Семья ЧанЧоны

Приглашение в гости было настолько неожиданным, насколько и случилось само происшествие, в процессе которого и выяснилась истинность. Хенджин с самого утра ходит и тресется, перескакивая с одной тревожной мысли в своей голове на другую, насилуя тем самым многострадальческий мозг. После произошедшего весь организм и так получил колоссальную встряску, от которой черепная коробка дымилась, а эмоционально-гормональный фон пошел по одному известному всем месту. Не хотелось ни спать, ни есть. Из-за непоняток тело тянулось куда-то туда, за дверь на неведомый ранее по своей силе зов, а адекватность внушала оставаться на месте и сидеть на попе ровно. «А вдруг Чан обругает, унизит меня ещё больше, чем я совершил это собственноручно, еще и на глазах моего любимого и сына?» «А если слова будут подобраны неправильно, и все станет только хуже?» «А, что если в Сынмине после услышанной не от меня истории что-то надломится, и нашей семье настанет конец?! Я не вынесу этого, как не вынесет и наш маленький ранимый птенец?» «А вдруг Хани у нас заберут, потому что не будет полноценной семьи?» Хёнджин сгрызает вкровь уже не первый ноготь пальцев своей правой руки, хотя до этого и вовсе такой дурной привычки не имел. — Извините, можно я пройду, — просит какой-то манерный папаша, волоча за собой своего сыночка всего в соплях. «Какой невежда!» — вдруг включается возмутительный Джинни, понимая, что неизвестно сколько минут стоял в проходе детского магазина, и кажется потерял своих. Поэтому, сейчас отступил чуть ближе к рядам и стеллажам, чтоб больше никому не помешать. Но ему очень не понравился тон мужчины, как и то, что этот человек являлся, по-видимому, как раз представителем тех, кто свой полученный от кого-то или чего-то негативный импульс плохого настроения с легкостью переправлял на других, пусть и простой, но колючей фразой. — Нет, Джисон, мы не будем оставлять этого игрушечного кота себе... — доносится до слуха Хенджина где-то справа. — Но патимууу? — ноет малыш Хани, еле сдерживаясь, чтоб не начать по-детски конючить в родительских ногах, в ногах своего отца Сынмина, чтоб любым способом добиться желаемого. — Потому что его мы берем в подарок Феликсу, — спокойно разнясняет сыну Мин, держа его за руку, а в другой руке игрушечную переноску с сереньким плюшевым котом, — ты говорил, что он твой друг. — Друг. — Ну вот. А с друзьями так некрасиво поступать. Я прав? — Прав, — согласился с отцом воробушек, обиженно нахохлившись. — А, вот и ты Джинни, — констатировал Сынмин, — прости, мы выбрали подарок без тебя. Джисон, увидев папу издалека, побежал к нему. — Отець купил Феликсу кота. Я тоже хочу игрушку, — Хани вцепился в свитер крупной вязки, надетый сегодня на Хенджине, как только тот с разбега словил малыша и поднял на руки. — Ах ты хитрая моська, — тут уже Сынмин попытался насколько это у него могло получиться состроить обиженного. А сам обошел Джинни с другого бока, — раз отец ничего не покупает, так нашел добренького папу, — через плечо Хенджина спросил он у кнопки, которая только расплылась в до жути хитрющей улыбке, огругляя яблочные щечки и гордясь собственным поступком, — не смей его баловать, — шепнул Мин Джину, незаметно приобнимая под пальто. — Аа… Мы же тебе недавно покупали новую игрушку, солнце, — мягко сказал Хенджин, выставляя перед собой свободную руку с часами на запястье, — да и нам уже пора, нас ждут, — и опустил птенца на землю, беря за руку. Дверь открыл Бан Чан. Он был одет очень прилично, хотя вроде как принимал гостей у себя дома и мог выбрать что-то более простое и комфортное: идеально выглаженные черные брюки со стрелками в комплекте с жакетом такого же цвета на паре