//--//
Весна приносит изобилие жизни на задний двор. Грачи клюют семена травы, которые недавно разбросал Дин, и Кас знает, что он был бы этому не рад, но у него не хватает духу отпугнуть их. Ничего страшного, если газон будет немного пятнистым. Дин строит для Каса несколько скворечников, и они с Джеком раскрашивают их за обеденным столом на газетных листах. Джек раскрашивают свой всеми цветами радуги. Дин, снова проявив неожиданные художественные способности, разрисовывает свой, изображая закат над обрывом, облака и всё такое. Выбор Каса останавливается на зелёном. — Почему? — спрашивает Дин, на что тот просто отвечает: — Мне нравится зелёный. Дин прибивает их по всему двору. Один возле гамака, другие — ближе к краю участка. Время от времени Кас перетаскивает бревно, встаёт на него, чтобы заглянуть внутрь и проверить, нет ли признаков появляющегося гнезда. В первый раз, когда он видит пару чирикающих птиц, снующих туда-сюда по одному из скворечников, он бросается в дом и тащит Дина с Джеком на задний двор, чтобы показать им. Дин прищуривается. Скоро Касу придётся повторить, что ему нужны очки, что приведёт к напряжённому разговору, но он слишком взволнован чириканьем, чтобы беспокоиться об этом. — Там ничего нет, — настаивает Дин. — Есть. Вот… смотри, — он показывает на самца, который прыгает по жёрдочке, а потом взлетает. — О. Кажется, я его видел, — соглашается Дин, но это звучит как ложь. — Тебе нужны очки, — быстро говорит Кас и, развернувшись, направляется внутрь, прежде чем Дин успевает возразить. Это постоянная борьба. Однако со зрением у Дина должно быть всё в порядке, потому что он отлично справляется с грядками и системой полива. Всё, что нужно сделать Касу утром, — это выйти на улицу и включить кран у задней двери. Но он делает это с большим удовольствием, наслаждаясь этим моментом. Он обходит грядки, проверяя каждое растение, помогает горошку взобраться на шпалеру и выдёргивает все надоедливые сорняки. Обычно к тому времени, когда он заканчивает бродить по саду, у Дина уже готова чашка кофе. Иногда они сидят в креслах-шезлонгах у задней двери, потягивая кофе, и Дин стукается коленом о колено Каса, просто для того, чтобы немного прикоснуться к нему. Есть что-то в том, чтобы пробуждать жизнь из земли, что заставляет его снова почувствовать себя самим собой. Это всегда было лучшей частью ангельского служения. Создавать жизнь. Экзамены Джека приближаются, поэтому Дин проводит много времени с ними за кухонным столом, просматривая экзаменационные карточки и оценивая практические тесты. Кас пытается помочь, но он немного не понимает, что такое тест вообще. Зачем держать всю эту информацию в голове, если можно просто найти её в Интернете? Ему лично приходится искать разницу между синицами и поползнями по крайней мере раз в неделю, просто потому, что его хлюпкий человеческий мозг не может долго удерживать информацию. Дин говорит, что это из-за травки. Кас говорит, что это из-за его человечности. Возможно, и то, и другое. Тем не менее, он занимается с Джеком по экзаменационным карточкам и когда приходит время сдавать первый тест, они с Дином вместе едут туда. Дин прислоняется к передней части пикапа, наблюдая, как Джек заходят внутрь, сигарета зажата между его губами. — Такое чувство, будто я отправляю ребёнка в школу, — бормочет он, поигрывая зажигалкой, но не зажигая её. — Грустно? — догадывается Кас. Дин вынимает сигарету изо рта и задумчиво смотрит на неё. — Не знаю. Просто удивлён, что забрался так далеко, наверное, — он передаёт сигарету Касу. — Пытаюсь бросить. Кас ломает её пополам. — Хорошо. Ненавижу этот вкус. По дороге домой они заезжают в магазин растений и покупают шесть кустов черники, чтобы высадить их по краю заднего двора. Они не дадут плодов в течение двух или трёх лет, так что покупка для Каса — это соглашение о том, что они с Дином всё ещё будут в Фир Лейн, когда этот день, наконец, наступит. Дин помогает ему выкопать ямы на заднем дворе на расстоянии двух-трёх футов друг от друга. Кас осторожно извлекает кусты из горшков, отщипывает почву, чтобы освободить корни, и прижимает их к влажной земле, когда сажает. Когда он заходит в