, нам ещё нужна Ваша помощь. — Слушаю, что случилось, сынок? — женщина вмиг стала серьёзной. — Нет, ничего страшного не случилось.       Юнги вздохнул, раздумывая, стоит ли говорить об увольнении Кима, он знал, что мать расстроится, услышав, что друг сына остался без работы. Но потом решительно произнёс: — Понимаете, Джину пришлось уйти из кафе, я потом расскажу, из-за чего, и сейчас он пока нигде не работает. И очень скучает по своим муссам и кремам. Вот я и подумал: может, кто-то из Ваших соседей хочет получить на Рождество тортик или пирожные, Джинни мог бы заняться этим заказом и не так скучал бы по работе. Вы могли бы узнать у них, ма? — О, боже, как же так вышло? Несчастный ребёнок, ему сейчас, наверно, очень тяжело? Хорошо, что ты не бросаешь друга. Я обязательно позвоню всем знакомым, предложу заказать что-нибудь. Потом перезвоню тебе и скажу, сколько чего нужно. Ох, а что же дальше? Нужно же искать работу.       Юнги буквально слышал, как его мать судорожно размышляет, как помочь «несчастному ребёнку», поэтому поспешил успокоить: — Ма, всё будет хорошо. Джин решил открыть свою кондитерскую. Но это будет чуть позже. — Это же чудесно, Юни! Теперь он не будет зависеть от хозяина! Сынок, я так рада! Сейчас же позвоню знакомым, думаю, никто не откажется от таких прекрасных десертов на праздник, — женщина вновь весело защебетала, успокоившись и предвкушая, как обрадуются её друзья такому предложению.       Чимин слушал этот разговор и всё больше склонялся к тому, что ехать к Минам вместе с бабушкой Ёнхи — плохая идея. Он боялся, что старушка вольёт мощную каплю дёгтя в этот медовый котёл. Когда хальмони негодовала, была весьма остра на язык, и не очень сдержанна в выражениях. И как к такой гостье отнесутся родители Юнги? Чимин сидел, затаив дыхание, и молил всех богов, чтобы Юнги забыл о его бабушке и поскорее отключил трубку. Но тот, уже получив два положительных ответа, ринулся на амбразуру, рассчитывая на третью удачу. — Ма, и ещё один вопросик, можно? — осторожно поинтересовался он. — Да, говори. — Тут такое дело… к Чимину приезжает бабушка, потому что он не смог поехать домой на Рождество. Это только сегодня выяснилось, понимаете? Она пробудет в Сеуле больше недели. Чимин не хочет уезжать в Намъянджу и оставлять её в праздник одну, вот я и предложил пригласить её к нам. Конечно, если Вы позволите, — быстро договорил он, глядя на Пака, и сжал кулаки на удачу. Тот последовал его примеру, но в душе надеялся, что госпожа Мин не захочет видеть в доме незнакомку. — О, да что ты? Бабушка Чимина? Я буду рада познакомиться, ведь мы теперь… родственники, да? — Ну… в какой-то степени, да, можно сказать, что родственники, — смутился Юнги. — Юни, это даже хорошо, что она приедет! Знаешь, наша бабушка тоже решила приехать, пока не придумала, куда сорваться в очередное путешествие, и ей будет, с кем пообщаться. Вряд ли она долго сможет находиться среди молодёжи, а тут взрослый человек, уверена, наши хальмони найдут общий язык, — воодушевлённый голос женщины буквально источал радость.       Юнги и Чимин не были настолько уверены в совпадении интересов двух пожилых дам. Точнее, Чимин сомневался во всем сразу, начиная с самой возможности привезти бабушку в семью Минов, а Юнги даже не знал, насколько бабушка Манхи в курсе его ориентации. Он даже в страшном сне не мог представить, чтобы его мама обсуждала такое со своей матерью. Что уж говорить про отца: Хвансу предпочитал не вести с тёщей бесед о воспитании собственного сына. Тем не менее, Юнги был уверен, что столько взрослых людей точно сумеют разобраться в любой сложившейся ситуации и, собрав волю в кулак, ответил: — Да, мам, я тоже так думаю. Спасибо Вам. Жду ответа по тортикам. Папе передавайте привет. Не болейте.       Отключив телефон, Юнги долго смотрел на притихшего Чимина, задумчиво уставившегося куда-то в пол. — Солнышко, всё нормально? Ты чего загрустил? Видишь, всё получилось, моя мама рада, что приедет и твоя бабушка. — Хён, твоя мама просто чудо! Как она вообще согласилась на всё это? — Просто моя мама очень любит принимать гостей, — Юнги знал, о чём говорит: мать не раз вспоминала времена, когда приходилось работать с утра до вечера, а то и по ночам, встречи с друзьями были нечастыми, а женщине очень хотелось, чтобы в доме всегда было полно гостей, чтобы пахло вкусной едой. — Когда-то у неё не было возможности собирать кучу народа, вот теперь отрывается на полную: у них постоянно кто-то тусит, какие-то родственники, друзья-приятели, ученики, знакомые знакомых. — Это ж сколько денег нужно, чтоб на всех наготовить? — удивился Чимин. — У родителей неплохая пенсия, и я им посылаю деньги постоянно, продукты привожу. Правда, уезжаю с кучей готовой еды, иначе мама не отпустит, — усмехнулся Юнги, — кстати, гости тоже таскают им пакетами разные вкусности. У них в Намъянджу знакомые ходят ко всем без приглашения. Боюсь, что и в Рождество в доме будет полно народу, кроме нас. Даже бабуля нагрянет, — добавил Юнги без особого энтузиазма в голосе. — Ты не рад? — Не знаю, — честно ответил Мин, — моя бабушка весьма непредсказуема. Может быть милой и приятной, но иногда… — Что? — с опаской поинтересовался Чимин. — Помнишь, я говорил, что стал юристом, чтобы не быть ни учителем, ни врачом? Так вот, родители сначала поворчали, но потом просто смирились, а бабушка весь первый семестр выносила мне мозг. Говорила, что я предал семью и пошёл по слишком простой дорожке. Мол, юристы деньги ни за что получают: работал ли, не работал, час прошёл — денежка капнула. А врачу этот час на ногах отстоять на операции — семь потов сойдёт. Да и ошибка врача может стоить жизни, а ошибка юриста — всего лишь гонорара. — Категорично, — констатировал Чимин. — Но в чём-то она права. — Права. Но даже спустя столько лет бабуля всегда найдёт повод напомнить мне, какие благородные профессии я побородил, чтобы стать «чёрт знает кем», это она так юристов называет. — Может, у неё с каким-то адвокатом не сложилось? — улыбнувшись, предположил Пак. — Не, она влюбилась в деда ещё совсем молоденькой девушкой, он тогда только начал преподавать в школе. Потом они поженились, всю жизнь жили душа в душу. Но дедушка умер пять лет назад, бабуля очень без него тоскует до сих пор. Вот и ездит в те страны, куда дед не успел доехать, пишет книгу, рассказывает ему про свои путешествия.       Чимин, как зачарованный, слушал рассказ Юнги до тех пор, пока акита не уткнулась в его колени своим мокрым носом. Взглянув на часы, Чимин покачал головой — за разговорами они не заметили, как время близилось к вечеру. — Юни, надо вывести собаку, пойдём вместе? — Пак встал с дивана и пошёл одеваться.       Юнги кивнул и тоже направился в прихожую, накинул пуховик и влез в тёплые ботинки. Пока Хрюня занималась своими собачьими делами, парни вернулись к щепетильной теме. — Хён, ты думаешь, что бабушка снова затронет вопрос твоего отступничества? А какой смысл? — Как бы тебе объяснить… для бабушки Манхи врачевание — это не просто профессия, это миссия. Она почему-то уверена, что предназначение даётся человеку свыше, и не следовать ему, значит, идти против сил Неба. Мама не пошла по её стопам, но стала учителем и вышла замуж за доктора. И бабуля решила, что раз в этом поколении есть врач, то всё вроде нормально. А следующее поколение, то есть я, отказалось идти в лекари, чем нарушило баланс во Вселенной. — Юнги вздохнул и оттопырил губу, признавая своё несовершенство с точки зрения старшей женщины в роду.       Чимин рассмеялся — ему казалось забавным, что женщина, столько лет проработавшая врачом и изучившая человеческий организм буквально до молекул, аппелирует к высшим силам, когда речь идёт о выборе профессии. Юнги не разделял этого веселья — ему пришлось не единожды выслушать аргументы, замешанные на мистике и легендах. — Вот ты смеёшься, а я уже не знал, как оправдаться за свой «недальновидный поступок»! Даже родители согласились с тем, что вовсе необязательно создавать династию врачей, но только не хальмони, — Юнги поправил чёлку, упавшую на глаза, убрал её под капюшон. — Мне теперь твоя идея отложить поездку уже не кажется бредовой. Я ведь хотел рассказать предкам о пекарне, о продаже квартиры. Но не представляю, как бабушка воспримет эти новости.       Юнги потёр лицо ладонями, будто стирая подступающую сонливость и напряжение этого дня. Он чувствовал, как по телу пробегают неприятные импульсы, как оседают в ногах и руках, сковывают плечи и шею. Кожа будто пропитывалась каким-то раствором, заполняющим кровоток, и вместе с ним эта субстанция разносилась по всему организму, пропитывая его стрессом и в какой-то степени отчаянием.       Подобные ощущения Юнги испытывал, когда узнал об измене Джейка, и когда понял, что стал импотентом. Он очень хорошо помнил, как жгло в горле от нежелания смириться с происходящим, как хотелось кричать и сделать что-то ужасное. Почему это чувство вернулось именно сейчас, Юнги понять не мог. Вроде события разного порядка, но на душе так же гадко, когда представишь, что может последовать за сообщением об уходе из юридической компании и продаже квартиры, в которой он вырос. Бабуля не упустит возможности воткнуть ядовитую фразочку о том, что неправильный выбор жизненного пути привёл Юнги на кривую дорожку метаний и сомнений. И всё это будет сказано в присутствии родителей, Чимина, друзей, которым он хочет помочь. Поступок, благородный в глазах одних людей, может выглядеть глупостью с точки зрения других. И от осознания этого тошнило, как перед важным экзаменом. Но что-то менять слишком поздно, Чимин прав. Мама уже не позволит ему передумать. Слишком многое поставлено на кон, и сдаваться Юнги не намерен.

