ПОДЪЁМНАЯ СИЛА (Lifting Force)

Однажды люди понимают, что им не обязательно жить так, как им говорили. Алан Китли

      Мин Хвансу всегда поддерживал свою жену. Во всём.       Сразу после знакомства хотел понравиться девушке с озорными искорками в глазах. Потом, уже став её мужем, поддерживал, потому что считал это правильным и логичным. Люди, соединяющие свои судьбы в одну, должны стремиться сделать жизнь друг друга комфортнее. Разве не ради этого они вступают в брак?       Мин Хвансу никогда не ругался со своей женой. Не видел смысла.       Не то, чтобы не было поводов. Были, особенно когда прошла первая розовая влюблённость, когда начали подкрадываться бытовые проблемы, когда появился ребёнок. Но Хвансу знал, что ругань не решит проблем, а только усугубит их, внесёт разлад в жизнь молодой семьи, а дальше — что? Развод? Нет, этого он не хотел. Его отец говорил, что жениться нужно тогда, когда не можешь не жениться. Хвансу считал, что эти слова стоит внести в Конституцию или хотя бы написать, как памятку тем, кто собирается заключить семейный союз. И тогда любовь будет на всю жизнь, а желания ругаться просто не возникнет.       Мин Хвансу уважительно относился к родителям своей жены. Потому что так требовали традиции.       А ведь порой до скрежета зубов хотелось высказать любимой тёще всё, что он о ней думает. Но Хвансу сдерживался, молчал, улыбался и терпел. Его любимая Ильён не могла отвечать за характер матери, а в том, что характер будущей тёщи не сахар, молодой доктор убедился в день знакомства с родителями девушки.

***

      Отец невесты был весьма приветлив, усадил молодого человека за стол, предложил угощаться без церемоний. А мать Ильён молча, сжав губы, наблюдала за парнем, который посягал на свободу её девочки, внимательно слушала разговор мужа с претендентом на руку и сердце дочери. Ей казалось, что дочь слишком торопится, что для начала стоит окончить учёбу в университете, аспирантуре, найти хорошую работу. А женихи никуда не денутся от её красавицы. И негоже молодым людям знакомиться вот так: на бегу, без официального представления, без участия старших. Да где это видано, чтобы девушка сидела с незнакомым парнем чуть не до ночи где-то в парке на виду у прохожих?       Всё это Су Манхи и высказала потенциальному зятю, не слишком смягчая выражений, когда он рассказал, как познакомился с Ильён. Отец его возлюбленной попытался возразить супруге, дескать, не средневековье на дворе, да и Ильён — не принцесса-наследница, чтобы её брак устраивать по династическим соображениям. Су Чонмин был рад, что будущий зять уже имеет хорошую профессию и стабильную работу в крупной клинике, что парень явно без ума от их дочери и очень хочет создать семью. Мать внимательно выслушала доводы мужа и тут же ответила, что не молодёжи решать, будут ли они вместе. Для начала нужно познакомиться с родителями жениха и потом уже думать о свадьбе. Да что там! Она даже наведалась в отделение, где работал Хвансу, чтобы лично убедиться, насколько успешно молодой человек выполняет свои обязанности. Тот факт, что жених дочки оказался врачом, не давал ему в глазах будущей тёщи никаких преференций, напротив, обязывал быть безупречным каждый день и час.       Забыла, наверно, Манхи, как после знакомства с Чонмином в тот же день пришла в дом родителей и сообщила, что выходит замуж. Те в ужасе схватились за голову: дочь ни во что не ставила традиции и не собиралась ждать, когда парень сделает ей официальное предложение. Точнее, когда о будущем браке договорятся родители молодых. Отец по привычке прикрикнул на дочь, сказал, что рано ей еще думать о замужестве, а та хмыкнула и сказала, что будет жить со своим новым знакомым вместе независимо от того, будут ли они женаты, и согласны ли на это родственники. А заодно пригрозила, что больше не появится в отчем доме. Родители, которые видели девушку всего несколько раз после её поступления в университет, не стали возражать, лишь спросили, когда планируется свадьба, и какое участие в этом они смогут принять.       Вырастив свою дочь, Манхи вдруг «вспомнила», что существуют некоторые условности, которые необходимо соблюдать, и тоном, не терпящим возражений, заявила об этом Хвансу. Тот сопротивляться не стал — Ильён предупредила, что его ожидает. Родители же Хвансу отнеслись к новости с радостью, приняли девушку, как родную дочь, так что проблему можно было считать наполовину решённой.       В итоге свадьба прошла так, как хотела Манхи. У Ильён даже не спросили, каким она видит этот торжественный день. Мать всё решила за молодых. Но позже страсти поутихли, молодожёны стали жить в доме родителей жениха, копили деньги на собственное жильё, потом родился Юнги, и в семье прибавилось и радости, и забот. Иногда малыша не с кем было оставить, а Ильён не могла взять мальчика с собой в школу, где преподавала, и Хвансу возил сына к себе на работу. Там всегда находились желающие повозиться с малышом: он рос общительным и улыбчивым, его обожали и доктора, и медсёстры, и пациенты.       Изредка бабушка Манхи забирала Юнги в своё отделение, она очень хотела, чтобы внук продолжил врачебную династию, поэтому читала ему статьи из медицинских энциклопедий, показывала разные отделения, даже приводила посмотреть на операции. Малыш тихонько сидел среди студентов в соседнем помещении и испуганными глазёнками через окно наблюдал, что происходит в операционной. Но немного повзрослев, не проявил интереса к медицине: не пытался «лечить» животных, не практиковался в наложении повязок на руки-ноги друзей, как когда-то делала маленькая Манхи. А после наотрез отказался идти в школу с медицинским уклоном, сказав, что пока не решил, кем хочет стать.       И тут впервые бабушка и внук повздорили. На все приводимые хальмони аргументы Юнги твердил лишь одно: медицина — это не его путь, он не хочет ковыряться во внутренностях человеческих, не хочет заглядывать людям в разные скорбные места и выяснять, у кого что болит. А тем более не желает заучивать наизусть названия всего того барахла, из которого состоит человек, изучать миллиарды фармацевтических наименований и вообще наблюдать страдания нездоровых людей.       Бабушка Манхи с удивлением выслушала внука и гордо удалилась. Дед Чонмин не был столь категоричен, считал, что к окончанию школы парень сам определится в выборе профессии, и нет смысла давить на него. А бабушка и дед со стороны отца вообще не понимали, из-за чего столько шума? Ну, не хочет мальчик быть медиком, его право. Хотя сами они всю жизнь посвятили медицине — после войны, окончив школу, оба пошли работать санитарами в госпиталь. Раненых в боях приходилось выхаживать и в мирное время — осколки, инфицированные раны, осложнения давали о себе знать и через несколько лет. Родители Хвансу познакомились на работе. Молодые люди уже знали друг друга достаточно хорошо, когда поняли, что их связывает нечто большее, чем общая профессия и уважение. На свидания бегать было некогда, со свадьбой тянуть не стали, а совсем скоро появился первенец.       Хвансу в детстве тоже чаще бывал в больнице, чем дома, но в отличие от Юнги, очень рано проникся духом помощи больным, мечтал излечить всех и сразу, делал всё, что от него зависело, чтобы попасть в престижный университет, стать хирургом и спасать людские жизни. Мужчина был слегка разочарован, что не смог привить сыну любовь к врачеванию, гены отца, бабок и деда, равно как и предков по учительской линии тоже не сработали. Но со временем Хвансу понял, что есть проблемы и посерьёзнее. Когда у подростка началась пора отрицания всех и вся, тяга к проявлению самостоятельности и самоутверждению, бабушка Манхи предпочла переждать этот период в стороне, предоставив родителям Юнги вкушать, как она безапелляционно выразилась, «плоды неправильного воспитания». Дед Чонмин пытался наладить контакт с внуком, и это иногда получалось, тогда они отправлялись на рыбалку или в горы, собирали дикие каштаны, разные целебные растения и вкусные плоды.       А вернувшись в город, Юнги снова убегал к друзьям. Начал курить, выпивал, не ночевал дома, зависая по нескольку суток в полуразрушенной пристройке к бывшей котельной, где обосновалась компания таких же подростков, жаждущих свободы. И неудивительно, что однажды к Минам пришёл отец одной из девочек, с которой тот переспал. Вот тут терпение предков лопнуло. Девчонке не было ещё и шестнадцати, к счастью, у Юнги хватило ума (или рефлексов) предохраняться. Отец девицы был твёрдо намерен засудить парня за секс с несовершеннолетней, но для начала пришёл к его родителям, чтобы обсудить ситуацию. Те с изумлением смотрели то на своего мальчика, от которого не ожидали подобного поведения, то на девочку, на лице которой не было видно стыда или раскаяния за случившееся. После полутора часов дебатов малолетняя красотка, сидевшая сначала тише мыши, наконец, дёрнула бровкой и выдала то, чего от неё вообще никто не ожидал. — Ну, что, Мин Юнги? Понял теперь, что я всегда добиваюсь своего? Если захочу, будешь гнить в тюрьме за развращение несовершеннолетней. Поэтому давай встречаться по-хорошему. Иначе мой отец… — Что? — взревел мужчина, чью дочь, по его мнению, жестоко обесчестили. — Что ты такое говоришь, негодница? Как ты смеешь в присутствии стольких взрослых людей выставлять себя на посмешище? Значит, это ты его соблазнила, а теперь ещё и шантажируешь?       По лицу мужчины пошли красные пятна, он был вне себя от гнева. Схватив дочь за руку, он неловко поклонился Ильён и Хвансу и почти бегом покинул их дом. Те, переглянувшись, молча уставились на сына. По их красноречивым взглядам Юнги понял, что придётся рассказать историю с самого начала. Потупив взор, он признался, что девушка давно проявляла к нему интерес, но он избегал её, потому что, во-первых, был почти на год моложе, во-вторых, девица оказалась слишком уж напористой, что даже напугало неопытного в любовных делах парня. Но потом, напившись на дне рождения приятеля, парень не смог удержать гормоны в узде, и взял то, что так настойчиво плыло в руки. А девушка не растерялась и спросила, когда она может сообщить своим родителям, что они с Юнги встречаются? Тот протрезвел мгновенно! Таких далеко идущих планов у него не было и в помине. Он перестал отвечать на звонки, решив, что эта девушка, как и другие до неё, не получив взаимности, просто перестанет его замечать. Слава богам, старики Мины не слышали всего этого безобразия. Было бы в сто раз стыднее. Наверно, от того, что они никогда не ругали внука, как бы он не куролесил. Но вот отец в этот раз не сумел сдержаться. Правда, начал издалека. — И давно ты куришь? — грозно поинтересовался Хвансу. — Дорогой, ну какое это теперь имеет значение? Обошлось ведь, давай не будем нагнетать? — мать мягко коснулась руки отца, умоляюще глядя в почерневшие от злости и разочарования глаза мужа. — Милая, это имеет значение. И ты это знаешь. Думаю, тебе стоит пойти приготовить чай, а мы с Юнги поговорим о том, как он собирается жить дальше.       Женщина, вздохнув, вышла из комнаты, а отец молча указал сыну на кресло. Тот уселся, демонстративно закинув ногу на ногу, и вызывающе взглянул на отца. — Повторяю вопрос: давно ты куришь? — С двенадцати лет, — ответил парень, скрывать правду не было смысла, — а что? — Да ничего! К двадцати годам у тебя будет одышка, как у старика, к тридцати твои лёгкие станут похожи на два дырявых куска поролона, почернеют и ссохнутся. А к сорока… не факт, что до сорока ты дотянешь. Курить с такого возраста — это верх безумия! Надеюсь, куришь только сигареты? Или что-то потяжелее? — Ну, пробовал травку один раз, — буркнул Юнги, — мне не понравилось. — Юнги, тебе всего пятнадцать! Ты еще не окончил школу, но уже попробовал то, что не стоит пробовать и в более взрослом возрасте. — Я уже взрослый! Некоторые и раньше начинают курить и бухать… и… остальное тоже! — Сынок, если твой член встаёт, и ты способен переспать с девушкой, не спустив раньше, чем она что-то почувствует, это не твоя заслуга. Скажи спасибо своим гормонам, но они вовсе не делают тебя взрослым. Скорее, взрослеющим. А взрослым человек становится, когда начинает принимать взвешенные решения, нести ответственность за свои поступки, и хотя бы примерно понимает, какой будет его жизнь в дальнейшем.       Юнги вскочил, подбежал к отцу и почти заорал: — Я всё равно буду курить! И пить буду! Я не алкоголик, когда надоест, тогда и брошу. Вы не понимаете — сейчас вся молодёжь так живёт! Я не хочу выглядеть тухло! Я хочу как все!       