дом, чтобы принять душ, он смотрит на себя в зеркало в ванной и видит что-то другое. Он видит грязь на своих руках, забившуюся под ногти. Пот на лбу, розовый ожог на щеках, и, несмотря на всё это, кончики крыльев всё ещё загибаются вокруг его локтей. Он скучает по своим настоящим крыльям. Он скучает по всему… но, может быть, это не так уж плохо. Он моется, намыливаясь мылом с ароматом лаванды, которое Дин купил ему на фермерском рынке, и, выйдя из душа, одевается в мягкие спортивные штаны и одну из старых поношенных рубашек Дина. Дин должен скоро вернуться домой, чтобы забрать Джека, поэтому он стоит на крыльце и рассматривает новый ряд черничных кустов. Конечно, Дин появляется, чтобы найти его там через несколько минут. Он обнимает Каса за талию и кладёт подбородок ему на плечо. — Всё в порядке? Кас тихонько кивает. — Просто любуюсь двором. Он оживает. — Благодаря тебе, — бормочет Дин ему на ухо, медленно раскачиваясь взад-вперёд, словно они танцуют. Кас кладёт свои руки поверх рук Дина, прислоняясь спиной к его груди. — Я боролся со своей человечностью, — признаётся Кас, и ему гораздо легче говорить об этом вот так, не глядя на Дина. — Сначала я не хотел этого. Это тело — не я. Оно не может летать или исцелять, и мои чувства заторможены. Мой мозг медленный, а кости слабые и хрупкие. Это было скорее… эм… это… что ты там говорил о машине? Пикапе, я имею в виду. Дин перебирает в уме некоторые фразы, слегка покачивая головой, когда не находит ответа. — Придётся быть немного более конкретным. — Это… это перевозит меня с места на место, — наконец, вспоминает он. Дин издаёт забавный звук, прижавшись к его шее. — Он делает гораздо больше, чем это. — Теперь я это понимаю. Вылечить можно, хотя и медленно. Я не могу исцелить тебя, но я могу принести тебе пакеты со льдом и адвил для твоей ноги. Я больше не могу воскрешать мёртвых, но я могу выращивать растения и давать семена птицам, чтобы они могли кормить своих птенцов. И, как ты сказал, я могу состариться вместе с тобой. Хотя перспектива стареть вообще откровенно пугающая. Дин хмыкает. — Да, это ужасает всех нас. Представь, что чувствую я. Возможно, в какой-то момент мне понадобится трость. — Тебе уже нужны очки, — настороженно замечает Кас. — Хорошо… теперь я собираюсь надрать тебе задницу, — рычит Дин, но угроза пуста, а его объятия остаются свободными и ленивыми. — Ты должен был заставить меня почувствовать себя лучше из-за старости. — Если речь идёт о внешности, то я думаю, что в очках ты выглядел бы очень привлекательно. Как Кларк Кент. Дин задумчиво хмыкает на это, звук гулко отдаётся в спине Каса. Он принимает это за правильное замечание. — Хорошо, но я не стану носить очки для чтения, — ворчит он. Они покачиваются ещё немного. Наконец, Кас освобождается, поворачивается и целует Дина, долго и нежно. — У меня есть идея, — говорит Дин, отстраняясь. — Ммм? — Кас немного растерян. Это всё ещё шокирует. То, что он целуется с Дином. Это каждый раз путает его мысли. Дин продолжает: — Я хочу восстановить Детку. Это заставляет его оживиться. Он уже начал сомневаться, что Дин когда-нибудь снова заговорит о машине. — Правда? Его неверие, кажется, немного удивляет Дина. — Это плохая идея? Кас пожимает плечами. — Я просто подумал, что это может тебя расстроить. — Не знаю, — они отстраняются друг от друга, и Дин садится в кресло у задней двери, лицо освещено солнечным светом, пробивающимся сквозь деревья. — Возможно, но… я не могу просто оставить её там пылиться. Кроме того, я становлюсь беспокойным, когда мне нечего чинить, — зная Дина, он мог бы в мгновение ока собрать коллекцию ретроавтомобилей на передней дорожке, как все те машины, с которыми он возился в бункере. — Но самое страшное, — продолжает он, — это то, что мне придётся быть там, чтобы впустить эвакуатор в гараж бункера. Бункера, который пустует уже несколько месяцев. Он пуст, холоден и наполнен воспоминаниями, с которыми никто из них не хочет сталкиваться. Странно — он не помнит, чтобы чувствовал себя особенно несчастным все те годы, что они провели на охоте, но теперь, когда он оглядывается назад, все десятилетие покрыто серыми тучами. Даже хорошие