***

— Так что ты там говорил про секс впрок? — Чимин ужом подполз к самому лицу и осторожно потёрся щекой о нос Юнги. Тот прикрыл глаза от удовольствия — кожа Чимина такая нежная, пахнущая лосьоном, прикасаться к ней — чистый кайф, от которого кружится голова. — Тебе завтра не нужно рано вставать? — мурлыкающим баритоном пробормотал Юнги. — Не-е-ет, не нужно, — Пак, как мартовский кот, трётся о грудь, запуская руку под футболку, наглаживая живот, трогая ямку пупка и ведя дальше к боку. — А тебе? — В полдень надо появиться в офисе, на собеседование должны прийти… ох, Чимини, что ты… — Юнги выгнулся, когда рука Чимина скользнула с бока на спину и потом под резинку тонких хлопковых штанов, пробралась по ложбинке между ягодиц к самому анусу и легонько погладила его. — Чёрт, не останавливайся, котёнок, это так приятно.       Волна возбуждения прокатилась по спине, сосредоточившись в районе поясницы. А потом растеклась по всему животу, по ногам, вызывая рефлекторные сокращения напряжённых мышц. А шустрые руки Чимина уже стянули с хёна и штаны, и боксеры, и футболку. Когда разделся он сам, Юнги заметить не успел, но прикосновение горячего тела ощутил всей кожей, и руки мгновенно потянулись, чтобы обнять, прижать ещё сильнее и пропитаться этим жаром, этой молодой кипучей энергией.       Ближе, плотнее, до хруста…       Как же хочется слиться с мягким податливым телом в одну расплавленную субстанцию, которая будет медленно закипать, доходить до той точки, когда уже не сможет находиться внутри и вырвется наружу потоками раскалённого удовольствия. Юнги сквозь туманящее мозг возбуждение предвкушал эту минуту, секунду, мгновение, когда организм будет не подвластен контролю сознания, когда весь он будет состоять из жидкого огня, бегущего по венам, а искры от этого огня будут вспыхивать под веками, как самые яркие звёзды.       Пальцы Чимина скользят по его телу, покрывшемуся лёгкой испариной от слишком быстрых и настойчивых ласк. Голова кружится, в груди молотит, как по наковальне… но… где же? Где же то самое? Где эта чудная тяжесть в паху, от которой волнами, как круги по воде, расходится жар к ладоням, плечам, ушам… а потом возвращается обратно — в средоточие вожделения.       Чуть отвернувшись, Мин быстро проводит рукой вниз от живота.       «Чёрт! Да что ж такое? — он пытается крепкой ладонью поддержать расслабленного «бойца», ведёт вверх и вниз, ещё и ещё, — ну давай же, что же ты? Впрок, блядь… тут хоть бы на блиц-турнир хватило!»       Но «боец» раскланивается, кивает, пошатывается и аккуратно укладывается на бочок, будто тихонечко засыпает. Юнги разочарованно сглатывает обиду, переворачивается на живот и всё своё внимание переключает на того, кто так вобуждённо дышит рядом. Целует в разомлевшее лицо, жадно врывается в рот своим языком, мнёт пальцами нежную шелковистую кожу, оставляя на ней отметины, которые завтра точно превратятся в синяки. Он потом бережно зацелует каждый, но сейчас… сейчас он хочет дать этому тихо стонущему, разметавшемуся по кровати парню столько ласки и удовлетворения, сколько сможет. — Поднимись повыше, — прерывисто шепчет Юнги, и Чимин послушно двигается к изголовью.       Он видит, как Мин, не отрывая горящего взгляда от его лица, медленно сползает вниз, скользя губами по груди, по животу, слегка прихватывая зубами кожу, и от этого мурашки носятся по телу во всех направлениях, щекоча то в горле, то под коленками, то в паху. Окаменевший член шлёпает по такому же каменному прессу, который раз за разом напрягается от новых волн возбуждения. А живот уже липкий и мокрый — природная смазка, сначала тёплая, тягучая, быстро остывает на воздухе, холодит тело. И это даже приятно, потому что температура, как кажется Чимину, поднялась не только внутри него, но и в спальне. Ему душно, воздух влажный, как его кожа, которую Юнги медленно целует, спускаясь всё ниже.       А потом — жар, в который погружается не только его член, а будто он сам, весь, без остатка. Растекается по венам Юнги, смешиваясь с его кровью, питая плоть. Он хочет стать огнём, который разожжёт почти погасший очаг. Да, чёрт возьми, он всё понял, заметил, как болезненно исказилось лицо Юнги, когда снова затопила его горечь разочарования от бессилия перед обстоятельствами. Как на мгновение во взгляде мелькнула боль, рвущая душу на куски.       Тело медленно плавилось, мысли разлетались, как снежинки, подхваченные ветром. Чимину хотелось плакать. Просто от того, что всё это происходит. Мечты сбылись. Есть этот невероятный мужчина, который так нежен с ним, будто в его руках величайший дар небес, который нельзя уронить, а нужно бережно нести, не растратив попусту. И есть сам Чимин, которому бесконечно жаль, что пока не всё идёт гладко. Нет, не у него, но от этого не легче… может, даже больнее. Потому что он не знает, как помочь.       Но точно знает, что еще немного… несколько секунд… и да!       О, боже!       Дышать!       Дайте воздуха!       Да…       Вдох, ещё один, хриплый выдох… Хорошо… как же хорошо!       Всё внутри дрожит. Кажется, свело палец на ноге — это он с такой силой упирался в кровать. Мокрая спина прилипла к простыне, руки продолжают судорожно комкать тонкую ткань. По груди пробегает холодок — Юнги тянется к его лицу, чтобы поцеловать, и от его дыхания по коже снова бегут мурашки. — Хён, я… знаю… давай попробуем… — Чимин усиленно пытается собрать обрывки мыслей в подобие предложения. — Т-с-сс… тише, не говори ничего, — Юнги нежно трётся носом и губами о его лицо, языком щекочет губы.       Чимин пытается увернуться от щекотки, смеётся, обнимает Юнги за голову и быстро переворачивается, нависая над ним. Тот не сопротивляется, улыбается одними глазами, по-лисьи сощурив их, и тень от ресниц ложится на край века, как подводка. Красивый. — Какой же ты красивый, — шепчет Чимин, проводя пальцем по кончикам ресниц, — хочешь, я тебя нарисую? — Хочу, — кивает Юнги, — а ещё хочу… — он замолкает, подавляя вздох и отворачиваясь.       Чимин ложится, распластавшись на Юнги всем телом, обнимает так нежно и трогательно, что на глаза наворачиваются слёзы. Но плакать нельзя, как бы ни было обидно и горько. Юнги начинает осознавать, с чем связаны сбои в работе его организма. С одной стороны — он вроде бы согласен с доводами разума и логикой своих же рассуждений, с другой — всё равно обидно.       И горько.       И хочется что-то изменить.       Но выше головы не прыгнешь, пора бы научиться принимать удары судьбы, делать выводы и менять что-то. В себе. В своём отношении к жизни вообще и окружающим в частности. И особенно — к самым близким и любимым.       В какой-то момент Юнги понимает, что Чимин шепчет ему на ухо что-то в высшей степени непристойное. Горячие губы скользят по мочке, задевая маленькое серебряное колечко, и от быстрого шёпота ухо становится таким же горячим, а ещё немного влажным. — Что ты со мной сделаешь? — ошеломлённо вопрошает Юнги, отодвигая от себя бойфренда и глядя в его почти чёрные, шкодно блестящие в свете настольной лампы глаза. — Повтори! — Хён, это приятно, правда! Ты сам не заметишь, как всё встанет, как по команде! — Прямо языком? — Чимин кивает и закусывает губу. — Прямо туда? — Ага, — тихонько отвечает Пак и опускает глаза, — тебе разве никогда не… — Нет! — обрывает его Юнги. — Никогда. До такой степени никогда.       