Peace came upon me (and it leaves me weak)

      Утром Дина будит не привычный солнечный свет, проникающий в комнату из незакрытого шторами окна, а холод. Несмотря на то, что всю ночь Кас был практически его живым обогревателем, холод просочился сквозь одеяла и пробрал его до костей. Он дрожит, пытаясь уткнуться лицом в шею Каса, чтобы согреться, но от этого движения прохладный воздух обдувает его спину.       Как Кас до сих пор спит — загадка. Дин слегка ворочается, пытаясь его разбудить. Если бы они были дома, он попытался бы осторожно высвободиться из его объятий, выскользнуть из-под него, чтобы отправиться на кухню и сварить кофе. Холод — ещё одна причина быть недовольным тем, что они вернулись в бункер.       Электростанция возвышается над ними, стоическая и мрачная, там, где выпирает из холма. Дин отводит взгляд, прижимается губами к виску Каса, пытаясь отвлечься.       Это простой день. Всё, что им нужно сделать, это опустошить багажник Детки и встретиться с водителем эвакуатора. Вот и всё. Но это практически подвиг. Он и не подозревал, насколько запущен весь бункер. Не помогает и то, что он в пьяном виде обшарил каждый его уголок. За каждым поворотом он может найти самые разные воспоминания о выпитом виски.       Наконец, он выскальзывает из-под Каса и несколько раз толкает его, пока тот не переворачивается и не одаривает Дина самым сердитым взглядом, на который только способен. Если бы за ним всё ещё была сила небес, Дин мог бы немного опасаться, что Кас может его поразить. — Доброе утро, солнышко, — приветствует его Дин.       Требуется немного уговоров и обещание чашки горячего кофе, чтобы заставить Каса выйти из машины и войти в бункер. К счастью, по дороге они предусмотрительно заехали за продуктами, так что у них есть кофе и тосты. Тёплая еда помогает немного унять холод, оставшийся после сна на улице. Кас пытается стряхнуть его ещё больше, принимая горячий душ.       Под кожей Дина не унимается зуд, что-то подсказывает ему, что нужно идти, покончить с этим — или выпить, но для этого ещё слишком рано. А он трезв, он трезв, и ему нужно прийти в себя. Почему-то он всё ещё забывает об этом время от времени. Старый пёс, новые трюки, думает он.       Он отставляет свою чашку кофе и выходит в коридор, бросая взгляд направо и раздумывая о том, чтобы присоединиться к Касу в душе. Слева от него маячит дверь в гараж.       Вопреки здравому смыслу, он поворачивает налево.       Фары всё ещё горят, а простыня, накрывавшая Импалу, отодвинута, демонстрируя изуродованное месиво со стороны водителя. Дин до сих пор этого не видел. Он был в больнице, а затем на физиотерапии так долго, что к тому времени, когда он выписался и вернулся домой, машина уже стояла в гараже под простынёй. Не имея больше былой храбрости, которая подпитывала его все эти годы, он так и не осмелился проверить повреждения.       Дверь со стороны водителя настолько помята, что просто чудо, что она вообще держится. Шрамы ноют, вторя боли, которую он едва помнит. Та ночь промелькнула перед глазами — пьяная дымка в голове, вид красного сигнала светофора, который загорелся на секунду позже, его нога, нажимающая на тормоза — или нет? Тормозил ли он вообще?       Единственное, что осталось ярким в его памяти, — это лицо Джека, ярко освещённое фарами другой машины. Голубые глаза расширены и испуганы, рот открыт в каком-то предупреждении. Затем визг и скрежет.       За рёбрами Дина возникает болезненное сжатие. Ему удаётся сделать несколько нетвёрдых шагов к машине. Они эхом отдаются в гараже. Смятый метал, который когда-то был Деткой, отражает свет флуоресцентных ламп во всевозможных странных направлениях, искажая свет, который под некоторыми углами напоминает ему маслянистую слизь Пустоты. Это подходит, думает он, для того, кто чуть не забрал того, кого он любит.       Ещё несколько нерешительных шагов приближают его к обломкам. Импала накренилась, опустившись на одном спущенном колесе так, что кажется, будто она поджимает ногу. Он сочувственно хватается за собственное бедро. — Мне жаль, — шепчет он в тишине гаража. Затем громче: — Прости, папа, — выдох, что-то похожее на смех, но без радости. Джон убил бы его за это. Или… он просто был бы благодарен за то, что Дин жив? Когда он был рядом, Дин тратил большую часть своей энергии, опасаясь первого и молясь за второе.       Кто знает, где сейчас Джон, но внезапно Дин ощущает его отсутствие так остро, что ему приходится сделать последние несколько шатающихся шагов вперёд и опереться на машину, чтобы удержаться на ногах. Ничто не сравнится с тем, когда тебе за сорок и ты так сильно скучаешь по своей семье, что даже не можешь стоять прямо.       Просто он даже не может вспомнить время, когда они были все вместе в этой машине. Есть кусочки и обрывки воспоминаний. Просто момент, когда он сидит с мамой и папой впереди, золотые волосы мамы развеваются на ветру. Папины руки надёжно обхватывают его. Это похоже на сон. Возможно, это и есть сон. С возрастом сознание искажает реальность. Оно выбирает сцены из фильмов и книг и вплетает их в ваши собственные воспоминания, чтобы сделать всё немного ярче или немного мрачнее, пока вы уже не будете уверены, что это вообще ваше.       