Разбитая Корона

В комнате тихо. Неподвижно. Ждешь, когда же первый человек начнет двигаться, но ты просто стоишь, молча глядя друг на друга сквозь туманную дымку. — Когда ты собирался сказать мне? Твое дыхание сбивается на короткий вдох. Шок. Ты впадаешь в шок? Комната качается в твоем поле зрения, а дыхание вырывается из твоих раздвинутых губ, пытаясь вернуть себе ориентацию. Сердце в груди быстро бьется, пот выступает на дрожащих ладонях, а маленький голосок в голове начинает сомневаться в здравомыслии. Почему ты не могла просто оставить все как есть? Локи молчит. Молчит. Судит. Несмотря на то, что он лежит на сиденье, положив голову на импровизированную подушку, он каким-то образом способен смотреть на тебя с царственным великолепием. Его заостренный нос висит в воздухе, а одна бровь изогнута в интересе, как будто он может прочитать твои мысли. — Сказать тебе что? — Локи произносит вопрос с бесстрастным выражением, от которого у тебя пересыхает во рту. — Ты знаешь, что. — Напомни мне. — левая сторона его губ приоткрывается, ожидая, что ты скажешь. Ты выдыхаешь и говоришь простую истину. — Ты не сын Одина. Его лицо застывает, застывает на мгновение, на два. — Ах, это? — он качает головой, изучая тебя. Затем его брови нахмуриваются на лбу. — Я думал, ты уже знаешь это. — Ч- — Я имею в виду, конечно же, позапрошлый вечер, — заявляет Локи, вставая одним изящным, плавным движением и поворачиваясь к тебе. Он изучает тебя с другого конца комнаты, его губы растягиваются в знающей ухмылке. — Когда ты… утешала меня. Твое сердце учащенно забилось, а рот открылся. Ты резко вдыхаешь, вспоминая, как нашла его после возвращения из Йотунхейма, после приветствия, которое состоялось в покоях Одина. Когда ты верила, что он каким-то образом узнал о твоей преданности врагу, о твоих обещаниях Фрейе и сделках с Видаром. — Ты знаешь? — спрашиваешь ты наконец, сглатывая страх. Его взгляд становится острым, он смотрит на тебя отвратительным взглядом. — Локи, мне… мне так жаль, я… — Локи вскакивает на ноги, его грудь и твоя тесно прижимаются друг к другу. Это тихое, волнующее чувство. — Ты извиняешься? — он спрашивает, его левая рука поднимается к твоей щеке, потирая гладкие круги на твоей коже. От этого тебе становится восхитительно жарко — ощущение, о котором ты забыла, что он заставлял тебя чувствовать. Он пробуждает твое тело, покрывая его волдырями от его прикосновений. — Да, — говоришь ты на вдохе, а не на выдохе, застигнутая врасплох его интимным приветствием. И именно в тот момент, когда ты теряешься в этих мыслях, находясь под пристальным взглядом Локи, твое сердце начинает ускоряться и колотиться в ушах, а в голове рикошетом проносятся несколько мыслей. Первая из них проста: Именно тогда он узнал, что он йотун? Неужели это открылось ему в тот момент, с отвращением и ненавистью, проплывающими в его взгляде? Конечно, он должен был узнать об этом раньше. Ты вспоминаешь тот момент, когда ты заглянула в его глаза, обнаружив в них всю ненависть к себе. Тогда ты считала, что это потому, что он знает о твоем предательстве, но что, если дело было совсем не в этом. Второй вариант гораздо более запутанный: Тебя поймали на середине твоей лжи. По мере того, как тянутся секунды, ты чувствуешь себя пойманной, загнанной в угол. Судя по выражению его лица, Локи знает, что он успешно поймал тебя в ловушку, подставил подножку твоими же словами. — Я- — сглотнув, ты пытаешься придать своим чертам строгое выражение и открываешь рот, чтобы объяснить. — Я не была уверена. Когда ты произносишь эти слова, в твоей голове вспыхивает мигрень. Поражающая, как молния, она появляется на мгновение и исчезает в следующее. Она ослепляет тебя. И в этой яркой вспышке ты