И в этот момент ощутил, как рука отца увесисто опустилась на его затылок, да так, что в голове зазвенело. Мин Хвансу был силён, занимался спортом, но хвала предкам, даже в раздражённом состоянии сумел контролировать удар и не отправил сына в нокаут. Юнги проморгался — от затрещины на глазах непроизвольно выступили слёзы, комната покачнулась и расплылась. Но обида была сильнее, чем боль. И обида не на отца, а на собственную бестолковость, на бесполезные понты, которые и не держались-то ни на чём. Парень вдруг осознал, что своими никчёмными попытками самоутверждения довёл родителя до рукоприкладства, чего тот себе никогда не позволял. Во-первых, считал не самым эффективным методом воспитания, во-вторых, берёг руки, которые для хирурга — самый важный инструмент.       А после созвали семейный совет. Приехали родители отца, родители матери, даже дядя Кёнхи с супругой пожаловал. И битых три часа шесть медиков и два педагога с пеной у рта доказывали, что, только выбрав одну из этих профессий, Юнги сможет стать достойным членом общества, принесёт пользу человечеству в целом и своей стране в частности. Хотя, будем справедливыми — доказывали в основном трое: бабушка Манхи, мама и жена дяди. Мужчины дождались, когда сопранное трио выдохнется, и поинтересовались, к чему же расположена душа молодого Мина. А тот, хитро усмехнувшись, выдал: — В юристы пойду. Буду защищать беззащитных. — Да ты в своём уме, внучок? — бабушка Манхи поперхнулась сочным пигоди со свининой и капустой, которые приготовил муж для ответственных посиделок. — Ты решил стать чёрт знает кем, вместо того, чтобы приносить пользу обществу? В больницах не хватает врачей, в школах — учителей, а ты принимаешь такие необдуманные решения! Все юристы продажны. Готовы за кругленький гонорар защищать даже убийц. Ты этим собираешься заниматься? — Но, кроме адвокатов, есть и другие специализации, я могу быть обвинителем! — А если обвинишь невиновного, а его упекут в тюрьму? Твоя душа будет спокойна? Сможешь спать? Не будешь бояться, что придут к тебе его родственники и спросят, за какие прегрешения их сын или брат сидит за решёткой? — бабушка пытливо глядела на внука. — Так надо же всё тщательно проверить, найти улики… — Ох, как же ты наивен, Юнги! Да ты даже не представляешь, сколько продажных служителей закона готовы подделать что угодно, лишь бы получить свой жирный кусок. А платят те, кто может платить. Бедным платить нечем, доказать они ничего не смогут, вот и отправляются гнить в тюрьме вместо богатенького. — Бабушка права, Юнги, — кивнул дед, — не всё так просто. — Ну, тогда я могу пойти… — Юнги задумался, — да куда угодно! Строителем могу быть! Дома строить надо? Больницы и школы нужны? — Нужны, — согласно кивнули все одновременно. — Вот! Могу быть строителем, инженером, грузчиком, курьером, официантом, да хоть поломойкой! Кто-то же должен делать и эту работу? — Сынок, ты можешь стать кем угодно, многие начинали именно с работы в кафе или разносили почту, — увещевала его мать, — но не будешь же ты всю жизнь пиццу развозить и тротуары подметать? У тебя есть возможность получить хорошее образование, так получи его.       Долго они тогда спорили, что-то доказывали, но, в конце концов, пришли к тому, что у Юнги есть еще два года, чтобы определиться с дальнейшим выбором, и оставили парня в покое на какое-то время. А тот, поразмыслив, решил проверить — на что он способен, сможет ли найти работу, чтобы обеспечить себя? Для начала устроился курьером в небольшую компанию, работал по несколько часов после учёбы, и первые заработанные деньги принёс родителям. Те удивились — они даже не знали, что сын начал работать. Юнги стал реже появляться в компании друзей, не притрагивался к спиртному, курил, правда, но намного меньше. Двое ребят и девушка из дворовой тусовки тоже устроились на работу, чем Юнги очень гордился. Значит, смог стать для кого-то примером не только к дурному, но и к хорошему.       Два оставшихся года старшей школы пролетели незаметно, и вновь возник вопрос — куда же идти дальше. И Юнги не стал раздумывать — раз собирался стать юристом, пойдёт на юридический. К тому времени он уже работал курьером в престижной компании, где заработок был больше, но и условия жёстче. А в юности любые сложности кажутся преодолимыми, если очень захотеть. Юнги вполне справлялся и с работой, и с учёбой: баллы в аттестате были весьма приличными. Деньги, накопленные за время его курьерской «карьеры», пошли на оплату регистрационного и вступительного взносов.       А на окончание школы родные устроили маленький домашний праздник, где, будто сговорившись, не поднимали вопроса дальнейшей учёбы, хотя явно думали только об этом — ведь документы нужно было подать задолго до поступления. Видимо, надеялись, что парень сделает именно так, как планировали взрослые. Весь вечер они поздравляли Юнги с началом нового этапа в его жизни, желали успехов в обучении, обещали помогать, если понадобится, и даже надарили конвертов с немаленькими суммами. Этих денег хватило для оплаты первого семестра в университете Мёнджи. А когда началась учёба, Юнги довольно быстро нашёл подработку в кампусе. За хорошую учёбу и участие в разных университетских движах получал стипендию. Казалось — вот оно! Получилось! Он смог! А дальше будет только лучше и проще.       Буря разразилась, когда её никто не ждал.       Когда вся родня собралась в доме родителей Ильён на празднование Соллаля, двоюродный брат Юнги в разгар веселья возьми да и спроси: — Юнги-хён, а почему ты не стал учиться в Корё, как бабушка Манхи? Юридический факультет ведь и там есть?       Юнги огляделся по сторонам, оценивая, сколько ушей услышали то, чего слышать не должны были, и оторопел от воцарившейся тишины. — Так ты всё-таки пошёл на юридический? — зловеще прошептала хальмони, буравя взглядом внука. — Омма, не надо сейчас, — попыталась успокоить её мать Юнги, — праздник ведь. — А я надеялась, что в твоей голове есть мозг, — не обращая внимания на дочь, съязвила Манхи, — эх, Хвансу, не научил ты сына почитать старших, прислушиваться к их опыту и советам.       И тут Мин Хвансу, спокойный, уравновешенный, интеллигентный мужчина впервые нахамил своей тёще: — Я научил своего сына идти тем путём, который ему по душе, а не слепо следовать указаниям старших, даже если они мнят себя очень умными и опытными. Я научил сына делать выбор, за который только он будет нести ответственность. Я научил его с уважением относиться к людям и не оскорблять их только потому, что ему может не понравиться их профессия, национальность, вера или взгляды на жизнь. И Вам тоже стоило бы этому научиться! А не делить людей на правильных и тех, кто не имеет отношения к медицине.       Если бы тишину можно было оценивать по каким-то осязаемым параметрам, то это была бы самая глубокая или толстая, или громкая тишина из всех.       Никто и никогда не перечил бабушке Манхи с тех пор, когда она ещё была девушкой. Ни друзья-приятели-подружки, ни Чонмин, ставший её мужем, ни дочь, которая всегда побаивалась матери, ни другие родственники, коллеги, студенты или случайные знакомые. От этой дамы веяло такой нерушимой уверенностью во всём, чем она занималась, и о чём говорила, что остальные буквально пропитывались сознанием того, что только так и должно быть. Те, кому доводилось встречать подобных людей, очень хорошо поймут, как сложно бывает противостоять этому напору собственной значимости и непобедимого критиканства.       После гневной тирады зятя Манхи лишь усмехнулась и уже собиралась объяснить мужчине, в чём он не прав, но почувствовала, как муж дёргает её за руку, пытаясь остановить от новых замечаний в сторону внука и зятя.       А Хвансу поднялся из-за стола, поклонился всем присутствующим, взглянул на жену, которая застыла, не зная, как поступить. Не разрываться же ей между мужем, сыном и матерью! Потом перевёл взгляд на родителей. — Отец, мама, прошу прощения, что вам пришлось услышать это. И всех прошу сердечно извинить меня за несдержанность. Ильён, Юнги, нам пора домой, — спокойно произнёс мужчина и вышел из комнаты.       Тот день врезался в память многим.       Для Ильён стало откровением, что муж, который придерживался непротивленческих пацифистских взглядов и не вступал в ссоры, даже когда стоило, смог противостоять её матери и высказать ей, наконец, всё, что накопилось за почти два десятка лет.       Для Хвансу инцидент осел неприятной гущей где-то в глубине души, потому что он не считал возможным так разговаривать с женщиной, к тому же старшей, ещё и матерью жены. Позже он получил нагоняй от собственных родителей, но тогда они, пребывая в шоке от произошедшего, тоже попросили прощения у собравшихся, быстро откланялись и ретировались вслед за семьёй сына.       Юнги окончательно решил, что возврата к прежней безалаберной жизни не будет. Ему придётся ещё не раз доказывать бабушке, что выбранный путь не станет ошибкой. После он долго говорил с отцом, благодарил за поддержку, но сказал, что зря он вступил в открытую конфронтацию со строгой бабулей. Ведь, как говорится, учить тёщу уму-разуму — как китайские иероглифы писать перед Конфуцием.       А что же бабушка Манхи? Обиделась? Разозлилась? Да ничуть! Ну, вспылил зятёк, с кем не бывает? Устал, наверно, одумается, успокоится. Поймёт, что старым людям с высоты прожитых лет виднее, как правильно вести себя. И да благославят боги ангельский характер Су Чонмина, который точно знал, как усмирить ураган по имени Манхи. Говядина хану на гриле с соусом из кимчи и сливок делала бабушку Манхи кроткой и благодушной. А сытая женщина на крик не сорвётся.

***

      Мин Хвансу лежал два часа, не смыкая глаз, одной рукой обнимая жену, сладко посапывающую в его плечо, другой потирая висок, в котором будто колокольчик, позванивало нарастающее чувство тревоги.       Когда Ильён рассказала, какой шумной компанией наполнится их дом в Рождество, Хвансу растерялся. Нет, он вовсе не был против гостей, тем более, друзей сына: Намджуна он искренне уважал и был бесконечно благодарен за участие в судьбе Юнги, Джин тоже произвёл очень благоприятное впечатление. Да и Чимин, несмотря на совсем короткое знакомство, понравился Хвансу своим мягким характером и тем, как преданно следовал взглядом за Юнги, куда бы тот ни направился.       А вот новость о приезде бабушки Чимина взволновала мужчину. Ну никак не складывались у Хвансу отношения с пожилыми дамами. Ему казалось — каждая аджумма считает, что один лишь её возраст даёт ей право поучать любого: от несмышлёного малыша до отца семейства. Даже некоторые из тех, кого он знал весёлыми, добрыми, чаще всего адекватными молодыми женщинами, с возрастом превращались в совершенно несносных гарпий. Но что касалось его любимой жены, она такой точно не станет, в этом Хвансу был уверен на сто процентов.       С бабушкой Чимина Хвансу знаком пока не был, но заранее настроился на какой-нибудь подвох, и уже продумывал, как этого избежать. А тут ещё и любимая тёща обещала нагрянуть и поделиться впечатлениями от минувшего путешествия. О своих поездках Манхи могла говорить часами, но где гарантия, что эти рассказы, пусть и весьма увлекательные, с юмором и довольно милыми подробностями, выдержат другие гости?       И, наконец, грядущая встреча Юнги с его бабкой тревожила больше всего. Перемирие младшего Мина с хальмони было таким шатким, тонкая корочка здравого смысла, покрывающая бущующую в обоих лаву эмоциональности и вспыльчивости, могла треснуть в любой момент, и тогда в отдельно взятом доме в Намъянджу наступит последний день Помпеи. И нахрена ему всё это в Рождество? Хвансу с возрастом больше всего стал ценить спокойствие, неспешную работу в саду, вкусную еду, тёплый плед и уютное кресло у камина. Хорошая книга и домашнее вино были идеальным дополнением. А когда любимая супруга сидела рядом с вязанием или вышивкой, то большего и желать было нельзя.       Хвансу осторожно вытащил руку, бережно переложив голову жены на подушку. Поправил одеяло, прикрыв ей плечи и тихонько поднялся с кровати. Сначала пошёл на кухню — хотелось пить. Потом накинул пуховик поверх пижамы, сунул ноги в ботинки, и даже не зашнуровав их, вышел на улицу.       Воздух — влажный и прохладный — обволакивал и заставлял дышать глубже. Ночью запахи становились прозрачнее, чище, проще. Не было примеси автомобильных выхлопов, дыма, парфюма и пота. Только аромат свежего зимнего ночного пригорода.       Хвансу захотелось к этому аромату добавить еще один — табачный.

