//--//
К полудню жар у Каса спадает, и Дин тащит его с Джеком на ужин. В городе есть таверна, на которую он положил глаз уже несколько месяцев назад, но это одно из тех заведений, где есть собственное полноразмерное меню только для напитков, поэтому он не рискнул пойти туда в одиночку. Возможно, это первый раз, когда Дин ужинает в компании за пределами закусочной или собственной кухни. Поэтому это кажется чем-то особенным. Они с Касом садятся в кабинку напротив Джека, сталкиваются плечами, хотя у обоих есть достаточно места, чтобы отодвинуться друг от друга. Они делят луковые кольца, и Дин меняет половину своего бургера на куриные тендеры Джека. Они спорят о том, кто должен победить в «Великом британском шоу выпечки», и жалуются на дрянной фильм, который они взяли напрокат прошлой ночью. Они ждут чек, когда Джек говорят: — Кас, кажется, Дин хочет тебя кое о чём спросить. Дин замирает на полпути, потягивая содовую Каса. — Правда? — Джек ободряюще показывают ему большой палец вверх. — О. Да, хочу, — Кас отбирает у него содовую. Дин смотрит на него, а потом отводит взгляд. Может быть, если бы у Каса были менее пронзительные глаза, ему было бы легче говорить. — Ну… я уже поговорил с Джеком, и они согласны, и… я просто подумал, что было бы здорово, если бы вы двое могли проводить здесь больше времени, — это звучит не совсем так, как Дин планировал. Он нервно вздыхает: — То есть, большую часть времени я пытаюсь попросить тебя остаться, Кас. Я хочу, чтобы ты остался, — боже, пожалуйста, останься хоть раз. — О, — на мгновение Кас бросает между ними двумя настороженный взгляд, будто ища подтверждения. — Ты действительно хочешь этого, Джек? — спрашивает он. Джек кивают так сильно, что Дин думает, что их голова может отлететь. — Уверены? У тебя есть друзья в Калифорнии. Разве ты не будешь скучать по ним? — не то чтобы Дин этого не ожидал, но Кас ведёт себя дотошно. Как будто ищет предлог, чтобы сказать «нет». — Они были друзьями по футболу. Но я смогу играть его и здесь, — замечают Джек. — Или заняться чем-нибудь другим. Может быть, я смогу ходить на настоящие занятия, когда сдам тесты. Здесь есть колледж. — Есть, — задумчиво соглашается Кас. Он помешивает лёд в своём стакане. Дин отрывает кусочки салфетки и благодарит небеса за то, что Кас сидит между ним и выходом, иначе он бы уже разрабатывал план побега. Тишина тянется всё дольше и дольше. Наконец, Кас поднимает голову и улыбается. — Тогда да, я бы хотел этого, — говорит он. Как будто это так просто. Что ж. Очевидно, так и есть. Дин звонит Сэму, как только они возвращаются домой. Он стоит возле сарая, сдерживая ухмылку, растянувшуюся на его лице. Они давно не разговаривали. Он никогда не думал, что после всех этих лет, проведённых в одних и тех же гостиничных номерах, не имея возможности побыть наедине друг с другом, он будет так сильно скучать по Сэму. Но он скучает. Всё время, правда. Это более приглушённая боль, чем с Касом, но, тем не менее, она есть. Возможно, это синдром опустевшего гнезда, раз уж он об этом подумал. — Дай угадаю, — отвечает Сэм на звонок. — Мне не нужно завтра забирать Джека и Каса из аэропорта. — Да? Сэм отводит телефон ото рта, но Дин всё равно слышит, как он шепчет что-то вроде «Я же говорил тебе», вероятно, Эйлин. — Кас уже сказал тебе? — Нет. Вы двое просто предсказуемы, — он звучит раздражающе довольным собой. — Неважно. Вы с Эйлин можете отправить их вещи по почте? Кас что-то говорил о конкретной футболке. Сэм снова хихикает про себя, как будто он знает что-то, чего не знает Дин. — Ага. Я знаю такую. И вообще, вам, ребята, всё равно скоро придётся сюда вернуться. — Что, ты имеешь в виду на твой день рождения? — не то чтобы Сэм приехал сюда на его день рождения. (Дин всё равно отправил бы его обратно домой, если бы он это сделал, но это было в более тёмные времена). — Нет, мы с Эйлин выбрали дату. Смысл сказанного проходит совершенно мимо Дина. — Для встречи? — Для свадьбы. Седьмого мая. Ты мой шафер, разумеется. Теперь уже Дин вынужден отвести телефон от лица. Почему это стало для него шоком? Он брат Сэма. Конечно, он шафер. Но когда он снова подносит телефон к уху, у него вырывается: — Я не могу. — … почему нет? — Я не могу устроить мальчишник. Я не думаю, что смогу быть рядом с таким количеством пьющих людей. Последний раз, когда я был даже в баре, я… — Ты идиот, — перебивает Сэм. — Ты должен спросить Каса, — настаивает Дин. — Я думаю, у тебя неправильное представление о том, чем мы с Касом занимаемся, когда тебя нет рядом. Мы определённо не веселимся. Мы играем в скрэббл или игнорируем друг друга, — фыркает Сэм. — Мне плевать на мальчишник, Дин. Это вообще дурацкая затея. Почему я должен устраивать последний «отрыв» только потому, что женюсь? И это тебе нравятся стриптизёрши, а не мне, — в истинной манере Сэма, он выдвигает несколько действительно достойных аргументов. — Кроме того, Эйлин хочет, чтобы Кас был её другом невесты, или что-то в этом