//--//
Дин уезжает в пятницу. Кас делает вид, что не слышит, как Сэм спорит с ним всю дорогу до двери. Он делает вид, что Джек тоже не ругают его за это. Поздно вечером в ту же пятницу Кас переодевает рубашку и мельком замечает, как перья огибают его бицепс. Они уже потускнели, стёрлись от одежды, но память о них всё ещё жива. Рисунок Дина всё ещё лежит на прикроватной тумбочке, наполовину смятый, так как был задет во время их падения на кровать. Та ночь похожа на сон, который скоро забудется. Маркер легко смывается под горячей струей душа, и с небольшим количеством мыла, с трудом добираясь до спины, Кас оттирает остатки крыльев. Он расправляет рисунок под одним из учебников Джека и делает фотографию, чтобы отправить её ближайшему тату-мастеру. Она перезванивает ему через неделю и, кажется, пропускает большую часть его электронного письма, вместо этого прося его прийти, чтобы обсудить это лично. Он ворчит по этому поводу Сэму, который указывает (неверно) на то, что его письмо было чересчур длинным и запутанным. Несмотря на своё раздражение, он одалживает машину у Эйлин и едет туда во второй половине дня. В салоне чище, чем в предыдущем, где он был, и стены от пола до потолка увешаны распечатками различных татуировок и другими произведениями искусства. Кас любуется здоровым зелёным растением у двери, перебирая в памяти его название. Оно всплывает в его голове, как только девушка у угловой раковины бросает своё занятие и пересекает комнату, направляясь к нему. — Монстера, — говорит он. — Вам нравится? — спрашивает она. Она на голову выше его и такая долговязая, что могла бы соперничать с молодыми годами Сэма. Он кивает ей. — Это очень полезно для здоровья. — Спасибо. Я забочусь о них, — она оглядывает его, задерживая взгляд на его одолженной футболке. — Ты тот самый парень с крыльями? Кас смотрит вниз на свою футболку. Это футболка Дина, одна из его любимых. Он намеревался вернуть её, но Дин ушёл до того, как они оба вспомнили, что она лежит у него в шкафу. — Да. Кастиэль. — Ого. Ты не такой, как я себе представляла. Первый инстинкт Каса — сказать ей, что это всего лишь сосуд… но это уже не так, верно? Это он, независимо от того, насколько сильно он похож на кого-то другого. — Я Эми. Это я писала тебе по электронной почте. Мне хотелось, чтобы ты зашёл, потому что, должна признаться, ты запутал меня со всеми этими разговорами об анатомии крыльев. Серьёзно, я посмотрела строение крыла птицы, но очевидно, что ты знаешь гораздо больше меня. Увлекаешься наблюдением за птицами, или чем-то в этом роде? — Это крылья ангела, — поправляет Кас. — Но мне нравятся птицы. Их брачная динамика просто завораживает. Эми смеётся. — Я вижу, с тобой будет весело. И это хорошо, потому что мы будем проводить чертовски много времени вместе. Серьёзно, это будет дорого, и потребуется несколько сеансов. Как ты переносишь боль? — Боль и деньги — не проблема, — заверяет её Кас. — Моя любимая фраза. Они сидят и разговаривают, и Кас достаёт рисунок Дина, чтобы показать ей. Есть несколько неточностей в крыльях, где Дин явно следовал форме, а не считал первичные и вторичные. Кас исправляет их. Эми делает быстрый набросок и затеняет некоторые участки, чтобы сделать освещение более выразительным. Через час она уходит, пообещав, что вернётся к нему с окончательным вариантом. Через неделю она звонит ему с неожиданным предложением. Один из её клиентов отменил заказ в последнюю минуту и оставил ей огромный кусок времени. И у Каса нет ни единой причины, чтобы отказаться. Теперь у него полно свободного времени. Скучно до невозможности. Сэм отвозит его в салон, но в последнюю секунду запирает дверь машины, чтобы остановить Каса. — Ты в порядке, приятель? Кас немного опускается на сиденье, отпуская ручку