*

      Мужчина впервые после долгого перерыва закурил в день, когда узнал, что его сын находится на грани жизни и смерти.       Однокурсник, позвонивший ему и сообщивший недобрую весть, встретил Хвансу у входа в реанимационное отделение, проводил к Юнги, который пришёл в сознание, но был очень слаб из-за потери крови. Старший Мин держал младшего за руку, умоляя быть сильным и не покидать своих родителей раньше времени, но вскоре медсестра настоятельно попросила мужчину покинуть бокс. Приятель помог Хвансу выйти на улицу, усадил на скамейку и попросил подождать минут двадцать. А сам вернулся в отделение, чтобы дать необходимые указания персоналу. Юнги готовили к операции.       Когда доктор вернулся к Хвансу, тот уже был не один, рядом сидел Намджун, держал Мина за руку, пытаясь унять дрожь, охватившую всё его тело. Лучше всего было бы отвести отца обратно в клинику, вколоть успокоительное и дать поспать несколько часов, но вряд ли мужчина смог бы в таком состоянии сделать хотя бы десяток шагов. И тогда доктор достал из кармана брюк пачку сигарет, подкурил одну и сунул её в рот Хвансу. А тот ухватился за эту далеко не спасительную соломинку, жадно затянувшись и закашлявшись до бульканья в лёгких. Мин недолго курил в молодости, ещё во время учёбы в Корё, но потом увлёкся футболом и бросил никотиновый допинг.       Докурив сигарету до самого фильтра, Хвансу встал со скамейки, покачиваясь и опираясь на руку Намджуна, вернулся в отделение и сел на жёсткий пластиковый стул рядом с операционной ждать вестей о том, как прошла операция. Намджун сидел рядом, не находя слов, чтобы утешить отца друга. Наконец, мужчина упавшим голосом произнёс: — Юнги такой бледный. Он всегда был светлее, чем мы с матерью, кожа у него тонкая, все вены видны. Это хорошо. Проще капельницы ставить. — Господин Мин, не думайте о плохом, Юнги молод и силён, он обязательно придёт в себя, я уверен, — отозвался Намджун и с силой сжал губы, чтобы не видно было, как они дрожат. — Ох, мальчик, мне бы твою уверенность, — тихо ответил Хвансу и уронил голову в ладони, — вы же давно знакомы, да? — С университета, в одной группе учились, жили в одной комнате. Мы друзья. — Ты знаешь, что произошло, Намджун? Скажи мне правду, я должен знать. И должен понимать, как поступить, если мой сын… — мужчина отвернулся, сжал кулаки, уперевшись ими в колени. — Я привык оперировать только проверенными фактами, господин Мин. И могу рассказать только то, что мне достоверно известно. Детали ещё предстоит выяснить, и я собираюсь заняться этим в ближайшее время. — Врач Юнги — это мой университетский товарищ — сказал, что его ранил друг. Из пистолета, случайно. Это так? — мужчина пристально посмотрел в глаза собеседника. — Нет, то есть, не совсем так, — Намджун встретил взгляд смело и твёрдо, — стреляли из пистолета, но не случайно. Господин Мин, я прошу Вас отнестись к моему рассказу спокойно и здраво. Сейчас эмоции могут только помешать. — Хорошо, я буду держать себя в руках, что бы ни услышал, обещаю. Только давай пойдём на воздух, я не могу воспринимать информацию, когда знаю, что за этой дверью оперируют моего сына. И не знаю, что услышу от хирурга после операции.       Намджун кивнул, и оба направились на улицу, прихватив по пути по стакану кофе. В небольшом сквере рядом с клиникой прогуливались пациенты с медсестрами или родственниками, кто пешком, кто на колясках. Хвансу и Намджун ушли вглубь сквера, подальше от центральной аллеи, расположились в небольшой беседке рядом с густыми зарослями тиса, яркой зеленью выделяющимися на фоне голых деревьев.       Внезапно Хвансу подскочил, будто его пружиной подбросило, плюнул на окурок, смял его пальцами и забросил в заросли. Коротко приказал: — Пойдём. Быстро! — и тут же устремился ко входу.       Намджун едва поспевал за мужчиной. Он ничего не спрашивал, понимал, что отца ведёт интуиция. И не ошибся. Едва они появились в отделении, к ним подошла медсестра и поинтересовалась, у кого какая группа крови. Хвансу отрицательно покачал головой: у Юнги кровь третьей группы с отрицательным резусом, как у Ильён. А у самого Хвансу тоже третья, но положительная. — У меня третья минус, — Намджун подошёл ближе, — можете брать, сколько нужно. У него кровотечение, да?       Медсестра, не обращая внимания на вопрос, позвала девушку в розовой форме и указала на Кима: — Проводите молодого человека в лабораторию и потом на переливание. И побыстрее, пожалуйста.       Как только Намджун и его провожатая скрылись за дверью, медсестра повернулась к Хвансу, который не сдвинулся с места, только крутил головой, наблюдая за происходящим. — Господин Мин, присядьте, — девушка мягко коснулась руки застывшего перед ней мужчины. Он послушно отступил назад и опустился на стул.

*

      Облака, плотной дымкой застилавшие ночное небо, разбежались в стороны, и проявилась луна, точнее, уже месяц. Ущербный, убывающий, но на фоне тёмного бархатного неба всё ещё яркий и почти золотистый.       Хвансу взглянул на ночное светило и вздохнул. Пора бы вернуться в дом, но здесь, на улице так хорошо. Решительным жестом мужчина открыл ящик стола, сунул в него руку почти по локоть и достал сигареты, предусмотрительно завёрнутые в пакет вместе с зажигалкой. Щёлкнув ею несколько раз, и уже теряя терпение, Хвансу, наконец, закурил. Глубоко втянул дым в лёгкие и вновь мыслями вернулся в тот день, ту клинику.       Счёт тогда шёл на минуты. И всё обошлось благодаря профессионализму врачей и Намджуну, который оказался рядом. После переливания ему следовало бы поехать домой и отлежаться, но он продолжал вместе с Хвансу дежурить у палаты Юнги. Только вот сам Юнги этого не знал. И никогда не узнает, что его отец — взрослый сильный мужчина, хирург, видевший десятки смертей, волком выл в туалете от бессилия и страха за своего единственного сына. Мин строжайше запретил Намджуну рассказывать Юнги о том, что находился в клинике всё это время. Сказал, что потом всё само собой решится, но пока Юнги не стоит знать об этом.       Когда раненый на любовных фронтах боец пришёл наконец в себя, Хвансу просто разрыдался. Сил, чтобы сдерживать эмоции, уже не осталось. Лечащий врач постоянно звонил ему и рассказывал обо всех медицинских аспектах, назначенном лечении, состоянии больного. Хвансу слушал, кивал и заставлял себя оценивать информацию только с точки зрения врача. А услышав, что сын очнулся, не смог больше держаться и заплакал, судорожно всхлипывая и вознося хвалу богам за то, что его мальчик выжил.       Хвансу продолжал приезжать в клинику, привозил всё необходимое, но передавал это Намджуну в больничном скверике. Потом интересовался, как Намджун чувствует себя, что ему нужно привезти, предлагал уехать домой хотя бы на день. Но друг сына отказывался что-либо принять и заверял, что всё в порядке. Хвансу просил сохранить в тайне его приезды, он понимал, что сын будет в шоке от того, что отцу известно о его постыдных похождениях. Намджун уверял, что присутствие родного человека помогло бы выздоровлению, но мужчина так скорбно качал головой, что Ким обещал молчать и дальше.       Вспоминая то нелёгкое во всех отношениях время, Хвансу и не заметил, как потянулся за второй сигаретой, но, услышав скрип входной двери, тут же сунул её обратно в пачку и забросил подальше в ящик. До его слуха донеслись торопливые шаркающие шаги, и на тропинке у беседки появилась госпожа Мин — в тёплой флисовой пижаме и накинутой поверх неё толстой вязаной шали. — Милая, ты зачем вышла, тут холодно, простудишься, — ласково заговорил Хвансу, с нежностью глядя на жену. — Я проснулась, а тебя нет. У тебя болит что-то? Опять сердце? Только честно говори! — Ильён взглянула на мужа с укором. — Нет-нет, что ты! Всё в порядке, я просто захотел выйти на свежий воздух, дома душно.       Ильён с подозрением посмотрела на супруга и повела носом. Запах табачного дыма ещё не успел рассеяться, и женщина очень отчётливо его почувствовала. — Ты опять курил.       Хвансу встал и подошёл к жене. Обнял за плечи, уткнулся носом в волосы. Прошептал: — Я всего одну. Захотелось. Не ругайся, хорошо? — Ладно, пойдём в дом, нужно поспать, уже третий час. — Ты иди, я скоро… — Нет, — оборвала его Ильён, — пойдём вместе, хватит тут сидеть. Забыл, что тебе нельзя простужаться? Опять спину прихватит. — Всё-всё, иду я, — улыбнулся Хвансу. Он знал, что жена ворчит не из-за вредности, а потому что очень за него беспокоится. И он послушно направился к дому.       Уже лёжа в кровати, Ильён обняла мужа, положив руку ему на грудь, и тихо спросила: — Милый, что тебя беспокоит? Ты молчишь всё время, плохо ешь. Не хочешь, чтобы мама приезжала? — Ты же знаешь, что она меня до сих пор недолюбливает, — усмехнулся Хвансу, — представляю, как она каждый раз испепеляла бы меня взглядом, если бы я не был врачом. Да она просто не позволила бы тебе выйти за меня замуж! — Это точно, нам пришлось бы сбежать и скитаться бог знает где, голодать и собирать объедки возле мусорных ящиков, — улыбнулась в ответ Ильён. — Я постараюсь сделать так, чтобы вы поменьше пересекались, можешь поехать к Кёнхи, он же звал тебя? Жаль, что они не смогут приехать. — Кёнхи работает, я буду только мешаться. Встретимся позже, может, в Соллаль. Дорогая, я хотел спросить: ты не слишком поторопилась приглашать к нам бабушку Чимина? — Ты против? — удивилась Ильён. — Почему? — Незнакомый человек, полный дом народа, ей может быть некомфортно. Лучше бы мы пригласили её в другой раз, в более спокойную обстановку. Я переживаю, что она может не поладить с твоей мамой, да и Чимин вряд ли найдёт с ней общий язык. А у Манхи обязательно возникнет вопрос, почему Юнги пригласил на праздник этого парнишку. — Чимин может быть и просто его другом, не так ли? — пожала плечами Ильён. — Может, конечно… ты ведь так и не рассказала матери про Юнги? — Ну как я ей скажу? Да она со свету его сживёт! Ты же помнишь, что она устроила, когда узнала, где он учится? А если узнает, что… ох, я даже думать об этом не хочу! — Дорогая, наш сын уже не подросток, он взрослый мужчина, и вполне способен дать отпор любому, кто будет пытаться насаждать ему свои взгляды. — Этого я и боюсь, Хвансу! И не хочу, чтобы праздник был испорчен. Юнги пригласил друзей, не стоит устраивать скандалы при посторонних. И этот мальчик, Сокджин, знаешь, у него с работой проблемы, я предложила знакомым заказать десерты, чтобы парень смог подзаработать в Рождество. — Ну, друзья Юнги желанные гости в нашем доме, не волнуйся, шпильки твоей матушки их не коснутся, — улыбнулся мужчина и погладил жену по щеке. — Спи, милая, до Рождества ещё полно времени. Всё будет хорошо.       «Я надеюсь», — добавил он мысленно, крепче прижался к супруге, которая уже начала посапывать размеренно и глубоко.       Слабый свет, пробивавшийся с улицы, мягкими полутенями обводил черты лица любимой женщины, делая его ещё уютнее, домашнее, милее… Хвансу смотрел на свою Ильён, и ему казалось, что за прошедшие годы она ничуть не изменилась. Та же улыбка, те же тёмные, как шоколадный сироп, глаза с искорками, те же волнистые чёрные волосы, собранные в тяжёлую косу и заколотые на затылке. Конечно, годы наложили отпечаток на внешность некогда хрупкой, как фарфоровая статуэтка, девчонки. Ильён слегка располнела, у глаз лучились мелкие морщинки, губы утратили девичью пухлость, а в волосах уже заметно проступила седина. Но Хвансу виделась всё та же задорная девушка, с которой он случайно столкнулся больше трёх десятков лет назад и влюбился, как подросток: пылко, по самую макушку. __________________       Ни одного дня Хвансу не жалел, что женился на этой женщине. Они умудрялись не ругаться, не винить друг друга в периодически возникавших проблемах. Их отношений не смогли испортить ни бытовые мелочи, ни валившая с ног усталость, ни саркастичные замечания матери Ильён, которой до всего было дело. Мины растили единственного сына, окружив любовью. И даже когда мальчик стал не самым покладистым подростком, проявляя характер и стремясь к самостоятельности, не стали винить друг друга в недостатке уделённого ему времени, неправильном воспитании или попустительстве.       Хвансу гордился сыном. Тем, что Юнги стал честным и порядочным человеком, грамотным юристом, владельцем собственной компании. Не всем молодым людям удавалось достичь подобных успехов. И тем сложнее было смириться, что сын — гей. Или бисексуал, что мало меняло ситуацию. Разумеется, как врач, Хвансу понимал, что изменить предпочтения сына он не сможет, и поначалу просто злился на обстоятельства, которые сложились именно так, а не иначе. Потом хотел поговорить с Юнги, поддержать его, но в то же время понимал, что даже начать такой разговор будет ох, как нелегко. И оставил эту идею. В конце концов, от разговоров ориентация не меняется, какой тогда смысл сотрясать воздух? Одно Хвансу решил для себя окончательно и бесповоротно: он ничего не скажет Ильён! Жена не должна узнать, через что пришлось пройти их сыну.       