Семья ЧанЧоны

С испуганным всхлипом он открыл глаза. Попытавшись спросонья понять причину своего пробуждения, Чонин взглянул на часы. 4:56. «Фу, мерзость. И зачем, спрашивается, так рано проснулся? Ещё ж даже не время Чану собираться на работу, — грустно подумал Чон, — ай, не буду вставать!» — и злосно накрылся с головой своей частью одеяла, хотя прекрасно понимал, что шанса продолжить свой сон у него уже не представиться. Ну вот такой вот организм, ещё впридачу и жаворонок. Шумно перевернувшись пару раз без боязни разбудить крепчайший сон своего супруга, он робко высунул голову, чтоб взглянуть на него. Чан спал, грузно навалившись всей своей мощной тушей, и безжалостно давил телом несколько подушек, сладко посапывая. Часть его большого лица была вжата в одну из тех несчастных подушек, а другую Чонин счёл за объект своего любования и стал пристально вглядываться в каждую его морщинку и черточку. Высокий гладкий лоб, величавый свод ровных бровей, бледные в утренней полутьме губы, слегка вытянутые обиженной уточкой, точёная линия челюсти и могучий подбородок… «Какой же идеальный у него нос. Вот сколько не смотрю, все время восхищаюсь… А когда Чани в строгом костюме, он только придает ему ещё большей солидности… Такой большой и широкий, вот как нужноооо…» Завершив своё незамысловатое, придуманное самим же от нечего делать занятие, Чонин с мыслью «Эх, делать нечего, придется начинать свое утро» накинул на плечи бежевую кофту и, запрыгнув в свои пушистые тапки с ушками, тихонько пошаркал по паркету в сторону кухни. Включив лишь встроенный точечный свет, Ян бесшумно закрыл дверь и облокотился на столешницу, окидывая все вокруг теплым взглядом. Их прекрасной кухней нельзя было не любоваться... И хотя Чонин не так чтоб прям любил готовить, но когда они впервые только вошли в их тогда ещё совсем голую квартиру, Чан сразу попросил: «Йенни, крошка, можно я займусь дизайном этой прекрасной комнаты специально для тебя». Ян тогда не стал возражать. Да и куда сильнее ему самому хотелось заняться гостиной, потому что это помещение он считал куда более важным. И когда Бан занялся совсем не альфьим делом оформления кухни (не без нанятого дизайнера-омеги), на его выбор цветового решения и, в целом, оформления повлияло несколько аспектов: — Бан Чан однажды как-то прознал об омегиной увлеченности и заинтересованности всякими винтажными, антикварными и раритетными вещами, хотя сам не совсем понимал разницу между этими понятия, но она, собственно, его и не волновала. И вот, вновь вспомнив об этом тогда и немного покопавшись, он неслабо так вдохновился; — Также ему запомнился праздничный фарфоровый сервиз, который мать Чонина выставила на стол во время их приезда на семейное чаепития. А больше всего ему понравилось то, как Йенни в течении всего вечера с мягкой улыбкой на лице бережно оглаживал чашку и блюдце, грел ладони и в сотый раз рассматривал каждый синий завиток на белом фоне, задумчиво касаясь пальцем золотистой каёмочки; — Чану очень нравился когда-то синеволосый крошка Йенни. Но он, уже господин Бан (не Ян) Чонин, с некоторым количеством рамок и взрослых загонов самому себе выстроенных и придуманных, сейчас такой вольности, как покраска в яркий контрастный цвет, себе не позволял. А жаль. ...вот. А теперь можно было вдоволь любоваться витиеватыми вензелями и узорами по всему периметру кухни, благородной синевой мебели и роскошью позолоты посуды и фурнитуры. А подобный тому, что имеется в родном доме Чонина сервиз, Чан приобрел им в дом в качестве подарка ещё на новоселье. Ну не воровать же из чужой. Чонин включил кофе-машину, чтоб приготовить необходимую дозу кофеина из-за дурной утренней привычки, естественно, две порции, и открыл холодильник, разглядывая имеющиеся там продукты. — Ммм… Что ж такого придумать на завтраааак… Ой! — вскрикнул от неожиданности. — Что здесь делает мой лисенок, — позехнул Чан, обнимая любимого со спины и удобно устраиваясь на уже давно облюбованном для своего подбородка плече Чонина, — в такую рань? Проголодался? — Нет, я голоден только тобой, — съязвил Чонин, на что Чан, не поняв спросонья ядовитые нотки, лишь завыл довольным волчонком и притерся к нему ближе, — Оу, — ответный лисий оскал Чонина на то, что он почувствовал, — А ты встал, потому что утренний стояк замучил. — Нет, — обиженно, — меня замучил только твой запах. И как я по твоему должен реагировать, когда твой ежевичный аромат с утра пораньше заполняет все ноздри сладостью без единого шанса на спасение. Буквально душит! Мммм, Йеннииии? — а ручки Чана с присущей им природной холодностью уже полезли под кофту гонять толпы мурашек по коже. Приятные Чановы проглаживания плеч, боков, спины невероятно расслабляли и согревали, пока Чонин обнимал его лицо руками и внимательно разглядывал все более чернеющеми улыбающимися глазами. А после