Разбитая Корона

Ты не плачешь. Ты не хочешь плакать. Вместо этого, когда дверь захлопывается, ты облизываешь губы и натягиваешь на себя рваные остатки платья. Остатки твоего возбуждения неловко прилипают к бедрам, и ты сглатываешь комок, образовавшийся в горле. Затем ты встаешь на трясущиеся колени. Это хорошо. Ты говоришь себе: это хорошо. Ты не обращаешь внимания на замирание сердца и боль, которая скопилась в твоих глазах, грозя выплеснуться наружу при одном только моргании. Луна мерцает сквозь шторы Локи, освещая огромную пустоту его комнаты. Тишина томительна и хрупка. Ты выходишь из нее и направляешься в его гостевые покои, обходя комнату по кругу и запоминая ее. Ты клянешься, что это будет последний раз, когда ты по доброй воле окажешься там. Это хорошо. Ты стала слишком близка к нему. Это хорошо. Теперь ты помнишь свою ненависть, свое презрение, свой гнев. И ты больше не позволишь себя обмануть. Его сладкие слова и ложные обещания. Ты покидаешь его комнату, высоко подняв голову, пока твое платье в клочья разлетается за тобой, не смея остановить ни одного стражника. Скромность проклята. Она и раньше ничего не делала для твоей защиты. Правда в том, что Локи не причинил тебе вреда. Как только ты обвинила его в том, что он тебя пугает, он убрал свое прикосновение и отступил. Мерзкие слова Локи остались, извергаясь, как яд, словно ты была врагом. Тогда-то и пришла настоящая боль. Когда он угрожал, что захочет другую. Кого угодно. Того, кто сможет угодить ему. Ты горько смеешься про себя, огибая углы коридора. Почему его слова так беспокоили тебя? Почему ты позволила этому сломить тебя? Может быть, потому, что ты действительно верила, что он думает о тебе не только как о своей собственности. Ты верила, что он любит тебя. Ты думала, что это было очевидно в его глазах, прикосновениях, действиях. Но, опять же, он был Богом лжи. Конечно, он сделал все, чтобы ты думала, что он тебя любит. Это было в его интересах. Так же, как и в твоих.

xXxXx

— Ты выглядишь расстроенной, — замечает Фрейя, проводя рукой по твоим волосам. Ты кусаешь губы, закрываешь глаза и наклоняешь голову к зимнему солнцу, которое бьет на тебя сверху. Это приятно. Солнечные лучи, словно толстое одеяло, стелются по твоим озябшим щекам и окрашивают веки в золотой цвет. — Из-за чего я могу быть расстроена? Фрейя напевает у тебя за спиной, ее пальцы обнимают основание твоего черепа и массируют напряжение. Это успокаивает и кажется слишком личным. — Возможно, твой муж что-то сделал, — подначивает Фрейя. — Локи всегда что-то делает, — быстро отвечаешь ты, стараясь не терять бдительности. — Я научилась не позволять ему больше тревожить меня, — лжешь ты. — Тогда, возможно, ты злишься на меня. — Возможно. Ты злишься, испытываешь горечь, разочарование. Но больше всего ты испытываешь одиночество. Каждый раз, когда ты думаешь, что кто-то на твоей стороне, идет рядом с тобой по лабиринту, ты обнаруживаешь, что он завел тебя в тупик, в одиночество. Ты остаешься одна, чтобы выбраться из лабиринта, спотыкаешься о сорняки и падаешь в грязь, покрываясь синяками и царапинами. Ты можешь замазать только столько синяков, пока они не начнут переливаться друг в друга и не запятнают твое суждение. Ты устала считать каждый шаг, ждать, что вот-вот рухнут половицы или разобьется стеклянная клетка. Ждешь, что кто-то узнает об опасных играх, в которые ты играешь. Фрейя отходит от тебя и подходит к своим цветочным кустам. Она стоит на коленях, пропалывая и ухаживая за растениями, как будто только они имеют значение. Но ты знаешь лучше. Она просто ждет, что ты что-то скажешь. Но