Чёртов скромник! Только что расписывал все прелести оральных ласк там, куда и заглянуть-то без зеркала неудобно, а теперь прячет взор аки девица нетронутая. Или расстроился? Мин тянет любовника к себе, обнимает, ласково убирает с глаз отросшую чёлку и тихонько признаётся: — Милый, пойми, есть вещи, до которых мне не довелось дойти в отношениях с парнями. Не знаю, почему так случилось, но вот как есть. — Юнги тщательно выбирает слова, чтобы не показаться совершенным ханжой, и тем более, не обидеть любимого. А тот, похоже, близок к поездке в страну Залупляндию. — Я вовсе не против, честно. И очень ценю твоё предложение, но давай не сегодня, хорошо?       Насупившийся Чимин похож на маленького воробушка: взъерошенный, с раздувающимися ноздрями и поникшей головой. Да, пора спасать ситуацию. — Родной, я же говорил тебе, что для меня все предыдущие отношения сводились исключительно к сексу. Банальному удовлетворению физиологических потребностей. Я не был влюблён ни в одного своего партнёра. А некоторые вещи я могу позволить себе и кому-то только при наличии чувств, доверия, какого-то ментального родства, что ли. Понимаешь? — Юнги приподнял подбородок Чимина, стараясь заглянуть ему в лицо. Тот поднял голову, но в глаза смотреть отказывался, глядел в стену. — С тобой всё иначе, солнышко. Абсолютно всё. Я сам становлюсь другим человеком. Я ведь на самом деле не такой уж плейбой. И с фантазией у меня туго.       Тут Чимин удивлённо воззрился на бойфренда. — Ты ж говорил, что у тебя фантазий — от Соллаля до Чусока из кровати не вылезти! — он усмехнулся. — А ты от обычного римминга хочешь откосить? Причём тебя даже никто не просит его делать! — с нажимом произнёс Чимин. — Да я разве против? Давай вот прямо завтра! — Давай, — задумчиво согласился Чимин, — но завтра ты мне его будешь делать. Согласен? — Согласен, — после паузы ответил Юнги, — но тогда сегодня ты выполнишь одно моё маленькое желание. Ну что? По рукам? — Какое желание? — Чимин с любопытством уставился на любимого. Казалось, он только и ждал, когда его попросят о чём-то. — Пойдём покурим, а потом расскажу. — Мин шустро соскочил с кровати, замотался в покрывало и почти бегом устремился на кухню. — Эй, стой! — заорал Чимин и, кутаясь на ходу в огромный плед крупной вязки, бросился вдогонку. — Так нечестно!       Когда он влетел на балкон, Юнги уже подкурил сигарету и дымил, растянув на лице самую кошачью ухмылку из всех кошачьих. — Блин, хён! Ты меня удивляешь! — Чимин искренне не понимал, чему так радуется Юнги, ведь его «проблемка» снова нагрянула в гости, испортив такой дивный вечер. — Чем? — Юнги продолжал лыбиться, будто ничего не произошло. — Прости, я, наверно, не должен об этом говорить, но разве ты не расстроился из-за… — и красноречиво замолчал, слегка скользнув глазами вниз, но тут же подняв их. — Из-за того, что у меня опять член не встал? — спокойно спросил Мин. — Ну… да… Чёрт, надо было нам опять поменяться! — Солнышко, тебе было хорошо? — Да, очень. Но я хочу, чтобы и тебе… — Мне тоже было хорошо. Потому что я видел, как ты кайфовал. А оргазм — дело наживное. — Блядь, ты еще скажи, что это неважно, — скривился Чимин, и Юнги расхохотался, глядя на его физиономию. — Нет, Чимини, не скажу. Это важно, — перестав смеяться, Мин обнял парня, прикрыв его краем покрывала, — особенно для тебя. Милый, я всё понимаю, ты не будешь терпеть это слишком долго, но обещаю — скоро это пройдёт. Точнее, это можно будет контролировать. Прости, что разочаровал тебя сегодня. — В каком смысле — пройдёт? — взвился Чимин, пропустив извинения мимо ушей. — Это что, простуда, что ли? Выпил таблетки и всё, здоров! — Не совсем так, но я, кажется, понял, из-за чего это случается. Ну, и ты же понимаешь, что мгновенного восстановления не произойдёт? — Понимаю. И как ты собираешься контролировать то, что не поддавалось контролю столько лет? Юнги, я чего-то не знаю? Ты к врачу ходил, да? — Нет, не ходил. Но, по-моему, это происходит в моменты сильного эмоционального напряжения. Когда я расстроен или злюсь. Когда нужно перенаправить энергию на более важные вещи. Я всё-таки склоняюсь к мысли, что моя импотенция — это даже не посттравматическое расстройство, это что-то типа наказания. — Интересное кино! И за что же? — Да за что угодно. За то, что родителям кровь сворачивал, за то, что девчонок бросал после первого же раза, хотя обещал позвонить и всё такое. Да и с парнями вёл себя не лучше. — Юнги в отчаянии махнул рукой. — За то, что снова связался с человеком, который однажды уже показал своё гнилое нутро. Я даже не виню эту девушку, которая выстрелила в меня. Её можно понять. Вряд ли она знала, что муж изменяет ей, да ещё и с мужиками. Так что получил я по заслугам. — Да хрен там! Она же в него целилась! Вот он бы получил по заслугам. А ты спас этого мудака, сам чуть не погиб, ещё и… — Чимин замолчал, набычился, раздувая ноздри, и сжал кулаки. Видимо вспомнил, как его рука встретилась с челюстью Джейка.       Юнги сжал его в объятиях, пытаясь успокоить. — Милый, моя вина в этом тоже была. Мне просто не нужно было опять наступать в это дерьмо. И после этого случая я чётко усвоил, что от токсичных людей нужно избавляться раз и навсегда. — Ну, допустим. А сегодня? Что случилось сегодня? Я что-то не так сделал? Как там, в Канвондо? — Нет! Как ты мог подумать! Ты вообще ни при чём, — Юнги отвернулся, стараясь взять себя в руки и не сорваться: нервы шалили, хотелось либо что-то разбить, либо залпом выпить стакан виски. — Может, это прозвучит смешно и нелепо, но это из-за моей бабушки. Точнее, из-за того, что может произойти, когда мы встретимся. — Вы в ссоре? — Нет, это не ссора, это моё тотальное нежелание обсуждать некоторые вещи. А обсуждать их придётся. Ты не поверишь, она может мне, взрослому мужику, отвесить оплеуху, если ей не понравится мой тон или поведение. Перманентно напоминает, что я просрал свою жизнь, став юристом. А что будет, когда она узнает о том, что мы живём вместе, а ещё о продаже квартиры, я даже не представляю. — Юнги закрыл лицо руками и покачал головой. — Знаешь, Чимини, наши бабушки очень похожи. Обе властные, требовательные и не желающие мириться с неугодным им положением дел. Я уверен, они подружатся. И тогда нам пиздец, солнышко! — Мин грустно улыбнулся, глядя на бойфренда. — Почему? — удивился Пак. — Что они нам могут сделать? Наследства лишат? Запретят встречаться? Что? Если нас что-то не устроит, мы просто уедем, запрёмся в этом доме и пошлём всех нахер. — Этот тандем нас со дна моря достанет, чтобы поучить жизни и уважению старших, — ухмыльнулся Юнги, — ладно, будем надеяться, что хальмони просто хочет повидаться, а не в очередной раз заставить меня чувствовать себя маленьким глупеньким Юни-пуни. Это она меня так в детстве называла. Всё, не хочу больше об этом. Пойдём спать!       Чимин молча кивнул и направился в спальню. Юнги выпил воды — в горле сушило то ли после сигарет, то ли от волнения из-за предстоящей встречи. Оставался мизерный шанс, что бабуля будет слишком увлечена рассказом о минувшем путешествии в Италию, о котором она грезила столько лет, и до традиционных бесед просто не дойдёт очередь. Юнги каждый раз бесился от того, что ему, как мальчишке, указывали, что, когда и как делать. А теперь треш обещал быть удвоенным, ещё более безжалостным и беспощадным. И начнётся он через неделю, когда с визитом прибудет первая донна.       