двери. — Я в порядке. Почему ты спрашиваешь? — Мне просто интересно, это что-то вроде… отката от Дина, или… Не знаю, Кас. Ты с ним хоть разговаривал? — Нет. И я хотел сделать это до того, как Дин ушёл, так что он тут ни при чём, — настаивает он, отпирая дверь. — Если это отнимает слишком много денег, я не обязан этого делать, — формально они все живут за счёт Сэма, хотя Кас не уверен, откуда берутся деньги. Что-то, связанное с перекачкой денег из коррумпированных миллиардеров. Сэм снова запирает дверь. Кас поворачивается и смотрит на него пристальным взглядом. — Ты же знаешь, что мне плевать на деньги, — уверяет его Сэм, глаза его мягкие от беспокойства. — Я думаю, это круто, что ты делаешь татуировку. Мне просто кажется, что Дин не… — Ты не можешь быть на его стороне, — резко говорит Кас. — Он мог убить Джека. Не говоря уже о психологическом ущербе, который он уже нанёс. Я не позволю Дину сделать с Джеком то, что Джон Винчестер сделал с тобой, — он снова кипит. В последнее время его гнев покоится прямо под поверхностью, ожидая выхода. Сэм молчит. Он сжимает руль. Кас не может читать Сэма так же, как Дина, но кажется, что он зол. — Я не выбираю сторону, — отрывисто поправляет он. — Я смотрю на вещи со своего собственного опыта, — это гнев, от которого белеют костяшки пальцев и сжимается челюсть. В таком виде он больше похож на Дина. У них обоих есть эта жилка на лбу, которая вздувается, когда повышается давление. — Разделиться, пойти каждый своей дорогой… Я так и сделал, Кас, и это только ухудшило наши с Джоном отношения, — он отпирает дверь. — Джек — твой ребёнок, так что это твой выбор, но я просто думаю… — он прерывается, позволяя своим рукам свободно упасть с руля. — Ты знаешь Дина. Ты знаешь, что иногда он идёт по неправильному пути. Но он пытается стать лучше. Кас не может решить, хочет ли он врезаться кулаком в окно или разрыдаться. Времени нет ни на то, ни на другое, поэтому он подавляет это желание. — Спасибо, что подвёз меня. Я напишу тебе, когда закончу, — отрывисто говорит он и выходит из машины. Через несколько минут он лежит на столе, положив голову на одну из рук, а Эми рисует набросок на его спине фиолетовой ручкой. Он смотрит вдаль, пытаясь думать о чём угодно, только не о Дине. Это трудно. Он различает в комнате предметы, которые напоминают ему об этом. Кожаная куртка, накинутая на спинку стула. Картина со старой машиной. Татуировка с изображением меча. — Ты тихий, — с любопытством замечает Эми. — Отвлекаюсь, — признаётся Кас. — И я не очень хорошо умею вести разговоры. — Это неправда. На прошлой неделе ты целый час рассказывал о перьях. — Это легко, когда речь идёт о чём-то, что мне нравится, — рассуждает он. — И что же тебе нравится? — Мой ребёнок, — легко отвечает Кас. — Их зовут Джек. Сейчас они пытаются получить аттестат зрелости, — крошечный проблеск улыбки тянется к уголку его рта. — А я получила аттестат зрелости, — говорит ему Эми. — Это было нелегко. Серьёзно, мне пришлось сдавать один из тестов три раза. — Дин тоже сдал. Он помогал Джеку с подготовительными занятиями, — говорит ей Кас, почему-то не сумев не упомянуть Дина. — Дин — это… твой муж? — Просто друг, — поправляет Кас, хотя он уже не уверен, что это вообще к нему применимо. — Вот оно что, — говорит Эми с чувством гордости. — Что? — У тебя явно было дерьмовое настроение. Я просто докопалась до сути, — объясняет она, возясь со своей тату-машинкой. — Просто друг, — подражает она ему, понижая голос до хриплого баритона. — Я так не говорю, — ворчит Кас. — И я не хочу говорить о нём. — Это ты заговорил о нём, — защищается она. — Но ладно. Расскажи мне о спаривании птиц, или о чём угодно. И он рассказывает. Он рассказывает о том, как самцы и самки дятлов чередуют обязанности по устройству