ты не скажешь. Ты слишком устала, чтобы играть с ней в игры сегодня. Ты здесь только потому, что тебе больше некуда идти. Ты не хочешь находиться в своей комнате, если вдруг тебя из нее вытащат. Ты не хочешь идти в Большой зал, если Локи там хвастается своей ночью. И уж точно не стоит идти в библиотеку. Это будет первое место, где тебя будут искать. Вместо этого ты сбежала в сад на рассвете, пробираясь сквозь сумерки и маскируясь в кустарнике. Возможно, это было плохое решение, но тебе все равно. Никто не сможет найти тебя здесь. — Я надеюсь, что ты не вызвала тревогу в замке своим исчезновением, — говорит Фрейя. — Мне бы не хотелось, чтобы тебя задержали, как раньше. Ты наконец открываешь глаза и смотришь на нее. — Никто не будет скучать по мне. Фрейя поднимает бровь и хмыкает. — Я сомневаюсь в этом, дорогая. — Тогда, если ты хочешь, чтобы я ушла, я уйду. Фрейя вздыхает, вытирая грязь с рук о платье. Затем она меняет тему. — Тебе нравится ботаника? Ты выпрямляешься на цементной скамье, внимательно наблюдая за тем, как она берет в ладонь луковицу цветка, ее бледные пальцы проводят по каждому лепестку. — У меня не было большого опыта в этом, — отвечаешь ты. — Это что-то поистине невероятное, — начинает она. — Наблюдать за тем, как семя прорастает в луковицу и превращается в цветок под моим наблюдением, так приятно. — она бросает на тебя тяжелый взгляд. — Конечно, иногда с цветами приходится обращаться осторожно. Некоторые со временем обрастают колючками, чтобы защититься от насекомых, другие становятся ядовитыми. Лучшие ботаники знают, что нужно подрезать свои сады, чтобы убедиться, что они не пустили туда сорняк. Ты делаешь паузу, рот пересыхает, когда ты смотришь на расчетливый взгляд Фрейи. — Ты угрожаешь мне? Она смеется на ветру. — Нет, моя дорогая. Ты облизываешь губы и смотришь на нее, а она смотрит на тебя в ответ. Она как зеркало, искаженное изображение, которое предвкушает, предполагает. Наконец, ты сдаешься и говоришь что-то, чтобы успокоить ее. — Локи был зол, — делаешь паузу. Одна из ее бровей приподнимается, прежде чем ты добавляешь. — Когда он вернулся из Йотунхейма. — И это расстроило тебя? У тебя пересыхает во рту, когда ты пытаешься ей возразить. Это была правда, слишком правда. Горло саднит, мешая говорить, отбивая охоту. Но ты все равно отвечаешь ей. — Нет, — лжешь ты. — Нет, это просто удивило меня. Он не был таким уже очень давно. — Ты поверила, что он изменился. В тебе вспыхивает раздражение. — Нет. Я не знаю, как это объяснить. Тогда Фрейя кивает. — Ну, он был мальчиком, играющим в войну. — Это было иначе, иначе, чем он когда-либо был. Это как… — задумываешься ты. — Как что? Ты делаешь паузу, прислонившись спиной к холодной скамейке, чтобы немного передохнуть и все обдумать. Его угрюмые глаза, сжатые в кулак руки и разжатая челюсть. — Я чувствовала его. Это было похоже на… Я чувствовала его мысли, и они были такими разбитыми. Фрейя замолкает, замирает. Ветер шелестит ее одежду, пока она настойчиво смотрит на тебя. — Ты чувствовала их? Ты пытаешься перенестись в тот момент к нему. На лицо Локи, смотрящее на тебя, на холод, исходящий от его кожи, и на отвращение, проникающее в тебя. Ты все еще чувствуешь, как бурлят эмоции, путаясь в том, что было твоими эмоциями, а что — его. — Это также могли быть мои собственные иллюзии. Фрейя стоит, поправляя юбки своего платья. — Скорее всего, ты чувствовала его сейд. Ты облизываешься, натягивая свой сейд, как струну. Он пылает внутри тебя, напоминая, что он все еще там, что он всегда будет там, ожидая, чтобы его напрягли, как мускул. Она права, говоришь