//--//
Храбрости Дина хватает на всю дорогу домой. Он находит Каса сидящим на качелях на крыльце в его футболке Led Zeppelin (та, на которой изображен Икар — Дин предложил её ему в качестве небольшой шутки над ним). Он выглядит взъерошенным и сонным, как будто только что проснулся. Дин садится рядом с ним и пытается подобрать нужные слова. — Кас, я хочу кое о чём поговорить. Кас смотрит на него этими большими, невыносимыми голубыми глазами, и внезапно его храбрость сразу же улетучивается. Что произойдёт, если он признается Касу сейчас? Неужели они поцелуются прямо здесь, на крыльце, где их может увидеть кто угодно? И как он может сказать Касу правду, если он даже не рассказал ему о собраниях анонимных алкоголиков, не говоря уже о всех своих грехах, предшествовавших решению бросить пить? Это была плохая идея. — Ты должен перестать оставлять так много кофейных чашек на прикроватной тумбочке. Я зашёл туда вчера, и это было похоже на какой-то лабораторный эксперимент, — говорит вместо этого Дин. Кас ворчит, свет в его глазах угасает. — Всё не так уж плохо. — Нет, плохо, — это действительно так. Это также противоположно тому, что Дин хотел обсудить. Ему просто придётся подождать, пока он снова не наберётся храбрости.//--//
[Кэсси]: Ты уже признался ему? [Дин]: Нет [Кэсси]: Боже мой, Дин… скажи ему. Я хочу произнести постыдную речь на твоей свадьбе. [Дин]: Я не собираюсь вступать в брак в ближайшее время. И ты не будешь произносить речь. [Кэсси]: Да, тебе понадобилось 12 лет, чтобы понять, что ты влюблён в этого парня. У вас, вероятно, помолвка будет ближе к 50. [Дин]: Заткнись. Это было сложно. [Кэсси]: Иди спать старик [Дин]: Ночи. [Кэсси]: Ночи :) У Дина есть идея. Возможно, ужасная, но потенциально хорошая, и, к счастью, всё, что для этого нужно, — пара листов бумаги, ручка и немного сосредоточенности. Он проводит час за рисованием, а затем приносит его в комнату Каса в середине дня в субботу, стараясь не чувствовать себя совсем уж жалким. — Привет. Ты занят? — Я изучаю лунный цветок, — говорит ему Кас. Дин воспринимает это как «нет» и заходит в комнату. — Помнишь, ты думал о том, чтобы сделать татуировку? — спрашивает он, обходя стороной тему о лунном цветке. Он бы спросил, но это, вероятно, станет началом очень длинного разговора, в котором Кас перескажет ему всю страницу Википедии. Это может подождать. Кас выжидающе смотрит на него. — У меня есть идея, — он кладёт лист с рисунком перед Касом поверх клавиатуры. Кас смотрит. Дин чувствует необходимость объяснить: — На спине, очевидно. Ты сказал, что тебе не хватает крыльев, так что… — он прислоняется к дверному косяку, сопротивляясь желанию снова расковырять заусенец. В конце концов, он содрал бы всю кожу на большом пальце, если бы не был осторожен. Вместо этого он лезет в карман и чиркает зажигалкой, этот звук приносит ему какое-то странное успокоение. Кас продолжает смотреть на рисунок. Тишина начинает становиться невыносимой. — Кас. Наконец, Кас поднимает на него глаза. В них появился новый свет, такой, который обычно предшествует «Я люблю тебя». Только на этот раз он не говорит этого. Кажется, он не может подобрать слов. — Я не знал, что ты так хорошо рисуешь, — в конце концов, говорит он. — Я часто рисовал, наверное, — отвечает Дин смущённо. — Это… я имею в виду, ты думаешь, это то, чего бы ты хотел? Это займёт вечность и будет довольно болезненно, но… — Трудно представить это на моём теле, — признаётся Кас, вставая и пытаясь прижать бумагу к спине. Это немного неудобно, так как его футболка мешает и угол наклона странный. — Я мог бы нарисовать это на тебе, — предлагает Дин. Зачем он это сказал? Это займёт большую часть часа, даже если он оставит без внимания мелкие детали на