Семья ЧанЧоны

Гудок. Ещё один. Звонок принят. — Здравствуйте. Извините, Вас беспокоит бармен из караоке. Ваш муж со своими друзьями, кажется, немного перебрали. Заберите их пожалуйста. — Хорошо, спасибо большое. Скоро буду. Звонок завершен. Бан Чан стоит перед зданием караоке и хмурит брови, сильно раздраженный тем, что ему пришлось в течении 10 минут запихивать в такси для омег двух неслабо так напившихся, взрослых ли?, людей. — Бомгю, Кай, я буду скучать! — орет Чонин, еле стоя на полусогнутых ногах, одной рукой цепляясь за крепкое плечо своего сильного альфы, другой машет друзьям, а после переводит сердито-обиженный взгляд обратно на Бана, — Зачем ты испортил нам веселье? Мы же только… — Только напились, и устроили балаган. О таком нужно предупреждать. — Я же тебе говорил… Мы просто с ребятами решили немного посидеть после работы, — протянул Чонин с раскрасневшимся и оскорбленный личиком, от алкоголя и от того, что его не слушали, — Тем более пятница, не злись. — Немного? Ладно, как скажешь. Не буду спорить. И так уже я причина, по которой ваше «веселье» закончилось, — а после чуть тише себе под нос, — не хочу ещё за что-то стать виноватым… — Нууууу не злииииись, маааааась, — протянул Чонин, всем своим весом припадая к боку любимого. — Ррррр, просил же меня так не называть!.. Эх, ладно, — Чан переместился за спину омеге, придерживая его под локти, — пойдем, Йэнни, вот и наша машинка приехала, — Чон на эту ласковость только по-кошачьи муркнул. Уже сев в общее такси, Чонина так накрыло теплом, что он полностью перестал отвечать за действия своего пьяного тела. Сначала он просто долго в упор залипал на профиль Чана, который в этот момент старался это игнорировать и никак не отвечать, даже взглядом. Расслабление от выпивки это конечно хорошо, но от пьяного можно ожидать чего угодно. Обычно в Чонине просыпается милейший крошка-омежка Йенни, местами даже чересчур мягкий, но очень и очень приятный. Поэтому когда Чан почувствовал, что по его не покрытому черной кожанкой предплечью начали шагать родные пальцы, он ничуть не удивился, а просто посмотрел на него. Йенни подпирал одну из острых скул рукой, и теплым взглядом продолжал бегать по лицу Чана. Криса это страшно умилило, поэтому, поддавшись нежному порыву, он огладил вторую свободную от руки впалую щеку своей широкой ладонью. Чонин отреагировал, что удивительно для его мутного от выпивки состояния, молниеносно, сразу же хватаясь за нее и ластясь к любимому теплу ближе. — Чанннннииии, тееебееее так идееет эта курткккааааа… — не говорил, а протяжно и нетерпеливо завыл мартовским котейкой Йенни. Чану стало немного неловко от таких щенячьих нежностей на людях, даже несмотря на то, что такси семейное, и их с водителем разделяла пластиковая перегородка, — Ммммм, а с этими закатанными рукавами рубашки ты такой сееексссссииии… Не могу, как сильно хочууууу тебя. Вот тут уже Чан не смог подавить собственное смущение и ярко зарумянился, неловко хохокнув. Чонин же все ближе напирал, уже не гуляя, а нагло вторгаясь по рукам под слои одежды своими длинными пальцами. — Бан Кристофер Чан, а ты знал, что даже без учёта действия альфьих феромонов, ты излучаешь такую мощную энергию, что тут же хочется упасть к твоим ногам и немедленно здаться, — алкоголь в крови омеги явно сейчас был способен немного гиперболизировал реальность, но серьезность выражения лица Чонина и его, на удивление, осознанный трезвый взгляд не дали усомниться в сказанных словах. После Йенни стал пересаживаться на колени к альфе, совершенно потеряв свою приличную сторону, игнорируя нахождение их двоих во вроде как общественном месте. Чан начал его останавливать, но не напирая, потому что своей тяжёлой рукой и сильными нажатиями в противовес мог нанести разнеженному и одновременно разгоряченному любимому вред или же обидеть. — Извините, он просто немного перепил, — сказал Чан по связи с водителем, когда своим бегающим взглядом поймал его, и собственные уши загорелись и зазудели от стыда, — Не могли бы вы немножко приоткрыть окно, — водитель так и сделал. А потом в окне показалось приближающееся здание отеля, и поэтому под нетерпеливое перебирание собственных ребер щекотливыми касаниями горячих рук Чонина Бан продолжил, — а, нет, остановите пожалуйста вон там. А дальше у Чонина