моменты — те, когда он смеялся с подвыпившим Дином или делил пиццу за кухонным столом — они тоже омрачены. Даже тогда они с Дином были разделены целым миром, разделены клубком лжи и секретов. Теперь жизнь изменилась. Они высыпаются. Они могут нежиться на солнце и пить кофе. Им не нужно ехать четыре часа домой за одну ночь и проводить следующий час, выковыривая кровь из-под ногтей. Они не лгут друг другу, не о том, что имеет значение. Кас врёт, что отпугивает птиц от газона Дина, а Дин врёт, что не забывает поливать растения. Жизнь изменилась — и это хорошо. — Ну, я бы поехал с тобой, — легко предлагает Кас, и это вызывает у Дина дрожащую улыбку. Они быстро всё планируют. Джек останутся и присмотрят за Чудом и садом, а Дин и Кас возьмут напрокат машину и поедут в Канзас, оставив пикап дома. — Никаких вечеринок, — говорит Дин, подмигивая. — Я даже не знаю, как устраивать вечеринки, — оправдываются Джек. Дин жалуется на то, что арендованная машина новая (у неё нет характера), но Касу она нравится. В ней есть подогрев сидений и отличная стереосистема, к которой он может подключить свой телефон. Джек научили его пользоваться приложением для прослушивания музыки и окружающих звуков (ему нравится шум дождя и треск костра). Первое, что он включает, — Бейонсе, на что Дин с неохотой соглашается, «потому что я люблю тебя», но Кас замечает, что Дин напевает некоторые песни, когда думает, что Кас спит. Это изнурительная, кажущаяся бесконечной поездка. Они добираются до Миссулы к ночи. Никто из них уже не привык так долго находиться в машине. К тому времени, когда они добираются до мотеля, у Дина болит нога, а Кас так устал от сидения весь день, что предлагает сходить в ближайшую забегаловку и купить им что-нибудь поесть. Когда он возвращается, Дин уже в одних трениках лежит на кровати, подперев колено подушкой. Кас отдаёт ему еду и без лишних слов уходит, чтобы найти лёд. Уютно устроившись, обложившись льдом и едой, они сидят в приятной тишине и едят, а по телевизору идёт повтор сериала «Доктор Секси». — Я думал, что соскучился по этому, — говорит в конце концов Дин, макая картошку фри в кетчуп, а затем в ранч (отвратительно — соусы нужно есть отдельно). — По мотелям? — догадывается Кас. — В целом, — он поправляет лёд на ноге, немного сгибая колено с болезненным поскрипывающим звуком. — Вождение, еда из закусочных, просмотр дерьмового телевизора. Конечно, мне не хватает некоторых моментов. Знаешь, видеть что-то новое, помогать людям. Я бы хотел вернуться в некоторые красивые места. Увидеть Тетоны или Большой Каньон без монстра, который дышит мне в затылок. Но я не скучаю по этому, — он неловко двигается, и Кас помогает ему опереться на подушку за спиной. — Вообще-то, я уже скучаю по дому. Я скучаю по Чуду. — Я тоже не особо скучаю по нашей старой жизни, — признаётся Кас. — Я думал, ты скучаешь по небесам, ангел, — возражает Дин, используя старую кличку. Она звучит по-другому из тех же уст, которые признавались ему в любви. Слаще. Все те времена, когда Дин называл его «милый» или «солнышко», теперь имеют чуть больше смысла. Кас откладывает еду на тумбочку и переворачивается на бок, опираясь на локоть и положив голову на руку. — Думаю, это были просто трудности взросления. Второй день пути не менее изнурителен. Первые пару часов Кас спит, не в силах как следует подкрепиться недопитым кофе из мотеля. Они мчатся по кажущейся бесконечной равнине Среднего Запада и останавливаются на отдых где-то на юго-востоке Вайоминга или, может быть, на северо-западе Небраски. Он почти не следит за дорогой. Неоновое свечение вывески мотеля радует, хотя бы потому, что это означает, что больше не надо ехать. Сегодня нога Дина не так уж плоха, а это значит, что вскоре Кас заставит его опуститься голым на простыни в мотеле. Он теряется в резкой линии челюсти Дина, тёмном веере ресниц, сочной зелени его глаз. В последнее время он больше всего на свете любит медленно целовать Дина. Проводить губами по месту, где его нога сходится с бедром, выдыхать горячий воздух, касаться его кожи и чувствовать, как он извивается, пытаясь сохранить самообладание. Его так легко разобрать на части. Может