всех перьях, и это значит, что ему придётся находиться в непосредственной близости от Каса без рубашки. Но он уже в деле. — Тогда у тебя будет представление о том, как это будет выглядеть. — Мне бы этого хотелось, — немедленно соглашается Кас. — Эм… сейчас? — Может быть, после ужина? — предлагает Дин. — Моя рука будет более твёрдой. — Конечно. Они заказывают ужин, потому что Дин устал от готовки и отказывается есть любое чудовище, которое приготовит Сэм, но у него почти нет аппетита. Он проглатывает половину гамбургера и съедает несколько картофелин фри, прежде чем сдаётся. Кас к тому времени уже ушёл наверх в свою комнату. Дин одалживает у Джека маркер и с некоторой опаской идёт следом. Он закрывает за собой дверь спальни Каса. Здесь слишком тихо. Он хочет включить музыку, но это кажется ещё более неловким, как будто он подключит телефон, и он сам по себе начнёт играть Марвина Гэйя. Кас выглядит удивительно невозмутимым. Его руки опускаются к подолу футболки, и он стягивает её, как будто это самая простая вещь в мире. Правильно. Он думает, что Дин никак не может чувствовать то же самое, что и он. Зачем ему волноваться? Дин не знает, стоит ли ему отвести глаза или нет. Поэтому просто начинает изучать маркер в своей руке. Надо убедиться, что он нетоксичен, верно? — Ложись на живот на кровать, — предлагает Дин, и каким-то образом его голос умудряется не сорваться. Чем он руководствовался, когда это предложил? Единственный реальный способ нарисовать крылья на спине Каса — это практически лечь на него или хотя бы опереться на него. Он ещё может отступить, но Кас уже послушно опускается на одеяла. Дин перелезает через него с маркером в руке, разглаживая свой рисунок рядом с ним для сравнения. Руки Каса засунуты под подушку под головой, и угол не совсем правильный, если Дин хочет, чтобы линии не получились перекошенными, когда он опустит руки. Поэтому Дин осторожно тянется к руке Каса, почти боясь прикоснуться к его голой коже. Она тёплая, немного покрытая мурашками от прохладного воздуха в комнате, и Кас легко сдвигается от его прикосновения. Дин как никогда хочет выпить, чтобы укрепить свою храбрость и успокоить мысли. Но для этого уже чертовски поздно, а маркер у него в руке. Поэтому он подталкивает вторую руку Каса вниз и начинает обводить центр, набрасывая первую пару перьев с тщательной точностью. В итоге он опирается на Каса одной рукой, прислоняясь предплечьем к его голой коже, когда проводит каждую линию. Он прижимает другую руку к коже Каса, чтобы держать его ровно, пока рисует, его прикосновения сначала лёгкие, но всё более уверенные, по мере того как ему становится всё комфортнее от близости. Они погружаются в приятное молчание. Дин набрасывает перо за пером, его свободная рука следует за ним, перемещаясь по гладкой поверхности спины Каса. В какой-то момент его пальцы опускаются вдоль линии рёбер Каса, и тот резко подпрыгивает под ним, дёргаясь всем телом, что почти заставляет Дина отпрянуть в сторону. — Прости, — рефлекторно извиняется он. — Всё в порядке. Просто это было странно. — Ты…? — Дин снова прикасается к тому же месту, кончики пальцев скользят легко, как пёрышко. Кас снова вскакивает, прижимаясь к кровати так, что мозг Дина направляется по очень, очень опасному пути. Подумай о чём-нибудь другом. Подумай о Сэме. Подумай об автокатастрофе. Думай об Аде. Этого хватит. Его мысли быстро возвращаются в нужное русло. — Ты боишься щекотки, — обвиняет он, ухмыляясь. Кас измученно вздыхает. — Не нужно. Пожалуйста, Дин. Я не привык, чтобы меня трогали. Я ничего не могу с этим поделать. Это действительно чертовски грустно, и Кас в этом не одинок. Для Дина прошло столько времени, что даже это почти перевозбуждает. Последний раз