началось что-то вроде вертолетной прогулки: все вокруг кружилось, смазывалось в одно бликующее месиво, земля уходила из-под ног, а уши будто глушило сильным шумом. Ощутил себя он уже в приглушенном свете какой-то комнаты, сидя на просторной кровати с темными простынями. Его нюх уловил нотки какого-то ненавязчивого благовония, и в полумраке помещения что-то яркое ужасно заслепило. — Чаннниии, дущяяя моя, можешь выключить солнце. Оно ужасно свееееетит, гррр… Я сейчас ослепнуууу, и не смогу больше видеть тебя прекрасногооооо, — Чан подавил смешок, глядя на крохотный сгорбленный комочек перед собой, который всеми силами и конечностями пытался спастись от света прикроватной лампы. Это выглядело забавно, но одновременно и невыносимо от вида такого мучающегося Йенни, поэтому Чан тут же выключил тот светильник, — а где мы? — Мы в «Love hotel», по-другому, отель любви. Если я правильно все уловил, то домой нам нельзя, там спит Ликси. — Ммммрр, нельзяяяяя, — протянул Чонин, тут же включая соблазнительную котейку, и начал ползти на четвереньках в полной темноте по направлению к Чану. Того не было видно, потому что глаза ещё не успели привыкнуть к темноте, но свет уличных фонарей золотистыми разливами отражался от кожи его косухи, — Чанниииии, ты в этой куртке так похож на байкерррррра или рокерррра… Хочу, чтобы ты покатал меня. Чан не стал уточнять, на чем именно, да и по настроению его мужа можно было догодаться, чего он хочет. Альфа ответно приблизился, упиваясь исходящим от Йенни приятным коктейлем алкогольного и еживичного ароматов, как только нетерпеливый Чонин бросился на него со страстным поцелуем. Омега тут же развязно ворвался в рот Чана, языком неустанно шекотал десны, щеки, родной язык, распаляя и совсем не давая возможности своим наглым поведением перенять инициативу. — …Йенни, ты сейчас по вкусу как бокбунджа — крепкое вино из ежевикиии… — Чан уже поплыл, опьяненный запахом и похотью его крошки Йенни, который прервал этот поцелуй, больше похожий на жесткое присасывание, лишь из эгоистичных побуждений — от недостатка кислорода. В черноте глубокой ночи холодный черный взгляд уже перевозбужденного омеги пугал и одновременно влек к нему. Узкие лисьи глаза Чонина сейчас выглядели будто его успели накачать чем-то помощнее алкоголя или же без ведома его хозяина произвели заливку глазного яблока черной краской. — Эх, эх, эх…так не тормози! Испей меня, подчини, сломай, растопчи… Я весь твой, — Чонин демонстративно отпрял, но для стойкости все же опираясь о предплечья Чана, и выпячил грудь, — уничтожь. Я хочу строго, жёстко, грубо, как альфа-омега в самый безбашенный период. Как когда у обоих течка. Хочу увидеть того самого неукротимо волка Бан Чана, что когда-то страшил меня своим звериным оскалом, — и, сказав это, тут же впился зубами в кадык Чана, грубо сталкивая свое возбуждение с бедрами любимого. Чонин пытается воззвать к той истинной неукротимой сущности альфы, что все ещё в силу мягкости, доброты и семейной нежности Чана скрывалась где-то глубоко внутри него. — Не играй со мной. А то я сорвусь, и тогда уже не остановишь, ты же знаешь, — рычаще предупредил Крис. — А я этого и хочу… Ну все, напросился. Бан мертвой хваткой вцепился в классические брюки Чонина, резким движением притягивает тесно к себе, увлекая в новый более жадный и грязный поцелуй. Появившимися от вспышки эмоций удлинившимися волчьими когтями Чан в тряпки разрывает офисную рубашку Чонина, совсем не заботясь о том, что эта вещь ещё когда-то могла бы пригодиться. Правильно, ну не расправляться же сто лет с пуговицами, которые, к слову, уже звонко скакали в разные стороны от кровати по гладкому паркету. Движение некоторых из них было остановлено лоскутами до этого уничтоженных в такой же убийственной схватке с одеждой брюками, и по сути Чонину как бы и не в чем было теперь возвращаться домой. Но домой никто не собирался.