Театр войны

Генералу снилась война. Она приходила к нему каждую ночь, но эта – была особенной. Он засыпал не в палатке, на тонком матрасе, сквозь который в рёбра впивались прутья каркаса, чутким сном, готовый в любой момент подорваться по тревоге. Он засыпал на жёстких крахмальных простынях глубоким и сумрачным морфиновым сном, а доктора шептались о том, что лёгкое у него – что спущенный аэростат, и бог весть, выживет ли прославленный генерал. А он сцеплял во сне зубы, так, что ходили под скулами желваки, сглатывал кровь и упрямо шёл вперёд через вспаханное снарядами поле. Оно было чёрным с металлом напополам, а небо – алым. Вечный закат. Поставленные на прикол под самыми облаками, висели над головой дирижабли. Генерал шёл между их тенями на юг, туда, где чёрная жирная земля спекалась в листовое железо и ждала его самая верная из возлюбленных. Этот мир полон цвета. Полон пульсирующего, обжигающего Пурпура и холодного, тяжелого Серебра. Грузные, неповоротливые с виду дирижабли застыли, будто ожидая своего часа, чтобы сорваться вперед. Или упасть, сгорев дотла. – Александр, – Эли коротко кивнула генералу, чуть повернув голову. Под застывшим, уставшим от сражения небом не было места званиям. – Значит, таков ваш мир? – Эли, – он приветствует её без улыбки. Александр не знал, настоящее ли это имя, или он придумал его. Эли. Звон столкновения стали о сталь из тех времён, когда ещё не вымерло рыцарство. Времён безумия и чудес, когда на полях сражений властвовало Серебро, теснимое яростным Пурпуром артиллерийских оружий и пропитанных кровью окопов. Чиркнул алый огонёк спички. Александр закурил. С каждый затяжкой дым вырывался струйками из пробитой груди и тянулся к просвинцованному небу. – Мой мир красивее. Там есть что-то, кроме войны, – он кривовато улыбнулся и подошёл ближе, став с девушкой вровень. – Но я его почти не помню. Мой личный мир – такой. Широким жестом он обвёл вокруг. Пепел срывался с сигареты и там, где он касался железных листов под ногами, металл корёжился, и сквозь прорехи пробивались наружу бледные полупрозрачные стебли. Эли на мгновение прищурилась и резким, уверенным движением начертила знак Донора в воздухе, отдавая этому миру немного Серебра. Секунда – и с неба, будто из ниоткуда пошел снег. Крупный, пушистый, он медленно оседал на пульсирующую Пурпуром землю, успокаивая ее. Но дым все поднимался вверх, рвался к тяжелым облакам. – Вижу, вас серьезно подбили, – Эли кивком указала на пробитую грудь. Она не раз чинила дирижабли и Братьев, но с этими ранами ничего не могла поделать. Есть у меня в голове один образ, но пожалуй, в данный момент он будет излишним. Александр запрокинул голову, подставляя лицо снегопаду. Холодные щекотные кристаллики льда оседали на ресницах. Он моргнул, и показалось, что небо стало немного светлее. Генерал прижал ладонь к груди. Медленно выдохнул. Дым сочился сквозь пальцы, и всё чудилось, что там, наверху, дирижабли пришли в движение. И плывут медленно-медленно к югу. Там, где земля ещё не тронута войной. Боли не было. По венам текло холодное Серебро морфия. – Если ты и правда Война, – начал Александр, не отрывая взгляда от неба. Тень дирижабли накрыла его лицо, и только глаза горели по-прежнему ярко, – Если ты есть на самом деле, скажи, зачем существуешь? – Один из них вот-вот рухнет... – Эли задумчиво посмотрела на небо, где дирижабли, будто киты, беззвучно пели свою печальную, прощальную старинную песнь, медленно направляясь на юг. – Я не Война, Александр. И никогда не была ей, – Пурпур у нее в груди никогда не звенел гневом. Он лишь толкал вперед, не давая опустить руки. – Пурпур – это ведь не только кровь. Это еще и знамена, внушающие надежду и не дающие отчаяться. Эли едва заметно усмехнулась и положила ладонь на плечо генералу. – Я скорее Мечта. Вернее, Сила, чтобы воплотить ее. Пурпур бился в груди генерала, жгучий и яростный, и Александр понял вдруг, что это упрямо колотится его сердце. – Покажи мне, – попросил он, беря за руку свою Мечту, – Покажи мне тот мир, который ты в силах построить. Помоги вспомнить, ради чего я сражаюсь. – Мой мир довольно суров, хоть и красив по-своему, – Эли качнула головой и, сжав ладонь, прикрыла глаза. Небо постепенно светлело. Облака стремительно бежали вперед, уносясь в томительную неизвестность. Больше не было грязно-серого, тяжелого дыма, не было на земле шрамов снарядов. Ввысь стремительно поднимались строительные леса, у подножия которых расцветали алые и бледно-серебряные стебли. Дирижабли плавно взмывали вверх, покоряя синеву небес. Оглушающий грохот взрывов исчез, его сменил мерный гул моторов. Где-то вдали глухо бились о корабли темные, пенистые волны. Десятки изобретений, сотни чертежей, тысячи идей. Скрипели ручки, резко, быстро стучали клавиши машинок. Прогресс неумолимо шагал вперед, стройка тянулась до самого горизонта. Значит, такова мечта? Вочеловеченная в этой девушке, гибкой и острой, как клинок из тех времен, когда в чести было рыцарство. Прогресс, стремящийся преодолеть пределы дозволенного. Ломающий обыденность, мир, полный людей вдохновенных и сильных. Великая стройка. Утопия. И всего-то и нужно ей, чтобы быть воплощённой – мирное небо. Александр улыбнулся. Уверенно и светло. Вдохнул полной грудью – там, снаружи, все увереннее звучали голоса: выкарабкается. – Он прекрасен, – произнёс генерал звонким и сильным голосом человека, чей жизненный путь был ясен и прям. – И я сделаю всё, что в человеческих силах и немного больше, чтобы эта мечта стала реальностью. Александр заглянул в глаза Эли и произнёс негромко и нежно, как мог бы обращаться к любимой младшей сестре. – Мне пора возвращаться. И прекрасный и страшный мир мечты начал гаснуть, Серебро и Пурпур – вливаться в многоцветье Верхнего Предела. – Знаю. Но думаю, однажды ты увидишь этот мир и наяву. А я.... Я всегда буду ждать тебя здесь, – Эли неожиданно мягко усмехнулась и легко поцеловала генерала в путь, благословляя и прощаясь.