быть, думает он, просто может быть, если он может найти комфорт и умиротворение в коже Дина, он сможет найти это в своей собственной. Он сделал это — поднял Дина из земли, вернул его душу на место и наблюдал, как она возвращается в знакомое тело. Он может сделать это и для себя. На самом деле, человеческое тело обновляет свою собственную кожу каждые две-три недели. Эта кожа была его собственной уже довольно долгое время. Всё, что ему нужно делать, — это просто продолжать расти в ней, как растение, пускающее корни в глубину горшка. Ощущение приближения к бункеру зудит на теле Каса, постоянно и раздражающе, как бирки на его рубашках. Это не даёт ему уснуть, и в бессоннице всплывают старые воспоминания. Однажды, несколько лет назад, они с Дином ехали по этим же бесконечным дорогам через Вайоминг, или Небраску, или ещё какой-то штат (тогда он обращал ещё меньше внимания, чем сейчас). Они уже закончили охоту, сожгли кости и вернулись в мотель. Кас начал свою ночную рутину — смотреть в пространство и изо всех сил стараться не делать этого так, чтобы это как-то мешало Дину. Дин тогда уже принял душ, от него исходил приятный запах мыла и мокрые волосы были тщательно взъерошены, и борьба за то, чтобы не опускать взгляд вниз, значительно усложнилась. К этому моменту Кас уже давно начал ощущать в себе непонятное чувство. В частности, к Дину. Он подождал, пока Дин уснёт, а затем, наконец, перевёл взгляд на него, наблюдая за мягким вздыманием и опаданием его груди, за мерцанием его души, переживающей сон, как старый аналоговый телевизор. Даже тогда Кас чувствовал близость доброты Дина и хотел прижаться к ней, между рёбер или в ложбинке у основания горла. Тогда он этого не понимал. Это было больно, эта новая потребность. Сначала он подумал, что это проблема с его сосудом. Он обыскал грудь в поисках признаков повреждения, прощупывая каждый нерв, но ничего не было. Только глубокая пульсация где-то внутри. Он снова повернулся к Дину, наблюдая сквозь темноту, как тот дёргался и напрягался во сне, потревоженный кошмаром, который Кас мог разобрать лишь в общих чертах. Когда он встал и сделал несколько шагов к кровати, то почувствовал трение кандалов на запястьях и железный привкус крови на языке — остатки видений Дина. Ещё несколько шагов привели его к краю кровати, где он сел и осторожно прижал два пальца к виску Дина. Его благодать смешалась с размытыми границами души Дина, проникая на задворки его сна, смещая то одно, то другое, пока ад не стал далёким воспоминанием. Вместо этого мысли Дина переключились на что-то яркое и захватывающее. Вкус сахара на языке и вспышка кружащихся огней, мелькнувшая на краю сознания Каса. Ему это нравилось — нравился вкус сахара, не осложнённый ангельскими чувствами. Если бы он захотел, он мог бы погрузиться глубже и присоединиться к Дину во сне — но в ту ночь он этого не сделал. Он просто сидел, смотрел и наслаждался этой болью, таким чуждым человеческим чувством. Эту боль он чувствует и сейчас, наблюдая, как Дин наморщил лоб и напряг челюсть, мучаясь от очередного кошмара. Сейчас они снятся ему реже, несмотря на то, что он спит гораздо больше, чем раньше, но они всё равно преследуют его. В эти дни Кас не может ничего с этим поделать, кроме как разбудить Дина. Он пробовал другие методы — гладил его волосы и спину, целовал его в щёку, шею и плечо, отчаянно надеясь, что какое-то ощущение прорвётся и успокоит его. Но ничего не помогает, кроме как разбудить его, поэтому Кас быстро сдаётся и берёт его за плечо, слегка встряхивая, чтобы вывести из сна. Он резко просыпается, тяжело дышит и смотрит на Каса растерянными, широко раскрытыми глазами. — Что… — Тебе приснился кошмар, — говорит Кас, наклоняясь, чтобы поцеловать уголок его рта. — Почти не помню, — бормочет он, наклоняя голову, чтобы уткнуться в шею Каса, где он быстро засыпает снова. После этого они оба спят лучше, просыпаются позже обычного и выезжают на дорогу, чтобы преодолеть последний отрезок пути. Когда они добираются до бункера, уже ночь. Маршрут кажется знакомым — Кас помнит каждую выбоину, каждое дерево и сломанный забор вдоль левой стороны дороги. Они подъезжают к входной