Не терять равновесие,
Мне сложно, мне больно, мне страшно, мне весело…
И вот настаёт «день икс». Тридцать первое августа, местная небольшая сцена в парке и на удивление много людей, которые пришли послушать музыку. Кто-то пробивался на халяву, кто-то из уважения подкидывал своеобразные чаевые артистам. В первом ряду, практически около самой сцены, конечно же, стоял Кисаки, едва ли не кровью и потом выбивший себе выходной именно ради этого. Правда, объяснить, зачем ему так срочно нужно отпроситься вот прямо в этот день и никак иначе было сложно: не скажешь же директору, что «у моего парня концерт, и я обязан на нём присутствовать, потому что он мой парень и я его люблю», приходилось выворачиваться, придумывать отмазки из разряда «у меня кошка должна родить в этот день, а ещё дед приезжает с Сибири навестить на денёк-другой, и вообще…». В общем, неведомо как, но выходной парень себе урвал, и вот стоит теперь при параде, в красивой рубашке, выделяется среди толпы зевак. Шуджи же сидит за кулисами и… нервничает. — Да не ссы ты, бля, будто в первый раз на сцену выходишь, ну, — пытался приободрить его Ран, пока Майки с Дракеном разбирались с техникой, — Всё будет заебись! — Ух… понимаешь, я впервые выхожу на сцену, зная, что в первом ряду будет Кисаки, — нервно фыркает ему в ответ парень, теребя в руках край футболки, — У меня все песни ему косвенно посвящены, ты думаешь, он это не поймёт? — Чувак, мы репетировали при нём, конечно он об этом знает, — Ран закатил глаза, — Почему это тебя только сейчас ебать начало? — А я знаю что ли? Просто… не хочу проебаться перед ним, — честно произнёс Ханма, вздыхая. — Да ну в самом деле, — как-то даже раздражённо отозвался Майки, сидящий на корточках неподалёку от них и разбираясь с проводами, — Ты жмёшься, как шестиклассница на первом свидании. Извини меня, ты с этим человеком трахался, как тебе вообще может быть после этого перед ним стыдно? Камон, Ханма, угомонись. Выйдешь, сыграешь, всем это понравится, Кисаки так вообще будет в восторге. — Я понимаю, но… — Всё, никаких «но», не хватало нам ещё чтобы наш вокалист откинулся от нервного срыва прям перед выступлением. Готово, — последнее Манджиро сказал уже в сторону Дракена. Тот в ответ кивнул и показал большой палец, — Ещё пара минут и выходим. Ханма взволнованно вздохнул, затем провёл рукой по волосам и медленно выдохнул. В самом деле, пора успокаиваться, собираться с силами. Выйти и спеть. И все будут довольны, как в прошлые пару раз. Правда, те «пару раз» заканчивались не самым благоприятным образом: так уж вышло, что своё искусство Ханма использовал не только как отдушину, но и как способ найти себе партнёра на одну ночь. Девчонки его возраста, как оказалось, на его внешность охотно клевали, так что Шуджи этим пользовался и после своих небольших концертов в барах или тому подобных местах оказывался в одной кровати с какой-нибудь из фанаток, имени которой даже не запоминал и не парился, просто чтобы хоть как-то заполнить пустоту в сердце и в постели. К слову, это не помогало ни разу: все равно он вспоминал Тетту, вспоминал их «скромные» шалости тогда в школе и понимал, что ни с кем ему не будет так хорошо, как было тогда. Тем более, каждый раз это были разные девушки; его друзья это воспринимали уже практически как должное и смотрели на это сквозь пальцы. А сейчас, как они думали, и в принципе не было смысла об этом всём думать, ведь у Ханмы теперь есть Кисаки, а значит больше не придётся искать его по мотелям и чужим квартирам. Об этом знали, в общем-то, все, кроме самого Кисаки. Шуджи вышел на сцену первым и снова глубоко вздохнул, собираясь с силами. Вмиг он будто бы преобразился: из испуганного, нервничающего мальчика он стал уверенным в себе музыкантом, который вышел на сцену не баклуши бить, а действительно выступать. Парни это не могли не заметить: в принципе, он так изменялся практически каждый раз. Поприветствовав толпу привычными, пусть и слегка изменёнными словами, он дождался когда люди утихомирятся и можно будет начать играть. Правда, надеяться, что люди стихнут каждый раз было глупой идеей: наоборот, во время песни практически все присутствующие, пусть их и было не так уж и много, начинали охотно подпевать. И Шуджи видел, как в первом ряду прямо перед ним, улыбаясь, подпевает Кисаки. Если раньше Ханму это напрягало, заставляло бояться, что что-то пойдет не так и что Кисаки может что-то не понравиться или он просто передумает и уйдет, то теперь парень наоборот ещё больше осмелел. Будто бы один вид счастливого лица Тетты придавал ему больше сил и заставлял верить, что концерт пройдёт реально ахуенно. Поэтому Шуджи продолжал петь.«И ты не тронь
Что к рукам, то не к лицу
И моя свобода любит цепи, цепи на шее и поцелуи
Их топчут на полу, один вопрос: «Они когда и как приняли грехи?»