роде. — Она может это устроить? Он же мужчина. — Насколько я знаю, нет правила касательно этого. И удачи тебе в том, чтобы отговорить Эйлин от чего-либо, если она так решила, — замечает Сэм. — Хм. Ладно, я думаю. Мне придётся рассказать ему о девичниках. Или… о вечеринках вообще, — размышляет Дин. — Когда нам нужно быть там? — Не знаю. Я выясню детали. Я уже говорил, что Эйлин ненавидит планировать? — Отстой. Найми организатора свадеб, — предлагает Дин. — Я пойду. Хочу застать Каса до того, как он ляжет спать. — Сейчас где-то девять тридцать. Вы, ребята, старики. — Заткнись, сучка, — фыркает Дин. — Придурок, — отвечает Сэм и Дин буквально слышит, как тот закатывает глаза. Дин застаёт Каса на кухне, любующегося своим растением, привстав на цыпочки, чтобы рассмотреть одну из длинных лиан. — Она выпускает новые листья, — объясняет он, приглашая Дина посмотреть. Он осторожно подтягивает одну из лоз и тянет её вниз, так что Дин видит новый лист, свёрнутый в оболочку и торчащий только на конце. — Думаю, ей нравится здесь, у окна. Я думал, что будет слишком много прямых солнечных лучей, но, по-моему, всё в порядке. Думаю, летом станет виднее. — Да, — соглашается Дин, наблюдая за Касом с безудержной любовью. Его глаза становятся яркими, когда он говорит о том, что ему нравится. Трудно смотреть на него в такие моменты и не умилиться. Он должен сказать это. Он действительно должен это сказать. — Я рад, что ты остаёшься, — говорит Дин вместо этого. Затем, поскольку он никогда не мог сказать Касу ничего искреннего без паники, он говорит о растении: — Думаю, эта штука давно бы сдохла. — Скорее всего, — кивает Кас, поворачиваясь к нему лицом и лениво прислоняясь к стойке. — Ты очень хорошо умеешь заботиться о людях. Но не о растениях. — Ты прав, — соглашается Дин, засовывая руки в карманы и раскачиваясь на пятках. Теперь они оба стоят молча, потеряв нить разговора, но не готовые уйти. Дин так много хочет сказать, но всё это комом застревает где-то в горле. Если он откроет рот, всё это может вырваться наружу или застрять, как это всегда бывает. Так много всего. Тринадцать лет в процессе создания. Тринадцать лет желания, дружбы, горя и любви. Но слова просто не приходят. Они никогда не приходят. Он выпускает дыхание, которое задерживал, и смотрит вниз на свои ботинки. — Ты уверен, что хочешь остаться, Кас? — Уверен, Дин, — Кас смотрит прямо на него, его глаза тёплые, но Дин с трудом встречает его взгляд. — Джек здесь счастливее. Я тоже. Дину, наконец, удаётся бросить на него полный надежды взгляд. — Значит ли это, что я вышел из своей конуры? Один из тех очаровательных наклонов головы. Если бы Дин был смелее, он бы прижал Каса прямо к стойке и поцеловал. Однажды он уже был таким храбрым — как он может снова стать таким? — Я спрашиваю, нет ли у нас проблем, Кас. — О. Да, Дин. На тебя очень трудно сердиться. — Это из-за щенячьих глаз, — шутит Дин. Кас бросает на него один из тех ласковых взглядов, от которых его внутренности превращаются в кашу. — Да, — соглашается он. — Это всё глаза. На щеках Дина появляется румянец. Тишина тянется, тяжёлая и хрупкая. Дин чиркает зажигалкой, тихий щелчок приносит ему успокоение. — Ладно, Кас, — он привлекает его внимание, засовывая зажигалку обратно в карман. — Я хочу кое-что сказать. Кас выжидающе смотрит на него. — Ты спросил, почему я тебя поцеловал. — Да, — соглашается Кас, поднимая брови. — Я всегда получаю от тебя неоднозначные сигналы, но этот был самым неоднозначным. В этом предложении есть что переварить. — Подожди… Что ты имеешь в виду? — Неоднозначные сигналы — это когда… — Нет. Какие неоднозначные сигналы ты «всегда» получаешь от меня? — Ну, — начинает Кас. — Ты обнимаешься со мной. Ты держишь меня за руку. Ты часто трогаешь мои волосы, — перечисляет он. — Но я предположил, что всё это может быть действиями очень ласкового друга. — Я не веду себя так со своими другими друзьями, — признаётся Дин. — И не целуешься с ними. — Да, — он потирает затылок. — Не целуюсь. В выражении лица Каса появляется какая-то мягкость, улыбка играет на его губах. — Что ты хотел сказать, Дин? Болезненное, ноющее чувство раскрывается в его груди. Он собирается сказать это, как только сможет убрать этот комок из горла. — Чёрт, Кас, — неудивительно, что ангел плакал, когда делал это. — Трудно сказать. Я не знаю, как тебе удалось сделать так, чтобы это выглядело так легко. — Когда ты выпускаешь это наружу, становится легче, — говорит ему Кас, его лицо всё ещё украшает мягкая улыбка. — Иначе оно сидит здесь, — он тычет пальцем в грудь Дина, — и прожигает дыру. Он прав. Дин чувствует её, горячую и ноющую, где-то между рёбрами. Она горит там уже много лет. Он хватает руку Каса, отрывая её от своей груди. Они держатся друг за друга кончиками пальцев, руки висят между ними. — Я скажу это, — уверяет его Дин, крепче сжимая его ладонь и притягивая его ближе, подальше от стойки. Кас тепло улыбается. — Я тебе верю. — Правда, — он