чувствуешь больше, чем боль от головной боли, ты чувствуешь эмоции, пикантные на кончике твоих губ. Вкус обиды, тщеславия и предательства захлестывает твои чувства. Эмоции, которые ты, конечно же, не испытываешь. Затем они смываются. И твое беспокойство, твоя надежда, твоя противоречивая сила возвращаются. — Ты не была… уверена? Его вопрос повисает в воздухе. Заполняя пространство между вами обвинениями. Прежде чем ты успеваешь ответить, его лицо стремительно меняется, искажаясь от боли, сжатые губы и сросшиеся брови. Он повторяет слова, мерно покачивая их на губах. — Ты не была уверена. — ты облизываешь губы, знакомая с этой глубокой древесиной в его голосе. — Ты не была уверена, когда утверждала, что скучала по мне? Ты открыла рот, чтобы успокоить его гнев. — Это не то, что… — А как насчет того, когда ты стояла на коленях? — Ты знаешь… — Или когда ты забралась в мою постель… — Дост… — А когда ты назвала меня монстром? — он выплюнул это слово. — Тогда ты не была уверена, что имела в виду? Ты не… — Я не знала! — твой голос отчетливо звучит в воздухе и отражается от камня. Твои глаза застывают. — Я не была в этом уверена. Гневный лик Локи мгновенно превращается в чистый сарказм. — Ты, моя жена, действительно исключительно ужасная лгунья. Он разворачивается и идет к бару, приютившемуся в углу дальней стены. Он поднимает хрустальный графин, разбрызгивает янтарную жидкость и глубоко вдыхает. Через мгновение он наливает себе внушительный бокал. Он опрокидывает бокал обратно и выпивает его тремя длинными глотками. Затем он торопливо наполняет стакан снова, ставит графин на стол и медленно потягивает напиток, уставившись на стену перед собой, похоже, в глубокой задумчивости. Когда он повернулся спиной, ты наконец-то даешь себе возможность расслабиться. Ты сжимаешь дрожащие руки в кулак, успокаивая нервы и страх. Ты забыла, каким безрассудным может быть его гнев. Ты могла бы опровергнуть его утверждение, могла бы придумать какую-нибудь отговорку, чтобы убедить его, но все было бы напрасно. Локи обвинял тебя во всем, в чем хотел. Это был его защитный механизм — обвинять, ругать, наказывать и набрасываться на близких ему людей. И опять же, боль, звучащая в его голосе, тебе знакома. Это падающее крещендо конца жизни, жизни, которую он знал, в которую верил. Она не заживет, пока он не примет правду или пока он не найдет что-то еще, во что можно верить. Твоя боль гноилась каждый день, пока ты не нашла новую цель. Цель, которую ты начала подвергать сомнению. Ее целостность, ее цель. Чего именно ты хочешь? Неужели ты все еще жаждешь мести, если это происходит за счет жизни других людей? Наконец, Локи глубоко вдыхает и встает прямо, как будто в его голове только что пронеслась какая-то мысль. — Конечно, если ты действительно хочешь, чтобы я поверил, что ты не была уверена, тогда за что именно ты просила прощения? — ты моргаешь от звука его голоса. — За ту ночь. Он снова поворачивается к тебе, на его лице снова появляется насмешливая ухмылка. Поймана. Снова загнана в угол. — Что? — твое сердце учащенно забилось. Твое сердце учащенно забилось. Он кивает, ухмылка расцветала в змеиную улыбку. — За что же ты просила прощения? Внутри тебя зарождается понимание, и твои глаза ненадолго расширяются. — Я не знаю, на что ты пытаешься намекнуть. Локи издает лающий смех, пугая тебя. — Попробуй еще раз. Ты качаешь головой, расстроенная. — Я не ув… — Я не уверена, — подражает он тебе, потягивая свой напиток, его голос становится более высоким в подражание. — Да, да, я знаю, как всегда, утверждаешь о своем невежестве. — Локи закатывает глаза, затем смотрит на стакан в своей руке и небрежно опускает ее обратно на стол. — Как предсказуемо, — бормочет он