Забравшись под одеяло, Юнги обнял Чимина, прижавшись к нему всем телом. Долго водил губами по шее, плечу и хватал зубами за мочку уха. Пак тихонько хихикал и пытался зарыться в одеяло с головой, но безуспешно. Наконец, Юнги оставил его в покое, нежно чмокнул в шею и шепнул: — Расскажи мне сказку. Вот моё маленькое желание.       Чимин от неожиданности закашлялся: — Что рассказать? — Сказку. Какую хочешь. Чтобы хорошо спалось, и кошмары не снились. — Хён, я не помню ни одной сказки. Да мне их и не рассказывали почти. — Тогда сам придумай, — не унимался Юнги.       Чимин задумался. А ведь ему действительно почти не рассказывали ни сказок, ни легенд. Мама считала это пустым занятием, бабушка предпочитала музыкальное сопровождение к чему бы то ни было, и перед сном включала маленькому Паку симфонии и ноктюрны. Хотела, чтобы мальчик с детства впитывал классику, проникался должным пиететом к великим творениям музыкальных гениев прошлого. И он действительно засыпал, убаюканный спокойными тягучими мелодиями. Но вот сказки… — А я расскажу! — согласился Чимин. — Расскажу тебе про принца и крестьянина. — Вариации на тему «Принц и нищий»? — усмехнулся Юнги. — Нет! Про принца, крестьянина и… — Чимин на мгновение запнулся, пристально глядя на Мина, — и три оплеухи! — О, это уже интересно! Слушаю внимательно.       Чимин уселся поудобнее, прислонившись спиной к подушкам, набросанным у изголовья кровати, Юнги умостился головой на его бёдрах, прикрыв глаза.

Сказка о принце, крестьянине и трёх оплеухах

      Далеко-далеко, среди высоких гор раскинулось королевство, в котором жили добрые трудолюбивые люди: ремесленники, крестьяне, торговцы. И правили тем государством король и королева. Они заботились о своих подданных, а те платили правителям преданностью и любовью. Всё, что выращивали, шили, пекли или ковали жители королевства, они могли обменять на больших ежегодных ярмарках, которые проводились на границе с другим государством, лежащим в живописной долине у подножия гор. Жители обоих королевств никогда не воевали друг с другом, занимались своими делами и не искали поводов для ссор с чужеземцами.       Но, несмотря на спокойную и сытую жизнь обоих государств, у их правителей была общая головная боль — кого оставить наследником в королевстве, кого посадить на трон после себя. У королей Семиречья не было детей, и возраст правящей четы уже не позволял надеяться на чудо. Оставалось уповать на то, что другие претенденты на престол не станут тиранами для собственного народа.       У правителей Семигорья был сын, но король и королева скорее позволили бы стать новым правителем любому ремесленнику, чем отдали бы бразды правления своему отпрыску. Мальчик рос нелюдимым, злым, совсем не похожим на своих родителей. Он мог просто так прикрикнуть на слугу, который чуть замешкался, подавая господину плащ или шпагу. Мог бросить тарелкой в повара, если кушанье было недосолено или переварено. Ни пример добродушных родителей, ни уговоры никак не влияли на принца. Он продолжал срывать зло на тех, кто служил ему верой и правдой.       Слуги скрывали от правителей злобные выходки принца, чтобы не расстраивать, но те и так знали, что их сын растёт недостойным наследником, потому что мальчишка при любом удобном случае жаловался на прислугу, называя её непутёвой, тупой, бездарной чернью, не способной запомнить, как нужно угождать наследнику престола. Время шло, принц повзрослел, а его отношение к людям ничуть не изменилось. Наоборот, он стал еще придирчивее и нетерпимее. И настолько уверился в собственной исключительности и безнаказанности, что однажды ударил своего камердинера, когда тот разбудил его утром, раскрыв шторы на окнах. После камердинера досталось молодому садовнику, который принёс в покои принца свежие цветы. Вздорному юнцу не понравилось сочетание цветов в букете. А вечером того же дня мальчишка-конюх глотал слёзы от обиды, получив затрещину тяжёлой рукой принца. Его родители очень боялись, что став королем, их сын либо разгонит всю свиту, и некому будет следить за дворцом, либо затеет войну с кем-нибудь из королей-соседей. Не хотели они такой участи своему государству и решили проучить сына.       Отправились они вместе с принцем на охоту в горы, на самый север своей страны, где вершины были высоки и неприступны, а на них веками лежали снег и лёд. Долго блуждали они по узким тропинкам в горах, выслеживая диких баранов. Но те, как сквозь скалы провалились. Решили тогда король и королева, что настало время преподать урок несносному отпрыску. Когда тот проехал вперёд, они потихоньку вернулись назад и спрятались за одним из утёсов. Хотели, чтобы их сын понял, как трудно остаться совсем одному, без поддержки там, где помощи ждать неоткуда.       Юнги приоткрыл один глаз и взглянул на Чимина недоверчиво и с насмешкой: — Вот тебе и добрые правители! Заманили сыночка в горы и бросили на произвол судьбы. И они реально думают, что так смогут перевоспитать принца? А если пацан потеряется? Неужели не жалко? — Так! Им о целом государстве думать надо! Вот и ищут варианты! И вообще, это сказка, и это их сын, воспитывают, как могут. Будешь дальше слушать или я ложусь спать? — Чимин надул губы, сделав вид, что обиделся. — Конечно, буду! Интересно теперь, куда принца занесёт! — А занесло его в дремучий лес, которым поросли горы, и принц заблудился, — продолжил Чимин. — А по своим следам он не мог выбраться? — снова скептически прищурился Юнги. — Не мог! Ветром следы замело! Снег там в горах! Или слушай, или… — Всё, всё, котёнок! Молчу! Давай дальше.       Спешился принц. Его конь хрипел от усталости, и юноша привязал его к дереву, а сам пошёл осмотреться. Долго ходил принц по нетронутому глубокому снегу, с трудом переставляя ноги и понимая, что сам он отсюда не выберется. Уже стемнело, и он не знал, в какую сторону идти. Решил переночевать, забравшись в развилку огромного дерева. А проснувшись утром, увидел, что конь исчез. Может, сам ушёл, может, увёл кто, но остался принц совсем один.       А тем временем во дворце король и королева места себе не находили. Жалели, что так жестоко обошлись со своим единственным сыном, бросив его в горах. Мать уже хотела отправить на поиски отряд лучников, отец говорил, что нужно еще немного подождать, чтобы юноша на себе прочувствовал, как тяжко быть одиноким и никому не нужным. — Ваше Величество, — умоляюще сложила руки королева, — мы теряем время! В лесу полно диких зверей, он не сможет с ними справиться. Давайте отправим отряд на его поиски. Мальчик не знает местности, он, скорее всего, заблудился, может, даже ушёл через перевал, а там живёт очень воинственное племя, принца могут убить. — Ваше Величество, вы зря переживаете. За это время он не мог уйти так далеко, ему нужно было всего лишь спуститься к лесу и вернуться во дворец, который прекрасно виден со склона. Как он мог заблудиться в десяти соснах? — увещевал супругу король, но сам готов был мчаться впереди отряда на поиски сына.       Так уж устроены люди. Любят даже тех, кто любви не достоин, и губят равнодушием тех, кто в этой любви нуждается.       