пуговиц. Расслабленности его образу придавала лишь белая футболка, пара украшений и то, что жакет был расстегнут, а также его удивительно яркая и светлая улыбка с милыми ямочками. — Приветствую семью Ким, — просиял Чан, сужая в улыбке и свои глаза, поклонился и широко открыл дверь, любезно пропуская гостей в квартиру. — Бан Кристофер Чан, — протянул он руку Мину, — знакомы, так сказать, заочно, поэтому давайте познакомимся еще раз как положено. — Ким Сынмин, — бета сжал поданную ему руку для крепкого мужского рукопожатия, — мой муж Хван Хенджин, — повернулся он, указав на своего мужа Джинни рукой. Джин только кивнул, потому что ни слова не мог из себя сейчас выдавить, ощущая лишь бурлящий не от голода живот и колючие холодящие поясницу мурашки. На звук челчка закрывшейся двери и тихих разговоров прибежал Феликс в смешном желтом свитерке. Он сразу же подлетел к Хани, ухватив и заключив в свои объятия. — Хахах, Ликс, да погоди ты со своими обнимашками, — обратился к сыну Чан, — может сразу поприветствуешь гостей. — Ой, — Фелли отлип от друга, извиниюще округлил глазки и сказал, — здатвуите, — полупоклон, п после принялся утаскивать Джисона куда-то в светлые покои довольно просторной квартиры. Наверное к себе в комнату. Воробушка этот расклад не устроил. Он вернулся к родителям, снял как положено верхнюю одежду, и… — Фелли, ты забыл свой подарок, — малыш Хани взял из рук своего отца игрушку, и пошел с ней в комнату к Феликсу. Как бы ему, малышу Хану, ни хотелось оставить игрушечного кота у себя, ссылаясь после на то, что «ох, забыли подарить», но поступить так с Ликсом он не мог, потому что успел привыкнуть и прикипеть своим детским искренним сердечком к нему. Хоть сейчас и немного выделывается, но в саду и сам от него не отлипает. В коридор, где гости уже успели снять свою обувь и лишнюю одежду, вошел Чонин, который выглядел сегодня особенно очаровательно. Для сегодняшнего ужина он выбрал свитер похожего оттенка, что был на Ликсе, только более сложный по рисунку и из более грубого материала. Он мог выглядеть немного растерянным при виде Джинни, но став рядом со своим альфой ощутил очевидное спокойствие и выглядел куда милее и мягче. «Красивая пара» — констатировал у себя в голове Хенджин. — Всем привет, — поздаровался он, и Сынмин в своем рыцарском жесте поцеловал его ручку. — Оу, — немного растерянно приподняв бровь, воскликнул Чан, — раз у вас так принято, то, Хенджин, позвольте и я вашу ручку тоже поцелую, — он легко придержал протянутую в свою сторону ледяную ладонь и мягко чмокнул тыльную ее сторону, — выглядишь прекрасно. От комплимента Хенджин бесконтролько ярко покраснел, будто бы в жизни не получал ни одного в свой адрес даже от того же Сынмина. По правде, просто странно было слышать его от человека, который, по сути, видел его в самом звереподобным состоянии, и впринципе спокойно имел право расквасить тогда это красивое личико Джинни за тот беспредел, что он учудил в чужой квартире. Но было очень приятно получить такую похвалу собственного внешнего вида, потому что Хенджин в плане прихорашиваний сегодня тоже подготовился, максимально сильно постарался выпячить свои мягкие стороны и черты. Он перед выходом долго укладывал волнами как назло именно сегодня капризные волосы, румянил лицо и мягко красил глаза, чтобы можно было чуть что спрятать настоящий румянец и скрасить макияжем свой сучий стронг фейс, который постоянно с ним, когда молодой мужчина просто сидит и молчит. А много говорить Джинн сегодня не планировал. Хотел лишь извиниться. Перед всеми. — Ну, проходите что-ли, чего в дверях стоим, — предложил Чонин, пропуская гостей вперед себя в светлую залу. Сынмин уже начал обсуждать