гнёзд, и о том, что самки жаканов весят почти на шестьдесят процентов больше самцов и стремятся спариться с как можно большим числом особей, оставляя их высиживать яйца, а сами улетают дальше. Он говорит, пока ему не надоедают птицы, и он переходит к насекомым. Он рассказывает ей, что как только гусеница сворачивается в кокон, она начинает переваривать своё тело и мозг. Что если вскрыть гусеницу в нужный момент, то из неё вытечет только гусеничный суп. И он вслух задаётся вопросом, а одно ли это вообще существо. Если мозг и тело тают, действительно ли оно превращается в бабочку? Или гусеница умирает и рождает что-то новое? Он говорит до тех пор, пока они оба не устают от разговоров, до тех пор, пока единственным звуком становится жужжание тату-машинки и проезжающие по улице машины. Кас закрывает глаза и сосредотачивается на иголке на его спине, наносящей короткие штрихи, как Дин когда-то маркером. Эми продолжает вытирать кровь, и он чувствует тупое жжение после каждого движения. Это почти катарсис. Приятно, что на этот раз кровь течёт по его желанию. Когда он уходит, с затуманенными глазами и пульсирующей болью, он больше не чувствует себя таким злым. В основном он просто хочет поспать и что-нибудь поесть. Джек занимаются у кухонного островка, когда Кас возвращается домой, но они собирают свои вещи, чтобы выйти из комнаты, как только он появляется в дверях. — Джек. Они останавливаются на лестнице, ощетинившись. — Что? — Я знаю, что ты расстроены из-за Дина, но… Они набрасываются на него. — Ты выгнал его из дома из-за меня. Я говорили тебе, что не хочу, чтобы ты злился на него. Но ты только всё усугубляешь, — они так расстроены, что их лицо краснеет, глаза снова наполняются слезами. На мгновение Кас задумывается, правильное ли решение он принял. Может быть, Сэм был прав. Может быть, заставлять их расстаться было неправильно, и он только ещё больше испортил жизнь Джеку. — Мне жаль, Джек. Я знаю — и Дин знает — что тебе этого не хотелось. В тебе нет ни капли злобы. Ты добрые и бесконечно прощающие, — говорит им Кас, стоя у подножия лестницы и глядя на Джека со всей теплотой, на которую только способен. — Я восхищаюсь тобой. Но ты не умеешь держать обиду, поэтому я должен сделать это вместо тебя. То, что сказал Дин, и то, что он сделал — подверг твою жизнь такой опасности… это не нормально. Я не могу просто стоять в стороне. — Это не имеет никакого смысла. Я не… Я могу принимать собственные решения, — они прерываются на этом, снова вытирая слёзы. — Дин никогда бы так с тобой не поступил. — Я бы никогда не сделал того, что Дин сделал с тобой, — жёстко отвечает Кас. Он слишком измотан, чтобы вести этот разговор. Всё, что ему сейчас нужно, это терпение, а то немногое, что у него есть, уже иссякло. К счастью, у Джека, похоже, нет ответа на это. Они просто поворачиваются и топают вверх по лестнице, чем странным образом напоминают Дина. Кас всё ещё измотан, но он может подогреть немного молока и размешать в нём заранее приготовленный пакет горячего шоколада. Он не сравнится с тем, что готовит Дин, с настоящим растопленным шоколадом, корицей и ванильным экстрактом, но и этого будет достаточно. Он ставит его перед дверью Джека и стучит, оставляя его там, чтобы он остыл, или чтобы Джек взяли его, когда шаги Каса стихнут в коридоре. Сэм и Эйлин куда-то ушли, возможно, на свидание или в одно из своих приключений. Они любят исследовать окрестности, посещать все рестораны и магазины, независимо от того, насколько они захудалые или непопулярные. Ни у кого из них никогда раньше не было возможности по-настоящему познакомиться с районом, чтобы считать его своим. Здесь они, наконец, могут погрузить ноги в песок. Если бы только Кас мог сделать то же самое. Он чувствует себя здесь