Наконец, он находит в себе силы открыть глаза и заглядывает в салон машины, опираясь лбом на предплечье. На внутренней стороне приборной панели видны места, где в результате аварии выскочило одно из вентиляционных отверстий. Он протягивает руку, просовывает палец в трещину и раздвигает её пошире. Вентиляционное отверстие полностью выдвигается и с грохотом падает на пол, и там, внутри, он видит острый угол голубого кирпичика лего, яркая вспышка среди всей этой серости. Он осторожно берёт его двумя пальцами, вынимает и переворачивает в руке, и это не выдуманное воспоминание, это настоящее. Он помнит, как вместе с Сэмом запихивал туда лего, вставлял их между планками вентиляционных отверстий и с удовольствием слушал, как они звенят, когда включался воздух.       Здесь можно найти ещё много всего интересного. Он убирает лего в карман и перебирается на заднее сиденье, с силой распахивая дверь и стараясь, чтобы нога выдержала, когда он наклоняется, чтобы заглянуть под сиденья. Она там, прячется на половице в тени: стеклянная бутылка, наполовину наполненная янтарной жидкостью, дразнит его. Рядом с ней — его экземпляр «Бойни номер пять».       Кас находит его лежащим на заднем сиденье, пальцы сомкнуты на горлышке бутылки, другая рука сжимает книгу. Он наклоняется, смотрит на Дина, потом на бутылку. В глазах вопрос, но ему не нужно его озвучивать. — Я ничего не пил. — Дай мне её, — просит Кас, и Дин послушно отдаёт бутылку, садясь ровно и разгибаясь как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кас бросает её через всю комнату. Она красиво летит по дуге и разбивается где-то на другой стороне, виски забрызгивает пол и бампер ближайшей машины. Несмотря на то, где он находится и какова ситуация, Дин разражается задорным смехом. — Какое расточительство. Ты мог бы хотя бы выпить её. — Я не хотел, чтобы был соблазн, — смущённо оправдывается Кас и протягивает руку, чтобы помочь Дину подняться.       Они достают оружие из багажника и складывают его в старый сундук, который Кас нашёл в архиве. К тому времени, когда они заканчивают, багажник выглядит пустее, чем когда-либо, и Дин думает только о том, сколько мешков земли для горшков он мог бы уместить в нём для сада.       К тому времени, когда подъезжает грузовик, уже полдень. Дин с ужасом смотрит, как Детку затаскивают на платформу. Он слегка машет рукой на прощание. — Увидимся через две тысячи миль.       Они больше не тратят время, слоняясь по окрестностям. Дорога домой долгая, и Дин уже беспокоится о Джеке и Чуде, а Кас — о своём саде. Они запирают бункер. Дин представляет, как он простоит в забвении много лет, покрывшись паутиной и толстым слоем пыли. Может быть, однажды кто-то вскроет его и откроет его секреты — но только не раньше, чем через много-много лет.       На обратном пути они едят в различных заведениях, останавливаются в самых разных мотелях, и Дин удивляется тому, что ему никогда не надоедает быть рядом с Касом. Иногда они ссорятся, спорят о маршрутах, музыке или о том, где поесть, но в конце каждого дня они всегда возвращаются друг к другу. Это похоже на дом — по крайней мере, на его маленький кусочек.       Они в дне пути от дома, когда останавливаются в маленьком мотеле в Айдахо. Он выделяется из безликого ландшафта, словно свалился с неба, его голубая вывеска «свободно» мягко освещает почти пустую стоянку. Единственный человек, который там есть, — это скучающая за стойкой регистрации девушка, которая достаёт только один наушник, чтобы оформить их номер.       Весна здесь начинает плавно переходить в лето, или в то, что Дин любит называть «дурацким летом», когда у вас есть неделя солнечного света перед последним длинным отрезком дождей и прохладной погоды. Но сейчас тепло, достаточно тепло, чтобы Дин захотел поесть на улице. Он включает радио в арендованной машине, оставляя двери открытыми, чтобы музыку было слышно снаружи, и садится на капот, пока ест.       Кас тихо присоединяется к нему, а когда он доедает свой сэндвич, то откидывается на капот и смотрит на небо, его глаза становятся невозможно лазурными под светом вывески мотеля. Дин невозмутимо наблюдает за ним, жалея, что у него нет карандаша и бумаги, чтобы попытаться нарисовать его. Фотография вряд ли сможет передать этот момент.       Бодрая песня по радио стихает и сменяется чем-то медленным, с глубоким басом и низкой, приятной гитарой, такой мелодией, под которую невозможно не раскачиваться. Поддавшись порыву, Дин спрыгивает с капота и делает погромче, прежде чем успевает усомниться в себе. — Пойдём, — зовёт он Каса, хватая его за руку и подтягивая к себе. Кас бросает на него любопытный взгляд, но поднимается, делая несколько нерешительных шагов от машины. Он смотрит мимо Дина, как будто хочет увидеть, куда тот его ведёт, и наклоняет голову, когда не находит там ничего, кроме дороги, по которой они приехали. — Нужно уметь танцевать, если мы собираемся идти на свадьбу, — объясняет Дин. — О, — Кас застывает, сразу же становясь неловким и неуклюжим, как какая-то марионетка в натуральную величину. Это удивительно — Дин смотрит на существо, которое живёт с начала времён, которое сражалось в небесных битвах и сталкивалось со смертью больше раз, чем Дин может вспомнить, и всё же он боится танцевать. Невозможно не улыбнуться. Это как смотреть, как большая собака пугается котёнка. — Не надо на меня так смотреть. Ты можешь это сделать. Я научу тебя, — шаг сближает их. Отработанным движением Дин соединяет их пальцы вместе и поднимает их руки на уровень своего плеча. — Положи руку мне на талию. Чуть выше. Да, — Дин опускает вторую ладонь на плечо Каса и наклоняется чуть ближе. Медленно они начинают раскачиваться в такт песне. У Каса хорошее