обхватывает рукой талию Каса, прислоняя их лбы друг к другу. — Хорошо, — на этот раз голос Каса звучит тише и немного приглушённо. К чёрту слова. Он больше не может сопротивляться. Он прижимает их губы друг к другу, немного неуклюже в своём нетерпении, но, тем не менее, сладко. Кас тает под его прикосновениями, опускается обратно на стойку и прижимает Дина ближе к себе обеими руками, вцепившись пальцами в его толстовку. Сначала это неловко. Их носы сталкиваются, когда они заново учатся целовать друг друга, зубы клацают, но как только Кас раздвигает губы и Дин углубляет поцелуй, дальше всё идёт как по маслу. На этот раз в нём нет отчаяния. Всё намного медленнее, слаще. Инстинкт Дина — как всегда — побуждает его упасть на колени прямо здесь, на кухне, или утащить Каса обратно в спальню, но он сопротивляется этому желанию. В этот раз речь идёт не только о сексе. Кас не торопится, Дин следует его примеру, и ему приятно целоваться просто ради поцелуя. Они снова чуть отстраняются, чтобы перевести дыхание, и взгляд Дина падает на розовые от поцелуев губы Каса, задерживаясь там, пока они прижимаются друг к другу. — Я люблю тебя, — наконец, говорит он, и Кас оказывается прав. Это больше не кажется страшным. Это облегчение. Вместе с ним взрывается смех, свободный и задорный. — Чёрт возьми, я люблю тебя. Ухмылка на лице Каса ни с чем не сравнима. Они должны поместить такую фотографию где-нибудь в музее. Его глаза становятся прищуренными, когда он так улыбается, а тело — расслабленным и податливым, словно он под кайфом. — Скажи это в ответ, — просит Дин. — Я тоже тебя люблю, — заверяет его Кас и обхватывает рукой его шею, чтобы притянуть к себе в жадном поцелуе, от которого слабеют колени. Слышимый скрип кроссовок Джека, остановившихся в дверном проёме, быстро возвращает их обоих в настоящее. — О… извините. — Всё в порядке, — заверяет их Дин, быстро вырываясь из объятий Каса, и тут же жалея о внезапной потере тепла. — Вы целовались? — господи. Со всей этой неприкрытой прямотой, Джек станут для него смертью. — Может быть, — отвечает Дин, и в то же время Кас произносит «да». Джек широко улыбаются. — Наконец-то. Я могу сказать Сэму? Мы поспорили. Боже. Щёки Дина пылают, и он отворачивается, чтобы неожиданно для самого себя набрать стакан воды. — Возможно, тебе стоит позволить Дину рассказать ему, — осторожно предлагает Кас. — О. Хорошо, — легко соглашаются Джек. — Ну, спокойной ночи. Повеселитесь, — они, как ни странно, ничуть не обеспокоены всем этим, хватают свой ноутбук и отправляются наверх, как будто ничего особенного не произошло. Неужели это было так очевидно? Сэм даже не знает, что Дину нравятся мужчины. Или знает? До сих пор Дин не собирался рассказывать ему об этом. Каким бы умным и добрым он ни был, Сэм всё равно был воспитан Джоном Винчестером, и увидеть на лице брата то же самое полусдержанное отвращение — это, чёрт возьми, убило бы его. Рука обвивается вокруг бицепса Дина, оттаскивая его от раковины и вырывая из размышлений. — Дин, — Кас возвращает его к реальности. — Я бы очень хотел поцеловать тебя снова. — Э-э… — поцелуй отключает его мозг, и, видит бог, ему это сейчас необходимо. — Да. Да. Сделай это, — соглашается он, наклоняясь, чтобы встретить губы Каса на полпути. На этот раз Кас толкает его к стойке, и делает это дерзко, руки спускаются вниз, чтобы обхватить талию Дина. У него длинные пальцы. Прижав ладонь к бедру Дина, он проводит рукой по ямочкам на его пояснице. Дин не может удержаться от того, чтобы не переключиться на другие варианты использования этих пальцев, и… о… Теперь ему можно этого хотеть. Дин провёл годы, желая и мечтая о чём-то подобном, а затем подавляя это желание так сильно, что оно спряталось в тёмных глубинах его мозга. Теперь ему приходится вытаскивать это по частям, заново открывать для себя, что такое желание в данном контексте. Позволить себе хотеть — это не то, с чем он знаком. Чего он вообще хочет? Сейчас поцелуи идеальны, но его внимание переключается на то место, где бёдра Каса прижимаются к его собственным, к наэлектризованной точке контакта, где рука Каса вжимается в его спину. Руки Каса, думает он, должны быть повсюду на нём. Немедленно. — Спальня, — предлагает Дин между поцелуями, и Кас хмыкает в знак согласия, но не делает никакого движения в этом направлении. Каждый раз, когда Дин пытается отстраниться, Кас просто возвращает его обратно. В конце концов, Дину приходится буквально отталкивать руки Каса от себя, чтобы протиснуться между ним и стойкой. Им удаётся добраться до кровати, но с трудом — Кас наваливается на Дина, как только тот снова устраивается на одеялах, сжимая его нижнюю губу между зубами, медленно её оттягивая. Дин откидывает голову назад, задыхаясь. — Кас, — умоляет он. — Мне нужно дышать. Кас отстраняется от его губ, чтобы перейти на шею, прокладывая дорожку влажных поцелуев к тому месту, где шумно бьётся пульс. Слегка прикусывает, склоняется ниже и всасывает кожу