Но пока королевская чета спорила, что предпринять, их сын плутал по лесу, почти падая от усталости и голода. Он спустился в ту часть леса, где уже не было снега, стало намного теплее, появилась другая растительность, кроме строгих сосен. Ему попадались кусты с какими-то ягодами, но съедобны ли эти ягоды, принц не знал. Так и шёл он, пока от усталости не свалился на покрытую мхом кочку. Принц уснул и увидел во сне дворец, свои покои, но были они грязными и пустыми. Вместо штор на окнах висели драные тряпки, над кроватью не было полога, и вся мебель была будто грубо вырублена топором из цельного куска дерева, без изысканных украшений, без бархатных покрывал, шёлковых простыней и узорчатых подушек. И во всем дворце царило запустение, валялся мусор, рваные башмаки, сожжённые книги и битые черепки. Принц тщетно пытался найти родителей. Все, кто встречался на его пути, не могли дать ему ответ, где сейчас король и королева. И тогда принц поднялся на самую высокую башню и, взглянув на раскинувшееся по горам королевство, закричал: — Я ваш король!       Но после этих слов королевство исчезло, взору принца предстали лишь голые горные склоны, кое-где поросшие лесом, тёмные, мрачные и хранящие множество ужасных тайн.       От страха принц проснулся, заметался по поляне, пытаясь хотя бы примерно определить, в какой стороне может быть дворец. Он не понимал, почему за ним до сих пор не прислали кого-то, кто отвезёт его домой, где он сможет сытно поесть и выспаться на мягкой кровати. Принц наугад помчался по узкой лесной тропинке вниз с горы. Он бежал, не глядя по сторонам, лишь смотрел под ноги, чтобы не свалиться в пропасть.       И вдруг! Ба-бах! Врезался во что-то большое, с него ростом. Врезался и упал, покатившись вместе с этим чем-то вниз по тропе. Когда он остановился и открыл глаза, увидел, что лежит на человеке, одетом в простую тёмную рубаху и штаны. Человек охнул, поднялся и снял широкополую шляпу, которая сползла ему на затылок во время кувырканий по склону. Отряхнув одежду от пыли, он улыбнулся и спросил: — Вы не ушиблись? Простите, что не смог удержать Вас. — Это я виноват, — недовольно буркнул принц, — я же на Вас налетел. — Не страшно, главное, что Вы целы. А со мной всё в порядке, — улыбнувшись ещё шире, сказал незнакомец, — Вы куда-то торопились, надеюсь, я вас не слишком задержал? — Я торопился домой. Но я не знаю, где мой дом, вчера я уехал на охоту и заблудился. Мой конь исчез, возможно, его украли. Я очень голоден и не знаю, куда мне идти. — Я вижу, что Вы не из Семиречья? Одежда совсем другая, мы так тепло не одеваемся. — Я из Семигорья, — ответил принц, — в горах намного холоднее.       Ему хотелось бросить незнакомцу что-то надменное, дать понять, что перед ним не кто-нибудь, а сам наследник престола, но вопреки своим желаниям он стушевался. Что-то в облике незнакомца привлекало и заставляло неловко улыбаться в ответ, хотя повода для радости у принца не было. Стоявший перед ним парень был молод, примерно такого же возраста, высок, привлекателен и на вид довольно силён. — Вам следовало свернуть направо намного раньше, — беззаботно продолжал вещать он, не обращая внимания на угрюмое выражение лица собеседника, — пройти по распадку среди гор, потом по подвесному мосту, и Вы вышли бы прямо к воротам дворца, а оттуда точно нашли бы дорогу к дому. Я могу проводить Вас до моста, — предложил незнакомец. — Разве нет у Вас других дел? Я и сам теперь найду дорогу, — довольно резко ответил принц. — Хорошо, — пожал плечами незнакомец и направился вверх по тропинке, продолжая свой путь.       Принц, оставшись на поляне в одиночестве, испугался, что снова заблудится и догнал незнакомца. Из последних сил сдерживая раздражение, тихо произнёс: — Помогите мне найти дорогу, и Вас щедро наградят! — Мне не нужна награда, я и так провожу Вас к мосту. Но я вижу, что Вы слишком утомились, давайте-ка присядем и немного поедим, а после и отправимся в путь. Иначе Вы просто не дойдёте.       Принц кивнул, и молодые люди присели на поваленный ветром ствол дерева. Незнакомец снял с плеча мешок, развязал его, вытащил кусок хлеба, обёрнутый в холщовую тряпочку, и несколько полосок вяленого мяса. Разделил еду поровну и придвинул к принцу. Тот брезгливо взял кусочек балыка, понюхал его и откусил самый краешек. Не привык принц к простой крестьянской пище. Хлеб он откусил уже увереннее, и почти мгновенно прикончил свою краюху. Тогда парень отдал ему и свой кусок со словами: — Берите, Ваше Высочество, идти ещё далеко, Вам нужно хорошо подкрепиться. — Откуда ты знаешь, кто я такой? — удивлённо спросил принц. — Разве мы встречались раньше? — Нет, я вижу Вас впервые. Но Ваша одежда, руки, речь — всё говорит о том, что Вы не ремесленник и не купец. Как же Вы оказались в этом лесу?       Тогда принц рассказал, что был на охоте вместе с королём и королевой, но они куда-то исчезли, а потом исчез и конь принца. Что он никогда никуда не ездил один, только со свитой, ни разу не был в этих местах, не знает, как искать в лесу еду и как спастись при встрече с диким зверем. Его собеседник молча слушал принца и догадался, что тот остался в одиночестве неспроста. Но всё же решил помочь ему добраться до дома. После незатейливого обеда парни попили воды из родника, и принц, грустно усмехнувшись, произнёс: — После обеда во дворце всегда подают десерт. Только сейчас я понял, как мне его не хватает. — Эх, было бы из-за чего грустить, Ваше Высочество! — воскликнул крестьянин. — Вот, смотрите! Эти прекрасные спелые ягоды станут отличным десертом. — Он подвёл принца к высокому кусту, на котором висели крупные красно-бордовые продолговатые ягоды, на вид очень сочные и сладкие. — Угощайтесь!       Парни нарвали полные пригоршни ягод, снова уселись на прежнем месте и с удовольствием съели спелые плоды. Но тут же упали замертво. Их свалил крепкий сон — эти ягоды усыпляли взрослого человека на сутки и даже больше. А если съедали такие ягоды ребёнок или маленькая зверушка, то могли и вовсе не проснуться.       Юнги резко поднялся и хлопнул Чимина по плечу. — Эй, мы так не договаривались! Я просил хорошую сказку, чтоб кошмары не снились. А ты взял и усыпил их! Это же не навсегда? Они проснутся? — Проснутся, только вот где и когда?.. А чего ты так переживаешь за них? Это просто сказочные персонажи, Юни. — Не знаю, хочется, чтобы был счастливый финал, жалко этого крестьянина, хороший парень, да и принца, наверно, можно апгрейдить, да? — Тогда не перебивай меня! — Чимин потянул Юнги вниз, и тот снова улегся на бёдрах, подложив руку под щёку и приготовившись слушать продолжение истории.       