чувство ритма, когда он старается, его ноги легко находят нужный темп. — … мягкий, как виски из Теннесси, — напевает радио. — Сделай шаг назад своей ногой. Да, отлично. Когда я делаю шаг вперёд, ты делаешь шаг назад… точно. У тебя это хорошо получается, — подбадривает его Дин, говоря это искренне. Кас быстро учится, особенно для человека, который утверждает, что воюет с собственным телом. Сейчас, похоже, он в гармонии с ним. — …сладкий, как земляничное вино, — продолжают звучать слова песни, и на этот раз Дин бормочет вместе с ними, а когда он поднимает глаза, то видит, что Кас смотрит на него таким взглядом, от которого у него почти слабеют колени. Сладкий, липко-медовый взгляд, который всегда заставлял его жаждать большего, даже до того, как они стали теми, кем они есть сейчас. До того, как им было позволено большее. У него возникает желание затащить Каса внутрь, но он слишком наслаждается моментом, чтобы отпустить его. — Ты такой же согревающий, — подпевает Дин, усмехаясь иронии, — как стакан бренди.       Кас едва сдерживает ухмылку, слегка качает головой в знак неодобрения и подходит ближе, так что они оказываются прижатыми грудь к груди, их щёки прижимаются друг к другу. Щетина Каса щекочет кожу Дина. — Дорогой, я постоянно опьянён, — бормочет Дин на ухо Касу, позволяя радио исполнять настоящую песню, — твоей любовью.       Песня затихает. Он напевает куплеты, закрыв глаза и позволяя теплу ночи окутать его, как одно из мягких одеял на их кровати дома — таких, которые Кас любит прижимать к своей коже.       К этому времени они уже почти не танцуют — просто стоят на парковке под гудящим неоном, опираясь друг на друга и лениво покачиваясь. Конечно, он действительно чувствует себя пьяным от любви. Она делает всё туманным и сладким, как всегда делал виски, как будто ни одна вещь в мире не может причинить ему боль. Это не избавляет от желания выпить, но снимает напряжение.       И, как и алкоголь, она тоже делает его немного развязным. — Может, нам стоит пожениться, — произносит он в ухо Каса, крепко прижимаясь к нему, чтобы он не мог отстраниться и увидеть его лицо. — Я всегда хотел сделать всё это. Обменяться клятвами и всё такое. Я даже взял мамино кольцо, — он не перестаёт бессвязно бормотать, боясь столкнуться с тишиной, когда остановится. — Оно слишком маленькое для тебя, но я могу сделать так, чтобы оно тебе подошло.       Одной рукой Кас успокаивающе водит по его спине, затем медленно и осторожно пробирается к волосам. Его ладонь нежно касается затылка Дина, словно он берёт в руки что-то хрупкое. Возможно, так оно и есть. В груди Дина снова нарастает боль, старые раны напрягаются, не выдерживая наложенных швов. — Я бы хотел этого, — наконец, соглашается Кас, но боль не утихает. Если не сказать больше, она становится ещё ощутимее.       Несколько недель назад они пришли к твёрдому решению не жениться. Как всё могло так быстро измениться? — Ты не обязан так говорить, — настаивает Дин. — Я говорю это не только для тебя. Я бы хотел этого. Правда, — заверяет его Кас, и это звучит искренне, но Дин всё ещё не может заставить себя поверить в это.       Они просто продолжают стоять здесь, под открытым небом, и за спиной Дина расстилаются чёрные просторы бесконечных холмов Айдахо. Он опирается на Каса, слегка ссутулившись в его объятиях, уткнувшись лицом в его шею. Он прижимается к коже Каса, удивляясь тому факту, что каким-то образом он всё ещё может чувствовать себя одиноким, находясь в чьих-то объятиях, всё ещё может жаждать лёгкого кайфа от пьянства, когда он так опьянён любовью.       Любовь должна была вылечить его. Он знает, что это не так, но всё же какая-то часть его души надеялась. С возвращением Каса всё стало лучше — конечно, стало, — но эти падения всё равно иногда появляются из ниоткуда. Огромные волны одиночества пробирают до костей, поднимаются и топят его. — Я никогда не буду счастлив, — осознаёт он, ещё больше сутулясь, позволяя Касу взять на себя всю его тяжесть. — Я так понимаю, речь больше не идёт о браке, — замечает Кас, выдерживая его вес, как будто это пустяк. Откуда у него взялись мускулы для этого, Дин не знает, но он устойчив, как всегда. — Скажи мне, что происходит.       Это трудно сформулировать сквозь серую дымку, оседающую на его сознании, но Дин всё равно подыскивает слова. — Я не могу иметь всё это. Дом, ребёнок, муж, Сэм счастлив и в безопасности. Кошка. Что-то придётся отдать. — Почему? — он так терпелив, что только доказывает правоту Дина. Всё слишком идеально. Иногда он боится, что проснётся от того, что на него смотрит лицо джинна. — Я могу сосчитать на пальцах одной руки, сколько раз я был так счастлив, Кас, и каждый раз за это приходилось платить. — Я знаю, что ты чувствуешь. Но Дин, — Кас побуждает его встать прямо, и Дин заставляет себя отстраниться, отступая назад, чтобы дать Касу возможность заглянуть ему в глаза. — Ты провёл половину своей жизни, спасая мир. Ты пожертвовал всем ради этого. Я думаю, ты уже заплатил цену.       Дин может только кивнуть и попытаться поверить ему.       Они выключают радио и идут в номер.       Через несколько дней, дома, с Чудом, садом и Джеком, тучи рассеиваются, и Дин снова чувствует солнце на своём лице. Ещё одна гроза проходит без выпивки, и он задаётся вопросом, становится ли он сильнее или просто привыкает к дождю.       Потом он думает: чёрт возьми, неужели мы поженимся? А затем приходит более коварное осознание: Я должен сказать Сэму.