с ним погоду, какие-то мелочи их стильного и современного, но вполне уютного интерьера. А Чан подошшел сзади к Хенджину, мягко огладив спину. — Не нервничай ты так, все хорошо, — попросил он, со смешинкой в глазах смотря на Джина, который на него очень резко обернулся. Хотя ничего не резко, это у него всегда такие стремительные движения. Он спокоен. Максимально. — М. Мг, - а внутренности и конкретно низ живота скрутила "медвежья болезнь". Дальше Бан по просьбе Сынмина показать их скромное логово, по-хозяйски демонстрирую и комментируя все имеющееся вещи в своем "небольшой" квартире. Хоть это и квартира, но над ее благоустройством Чан лично очень старался, да и по ходу разговора Мин убеждал и, что очень лестно, хвалил его и Чонина за то, что все у них выглядит так идеально, расположено удобно и стоит как и где надо. Хенджин же все это время хвостом ходил за своим мужем, лениво поглядывая на обсуждаемые предметы, потому что до этого побоялся предложить Чонину помочь на кухне с сервировкой. А тут у него было право молчать, лишь изредко кивая рассказам старшего Бана. Потом альфа и бета обсудили без непосредственного словесного участия Джина в этой беседе стоимость частных домов, работу и еще много чего. Хенджин уже и не вспомнит. Но в какой-то момент они переместились за обеденный стол, продолжая уже обсуждение автомобилей, садика и семейных дел. Джинну было очень некомфортно здесь сидеть. Наверное потому, что находились они сейчас в кухне, именно той, которую пытался он сам примерно днём ранее разнести в щепки. «О, молодцы Баны, успели и дверь заменить», — уводя взгляд на дверной проем, подумал Хенджин, увидев там вместо бывшей черной новую белую дверь. Чонин все это время осторожно наблюдающий за Джинни, испытывал схожее беспокойство, но за него самого. И этот понурый взгляд на дверь, и то, как Хенджин не может усидеться на стуле, постоянно елозя, и то, что его совсем не интересуют невероятно пахнущие вкусные блюда, фирменные рецепты Чана, которые тот отточил до идеала, не ускользнуло от его пристального взгляда. И даже закуски, приготовленные Чонином, что стояли прямо перед носом Хенджина, не привлекли его внимания пестростью овощей и свежестью аромата. А жаль. Все за столом сидели таким образом, что Бан сидел напротив Сынмин, а Чонин напротив Хенджина, то есть каждая пара со своей стороны. Чонин дождался, пока Хенджин положил свою руку на край стала, и медленно протянул свою, чтоб в знак понимания и поддержки погладить ее. Джин, заметив это приближение, резко отпрял. — К…кх, кхх, — неприятно резануло в горле, как только Хенджин решил начать диалог, касающейся щепетильной темы, и увести беседу именно в это русло. Но голос дрогнул, гортань напрягло и вывело в жуткий затяжной кашель, поэтому остальные в выжидающем испуге смотрели на него, а Сынмин стучал по его спине, пытаясь помочь, другой же рукой успокаивающе глядил колено Джинни. Через время Хенджину стало лучше, да и всеобщее внимание все еще оставалось на нем, так что нужно было продолжать. Как бы не хотелось. — Давайте уже, пожалуйста, обсудим то, что произошло, или за этот вечер я полностью изведу себя, — признался он, начиная дергать ногой, на которой все еще лежала рука Мина. Сынмин в непонимании посмотрел на него, а Чонин на Бана, сложив руки под подбородком, — сгорю как спичка, — добавил Джин и опустил голову. Умолк. Надеюсь не навсегда. — Честно говоря, Джинни, я хотел позже как-то аккуратно вывести наш разговор на это, — сказал Чан со спокойствием удава, — но если тебе так у нас некомфортно, то хорошо. Давай поговорим. Немного тишины, чтоб каждый морально подготовился, даже тот же не понимающий ничего Сынмин. Хотя, по