Шло время. Хвансу надеялся, что Юнги захочет поговорить о случившемся, но тот молчал, общался с родителями не часто и больше по телефону. Видимо, был уверен, что никто ничего не знает. Хвансу постепенно свыкся с тем, что его сын не собирается посвящать близких в подробности личной жизни. Мужчина утешался мыслью, что Юнги жив и здоров. А спустя пару лет узнал, что и со здоровьем есть некоторые проблемы.       От навязчивых раздумий мужчина ушёл в себя, почти не разговаривал с женой, часто выходил из дома и тихо говорил с кем-то по телефону. Он не учёл одного: Ильён слишком хорошо его знала, она чувствовала, что муж уже долгое время чем-то обеспокоен, что скрывает от неё какую-то страшную или стыдную тайну. Нет, она ни капли не сомневалась в его верности, была уверена, что проблемы, скорее всего, связаны с работой. Терпеливо ждала, когда же Хвансу соизволит поделиться своими терзаниями. Не дождалась. И, в конце концов, поставила ему ультиматум: либо он рассказывает, что происходит, либо она уезжает к матери. От подобного заявления другой бы пожал плечами и кивнул, мол, ветер в попу ураганом, но Хвансу просто опешил. Вроде, не молодые уже супруги, чтобы заявлять такое. Но мужчина ни секунды не сомневался, что Ильён исполнит свою угрозу. И тогда вернуть её и восстановить прежние доверительные отношения будет очень непросто. К тому же не хотелось давать тёще повод лишний раз думать, будто она была права, говоря, что Хвансу не пара её дочке.       И тогда очень осторожно, тщательно выбирая слова и каждую минуту умоляя жену не волноваться, Хвансу рассказал ей, что сын вряд ли когда-нибудь осчастливит их внуками. Ильён внимательно смотрела на мужа, видимо, перебирая в голове варианты событий, которые могли привести к подобному нерадостному финалу, и, не остановившись ни на одном из них, прямо спросила: что случилось? Тот тяжело вздохнул и тихо произнёс: — Он гей. И это не шутка.       Удивлённо взглянув на мужа, Ильён недоверчиво нахмурилась: — Дорогой, ты ерунду какую-то говоришь, Юнги не может быть геем! Да ты вспомни, как к нам приходил мистер Чхве с дочкой. Ну, вспомнил? — Хвансу обречённо закивал. — Она же говорила, что они переспали! — Милая, ему было пятнадцать, он выпил и переспал бы с кем угодно, гормоны и не такое с людьми творят. А потом повзрослел, в себе разобрался. Вот и выбрал… то, что выбрал! — Откуда ты узнал об этом? — женщина, не отрываясь, смотрела мужу в глаза, её губы дрожали. — Друг его рассказал. — Ничего не понимаю. Друг? Какой друг? И с какой стати вы это обсуждали? — Ильён начала нервничать, понимая, что разговор произошёл не на пустом месте. — Хвансу, я прошу тебя, не скрывай от меня ничего! — В глазах женщины блеснули слёзы, она приложила руки к груди и срывающимся голосом прошептала: — Что с нашим сыном, Хвансу? — Тише, дорогая. С ним всё хорошо. Уже хорошо. — Уже, — еле слышно вымолвила Ильён, — уже?       Хвансу схватил жену за руку, поднёс к губам. Он чувствовал, как дрожали её пальцы, как кровь отлила от них, заставив похолодеть. — Да, милая, уже, — Хвансу обнял жену, прижав к груди, — ты не волнуйся, наш мальчик жив и… — мужчина замолчал. Хотел сказать, что Юнги здоров, но можно ли назвать это здоровьем. Да, его жизни ничего не угрожает, а вот жизни личной… А, может, это и к лучшему?       Ильён, не услышав ожидаемого продолжения фразы, отпрянула от мужа, схватила его за руки, вцепившись пальцами, что было сил, и прохрипела: — Да не тяни ты! Что с ним? — Он… в общем, он был ранен, уже довольно давно и совершенно случайно! Просто стечение обстоятельств. Его… парень перезаряжал пистолет и случайно, Ильён, абсолютно неумышленно выстрелил. Но ранение оказалось довольно лёгким, и Юнги быстро выздоровел. — Голос Хвансу начал подрагивать: врать ему приходилось нечасто, и эта дрожь могла выдать его с головой, но жена, поражённая услышанным, видимо, не обратила внимания либо приняла за естественное волнение отца, сын которого попал в беду. — А уже потом выяснилось, что у Юнги началось… посттравматическое расстройство, в частности, эректильная дисфункция. — То есть, он теперь… о, господи-боже… он стал импотентом? — женщина охнула и прикрыла рот рукой. — Да. — Откуда у его… парня пистолет? Он бандит? — Ну, что ты такое говоришь! Нет, просто для самообороны, у него есть разрешение, — увещевал жену Хвансу, чувствуя, как начинают пылать уши от того, что приходится говорить неправду. Но лучше так, чем посвятить Ильён в реальное положение дел. — Если он ничего тебе не говорил, откуда ты узнал? — с подозрением поинтересовалась жена. — Мне звонил профессор Кан. Ты должна его помнить, мы были на его свадьбе. — У которого жена из Японии? — Он самый. — Кивнул Хвансу. — Подожди, но он же психиатр? — удивилась женщина. — Он психотерапевт, это разные специализации. — Дорогой, а зачем Юнги психотерапевт? Разве… это… не у уролога лечат? — Не только, там нужна работа многих специалистов. Думаю, что ему назначили комплексное обследование, чтобы выяснить причину. И случайно Юнги попал именно к Кану. А он позвонил мне. Причём, даже толком не сказал, в чём проблема, говорил намёками, мне пришлось буквально пытать его. — И что? Это теперь навсегда? У нашего сына никогда не будет детей? — Милая, у нашего сына вряд ли были бы дети даже при отсутствии этой проблемы. Я же сказал — он не интересуется девушками. — Хвансу грустно взглянул на жену, которая никак не могла, видимо, упорядочить эту информацию в своей голове.       Женщина отпустила руку мужа и присела на стул. У неё закружилась голова, хотелось разрыдаться от бессилия. Ведь она ничем не могла помочь своему мальчику. Каково ему сейчас? Молодому парню, который мог бы найти себе невесту, жениться, народить кучу детишек на радость родителям. Она так мечтала о внуках, хотела, чтобы в доме бегали и смеялись малыши, таскали сладости тайком, капризничали, а потом, наигравшись, сладко засыпали в своих кроватках. И видела она их похожими на сына, такими же милыми, улыбчивыми и добрыми. — Налей мне соджу, — тихо попросила Ильён мужа.       Тот кивнул, быстрым шагом направился на кухню, принёс бутылку и малюсенькие стопочки, налил в них соджу, одну подал жене, вторую взял сам. — Милая, давай выпьем за то, чтобы Юнги как можно скорее выздоровел.       Ильён покивала в знак согласия с тостом и одним глотком выпила содержимое стопки. Муж последовал её примеру. Они сидели, взявшись за руки, и молчали. Потом Ильён протянула мужу стопку, и он снова наполнил её, не проронив ни слова, лишь грустно взглянув на плотно сжатые губы любимой. Выпив ещё, женщина всхлипнула и тихо спросила: — Куда его ранили? — В спину, по касательной черкануло, ничего страшного, милая, — в который раз солгал Хвансу, опуская взгляд. — С ним всё будет хорошо, я уверен. Кан сказал, что сейчас мозг Юнги, по всей видимости, блокирует всё, что связано с сексом, поэтому у него и… возникла такая проблема. Может, со временем… — Это наказание, Хвансу! — перебила его жена. — Он жил с мужчиной, это грех, и теперь он должен быть наказан. Может, стоит познакомить его с хорошей девушкой и тогда… что-то изменится?       У Хвансу мгновенно поднялась внутри волна негодования. — Да при чём тут… — он повысил голос, собираясь доказать несостоятельность подобного утверждения, но сразу же осёкся: спорить с женой, особенно когда она в таком состоянии, он считал бессмысленным и опасным занятием. — Милая, — мужчина мягко взял руку жены, погладив пальцами запястье, — эти действия никак не связаны. Человек не может управлять своей сексуальностью, это заложено на другом уровне. Я не говорю, что это норма, но Юнги не сможет просто взять и переключиться на девушку, какой бы хорошей она не была. Тем более что с девушками у него уже был опыт, и что-то его в этом не устроило. Он не волен выбирать, выбирает его естество, его природа. — Я понимаю. Хвансу, у тебя же столько знакомых врачей, поговори с ними, надо же что-то делать! — Нет! — отрезал мужчина. — Юнги отлично знает, что может обратиться ко мне с этим вопросом, но он этого не сделал, он не хочет, чтобы мы знали, поэтому я не буду никого ни о чём просить! И ты тоже не будешь! — жестко произнёс он, заметив, как Ильён нахмурила брови, явно что-то задумав. — И ты ни слова не скажешь своей матери, если не хочешь, чтобы твоего сына унижали поучениями о том, с кем следует и с кем не следует спать. Это его выбор, и мы не имеем права судить его за это. ________________________________       С тех пор они почти не говорили об этом. Сын, изредка появляясь в родительском доме, вёл себя спокойно, ничем не показывая, что в его жизни есть какие-то проблемы. На вопросы матери о женитьбе — «Юнги! Тебе не мешало бы подумать о семье, долго ты собираешься жить отшельником?» — лишь улыбался и говорил, что женится только тогда, когда встретит такую же восхитительную девушку, как его мать. Ильён вспыхивала от комплиментов любимого отпрыска, а Хвансу хмыкал и криво усмехался, удивляясь изобретательности сына, нашедшего идеальную отмазку от женитьбы.       Лишь однажды Ильён спросила мужа, сможет ли Юнги усыновить ребёнка, если захочет. Тот опешил и ответил не сразу. — Милая, я не знаю, разрешает ли закон одиноким людям усыновлять детей. Ведь тогда ребёнку придется расти в неполной семье. — Так мы могли бы помогать. У малыша были бы бабушка, дедушка и отец. А может потом… — Ильён, не пытайся убедить себя в том, что Юнги найдёт себе жену.       Женщина вздохнула и, твёрдо взглянув в глаза мужа, произнесла: — Я буду молиться, чтобы наш сын выздоровел.       Хвансу кивнул и подумал, что, пожалуй, тоже обратится к высшим силам с молитвой о том, чтобы его сын снова почувствовал себя полноценным мужчиной. ***       А что же Юнги?       Чувствовал ли он, сколько горячих молитв о его здоровье было послано духам предков? Конечно, нет. И даже не подозревал, что, возможно, эти молитвы снова привели его в заведение, куда совершенно случайно зашёл и человек, ставший его персональной «виагрой».       И сейчас Юнги на всех парах мчался домой, предвкушая, как завалится с ним в постель и будет предаваться любви до самой ночи, чтобы всю следующую неделю вспоминать об этом, не имея возможности лишний раз коснуться или поцеловать любимого в присутствии строгой бабули.       Перепрыгивая через ступеньку, он взлетел на крыльцо, открыл дверь и моментально оказался в белых меховых объятиях. — Хрюня, блин! Я тебя точно побрею, да простит меня сестрица Джина, — он обречённо осмотрел своё чёрное пальто, равномерно покрытое пушистой белой шерстью, как дымкой, — ну, смотри, что ты наделала! Как теперь это убрать?       Собака смотрела на «украшенное» ею пальто, слегка наклонив голову набок. На широкой улыбающейся морде не наблюдалось ни капли раскаяния. — Хён, я почищу, — счастливое лицо Чимина высунулось из гостевой, — ты рано, уже всё сделали? — Да, Хвасын отлично справляется, — Юнги снял пальто и ещё раз с тоской посмотрел на белые меховые разводы, — а ты что делаешь? — Шкаф освобождаю для бабушкиных вещей. — Она привезёт весь свой гардеробчик? На неделю-то? — Ну, не весь, но пару чемоданов точно, так что придётся полшкафа перетащить куда-нибудь. Думаю, в прихожей можно на антресоли закинуть. А ты раздевайся, тащи свои вещи в спальню, надо их, в конце концов, разобрать и сложить по-человечески.       Юнги подошёл к Чимину и потёрся носом о его щёку. Шепнул тихонько: — Может, попозже разложим? Я думал, что мы будем весь день заниматься любовью, пока есть такая возможность. Нам потом неделю голодать. — Чем быстрее закончим с уборкой, тем раньше окажемся в постели, — шёпотом ответил Чимин, — это достаточная мотивация, хён? — Вполне, — улыбнулся Юнги, — что куда тащить?       Чимин показал на чемодан и две сумки, стоящие возле кровати. — Вот это разбери. Там в шкафу мои шмотки сдвинь и свои распихай, что-то в комод можно убрать. — Есть, сэр! — отчеканил Юнги и, подхватив сумки, направился в спальню.       Уплотнив аккуратно сложенные стопки футболок, джемперов и другой одежды, втиснул свои. Джинсы категорически не помещались на одной полке, и Юнги решил переложить их на другую. Вытащил всё разом и понёс на кровать, но споткнулся обо что-то и чуть не свалился вместе с ношей.       