ты себе. Фрейя права. Мысли, чувства, которые просачивались из него, могли быть просто сейдом внутри тебя. И если это возможно, то возможно и то, что ты была совершенно неправа в своих чувствах к нему. Все эти ужасные истины, которые ты говорила себе по ночам. Те, которые преследовали тебя, которые не давали тебе спать, которые прокрадывались в твои мысли, как тень на дальней стене. Те, что шептали тебе, что ты можешь любить его, могли также быть растущей силой твоего сейда. И снова… И снова… с такими мыслями можно было бы запустить себя в вечный круг. Так много лжи можно замаскировать под правду, и так много правды можно скрыть под поверхностью лжи. Торопливые шаги входят в сад. Ты поднимаешь голову и видишь, что Алвин задыхается, на щеках у нее легкий румянец. Ты улыбаешься ей. Несмотря на все, несмотря на обман, суматоху и боль, она остается светлым пятном. Светом. — Фрейя, — кашляет она. Твоя улыбка мгновенно исчезает, испуг бурлит в твоем нутре. Взгляд Фрейи сужается к светлому эльфу. — Что такое, Алвин? Она задыхается. — Один… Ты встаешь, направляясь к эльфийке, но она отшатывается от твоего вздоха и поворачивается к Богине. Фрейя стоит здесь, руки сцеплены, губы сжаты, в глазах едва уловимое раздражение. Эльфийка делает глубокий глоток воздуха. — Один погрузился в сон Одина. Ты замираешь. Сон Одина… Прошли годы, века с тех пор, как Один нуждался в подзарядке. И когда Асгард подвергается постоянным атакам, когда угроза войны, Рагнарёк на пороге, он погружается в этот вечный сон. Она добавляет. — Целители говорят, что это будет долгий отдых, что он был почти лишен всех сил. Губы Фрейи растягиваются в ухмылке, такой богатой и широкой, что она почти ослепляет тебя. — Ты хорошо потрудилась, чтобы найти эти новости, Алвин. Светлая эльфийка кивает, ее глаза загораются от похвалы. Твои глаза тускнеют, желудок опускается. Снова это чувство, то, которое ты считала Локи, то, которое овладело тобой, как замутненный яд, который заставлял тебя говорить, делать, видеть и чувствовать, вибрирует. Она сотрясает тебя, оцепеняет и в то же время побуждает к действию. Твои конечности замирают, глаза широко раскрываются, запечатлевая эту сцену в памяти. Затем вибрации превращаются во вспышки фрагментарной надежды. Она обвивается вокруг тебя, давая тебе предвидение, которое ты не можешь разглядеть. Это чувство. — Я должна посоветоваться с Норнами, — кивает Фрейя. Она подходит к Алвин, наклоняет голову и целует лоб эльфийки. Она прижимает ладонь к щеке девушки и пристально смотрит ей в глаза. — Я так горжусь тобой. Затем Фрейя поворачивается на пятках и мчится в другой конец сада, входит в большую арку и исчезает из виду. Тогда Алвин поворачивается к тебе, гордая улыбка от лести смотрит на тебя в ответ. — Ты в порядке, принцесса? — Я в порядке, — автоматически отвечаешь ты. Ты не в порядке. Ни в малейшей степени. Интуиция бурлит внутри тебя. Она пытается заставить тебя увидеть. Но ты не можешь. Все, что перед тобой, — это туман, лабиринт, облака. Как отчаянно ты хочешь разогнать облака, увидеть идеально чистый путь. Но не получается. — Я должна вернуться к своим обязанностям, — говоришь ты, и глубины твоего разума берут верх над тобой. И ведет тебя за дверь. В следующее мгновение ты оказываешься перед комнатой для посещений Всематери. Почему? Ты точно не знаешь. Но ты там, раскачиваешься из стороны в сторону и стучишь в дверь. Она не впускает тебя, но ты все равно входишь. Там никого нет, кроме молодой служанки, которая гладит огонь. — Принцесса! — задыхается она, положив руку на сердце, как будто это ее успокоит. — Вы напугали