там, где шея плавно переходит изгибом в плечо. Сладкая боль, которая воспламеняет Дина. Его желание. Кас давно хотел этого. Давно хотел его. Дин может только цепляться за него, за его рубашку, а потом, когда он просовывает руку под неё, за его спину, впиваясь пальцами в разгорячённую кожу. Он может поклясться, что чувствует линии татуировки Каса под кончиками пальцев, там, где чернила оседают под кожей. Он хочет увидеть. Он задирает подол рубашки Каса, пытаясь стянуть её через его голову. Касу приходится отстраниться, издав жалобный звук, но он быстро возвращается к Дину. Он нетерпеливо дёргает его толстовку вверх, чтобы поцеловать его грудь, соски, живот. — Дай мне… — Дин отстраняет его на мгновение, чтобы полностью сбросить её. — Ты такой красивый, — изумляется Кас, наконец-то подняв взгляд на Дина, глаза затуманенные и тёмные. — Всё в тебе. Что-то сжимается в груди Дина, образовывая ком в горле. Кас опускает голову вниз, чтобы сделать ещё одну отметину на его бедре, чуть выше пояса. Длинные пальцы быстро справляются с ремнём, затем с пуговицей, и только когда он полностью стягивает с него джинсы, Дин вспоминает о шрамах. Он дёргается, немного наклоняет тело на кровати, чтобы повернуть ногу и спрятать длинную линию, идущую по бедру, и молится, чтобы Кас не заметил. Он немного отвлекается на то, чтобы быть абсолютным грёбаным дразнителем, целуя кожу живота Дина, покусывая и посасывая так, что Дину остаётся лишь беспомощно извиваться под ним. Но его руки находят бёдра Дина, и когда пальцы правой руки зацепляются за толстую линию шрама, Дин понимает, что попался. Он отворачивается, поднимает глаза к потолку, чтобы не видеть жалость, или гнев, или что там у Каса на лице. В конце концов, это не просто шрамы. Это напоминание. Пальцы Каса проходят по линии его шрама, от бедра до середины колена. Они находят второй шрам на его икре, более короткий, но всё ещё толстый и слегка красный. Дин хочет заговорить, но что-то душит его. — Ты в порядке? — осторожно спрашивает Кас. Глубокий, дрожащий вдох помогает справиться с комом в горле. Он берёт себя в руки и изображает улыбку, которая не доходит до его глаз. — Я в порядке, — наконец, он смотрит вниз на Каса. В его глазах не жалость. Не гнев. Просто осторожное тепло, такое, которое означает, что он любит его. Ещё один толчок в груди. Скоро он может лопнуть по швам. — Мне жаль, — извиняется он, хотя и не уверен, за что именно. — Дин, — бормочет Кас, в его глазах — вся забота мира. — Я люблю тебя, — он целует Дина чуть ниже пупка, пальцы сжимаются на его бедре. — Мы можем остановиться. — Пожалуйста, не останавливайся, — умоляет Дин. — Только… не шрамы. Кас убирает руку, большой палец проходится по выпирающей тазовой косточке. — Только не шрамы, — повторяет он, в его голосе звучит мягкое понимание. Эмоции не исчезают. Они всё ещё кипят под кожей Дина, готовые вырваться наружу в ту же секунду, когда что-то пронзит его. Но он борется с этим, сосредоточившись на прикосновениях Каса, которые чертовски хорошо отвлекают. Он впивается влажными поцелуями в его кожу, так мучительно медленно и нежно. — Кас, — выдыхает Дин, и это звучит мягко и умоляюще, а не хрипло, как ему хотелось бы. Кажется, у Каса нет никаких проблем с этим. Более того, он кажется довольным. Теперь он покусывает живот Дина, а затем, наконец, проникает пальцами под резинку его трусов, стягивая их вниз и снимая. Такого никогда не было раньше, но сейчас Дин чувствует себя дико обнажённым. С тяжестью в груди он осознаёт, что, возможно, это первый раз за многие годы, когда он будет абсолютно трезв во время секса. Может быть, за десятилетие. Может быть, со времён Анны. Кипение под его кожей усиливается. Он подавляет его, ловит руку Каса и переплетает их пальцы, притягивая его к себе для очередного поцелуя. Это небрежная и отчаянная попытка Дина вернуть себя на землю, и она срабатывает. Он больше не чувствует себя таким хрупким, по крайней мере, на данный момент. Кас сплёвывает себе на ладонь (где он этому только научился?) и тянется вниз между бёдер Дина, обхватывая его член длинными пальцами. Он делает несколько пробных движений, и Дин уже выгибается под ним, изголодавшись по прикосновениям, по чему бы то ни было вообще. — Кас, — стонет он, и Кас воспринимает это как приглашение снова покрыть поцелуями переднюю часть его груди, опуститься ниже. Дин чувствует, как тёплое сорванное дыхание Каса касается основания его члена. — Я никогда не делал этого раньше, — признаётся он. — Без зубов, — единственный совет, который Дин может дать. Трудно ошибиться с влажностью и жаром. Кас понимающе кивает. Он начинает с того, что мягко обводит языком кончик головки, позволяя вязкой капле предэякулята испачкать его губы. Затем облизывает их, и Дин завороженно наблюдает. Какая-то часть его хочет притянуть Каса к себе и поцеловать, но эта мысль исчезает, когда Кас берёт его в рот. Его рот, его язык, бархатисто-мягкий и тёплый, как ничто другое. Он очень