За что все розы попадают в ад?»
Толпа, пусть и скромная, но бушевала. Шуджи каждый раз этому поражался, пусть и среди всего количества людей было много знакомых лиц, реакция всегда была как в первый раз. Ведь для любого артиста, будь то музыкант, художник или поэт, нет ничего приятнее, чем понимать, что твоё творчество действительно отзывается в чужих сердцах, что много кто прошёл через ту же эмоциональную мясорубку, что и ты. Что многие были раздавлены и подавлены, рыдали по ночам и давились слезами под грустную музыку, думая о каком-то, своём человеке. Что ты не один в этой лодке, что твои проблемы не особенные и не исключительные в этом мире. И именно это осознание каждый раз заставляло парня почувствовать себя сентиментальным, но до ужаса вдохновлённым — это то самое чувство, ради которого Ханма даже сейчас продолжал работать и творить. И действительно, наверное, стоило бы как-нибудь написать песню повоодушевленней, более позитивную, пусть она и будет едва ли не единственной среди всего печального и депрессивного рэпа, что парень писал, пока был в хреновом состоянии. Как лучик солнца среди туч, как глоток свежего воздуха, хоть одна причина радоваться должна быть. Хотя бы одна. Его причина номер один стояла сейчас около сцены и охотно пела до боли знакомые слова, и Шуджи казалось что даже через усилители звука и шум народа он слышит только один голос, даже не свой — голос Тетты.***
Концерт, действительно, прошёл на отлично. Но не может всё в мире быть идеальным, особенно когда какая-то твоя дерьмовая черта поведения становится привычной для многих людей. Поэтому никто не удивился, когда Ханма, сойдя со сцены и направляясь обратно за кулисы, вмиг был облеплён красивыми девушками, требующими его внимания. — Так-так, девчонки, а ну-ка брысь, ну чё вы как бешеные, — Ханма старался более-менее вежливо отгонять их от себя, неловко сжимаясь под насмешливым взглядом Тетты со стороны. Тот, в принципе, не был всему происходящему удивлён, наоборот, он прекрасно понимал этих девушек, ведь если бы не их суровая реальность, он бы и сам сейчас бросился Ханме на шею с поцелуями, но приходилось держать себя в руках до момента, пока они не останутся наедине подальше от глаз людских. И Кисаки бы и дальше наблюдал за этой картиной с усмешкой, пока одна из девиц не воскликнула как-то даже слишком громко, уходя со своей компанией: — Блять, а я надеялась, что он возьмёт меня, как в прошлый раз! Сволочь… — и под утешения своих подружек, она ушла. Оставив Ханму с Кисаки практически наедине: Ран, пусть и был относительно неподалёку, непринуждённо болтал с фанатами и даже дал пару автографов; Дракен снова помогал Майки с техникой, попутно улыбаясь другим фанатам и иногда отвечая на их вопросы. Кисаки же замер, пристально глядя на Шуджи. Ему казалось, что сердце убежало куда-то в пятки и осталось там: хотелось сбежать, хотелось закрыть уши и притвориться что он этого не слышал. Хотя и обижаться-то объективно было не на что, ну да, Ханма жил половой жизнью, пока Кисаки не было, в этом ничего страшного нет, в конце концов на него никто пояс верности не надевал и не мог знать, увидятся ли они ещё когда-нибудь. Но само осознание факта, что Ханма с кем-то спал, рисовало в голове неприятные картины, как какая-то безликая девушка перед ним оголяется, манит к себе, раздвигает ноги, царапает спину и шепчет его имя. От этого внутри Тетты просыпалось странное, мерзкое чувство ревности: а вдруг это повторится, а вдруг Ханма снова потеряет голову и согласится «уединиться» с какой-нибудь такой мадам? — Тетта, я… Кисаки молча и разочарованно смотрел на Ханму, нахмурив брови. Он бы хотел сейчас высказать всё, что кипело внутри, но слова