таким же чужим, как и везде. Для него дом никогда не был одним конкретным местом. Теперь, когда Дин больше не живёт с ними, Кас может приносить в дом алкоголь. Теперь он понимает, почему в холодильнике никогда не было вина или пива, и почему не было привычно расставленных бутылок виски, как когда-то в бункере. Это, конечно, лицемерно с его стороны — запивать свои переживания. Но это всего лишь одна ночь, и он заслуживает того, чтобы насладиться одним из немногих плюсов этого сосуда: быстрым и лёгким опьянением. Для этого нужна всего одна бутылка дешёвого вина из магазина на углу. Правда, только половина бутылки. Он пьянеет, потом ещё больше, и не успевает опомниться, как уже лежит на животе у бортика бассейна, проводя ладонью ленивые линии по поверхности прохладной воды. Джек спят в своей комнате (он проверил перед тем, как выпить. Он не будет настолько лицемером), поэтому он не следит за тем, сколько пьёт. Единственное, что удерживает его от купания поздним морозным вечером, — это то, что оно, без сомнения, заразит татуировку на его спине. Инфекция. Это то, о чём он должен беспокоиться сейчас. Странно — внутри него живёт процветающий микробиом, миллиарды и триллионы живых существ всегда рядом с ним, и всё же быть человеком по-прежнему так неописуемо одиноко. Теперь он один, а раньше их было много. Человеческий опыт именно таков: чувствовать так много, но быть неспособным по-настоящему разделить это с кем-либо. Но, возможно, это говорит вино. Он окунает руку в бассейн, позволяя холоду жалить и вытягивать тепло, пока кожа не онемеет, а пальцы не побелеют. Только когда телефон вибрирует у него в кармане, он достаёт его, вытирает руку о треники и отвечает на звонок. — Алло. — Привет. Извини за беспокойство, но Сэм не отвечает на звонки, — раздаётся знакомый голос. В груди разливается облегчение, которое быстро смывается чувством вины. Вы не умеете держать обиду, поэтому я должен сделать это за вас. — Что тебе нужно? — спрашивает он, тщательно выговаривая каждое слово, стараясь не сболтнуть лишнего и не выдать себя. — Я, э-э, зайду за кошкой через несколько дней. Просто хотел узнать, когда вы хотите, чтобы я пришёл. Извини, я знаю, что вы с Чудом были близки. Это шутка. Он не смеётся. Но его губы выдают его, дёргаясь в сторону улыбки, которую он быстро подавляет. Они с Чудом не близки. Иногда они случайно занимают одно и то же пространство, но на этом их отношения заканчиваются. Однажды она спала у него на груди, пока они с Дином смотрели «Звёздный путь». Кас по сей день утверждает, что это произошло потому, что на нём была рубашка Дина, и поэтому он пах им. Кошка принадлежит Дину, насквозь. Кас не может сказать, что винит её за этот выбор. Если бы он мог спать на груди Дина каждую ночь, он бы так и сделал. — Когда ты приедешь? — спрашивает он, притворяясь, что не превратил это предложение в одно длинное слово. Долгое молчание. Кас отодвигает телефон, чтобы убедиться, что звонок всё ещё активен. Так и есть — он снова прикладывает его к уху. — Ты пьян, — весело замечает Дин. — Всё в порядке? — уже не так весело. Больше обеспокоенно. — Я делаю татуировку, — отвечает Кас, отчаянно желая поговорить. Разговоры с Эми — это прекрасно. С Сэмом тоже. Но с Дином слова даются легко, как дыхание. Они так хорошо знают друг друга, что в половине случаев ему даже не нужно говорить полными предложениями. Дин просто знает, куда идут его мысли. Он не уверен, что когда-нибудь найдёт такую лёгкость с кем-то ещё. Возможно, с Джеком, но в их разговорах есть свои границы. То, что он не может сказать, и то, о чём Джек не должны беспокоиться, поэтому он держит это в себе. — Серьёзно? Я должен был быть рядом, держать тебя за руку, чтобы ты пережил боль, или что-то ещё. Кас фыркает. Как будто Дин