серьёзно относится к тому, чтобы не задействовать зубы, двигаясь медленно и неуклюже, но с таким нетерпением. Наклонившись вот так, держась за колени Дина, он демонстрирует свои крылья. Перья расходятся веером от центра спины, повторяя форму мышц и линии рёбер, поднимаются дугой вдоль плеч и спускаются обратно по рукам. Кончики перьев заканчиваются чуть дальше локтей, длинные и изящные. — Мой ангел, — бормочет он вслух, протягивая одну руку вниз, чтобы запустить пальцы в мягкие волнистые волосы Каса. Он не подталкивает его и не побуждает взять глубже, просто оставляет ладонь там, чувствуя, как Кас плавно покачивает головой, как жар быстро накапливается в его бёдрах. Кас доходит до предела своих возможностей, задыхается и рывком отступает назад. Он восполняет потерю рукой, его хватка идеально крепкая, скользкая от слюны и, блять… блять, Дин уже не может даже думать. Обычно у него с этим проблемы. Не то чтобы ему не нравился минет, просто он как бы… теряется. Он любит, когда что-то делают руками или ртом. Ему нравится целоваться, быть рядом, зарываться пальцами в волосы, чувствовать горячее дыхание на своей коже. Но лучше, когда он один там внизу. Ему нравится ощущение руки в его волосах, потому что обратная ситуация его пугает. Он начинает думать о том, правильно ли он реагирует, не слишком ли долго кончает. Он беспокоится о том, что у партнёра начинает болеть челюсть, а потом он всегда, всегда тянет его обратно к себе, чтобы поцеловать и отвлечь, и забывает о том, что это должно быть приятно ему. Только есть что-то в этом, в том, как Кас наслаждается новым опытом, как он покачивается, целует и на пробу облизывает, и это что-то вызывает в Дине. Он чувствует себя не столько обузой, сколько чем-то, чем можно наслаждаться. Помогает и то, что Кас время от времени проверяет его, поглядывая тёмными глазами, и то, что он тянется к Дину, чтобы взять его за руку. Нежное, ласковое движение его большого пальца взад-вперёд толкает Дина за грань. Он отчаянно стучит по плечу Каса, пытаясь предупредить его. — Кас, Кас, я… — но Кас либо не понимает, либо ему всё равно, потому что его рот всё ещё на члене Дина, когда тот кончает. Он отпускает себя, стонет, разводит ноги чуть шире, и даже не осознаёт, что на его лице слёзы, пока Кас не сцеловывает их. Его губы тёплые и такие нежные. Затем он находит рот Дина, и соль слёз и его собственной спермы растворяется на его языке. — Почему ты плачешь? — спрашивает Кас, обхватывая его щеку и вытирая тонкую влажную дорожку. — Не знаю, Кас. Я теперь часто так делаю, — признаётся он, эмоции всё ещё беспокойно вибрируют под его кожей. Когда он в следующий раз делает вдох, у него перехватывает в груди. Кас прижимается к нему, натягивая одеяло на них двоих. — Это произошло тогда? — его рука опускается на шрам Дина, большой палец проводит по толстому рубцу. Слёзы только продолжаются, горячие, крупные и чертовски неловкие. — Ты можешь выключить свет? — он избегает ответа, зарываясь в подушки и дрожа, когда Кас поднимается, чтобы выполнить его просьбу. В темноте легче. Слёзы текут, и он не останавливает их, просто прислоняется к Касу, прячет лицо на его груди и отпускает себя. Где-то в нём прорвало плотину, и он не может её снова залатать. Руки Каса обхватывают его, тёплые и осторожные, и притягивают ближе. — Это из-за шрамов, — признаётся он, отдышавшись, — из-за трезвости, из-за всего. — Мне нравятся твои шрамы, — бормочет Кас ему в макушку. Дин смеётся в неверии. Он откидывается назад, чтобы сузить свои опухшие глаза и посмотреть на Каса. — Тебе нравятся шрамы, которые я получил, едва не убив твоего ребёнка? Любовь не испаряется из глаз Каса, как он ожидал. Она остаётся неизменной, только немного затуманивается от раздумий. — Ты изменился, Дин. Тот момент изменил тебя. Я завидую, что у тебя есть доказательство этого. Мне пришлось создать своё чернилами. Дин не знает, что сказать в ответ. Он просто смотрит вниз, на руку Каса, где перья заканчиваются у локтя. — Ты действительно так считаешь? — Я думаю, что ты идеален, Дин, — говорит Кас, потянувшись вниз, чтобы провести рукой по вершине его шрама. — Я только надеюсь, что не сломаю тебя. Дин отрывисто смеётся и в последний раз трёт глаза. — Не сломаешь. У меня там теперь титановый стержень. Я как Росомаха. — Я не понимаю этой отсылки, но предположу, что у Росомахи титановые кости. — Вообще-то, адамантовые, — поправляет Дин, и он настолько отвлёкся, что слёзы уже почти прекратились. — Но да. Металлические. Кас ухмыляется. — Ты ботаник. — Нет, — отвечает он, и это горячее, неустойчивое чувство в его груди уступает место чему-то головокружительному. У Каса есть способ вот так в одно мгновение успокоить его. — Каждый ребёнок любит Росомаху. — Тебе сорок три. — Да, но я был ребёнком. Когда-то. — Ботаником, — отвечает Кас и дико смеётся, когда Дин наваливается на него, чтобы накрыть его лицо подушкой.//--//