Бросив штаны на покрывало, наклонился и поднял с пола выпавший из стопки небольшой пакетик с логотипом женского бельевого бренда. Из пакета выскользнуло нечто полупрозрачное, персиково-кружевное, тонкое, почти невесомое и точно не мужское. Юнги едва успел подхватить шелковистые шортики с кружевными вставками по бокам, расправил их в руках и с изумлением разглядывал невесть откуда попавший в мужской шкаф элемент женского белья. — Хён, когда закончишь, можно будет перекусить, а потом быстренько протрём… — раздалось за спиной, и Юнги медленно повернулся на голос, не выпуская из рук неожиданную находку. — Где ты это взял? — испуганно прошептал Чимин. — Оно упало, когда я джинсы вытащил. Это, наверно, девушка твоего папы забыла забрать. — Папина девушка никогда не бывала в этом доме. Они расстались задолго до его покупки. — Значит… это оставила твоя девушка? — неуверенно пробормотал Мин. — Ты же знаешь, что у меня не было девушек, — ещё тише ответил Чимин. — Тогда у меня последняя версия. Это твоё? — Да. — Ты носишь женское бельё? — Не совсем, — смутился Чимин и выдернул трусы из рук Юнги, — просто хотел примерить.       Он взял пакет и попытался быстро засунуть в него вещичку. Но Юнги перехватил его руку: — Да подожди ты, я ещё не рассмотрел, — он вытряхнул содержимое, — это что? Пояс для чулок? А это? — Пеньюар, — прохрипел Чимин и покраснел до корней волос, — хён, отдай, я выброшу! — С ума сошёл? Оно ж дорогущее! — Не очень. Я на распродаже купил с большой скидкой. А к комплекту ещё и чулки шли в подарок. — Ну ты… — Извращенец? — Отчаянная домохозяйка. Знаешь, когда бывают распродажи белья. — Не знаю я ничего, просто мимо бутика проходил и увидел в витрине комплект. Вот и купил. — А с чего вдруг тебе приспичило его купить? — Юнги рассматривал одну вещицу за другой, ехидно щурясь и не переставая улыбаться.       Чимин ответил не сразу. Повод был так себе. — Мне как-то приснилось, что стою в женском белье перед зеркалом и чулки натягиваю. Решил примерить и узнать, как это будет на мне смотреться, — щёки Пака постепенно меняли цвет с обычного в бледно-розовый, а потом и в почти пурпурный, настолько ему было стыдно признаваться в этом. — И как? — взгляд Юнги стал более заинтересованным. — Во сне было лучше. Эротичнее. Не одобряешь, да? — с вызовом посмотрел на него Чимин. — Ну не то чтобы… но чёрное мне кажется более эротичным. — Не было чёрного. Всё! Дай сюда! Забыли. — Чимин быстро запихал все лоскутки в пакет и зашвырнул в дальний угол комода. — Я полы вымою в гостевой, в ванной уберу, а ты заканчивай здесь и на кухне ящики разбери. — Хорошо, милый, как скажешь, — пробормотал Юнги, когда бойфренд уже покинул спальню, — м-да… мне тоже интересно, как оно на тебе смотрится.       В разгар уборки они решили прерваться на обед, а после снова вернулись к процессу облагораживания жилища. Юнги вымыл посуду и продолжил разбирать содержимое ящиков с кухонной утварью, разложил по местам весь инвентарь, протёр столы, вымыл плиту и полы.       Заглянув в гостиную, увидел, что Чимин сидит перед ноутбуком и что-то внимательно читает. — Чимини, я всё убрал. Ты не голоден? Принести тебе что-нибудь пожевать? — Нет, пока не хочу. Мне нужно ещё раз просмотреть проект к завтрашней консультации, это недолго. Можешь с собакой погулять? — Конечно. Хрюня, пойдём на улицу.       Акита радостно вскочила и помчалась в прихожую, едва не сбив Юнги с ног. — Эта псина когда-нибудь пробежится прямо по мне, — улыбнулся тот и пошёл одеваться.       Он стоял на крыльце и наблюдал, как акита скачет по лужайке, таская очередную ветку, теребя её с настойчивостью, достойной лучшего применения. — А ведь я мог бы сейчас просто валяться на диване, тупить в телевизор и потягивать виски. Как все предыдущие годы, — сам себе напомнил Юнги, — как жизнь может так круто измениться всего за пару недель? А, Хрюня?       Собака, услышав своё имя, быстро подбежала, бросила ветку к ногам человека и радостно авкнула, мол, я здесь, чего отвлекаешь от важного занятия? — Беги, играйся! — Юнги поднял внушительных размеров дровеняку и бросил на лужайку. — Лови!       И Хрюня со всех ног рванула за добычей. Снова приволокла её на крыльцо и уселась в ожидании похвалы. — Прикольная ты зверюга, жалко будет расставаться с тобой. Придётся нам новую Хрюню завести, а то Чимин будет грустить.       Акита жалобно проскулила, улеглась на пол и спрятала нос между лапами, всем своим видом показывая, что будет грустить не меньше. Юнги улыбнулся, видя как собака реагирует на его слова, будто всё понимает, и осознал, что и сам успел привязаться к дружелюбной Хрюне, даже за такое короткое время. — Ладно, пойдём, у нас есть ещё несколько недель, чтобы пообщаться. Но обещай, что не будешь сбивать меня с ног и пачкать шерстью мои вещи.       В ответ Хрюня чихнула и радостно засеменила в дом за Юнги.       А в доме стояла тишина. Чимин продолжал читать, беззвучно шевеля губами, Оскар спал возле него. Юнги заглянул в гостиную, но не решился позвать бойфренда, придержал собаку, показав ей на кухню, и та послушно улеглась возле балконной двери. А сам сходил в душ и тоже уселся перед ноутбуком, внимательно просматривая сайт за сайтом. На лице Мина, озарённом лишь светящимся экраном, изредка мелькала улыбка, сменяясь удивлённо вытянутыми в трубочку губами. Юнги то кивал увиденному, но ронял короткие фразы типа «О, как!» или «Да ладно!», снова улыбался и кивал. Увлечённый своим занятием, он и не заметил, как в спальню просунулась голова Чимина. — Хён, ты пойдёшь мыться?       Юнги поднял голову и прикрыл ноутбук. — А я уже. Ты закончил? — Да, так глаза устали, — он потёр лицо, — пойду помоюсь, — и прикрыл дверь.       Юнги быстро поднялся, отложив ноутбук, достал из комода пакет и крикнул вслед: — Чимин-а! — Что? — голова снова появилась в дверном проёме. — Надень потом вот это! — Юнги ловким броском отправил пакет в сторону двери.       Чимин машинально протянул вперёд руку и схватил летящий в него предмет. — Ты уверен? — Ага. Лифчик можешь не надевать. — Я и не собирался, — буркнул Чимин и скрылся за дверью.       А Юнги, многозначительно поведя бровью, ещё несколько минут посёрфил интернет-пространство, выключил ноут, убрал его на комод и развалился на кровати морской звездой. — Чёрт! Надеюсь, я не заржу, когда он зайдёт, — он тихонько засмеялся, — но я должен это увидеть!       Но улыбка быстро сбежала с губ. Юнги шумно вздохнул и осторожно скользнул ладонью по животу и паху. Радость сменилась тревогой: что, если и в этот раз ничего не получится? Он попытался представить Чимина в кружевных лоскутках и снова улыбнулся. Мозг категорически не хотел воспринимать эти картинки как эротические. — Чувак, не подведи меня сегодня! Нам потом неделю вручную общаться или засохнуть от безысходности, — обратился он к члену, — так что будь на высоте! А за это нам с тобой сказку расскажут. Точнее, мне, у тебя ушей нет, — ухмыльнулся Юнги, и в ожидании появления Чимина из ванной прикрыл глаза, пытаясь снова представить малопонятные мужчине вещички на теле своего парня.       Тихонько щёлкнула дверь, и Юнги потянулся к выключателю настольной лампы. Приподнявшись на локтях, открыл глаза и моментально почувствовал, что не может вдохнуть. Во рту пересохло, будто песком посыпали. В горле встал ком, а в шортах член. Точнее, дёрнулся, но не найдя достаточного пространства, упёрся в одежду в ожидании освобождения.       Зрелище поистине было не для слабонервных.       В мягком рассеянном свете ночника Чимин в своём полупрозрачном одеянии выглядел как некий симбиоз феи, стриптизёра и девушки, тайком примерившей мамины эротические вещички. Крылышек за спиной не хватало. И чего-нибудь воздушно-цветочного на голове, на этих небрежно рассыпавшихся влажных светлых прядях, спадающих на шею.       Юнги соскочил с кровати и подошёл к застывшему на месте бойфренду. Улыбнулся, протянув руку, но был остановлен колючим взглядом и шипящим шёпотом: — Только попробуй заржать, и я задушу тебя этими чёртовыми чулками! — Оу! Какая горячая крошка, — протянул Юнги, скользнув рукой по плечу, груди, тронув узел пояса и нырнув под короткий халатик. Положив ладонь на пах, выдохнул: — А крошка-то с сюрпризом, — и слегка сдавил в руке мошонку через гладкую ткань. — Даже не представляешь, каким именно, — в тон ему ответил Чимин. — Тогда, может, познакомимся поближе, детка? — А чего ж не познакомиться? — Чимин обеими руками взял Юнги за плечи и толкнул к кровати.       Тот отступил на шаг и резко дёрнул конец пояса. Шёлковая лента моментально поддалась, и удерживаемые ею полы распахнулись, открыв взору стройное подтянутое тело, облачённое в короткие шёлковые шортики цвета спелого персика, над резинкой которых виднелся кружевной край пояса для чулок. — Знаешь, а тебе идёт, — констатировал Юнги, — я думал, что на парне всё это будет смотреться кринжово, но ты выглядишь очень аппетитно. — Хочешь откусить кусочек? — мурлыкнул Чимин и снова подтолкнул Юнги к кровати.       Тот кивнул, потянул халатик с одного плеча, потом с другого, и скользкий шифон стёк на пол быстрее, чем оба успели среагировать на его побег. Юнги обхватил затылок Чимина и притянул к себе. — Малыш… ка! Я готов съесть тебя целиком, твои губы выглядят так сладко, — прошептал он, едва касаясь губ Чимина, а второй рукой провёл по спине и скользнул под резинку белья. — Хён, если ты уже налюбовался, можно я сниму это орудие пытки, иначе мои сиамские близнецы будут разлучены самым жестоким образом. Эти штанцы жутко неудобные. — Я сам сниму, — пропел Юнги и, развернув Чимина, толкнул на кровать, — давай, поворачивайся к матрасу передом, ко мне задом, хочу полюбоваться на твою шелковистую попку.       Чимин стал на четвереньки и развязно покрутил бёдрами, дразня хёна. Юнги погладил ягодицы, обтянутые атласной тканью, а потом медленно потянул шортики вниз, обнажая задницу и не сводя с неё глаз. Внезапно между ягодицами что-то блеснуло, и Юнги, не ожидавший этого, изумлённо охнул: — Ох, ты ж, блин! А попка-то у нас не простая, а бриллиантовая, — он легонько нажал на край пробки с крупным прозрачным кристаллом, а потом потянул её на себя, вызвав у Чимина полувсхлип-полустон, — даже не знаю, найдётся ли у меня что-то столь же драгоценное, чтобы предложить тебе взамен, детка.       Сначала женское бельё, потом пробка, призывно сверкающая между ягодиц любимого… от созерцания всех этих нетривиальных для него вещей одновременно у Юнги закружилась голова и яростно запульсировало в паху. Он молниеносно стащил с себя одежду и вновь прижался к Чимину, ведя языком по позвоночнику от лопаток всё ниже к пояснице. — А ты поищи… — между стонами прошептал Чимин, по-кошачьи выгибая спину, — может, есть какой-нибудь нефритовый стержень? — Эротических романов начитался? Но для тебя всё, что попросишь, крошка, — прохрипел Мин, проводя головкой по промежности и мошонке. Ему пришлось оторваться от любимого тела, чтобы раскатать по члену презерватив. Дрожащими от нетерпения руками он открыл тюбик с лубрикантом и быстро размазал по всей длине, еле слышно шепнув: «не подведи».       Медленно и осторожно входя в Чимина, он прислушивался к себе — боялся, что спазм снова скрутит его в самый неподходящий момент, испортив такой идиллический вечер. Но на удивление, ни боли, ни каких-то других неприятных ощущений не было и в помине, и Юнги отдался на волю возбуждения, страсти, нежности и огромного желания довести Чимина до таких высот наслаждения, когда не останется сил даже на стон.       И он, похоже, был уже близок к этому: тело под ним превратилось в безвольную содрогающуюся субстанцию, тоненько скулящую в подушку. Юнги замедлился, желая слегка подразнить бойфренда, но тот нетерпеливо завертел бёдрами, будто подгоняя его, и умоляюще простонал: — Хён, пожалуйста… пожалуйста…       Мольба была услышана. Юнги двигался в бешеном темпе, не обращая внимания на уставшие ноги и горящие огнём колени, а потом резко потянул Чимина на себя и откинулся назад, сев на пятки. Шепнул прямо в ухо: — Давай, я уже скоро… — и почувствовал, как почти растекающееся в его руках влажное горячее тело вдруг напряглось, завибрировало, а после, испустив какой-то невнятный всхлип, резко содрогнулось и замерло на несколько секунд. И только потом последовал шипящий выдох. — Хё-о-о-н…       Хрипя, Чимин снова рухнул на кровать, но сил, чтобы опереться на руки, у него не осталось. А у Юнги уже не было сил сдерживать рвущийся из глубины лёгких рык, когда почувствовал, как весь низ живота будто облили кипятком.       