Театр войны

Тебя нет седьмой год, а у меня до сих пор мёрзнут руки. Надеюсь, однажды это пройдёт. Как много людей звали тебя на "ты"? Как много видели за званием и мундиром – живого человека, с которым так хорошо было гулять по ночам вдоль набережной, пить кофе, чёрный как ночь и горький как дым, мечтая о том, что однажды все войны кончатся? Всё прошло. Кроме войн. И вот снова осень, снова Город, палая листва заметает брусчатку и пахнет печально и сладко. Тяжело смотреть на осины: в них слишком много алого. Мне чудится, что я навсегда пойман в тенета улиц. Меня не отпустят взгляды слепых окон и электрических фонарей, слишком ярких, до рези в глазах. Но не я ли сам хотел создать город будущего? Уже далеко за полночь. Я снова заработался. Столько лет я засыпаю один, а всё никак не могу привыкнуть. Иногда, проснувшись посреди ночи, когда темнота давит на веки, я хватаю в объятья воздух. Через несколько недель после того, как я не сумел уберечь тебя от смерти, из комнаты исчез твой запах. Иногда от этого становится так больно, что я босиком иду на кухню и курю, пока табачным дымом не пропитаются шторы и стены. Горло саднит, я никак не могу привыкнуть к безбожно крепким армейским сигаретам, но в такие ночи мне кажется, что их аромат – последнее свидетельство того, что ты был на свете. Я курю и сейчас. До дома ещё два квартала. Сердце неприятно ноет всякий раз, когда я бросаю взгляд на табличку на углу дома. Мог ли я предвидеть, когда мы касались друг друга в последний раз, что буду идти по улице, названной твоим именем? Проспект имени Александра Блока. Думал ли я, когда держал твою голову на коленях в зачумлённом Городе, что покину его без тебя? В первый год перспектива покончить со всем казалась мне заманчивой. Но тогда мне было, ради чего жить, и со временем я так и не избавился от этого груза. Помню, как долго я смотрел на воду, впервые вернувшись на нашу набережную после того, как тебя не стало. Топиться было глупо и смешно. Принимать морфий я прекратил, как только кончилась эпидемия – добровольно глушить сознание медикаментами казалось мне кощунством. Быть может, я и сумел бы забыть о том, что тебя больше нет, но вместе с этой памятью ушло бы и всё хорошее, что у нас было. Все наши ночи, все разговоры, твоя бессонница и двухдневная щетина, запах хозяйственного мыла от рубашки, запах твоей собственной кожи – терпкая пряная свежесть эбенового дерева, из которого вытёсывают колки и шахматные фигуры. Я никому не отдам этих воспоминаний. Ни дурману, ни смерти. Я буду жить, даже если мне придётся жить вопреки. В конце концов, вся моя жизнь была борьбой. Сигарета дотлевает в руках. Пепел срывает налетевшим с воды ветром. Я тушу пальцами огонёк и сквозь кожу перчаток не чувствую жара. Саша, мне очень тебя не хватает.