На следующее утро Дин просыпается от тяжести на груди, и открыв глаза, видит клубок тёмных волос, которые щекочут его подбородок. Он двигает рукой, нащупывая тёплую спину Каса, и понимает: О! Это был не сон. Это должно было быть очевидно. У него не так много приятных снов. При дальнейшем исследовании его рука движется по тёплому меху. Чудо, лишённая своего обычного места на его груди, устроилась, свернувшись калачиком, на спине Каса. Дин не может не усмехнуться. Вот он здесь, в тепле и безопасности под успокаивающим весом Каса и его кошки, и он не может не быть чертовски счастливым. Он хочет этого каждое утро. До него всё ещё не дошло, что он может это иметь. В конце концов, ему придётся сдвинуться. Его нога уже затекла, а рука онемела там, где на ней лежит Кас. Но пока он просто отдыхает, улыбаясь потолку, как влюблённый идиот. После обеда Джек учатся, а Дин неспокоен, что заставляет его бродить по дому и двору в поисках чего-нибудь, что можно починить или с чем можно повозиться. К сожалению, ничего не находится. Он делает пару кругов, прибираясь, делая перестановки и пытаясь развлечь себя, затем сдаётся и устраивается на диване. Проблема в том, что он не знает, как вести себя рядом с Касом. Должен ли он сидеть с ним на диване? Снова положить голову ему на колени? (Если бы это зависело от него, они бы соприкасались двадцать четыре часа в сутки. Он не может насытиться этим — он просто не хочет быть навязчивым). Некоторое время он сидит рядом с Касом, пытаясь читать, но вместо этого ёрзает и время от времени поглядывает на него. После третьего взгляда, даже не поднимая глаз от книги, Кас произносит: — Если тебе нужно моё внимание, ты можешь просто сказать об этом, Дин. — Это не… Я просто смотрю на тебя, — рефлекторно возражает Дин, отчаянно пытаясь вспомнить, о чём эта книга и почему он её читает. — Так ты не хочешь, чтобы я тебя поцеловал? — спрашивает он с вызовом, глядя на него своими пронзительными глазами. Такой взгляд заставляет его сердце выпрыгивать из груди. — Ну, я бы не… то есть ты можешь, если хочешь… — начинает он, но Кас уже откладывает книгу и придвигается ближе, обхватывает Дина за талию и прижимается к его губам, и надо же! Для человека, который мало целовался, он действительно быстро учится. Он целует медленно, так, как нравится Дину, по-настоящему смакуя, лаская язык и покусывая нижнюю губу. Когда он отстраняется, то опускает глаза, чтобы полюбоваться порозовевшими губами Дина. Он поднимает руку и проводит по ним большим пальцем. Дин может только таять под его вниманием. — Я годами ждал возможности прикоснуться к тебе вот так, Дин, — говорит Кас, прислоняясь лбом к его виску. — Когда ты захочешь этого, в любое время, пожалуйста, дай мне знать. Я не уверен, какое количество прикосновений приемлемо. Будь моя воля, мы бы никогда не выходили из спальни. Дин хочет сделать какой-нибудь язвительный комментарий по поводу перерывов на еду, но это чертовски сложно, когда Кас так на него смотрит. — Ладно, — тупо бормочет он. — Ага. Понял. — Хорошо, — урчит Кас, и глубина его голоса заставляет кровь Дина броситься на юг. Хорошо, что Джек наверху. — Хорошо, — соглашается Дин, прочищая горло, когда его голос начинает дрожать. Они снова оказываются в постели, потом в душе, потом снова в постели, и так всю ночь. Как будто Дин снова стал подростком. Кас сказал не сдерживаться, и он не сдерживается. Он прикасается к нему при каждом удобном случае, жаждет этого, как будто его никогда в жизни не трогали. Возможно, так оно и есть — оказывается, секс бывает разным, когда ты влюблён. Он почувствовал вкус этого с Кэсси, но это было недолго, и воспоминания о нём затуманены серой депрессией тех одиноких лет, когда ему было двадцать. Он словно заново открывает для себя прикосновения. Просто есть что-то в Касе — их связь, их доверие — что делает это намного проще. Сегодня вечером Кас сидит в кресле у окна, зажав в пальцах косяк, откинув голову к стене. Дым вылетает из его губ. — Думаю, я от тебя зависим, — говорит он Касу с кровати, обнажённый и запутавшийся в простынях. Улыбка дёргается в уголках рта Каса. Он может быть маленьким засранцем, когда хочет, и Дин чувствует, что в эти дни это происходит. — Признать это — первый шаг, — поддразнивает он, бросая на Дина насмешливый взгляд. Дин усмехается. — Думаю, ты для меня полезнее, чем алкоголь. — Конечно, полезнее, — соглашается Кас, стряхивая пепел в пепельницу в форме улитки, которую Дин купил ему в магазине подержанных вещей. — Не сосчитать, сколько раз я лечил твою печень, пока ты спал. — Я знал это. Я мог сказать, когда моя выносливость была не в порядке. — Твой аппендикс тоже, — размышляет Кас с ленивой ухмылкой, глаза уже немного покраснели и затуманились. — На самом деле, нет ни одного дюйма твоего тела, которого бы не коснулась моя благодать. Дин вздрагивает от этого, и подтягивает одеяла, желая придумать, что ответить. Он предпочитает молчать, любуясь тем, как Кас расположился на кресле у окна. Одна нога свесилась вниз и скользит по полу, другая подтянута вверх, чтобы он мог опереться рукой на колено, косяк болтается между пальцев. — Я люблю тебя, — говорит Дин, и это вырывается у него так легко, что он начинает удивляться, почему это вообще было так трудно сказать. Кас улыбается ему, глаза полузакрытые и сонные. — Я тоже тебя люблю, Дин, — произносит он, выдыхая дым, и Дин разражается смехом от его нелепости и поворачивается, чтобы заглушить его в подушке.//--//