Свалившись на мокрую спину распластавшегося Чимина, лежал без движения, почти в отключке. В ушах шумело, сердце долбилось о рёбра, отдаваясь стуком по всему телу и вторя такому же стуку под ним. Только спустя минуту он смог перевернуться на спину и приоткрыть глаза. Повернув голову к Чимину, увидел, что тот смотрит на него сквозь слипшуюся от пота влажную чёлку, почти не моргая, и улыбается. Прошептал: — Иди ко мне… — и мгновенно оказался в кольце сильных молодых рук, обхвативших за плечи. Тёплые мягкие губы нежно прошлись по лицу, оставляя влажный след, и замерли на его губах.       Время содержательных бесед пока не настало, оба молчали, восстанавливая дыхание и сердечный ритм, пропитываясь благодарностью и бесконечной любовью друг к другу. Веки тяжелели и слипались, клонило в сон. Но стоило сердцебиению успокоиться и вернуться к обычным параметрам, сонливость как рукой сняло. Юнги потянулся и сладко зевнул, и Чимин, не удержавшись, вслед за ним. — Это первый раз, когда… — начал Юнги и замолчал, не решаясь озвучить свои наблюдения. — Когда ты спал с парнем в женских чулках? — ухмыльнулся Чимин. — Нет… то есть, да… но нет… Блин, я не об этом хотел сказать! — Мин засмеялся и легонько хлопнул Чимина по заднице. — Сегодня первый раз не было больно… те спазмы, помнишь? — тот кивнул. — Их не было. Я всё время думал об этом, боялся, что неожиданно резанёт. И ещё, честно говоря, никогда не было так… кайфово. По-другому как-то. Не могу объяснить. — А я говорил: расслабься и получай удовольствие. Правда, ничего не болело? — Не-а. Признавайся, ты фея и знаешь всякие колдунские штуки? — Юнги нежно гладил Чимина по спине, осыпая лицо поцелуями. — Ты умеешь делать людей счастливыми. — Я просто люблю тебя, Юни. И никакого волшебства в этом нет. Хотя, наверно, любовь это тоже волшебство. И было бы волшебно сейчас сходить в душ. Для полного и бескрайнего счастья. — Чимин отвечал на поцелуи, убирая с лица Юнги растрепавшиеся волосы. — Но ужасно лень. — А мне для полного и бескрайнего счастья не хватает… — Юнги замолчал, хитро прищурился, глядя Чимину в глаза, — знаешь чего? — Покурить, — в ответ отрицательное покачивание головой, — пить хочешь или покушать? — снова не угадал. — Ну что тогда? Повторить? Я готов, но только без этих верёвок и чулок. — Чимини, пожалей меня! Я уже старенький, немощный, мне отдохнуть надо после такой акробатики. Отдохнуть, расслабиться, послушать что-то приятное… ну, вспоминай, что ты мне обещал после секса?       Несколько секунд Чимин блуждает рассеянным недоумевающим взглядом по лицу Юнги, а потом, вспомнив, что именно, зажмуривается и выпячивает губы. — Не-е-ет, хён! Давай в другой раз. Я тоже устал, хочу отдохнуть и расслабиться. Завтра рано вставать, давай поспим. — Ты на часы посмотри — время-то детское! Всё, без разговоров! Я жду свою сказочку на ночь! Погнали в душ, потом что-нибудь перекусим, и ты дорасскажешь. — А я ещё не придумал, что дальше, и не помню, на чём остановился. — А я напомню. Всё, вставай!       Через полчаса оба сидели в кухне за столом, на котором усилиями Юнги появился поздний ужин. В вазочках лежали разные снеки, до них так и не дошла очередь во время посиделок с Кимами, а теперь закуски оказались очень кстати. — Ну, и на чём я остановился? — лениво протянул Чимин, хрустя воздушными рисовыми палочками. — Тот, что принц, Джунсок, кажется, оказался в доме крестьянина в Семиречье, пошёл в поле урожай собирать. А крестьянский сын Сокджун проснулся во дворце, король и королева решили, что у сынка на почве голодухи и страха чердак потёк, раз не узнал их. А тот решил выяснить, чё за… фунчоза… откуда ноги растут! Вот! — Юнги, как по написанному, выпалил всё, что помнил, и расплылся в улыбке. — Правильно? — Шедеврально, — усмехнулся Чимин, — в такой интерпретации это звучит ещё кринжовее, чем я думал. Ну, ладно, продолжим. Надеюсь, нас ждёт хэппи-энд. — Что значит, надеюсь? Только хэппи! Я хочу, чтоб все были счастливы! Как я, — тихо добавил Юнги.       Сокджун блуждал по дворцу, переходя из комнаты в комнату, рассматривая богатое убранство, разные ценные вещицы, кои во множестве имелись в каждом помещении: роскошные светильники, шитые шёлком и золотом покрывала, бамбуковые ширмы, затянутые шёлковыми полотнами с тонкой живописью, золочёную мебель… ничего подобного юноша в своей жизни не видел.       «Так вот как живут короли, — подумал он, — зачем им столько всего? Зачем такой огромный дворец? Ведь в нём можно за весь день ни разу не встретиться, а если не знать, куда идти, то и заблудиться недолго!»       Пожав в недоумении плечами, Сокджун решил выйти на свежий воздух и отправился в сад, с трёх сторон окружавший резиденцию. Прохлада, которую дарили деревья, приятно освежала, запахи цветов сводили с ума. Юноша шёл по тропинкам, посыпанным мелкими камешками, разглядывая растения от стелющихся ковром по лужайке мелких цветочков до огромных пышно цветущих кустарников. В этом саду росли и плодовые деревья, и небольшие кустики с сочными ягодами, и мрачные хвойные великаны. Повсюду между деревьями виднелись аккуратно огороженные клумбы с диковинными цветами, каких Сокджун не видывал и в плодородной долине, где прожил всю свою жизнь.       Одну из клумб окружили кусты жасмина, наполняя воздух в саду пьянящим терпким ароматом.       «Жасмин в горах? — удивился Сокджун, — он и в долине не везде будет расти, если условия неподходящие, почему же здесь ему так хорошо? Наверно, за ним ухаживают с любовью».       На фоне тёмно-зелёных кустов клумба пестрела разными оттенками красного, розового, белого. Цветы были высажены волнистым узором. По самому краю красовались цветки на толстом стебле, их бутоны напоминали тонкий фарфоровый кувшинчик со сливками, который подавали к столу во время чаепития в королевской столовой. Сокджун наклонился к цветку и принюхался, но, то ли аромат был слишком слабым, то ли мощный флёр жасмина заглушил его, парень ничего не почувствовал. Он слегка прикоснулся к атласным лепесткам, и тут же отдёрнул руку, услышав негромкий хрипловатый голос позади себя. — Это тюльпан, он почти не пахнет, — Сокджун резко обернулся.       На дорожке стоял старик в изношенном ханбоке. Морщинистые загорелые руки опирались на палку. Лица старика не было видно за соломенной шляпой, низко надвинутой на глаза. — Эти цветы подарил нашему правителю король далёкой северной страны. Они очень красивые, но быстро отцветают, — продолжил садовник, будто говорил сам с собой. — Кто ты, юноша, и что здесь делаешь? — старик, наконец, поднял голову, и Сокджун увидел тёмное от загара лицо с редкой седой бородкой и кустистыми бровями, из-под которых внимательно и цепко на него смотрели удивительно молодые глаза. — Разве ты не видишь, что перед тобой принц? — высокомерно произнёс Сокджун, гордо поднял голову, выпятил грудь и попытался придать осанке царственный вид.       Садовник улыбнулся, и его глаза превратились в две щёлочки с лучиками морщин в уголках. — На секунду мне показалось, что так и есть, но теперь я уверен, что вижу тебя впервые. Так кто же ты? Как попал в этот сад? — Вышел из дворца и пришёл, неужели непонятно? — продолжал играть роль Сокджун, — разве может чужак попасть во дворец? Я — принц! — Я знаю принца с того самого дня, когда он появился на свет. Он вырос на моих глазах, а в этом саду бывал чаще, чем со своими родителями. Поэтому тебе не стоит пытаться обмануть меня. Хотя, надо признать, вы очень с ним похожи. Кто же ты? — снова спросил старик. — Вы правы, дедушка. Я обычный парень, Сокджун, сын фермера из Семиречья, — сдался он и показал рукой в сторону долины. — И я не знаю, как оказался во дворце. — Парень опустил голову, уставившись на яркие цветы.       Садовник опять пристально оглядел неожиданного гостя и поманил его рукой: — Пойдём, я заварю тебе чай из трав, а ты расскажешь мне всё, что помнишь.       Старик и юноша пошли рядом по каменистой тропинке и вскоре оказались перед хижиной в самой глубине сада у крепостной стены. Избушку почти полностью увили хмель и дикий виноград. Толкнув незапертую дверь, садовник вошёл внутрь, Сокджун последовал за ним. — Садись, — он указал на жёсткую деревянную лавку возле окна, — пока я буду готовить чай, расскажи мне о своей семье. Ты говоришь, твой отец — фермер? — юноша кивнул. — А твоя мать? Она жива? Есть ли у тебя братья и сёстры? — А как вас зовут, дедушка? — Зови меня дедушка Ён, так меня всегда называл Джунсок. — Хорошо, дедушка Ён. Моему отцу достался в наследство надел земли, и мои родители работают в поле, выращивают разные овощи для семьи и на продажу, а мы с сестрой им помогаем, чем можем. Держим скотину и птицу, чтобы прокормиться. Мы обычные люди, делаем, что умеем и очень любим друг друга. Я хотел бы вернуться к своим близким, они, наверно, с ума сходят, гадая, куда я запропастился. А ещё у меня есть девушка, которую я очень люблю. И завтра после ярмарки я собирался посвататься к ней и обручиться, если получу согласие. — Почему ты назвался принцем при встрече со мной? Ты разве знаком с ним?       Сокджун кивнул и рассказал о своей встрече с Джунсоком, как поделился с ним нехитрым обедом, угостил сонными ягодами и о том, что проснулся уже во дворце, на огромной кровати, в чужой одежде. — Я пытался сказать королю и королеве, что я не их сын, но мне не поверили. Неужели мы с ним так похожи? — Не настолько, чтобы вас перепутать, — ответил старик, протягивая Сокджуну большую пиалу с горячим чаем, — значит, ты уснул на поляне, а проснулся здесь? И не знаешь, где может быть принц? — Нет, не знаю, — покачал головой парень. — Надеюсь, что он жив. Я и раньше ел эти ягоды, но никогда не засыпал, но в этот раз съел намного больше, поэтому и спал так долго. И ещё мне очень страшно, дедушка Ён, — парень придвинулся ближе. — Если король и королева поймут, что я не Джунсок, меня ведь могут убить, как самозванца? — Конечно, могут, поэтому тебе лучше и дальше делать вид, что ты принц. И может мы вместе придумаем, как его разыскать. А сейчас пей чай, он подарит тебе покой и крепкий сон. Джунсок очень любил этот чай, когда у него ещё была возможность приходить в мой дом. — Вы же хорошо его знаете, дедушка Ён, расскажите, какой он? — А ты как думаешь, что он за человек? — Мне он показался добрым и спокойным, но каким-то грустным, будто его что-то тревожило. — Да, Сокджун, ты прав, принц — очень хороший человек, был хорошим, пока ему не пришлось делать выбор. Добрый внимательный мальчик подрос и должен был готовиться к тому, чтобы в будущем стать новым королем Семигорья. Ему предстояло изучить разные науки, законы, научиться общаться с послами, правителями других княжеств и государств, и тому, как управлять собственной страной. Но ему всё это было неинтересно и скучно. Он приходил ко мне и спрашивал, почему нельзя отказаться от правления королей, и всем жить одинаково, работать, путешествовать. Почему он живёт в огромном дворце, а я — в этой маленькой хижине. Я ответил, что так повелось с очень давних времен: кто-то работает, а кто-то пользуется плодами трудов, кто-то недоедает, чтобы другим жилось сытно. Джунсок тогда сказал, что хочет изменить мир, и начнёт с собственного государства. Запретит монархию, сделает всех равными, а значит счастливыми. Мне бы остановить его, отвлечь от мыслей, которые не привели бы к хорошему, а я, старый болван, испугался. И не объяснил, что одного желания что-то изменить мало. А принц в тот же вечер рассказал родителям, как он преобразует свою страну. Король и королева испугались, что сын решить свергнуть их раньше времени, и запретили видеться со мной, решив, что это я подбиваю наследника избавиться от родителей. Они контролировали каждый шаг принца, заставляя его ходить на все приёмы, ездить с визитами в соседние княжества. Джунсок стал замкнутым, злым и раздражительным, мог накричать на слуг и даже ударить.       