когда-нибудь сделает это. — Я не могу представить, как ты держишь меня за руку. Дыхание сбивается. — Честно говоря, Кас, я не помню, когда в последний раз держал кого-нибудь за руку. Лет так десять. — Я никогда ни с кем не держался за руки, — тихо отвечает Кас. Он прижимает телефон между ухом и землёй, соединяет руки вместе, пальцы между пальцами, и задаётся вопросом, каково это, когда только одна из рук — его собственная. — Это приятно, — отвечает Дин. — Немного потно. — Как секс, — предполагает Кас. — Как секс, — соглашается Дин. Некоторое время они наслаждаются молчанием друг друга. Кас закрывает глаза и слушает, как вода бьётся о бетонные края бассейна. «Я люблю тебя», — думает он, и на этот раз боль отдаётся где-то между рёбрами. В телефонной трубке он слышит шорох простыней и скрип пружин кровати. — Где ты? — Прямо сейчас? В маленьком дерьмовом мотеле в Кастровилле. Кажется, я слышал, как кого-то застрелили снаружи, — шутит Дин. Или, Кас надеется, что это шутка. — Ты ведь знаешь, что ты больше не беден, верно? — напоминает ему Кас. — Знаю. Мне нравятся мотели. Простые удобства. Кас понимает. Он всегда находил заднее сиденье Импалы необъяснимо расслабляющим, несмотря на то, что спать на нём было неудобно. — Если честно, — продолжает Дин. — И я говорю это только потому, что ты пьян… Я не звонил Сэму, — опять звук движущихся простыней. В его голосе чувствуется напряжение, когда он снова говорит: — Я чертовски стараюсь не пить сейчас, Кас, и иногда мне просто нужен… — он прерывается, путаясь в своих чувствах, пытаясь вернуть их под свой контроль. Кас может представить, как напрягаются и дёргаются мышцы его лица, напряжённые от сдерживаемых эмоций. — Нужен кто-то, кто может тебя успокоить? — догадывается Кас. Выдох. Дин, возможно, кивает. — Через дорогу есть бар. — Похоже, этот мотель — крайне неудачный выбор, — язвительно замечает Кас. — Ну и кто я, чёрт возьми, такой, если даже не могу переночевать напротив бара? — требует Дин, разочарование сквозит в каждом слоге. — Непостоянный, как и любой человек, — легко отвечает он. — Но даже так ты сильный, Дин. Самый сильный из тех, кого я знаю. В трубке раздаётся гул. Кас закрывает глаза и представляет, что лежит рядом с Дином на кровати, что это не бетон, впивающийся ему в бедро и голову, а комковатый матрас из мотеля. — Просто трудно понять, какой во всём этом смысл, — тихо говорит Дин, словно хочет, чтобы плохая телефонная связь заглушила его слова. — Смысл в трезвости? Дин хмыкает в знак подтверждения. — Легче, когда делаешь это для чего-то хорошего. Ну, знаешь. Для семьи, которая ждёт дома, — он прочищает горло, но Кас всё равно слышит, как ломается его голос. Несмотря на гнев, его сердце болит за Дина. Со временем он понял, что эмоции часто приходят парами. Или даже целыми коктейлями. Сейчас у него голова кружится от калейдоскопа любви и ненависти, гнева и прощения. — Прости, — продолжает Дин. — Я не пытаюсь заставить тебя чувствовать себя виноватым. Ты принял правильное решение. Я не гожусь для Джека. Кажется, что он может лопнуть. — Дин, — вырывается у него. — Это неправда. Не совсем. Природа человечества такова, что ты способен на искупление, — что он пытается сказать? Действительно ли он предлагает оливковую ветвь? Его гнев сгорел дотла, но он не может так просто отпустить Дина. Джек заслуживают лучшего, даже если они не знают об этом. — Тебе нужно перестать тратить свою энергию на жалость к себе, — добавляет он, понимая, как жёстко это звучит. Но Дин должен это услышать. — Ты не неисправим. — Я не думаю, что Джек когда-нибудь простят меня, — признаётся Дин. — Прощение не даётся, его нужно заслужить, — говорит он. — Всё, что ты можешь сделать, это попытаться. — Но… — Дин, — прерывает Кас. Теперь его очередь