он прикасался к кому-то в том переулке возле бара, да и то сквозь густую дымку опьянения. До этого были месяцы. Даже годы. Последний раз, когда кто-то прикасался к нему с чем-то, кроме похоти, была Лиза, проводившая пальцами по его волосам, когда он выблёвывал приличное количество спиртного в её туалет. Сейчас это даже как-то освобождает, когда он может сидеть здесь и просто проводить руками по большей части кожи Каса без всякого намёка на продолжение, без того, чтобы это что-то значило. Не то чтобы он не хотел, чтобы это что-то значило. Но, может быть, иногда приятно просто прикоснуться без сексуального подтекста. Ему всегда нравилась последующая часть. Объятия. Та часть, которую мужчины должны проспать. — Я понял. Не буду, — обещает он. — Твёрдые прикосновения, — уточняет Кас. — Это нормально. — Понял. Возвращаясь к рисунку. Концы крыльев расходятся вдоль рук Каса, так что когда он опустит руки, будет казаться, что они почти сложены у него на спине. Нет никакого реального способа воспроизвести движение крыльев на человеческом теле, но Дин делает всё возможное: следит за наклонами и изгибами мышц Каса, за углом его лопаток. Он старается использовать более твёрдые прикосновения, когда может, но время от времени Кас всё равно дёргается, и Дин молча извиняется, поглаживая его большим пальцем. Удивительно, как быстро они налаживают это безмолвное общение. Кас дёргается, когда ему некомфортно, и Дин отстраняется. Дину нужно, чтобы Кас сдвинул руку, и он говорит ему об этом лёгким прикосновением костяшек пальцев к коже. К тому времени, когда Дин доходит до второго крыла, он уже изучил спину Каса, от тёмных волос на затылке до ямочек на пояснице. Он удивительно мускулист. Когда он вытягивает руку вверх, как он любит делать, когда спит, это прочерчивает длинную линию мышц, а теперь ещё и перья, изгибающиеся по руке, дополняющие изгиб позвоночника и рельефные дельтовидные мышцы. Глядя на него вот так, с одной рукой, засунутой под подушку, с крылом, протянутым по коже, Дин не может не подумать: ты действительно ангел. Это должно было поразить его ещё тогда, когда Кас использовал свою силу или благодать, или когда его глаза светились неземной голубизной. Но сейчас, когда он видит его, растянувшегося на мягких одеялах, расслабленного и ленивого, как кошка в лучах солнца, это поражает его. Теперь ему кажется, что он понимает, почему Кас всегда спит на животе. Дин почти заканчивает со вторым крылом. Теперь он осторожен, боясь потерять аккуратность от нетерпения. Он вырисовывает последнее перо, чувствуя, как маркер Джека начинает сдавать как раз вовремя. Наконец, он садится, слегка поглаживая спину Каса, чуть ниже крыльев. — Готов? — Ммф, — Кас, судя по голосу, уже успел задремать, но всё равно поднимается. Волосы взъерошены, глаза полузакрыты от усталости. Дин подводит его к зеркалу и протягивает свой телефон, чтобы тот мог воспользоваться камерой и получше разглядеть себя через плечо. Выражение его лица смывает всю неловкость, которую Дин до недавнего времени испытывал в этой ситуации. Его глаза расширяются в явном удивлении, и он переводит взгляд на свои руки, наблюдая, как чернила движутся по изгибам его мышц. Улыбка согревает его лицо, такая, что морщит уголки глаз и обнажает все зубы. Дин любуется собственной работой, всё ещё стоя перед Касом и глядя в зеркало через его плечо. Кас опускает телефон, улыбка исчезает, превращаясь в нечто более откровенное. Потемневшие глаза смотрят на Дина, напряжённые и притягательные. Внезапно у него пересыхает во рту. На улице темнеет, только свет заходящего солнца отбрасывает медово-оранжевые отблески на лицо Каса. Они словно застряли во времени. Он хочет запомнить это ощущение. Кас, смотрящий на него вот