Когда принц открыл глаза, он не мог сказать, сколько проспал — несколько часов или дней. В комнате царил полумрак, в малюсеньком оконце видно было, что на улице занимается заря: её розовые и сиреневые тени скользили по горам и спускались в долины. Принц осмотрелся. Комната, в которой он спал, была совсем небольшой, с низкими потолками, с простой мебелью, сделанной из подручных материалов. А сам парень был одет в простые тёмные штаны и свободную рубаху, которые он видел на крестьянине из Семиречья. Удивившись, как такое могло произойти, принц поднялся с кровати и хотел пойти в другие комнаты, чтобы найти того парня и спросить, зачем они переоделись, но не успел. Дверь отворилась, и в комнату вошли статный мужчина, а следом за ним миниатюрная миловидная женщина и невероятной красоты девушка с длинными распущенными волосами. Одеты все они были так же просто, как и принц. Женщина бросилась к нему, обняла и гладила по волосам, приговаривая: — Слава богам, ты проснулся, сыночек! Ты так долго спал, что мы уже и не надеялись, что ты вернёшься в мир живых. — Да, братец, ты нас очень напугал, — вторила девушка. — Ну, будет вам, запричитали, негоже хоронить живого, — оборвал их мужчина и, приблизившись, крепко хлопнул принца по плечу, — что, сынок, сонных ягод наелся? Сколько же ты их съел? Или забыл, как мы запрещали тебе их трогать? — Да, я ел… — смутился принц, — но почему вы называете меня сыном? И братом… — А как же нам называть тебя? — удивилась женщина. — Ты наш сын Сокджун, это сестра твоя Сольчжи. Или ты так долго спал, что и имя своё забыл? — Вы ошибаетесь! Меня зовут Джунсок, я не ваш сын, я сын короля и королевы Семигорья! И если вы сейчас же не отвезёте меня домой, мои родители казнят вас за похищение наследника!       С минуту семья крестьянина смотрела на раздосадованного принца, а после дружно рассмеялась. Они решили, что парень их разыгрывает. — Где моя одежда?       И вновь ответом ему был смех. — Это твоя одежда, ты в ней ушёл в лес за хворостом, в ней и нашли тебя вчера вечером у реки. — Но моё лицо! Неужели вы не видите, что это не лицо вашего сына? — Это лицо именно нашего сына, которого мы знаем и любим вот уже восемнадцать лет. — Братик, наверно, это после сонных ягод тебе кажется, что у тебя не та одежда, не твоё лицо и ты не из этой семьи, — проворковала девушка, взяв лицо принца в свои ладони.       Но принц не собирался сдаваться. — А когда меня нашли, я был один? — Да, совсем один. — Так вот, я ел эти ягоды вместе с каким-то парнем. Он был в этой одежде, он дал мне хлеб и мясо, которые у него были с собой! Это и есть ваш сын, а я принц! — Но этого не может быть! Ты выглядишь совершенно, как он! — прошептала сестра. — Это легко проверить. Отведите меня в мой дворец, к моим родителям, и они тотчас скажут вам, что я их сын. — Ты что, думаешь, что нам заняться нечем? Уже полчаса, как рассвело, а мы до сих пор не в поле! Урожай сам себя не соберёт! Так что поднимайся, выпей молока и марш работать, — грозно сказал отец. — И вы тоже отправляйтесь в поле, — прикрикнул он на жену и дочь. Те моментально выбежали из комнаты. Мужчина вышел вслед за ними.       Принц погладил кота, который продолжал валяться на кровати, выпил молоко из чашки и вышел во двор. Там вся семья уже собралась на уборку урожая. Принц отправился вместе с ними, потому что не знал, что ему делать.       А в это время во дворце проснулся Сокджун, на кровати с бархатным пологом цвета топлёных сливок, тяжёлыми кистями и золотыми шнурами. Он лежал на шёлковых простынях кремового цвета. Повернув голову, парень увидел несказанной красоты кружево на подушках, шелковое шитьё и мелкие оборки по краям. На углах подушек висели мягкие шёлковые кисти. Вся комната была погружена в полумрак, потому что плотные шторы ещё не открыли, но даже при таком освещении были хорошо видны богатое убранство, изысканная мебель, гобелены самой тонкой работы, украшавшие стены, и мастерски расписанная ширма, явно привезённые в подарок от правителей другой страны. Все эти вещи и сама комната никак не походили на его комнатушку в родительском доме.       Выбравшись из пуховых перин и одеял, Сокджун выглянул в окно, приоткрыв штору. Во дворе царила суета, если не сказать суматоха. Множество людей бегали в разные стороны, носили какие-то шкатулки и короба, огромные корзины и вазы.       За спиной Сокджуна тихонько открылась дверь и раздался вскрик: — О, слава богам, мой сын очнулся! — в комнату вбежала красивая высокая женщина в просторных кружевных одеждах, которые окружали её, будто морская пена. — Ваше Величество, идите же скорее сюда, принц пришёл в себя, — крикнула она куда-то за дверь.       Женщина обняла Сокджуна, отводя его от окна, долго вглядывалась в его лицо и, покачав головой, прошептала: — Как же ты похудел, мой мальчик, ты голодал все эти дни? Как хорошо, что мы нашли тебя, ты был без сознания, и мы с отцом уже подумали, что потеряли тебя. — Простите, но я вас не знаю, — Сокджун отстранился.       В комнату быстрым шагом вошёл высокий седовласый мужчина. Он приблизился к юноше, порывисто обнял его и, едва сдерживая рыдания, произнёс: — Я так рад, что ты очнулся, сын мой! Теперь ты всегда будешь с нами, мы не отпустим тебя ни на шаг! Как же мы были неправы, когда оставили тебя в горах!       Юноша отошёл в сторонку и выставил перед собой руки, будто защищаясь: — Я ничего не понимаю! Где я? И кто вы такие? — Джунсок, мы твои родители! Король и королева Семигорья! Ты не узнаёшь нас? — расстроилась мать принца. — Я не Джунсок, я — Сокджун, мои родители и сестра живут в Семиречье, обрабатывают поля и выращивают разные овощи. Я им помогаю. Скажите, как я тут оказался? — Тебя нашёл отряд лучников, которых мы отправили на поиски. Ты лежал у моста, у самого края пропасти, и мог погибнуть, если бы шевельнулся, — ответил король. — Воины принесли тебя во дворец, ты очень долго спал, мы уже подумали, что это сонная болезнь тебя одолела после скитаний в горах, и мы больше никогда не сможем говорить с тобой, как раньше.       Мужчина опустил голову, ему было больно видеть, что его сын, по-видимому, выжил из ума, раз не признаёт своих родителей и говорит, что он крестьянин и живёт в другом государстве. Но Сокджун точно знал, что никакой он не принц, и решил во что бы то ни стало докопаться до правды, узнать, куда подевался его новый знакомый, почему король и королева считают его своим сыном, и как всё вернуть на свои места.       Чимин слегка пошевелился, пытаясь расправить конечности, Юнги тут же поднялся: — Что, отлежал тебе ногу? Давай, ложись, можешь на меня ноги закинуть. — Нет, просто долго в одном положении сидел, задница занемела, — усмехнулся Чимин, — лежи, всё в порядке. Юни, давай спать, уже поздно. — Ты же не дорассказал ещё! Я хочу узнать, чем всё закончится. — Расскажу в следующий раз. После секса, — хитро подмигнул он любовнику. — Какого секса? — опешил тот. — Любого! Теперь у тебя есть мотивация. И заметь, сразу два удовольствия получишь. — А если с сексом не получится? — Юнги схватил Чимина за подбородок и приблизил свои губы к его лицу. — Не видать мне сказочки? — Ага, — довольно щурясь, кивнул Чимин, — вот и решай проблему, иначе так и не узнаешь, чем дело закончилось. — Договорились! Тогда спать!       Обняв бойфренда и уткнувшись в его затылок, Юнги привычно поворошил носом волосы Чимина, наслаждаясь его запахом, и прошептал: — Спокойной ночи, котёнок…       Улыбнулся, услышав в ответ: — Спокойной ночи, любимый.       Юнги уже тихо уплывал в царство снов и видений, убаюканный рассказом, но его будто что-то толкнуло, он открыл глаза и тихонько спросил: — Чимини, злой чувак — это я? Кто из нас принц, а кто крестьянин? — Никто, — так же тихо отозвался Пак, — это просто герои сказки, не надо примерять их к себе. Ты хотел отвлечься, я тебя отвлёк, не думай об этом, просто спи.       Юнги прижался ещё крепче и почти сразу уснул. Ему очень хотелось увидеть во сне продолжение сказки, но мозг, утомлённый за день потоком информации, переживаниями и стрессом, просто решил отдохнуть и не показывать своему хозяину мультики.