расстраиваться. — Что, если бы твой отец извинился за всё, что он сделал с тобой? Я имею в виду, действительно извинился — если бы он действительно это имел в виду. Это бы что-нибудь изменило? Дин молчит. Кас снова касается поверхности воды, наблюдая за лёгкой рябью, распространяющейся по воде. — Да, это бы всё изменило, — признаёт Дин, и его слова звучат невероятно уязвимо и хрупко. Он делает дрожащий вдох. — Чёрт, Кас, должен сказать, что мысли об отце не способствуют желанию оставаться трезвым. — Мы можем поговорить о чём-нибудь другом, — предлагает Кас. — Расскажи мне о татуировке, — просит Дин. Они разговаривают до тех пор, пока телефон Каса не начинает умирать, протестующе жужжа у его уха. В этот час они оба слишком устали, чтобы разговаривать, но они всё равно остаются на линии, одинаково наслаждаясь знанием, что они не одни. Прежде чем повесить трубку, Кас высказывает ещё одну мысль: — Если ты когда-нибудь снова почувствуешь себя так — как будто ты можешь сдаться — ты можешь позвонить мне. Я не возражаю. Тяжёлая пауза. — Спасибо, Кас.//--//
Ощущение иглы, впивающейся в кожу, начинает становиться для Каса желанной болью. Каждый месяц или около того он будет возвращаться сюда, чтобы новые перья смогли сформироваться под уверенной рукой Эми. Довольно утешающе иметь такие повторяющиеся встречи. — Знаешь, это огромная татуировка, — говорит Эми. — Ты уже упоминала об этом, — несколько раз, на самом деле. До сих пор он не понимал, что это была попытка завязать разговор на эту тему. — Мне просто… всё ещё интересно, что побуждает такого человека, как ты, делать такую большую татуировку. Я знаю, ты сказал, что тебе нравятся ангелы, но большинство людей просто пошли бы и сделали маленькую татуировку на лодыжке или что-то в этом роде. Не то чтобы я отговаривала тебя. Это чертовски круто. Но знаешь, это напрягает. — Я не уверен, что моё объяснение будет иметь какой-то смысл, — не тогда, когда ему придётся опустить большую часть правды. Но попробовать всё равно стоит. — Я чувствовал… Я чувствовал… — он с трудом подбирает слова. Никаких разговоров о небесах или ангелах, и уж точно никаких сосудов. — Что моё тело мне не принадлежит, — наконец, говорит он. — И я подумал, что крылья позволят мне почувствовать себя лучше. Эми мягко поглаживает его по спине рукой в перчатке. — По-моему, это вполне логично. — Правда? — люди продолжают удивлять его. — Да. Да, чёрт возьми. Я трансгендер. И знаю каково это. Я долгое время смотрела в зеркало и видела кого-то, кто на самом деле не был мной. — О, — повисает долгое молчание, пока он обдумывает это. Он закрывает глаза. — И татуировки — они помогли в этом? — Татуировки, и другие вещи. Знаешь, длинные волосы, другая одежда. Гормоны. Терапия, — она наклоняется, чтобы сосредоточиться на его спине, вырисовывая короткие штрихи на конце перьев. — Итак, ты чувствуешь себя ангелом? — спрашивает она, в её голосе нет ни капли осуждения. — Да, — признаётся он, чувствуя себя немного свободнее, когда произносит это вслух. Почему бы не продолжить говорить правду? — Я происхожу из большой, влиятельной семьи. Из семьи с ошибочными взглядами. Я думал, что всё, что мы делали, было правильно и хорошо, и никогда не сомневался в этом. Мы были… мы чувствовали себя ангелами. А потом я встретил человека, который всё изменил. — Дин, — догадывается Эми. Очевидно, он не очень-то старался не говорить о нём. — Дин, — соглашается Кас. — Тогда я пал, и я не жалею об этом. Но я скучаю по тому, как был ангелом. Это было легко. Я знал, что правильно, потому что ничто из того, что я делал, не могло быть неправильным, — свободной рукой он скребёт кусочек кожи, который отслаивается от кресла. — И я скучаю по своей семье, хотя они и во многом заблуждались. Эми задумчиво хмыкает. Она размышляет некоторое время, лениво постукивая ногой в такт тихой музыке, звучащей из динамиков. — Ты был в каком-то религиозном культе? Кас улыбается. — Наверное, можно сказать и так.//--//