//--//

      К их приезду в доме Сэма и Эйлин кипит жизнь. Гарт, Бесс, Донна, Джоди, Клэр и Кайя уже там. К счастью, это означает, что все комнаты, кроме одной, заняты, так что у них с Касом есть очень хорошая, не вызывающая подозрений причина разделить постель. Джек предлагают занять диван, подмигивая Дину. Несмотря на неспособность Джека скрыть это, Дин благодарен. Он уже не уверен, что сможет заснуть без Каса. Чудо, которая большую часть дороги провела свернувшись калачиком на коленях Дина, тут же начинает кусать всех, кто приближается к ней слишком близко.       У них есть пара дней на примерку костюмов, репетиционные ужины и всё остальное, что, чёрт возьми, влечёт за собой свадьба (Дин понимает, что сейчас он не имеет ни малейшего понятия, и он не уверен, что хочет чего-то даже отдалённо похожего для них с Касом. Он просто представил, как они вдвоём на заднем дворе обмениваются кольцами). Мальчишник быстро приближается. В планы Дина входят только он и Сэм, а это значит, что Кас отвечает за всех остальных, что, мягко говоря, странно. Единственные вечеринки, на которых бывал ангел, были вечеринками охотников, так что Дин даже не может представить, что он будет делать. — Невозможно ошибиться, если напоить всех, — единственный совет, который он может дать.       В тот вечер они расстаются, тайком поцеловавшись за дверью своей спальни. Дин игнорирует поднятую бровь Кайи, когда они выходят, как будто она каким-то образом видит сквозь стены.       Дин берёт пикап и они с Сэмом уезжают далеко за город. В этот раз Дин предоставляет Сэму право выбора музыки. Он выбирает какой-то современный рок, который Дин на самом деле… не ненавидит. Но он всё равно жалуется на него, просто из принципа.       Они съезжают на грунтовую дорогу, и Дин глушит двигатель, глядя на Сэма с робкой улыбкой.       Сэм выглядит понятным образом озадаченным. — Ты привёз меня сюда, чтобы похитить, или что? — Нет, чувак, зачем мне это делать? — фыркает Дин. — Ну, ты вроде как сопротивлялся всей этой истории с браком… — Всё меняется, Сэмми. Теперь я в порядке, — он выскакивает из машины, чтобы очень целенаправленно закончить эту часть разговора, обходит вокруг, чтобы открыть заднюю дверь и достать их старый винчестер 22-го калибра, а также коробку пустых банок и бутылок из-под газировки. — Я подумал о том, что ты сказал, — говорит он Сэму, чувствуя себя уже глупо. Он должен был просто позволить Сэму пойти напиться вместе со всеми, но теперь пути назад нет. — Ты сказал, что мальчишник должен означать прощание с холостой жизнью. Так что вот, держи. Твоя холостяцкая жизнь, — он широко разводит руки. — Стрельба со своим старшим братом. — Я не прощаюсь с тобой, Дин, — настаивает Сэм. — Да, да. Я пришёл сюда не для сеанса терапии. Я привёл тебя сюда, чтобы пострелять и выпить. Я имею в виду — ты пьёшь. Не я, — он лезет в коробку, чтобы достать бутылку виски. — С днём рождения.       Сэм поднимает бровь. — Я не собираюсь пить это рядом с тобой.       Дин хмыкает. — Ну, тебе придётся, потому что я не могу допустить, чтобы это лежало здесь слишком долго.       Сэм не спорит, но и не пьёт. Они ставят несколько банок и бутылок на камни и идут обратно к машине. Когда они добираются туда, Дин оборачивается и замечает, что Сэм незаметно добавил виски к другим бутылкам. Или он думает, что это виски. С такого расстояния всё немного размыто, и, чёрт возьми, Кас, наверное, был прав насчёт очков.       Они по очереди сбивают бутылки одну за другой, ведя счёт в дружеском соревновании. Дин неплохо справляется, несмотря на плохое зрение. Однако солнце садится, и в темноте всё начинает выглядеть одинаково. До сих пор он избегал виски, всё ещё настаивая на том, чтобы Сэм выпил его, но когда он присматривается к бутылке справа от него, его прицел сбивается, и виски разбивается у него на глазах. — Проклятье. — Поэтично, не так ли? — поддразнивает Сэм. — Заткнись.       Они сидят у открытой задней двери и потягивают содовую, наблюдая, как небо становится фиолетовым. Это похоже на тысячи других вечеров, проведённых за передышкой после охоты, и, как Дин и хотел, это похоже на прощание. Он многое хочет сказать, но это скрывается за грузом прожитой жизни.       Вместо этого они говорят об Эйлин. Сэм рассказывает ему о том, как они ходят на уроки гончарного мастерства, и о всех их неудачных попытках готовить вместе. Он говорит о том, как она очаровательна, когда под кайфом, и Дину удаётся удержаться от колких замечаний, потому что он чувствует то же самое по отношению к Касу. Он, в свою очередь, рассказывает Сэму о саде Каса, о системе полива, которую он ловко установил, и о том, как помогал Джеку готовиться к тестам.       