Кас хочет разбить сад, поэтому Дин приступает к созданию грядок. Они чередуют поездки на пикапе — Дин в хозяйственный магазин, а Кас в магазин растений. Делёжка машины становится такой занозой в заднице, что Дин в итоге пытается купить себе другую. Из чистого любопытства он просматривает объявления о продаже новейших машин и приходит в такой ужас, когда на экране появляется Импала 2020 года, что закрывает ноутбук и больше его не открывает. Он отыскивает на телефоне фотографию Детки, до аварии, и рассматривает её. Всего секунду он размышляет об этом, потом его охватывает чувство вины, и он вынуждает себя двигаться дальше. Пока он сидит дома, строит грядки и даже выкладывает дорожки из каменного шифера между ними, и не думает о машине. Только вот он думает. В хозяйственном магазине он сталкивается с Тем Парнем с Камаро. Джеймсом, Джейком или кем-то в этом роде. — Я не видел Импалу на парковке, — с любопытством замечает он. — О, э… ну, я разбил её, — вырывается правда. Он всё хуже лжёт, или, может быть, лучше умеет быть честным. Трудно сказать, положительный это момент или нет. — Это ужасно, — говорит Джеймс. (Это его имя. Дин теперь может вспомнить). — Так и есть, — соглашается Дин. — Но она спасла мне жизнь, — это новый способ думать об этом для него. Детка приняла на себя основную тяжесть удара. Если бы это было не так, он мог бы погибнуть. Он благодарен хотя бы за это. Особенно теперь, когда жизнь начинает приносить удовольствие, а не нескончаемые страдания. — Хорошая машина. Планируешь её отремонтировать? — Посмотрим. Не знаю, возможно ли это. — Я знаю нескольких парней, которые занимаются восстановлением старых Шеви, если тебе когда-нибудь понадобится помощь, — Дин кивает, раздумывая над этим. Если понадобится, он сможет сделать это сам, но… то, что Джеймс действительно предлагает ему — это дружба. А такая возможность выпадает нечасто. — Спасибо, — говорит он, жалея, что не умеет общаться лучше, чем сейчас. Он как бы барахтается. — Для чего эта труба? — спрашивает Джеймс, указывая жестом на отрезки ПВХ в руках Дина. — Я делаю поливочную систему для моего… — парня? Друга? Любовника? Все они кажутся ужасными вариантами. — Для моего приятеля, Каса. Он хочет разбить сад. — Мило. Удачи, — говорит Джеймс, как будто то, что Дин только что сказал, было абсолютно нормальным и ничуть не смущающим. — И удачи с машиной! — Спасибо, — бормочет Дин, стиснув зубы и пытаясь понять, открылся ли он почти незнакомому человеку или отправил Каса во френдзону. Похоже, он оказался где-то посередине. Вернувшись домой, он отмеряет трубу и отрезает её по размеру, затем сверлит отверстия для воды. Кас находит его как раз в тот момент, когда он заканчивает с первой трубой, выходя с кружкой чего-то дымящегося. Он в одной футболке, по рукам тянутся татуированные перья, и в полуденном свете он выглядит прекрасно. Дин выдувает пыль из последнего отверстия и протягивает его Касу, чтобы показать ему. — Так тебе не придётся поливать каждое растение. Нашёл в Интернете, как это делается. Кас ставит свою кружку на пыльную подставку и притягивает Дина в поцелуй, который на самом деле не больше, чем улыбка на губах друг друга. — Я чувствую себя очень любимым, — замечает Кас с благодарной теплотой в глазах. — Ну, я люблю тебя, — напоминает ему Дин. — И… кстати говоря, как я должен тебя называть? Очаровательный наклон головы. — Обычно ты называешь меня Кас. Мне это нравится. Трудно не улыбнуться на это. — Нет, я имею в виду… Я имею в виду, как Сэм называет Эйлин своей девушкой. — О, — Кас снова берёт свою кружку, садится на кучу дров и дует на поверхность чая, чтобы охладить его. — Это больше твоя сфера компетенции. — На самом деле нет. — Как ты называл Кэсси? — Своей девушкой. — Так я не твой парень? — спрашивает Кас. Это слово не совсем подходит. Он пожимает плечами. — Это было другое. «Девушка» имела смысл для того, с кем я просто встречался. Ты и я — это другое, — он проявляет внезапный интерес к тому, чтобы убедиться, что отверстия в трубе действительно чисты от пластиковых опилок. — Как это? — Не знаю, — ворчит Дин. — Просто другое. Кас болтает ногами взад-вперёд в том месте, где они свисают вниз, но больше ничего не говорит, просто смотрит, как Дин затаскивает очередной кусок трубы на пилораму и измеряет его, отчаянно ища, чем бы занять руки. В конце концов Дин понимает, что Кас не намерен больше ничего говорить, пока не получит больше информации. Таким он иногда бывает. Упрямый. — Парень — это временно, — наконец, поясняет