почему-то вставали комом в горле и отказывались формулироваться в связное предложение. — Всё в порядке, — процедил он, вздыхая, — Мне не за что на тебя злиться, правда, я просто… удивлён. — Я понимаю, но, чёрт… — Шуджи оглянулся по сторонам, а затем подошёл к Кисаки и, взяв за запястье, повёл в сымпровизированную гримёрку, — Слушай, я в то время когда мне было ну очень хуёво, но находились силы выступать, действительно не раз спал с фанатками. Кисаки понимающе кивнул. Ему и вправду было не на что злиться, просто… он почему-то боялся, что это может произойти снова. — Я обещаю, — Шуджи будто бы прочитал чужие мысли, обхватывая чужие ладони своими, — Теперь, когда ты вернулся… мне больше никто не нужен, кроме тебя, конечно. Да и один хуй, с ними мне легче не становилось, это скорее было так, потешить самолюбие… — Я очень хочу тебе верить, Шуджи, — произнёс Тетта, отводя взгляд, — Но ты уверен, что тебе больше не захочется также «тешить своё самолюбие»? Ханма кивнул и притянул парня к себе, крепко обнимая. Помолчав некоторое время, он всё-таки продолжил говорить: — Все песни, что я писал, я писал о тебе и для тебя, — признался он, хотя это и так было очевидно, — И я ни на секунду не забывал о тебе, потому что… мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Я просто не могу быть с кем-то другим, понимаешь? Я люблю тебя. Правда, очень сильно люблю. Тетта медленно, тяжело вздохнул и судорожно выдохнул. Он хотел в это верить, искренне хотел, но почему-то всё равно боялся неведомо чего. В итоге он просто кивнул и ответил: — Я тебя тоже люблю, — и наконец решил, что стоит бы сменить тему, — Кстати, ты отлично выступил. — Эй, не только я, парни вообще-то тоже старались, — Шуджи посмеялся, гладя чужую макушку. — Ну да, согласен, но я-то смотрел только на тебя. Ханма, негромко рассмеявшись, фыркнул и поцеловал парня в лоб. — Даже не знаю, мне умилиться или обидеться, что нас так усердно игнорируют? — с шутливой интонацией спросил Дракен, приобнимая Майки одной рукой. Рядом, скрестив руки на груди с ехидной улыбкой, стоял Ран и точно так же глядел на обнимающихся парней даже с капелькой зависти во взгляде. — Да ну-у, — протянул Тетта, нехотя отстраняясь от Шуджи, — Я же сказал, что вы тоже хорошо сыграли, чего дуетесь? — Не, это-то ладно, просто поразительно, как вы за… сколько, пять минут нашего присутствия здесь даже не обратили внимание на то, что мы вообще-то тоже тут. В ответ Ханма только с улыбкой пожал плечами и развёл руки в стороны, мол, ну, бывает. А затем как назло всем присутствующим притянул Тетту к себе, шепнул ему на ухо что-то, и оба лукаво улыбнулись, взглянули в сторону парней и… Шуджи резко прижал своего парня к стене, а сам навис над ним и страстно поцеловал в губы, обнимая за талию. — Ебать, вот это нас продинамили. Ну, ладно, голубки, на афтепати пойдём без вас, как хотите, — посмеялся Майки, разворачиваясь в сторону выхода вместе с Дракеном. — Реально. Кстати, так, к слову, у нас там будет мартини… А, ладно, ебитесь на здоровье. Аривидрочи! — отсалютовал Ран, поворачиваясь на пятках и следуя за ними. — Так, блять, — Ханма отстранился только после фразы про мартини, — Стоять, сука, мартини без меня не открывайте! На святое посягнули, заразы! Тетта же залился хохотом, запрокидывая голову назад: так вот как просто можно отлепить Шуджи от себя, стоит взять на заметку. Ханма как раз цыкнул языком и повернулся к нему: — Ну что, пойдёшь с нами или предпочтёшь продолжить тут? — Мм, знаешь, в прошлый раз секс с тобой вне дома обернулся плачевно, так что… За мартини. — Бля, воистину. За мартини! И они, взявшись за руки, стали догонять их друзей с криками «Да погодите вы, мы тоже идём!».