Только когда солнце садится, он набирается смелости и действительно говорит о том, о чём хотел. — На самом деле ты прощаешься со мной, — говорит он. Увидев, что Сэм смотрит на него широко раскрытыми глазами, он быстро продолжает: — Не то чтобы… ну, знаешь, я не умираю или что-то в этом роде. Но всё по-другому. — Дин, я всё такой же твой бр… — Я знаю, — прерывает Дин. — Я не об этом говорю. Я не говорю, что это плохо, — Сэм заметно расслабляется. — Просто всё по-другому. Мы не братья, как раньше. Мы больше не охотимся, не устраиваем соревнования по стрельбе, как сейчас, не напиваемся за книгами по истории. Мы не спим в мотелях и не ругаемся друг на друга за то, что израсходовали всю горячую воду, — как это возможно, что он всё ещё немного скучает по этому? Он никогда не думал, что будет скучать по ночёвкам в мотелях. — Теперь мы просто… говорим о телевизоре, о глупостях, которые мы делаем в своей жизни, и жалуемся на соседей. Всё по-другому.       Проходит некоторое время, а потом Сэм кивает, выглядя почти виноватым. — Я не думал, что мы когда-нибудь до этого доберёмся. — Да, — тихо соглашается Дин. — Я тоже.       Им пора возвращаться домой. Скоро начнут вылезать комары. Но есть ещё кое-что, что он хотел сказать.       Дин тяжело вздыхает, раздавливает жестяную банку из-под содовой и бросает её в картонную коробку. — Так ты знаешь Каса?       Брови Сэма сходятся вместе. — Ангела? Да, я знаю о нём, — фыркает он.       Дин закатывает глаза. — Заткнись. Я пытаюсь что-то сказать. — Может, тогда просто… скажешь? — тридцать восемь лет, а он всё ещё раздражающий маленький говнюк. Дин одаривает его недовольным взглядом. — Извини. — Нет. — Да, — Сэм самодовольно улыбается. Он в хорошем настроении в эти дни. Это приятно видеть, даже если это означает, что он раздражает больше, чем когда-либо. — Мы с Касом собираемся пожениться, — говорит Дин и вдруг жалеет, что не сделал этого дома, где он мог бы сразу после этого спрятаться в своей комнате.       Но Сэм только вздыхает, потом хихикает, и затем, наконец, разражается полноценным смехом. Вскоре он уже лежит на сиденье грузовика и хохочет, спрятав лицо в ладонях. Дин инстинктивно ударяет его по плечу. — Прекрати смеяться! Я серьёзно! — Ладно, ладно! — Сэм отшатывается от него, садится и перебирается на дальний конец сиденья, чтобы Дин не мог достать его. — Прости. Просто… — он всё ещё смеётся, несмотря на извинения. Возможно, это нервный смех — трудно сказать. Дин, с другой стороны, смущённый и раздражённый, просто из принципа. — То есть, я не знаю, почему я удивлён, — наконец, говорит Сэм. — Вы двое вели себя так, будто вы женаты уже много лет. — Это не так… Ты можешь просто быть вежливым в этом? — Как я могу быть не вежливым? — требует Сэм, но взглянув на Дина, немного смягчается. — Я рад за тебя, серьёзно.       Дин смотрит на него, ожидая, когда упадёт второй ботинок. Сэм просто смотрит в ответ. Они смотрят друг на друга, пока молчание не затягивается настолько, что становится некомфортно, и Дин, наконец, вынужден его нарушить: — И это всё? — Чт… — брови Сэма сходятся вместе. — Ты хотел обняться или что-то ещё? — Нет, чувак. Я просто подумал… В смысле, я рассчитывал, что это будет сложнее, чем сейчас.       Сэм фыркает. — Почему? Это намного лучше, чем поток женщин, которые тебе даже не нравились.       Для Дина это не кажется таким очевидным. — Потому что папа был козлом. — Я не отец, Дин, мне всё равно. Ты можешь спать даже с демоном, и я найду способ смириться с этим. — Ну, это больше в твоём духе, — бормочет Дин и зарабатывает взгляд с оттенком едва заметной обиды. Он отступает, поднимая руки в знак капитуляции. — Прости. — Всё в порядке.       Почему-то кажется, что больше нечего сказать. Дин ожидал, что будет тысяча вопросов. Он ожидал, что Сэм спросит, не гей ли он, или станет рассуждать о его прошлых отношениях, или, по крайней мере, будет неловко говорить на эту тему. Но неловкость в худшем случае незначительна, и она быстро проходит.       Они смотрят, как темнеет небо, и слушают, как просыпаются сверчки. В конце концов, наступает вечерняя прохлада, и они забираются в пикап и с грохотом выезжают на шоссе.       На этот раз Сэм включает Fleetwood Mac, и Дин не жалуется. Он даже немного зажмуривает глаза, когда звучит «Landslide», и благодарит темноту за то, что она скрывает его лицо.       Он паркуется у дома Сэма, но прежде чем он успевает выйти, Сэм поворачивается к нему. — Ты счастлив?       Задай ему этот вопрос десять лет назад, он бы сказал Сэму, чтобы тот отвалил. Год назад ответом было бы твёрдое «Нет, чёрт возьми». Даже три месяца назад он был на каменистой почве.       Но сегодня — сегодня он будет обниматься со своим пьяным женихом, а завтра увидит свадьбу своего младшего брата, и когда всё будет сказано и сделано, он вернётся домой, в свой дом с тёплым очагом и цветущим садом, и, чёрт возьми, это реально. Это реально. Даже если не кажется реальным.       И да, бывают моменты, когда он не может дышать от страха потерять всё это, но они всегда проходят. — Да, счастлив. А ты?       Сэм улыбается. — Да.       