В последнее время в доме стало ощутимо тише, жуткая пустота, образовавшаяся после ухода Дина. Касу всё труднее и труднее заполнять своё свободное время. Сэм снова вернулся к учёбе, посещая занятия в Стэнфорде просто для развлечения. У Джека есть школа и футбольная команда. Эйлин — единственная, кто, кажется, довольна тем, что на некоторое время воцарился покой, поэтому иногда в доме остаются только она и Кас. Кас застает её на заднем дворе после посещения тату-салона, лежащей в шезлонге и впитывающей скудный солнечный свет, пробивающийся сквозь облака. Он садится на соседний шезлонг и приветственно машет рукой. — Новые детали? — спрашивает она. Он кивает. — Дай мне посмотреть. Кас поворачивается, позволяя ей поднять его рубашку, чтобы она могла увидеть новые перья, обтянутые пластиковой плёнкой. — Красиво, — говорит Эйлин, когда он поворачивается обратно. — Хорошо, что у тебя снова есть крылья. Он садится поперёк шезлонга, опуская глаза на сигарету в её руке. Или — не сигарету? — Хочешь попробовать? — предлагает она. Кас нерешительно берет её, делает огромную затяжку и через несколько секунд выкашливает весь дым. У него остаются слёзы на глазах и боль в груди. Эйлин улыбается ему. — Медленнее, — говорит она. — Подержи во рту секунду, чтобы дать остыть. Как только у него восстанавливается дыхание, он пробует её способ и на этот раз кашляет совсем немного. — Спасибо, — Кас чувствует себя слегка странно. Может быть, он просто тоскует, но это не совсем ново. — Как ты думаешь, я слишком суров к Дину? — спрашивает он. Ему легче спросить у неё, чем у Сэма, который как-то одновременно и предвзят, и до ужаса логичен. — Это похоже на вопрос с подвохом, — отвечает она, передавая косяк обратно. Он снова делает затяжку, и ему кажется, что у него получается немного лучше. — Это не так. Я часто сомневаюсь в себе, — это не даёт ему спать по ночам. Сон никогда не был для него лёгким, но сейчас это ещё труднее. Хотя… сейчас, когда он думает об этом, ему немного хочется спать. — Когда тебя не было, он был подавлен. Я серьёзно. Он метался между полным молчанием и срывами. И да, он был засранцем. Действительно засранцем. Но он изменился, когда перестал пить, — кажется, у неё нет чёткого ответа. Она слегка пожимает плечами и позволяет ему сделать ещё одну затяжку. В этот момент он начинает терять нить разговора. Он цепляется за неё, стараясь не дать ей ускользнуть. — Я не знаю. Джек — твой ребёнок. Но Дин тоже семья. Кас не может сосредоточиться на том, что его сейчас огорчает. Такое ощущение, что его голова наполнена гелием. Он хочет ответить, но вместо этого пристально смотрит на траву, наблюдая за тем, как она колышется под дуновением ветра. Он лениво опускается на живот на шезлонг, закрывает глаза и утыкается лицом в ткань. Он приоткрывает один глаз, когда чувствует, как Эйлин обхватывает его ладонь своей, их руки свисают между креслами. Она нежно улыбается ему, глаза полузакрыты. — Хорошо себя чувствуешь? — спрашивает она, изображая слова свободной рукой. Всё, на что сейчас способен Кас, это поднять большой палец вверх. Он действительно чувствует себя хорошо. Впервые после возвращения из Пустоты он не беспокоится о том, что заперт в этом теле. Удушье улетучивается, и остаётся только приятный гул. Приятно и то, как Эйлин держится за него, раскачивая их руки между креслами. Он скучает по Дину, но в данный момент потеря не ощущается так остро. Какая-то далёкая часть его души просто хочет, чтобы грудь Дина была под его щекой. Рука Дина в его руке. Всё в порядке, с ним всё будет в порядке.