Кладовка

      Ханма остался в квартире Кисаки на ночь. У того завтра должен был быть выходной, а у Шуджи — репетиция перед предстоящим концертом, который должен был быть как раз тридцать первого августа, перед началом учебных дней. Он даже пообещал взять Тетту с собой, познакомить с остальными участниками группы и, улыбаясь, гарантировал что его друзья ему понравятся и они наверняка найдут общий язык.       Спать с Кисаки оказалось… комфортным. Как будто тем, чего Шуджи долгое время не хватало, просто присутствия спящего парня рядом, под боком, хотя они ни разу так вместе не засыпали. Однако Шуджи всё равно это казалось чем-то настолько родным и привычным, как если бы они были уже замужем лет пять и проводили так вместе каждую ночь. Перед тем как заснуть, Ханма не удержался и поцеловал парня в щёку, надеясь, что тот уже спит и не заметит этого. Улегшись, он его обнял и уткнулся носом в плечо со спины. В полумраке всё ещё была заметна полоска шрама на спине: Шуджи, снова не удержавшись, чмокнул её ещё раз.       Кисаки закусил губу, чувствуя, как горят кончики ушей. Он не спал, и прекрасно чувствовал всё, что делал Ханма, но продолжал притворяться спящим и в попытках уснуть по-настоящему, и чтобы узнать, сделает ли тот что-либо ещё. Но, к сожалению или к счастью, Шуджи уснул первым, — Кисаки ощутил его спокойное, размеренное дыхание на своей шее и с непривычки поёжился, развернулся как ему удобнее, то есть лицом к парню. Тоже чутка поддался соблазну, оставляя на щеке Ханмы поцелуй и прошептав:       — Спокойной ночи, Шуджи.       Только после этого Кисаки с трудом, но всё же смог уснуть.       Утро начиналось не менее непривычно. Ханма, даже во сне боявшийся помешать, спугнуть Кисаки, лежал в той же позе что и уснул; Кисаки же проснулся каким-то образом лежа к нему вплотную и крепко обнимая за руку, как ребёнок игрушку. Осознав это спросонья, Тетта сначала ничего не понял, а затем поспешил отпустить Ханму и, зачем-то неловко кашлянув, сел. Взглянул на парня, убедился, что тот ещё спит, и встал с кровати. Достав из очешника очки, он накинул на себя футболку и пошёл на кухню чтобы на скорую руку сделать завтрак — всё-таки, на репетицию лучше не идти голодными, а тратить деньги на забегаловки не хотелось чисто из побуждений экономии. Зачем, если можно приготовить еду дома?       «Боже, размышляю, как моя мама с её «у нас есть МакДональдс дома», — подумал парень, усмехаясь собственным мыслям. На самом деле, после того как он сбежал из дома, многое, что в детстве казалось непонятным, на что ему говорили «вырастешь — поймёшь», внезапно стало делом привычки, чем-то подразумевающимся само собой. Бытовые мелочи, например, почему посуду после гречки лучше мыть сразу, и не тратить лишние пару сотен рублей на обед в каком-нибудь фастфуде, а приготовить самостоятельно. Или почему лучше иногда не покупать в магазине всё, что хочется. И многое многое другое. Из размышлений парня вырвали только шаркающие звуки шагов по коридору: Ханма, видимо, проснулся и, обнаружив что Кисаки под боком нет, отправился на его поиски. Совсем как ребёнок, хотя в этом плане они оба, кажется, были немного детьми. Да и чего удивляться — всего-то 18 лет…       — Доброе утро, — пробубнил Ханма, вытирая ладонями лицо, — Ты выспался?       — Ну… вполне. А ты? — Кисаки накрыл сковородку с яичницей крышкой и развернулся к Шуджи, тепло улыбнувшись его ещё сонно-растрёпанному виду.       — Пятьдесят на пятьдесят. Как бы выспался, но повалялся бы ещё с тобой немножко, — честно признался Ханма, улыбнувшись парню в ответ.       — Мм, звучит заманчиво, но у тебя сегодня репетиция, — важно произнёс Кисаки и разворачиваясь вновь к плите, позволяя парню снова обнять его со спины. После вчерашнего разговора по душам, который продлился аж до глубокой ночи, воспринимать присутствие и всё ту же чрезмерную тактильность Ханмы стало немного проще и спокойнее, хотя бы Тетта перестал чувствовать внезапный страх от резких воспоминаний об отце, — Так что сейчас позавтракаем и пойдём.       — Не хочу-у-у… — протянул Шуджи, ей-богу, совсем как мелкий, — Хочу с тобой валяться.       — Поваляешься, когда отрепетируешь и познакомишь меня со своими друзьями, — ответил Тетта, а затем едва не уронил крышку от внезапных поцелуев в шею, заставивших его поёжиться от щекотки. Но теперь, к счастью, эти поцелуи не напрягали его, как это было вчера. Скорее, заставали врасплох, — Если ты меня отвлечёшь, то я случайно сожгу яичницу и ты останешься голодным.       