Точно не сейчас. Чан уже вовсю разгорячился, оставляя омегу совершенного голым, хищно пожирая взглядом лунно-бледное во мраке тело. Его Йенни точно загорает не на солнце, а при свете луны, или вообще вампир, раз такой непозволительно для здорового человека белый. И если бы переход в оборотней был ещё возможен, то Чонин точно бы был белоснежной невероятной красоты волчицей. У Криса от перевозбуждения одышка волка, который только что вышел из боя с другим альфой, или же гнал свою жертву в виде какого-нибудь оленя по гористым местностям и диким лесам. А в лесу одежда ни к чему, как и в животном сексе, поэтому Чан нетерпеливых рывков избавляется и от своей. Завораживающе грациозным хищным движением с прогибом всего тела, будто вот-вот нападет, Чан бросается на нагую плоть Чонина, загнанного к изголовью и запутанного в простынях, сразу же впиваясь в его кожу над ключицами и резко вгоняя до конца. Этот истошный крик омеги нужно было слышать. — Лисенок, ты же выпустишь свои коготки для меня? Хочу ещё долго своей исполосонной спиной чувствовать всю твою внезапную необузданную звериную страсть, — наигранно мило просит Чан, наслаждаясь ласкающими слух звонкими стонами Чонина после каждой фрикции. Йенни точно сейчас в силу своего состояния не контролировал собственную громкость, благо стены отеля любви это предусматривали. С довольным широким оскалом Чан надолго в разных местах впивался в нежную кожу своего омеги, чтобы все покрыть ярко-алыми кровавыми засосами. Чонин от этого ещё громче завывал, извиваясь под Крисом и его укусами, что Бану пришлось силой пригвоздить омегу к кровати, хватая за руки и удерживая их над его головой. Звуки хлопков оглушают, пока жар внизу, по всей поверхности тел и от дыхания друг другу в плечо не даёт покоя. — ...покус-АЙ меня...пометь...рАзукрАсь каждый клочок кожииии, — задушенно в перерывах между фрикциями произнес Чонин. От животного усердия из уголка губ Чана, грузно возвышающегомя над Чонином, потекла слюна, что он точно сейчас не контролировал, так как под его контролем был дикий постепенно ускоряющийся темп, чтобы довести до исступления их обоих. Оба невероятно сильно постели. Смазка, вырабатываемая в переизбытке, сочилась на кровать, пока рябиновые губы Чонина кололись и трескались по краям от того, как широко он расскрывал свои уста уже в беззвучных от перенапряжения связак стонах и как горячо выдыхал. Оба дышали в один ритм, будто заранее договорились, подстроились в один жаркий поток с целью растопить ледники. Вокруг становилось все туманнее, темнее, будто искусственнее, и голова ужасно сильно кружилась. Чонину все казалось видениями, размываясь в глазах во что-то цветное, невообразимое, и лишь не одна деталь лица Чана не ускользала в смазанном изображении. Йенни вовсе не уловил, как в этом необузданном водовороте они успели сменить неверное около трех поз, как из него самого уже рвалось что-то умоляюще-плаксивое. — Чанннннииии… Ах, ах… ЧччччччАХ! — и звуковое сопровождение финала Чонина заглушила подушка, уже истерзанная ногтями, протитанная из общими соками и потами. Тела обоих тряслись ещё некоторое время после окончания полового акта от перенапряжения, хотя у них был лишь один раз. Но какой. Даже пряный в зюзю Чонин его не забудет. — Что за? — подал хрипоту вместо голоса Чонин, ощущая кроме понятной боли в пояснице ещё и словно ожоги по всей поверхности своего обмягшего тела, тянущие и зудящие сейчас до жути. Он вытянул перед собой собственные запястья, пытаясь вглядеться в зрительный образ ещё одного несвойственного обычному ощущения. — Прости, сокровище, — Чан звонко чмокнул Йенни во влажный висок, — но ты просил пожестче. Поэтому, вот, — альфа встал с кровати, и пошел рыться в каком-то шумном ящике со всякой ерундой. Чонин немного приподнялся, насколько это возможно, чтобы посмотреть на свою любовь. Вся спина, плечи и даже бока Бана были исцарапаны вкровь, изувечены яркими полосами, что выглядело ужасно настолько, насколько и, на удивление, возбуждающе. «Божеее, это я сделал? Какой кошмар… Опять хочу тебя, Чаннниии, и ненавижу себя за это…» Чан вновь вернулся в постель к Йенни, нависая сверху. Что-то неприятно холодное точечно соприкоснулись с кожей рук. — Тут я конечно перестарался, признаю, — Чан наносил заживляющую мазь на запястья любимого, стараясь совсем невесомо их касаться. Точно ещё с неделю будут существовать широкие полосы на запястьях Чонина, которые сейчас горят и пестрят ярче некуда. И наручники не нужны, лишь сильная хватка альфы, — ну ничего, вот сейчас помажем, и пройдет, — и начал влажно целовать по очереди каждый пальчик ещё дрожащих рук Йенни. И Чонин заплакал. Не от боли. От счастья, что у него такой заботливый муж.