И позже, когда Кас заваливается в постель, пахнущий винным магазином, и осыпает его поцелуями, он ухмыляется так сильно, что едва может поцеловать его в ответ. — Полагаю, тебе было весело, — бормочет он сквозь улыбку. — Очень, — соглашается Кас, проводя небрежными поцелуями по его шее. Затем он отстраняется, внезапно став серьёзным. У него такая солдатская стойка, прямая и вертикальная, когда он садится, опираясь на бёдра Дина. Ещё большей комичности прибавляет то, как он слегка покачивается, взгляд расфокусирован. — Я поцеловал Донну. Мне сказали, что я должен был, ради игры. Мне жаль.       Это, по меньшей мере, трогательно. Он выглядит таким обеспокоенным. — О? Тебе понравилось? — Дин дразнит, поддерживая Каса руками за бёдра. — Нет, Дин, её волосы попали мне в рот. Мне было очень неприятно, честное слово, — его глаза сужаются и смотрят на Дина с затуманенным вниманием, словно он может читать его мысли прямо как раньше. — Ты злишься?       Дин смеётся, качая головой, и вся любовь в мире на мгновение душит его. — Нет, Кас. Мне всё равно, — жесткая поза Каса быстро ослабевает, и он оказывается перекинутым через грудь Дина, уткнувшись лицом в подушку над его плечом. Дин обнимает его, отыскивая в темноте линии его татуировки. — Ты счастлив, Кас? — спрашивает он, наполовину ожидая, что ответа не будет.       Ангел сдвигается с места, поворачивает голову и прижимается губами к уголку челюсти Дина. — Ммхм, — хмыкает он в знак согласия. — Никогда не был так счастлив. — Да, — соглашается Дин с такой широкой ухмылкой, что ему почти больно. — Я тоже.

//--//

      Похмелье по утрам кажется чудовищным. Дин проводит половину утра, готовя завтрак, а вторую половину — хвастаясь своей трезвостью. Это очень весело, когда он наблюдает, как страдают остальные. Это заставляет его меньше чувствовать себя каким-то придурком из-за того, что у него вообще были проблемы с алкоголем.       Все они, кажется, чувствуют себя бодрее после того, как получают немного еды и Гаторада в свои организмы. Эйлин справляется лучше остальных, она оживляется, как только ей в руки попадает один из омлетов Дина. Кас, с другой стороны, ведёт себя как заноза в заднице. Он отказывается вставать, пока Дин лично не принесёт ему чашку кофе в постель, и за первые пятнадцать минут, которые он проводит внизу, из него получается выудить лишь пару слов.       Здесь царит домашняя атмосфера, все лениво бродят в пижамах, вспоминая прошедшую ночь и обсуждая детали предстоящего дня. Донна и Джоди сидят за столом в столовой, рассматривая фотографии на телефоне Донны (она подмигивает Касу, когда он ворчливо проходит мимо). Кайя и Клэр каким-то образом делят один барный стул у стойки. Клэр ковыряется в остатках хашбраунов Кайи. Гарт разговаривает по телефону с няней, а Бесс, похоже, учится у Эйлин языку жестов.       В доме стоит постоянный приятный шум, звуки жизни. Дин наслаждается тем, что он снова счастлив, даже просто наблюдая за происходящим со своего места в углу у кофеварки. Кас подходит и молча наливает себе ещё одну чашку кофе. Он немного замирает, отвернувшись от Дина и опустив глаза.       Точно. Они должны притворяться, что не вместе. Только Сэм знает. И кого, чёрт возьми, это должно волновать? Он протягивает руку и обхватывает пальцами ладонь Каса, прежде чем тот успевает уйти, притягивая его чуть ближе. Кас оглядывается на него, затем обводит взглядом комнату, безмолвно спрашивая: «Что ты делаешь?». — Всё в порядке, — настаивает Дин, наклоняясь и встречаясь с Касом в целомудренном поцелуе. От него пахнет кофе, а губы потрескались, и почему-то это идеально.       Он наполовину ожидает, что комната затихнет, когда это произойдёт, но разговоры продолжаются. Дин оглядывается по сторонам, но единственный, кто действительно обращает на него внимание, — это Кайя, которая быстро показывает ему большой палец вверх и говорит «мило».       Выходит, что… да, всем на самом деле всё равно, и, возможно, Дин начинает задаваться вопросом, почему он вообще решил, что будет не так. Сэм прав — они прошли через столько всего и видели столько нелепых и невероятных вещей, что поцелуй мужчины с другим мужчиной на данный момент является чем-то обыденным. Поэтому Дин целует его снова, упиваясь свободой, и на этот раз Кас наклоняется к нему с большей готовностью.       Они держатся за руки у стойки, опираются друг на друга, пока Сэм излагает план на день, и к тому времени, когда они уже стоят по обе стороны прохода в своих костюмах в ожидании Эйлин, кажется странным быть так далеко друг от друга.       Глаза Сэма блестят, когда она идёт к алтарю. Конечно, он плачет. Дин тоже немного плачет, но если кто-то спросит, то нет, он не плакал.       Они собираются дома за ужином, едят на заднем дворе в окружении оливковых деревьев. Это небольшая свадьба, не совсем традиционная, но шафер должен произнести речь, так что Дин, чёрт возьми, произнесёт речь.       