***

      Да будет суета! Видимо, так сказал кто-то там, наверху или ещё где-то… и началось…       Следующие пять дней промелькнули как один. Парни мотались в столько разных мест, что голова уже шла кругом. Джин не вылезал из пекарни, к нему периодически присоединялись то Намджун, то Юнги. Уже был подготовлен проект перепланировки, нашлась и бригада, которая готова была быстро и, как выразились работники, «почти бесшумно» перенести входную дверь на противоположную сторону здания. Чимин после консультаций тоже ехал в будущую кондитерскую и помогал, чем мог. В основном, выполнял указания Джина: сортировал посуду и инвентарь, составлял списки того, что ещё необходимо прикупить, созванивался с рабочими, электриками, клининговой компанией, договаривался, назначал время, торговался о размере оплаты. И так день за днём.       Дело спорилось. Утром вторника Джин, Чимин и Юнги готовили фронт дальнейших работ. Джин уносил лишнюю мебель из будущего торгового зала и закрывал плёнкой стеклянные витрины. Чимин сдирал со стен старые выгоревшие рекламные плакаты, а Юнги не спеша снимал картинки, какие-то талисманы, колокольчики и разную мелочёвку, которую годами развешивали прежние владельцы. Выбросить всё это добро рука вряд ли поднимется. Значит, надо сложить его в какую-то коробочку и под шумок выставить во дворе, глядишь, ребятишки и растащат по домам. Снимая очередную запылившуюся картинку из серии «Весёлая кухня», Юнги едва не слетел со стремянки, услышав, как в кармане неожиданно завибрировал телефон. Увидев, что звонит мать, Юнги растерялся, он уже и забыл, что просил её помочь озадачить хёна. Быстро спустившись с лестницы, Мин убежал в подсобку, где, наконец, запыхавшись, ответил на звонок. — Ма, я слушаю! Доброго дня! Я?.. Да тут по работе занят немного, а что Вы хотели?.. Ох, чёрт! Нет, это я не Вам, да, конечно, помню! — Юнги закатил глаза: как он мог забыть, что мама должна подогнать ему список желающих вкусить изысканнейших пирожных самого мастера Ким Сокджина. — О, нашлись сладкоежки? — «Кто же мог подумать, что Джину и так будет, чем заняться!» — Что Вы говорите? Я рад… — «так рад, что аж немножко треснул от счастья!» — Да, секунду, я запишу, — Юнги судорожно пошарил в кармане, но ручки там не обнаружилось, он быстро побежал в зал, жестами показывая, что ему нужен какой-то пишущий предмет, и Чимин тут же подал ему карандаш, лежавший возле прилавка.       Умчавшись обратно в подсобку, Юнги оторвал край какой-то старой накладной и принялся записывать под диктовку матери список требуемых десертов. — Ага, эклеры… с апельсиновой глазурью… угу… сколько?.. Ага, понял… а если не будет клубники?.. Понял, любые… что значит, без разницы? Кто-то любит вишню, кто-то нет… ладно, хорошо… да-да, я всё понял. И тортик? — Юнги вздыхает и снова закатывает глаза, скорбно сжимая губы. — Да, я всё записал, обязательно передам Джину привет, ма! У вас всё хорошо? Папа здоров?.. Нет, не приехала ещё, думаю, через пару дней, да там ехать часа три или четыре, на скором — вообще два. Ладно, я побежал, ма, дел очень много, пока! До встречи!       Глядя на впопыхах нацарапанный список всего того, что Джину предстоит приготовить, Юнги поморщился: не ожидал он, что желающих окажется так много. — Твою мать! Чем я думал?       Он вернулся к друзьям и продолжил собирать в коробку подвески со стен. Чимин искоса поглядывал на одного хёна, потом на другого и ждал. Кто-то из них должен был выстрелить, только вот кто? Он догадался, что мать Юнги позвонила не для того, чтобы о погоде в Намъянджу рассказать, речь явно шла о десертах, которые Джин должен будет сделать на Рождество. Неужели что-то пошло не так? Почему Юнги ничего не говорит Джину. Чимину очень хотелось спросить, что происходит, но Джин крутился рядом и в ближайшее время точно не собирался куда-то выйти. Любопытство довело Чимина до того, что он уже собирался отправить Юнги сообщение в мессенджере, но именно в этот момент Мин созрел и осторожно поинтересовался: — Хён, а ты очень скучаешь по своим пироженкам? — В смысле «скучаю»? — с подозрением спросил Ким. — Я сладкое не очень-то люблю. — Не, по процессу, я имею ввиду. Ты ж давно не пёк ничего? — Чегой-то? Вчера Джуну маффинов целую кучу нафигачил. Шоколадных. И сюда притащил, стоят вон в пакете в цеху, потом с кофе схомячим. — Ну, маффины — это банально. А тортики муссовые — ведь совсем другое дело, да? с фруктами… с ягодами… — Так, тебе чего надо? Хочешь торт? — гаркнул Джин, бросая кусок плёнки, которым пытался обезопасить стекло витрины от возможного ущерба при ремонте. — Не, я ж сладкое не очень, это Чимини сладкоежка, — протянул Юнги и кивнул на Пака. — Чимини, ты хочешь торт? — уставился на него Джин. — Не-е-ет… я… хён, может, помощь нужна? Придержать чего-нибудь? — Чимин с опаской поглядел на Кима. — Язык свой придержи, — усмехнулся Джин, — и вот этому кадру тоже! Вы чего тут дурочку валяете? Что за тайны мадридского двора? Кстати, есть пирожное с таким названием, я в той книжке вычитал, что вы мне подарили, надо будет попробовать. Там так интересно: сначала делается бисквит, потом его высушивают, измельчают, смешивают со всякими штуками, начинки там разные… делают шарик, охлаждают и окунают в карамель, а сверху орешки… так! Что вы мне голову морочите? — опомнился Сокджин и рассвирепел. — Ещё и зубы заговаривают! Что у вас случилось, спрашиваю? — Ничего! — Юнги сложил губы уточкой и вытаращил глаза, изо всех сил пытаясь уверить хёна в своей невиновности и непричастности к чему бы то ни было. — Юни, ты не умеешь врать, — горестно констатировал Ким, — у тебя сразу нос краснеет! — и заржал во весь голос, глядя, как Юнги пытается прикрыть нос и скашивает глаза, стараясь рассмотреть, действительно ли он покраснел. — Спалился, чувак! Если не расскажешь, буду Чимина пытать! — А я ничего не знаю, хён! — улыбнулся Чимин. — Может, Юнги-хён просто так спросил про пирожные? — Эх, ребёнок! Юнги никогда ничего не спрашивает просто так! И я намерен узнать, что стоит за этим безобидным вопросиком. А когда узнаю, в живых останутся немногие, — грозно подытожил Джин. — Так, прекрати нас пугать! — Юнги уселся на стул и стал перечитывать список того, что несколько дней до Рождества будет причинять Киму приличную такую головную боль. — А сколько ты можешь в день сделать тортов? Или пирожных? Много? — Ты бессмертный, что ли? Говорю, колись, к чему весь этот допрос! — Джин подошёл ближе и уже собирался вырвать из пальцев Юнги клочок бумаги, на которой был, в какой-то степени, ответ на его вопросы, но не успел.       Открылась дверь, впуская довольного Намджуна, с ловкостью жонглёра несущего в одной руке коробки с пиццей, а в другой — пакет с какими-то бутылочками и чем-то шуршащим. Джин непроизвольно отвлёкся на это диво дивное: Намджун донёс провиант, ни разу не споткнувшись в тёмном коридоре и не уронив коробки, а в это время Мин ловко спрятал бумажку. — Джуни, ты прям вовремя! Эти психи опять мне мозг выклёвывают! Прикинь, пытают, сколько я могу за день пирожных сделать! — Джин аккуратно поставил коробки на прилавок, чтобы взять поудобнее. — Пойдемте в цех, там хоть есть, где задницу усадить.       Организованная процессия двинулась по коридору. Чимин, замыкавший её, дёрнул Юнги за рубашку и шёпотом спросил: — Сорвалось, да? Или что? — Наоборот, — одними губами произнёс Юнги, — слишком много желающих, вот и думаю, как Джину сообщить об этом. — Чёрт, ну пусть сделает, сколько сможет. — Вот я и пытался узнать, сколько он сможет! — чуть повысил голос Юнги, и Джин тут же отреагировал: — Вы чего там опять шепчетесь? Джуни, я этим товарищам сегодня точно леща отвешу. Целый день надо мной измываются!       Намджун поставил пакет на стол и начал вынимать из него разные снеки и сладости, соки и газировку. — Масечка, ты придираешься к ребятам! Они помогают изо всех сил. — Плюшик, ты только пришёл и не слышал, как они меня допрашивали: а сколько я могу сделать тортиков, а сколько пирожных, а сколько…       Намджун быстро взглянул на Юнги и приподнял бровь, как бы вопрошая, относится ли претензия Сокджина к теме, поднятой не так давно в их разговоре? Мин еле заметно кивнул, подтверждая его догадку. — О, Мась, мне тоже стало интересно, сколько ты можешь сделать разных плюшек? — Намджун вызвал огонь на себя, и залп последовал незамедлительно. — Да ты не слышал меня, что ли? Мне уже выклевали мозг, Плюшик, тебе ничего не осталось, алё! — Джин обиженно потянул к себе кусок пиццы и демонстративно начал поглощать её, не глядя на остальных.       