так. Как будто Дин только что нарисовал Сикстинскую капеллу, а не пару наскоро начерченных татуировок. — Что ты думаешь? — спрашивает Дин, негромко, нервно и уязвимо. В голосе Каса столько необузданного желания, когда он говорит: — Я люблю тебя, Дин, — это почти мольба. Скажи это в ответ, скажи это в ответ, скажи это в ответ. Его губы раздвигаются. Слова задерживаются на его языке. Его рёбра болят от напряжения, вызванного необходимостью держать всё это в себе. И всё же… и всё же он не может этого сказать. Момент проходит. Кас опускает взгляд, снова начинает оглядываться через плечо. Это инстинктивно, то, как он протягивает руку и проводит ею по шее Каса. Кончики его пальцев зарываются в мягкие волосы, и он тянется, приникая к щеке Каса, пока, наконец, не наклоняет голову и не сталкивает их губы в нерешительном поцелуе. Сначала он довольно целомудренный, просто потрясающий момент контакта, а потом Кас оживляется. Он цепляется за фланелевую рубашку Дина и тянет его к себе, пока они не оказываются прижатыми грудь к груди. Дин нетерпеливо раздвигает губы, и Кас принимает приглашение, испуская горячее дыхание, почти похожее на рык, прежде чем по-настоящему поцеловать его. Дин видит, что он изголодался, жаждет ласки, поэтому целует так, как будто хочет этого. Как будто он годами ждал, чтобы почувствовать губы Дина. Его волосы мягкие, чуть длиннее, чем обычно, так что Дин потакает своим желаниям. Он сжимает пальцы и слегка потягивает, наслаждаясь звуком, который он извлекает из Каса, мягким и полным желания. Когда его вторая рука тянется, чтобы провести по спине Каса, он, наконец, видимо, заходит слишком далеко. Кас отталкивает его и рычит: — Не размажь крылья. Внезапно Дин смеётся над нелепостью ситуации и улыбается в поцелуй. Неужели? Неужели всё было так просто? Он всё ещё не совсем честен насчёт слова на букву «Л», но если это не очевидно из поцелуя, то он не знает, как быть ещё более очевидным, кроме как сказать об этом напрямую. Теперь Кас толкает Дина обратно к кровати и целует его шею, не иначе как поклоняясь, мягкими влажными прикосновениями под его челюстью и вниз к воротнику. Его руки — «холодные пальцы», — бормочет Дин, — проникают под его рубашку и скользят по груди, перебирают рёбра и подбираются к животу так, что Дин бы смутился, если бы мог думать об этом. Они падают вместе, Кас удобно прижимается к нему. Дин ощупывает тело Каса, то, до чего он может дотянуться, что не покрыто чернилами. Неизбежно он пробирается вниз, чтобы ухватиться за задницу Каса, и тут он издаёт звук — очевидно, Кас так и не усвоил жёсткого и строгого правила, которое Дин сам ввёл где-то по пути. Правило, согласно которому мужчины не должны вздыхать, или стонать, или хныкать. Эти звуки предназначены для женщин. Но Кас — он издаёт нечто среднее между вздохом и стоном, низким и дрожащим от нетерпения. Дин притягивает его ближе, положив руку ему на бедро, прижимается к нему и жадно кусает губы. Когда рука Каса скользит вниз, чтобы потянуть за пуговицу на его джинсах, он начинает думать. Действительно думать. Губы Каса на его губах больше не отвлекают, и хотя рука, тянущаяся к молнии, всё ещё препятствует здравому мышлению, этого недостаточно, чтобы удержать его в настоящем. Так много лжи прячется в тёмных уголках головы Дина. Раньше он мог рассказать Касу всё. Больше, чем он когда-либо говорил Сэму. А теперь секреты за секретами, сложенные за зубами и ждущие момента, чтобы вырваться наружу. Переспать с ним — начать это, что бы это ни было, не сказав ему — было бы неправильно. Он вдыхает, хватаясь за руку Каса, чтобы остановить его, и его хватка оказывается крепче, чем он того бы хотел. Кас тут же отстраняется, садясь между ног Дина. — Прости, я… — Нет, это… — говорят