нему, как обычно, этого не скажешь. Да и скорее всего, что-то же он понял, возможно подозревал и даже связал нечто ему неизвестное со вчерашним странным поведением своего Очарования. — Обращусь ко всем, и, в частности, к вам, господин Ким, — Чан собрал всю свою серьезность, выравнивая тон голоса с приподнято-позбужденного, когда до этого беседа за столом лилась и изобиловала шутками, на ровно-стальной. А в это время Чонин напуганной зверушкой внутри себя предсмертно орал, что «нет, пожалуйста, Кристофер Чан, только не этот твой чертов официоз. Только не сейчас», потому что он прекрасно ощущал на уровне феромонов сгустившееся куда страшнее и чернее терзающее Хенджина беспокойство, лишь усилившееся после этих слов Бана. По правде говоря, Чонин чувствовал себя в целом в последнеевремя как оголенный провод, очень восприимчивый даже к мельчайшим изменениям чужого поведения. Всю ночь и следующий день после происшествия он сам невероятно разнервничавшийся боялся отойти от Чана на шаг. Понятно, что в шоке от сложившейся ситуации были все, и Чана тоже это коснулось, поэтому он обнимал своего Йенни на протяжении всей ночи, постоянно просыпаясь от чутко-тревожного сна. — На днях нам удалось при несколько странных обстоятельствах выяснить, что Чонин-омега и Хенджин-альфа являются истинными партнерами друг для друга, — четко и звонко проговорил Бан, смотря прямо на Сынмин. Естественно, у того на лице на такое заявление ни одна мышца не дрогнула, но было неожиданно. Он рукой продолжал успокаивать колено Хенджина под столом, которое теперь попросту дорожало в ожидании чего-то худшего, как и все его тело, — естественно, ничего никто менять не будет, но официально заявляю, что двери нашего дома отныне всегда открыты для вас и вашей семьи. — Чан, — Чонин погладил плечо своего альфы, вставая со стула и подходя к Джинни, — прекращай этот свой доклад солдата, ты не в армии, — он присел на корточки, немного разворачивая стул на себя, чтобы посмотреть на Хенджина. Он сидел, все ниже и ниже стыдливо опуская свою голову, не смея поднять глаз. Из-под лоснящихся передних локонов по его лицу потекли горячие слезы. — Хнык, я…хнык…я возмещу ущерб, — вполголоса сказал Джинни, вслипывая, пока Чонин медленно поглаживая его колени, — н-ну, за дверь. — Об этом можешь не беспокоиться, — так же вполголоса немного прервисто ответил ему Чан, который сейчас корил сейчас себя за то, что довел нежного альфу до такого состояния чеканностью своих слов. В квартире тихо. Даже дети, веселые игривые возгласы которых до этого были слышны, почему-то уже не шумели. Чан обернулся в сторону входа в помещение, а там из-за угла торчали две яркие головки двух маленьких несмышленышей — одна светло-русая, выгоревшая на солнце за прошлое лето у дедушек, другая — графитно-черная. Такие же разные две пары глаз: одна пара широких заинтересованных, другая — округлившихся с накатами драгоценных детских слез. Очевидно, любознательный Фелли, бегая взглядом по родителям, пытался понять происходящее и причину, почему воздух сейчас был таким густым и пах беспокойством, хотя вроде все выглядело мирно. А малыш Ханни и правда как маленьких зимний воробушек, которому до мурашек холодно, вжал свою маленькую голову в плечи и, как более эмпатичная натура, смотрел на папу и тоже захотел плакать. Было видно, что малыш еле сдерживается и от того, чтоб не сорвать со своего места, хотя его друг Феликс тихо сказал «не лезь». — Я все понял, — не понятно к чему это сказал Сынмин, встав со своего места, — благодарю Вас, Кристофер, за предельную ясность донесенного сообщения, - он поднялся со своего места, поклонился, на что Бан ответно качнул головой с в легком удивлении