Он начинает жалеть об этом решении, как только встаёт, и все взгляды обращаются к нему. Он неловко прочищает горло, жалея, что его галстук не завязан немного свободнее. — Я искал, как написать речь для шафера, — начинает он, решив, что лучше быть откровенным. — Я плохой оратор и плохой спичрайтер, так что потерпите меня. В первом шаге говорилось, что я должен начать с комплимента невесте, так что вот так: Эйлин, ты выглядишь горячо.       Кас, который переводит для Эйлин, бросает на него косой взгляд. — Я хотел сказать, горячо, — Дин притворяется, что опять ошибся. Эйлин улыбается ему широкой улыбкой. — Хорошо. Я имел в виду красивая. Лучезарная. Неважно. Я очень рад, что Сэм выбрал такую крутую девушку, которая теперь стала моей невесткой. Ему нужен был кто-то, чтобы уравновесить его занудность, — он снова смотрит на свой телефон, пытаясь вспомнить, что он хотел сказать. — Вот ещё что. Согласно этому сайту, я должен высмеивать жениха. К счастью, есть из чего выбрать. Например, причёска. Его волосы не всегда выглядели так. Папа долгое время заставлял нас стричься коротко, потом Сэмми уехал в колледж и вернулся с этой чертовщиной, и теперь я уже пятнадцать лет пытаюсь заставить его подстричься. — Мне нравится, — улыбается Эйлин. — Да, ты должна так говорить, потому что ты его жена, — Дин подмигивает ей, не обращая внимания на взгляд Сэма. — В любом случае, — он смотрит вниз на свои руки, где его большой палец оставляет нервный, влажный след на экране телефона. — После того, как я поиздеваюсь над ним, я должен рассказать о том, как мы познакомились, и перейти ко всем душещипательным вещам, так что если вам нужно выбрать время, чтобы уйти, сделайте это сейчас. Здесь будет скучно, как в «Аббатстве Даунтон», — боже, он надеется, что хоть несколько человек уйдут. Почти год АА всё ещё не приучил его говорить о своих чувствах перед группами людей. Наверное, он никогда не почувствует себя нормальным. — Я мало что помню о том, как впервые увидел тебя, Сэм, но пару лет назад, когда мама была рядом, она мне всё рассказала.       Они сидели в одной из комнат в бункере, постоянно выпивали и изучали историю, и она посмотрела на него и сказала: — Вы с Сэмом очень близки.       Тогда он ответил: — Думаю, да.       Мэри наклонила голову и подняла бровь. — Сначала он тебе не понравился, — сказала она ему с нежной улыбкой. — Ты был очень зол, когда я рассказала тебе, что у тебя будет младший брат.       Он опустил книгу на стол, сжимая стакан с виски и быстро моргая. — Почему? — ему нравилось быть старшим братом. Без Сэма он бы даже не знал, кто он такой. Половина его личности была связана с заботой об этом ребёнке. — Я не знаю. Детям не нравится узнавать, что они больше не будут в центре внимания, — заметила Мэри. — Когда мы вернулись домой из больницы, ты устроил молчанку, топтался по дому и отказывался называть его иначе, чем «ребёнок», — она улыбнулась, и он редко видел это выражение на её лице. — Пока однажды ночью Сэм не заплакал, и я просто не выдержала. Твой отец был пьян в стельку, а я слишком устала, чтобы вставать, поэтому я просто позволила ему плакать.       Лицо Дина исказилось, и Мэри бросила на него извиняющийся взгляд. — Я знаю. Но я была измотана.       Он понимал. Сколько раз он возвращался домой после помощи Джону на охоте, а Сэм жаловался, что голоден. Иногда Дин просто позволял ему ныть до утра ради собственного спокойствия. Но каждый раз он чувствовал себя чертовски виноватым за это. — Я понимаю.       Мэри благодарно улыбнулась ему. — Ну, я позволила ему поплакать, но он ни с того ни с сего перестал. Довольно внезапно, и я не могла игнорировать это, поэтому я встала и пошла в коридор, чтобы проверить его, и нашла там тебя. С ним на руках. Я понятия не имею, как ты достал его из кроватки, но ты держал его на руках, и он больше не плакал. Это было мило.       Когда она рассказала ему эту историю, он всё ещё ощущал в своём нутре тугой узел гнева: ненависть к ней за то, что она бросила их, оставила ему эту родительскую роль, которой он никогда не хотел, и злость на то, что у него никогда не было детства. Тогда её слова как нельзя лучше подпитали эту ярость.       Дин опускает эту часть своей истории — просто рассказывает выхолощенную версию, и вызывает несколько смешков, когда упоминает, как он был взбешён, когда узнал, что его мама беременна. — Я не помню ту ночь, — признаётся он, когда смех стихает. — Но я помню, как выносил Сэма из дома, когда умерла наша мама. С тех пор я пытался нести его, — чёрт. Слишком много собраний анонимных алкоголиков сделали его мягким и гораздо более восприимчивым к тому, чтобы развалиться на части перед толпой. Он берёт паузу, чтобы собраться с мыслями, делает медленный и дрожащий вдох.       