Ханма недовольно проворчал, мол, да хрен с ней, с яичницей этой и Тетту не отпустил, а продолжил обнимать и наблюдать через плечо, как тот готовит. Он, конечно, старался не мешать, но с непривычки всё равно одними этими объятиями сбивал парня с толку. С горем пополам Кисаки разложил завтрак по тарелкам и поставил их на стол.       — Садись и ешь давай, я никуда не денусь, успеем наобниматься, — вздохнул наконец парень, а Ханма, отпустив его, перевёл взгляд на столешницу: он вспомнил, что спросонья первым делом увидел не спящее лицо парня, а его очешник. И не просто чехол для очков, какие это бывают обычно, а довольно-таки милую коробочку с нарисованным на ней пингвинчиком. И вспомнил, что вообще-то хотел спросить:       — Это твой очешник?       — Ну да, а что не так?       — Я думал, что ты не из тех людей, что покупают милые вещи, — признался Шуджи, садясь, наконец, за стол, — Ну, в смысле, в школе я у тебя таких ни разу не видел. Пеналов типа или ещё чего. Думал — нихуя серьёзный. А тут очешник с пингвинчиком?       Кисаки тихо усмехнулся, прожёвывая яичницу:       — Так и есть, — он взял нож, чтобы отрезать кусочек яичницы, — Обычно я ничего такого не покупал. А потом как-то увидел этого пингвинчика, и… ну… он мне тебя напомнил. Хохолок этот, прям как твой ирокез тогда, помнишь? И выглядит таким, ну, глуповатым. Как ты.       Шуджи в ступоре посмотрел на Тетту, забыв про свой завтрак. И искренне не понимал, воспринимать это ему как оскорбление, или умилиться тому, что Тетте пингвин напомнил его?       — Глуповатый пингвин с ирокезом? Это теперь я? — смеясь, спросил он, наконец возвращаясь к завтраку.       — Таким ты мне запомнился. А потом, представь мой вчерашний шок, когда я тебя увидел, а у тебя каре, в хвостик убирается, — Кисаки тоже посмеялся, — Кстати… тебе разве волосы не мешают?       — Да нет вроде как, я уже привык.       — Просто… погодь, у меня появилась идея, — Кисаки доел яичницу и встал со своего места, подходя к Шуджи со спины, — Ты ешь, а я кое-что попробую. Просто вспомнил, меня то ли в садике, то ли в начальной-средней школе одна девочка научила плести косички. У меня получалось так хорошо, что она каждый день меня просила ей их заплести. А мать с отцом нарадоваться не могли…       Парень печально вздохнул и начал копаться в ещё немного запутанных волосах Ханмы. Затем, сдавшись, пошёл за своим гребешком, и после этого дело пошло куда легче. Ханма с непривычки иногда шикал от боли, когда Кисаки тянул прядь волос слишком сильно по его меркам, но сидел смирно и со странным ощущением ждал, когда тот закончит свою работу. Наконец, Тетта завязал косу и сделал шаг назад, оценивая своё творение:       — Отлично, я пока ещё не растерял свои навыки, — самодовольно произнёс он, потягиваясь, — Тебе, по-моему, идёт.       Шуджи встал со своего места и прошёл в ванну, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Теперь он чем-то был похож на Рана, интересно, как много людей решили бы, что они братья? А Ран в ответ на такие заявления бы протестовал как-нибудь вроде: «Да не надо мне такого брата, у меня итак есть один, а этот ещё и долбаёб». Ну, как настоящий старший брат. Представив эту картину, Шуджи невольно улыбнулся.       — Нравится?       — Непривычно. Но да, мне нравится, спасибо, — Ханма поцеловал парня в уголок губы в качестве благодарности и отправился собираться на репетицию. Во пацаны в шоке будут, когда с косичкой его увидят…

***

      И действительно, соучастники его группы были, мягко говоря, в ахуе с нового имиджа их солиста. Но куда больше они были удивлены его спутнику.       — О, с каких пор ты водишь кого-то на наши репетиции? — с ехидной улыбкой спросил Майки, сидя за барабанной установкой. Ханма поджал губы, сдерживая улыбку и ожидая, когда все будут достаточно заинтересованы, чтобы поразить всех разом одной новостью.       — Чего-о-о-ось, неужели ты настолько отошёл от своей депры, что наконец двинулся вперёд? — спросил только что зашедший Дракен, и только Ран хранил молчание, с такой же поджатой улыбкой глядя поочерёдно на Шуджи и на Тетту. Наконец, когда вся группа была в сборе и готова знакомиться, Ханма глубоко вздохнул и… повернулся к Кисаки:       — Итак, знакомься, это Майки — барабанщик наш, Дракен — его парень, ну, то есть наш гитарист, а Ран — клавишник, — парни поочерёдно кивнули, и только Кен, непонимая, мотнул головой: ты чё, все секреты решил разом вывалить? — Ребята, знакомьтесь, это Кисаки.       Кен и Майки выпали в осадок одновременно. Затем, словно синхронизировавшись, взглянули сначала друг на друга, затем на Тетту:       — Тот самый, который… тот? — спросили они едва ли не хором, — Ёб твою мать…       Кисаки, конечно, не ожидал что его тут с распростёртыми объятиями примут, но и такую реакцию не предвидел.       — Погоди, а что такая реакция? — он сложил руки на груди, — Шуджи?       — Ну-у-у… они просто в курсе всего, что произошло. Кен меня вытаскивал из депрессии, когда мне было ну совсем как хуёво.       — А Ран чего молчит? — первым опомнился Майки, — Ран? Ты знал об этом?!       Ран, ехидно улыбаясь, молча кивнул. Парни выпали в осадок во второй раз и начали шушукаться между собой: чего это происходит, что за конспирация и почему все вокруг знали о возвращении Кисаки, а они вдвоём — нет?       — Мы репетировать будем, нет? — Шуджи скрестил руки на груди, неосознанно точно так же, как и Кисаки. Кен, взглянув на них двоих, шепнул Майки: «Глянь, сразу видно, два сапога пара», — и, сделав непринуждённый вид, схватился за гитару.       — Будем.       Майки взял в руки палочки, дождался, когда все займут свои места. Затем задал очевидный вопрос:       — Что играть будем?       — Давай то же, что и всегда первым играем.       Кивнув, он подождал немного, выдержал паузу, затем отсчитал три удара палочками друг о друга и они, синхронизировались, начали играть. Отточенно, привычно. Кисаки с нетерпением ждал, когда Шуджи у микрофона со второй гитарой наперевес начнёт петь. И когда дождался, слушал, затаив дыхание и с нескрываемым восторгом глядя на парня, как будто он играл тут один. Ран и Дракен этот восторженный взгляд заметили и переглянулись, — первое впечатление они дали отличное, а то, что Тетта залипает на их вокалиста, слишком очевидно, чтобы вообще задаваться вопросом, почему. Шуджи же бегал взглядом от небольшой неловкости, всё-таки, перед толпой фанатов выступать, казалось, было проще, чем перед одним человеком. Он смотрел то на Тетту, то на потолок, то куда-то на микрофон, то ещё куда-то: поразительно, что при этом Ханма не путался в тексте собственной песни и голос практически не дрожал. На моментах, где волнение в голосе всё-таки проскальзывало, это звучало даже ещё интереснее, будто так и задумано по смыслу песни.       Своего апогея неловкость между Ханмой и Кисаки достигла, когда на второй песне Тетта внезапно начал подпевать. Шуджи, как и все остальные, едва не сбился от шока, но вовремя подхватили и продолжили играть; Ханма даже пригласил Кисаки жестом встать рядом с ним у микрофона, чтобы просто попробовать спеть в дуэте. Тетта сначала мялся, но в итоге всё же вышел, просто из личного интереса, встал у микрофона, и вот припев они поют уже вместе. Веселья ради, Кисаки даже практически не старался петь как-то красиво или что-то в этом роде, всё-таки они не на сцене, можно и немного побаловаться. Тем более он понимал, что эта-то песня была написана как раз тогда, судя по её тексту, когда Ханма переживал не самые лучшие деньки и писал о собственных чувствах, которые, неудивительно, резонировали с чувствами самого Кисаки. Так что попасть в её настроение не было сложно, достаточно было просто вспомнить, каково это было.       — Это было круто, — с улыбкой произнёс Дракен, когда песня кончилась, — Ребят, вы б себя видели со стороны, просто ахуеть какой дуэт.       — Согласен, — кивнул Ран, — Кисаки, не хочешь к нам в группу на второго вокалиста или, может, на бэк?       — Да какой бэк? Его надо на второго, отвечаю, — настаивал же Кен, разминая руку, — Майки, что думаешь?       Майки снял наушники и пожал плечами.       — А, ну да…       — Да ну, ребят, какой вокал, я ж не певец… — Кисаки смутился, садясь обратно на своё место и зачем-то теребя рукава, — Ханма итак прекрасно справляется.       — Ага, знаешь, кто ещё говорил мне в точности то же самое? — усмехнулся Кен, кивая в сторону Шуджи, — И ничего, вон как выступает задушевно.       — Ну это Шудж… Ханма, — Кисаки неловко кашлянул, но парни не обратили внимание на то, что парень назвал его по имени, как будто это было что-то само собой подразумевающее, — А я — это я. Я не певец.       — Ну-ну, мы все видели, какой из тебя не певец. Ну да как хочешь, а мог бы получиться неплохой дуэт а-ля новый вариант группы Тату, — пожал плечами Ран, подмигнув Тетте. Тот, однако, действительно задумался. А ведь и вправду, может быть могло бы получиться что-то похожее, Тетта даже мог себе представить туры, гастроли, объятия с Ханмой в гримёрке после концерта…       — Я подумаю.       — Отлично.       — Ребят, у нас скоро концерт, — встрял в разговор, наконец-то, Ханма, — Давайте сыграем, а Тетта пускай просто посмотрит, там уже как получится.       Все молча согласились с вокалистом и продолжили играть.