Любая следующая фраза могла взорвать хёна, как хлопушку, и желающих стать причиной взрыва пока не находилось. Парни молча ели пиццу, посматривали друг на друга, на Джина, который по-прежнему никого не желал замечать. Потом то один, то другой начали улыбаться, прыскать в кулак, пока не расхохотались во весь голос все разом. И только Сокджин, спокойный и величественный Сокджин, держался из последних сил, но и он, в конце концов, не выдержал. — Я точно вас покалечу, пиздюки мелкие! Пока я ем этот кусок, вы мне внятно рассказываете, что задумали ваши кудрявые мозги. Иначе я за себя не ручаюсь. Не буду разговаривать с вами до Рождества! Вот! — Джин обвёл глазами притихших, но всё еще хихикающих друзей и прошипел: — ну, ш-што? Кто первый? Я жду… — Хён, тут такое дело, — начал Юнги, и Джин сразу же закатил глаза, — мы… ну как «мы»? Ну, ладно, мы подумали, что ты очень тоскуешь по работе, и решили помочь тебе заполнить пустоту, образовавшуюся после ухода из кафе, — патетически произнёс Мин. — Ты же скучал, да, Мась? — ринулся в бой Намджун. Джин молча продолжал взирать на суетившихся возле него парней. — Я позвонил маме и попросил её узнать, может, кому-нибудь захочется десертик на Рождество… пирожное… — Юнги пристально смотрел на Джина и держался на расстоянии, позволяющем ускользнуть из-под тяжёлой руки хёна в случае его внезапного гнева, — или может, кексики, да, хён? Ты же смог бы сделать несколько пирожных? — Сколько? — рявкнул Джин, заставив всех отойти на шаг. — Ну, штук… десять… или пятнадцать… возможно, чуть больше… тридцать… и ещё тортик… или два… — Юнги на всякий случай отодвинулся ещё дальше от Сокджина, который не сводил с него глаз, глубоко дышал и явно готовил абордажный захват. — Так, лишенец, не зли меня порционно! Выкладывай весь масштаб геморроя, который ты решил подарить мне на Рождество. И потом я решу, доживёшь ты до него или… прости, Чимин, придётся тебе праздновать с нами. — Только давай договоримся, моя смерть должна быть мгновенной! — Это я сам решу! — Короче, смотри. Нужно дюжину эклеров с шоколадной начинкой и апельсиновой глазурью, две дюжины тарталеток с клубникой и кремом сабайон, дюжину муссовых пирожных с клубникой. Если не будет клубники, можно с малиной или черникой, любыми ягодами. Потом… — Юнги присмотрелся к каракулям, которыми быстро записывал то, что говорила мама, — а, вот, две дюжины кексов с черникой, дюжину с вишней. Ещё что-нибудь шоколадное с вишней и сливками — на твой вкус и два тортика: «Три шоколада» и «Красный бархат». Небольшие, килограмма по два каждый. — Какие ж грамотные дети у твоего отца, — саркастично протянул Джин после оглашения всего списка, — во-первых, тарталетки с сабайон лучше всего сочетаются именно с клубникой, к чернике и малине лучше подобрать другой крем, бестолочь! С кексами понятно, непонятно, оставлять их, как есть, или делать капкейки с кремом сверху? — Юнги пожал плечами, виновато глядя на хёна. — Во-вторых, шоколадное с вишней и сливками — только навскидку могу предложить четыре варианта десертов, что именно нужно? — Да, без разницы, главное, чтоб шоколадное, с вишнями и сливками. — Ох, горюшко мне, горе! Как же тяжело работать с дилетантами. Дай мне номер твоей мамы, сам всё узнаю! — Хён, ты реально сможешь всё это сделать к Рождеству? — Чимин от удивления присел на стул и вытаращил глаза. — Могу! Главное, правильно распределить подготовительные процессы. Но в наказание вы все будете мне помогать! Понятно? Вопрос только, где всё это делать? — задумчиво сказал Джин. — Так здесь и делайте, — Намджун кивнул на печи, которые уже успел проверить электрик, — всё ж работает, надо только холодильник включить, вымыть тут всё и купить продукты. — Может, ты и прав, Плюшик, стоит попробовать сейчас, чтобы уже быть уверенными в том, что оборудование в строю, — Джин хлопнул Юнги по плечу, тот аж застонал — рука у хёна тяжелая и уверенная, — ну, спасибо тебе за подгон, чувак, я реально соскучился по суете рабочей. А твои родители какие тортики любят? Надо же и для них сделать. — Мои? Ты хочешь сделать торт моим родителям? Блин, Джинни, спасибо, не ожидал! — Юнги расчувствовался и уже собирался обнять друга. — Хочу! Хочу, чтобы ты сделал им торт. Ты же сделаешь, Юни? Под моим чутким руководством. — Не-е-ет, хён, я не умею! — заныл Мин. — А вот это уже никого не волнует! Это твоё наказание за треш, который мне устроил. — Ну вот, помог другу, — пробубнил Юнги и исподлобья посмотрел на Намджуна. — Прости, я не думал, что так получится, — улыбнулся тот. — А, так это Плюшик замутил тему? — Джин ослепительно улыбнулся и приподнял бровь. — Тогда торт вы делаете вместе. И не дай бог он получится не таким, как у меня!

***

— А ты помнишь, как он дышал, пока ты перечислял всё, что нужно испечь? Я думал, что еще секунда, и Джин-хён начнёт тебя душить! — Чимин хохотал, уткнувшись в плечо Юнги. — Да уж, я тоже думал, что живым оттуда не выйду! — Мин обнял бойфренда и вскользь провёл губами по его щеке. — Солнышко, а когда ты мне сказку дорасскажешь? — А хоть сегодня… Ты готов? — Не знаю, — прошептал Юнги, — я не уверен. За эти дни он ни разу… — Хён, не надо так нервничать. Сегодня можно лечь пораньше, завтра мне на консультацию к девяти. Не могу пропустить. А вечером тебя будет ждать сюрприз. И я уверен, продолжение сказки. — А что за сюрприз? — А вот вечером и увидишь, — на тумбочке заёрзал телефон Чимина: пришло сообщение, — прости, гляну, кому там что нужно… а, бабуля написала, когда приезжает… семнадцатого, в 11:05… чёрт… — Что такое, Чимини? Это послезавтра. — Да, именно! Я в десять часов должен быть на встрече с моим руководителем и рецензентом, профессором, главой компании «Ким и Чан». Там не на один час возни, я не успею на вокзал. — Так напиши, чтоб другим поездом ехала, они ходят каждые два часа. — Нет, не вариант, если хальмони уже решила ехать этим, значит, это единственно возможный вариант. Для неё. Чёрт! Чёрт! Я уже не смогу перенести консультацию на другое время! Профессор не поймёт таких приколов. Хотя это реальнее, чем убедить бабушку Ёнхи ехать в другое время! — Чимин отшвырнул телефон и шлёпнул кулаком по подушке. — Тебе предстоит познакомиться с эталоном пунктуальности, Юни! Я тебе сочувствую, честно! — А, так вот в кого ты такой? — улыбнулся Юнги, — я думал, что пунктуальнее была только английская королева, мир её праху! — Не пойму, чего ты радуешься? Я не могу сказать бабушке, чтоб она взяла такси или на метро ехала. Её нужно встречать! Встречать, понимаешь? — С цветами и оркестром? — Оркестр не надо, не дай бог, сфальшивят, а у бабушки Ёнхи абсолютный слух! Цветы можно, желательно, белые розы, — грустно констатировал Чимин. — Хорошо, я всё понял. Белые розы, четверг, 11:05. Я встречу.       Чимин ошарашено уставился на Юнги. Хлопал глазами, хватал ртом воздух и беспорядочно махал руками. — Что не так? — удивился Мин. — Ты же не знаешь, как она выглядит! — Так ты мне покажешь. У тебя что, нет фоток твоей бабушки? — Есть… но… нет! Что я ей скажу? Что её встретит совершенно незнакомый человек? Да она просто не поедет! — А ты скажи, когда уже деваться будет некуда, — засмеялся Юнги, — да не вибрируй ты так! Что тут страшного? Встречу, привезу, накормлю. Всё будет хорошо! Показывай фотку.       Чимин сполз с кровати, достал из шкафа альбом, а из него фото бабушки. Юнги долго рассматривал фотографию пожилой женщины в праздничном ханбоке. Розовая ткань подчёркивала прекрасный цвет лица. Тёмные волосы короной уложены вокруг головы, ни одна прядка не смеет выбиться из причёски, нарушить гармонию и единство образа. Заколки с бусинами-висюльками дополняют его и делают женщину на фото похожей на королеву. — Красивая у тебя бабушка, Чимини, ты чем-то на неё похож. — Губы, — подсказал Пак. — Да, точно! Такие же пухлые, — убрав фото на тумбочку, Юнги протянул руки к Чимину, — иди ко мне, малыш. Давай спать. Всё у нас получится, — прошептал он, — надеюсь, новый день обойдется без очередного квеста. Спокойной ночи, мой хороший. — Спокойной.