двери, находящейся на склоне холма. Заброшенная электростанция, расположенная над бункером, нависает над ними, тёмная и тихая. Плющ свисает вниз примерно в футе от дверного проёма, не подстриженный и не убранный в сторону посетителями, как это обычно бывало. Дин пригибается под ним, и Кас следует его примеру, прислушиваясь к щелчку старого ключа в замке. Кас наполовину ожидает, что свет не будет работать, хотя знает, что прошло не так много времени, чтобы генератор вышел из строя. Он надёжно горит. Дверь захлопывается за ними. Это странно, эта часть человеческого бытия. Перемены наступают так медленно, что ты даже не понимаешь, что они происходят. В один день вы становитесь человеком, который ест только бутерброды с арахисовым маслом и желе, который проводит день за просмотром сериала «Прослушка», а ночью засыпает в одиночестве. А на следующий день, работа в саду занимает большую часть вашего времени, и вы на самом деле предпочитаете стряпню вашего почти-мужа бутербродам с маслом, и вы засыпаете под успокаивающие звуки его дыхания. Итак, бункер выглядит по-другому. Он выглядит темнее, холоднее и тише. Но изменился не бункер, а Кас. Он прогоняет предчувствие, с которым спускается по винтовой лестнице. Впереди него Дин бьёт ногой по барной тележке. Она катится и ударяется о стену. На ней нет алкоголя — только несколько стаканов и брошенный графин. — Не понимал, насколько дерьмово я себя чувствовал в этом месте, — замечает он, его голос чуть более хриплый, чем обычно. — Я думаю о том же, — говорит Кас, слова отражаются от высоких потолков фойе. — Нам не обязательно ночевать здесь, знаешь ли. — Неа. Не хочу больше ездить. Они проходят через библиотеку в холл и останавливаются у комнаты Дина. Дверь слегка приоткрыта. Дин толкает её двумя пальцами, делает несколько шагов внутрь и включает свет. Флуоресцентные лампы мерцают и оживают. — Проклятье, — говорит он, заметно сжав челюсти. Кас тоже напряжён. Кажется, что это совсем другое место, и не только потому, что все вещи Дина исчезли. Бетонные стены кажутся холодными и неприветливыми. Гудение генератора похоже на предупреждающее рычание какого-то ещё не вымершего существа. — Мне было чертовски одиноко, — осознаёт Дин вслух, опираясь рукой на угол своей кровати и садясь на скрипучий матрас. Его выражение лица напряжено, глаза всё ещё ищут что-то знакомое в комнате. — Не только после того, как ты… — произносит он со вздохом. Кас садится рядом с ним и берёт его за руку. — Не только когда тебя не стало. До этого тоже. Когда мы охотились и сражались с Чаком. Я не понимал этого, потому что у нас было столько другой ерунды, но мне было чертовски одиноко. Неудивительно, что я так много пил. Кас мягко сжимает его ладонь. — Я испытывал то же самое, — признаётся он. Вот что такое пустота этого места — это то, что он всегда чувствовал, когда был здесь. Отголосок прошлого, закрадывающийся обратно под кожу, как паразит. — Ты уверен, что не хочешь уйти? — Не знаю. Надо привыкнуть, пока не приехал эвакуаторщик, иначе я буду разбит на куски. К тому же надо выкинуть всё дерьмо из багажника. Мы должны сделать это сегодня вечером, — он снова встаёт, держа их руки соединёнными. Они продолжают идти по коридору, но останавливаются у комнаты Каса. Дверь здесь тоже открыта, одеяла взъерошены так, что можно предположить, что здесь когда-то спали. Это точно был не Кас. Дин толкает дверь, увлекая его за собой. — Когда тебя не было, я иногда спал здесь, — говорит он, глядя куда угодно, только не на Каса. — Мы могли бы обниматься годами. Чёрт побери, — он пытается шутить, но настроение настолько мрачное, что Кас может только слабо улыбнуться. — Кажется, я забыл… — Дин расправляет смятые простыни, находит книгу и с триумфом протягивает её Касу. — Это твоя. О. «Даритель». Маленький источник света среди всего этого мрака. Подарки Дина значили для него больше всего мира. Кассета, книга, даже зажигалка, которую Дин когда-то бездумно передал ему. Всё это было надёжно спрятано в карманах его плаща. Кстати говоря, его плащ всё ещё где-то здесь. И его старые ботинки тоже. Они находят дверь в подземелье широко распахнутой, как её оставил Кас. Здесь