про себя. Ты некоторое время смотришь на стакан на столе, подсчитывая в уме, сколько он выпил. Его эмоции взрывные и саркастичные. Насмешливые. Возможно, это часть его тактики допроса. В твоей голове раздаются предупреждающие звонки: будь осторожна, сохраняй спокойствие и безразличие. Ты открываешь рот, когда он снова обрывает тебя. — Видишь ли, просто я тебе не верю. — он говорит больше с собой, чем с тобой. — Я не верю, что ты не была уверена. И если я прав, как это обычно бывает, тогда почему ты сожалела о той ночи? Ты глотаешь, слушая его тираду. — Подумай об этом так: тебе понадобилась книга, чтобы подойти ко мне таким образом. Ты быстро вмешиваешься. — Я могла бы… — Твой отец знал. — он отвечает тем же и делает резкий шаг к тебе, преследуя тебя, как добычу. Его плечи расправлены, руки сцеплены за спиной. — Я представляю, что кто-то прошептал ему это на ухо, но кто? — он делает паузу, в его взгляде мелькает мрачная мысль, затем он качает головой, и она рассеивается. — Кто? Кто мог провозгласить такое? Кто еще мог знать правду и быть настолько дерзким, чтобы вынести ее на свет? — он смотрит на тебя, не видя тебя. — Я думаю, что это тот же человек, который организовал всю эту… войну. Если это вообще можно так назвать. — Они, должно быть, ненавидят Одина или меня. Да, я представляю, что для них это личное. Они должны знать, что что-то грядет. Или что что-то изменилось, и теперь они согласны идти против Всеотца. — Локи, — предупреждаешь ты, пытаясь проследить за лабиринтом его объяснений и оправданий. — Ты начинаешь говорить, как Мимир. Говоришь загадками. — Мимир? — Локи качает головой с сардонической улыбкой на губах. — Нет, это не Мимир. Как бы он ни был труслив, Мимир довольно труслив. Ты насмехаешься. — Я и не говорила, что это Мимир. — Хм? — спрашивает он, его взгляд наконец-то фокусируется на тебе. — Ах да, вернемся к тебе. Как всегда, моя жена — все разговоры должны вести к тебе, похоже. — он делает еще один длинный шаг. — Итак, за что ты просила прощения? Хлыст. Его слова, его предложения, его обвинения вызывают у тебя экзотическую форму хлыстовой боли. Через мгновение он прямо перед тобой, смотрит на тебя сверху вниз, сосредоточив свое внимание на твоих глазах, изучая, запоминая эмоции, бурлящие внутри тебя, тогда как мгновение назад его мысли метались вокруг самых разных предметов и объяснений. Это слишком интимно. Тебе хочется разорвать зрительный контакт, но ты знаешь, что если ты это сделаешь, то он воспримет это как признание. Ты не можешь этого сделать. Перед тобой его взгляд, более мягкий, он не такой неверно истолкованный, не такой пустой и томительный, как несколько минут назад. В нем нет ни гнева, ни разочарования, ни уязвленной гордости. Вместо этого его взгляд тонет, тонет, застревает под тяжестью и жаждет отсрочки. Ты уже видела этот взгляд раньше. В своем отражении, в дни, предшествующие вашей свадьбе. Возможно, даже в день свадьбы, когда ты изображала неповиновение и просто жаждала, чтобы этот кошмар закончился. Когда ты хотела проснуться или чтобы все это было тщательно продуманной шуткой. На мгновение ты представляешь себя Локи. Асы ненавидят йотунов. Они ненавидят их веками, тысячелетиями, начиная с войн, существовавших еще до Одина. Их воспитывали в ненависти друг к другу, они начинали войны из-за мнимых обид. Асгардийцам рассказывают сказки о великанах. О том, что они варвары, что они каннибалы, язычники и сражаются, не обращая внимания на женщин и детей. Они насилуют, калечат, пытают. Это пропаганда. Асгардским детям на ночь рассказывают жуткие истории о Ледяных Великанах, чтобы они держались в узде. Это то, что Локи слышал всю свою жизнь. То, во что его заставили поверить, то, что ему