он, снова бросая взгляд на Каса, хотя и мимолётный. — Это подростковое дерьмо. Это свидания. Я не встречаюсь с тобой, это нечто большее. — Я чувствую то же самое, — соглашается Кас, и каким-то образом, даже уже зная глубину его чувств, Дин всё равно испытывает облегчение, услышав это. Кас потягивает свой чай, всё ещё такой непринуждённый во всём этом. — Может, нам стоит пожениться? — Нет, — вырывается протест, прежде чем Дин успевает понять, почему он вообще это делает. Кас как-то одновременно вздрагивает и сжимается. — Тогда неважно, — он спрыгивает с кучи дров и идёт обратно к дому с удручённым видом. Дин слишком занят, пытаясь понять, что только что произошло, чтобы окликнуть его. Неужели он только что отклонил предложение? Сделал ли Кас предложение? После этого он довольно быстро бросает трубку и возвращается в дом, чтобы попытаться найти Каса. Внутри его нет, и Дин обыскивает дом довольно тщательно — даже комнату для гостей, как будто он мог исчезнуть там в знак какого-то недовольства. В конце концов, он находит его в гамаке, дующегося так сильно, что Дин может поклясться, что он высасывает весь свет из атмосферы, как какая-то чёрная дыра. Дин подходит, стоит над Касом и ждёт, когда тот освободит место. Он не освобождает. Дин надавливает на край гамака, пока тот не наклоняется настолько, что Касу приходится цепляться за него, чтобы удержаться. — Прекрати. Я пытаюсь расслабиться. — Да, ты выглядишь очень расслабленным, — Дин закатывает глаза. — Я бы хотел, чтобы меня оставили в покое. — Подвинься, — настаивает Дин. — Я сказал… — Дин игнорирует его, забирается в гамак и ложится половиной своего тела поперёк тела Каса, пока тот, наконец, не отодвигается, чтобы дать ему место. — Спасибо. — Я хочу побыть один. — Тогда просто притворись, что меня здесь нет, — предлагает Дин, находит руку Каса и соединяет их пальцы вместе, несмотря на все попытки Каса стряхнуть его. Кас ещё немного смотрит на листья над головой, а Дин закрывает глаза, пытаясь оформить свои мысли в какие-то слова. На самом деле он просто озадачен. — Ты только что сделал мне предложение? — Не специально. — Ты случайно сделал мне предложение, — говорит Дин и не может удержаться от смеха. Он действительно не пытается дразнить Каса, но трудно удержаться, когда он выглядит таким комично ворчливым. Он даже пытается скрестить руки, а рука Дина всё ещё переплетена с его рукой. — Ну, это не имеет значения, потому что ты сказал «нет», — ворчит Кас. — Я не хочу вступать в брак только потому, что считаю, что называть миллиардолетнего ангела, который влюблён в меня, «парнем» — глупо. Это не очень хорошая причина для замужества. — Я спросил только потому, что думал, что ты этого хочешь, — фыркает Кас. — Обычаи человеческих отношений для меня не важны. Мне достаточно знать, что ты меня любишь. Это просто чудо. — Похоже, что для тебя они всё же важны, раз ты устраиваешь из-за этого истерику, — подначивает его Дин. — Я не расстроен тем, что мы не можем пожениться. — Ага, — Дин почти закатывает глаза. Хорошо, что он уже не так зол, как раньше, а то бы он уже удрал. — Между прочим, я не это сказал. — Ты сказал «нет». Резко. Как будто это было оскорблением для тебя. — Может быть, я не хочу, чтобы мне делали предложение просто так, как будто это пустяк, — замечает Дин. Гамак скрипит, когда Кас поворачивается, чтобы посмотреть на него. — Тогда как бы ты хотел? — Я никогда об этом не думал, — признаётся он. — Всегда считал, что я сам сделаю предложение. Хотя, наверное, не в защитных очках и рваной рубашке. Неохотная улыбка тянется к уголку рта Каса. Он опускает взгляд на рубашку Дина. — Я вижу твой сосок, — осознаёт он. Дин стыдливо прикрывается. — Я зацепился за гвоздь в сарае. Но в том-то и дело, что я не хочу, чтобы мне делали предложение, пока я в рваной рубашке, — он убирает свою руку от руки Каса, обхватывая его за плечи. — Сэм пригласил Эйлин на ужин, чтобы сделать ей предложение. Я не знаю, сделал бы я это так, но я определённо не стал бы делать это в лесополосе. — Возьму на заметку. — Я думал, тебя не волнует брак? — поддразнивает Дин. — Нет. Я уже знаю, что ты для меня значишь. Мне не нужно соединяться с тобой в глазах бога или правительства, — настаивает он. — Серьёзно? — Да. Серьёзно, Дин, я никогда даже не представлял себе, что выйду за тебя. Дин хмыкает в ответ, стараясь не обращать внимания на то, что происходит у него внутри. Технически Кас прав. Брак не должен иметь значения. Чёрт, Дин юридически мёртв, а Кас юридически никогда не был человеком, так что, что это вообще значит? Но… есть моменты, о которых Дин мечтал с детства, когда осмеливался мечтать о жизни после тридцати лет. Предложение, кольца, вечеринка, танцы. Разрезание торта. Даже душещипательные клятвы. Может быть, медовый месяц. Он всегда представлял себе женщину, идущую к алтарю, но… всё меняется. Он не хочет выходить замуж за Каса, если его сердце не лежит к этому, но… чёрт. Может, он и правда хочет.