холоднее, на сердце тяжёлым грузом лежат воспоминания об их последнем моменте в той комнате. Кас делает несколько шагов к двери, но Дин останавливает его. — Я хочу забрать плащ, — объясняет Кас. Он пытается высвободить свою руку из руки Дина, но тот крепко держит его. — Больше я тебя в эту грёбаную комнату не пущу, — вырывается у него. — Я принесу. В его выражении лица чувствуется такая напряжённость, что Кас тут же отступает. Он отпускает ладонь Дина и покорно ждёт в архиве, пока Дин не возвращается, бледный и дрожащий, с пальто в руках. Они оба смотрят в сторону гаража. Он тоже открыт, свет всё ещё горит. — Может быть, нам стоит сначала подышать свежим воздухом, — с надеждой предлагает Кас, забирая у Дина плащ и перекидывая его через руку. Дин только и может, что что-то проворчать, а это значит, что он не против предложения Каса. Без особого сопротивления он ведёт Дина обратно к двери. — Подожди. Есть идея, — останавливает его Дин, заходит в комнату Каса и выходит оттуда с парой одеял и подушек. Он разбирает постель в своей комнате, и они возвращаются по винтовой лестнице. Они расстилают одеяла на автомобильном сиденье и удобно раскладывают подушки. С опущенной задней дверью им обоим хватает места, чтобы вытянуться. Дин молчит во время всего этого. Кас не давит. Что бы ни глодало Дина изнутри, оно скоро выйдет на поверхность. Кроме того, у него теперь есть книга. Он включает фонарик на телефоне и кладёт его на грудь, чтобы он освещал страницы. Дин, всё ещё молчащий, придвигается и упирается ему в бок, рука пробирается под рубашку и прижимается к груди. Это успокаивает, когда Дин так близко к сердцу. Сверчки стрекочут где-то снаружи. Прохладный ветерок шелестит плющом. Кас читает некоторое время, начиная с конца книги. — Ты можешь читать вслух, — предлагает Дин, опустив глаза. — Мне нравится звук твоего голоса. Улыбка, такая широкая, что становится почти больно, озаряет лицо Каса. — Хорошо, — тихо соглашается он. И он начинает с того места, на котором остановился, медленно и неуклюже, теперь, когда он читает вслух. Его голос не предназначен для чтения, Кас так не думает. Он не умеет говорить подолгу, да и не любит этого. Но ему нравится, как Дин расслабляется, и ему нравится, что когда он так сосредоточен на чтении, у него не остаётся места для размышлений. Звук его голоса погружает Дина в дремоту, и он не отстаёт от него, лишь предусмотрительно выключив фонарик.//--//
Чаще всего Кас мечтает о полёте. Он широко и грациозно расправляет крылья, ветер ерошит его перья, под ним простирается бесконечная и тёмная Вселенная. На самом деле полёт совсем не такой. Нет ни ветра, ни слезящихся глаз, ни мира, простирающегося под ним. Это больше похоже на рассекание Вселенной, когда лезвия каждого пера зацепляются за края и углубления в пространстве. Раньше он мог чувствовать магнитное притяжение судьбы под сводом своих крыльев, постоянно подталкивающее его всё выше и выше, пока он не приземлялся там, где был нужен. Со временем это становилось всё труднее, даже до того, как он потерял крылья. Одно место всегда звало его больше, чем любое другое. Сейчас он направляется туда. Прохладный весенний воздух поднимает его высоко над Канзасом, над золотыми полями, посиневшими к ночи, над пшеницей и кукурузой, мягко колышущимися на ветру. Он хлопает крыльями, и их сила посылает волну по зерну под ним. Что-то сверкает слева от него, что-то тёплое и притягательное. Он наклоняется к нему, вглядываясь вниз сквозь деревья. Вот оно. Оно светится, как лампа, как тёплый очаг в Фир Лейн. Он ныряет и падает, ветер хлещет его по лицу и рвёт перья. Две формы прижимаются друг к другу — источник этого тепла. Трудно сказать, от кого оно исходит — от одного или от обоих, настолько они переплетены. Когда он подходит достаточно близко, чтобы разглядеть их, уже слишком поздно. Его крылья остаются сложенными, руки тоже — он не в силах остановиться. Это сон, напоминает он себе, сон. Когда он возвращается в своё тело, он чувствует себя как дома. Руки Дина тепло и крепко обхватывают его, ладони лежат на спине. В кои-то веки он не особо скучает по изгибу своих крыльев. Этого тепла достаточно.