поцелуи. Взаимные покрывающее всю поверхность лица поцелуи, пока наглые руки Чана уже спустились и пальцами ласкали между ног, вынуждая дать ещё большую ответную реакцию омежьего тела. Чан уже привык и давно подстроится под то, что Чонин любит медленный чувственный секс, а не просто животные яростные потрахушки на инстинктивных желаниях альфы-омеги. Конечно, в их жизнях и такой яркий период был в бурные студенческие годы ещё вначале отношений, когда они отлипнуть друг от друга не могли, но не сейчас. Сейчас Чану самому нравилось делать все неспешно, полностью погружаясь в собственные и чужие ощущения, полностью наслаждаясь и чувствую партнёра не только на уровне феромонов. — Ммм, обожаю тебя, ежевичка, — Чан облизывает собственные пальцы, после напористо целует Чонина в губы с привкусом его же природной смазки. Избавиться от немногочисленной одежды на обоих не составило никакого труда. Чонин ненавидел щекотку также, как и любил. Ненавидел в обычное время, когда друзья с желанием подразнить касались пальцами его шеи. И до безпамятства обожал, когда его касался Чан именно в таком чувствительном для него месте в моменты близости. Поэтому, вот и сейчас он бережно обеими своими руками берет широкую ладонь своего альфы, которой до этого любовно оглаживали шею, и укладывает прямо под линией челюсти с тихой просьбой «Сожми». И Бан выполнил. — Кусай… Кусай, Чаннни, — следующее пожелание шопотом, когда Чан медленно покрывал всю поверхность длинной шеи своего Йенни поцелуями-метками. Но он не хотел доставлять режущей боли, ведь из-за утреннего подразнивания запахом Чонина клыки ощутимо заострились, поэтому предпочел оставить с десяток ярких алых бутонов. А после, продвигаясь уже ниже, устроил на груди целый кроваво-красный розарий. Даже тут он думал. В этом месте легче будет скрыть то, что его лисенок так сейчас хотел, затуманенный желанием. — Обожаю такую округлость твоих бедер, — ласково пролепетал Чан, наклоняясь ближе к ушку, чтоб его точно услышали, пока руки сжимали ягодицы, а большие пальцы по кругу успокаивающе гладили тазовые косточки. И не в такой ситуации Чонин бы не пропустил это и точно бы отчитал Чана за свои лишние пару набранных кило из-за тех пирожных, что все чаще его альфа стал таскать домой. Но сейчас он лишь обожал мужа ещё больше, потому что эти слова внушали то, что его будут любить любым, с любимыми изъянами. Бан переместил ладони выше, проходясь и лаская лёгкими щекочущими касаниями ребра, пока входил и медленно начал покачивать тазом. Они старались быть тихими, ведь через несколько стен спит их маленькое чудо, которому вредно так рано просыпаться. И так каждое утро, будя Ликса в садик и видя, как он мило трёт глазки кулачками, сердце кровью обливалось. Хотелось послать весь этот мир, и оставить малыша в кроватке досыпать столько, сколько этому маленькому солнышку нужно для счастья. Поэтому Чонин накрыл рот своей рукой, лишь тихо поскуливая, а Чанни и этого было достаточно: вздохов, глухих стонов и трогательных нашептываний. А Йенни было недостаточно ощущений покрывающего его альфу, поэтому он вновь перенес руку Чана к себе на шею, из-за чего тому пришлось наклониться ближе, буквально укладывая грудь на спину своего омеги, пока Чан одной рукой все ещё продолжал упираться в столешницу, чтобы не дай верховный альфа-предводитель не придавить своего омегу или не уронить их обоих. Ноги Чонина уже ощутимо подрагивали не только от нетерпения и желания уже дойти до финала, но и потому, что ощущать дрожь от наслаждения и одновременно стоять на носочках и полусогнутых немного тяжеловато, особенно довольно продолжительное время. Чан это понял, поэтому вышел и развернул их так, что Чон все ещё был у столешницы, но теперь упирался в неё спиной. Оба были прижаты вплотную друг к другу верхними частями тел, а внизу Бан обхватил пылающие возбуждения их обоих и в плотной кольцевой хватке принялся рукой доводить до пика. Чонин, приобнимая, невероятно горячо и громко выдыхал альфе прямо в ушную раковину, что Чан обожал. Последние силы Йенни ушли на вылизывание уха партнёра и, в конце, на приглушённый полурык, пока Чан рычал ему в плечо куда более громко. Эта симфония из волчьих голосов семейной пары очаровывала каждого из них, как и моменты, когда удавалось кончить одновременно. Следующее, чем оба занимались несколько минут после секса, так это любовное оглаживание тел друг друга, полулёжа и в обнимку на мини-диванчике в углу кухни. Как ласковые котята они мурчали друг другу глупые нежности: …люблю тебя, Чанни… …а я тебя обожаю, Йенни… …ты у меня такой хороший, заботливый, самый лучший… ...самый красивый, ласковый и нежный лисенок… А после до того времени, как им придется уже собираться и врываться в суматоху рабочего дня, они без лишних слов тягуче и лениво целовались, наслаждались вкусом кофе и губ друг друга…