Кас сжимает его бедро за безопасным столом, и этот небольшой контакт успокаивает его настолько, что он находит в себе силы продолжать. — Я никогда не думал, что доживу до твоей свадьбы, — наконец произносит он, глаза щиплет. — Честно говоря, я думал, что умру до тридцати лет, — у Сэма теперь тоже немного блестят глаза, он сжимает челюсти и качает головой, пытаясь сдержаться. — Потом тридцать прошло, и я думал, что меня не будет до сорока, — эта речь быстро рассыпается под тяжестью всего того, что он чувствует. Куда он опять клонит? — Думаю, я хочу сказать, что я очень рад, что я здесь. Я действительно горжусь тобой, что ты зашёл так далеко, и что ты нашёл кого-то такого замечательного, как Эйлин, и я… я отпускаю тебя, чувак. Ты больше не мой.       Сэм вытирает лицо, а Дин сквозь слёзы смотрит на свой телефон. Это всё, что он написал, все его разрозненные фразы, собранные в одну небрежную речь. Такие разговоры с Сэмом случаются примерно раз в десятилетие, и они всегда тяжёлые. Дин не силён в этом — и он не хочет заканчивать разговор на кислой ноте, поэтому он обращается к Эйлин. — Так что теперь это на твоей совести. Не облажайся, — шутит он, указывая на неё пальцем с дрожащей улыбкой.       Затем Дин садится и сдерживает слёзы, которые не появляются снова до тех пор, пока он не утыкается лицом в грудь Каса в безопасности их постели той ночью. Но это хорошие слёзы. Он начинает понимать разницу.       На этот раз, когда они с Сэмом прощаются, это происходит немного легче.

//--//

      Импала стоит под брезентом, спрятанная под навесом от дождя. Дин выходит туда по утрам, потягивая исходящий паром кофе из зёрен, которые Чэр прислала ему в качестве своеобразного подарка на помолвку.       Машина не кажется такой пугающей, когда она отделена от бункера. Она меньше напоминает о его прошлом и больше является проектом на будущее. Нужно многое сделать. Непомерно много. Он уже отправил её в мастерскую, чтобы выправили раму, но ему нужно начать заказывать детали. Сегодня у Джека последний экзамен, так что, возможно, он приступит к работе после того, как отвезёт их.       Кас ещё в постели, поэтому Дин сам отвозит Джека в испытательный центр, открыв окна, чтобы ранний летний ветерок согревал его кожу. Джек лихорадочно изучают последние карточки, поэтому всю дорогу они едут в дружеском молчании. Дин нарушает его только тогда, когда они въезжают на парковку. Они приехали на несколько минут раньше, оставив себе приличный запас времени на случай пробок. — Знаешь, тебе понадобится машина, когда ты пойдёшь в колледж, — замечает Дин, заглушая двигатель. — Или мотоцикл, — ярко предлагают Джек, заметив один на другой стороне парковки. — Ни в коем случае, — быстро пресекает Дин. Если у него есть хоть какое-то право голоса, Джек никогда не приблизятся к мотоциклу ближе, чем на десять футов. Нет, план, который он задумал, радикально отличается (и более безопасен). — Я тут подумал… ты могли бы помочь мне починить Детку, — Джек уже выглядят ошеломлёнными, — а потом, когда поступите в колледж, она могла бы стать твоей.       Они всё ещё ошеломлённо молчат. Последняя карточка даже выскальзывает из их пальцев и падает на пол машины. У Джека такой же взгляд оленя в свете фар, как у Каса, когда он сталкивается с чем-то невероятным. Яблоко от яблони. — Если хочешь, — добавляет Дин, беспокоясь, что у Джека могло произойти короткое замыкание. Или, может, они хотят что-то поновее и попроще в управлении. Он может смириться с этим. — Если нет, я могу найти тебе другую машину. Но она надёжная, и она сделает тебя популярными среди дам… — подождите. Это ещё одна вещь, о которой Дин никогда не спрашивал, и это не та тема, которую он уверен, что готов затронуть в любом случае. — И… среди… среди всех. Я думаю, — быть родителем трудно. — Просто… она должна быть в дороге, а не пылиться в гараже.       Ошеломлённое выражение лица сменяется ухмылкой. — Ты действительно доверяешь мне это?       Дин тяжело вздыхает. — Я дам несколько уроков вождения. Она не совсем проста в обращении, — даже сейчас трудно так просто отказаться от контроля. Это правильное решение, но она всё ещё его Детка. — Только не садись за руль пьяными. Никогда. — Конечно. Я бы не стали, — торжественно отвечают Джек, как будто они дают клятву. — Тогда да, я тебе доверяю, — шатко соглашается Дин.       Джек ухмыляются так сильно, что, кажется, им может быть больно. — Спасибо, Дин. Спасибо, спасибо, спасибо! — они наклоняются и обнимают его с такой силой, что из него вырывается вздох.       Дин нежно похлопывает их по спине. — Ладно, не благодари меня пока. Тебе ещё нужно сдать экзамен, и тогда мы сможем заняться машиной, хорошо? — Хорошо, — Джек практически вибрируют на своём сидении. — Спасибо, — добавляют они ещё раз для убедительности. — Пустяки, — настаивает Дин. — Давай, пора идти.       Джек вылезают из грузовика и направляются к центру тестирования, поворачиваясь, чтобы помахать Дину рукой, прежде чем исчезают через входные двери.