вытянутым лицом. Мин молча вышел в коридор, отсчитал крупненькую сумму, положил ее на комод и вернулся к своему Джинни, — Мась, пойдем, умоем твое прелестное миличко, — предложил он, лаская трепетным взглядом образ Хенджина. Взял моего мужа за талию, и медленно повел на выход из комнаты. Джинни продолжал изредко всхлипывать, но когда увидел в проходе птенчика, тут же стал утирать лицо руками. Он остановился и присел перед также, зеркально ему, расстроенным сыном. — Все хорошо, воробушек, — улыбнулся Хенджин малышу Джисону, — просто папе стало немножко грустно. Но Хани уже было все равно. Эти льющиеся градом слезы было уже не остановить. Теперь просто нужно было это выплакать. Сдержать их не помогло даже то, что Феликс все это время прикрывал его тыл, а теперь легко поглаживал изогнутую спинку Хана. Хенджин гладил Сони по пухлым щечкам, убирая лишнюю влагу, а потом заливисто рассмеялся от вида такого красного, как и у него самого, лица, и малыш тоже подхватил и отзеркалил и этот заразительный смех. — Хахах, ну и что, маленькая сладость. Теперь и тебя нужно умыть, да?) — Хихих. Хенджин подхватил сына на руки, и пошел в ванную. За ними проследовал и Сынмин. Теперь вся семья Ким одни в одной комнате — небольшой белоснежной ванной. По ту сторону двери были слышны тихие разговоры Банов, которые пытались что-то выяснить. «Надеюсь, что они хотя бы не ругаются перед своим сыном…» Джинн сначала умыл ребенка на своих руках, а потом хотел и себя. Но его опередил Мин, который намочил свою ладонь, и стал точечно вытирать лицо Джинни, чтоб не окончательно не уничтожить его макияжные старания, вглядываясь в черты и бережно поправляя белокурые локоны. Хенджину от этой едва уловимой мягкости его движений и такого проявления заботы вновь захотелось заплакать. — Пап, вы же с оцццом не соились? — спросила с отчаянно распахнутыми красными от слез глазами кнопка, — я не хочу обратно в плиют…там плохааа… — Что ты, ириска, конечно нет, — тут же загрустил от такого детского переживания Джин, и плотно прижал маленькое сокровище к своей груди. Теперь и навсегда он Хани никому не отдаст, только если он сам этого не захочет, когда вырастет и найдет свою собственную любовь. — Мы же тебе с папой уже тысячу раз говорили, что ты туда больше никогда не вернешься, совенок, — сказал Сынмин, и накрыл всех своими косматыми объятиями, — мы же семья. Щелчок. Еще один. После каждого нажатия кнопки и звука щелчка мгновенно ослепляет блеск яркой вспышки. Сзади по стене и полу белое полотно. Свет софитов настолько яркий, что делает из помещения в вечернюю пору по уровню освещения почти дневное. Даже светлее. Модель в витиеватых декорациях, выстроенных специально для этой фотосессии, картинно выгибыет спину, делая тем самым свою талию куда тоньше имеющейся у него от природы. На нем паутинно сплетенных свитер, таинственно оголяющий ключицы и аппетитные изгибы его тела в местах специально ослабленных при вязке петель. Декорации на фоне загадочно и маняще блестят, как и скулы модели. Всей этой симфонией как дирижер управляет фотограф. Его тонкие гибкие руки и ловкое телодвижения дают парню возможность словить все эмоции и лучшие ракурсы позирующего, чтобы получились шикарные, как и сама изначальная задумка, кадры. Стук в дверь. В студию заходит молодой человек с подготовленной заранее ослепительной улыбкой до ушей. — Здравствуйте, господин Ким Хенджин, — говорящий кланяется. — Давно не виделись, господин Ли. Сколько лет, сколько зим? — отвечает на приветствие Джин, специально давя на лице ямочки. Он поклоном головы извинился перед своей моделью, снял через голову лямку фотоаппарата, кладя его на стеллаж, и подошел к своему посетителю. Затем