Старик замолчал и взял из рук Сокджуна пиалу, чтобы налить ещё чаю. И продолжил, не глядя на парня, а словно разговаривая с самим собой. — Джунсок мог бы стать знаменитым садоводом, в его руках распускались самые безнадёжные и чахлые растения. Те кусты жасмина, у которых я тебя встретил, он привёз из Семиречья, когда ездил с отцом к тамошним королям. Маленькие кустики быстро прижились, хотя в горах им было не так комфортно, как в солнечной долине, разрослись и радовали глаз долгим и пышным цветением, а обоняние услаждали прекрасным ароматом. Я каждое утро делал букеты, которые мальчик, мой помощник относил во дворец, и добавлял веточки жасмина в те, что стояли в комнате принца. Так я говорил ему, что скучаю и желаю здоровья. Но однажды парнишка перепутал букеты, поставив в вазу тот, что без жасмина, и принц подумал, что я умер, а ему даже не дали попрощаться со мной. И ударил мальчика. В тот день король объявил Джунсоку, что настала пора женить его, и он уже договорился с королём одного из соседних государств о браке своего сына с его дочерью, наследной принцессой. Принц возмутился и сказал, что не женится на девушке, которую и в глаза не видел. А в жёны возьмёт только ту, которую полюбит всем сердцем. Король рассмеялся и ответил, что не ему решать, на ком жениться, государственные интересы важнее личных. Джунсок пригрозил, что в таком случае устроит восстание и дворцовый переворот, и даже готов погибнуть, но только не жениться на нелюбимой. — И он действительно смог бы это сделать? — спросил Сокджун. — Ведь для восстания нужны сторонники, оружие. — Кто знает, на что способен человек, доведённый до отчаяния? Но король и королева приняли слова принца за чистую монету и решили его проучить. Увезли в горы и бросили там в надежде, что тот, оставшись без помощи, без свиты, испугается и вернётся во дворец умолять о прощении. Но принц не вернулся ни через час, ни через два… прошла ночь, настало утро, а его всё не было. И тогда родители заволновались. К вечеру отправили на поиски отряд, который обнаружил принца у моста, ведущего ко дворцу, на самом краю пропасти. Его принесли домой, думая, что он мёртв, потому что юноша почти не дышал. Но лекарь сказал, что это сон, глубокий сон, и принц очнётся в скором времени. Я очень хотел увидеть моего мальчика и пошёл ко дворцу, чтобы хоть мельком взглянуть на него, а встретил тебя. — Дедушка Ён, а откуда тебе известны все подробности? Тебя же приказали не пускать во дворец. — Зато по саду я мог ходить сколько угодно. А с той стороны дворца есть терраса, где король и королева любят попить чаю со свежими булочками и поговорить о своих делах, думая, что их никто не слышит. Вся терраса утопает в зелени, и я мог подобраться довольно близко. Не осуждай меня, юноша. Джунсок всегда был мне как родной, я ведь совсем одинок. Поэтому и хотел знать, что происходит во дворце. Но вижу, мой рассказ утомил тебя? — произнёс он, видя, как глаза Сокджуна закрываются после горячего чая. — Ступай во дворец, мальчик, отдохни, поспи, а утром всё прояснится. Парень послушно отправился к себе, поблагодарив за вкусный чай и беседу, едва дойдя до постели, улёгся, не снимая одежду, и мгновенно уснул. И снилось ему, что это его, а не Джунсока, заставляют изучать разные государственные премудрости, принимать послов и жениться на всех окрестных принцессах разом. И это он хочет устроить восстание, сделав народ Семигорья независимым, свободным и счастливым.       Чимин поднялся, расправляя занемевшие от долгого сидения ноги, и пошлёпал к кофеварке. Юнги, догрызая чипс, обернулся: — Ты куда? — Кофе хочу. Будешь? — он потянулся за чашками. — Да, только мне не очень крепкий. Ну, ты давай, дальше рассказывай! Что там у второго чувака? — с нетерпением спросил Юнги. — Тебе действительно интересно слушать этот бред? — удивился Чимин. — Никакой это не бред, очень увлекательная сказка. Даже скорее притча. И мне действительно интересно, чем дело закончится. — Окей, не думал, что тебе так понравится, — Чимин вернулся к столу с двумя чашками дымящегося кофе, — тогда продолжим.       Солнце над Семиречьем стояло в самом зените, жара плавила всё вокруг, растения поникли, люди обливались потом, работая в поле. Дайкон, морковь, салат и зелень, собранные и уложенные в бамбуковые корзины, составили на тележку. Урожай семья фермера планировала продать на грядущей ярмарке. Они очень устали, пошли домой пообедать, отдохнуть в тени, пережидая самое пекло и подготовить овощи к продаже: вымыть и упаковать.       Когда до дома оставалось совсем немного, Сокджун остановился, заглядевшись на прекрасный цветник в одном из дворов. Розовые кусты с цветами от белых до бордовых, гортензии с округлыми сиреневыми и розовыми шапками, жасмин, аромат которого чувствовался издалека, сирень и пышные кисти спиреи окружали небольшой участок. Посреди него, на огородике, разбитом на ровные грядки, женщина пропалывала картофель, а мальчик лет двенадцати собирал сорняки в корзину и уносил куда-то в сторону. — Сынок, ты чего остановился? — спросил глава семейства, посмотрев на застывшего парня. — Хочешь поздороваться с госпожой Сиён? — Да, — неуверенно ответил Джунсок, — можно? — Конечно, — мать подошла ближе к изгороди и позвала женщину, — госпожа Сиён, как поживаете? — остальные члены семьи подошли вслед за ней. — Доброго дня, госпожа Тоюн, — отозвалась женщина, выпрямляя спину. — Уже возвращаетесь с поля? — Да, собрали овощи для завтрашней ярмарки. Жарко очень, Вы бы отдохнули. — Не могу, нужно закончить с прополкой, а то совсем зарастёт грядка. Потом и отдохну. — Сокджун, помоги госпоже Сиён с прополкой, ты молодой и сильный, быстро справишься, — произнёс отец, — а тележку я и сам довезу. — Хорошо… отец, — тихо ответил парень и вошёл во двор.       Отсюда цветущие кусты смотрелись ещё краше. Они напомнили Джунсоку великолепный сад возле дворца, в котором он своими руками посадил немало цветов. — Сокджун, проходи, не стесняйся, спасибо, что помогаешь мне. Я сейчас принесу холодной воды с лимоном, чтобы утолить жажду. — И ушла в дом, мальчик побежал за матерью.       Принц огляделся. Маленький домик стоял, окружённый разросшимися кустами барбариса, возле крыльца розовели огромные соцветия пионов и лилейники со стрелками ярко-жёлтых цветков, колыхающихся на ветерке.       Госпожа Сиён вернулась, неся кружки и кувшин с водой, в которой кружились тонко нарезанные дольки спелого лимона. Налив лимонада, она протянула кружку парню. — Вот, попей, это очень освежает. — Спасибо, Вы очень добры, — Джунсок с поклоном принял напиток, — госпожа Сиён, а почему Вы столько места отвели под цветник? Можно же сделать больше грядок, чтобы выращивать больше овощей, и лишнее продавать. Вам было бы полегче. — Чтобы обработать столько земли, и сил нужно немало. Нам с сыном много не нужно, когда подрастёт, сам решит — добавлять земли под огород или нет. А цветы это моё утешение. Когда смотрю на них, вспоминаю своего мужа. Он так любил сидеть в саду и любоваться цветущими кустами, когда уже не мог работать. В память о нём я и сажаю цветы. Может, кому-то тоже будет радостно посмотреть на них. В красоте находят утешение даже самые отчаявшиеся. — А что случилось с Вашим мужем? — тихо спросил Джунсок. — Он умер три года назад, лекарь сказал, что его болезнь была неизлечима, — грустно взглянув на парня, ответила женщина, — ты разве не помнишь? — Я… да, помню, я просто… так жарко сегодня… — смущённо пробормотал принц, отдавая кружку и направляясь к огороду, — Вы отдохните, я сам прополю грядки. — Как же я тебе благодарна, Сокджун, пусть боги даруют твоим родителям долгую жизнь и здоровье, они вырастили прекрасных детей. — Госпожа Сиён ушла в дом.       А Джунсок с остервенением выдергивал сорняки, бросал их в кучи и думал лишь о том, что его настоящим родителям вряд ли кто-то скажет спасибо за него, неудачного наследника престола. Для принца не было секретом, что окружающие его недолюбливают и точно не желают видеть королём. И в этом была и его вина — не стоило срываться на слугах из-за собственных неудач.       С крошечным огородом Джунсок справился довольно быстро, убрал все сорняки, взрыхлил грядки и позвал госпожу Сиён. Та с удивлением смотрела на идеальные ряды картофельных кустиков, стоящих как по ниточке. А вокруг них не было ни единой сорной травинки. — Сокджун, это просто невероятно! Грядки выглядят, как клумба! Спасибо тебе за помощь, без тебя я бы тут копалась до заката. — Женщина подошла к принцу и обтёрла ему лицо полотенцем. — Ты можешь умыться и вымыть руки вон там, под навесом, я уже налила воды. Хочешь покушать? — Нет, спасибо, на такой жаре только пить хочется. — Я сейчас принесу лимонада, — госпожа Сиён снова убежала за кувшином, а вернувшись, грустно произнесла: — к сожалению, мне нечем заплатить тебе за такой тяжёлый труд. — Ну что Вы, я просто чуть-чуть помог. Мне не нужно никакой платы. — Принц взглянул на кусты жасмина и смущённо прошептал: — но могу ли я попросить у Вас несколько саженцев этих прекрасных цветов? — Жасмин? — удивилась женщина. — Ты хочешь подарить букет своей девушке? Я сейчас соберу самый красивый, ей понравится! — Нет-нет, Вы меня не поняли, я хотел взять несколько ростков, пусть самых маленьких, чтобы посадить их у дома… родителей, — запнувшись, проговорил парень. — О, Сокджуни, какой же ты хороший сын! Конечно, ты можешь взять любые, я сейчас принесу лопату.       Выкопав несколько небольших кустов роз, жасмина, сирени и пионов, принц вместе с госпожой Сиён сложили их в плетёную корзину. Джунсок поблагодарил добрую женщину, поклонился ей и направился к дому своих новых родителей. Он не знал, сколько ещё времени ему предстоит провести в этой семье, но очень хотел отблагодарить их за кров и еду. А, кроме того, хотел украсить скромный палисадник перед домом цветущими растениями.       Чтобы выкопанные кустики не успели завянуть на жаре, Джунсок тотчас после возвращения высадил их под окнами дома. Хорошенько полил, подвязал каждый кустик, чтобы его не завалило ветром, и присел на крыльце отдохнуть. Услышав шорохи во дворе, мать выглянула в окно и охнула: — Ох, что же это? Отец, ты только взгляни! Сольчжи, иди сюда, смотрите, что сделал Сокджун!       Вся семья выбежала на крыльцо, изумлённо таращась на внезапно появившийся цветник. — Сын, что это? — грозно спросил отец, — где ты взял эти цветы? Ты же не украл их у госпожи Сиён? — Нет! — возмутился Джунсок. — Она сказала, что хочет меня отблагодарить, и я попросил саженцы жасмина, чтобы украсить наш дом. А она предложила и других цветов взять, сказала, что от их красоты людям на душе легче, — тихо договорил он. — Ну, что же… раз она сама предложила… — отец удивлённо смотрел на кусты, на сына, на жену и дочь, — но скажи бога ради, с чего у тебя такое рвение? Ты же ненавидишь работу на земле. Тебя на поле загнать — семь потов сойдёт! — Люди меняются, — загадочно ответил принц и вошёл в дом.       После того, как овощи подготовили к продаже, семья поужинала, и каждый занялся своими делами. Джунсок вышел во двор, радуясь, что к вечеру жара спала, и стало легче дышать. Он сидел на траве под тенистым каштаном, рассматривая жуков и кузнечиков, и вспоминал свою семью, дворец, сад и садовника, парня, с которым столкнулся на поляне. Глядя на последние лучи солнца, уже укатившегося за горизонт, яркий румянец заката, разлившийся по бирюзовому небу, думал о девушке, так поразившей его своей красотой.       Да, Сольчжи действительно завладела мыслями принца. Он вспоминал, как грациозно двигалась она, неся тяжёлые корзинки с зеленью, как подбирала длинные шелковистые волосы, когда они выпадали из платка, которым она повязала голову. Джунсоку очень хотелось взять в свои ладони маленькую ручку девушки и покрыть её поцелуями.       «Эти ручки не должны так тяжело работать, не должны покрываться мозолями и ссадинами, — думал принц, — я хотел бы сделать эту девушку самой счастливой, но этому не бывать, ведь меня все считают её братом!»       Он так погрузился в свои мечты, что не заметил, как Сольчжи подошла к нему, и очнулся лишь после того, как девушка тронула его за плечо. — Братец, у тебя всё хорошо? — Да, хорошо, почему ты спросила? — напрягся Джунсок. — После этих ягод ты какой-то другой. Не шутишь, не споришь с отцом… а теперь ещё и эти цветы. Ты же говорил, что от них никакой пользы. Может, те ягоды были не сонные, а ядовитые, и ты умираешь? — Сольчжи обеспокоенно смотрела на парня, в её глазах стояли слёзы. — Ну, что ты придумываешь? Я в полном порядке, — соврал Джунсок, — просто решил, что хватит уже спорить с отцом, пора становиться серьёзнее и взрослее, а цветы… это же красиво, не так ли? Они очень похожи на тебя. Ты прекрасна, как роза, твоя кожа нежная и гладкая, как цветок жасмина, румянец такой же, как в сердце розового пиона. — Сокджун, ты три дня назад сказал, что я бледная, как поганка, а щёки будто свёклой натёрли, а теперь говоришь такое? — опешила девушка. — Ты действительно сошёл с ума! — Да, Сольчжи, я схожу с ума от твоей красоты, — Джунсок, забывшись, вдруг порывисто схватил девушку за руку, — послушай, пожалуйста, поверь мне! Я влюбился, как только увидел тебя, ты самое прекрасное творение богов на этой земле.       Принц потянулся к лицу Сольчжи губами, но мгновенно получил пощёчину. Разъярённая девушка вложила всю силу в этот удар, и у Джунсока закружилась голова. Будто сквозь пелену он услышал: — Как ты мог? Я же твоя сестра! И у тебя есть невеста! — и девушка, рыдая, стремительно убежала в рощу. — Невеста? — удивлённо пробормотал принц. — Только этого не хватало!       Он вернулся в дом, рассудив, что нет смысла бежать за Сольчжи, она всё равно не станет его слушать, а успокоившись, возможно, согласится поговорить, и он сможет доказать, что вовсе не брат ей.       