рассказывали. Независимо от того, что это были выдуманные сказки, каждый день он знал это как свою правду. А теперь его правда в том, что он — варвар, каннибалист, монстр. Монстр. Так ты его назвала. С этой мыслью приходит сожаление. Ваны не считают великанов Йотунхейма монстрами. Его глаза уязвимы — защитные, но уязвимые. Ты должна сказать ему, что не знала, что он воспримет это так, что ты не думала об этом. Но поверит ли он тебе, если ты это сделаешь? Недостаточно просто сказать ему. Тебе нужно убедить его, показать ему, что он не чудовище, потому что он йотун. На самом деле, ты начинаешь понимать, что он вовсе не монстр. Если уж на то пошло, он — привратник, хранящий ключи и не пускающий чудовищ по ночам. Он стал плотом, удерживающим на плаву, когда приливы грозят унести тебя. Ты хочешь его ненавидеть. Ты хочешь ненавидеть его так сильно. Ты понимаешь, что он ждет, пока ты заговоришь. Что он остается неподвижным, молчаливым. Его вопрос повисает в воздухе: за что ты просила прощения? Ты не можешь ему ответить. Почему ты сожалела? Потому что ты думала, что он знает о твоем предательстве? Потому что ты боялась, что разрушила ваши детские отношения, в которых ты начала чувствовать себя комфортно. Ты не можешь сказать ему об этом. Скорее, ты признаешь другую правду. — Я не считаю тебя чудовищем, потому что ты йотун, Локи. Спокойная, созерцательная открытость на его лице мгновенно исчезает. Его глаза становятся настороженными, а тело — жестким. Он облизывает губы, раздраженно хмурясь, но прежде чем он успевает заговорить, ты продолжаешь. — Я назвала тебя чудовищем, потому что ты меня напугал. Ты всегда меня пугаешь. Как будто я никогда не могу впустить тебя, потому что в тот момент, когда я это делаю, ты разбиваешь меня, как будто я кусок стекла. — твой голос мягкий, шепчущий ласку. — Даже в ту ночь, после… когда я… — ты прерываешься, лицо пылает, когда ты вспоминаешь себя на коленях или когда он толкнул тебя на кровать, когда его голос с презрением прозвучал над тобой. Ты качаешь головой, вспоминая, что говоришь. — Ты причиняешь мне боль. Каждый раз, когда я начинаю доверять тебе или надеяться… что все иначе… ты напоминаешь мне, почему я не должна этого делать. Локи облизывает губы, его глаза насторожены, прежде чем он отводит их в сторону. Ты смотришь в сторону, повторяя про себя. — Ты монстр, потому что ты причиняешь мне боль, ты пугаешь меня, ты терроризируешь меня. Это не имеет ничего общего с тем фактом, что ты — Ледяной Великан. Его глаза сужаются от твоей речи, словно он собирается возразить, но затем его челюсть сжимается, и он застывает в изумлении. Ты не знаешь, что он видит, когда смотрит на тебя краем глаза, может быть, он видит правду или честность, а может, ему стыдно за свои действия. Тебе хотелось бы думать, что так оно и есть, но ты знаешь это лучше. Гораздо более вероятно, что Локи понимает, что проиграл спор, или что в его интересах дать ему умереть. — Кроме того, — добавляешь ты, когда он умолкает, — Ваны думают о Йотуннах не так, как Асы. Скади, которая была великаншей, сочеталась браком с… — Ньёрд, да, я знаю, — бормочет Локи. На мгновение в разговоре воцаряется тишина, прежде чем он с горечью добавляет. — Полагаю, ты хочешь, чтобы я похвалил тебя за это маленькое признание. Ты замираешь с открытым ртом, не понимая, что он имеет в виду, прежде чем вспышка гнева охватывает тебя. — Это то, что ты думаешь? После всего, что я только что сказала, ты думаешь, что мне нужно твое одобрение за то, что я чувствую то, что чувствую? — Неважно, что я думаю, ты будешь желать этого в любом случае. — он делает паузу, глядя на тебя. — Я ценю, что моя генетика не имеет ничего общего с твоим презрением ко мне. Ты горько