меня. — Где она? Рот служанки открывается. — Она в палате целителя, но… Ты уносишься прочь, не позволяя ее предупреждениям следовать за тобой, падая в такт мелодии эха арфы, призрачного фортепьяно. Тебя несут, беспомощного, направляют в головокружительный лабиринт, указывая путь фонарем и освещая светом клубящиеся вокруг тебя облака. Ты пытаешься сказать себе, что ты не должна быть там. Что они не хотели бы, чтобы ты там была. Но этот голос тусклый и шепчет. Когда ты добираешься до места выделки душ, ты видишь Фриггу рядом с Одином. Ее бледный цвет лица говорит тебе все, что тебе нужно знать. Это страх и беспокойство. Принятие и душевная боль. Она поднимает глаза, чтобы увидеть тебя, как будто ждала тебя все это время. И как только ты встречаешься с ней взглядом, она ломается. Когда в последний раз тебе приходилось утешать кого-то? Ты не можешь вспомнить. Но что ты точно помнишь, так это то, что тебя утешали. Руки обхватывают тебя, крепко держат, когда ты сломалась, когда ты потеряла себя от боли и оплакивала жизнь, которой у тебя никогда не было. В одно мгновение ты обхватываешь ее руками, падая на сиденье рядом с ней. Она не плачет, но крепко прижимается к тебе. Когда Фригга отстраняется, она смотрит на тебя со слезной улыбкой. — Дочь моя, — приветствует она. — Как я рада тебя видеть. — ты ничего не говоришь, вместо этого твои глаза остаются прикованными к ее глазам. — Мне неприятно видеть его таким. Он кажется таким… хрупким. Фригга отрывает свой взгляд от твоего и смотрит на Одина, одна из ее рук покидает твое плечо и берет его за руку. — Прошло много времени с тех пор, как мне приходилось присматривать за ним. Ты смотришь на Одина, такого старого. Его кожа покрыта коркой, на лице следы, шрамы и пятна. Он выглядит обреченным под оранжевым светом, который питает его силой целителя. — Всемать, — начинаешь ты. Она смотрит на тебя, и на короткую секунду ты видишь Фрейю. Но при всей злости Фрейи, при всей ненависти и разочаровании, которые исходят от нее, Фригга излучает противоположное. Она смотрит на тебя с добротой, принятием, восхищением. С неподдельной гордостью. — Хорошо, что ты пришла. — она улыбается, затем отпускает тебя. — Хотя, я думаю, ты здесь не просто так. Ты опускаешь глаза, не в силах удержать взгляд на ней. Да, шипение внутри твоей головы говорит тебе сказать. Да, рассказать ей все. Но вы этого не делаешь. Нет, вместо этого ты остаешься таким же неподвижной, а в голове бегут бешеные круги. Ты упираешься руками в колени, поглаживая одно из колец на пальцах. — Это Локи? — спрашивает она. — Да. — автоматическая боль пронзает тебя, как будто ты восстаешь против лжи. Ты пытаешься скрыть свою дрожь, но она переполняет тебя — умоляя быть честной. — Что он сделал? Ты открываешь рот, пытаясь найти ответ, который не заставил бы тебя чувствовать себя неловко. Поэтому ты говоришь правду, и твое тело радуется, когда ты это делаешь. — Я боюсь за него. Фригга делает паузу, ее брови нахмуриваются. Она тянется к твоим рукам. — Дорогая моя, ты становишься настоящим эмпатом, не так ли? Хотя, это было бы логично после всего, да? Эмпат? Возможно, в этом есть смысл. Больше смысла, чем тебе хотелось бы признать. — Я предполагаю, — начинает Фригга. — Что он сделал что-то, что расстроило тебя? Ты почти смеешься над тем, что она на цыпочках обходит его бурные действия. Вместо этого ты просто качаешь головой из стороны в сторону. — Я бы предпочла не говорить об этом, — говоришь ты вместо этого. — Конечно, — Фригга делает паузу, ее пальцы касаются тыльной стороны твоей руки. Вы сидите в тишине в течение двух мгновений, прежде