Мать что-то шила, отец коротал вечер за стаканчиком соджу, крепкого деревенского соджу, настоянного на травах. Джунсок подошёл к мужчине и попросил налить и ему стаканчик. — Ты же не пил никогда, Сокджун, — удивился фермер, но всё же достал второй стакан и плеснул в него немного горячительного.       Джунсок залпом выпил и попросил налить ещё, а потом ещё немного. После третьего захода он покачнулся, прошептал: «милая, я люблю тебя!» и на заплетающихся ногах ушёл в свою комнату, где рухнул на кровать и мгновенно уснул. — Боже, отец, зачем ты позволил ему выпить? Он ведь даже не знает вкуса алкоголя, а это соджу такое крепкое! — испуганно прошептала женщина. — Ничего, он уже взрослый, пусть лучше попробует дома, чем со своими друзьями-бездельниками. А позже я с ним поговорю. Пора бы ему остепениться, завтра же пойду сватать ему невесту, сколько они ещё будут тянуть со свадьбой? — ответил глава семейства, глядя на спящего.       Джунсок провалился в сон так быстро, что не услышал этого разговора. Ему снилось, что его, наследного принца, одетого в свадебные одежды, ведут к невесте. Лицо её закрыто вуалью, он поднимает полупрозрачную ткань и видит, что перед ним совсем незнакомая девушка, красивая, но это точно не та, которую он ожидал увидеть. Все вокруг поздравляют молодых, кричат, что он должен поцеловать свою невесту и принц подчиняется. Целует красавицу, и в тот же миг получает пощёчину. От неё лицо принца будто вспыхивает огнём, и он просыпается.       Медленно открывает глаза и видит поляну, на которой встретил крестьянского сына. Трогает щёку и понимает, что его, вероятно, укусило какое-то насекомое. Джунсок с трудом садится и вскрикивает от неожиданности. В двух шагах от него лежит Сокджун. Услышав вскрик принца, он тоже просыпается, удивлённо смотрит вокруг и натыкается взглядом на Джунсока. И тоже вскрикивает, хватаясь за щёку. Несколько минут парни молча пялятся друг на друга в недоумении и Сокджун, наконец, произносит: — Мне приснилось, что меня ударили. — И меня, — отвечает принц, — твоя невеста залепила мне пощёчину, когда я её поцеловал. — Что? — Сокджун вскакивает на ноги и хватает принца за одежду. — Как ты посмел? — Эй, остановись! Это было во сне! — но поздно, руку Сокджуна уже не остановить. Она впечатывается в ту же щёку принца в третий раз.       А Сокджун, осознав, что ударил наследника престола, отпускает его, отходит назад и падает на колени. — Простите, Ваше Высочество! Я не хотел! Простите! — Встань, Сокджун, я всё понимаю. Я не зря получил все эти оплеухи. — Все? — удивляется Сокджун. — А были ещё?       И Джунсок рассказал про то, как оказался в его семье, как работал в поле, сажал у дома цветы, влюбился в сестру и чуть не женился на невесте крестьянского сына. — А тебе, наверно, приснилось, что ты попал во дворец? — спросил он. — Да, но я был уверен, что это наяву! — удивлённо ответил Сокджун. — Я познакомился с садовником, который тебя вырастил и научил ухаживать за растениями, я изучал, как управлять государством, и чуть не устроил дворцовый переворот! Неужели это всё нам приснилось? — Наверно, от этих ягод, — принц кивнул на куст, — может привидеться, что угодно. А у тебя действительно есть сестра? — Сокджун кивнул. — Как её зовут? — Сиён. — А в моём сне так звали вашу соседку, у которой сынишка лет двенадцати. — Но у нас нет такой соседки, — удивился Сокджун. — а вашего садовника зовут дедушка Ён? — Нет, — улыбнулся принц, — наш садовник ещё довольно молодой мужчина, его зовут Ёнбом! И у него есть помощник, он даже моложе меня, — сказал Джунсок и помрачнел. — А недавно я его ударил. — За то, что он принёс в твою комнату букет без жасмина? — Да, а откуда ты знаешь?       И они снова принялись обсуждать свои сны. Сокджун предлагал принцу познакомиться с его семьёй, приходить в гости, когда пожелает. А принц обещал показать Сокджуну дворцовый сад. Но пришло время расстаться и идти по домам. Сокджун хотел проводить принца до моста, но тот отказался. Парни попрощались, и каждый пошёл своей дорогой.       Принц долго смотрел вслед крестьянину и думал, что благодаря этой встрече и трём полученным оплеухам он теперь постарается измениться и изменить свою жизнь, будет заботиться об окружающих и не станет обижать тех, кто заботится о нём самом.       Он пошёл в сторону моста, сначала медленно, потом всё быстрее, потом побежал… Бежал, пока не стал задыхаться, хотел отдохнуть, но поскользнулся на влажной земле и упал, покатился по тропинке и остановился, лишь уперевшись во что-то большое, с него ростом…       Когда он открыл глаза, почувствовал, что голова гудит, как пчелиный улей, перед глазами мелькали серебристые звёздочки, и принц помахал рукой, разгоняя их. Оглядевшись, он понял, что находится посреди большой поляны, а прямо перед собой увидел огромное толстое дерево, ветви которого росли вкривь и вкось, будто великан размахивал руками. Изображение было нечётким, но постепенно прояснялось, Джунсок заметил поваленное бревно, кусты с какими-то тёмно-красными ягодами, похожими на кизил, но намного крупнее, и усыпанную мелкими цветками лужайку.       Принц поднял руку и потрогал лоб, на котором красовалась приличная шишка. В волосах застряли мелкие кусочки коры и травинки. Вокруг не было ни души. — Значит, это всё мне приснилось? — спросил принц у себя. — Не было никакого крестьянина? А пощёчины? — он тронул щёку и почувствовал, что она горячая, будто её только что обожгло ударом.       Принц поднялся на ноги, отряхнул одежду от соломинок, прилипших к ней, пока он катился с откоса, посмотрел по сторонам и пошёл вверх по склону, постоянно осматриваясь. А вскоре увидел мост, а за ним и дворец, показавшийся вдалеке. Сделав первый шаг по шаткому мосту, принц решил, что ступает в новую жизнь, но всегда будет помнить о тех пощёчинах, которые раздавал слугам, и оплеухах, которые вернулись к нему от других людей, пусть даже во сне.       Чимин замолчал, глядя в пустую чашку. Юнги тронул его за руку. — Чимини, это прекрасно. Мне так понравилось, твоя сказка очень необычная… и обычная в то же время… слушай, я даже не думал, что у тебя такая фантазия! Каждый раз пытался предугадать, что будет дальше, но ни разу не попал! Я был уверен, что эти два парня вообще станут парой, прикинь! — Юнги засмеялся. — Тогда им было бы ещё сложнее, чем нам в современном мире. Их сожгли бы на костре, — усмехнулся в ответ Чимин. — Теперь мы можем пойти спать? — Да, пойдём, — Юнги поднялся со стула, — Джун-сок и Сок-джун… получается, это что-то типа альтер-эго принца? Блин, ты столько всяких отсылок сделал на наше знакомство, на всякие… даже этот удар о дерево… это же про тот удар дверью? — Юнги тараторил без умолку. — Значит, про оплеухи тоже отсылка?       Чимин шёл к спальне, молча улыбаясь тому, как эмоционально Юнги принял его фантазии, но ему было бесконечно приятно, что история, которую он сочинял на ходу, произвела такое впечатление. А Юнги, казалось, вовсе не собирался спать. Он уже улёгся на кровать, но продолжать выдвигать версии одну за другой. — То есть, если проводить параллели, я тоже должен получить три оплеухи… и потом… что? Моя проблемка исчезнет? — Она уже исчезла, ты давно прогнал её, позволив себе снова чувствовать и любить, — лениво пробормотал Чимин. — Но тогда… первая — когда ты превратился в скалу и шваркнул меня по лбу, вторая — дверью… и будет ещё? — Юнги потормошил засыпающего Чимина за плечо. — Да, Чимини? Ну не спи! Скажи мне! — Их уже было три, — сонно ответил тот, — а та, что во сне, не считается. Всё, ты здоров, мы можем заниматься сексом хоть каждый день. — Да подожди! Откуда три-то? — Дверь — раз, — Чимин загнул палец, — когда я приводил тебя в чувство — два, в день знакомства — три. Всё, спи, иначе завтра проспим, и тогда нам пиздец. — В день знакомства? — удивился Юнги. — Я не помню. — Конечно, не помнишь, ты же напился. Я вытащил тебя из такси, но ты не хотел двигать ногами, пришлось… — О, вот как… ну ладно. Чимини, а это уже совсем-совсем конец? — Да. — А что с принцем дальше было? — Стал королём. Я сплю. — А хорошим королём? — ответа на этот вопрос не последовало. — Ну, подожди, милый! Теперь я буду ставить условия. Придумаю продолжение и не расскажу, пока ты… ладно, потом решу, как тебя помурыжить.       Юнги обнял Чимина, который уже начал посапывать, как обычно чмокнул в шею и потёрся носом о волосы.

***

— Ты всё запомнил? — Чимин нервно потирал руки. — А ты всё выкинул? Ты же не опоздаешь? — Да что ты так дёргаешься? К нам не первая леди едет, а твоя бабушка! — Юнги улыбался, глядя, как Чимин страдальчески закатывает глаза. — Я помню: не материться, не курить в машине, не плевать на пол, не ходить по дому в трусах… — Юнги! — Ладно, милый, прости. Я буду предельно корректен и уважителен. Всё, беги, а то опоздаешь, а профессор, по слухам, этого ох как не любит. — Он легонько чмокнул бойфренда в нос и открыл дверь. — Удачи, солнышко! Люблю тебя!       Услышав, что Опель отъехал от дома, кивнул и пошёл собираться. Через двадцать минут Юнги уже стоял в прихожей, придирчиво оглядывая себя в зеркале, но остался вполне доволен. Аккуратно уложенные волосы, очки в тонкой металлической оправе, строгий костюм стального цвета, чёрное пальто. Лёгкий ненавязчивый парфюм напоследок — и Юнги готов встречать хоть Леди Гагу. Такой джентльмен должен произвести самое благоприятное впечатление.       Хрюня внимательно следила за его сборами, сидя в сторонке, и ждала момента для прощальных обнимашек. Но Юнги погрозил ей пальцем: — Даже не думай! Только не сейчас! Я еду встречать бабушку Чимина, а ты будешь вести себя хорошо, и не вздумай прыгать ей на ручки, а то сломаешь старушку.       Взяв ключи и телефон, он быстро осмотрелся, проверяя, всё ли вокруг блестит, как начищенное серебро, и вышел из дома. Так же внимательно осмотрел салон машины, вздохнул и отправился на вокзал. По пути заехал в цветочный маркет, выбрал самые свежие белые розы, попросив обернуть стебли, чтобы бабуля не дай бог не уколола свои аристократические пальчики и не испачкала одежду. Через десять минут Юнги стоял на платформе, ожидая прибытия той, о ком не мог думать без лёгкого мандража. Ему казалось, что на фоне остальных людей он выглядит так, будто встречает генерального секретаря ООН. Ещё и эти цветы.       Поезд прибыл точно по расписанию, на платформу выходили пассажиры, кого-то обнимали, кто-то выходил из вагона и направлялся к остановке. Бабушка Ёнхи появилась одной из последних. Она выплыла из вагона с гордо поднятой головой, за ней шагал проводник с двумя огромными чемоданами. Да, эту даму невозможно было не узнать или спутать с кем-то. Тёмно-бежевый брючный костюм, сапожки в тон, того же оттенка шляпа с атласной лентой и жемчужной булавкой. Короткое кашемировое пальто цвета пыльной розы и такие же перчатки и сумочка. Леди. Леди во всём.       И сейчас эта леди внимательно смотрела на встречающего её мужчину. Остановившись в нескольких метрах от него, она кивком поблагодарила проводника, который поставил чемоданы и удалился. Снова посмотрела на Юнги цепким пристальным взглядом, будто решала, стоит ли доверять этому человеку. За несколько секунд, пока она его разглядывала от макушки до носков начищенных ботинок, Мину показалось, что его сканирует аппарат МРТ: послойно проверяет все недостатки, суммирует их, чтобы вынести приговор — достоин или нет. Бесстрастное лицо бабули не давало ответа на этот вопрос, и Юнги заволновался: волосы растрепались, или он недостаточно тщательно побрился, может, галстук съехал набок или помялось пальто в машине? А, может, розы не того сорта?       Юнги сделал шаг вперёд, поклонился и молча продолжал смотреть на Ёнхи, ожидая, когда она заговорит. — Мин Юнги, полагаю? — прозвучал мелодичный голос, и мужчина облегчённо кивнул. — Да, к Вашим услугам. Добрый день, мадам. — Он протянул старушке букет. — Позволите взять Ваши вещи?       Пожилая женщина благосклонно кивнула, и Юнги подхватил увесистые чемоданы, отметив, что их цвет полностью соответствует наряду бабули.       «Интересно, к другим шмоткам она другие чемоданы берёт?» — подумал Юнги и двинулся в сторону парковки. Женщина пошла следом, всё так же гордо неся себя, её осанке могла позавидовать любая балерина. — Надеюсь, путешествие не было утомительным? — поинтересовался Мин. — Моя машина совсем рядом, всего пару минут ходьбы. — Я прекрасно доехала, благодарю. — Ответила Ёнхи, без труда подстроившись под шаг мужчины.       А тому хотелось вознести молитвы всем богам о том, чтобы визит бабули не превратился в локальный катаклизм.       Представление начиналось…

***