они друг другу. Кас замолкает первым, сложив руки на коленях. — Это не… — продолжает Дин, садясь и одёргивая подол рубашки. — Это не очень хорошая идея, — он подтягивается ещё выше, закидывая ноги на край кровати. Выражение лица Каса он не скоро забудет. Ничто так не ранит, как разбитая надежда. Глаза расширены, брови сошлись, и, сидя вот так, с кончиками крыльев, изогнутыми вокруг бицепсов, он вдруг выглядит невероятно молодо. Поражённый. С разбитым сердцем. Это всего лишь мучительное мгновение, затем выражение исчезает с его лица, и он стоически кивает Дину. — Всё в порядке. Мне… всё равно нужно в уборную, — лжёт он и выходит из комнаты ещё до того, как Дин успевает подняться на ноги.//--//
После этого Дин не может загнать Каса в угол. Половину следующего дня они проводят, просто скучая друг по другу. Дин выходит из своей комнаты, чтобы поесть, и только когда он уже спускается вниз, Кас идёт по коридору в ванную. Кас не ест, пока Дин не покинет кухню, и даже тогда он уходит наверх, чтобы снова спрятаться, как только заканчивает с ужином. И Дин не единственный, кто замечает это. Джек сидят за обеденным столом, уткнувшись носом в учебник и прищурившись так, что это может соперничать с Касом. Раньше Дину было неприятно видеть это выражение на их лице — оно напоминало о том, что он потерял, — но теперь оно вызывает в нём что-то ласковое. — Нужна помощь? — спрашивает он. — Просто делаю заметки, — отвечают Джек. Они не поднимают на него глаз. Дин приподнимает бровь, обходит вокруг и прислоняется к кухонному островку, скрестив руки. — Всё в порядке? — Да. Это обычные записи, — повторяют Джек. Так, значит… нет. Всё не в порядке. — Ребёнок, — Дин привлекает их внимание. — Давай. Что случилось? — Почему бы тебе не спросить об этом Каса? — они наконец-то смотрят на него, челюсть напряжена, а губы надуты так, что напоминают Дину, что, о да, им ещё только четыре года. — Что ты имеешь в виду? Что-то случилось с Касом? — Тебе виднее. Это тебя он избегает. Что ты сделал? — это настолько нехарактерно для них, что щёки Дина почти краснеют. Джек не возражали ему — если подумать, они никогда не возражали ему. Даже в худшие моменты в жизни Дина они были понимающими и почти чрезмерно добрыми. — Ничего, я… мы работаем над этим, — бормочет Дин. Трудно даже начать объяснять, что произошло между ним и Касом, не говоря уже об их ребёнке. — Может, тебе стоит просто извиниться перед ним, — предлагают Джек, и в их тоне всё ещё чувствуется укор. — Откуда ты знаешь, что это я должен извиниться? Ты даже не знаешь, что произошло, — возражает Дин, насупившись. Одно дело, когда Сэм или Кас так на него наезжают, но Джек? — Мне это не нужно. Ты всегда говоришь что-то не то, — сразу после этих слов на их лице мелькает чувство вины, а затем оно снова застывает в непробиваемом упрямстве. Гнев пронзает его прежде, чем он успевает сдержаться — гнев, проходящий через него, как тупой нож, и это потому, что Джек правы. Он просто никогда не думал, что услышит это от них. — Какого чёрта ты думаешь, что можешь так со мной разговаривать? — он огрызается, и делает шаг к Джеку, и они… они действительно вздрагивают, отодвигаясь на стуле подальше от него. Точно. Он уже направлял на них пистолет. Независимо от того, было ли это делом рук Чака или его собственных, это оставило свой след. Гнев покидает его, быстро переходя в чувство вины. Он смотрит вниз, отступая назад. — Прошу прощения. Прости меня, Джек. Он хочет извиниться ещё раз, но уже слишком поздно. Ущерб нанесён — и когда Дин поднимает взгляд, он видит, что Кас наблюдает за ними с середины лестницы, голубые глаза смотрят жёстко и обвиняюще. Он уходит через заднюю дверь, прежде чем Кас успевает что-то сказать.