чем она заговорит снова. — Он всегда нуждался в большей любви, чем его брат. Ты снова поднимаешь взгляд на нее. — И внимания, — добавляешь ты с горькой улыбкой. Фригга улыбается. — Да! — она смеется, затем ее улыбка угасает. Она тяжело сглатывает. — Я тоже боюсь за него. Он всегда предпочитал разрушить что-то, чем позволить этому помочь ему. Я боюсь, что… ну, в последнее время я вижу в нем перемены. Я надеялась, — вздыхает она, — надеялась, что он наконец-то обрел покой. Возможно, я ошибалась. — Я считаю, что так и было. — хуже всего то, что твое презрение относится не к нему. Ты не ненавидишь Локи. Ты ненавидишь себя и свою неспособность видеть правду. Фригга кивает в знак согласия, но ты продолжаешь говорить свою величайшую правду. — Я не могу ему помочь. По щеке Фригги скатывается слеза. — Ты уже помогла. Дверь в комнату Одина открывается. Тебе не нужно смотреть вверх, чтобы понять, кто это, ты чувствуешь его внутри себя, он накатывает на тебя, как знакомый прилив. Фригга стоит, обхватив узкие плечи сына. — Хорошо, что ты пришел, — признает она, — Он будет очень рад узнать, что ты здесь. Ты чувствуешь его взгляд на себе, даже когда мать обнимает его. Твоя кожа закипает, сердце замирает. Это странный парадокс. Прежде чем Локи успевает ответить, ты встаешь со своего места рядом с Одином. — Прошу меня извинить. Фригга поворачивается в объятиях Локи. — Ты уже уходишь? — Я должна идти, — говоришь ты с принужденной улыбкой. — Прошу тебя, не надо, — вмешивается Локи. Ты отказываешься взглянуть на него, не отрывая глаз от лица его матери. — Это семейное дело, боюсь, мне здесь не место. — Ты и есть семья, — шепчет Фригга. Ты вздыхаешь, отводя руки за спину. — Я была рада видеть вас, Всемать. — ты опускаешься ниже, делая формальный реверанс в ее присутствии. То, чего ты не делала уже слишком давно. — Я провожу тебя обратно, — предлагает Локи, выходя из дверного проема, чтобы дать тебе пройти. — Мне не нужен сопровождающий, — отвечаешь ты, наконец-то переведя взгляд на него. Рот Локи слегка приоткрывается, в его глазах плещутся эмоции: сожаление, вина и, конечно, самая легкоуловимая — гнев. — Конечно, — говорит он с резким прикусом. — Моя ошибка. Так и есть. Ты хочешь сказать ему, что это была его ошибка, и что он будет сожалеть о каждом из своих решений. Что вина полностью лежит на нем. Но что-то в его взгляде, его поражении, его страхе заставляет тебя остановиться. Как будто сейд внутри тебя видит его маску насквозь. Как будто все это ложь. Все. Его самообладание. Его антагонизм. Ты пробираешься вперед, минуя их и проходя через вход. Когда холодная рука хватает тебя за запястье, ты вздрагиваешь. Если бы ты могла вернуть все назад, ты бы это сделала. Вздрогнуть, вздрогнуть — это воплощение слабости, а это не тот наряд, который ты хочешь надеть сегодня. Ты хочешь быть грозной, стойкой. Ты хочешь быть всем, чем ты обещала себе быть, а не усталой, испуганной девушкой, которой ты являешься. Хватка крепкая и в то же время мягкая, словно она держит в клетке беспомощную птицу, а не кожу и кости. Ты переводишь взгляд на него, встречаешься с его глазами и видишь, как в выражении его лица что-то дробит, когда ты автоматически реагируешь на его прикосновение. — Как только я закончу здесь, я приду к тебе. Ты вырываешь свое запястье из его пальцев, отмечая, как легко он тебя отпустил. — Пожалуйста, не беспокойтесь, мой принц. — глаза Локи сужаются, когда ты используешь его формальный титул, а не имя. — Я бы предпочла свою собственную компанию. Ты, спотыкаясь, выходишь за дверь, уже совсем не так уверенно, как притворяешься.