с силой кулаком ткнунул того в плечо. — Эй, больно может, — кошачья лыба гостя чуть померкла. — Ты первый начал ерничать, плешивый кот, — ответил ему Хенджин, и оба раскатисто рассмеялась. — Так где же мои работы, — нетерпеливо потер ладони кошкоподобный парень, — они уже готовы? — Да, как заказывали. И мастер, о котором я тебе рассказывал, специально для тебя задекорировал все в лучшем виде, — Хенджин подошел к рабочему столу и вытянул из мягкой картонной упаковки раму для фотографии, где уже красуется такое же кошачье лицо, что и у внезапно ворвавшегося в эту студию гостя, он же заказчик. Только на этом парне официальный костюм, но дерские, как и его выражение лица там, очки на переносице. На пальце, что держит цветок, красуется заметный перстень, а сами белые бутоны кустистой розы парень соблазнительно прикусывает, сверкая велизной улыбки и своего костюма из мглы чернеющего фона. Рама также стильно черная, но с золотистой каемочкой неброского узора по краю. А ее угол украшает подобие тех, что на самой фотографии, объемные белые бутоны разных размеров, форм и материалов, сложенных в идеальную композицию. Некоторые, самые мелкие цветочки, сделаны из лент, другие, более раскидистые по сторонам — из бумаги в технике квиллинг. — Вааааааа, — у заказчика отпала челюсть. Парень относит раму на вытянутых руках от себя, получая эстетическое удовольствие, — охренительная красота! Я думал, что тут я самый красивый как бы, но нет. Эта букетное собрание просто божественно, — он опустил фотопроизведение, хитро прищуривая один глаз, — скажи своему мастеру, чтобы больше так не делал, понял. Я один должен светить здесь своей красотой. — Хорошо, — усмехнулся Хенджин, распуская свою сложную позу из перекрещенных рук и ног, в которой стоял, пока ждал реакции клиента, — так и передам Нини, что ты в следующий раз хочешь, чтобы твое лицо тоже залепили цветами. Заказчик оплачивает необходимую сумму за проделанную работу, забирая вдобавок к мини произведению искусства еще и стопку остальных своих фотографий. Джин сразу же из этих денег отсчитывает те купюры, которые по праву заработал Чонин своим кропотливым трудом, и кладет их в отдельную шкатулку. Думает отдать их сразу же, как закончит на сегодня работу, хотя наверное стоило бы начать копить их на лазерную коррекцию зрения для него, потому что таким темпами Нини точно заработает большой минус, копошась за работой с такими мелкими деталями в своей комнате при свете одной ничтожной лампы. Или же корсет для выпрямления позвоночника, потому что Хенджин видел в какой скрюченной по-старикански позе его Нини работает. — Эй, может дашь мне телефончик своего умельца, — напоследок, покидая студию, кидает парень, — буду не через тебя у него эти шедевры по дешевле выклянчивать. — Только попробуй, — Хенджин показал непрошенному гостю крепко сжатый кулак, — только попробуй мне обидеть Йенни, я тебя задушу. — Ладно, ладно, полегче. Мы ж друзья… — а потом себе под нос, — вы истинные друг за друга глотки перегрызете. — И перегрызем! — громче, чем нужно сказал Джинни, у которого уже появилось желание бросить в наглого кошака тапком, — никому не позволю обижать своего Нини, — потому сейчас связь между ними уже образовалас достаточно сильная, а то ли еще будет. Названный «кошак» на прощание что-то пробебекал, показал язык и смылся. А Хенджин с таящим сердцем бросил кроткий взгляд на милую маленькую рамочку на своем столе с помпезными украшениями также из самодельных цветов по краям, и продолжил работать. В рамочке фото, сделанное еще в тот вечер несколькими неделями назад, когда семьи Ким и Бан, обсудив все недомолвки, крепко сдружились. Сейчас у них все хорошо. Конец. 😉