смеешься над его тоном. — Клянусь Норнами, Локи. — его взгляд возвращается к твоему. — Тебе просто нравится изображать из себя жертву. — ты делаешь паузу, уделяя ему все свое внимание, изнемогая. — Вот и все, не так ли? Ты думаешь, я заслуживаю такого обращения? — Заслуга здесь ни при чем, — возражает он, зеленые глаза почти черные. — Я заслуживаю того, чтобы быть твоей собственностью, игрушкой, чем-то, что ты можешь использовать, злоупотреблять или извращать, пока я не стану такой, как ты хочешь. И даже когда я веду себя так, как ты хочешь, этого никогда не достаточно. — Ты уже закончила? — Нет, не закончила, — твой голос пронзителен. — Я знаю, что тебя заставили жениться на мне, что ты меня ненавидишь, но я пытаюсь с тех пор, как умер мой отец. — Я не ненавижу тебя. — Я делала все, о чем ты меня просил, — кричишь ты, переполненная эмоциями, и слышишь его лишь наполовину. — Я ничего от тебя не просил, — говорит он, отрывисто произнося слова, источающие боль. — Я просто хотел тебя. С того момента, как я увидел тебя, с того момента, как ты прибыла в Асгард, я хотел тебя, а ты не хотела меня. — наступает тишина, эхо, мучительная тишина. Как будто маленький кусочек твоего сердца разбился, разлетелся вдребезги. Как будто вопреки всем предупреждениям ты разбила свое сердце этими четырьмя словами. — Ты не хотел меня. Ты открываешь рот и закрываешь его, не зная, что сказать. — Я должен уйти, — наконец бормочет он, звучащий менее спокойно, чем ты когда-либо видела его. Он плачет? Прежде чем ты успеваешь разглядеть его лицо, Локи проталкивается мимо тебя к двери. Его рука повисает на дверной ручке и замирает там, когда он говорит через плечо. — Никто не знает. Что я… — он делает паузу, прижимаясь лбом к двери, — что Один не мой отец. — он поперхнулся словами. — Я был бы признателен тебе за сохранение тайны в этом вопросе, пока я… пока я не буду в состоянии говорить об этом более подробно. Ты не хотел меня. Ты смотришь на его спину. Когда ты думаешь о нем, его тело кажется тебе легким и стоическим. Но сейчас он кажется невероятно высоким, и хотя он все еще худой, широкие мышцы ссутулились от боли. Мама говорила тебе, что нужно сажать надежду хорошими семенами. Ты никогда не понимала, что она имела в виду. Как можно посеять надежду — и разве не все семена хороши? Теперь ты думаешь, что понимаешь. Надежда опасна, коварна. Она заставляет тебя стремиться к тому, чего ты не должна хотеть. Она заставляет желать невозможного. Чтобы смерть была отменена. Чтобы Норны повернули время вспять. Надежда может испортить даже самые чистые намерения. Надежда — самое опасное слово из семи букв. Она сильнее страха, любви, потери. И если она посажена неправильно, если о ней не заботятся и не поливают каждый день, то как она может дать тебе то, чего ты хочешь. Сажайте надежду осторожно. Сажайте ее с чистыми намерениями и не забывайте работать над этим каждый день. Ты надеялась на месть, на смерть Одина, Локи, всего Асгарда. Ты надеялась, что они почувствуют то же, что и ты. И все это время Локи надеялся только на тебя. Осмелишься ли ты поверить ему? Что хитрый, лживый бог говорит тебе правду? Судя по его реакции, по его увядшему телу, ты ему веришь. Ты чувствуешь это в своих костях, вибрирующую правду. Воздух вокруг него словно сияет золотом. Ты понимаешь, что он все еще стоит там, опираясь на дверь, и ждет, когда ты заговоришь. — Я ничего не скажу, — наконец шепчешь ты. — Но, — Локи быстро открывает дверь и проходит через нее, воздвигаясь болезненно высоким и жестким. — Локи, подожди. Я… И прежде чем ты успеваешь сказать что-то еще, он исчезает. Дверь захлопывается, оставляя тебя наедине с дряхлым, умирающим сорняком, который когда-то мог быть надеждой.