О выходках и их последствиях

      Саймон тем временем потихоньку приходил в себя. Отец подписал его на серию тестов по совместимости, на этот раз тех, проверяемые материалы которых входили в состав внешних протезов, и первый же оказался положительным. Теперь он ждал результата четырёх последующих и, отчего-то периодически подумывая о том, что те тоже окажутся положительными, обмозговывал всё произошедшее с ним за сегодняшний день (только начавшийся, между прочим). Лёгкий стресс, испытанный им утром, не шёл ни в какое сравнение с тем дискомфортом, который ему довелось пережить на аудиенции, и, видел Творец, он больше никогда не хотел бы на ней оказаться, если там всегда такое. Как только папа выдерживал...       Судя по всему услышанному, его не будут трогать по поводу этой странной способности, да и вообще, оставят в покое после синтетизации. Последнее его безмерно радовало. Однако... его беспокоило то, отчего папа подумал, что его могли счесть какой-то угрозой или... как это там обычно выражаются... неудобным. Из-за чего это было? Из-за обнаруженного утром? И кстати, разве не нужно было ждать дольше, чтобы получить одобрение на аудиенцию (а как он краем уха слышал, на неё сперва ещё нужно было составить запрос)?..       В общем, вопросов у него было куда больше, чем ответов, и он не знал, стоило ли ему ещё знать последние. Да и вообще – ещё ничего не знал, а уже во что-то вляпался, и это не учитывая то, что было с порталом. Круто карьеру начал, ничего не скажешь...       Странно ещё, что папа сказал, будто за него могли быть ответственны только они сами с отцом, хотя это он нёс за себя полную ответственность, как совершеннолетний. Вряд ли папа забыл, скорее, они несли её в контексте ситуации... если вспомнить слова папы – за то, каким он был? Ему в генетике ничего не подправляли, насколько он знал; родители решили – как получится, так и получится, так что вряд ли это.       В конце концов, он оставил без ответа и этот вопрос.       А результаты тестов, как он и предполагал, оказались положительными. Может быть, прежде отторжение происходило из-за каких-то процессов, протекавших от действия его странной способности? Ещё один вопрос без ответа...       После замера он вернулся домой и, наплевав на все дела, улёгся спать, пользуясь возможностью отоспаться по-человечески.       Протез ему сделали быстро. Саймон всё переживал, что тот слепили, что называется, на коленке (потому что это действительно было быстро), но родители очень терпеливо убеждали его в обратном. Чуть позже он и сам недоумевал по поводу того, насколько терпеливо с ним обращались – он сам, точно зная, что всё будет в порядке, наверное, уже бы прикрикнул или хотя бы повысил тон, требуя угомониться. А вот когда дело дошло непосредственно до синтетизации, терпение пришлось проявить уже ему: что отец, что папа упёрлись идти с ним, хотя он мог управиться и сам – не маленький же; в конце концов, если уж те так переживали, то с головой хватило бы и одного, чтобы за ним присмотреть.       Возле входа в приёмную обнаружились дядя Хэвлок с Кёртисом. Сразу же воцарилось неловкое молчание.       – Саймон, ничего не хочешь сказать? – наконец не выдержал Кёртис, кажется, изрядно нервничавший.       Саймон смерил его взглядом.       – Привет, – отозвался он, скорчив из себя примерного мальчика, и заметил краем глаза, как отец усмехнулся. Должно быть, он немного переборщил.       – Привет, конечно, но я не это имел в виду.       – А что тогда?       – А ты разве не помнишь?       Настойчивость Кёртиса, не желавшего понимать намёк, вдруг привела Саймона, который и сам был немного нервным, в раздражение, и он тут же его выплеснул, не сумев удержать:       – Ах, да, – он сделал вид, будто что-то припомнил. – Пап, у меня была одна мысль... раз уж у нас всё по справедливости, то, может быть, стоило бы внести поправку?       – Какую? – с интересом спросил Клайв, отметив, что сын не просил что-то отменить – только внести поправку. И его выражение лица... с таким видом обычно Уилл наступал кому-то на хвост за поступок или произнесённые слова, которые тому не понравились (или же и вовсе за линию поведения в целом).       – Я обнаружил, что я, скорее, левша, нежели правша, – безмятежно сообщил Саймон. – Точно знаю, что Кёртис – правша, так что честнее будет оттяпать ему левую, а не правую.       – Подожди, я же просил!.. – попытался перебить его Кёртис, и Саймона этот возглас окончательно взбесил. Поэтому он совершенно спокойно продолжил, хотя изначально не собирался этого говорить:       – А то бедняге будет несподручно на своё отражение дрочить.       Кёртис застыл, уставившись на Саймона. Взгляд у того был знающим.       – При чём тут это?! – попытался реабилитироваться он. – В том месте из коридора не видно!       Прецедент был. Место возле зеркала действительно плохо просматривалось из коридора, а его в одно из утр припёрло, да так, что он не смог успокоиться. А Саймон в то время уже начал уходить домой на ночь, а утром приходить до начала подъёма. Как Саймон рассмотрел, что это был именно он, и то, чем он занимался – неизвестно; вроде как в какой-то момент чуть ранее прошёл короткий и не слишком интересный ему слушок о том, что Саймон видел при недостатке освещения немного лучше, чем обычно полагалось человеку. Видать, к слушку стоило бы прислушаться тогда...       На нём скрестились взгляды всех присутствовавших, и Кёртис почувствовал, что от злости и стыда начал краснеть. Отец только головой покачал, отведя взгляд.       – Твой сын, – мрачновато бросил Клайв.       – Мой сын! – отчего-то почти радостно отозвался Уилл, хотя обычно помалкивал на это. Впрочем, его можно было понять; видеть, как в ребёнке проявляются собственные черты, передавшиеся по наследству – довольно-таки волнительно. Клайв только вздохнул на это.       – Что ж, поправку можно было бы принять... Но вы уже на операцию, да?       Хэвлок покачал головой:       – На замер.       – А сам он у тебя не мог сходить? – с ехидцей поинтересовался Уилл, и Саймон впервые именно ощутил один из тонких аспектов схожести, которые обычно отмечали родители, а не он. Это переживание отчего-то приятно его взволновало.       – Я бы и не приходил, – буркнул в ответ Хэвлок, и Клайв догадался: того сюда послал Дуайт, скорее всего, чтобы наказать сразу обоих. Когда Дуайт ещё был тут, то обоих своих детей он держал в узде, это уже у Хэвлока они разбаловались.       – Ну и не приходил бы, – Уилл ухмыльнулся. – Не в состоянии устроить бунт на корабле?       Хэвлок раздражённо дёрнул плечом и что-то совсем тихо проворчал; Клайв коротко пихнул Уилла локтем в бок, чтобы не наседал. Хэвлоку и так бывало тяжеловато – Дуайт без особых предубеждений спокойно лазил кому-либо в голову почитать. Тут и не особенно взбунтуешься...       Над дверью приёмной загорелась зелёная лампочка в придачу к уже светившейся, и Хэвлок кивнул им:       – Пойдём. Я знал, что вы подойдёте, попросил сразу подготовить под него операционную.       Клайв показал сыну взглядом на дверь, и тот понятливо, без лишних вопросов и промедления пошёл внутрь, вслед за Кёртисом, которого почти незаметно подпихнули в спину. Саймон, конечно, заметил. Если бы его так, ему было бы стыдно; уж имел бы какую-то честь, чтобы принять наказание после содеянного.       Внутри его сразу же перехватил один из младших медиков, проверил документы и увёл в операционную, где ему велели раздеваться и ложиться на операционный стол, под жуткого вида вспомогательный аппарат, похожий отчего-то на многорукого кенгуру из-за сложенного и прижатого к массивной стойке подноса, издалека напоминавшего сумку у этих животных. Следом над ним навис анестезиолог, уткнувшийся в передатчик:       – Так, ещё раз... вес... индивидуальная резистентность к анестезии... ага.       – Пересчитай на всякий случай, – посоветовал тому хирург, активируя многорукий аппарат, и последний, опустивший горизонтально столик, перестал быть похож на кенгуру.       – Уже. Инъектор!       Младший медик тут же возник возле него с подносом, на котором лежало несколько инъекторов; выбрав нужный, анестезиолог изменил установленное на нём значение объема обезболивающего.       – Под общий? – слабо спросил Саймон, когда его придержали за запястье, чтобы ввести катетер.       – Естественно, – тут же отозвался хирург. – Не переживай, как заснёшь, так и проснешься, всё с тобой будет хорошо.       – Выспаться успею? – нервновато пошутил Саймон, которого перспектива спать во время операции не слишком прельщала – он хотел всё же видеть и знать, что с ним будут делать. Да и после ампутации общий наркоз его в целом нервировал.       Младший медик хмыкнул; у наклонившегося над ним хирурга собрались мелкие морщинки около глаз: улыбался.       – Не переживай, – повторил он. – Не веришь нам – поверь статистике.       Аргумент был железный. Так что Саймон только вздохнул и закрыл глаза, не собираясь засыпать с открытыми.       Действие наркоза у него обычно немного откладывалось по сравнению со стандартом (врачи приписывали это всё той же резистентности), и он, едва-едва начав отключаться, зафиксировал ещё один незнакомый ему голос – должно быть, молчавшего прежде младшего медика:       – Бедный мальчик. Представить себе не могу, как он обучение добил...       Кто ему ответил, Саймон уже не разобрал, как и непосредственно слов.       Очнулся он с уже знакомым ему привкусом ацетона во рту. И пустыней там же. Он попытался приподняться, но его придержали за плечо:       – Лежать.       – Папа? – проскрипел Саймон и сам же поморщился от этого. – Пить...       – А тошнить не будет?       – Капельку...       Вздохнув, Клайв дал ему стакан со столика возле койки, и Саймон тут же жадно приложился к нему. Впрочем, на его лице почти сразу же отразилось разочарование.       – И это всё?       – Да. Я себе брал воды, это всё, что осталось. И если тебя всё-таки начнёт тошнить – я тебе ничего не давал, – предупредил его Клайв. Саймон тяжело вздохнул.       – Давно ты здесь?       – Прилично, – отозвался Клайв, убирая ноутбук с колен на столик. – Ты должен был очнуться гораздо раньше, но, кажется, ты просто решил ещё поспать.       – То-то я себя довольно бодро чувствую. В прошлый раз было совсем не так, – припомнил Саймон. – Ладно, не суть. Хочу посмотреть, что у нас там... – он приподнял одеяло.       – Поосторожнее, – посоветовал ему Клайв, и вовсе откидывая край одеяла. – Эта штука ещё не откалибрована.       Саймон уставился на правую руку; не то чтобы собственную, но выглядела она именно так...       – Я думал, она будет выглядеть... иначе, – признался он.       – Опять старых фильмов насмотрелся? Надо попросить Уилла спрятать от тебя его жёсткие диски.       – Поздно, – Саймон подтянулся на здоровом локте и сел, после чего осторожно поднял свою новую синтетическую часть тела, рассматривая. На вид – вполне себе настоящая, только цвет, кажется, никак не менялся от окружающих условий; наверное, имитации кровоснабжения не было. Да и незачем ей быть, если задуматься... – Оставь, там музыка хорошая. Фильмы я редко смотрю, на самом деле. А что ты имел в виду под калибровкой?       – Корреляция запрашиваемой и прикладываемой силы, – объяснил Клайв. – Я как раз присмотрю за этим, чтобы тебе не занизили параметры, потому что следует ориентироваться по твоей левой, а не по стандарту.       Саймон непонимающе моргнул, укладывая в голове информацию. Голова всё ещё соображала туговато.       – А почему ты уверен, что у меня будет выше стандарта?       – Потому что ты немного сильнее стандарта, я тебе уже говорил, – отозвался Клайв, ничуть не прибавив для него ясности. – Даже в таком состоянии. Всё, насмотрелся? Можно кого-то вызывать?       – Ага. Только попроси, всё-таки, воды. А то я не верблюд и не кактус, чтобы не пить.       – Я бы не был уверен насчёт последнего, – задумчиво отозвался Клайв, взявшись за больничный передатчик.       – Это почему?       Клайв загадочно пожал плечами, так и не ответив.       Когда пришёл один из медиков, Саймон уже был близок к тому, чтобы влезть под бинты – хотя бы одним глазком посмотреть, каким было сочленение живого и синтетического. Ему было жутко любопытно, хоть он и понимал, что это было любопытство вредного рода. Однако медик, наконец, явился, прикатил с собой тележку со всякой всячиной вроде эспандера, гантелек (был даже измеритель силы нажатия, подозрительно похожий на промышленный прибор для измерения твердости) и прочего, кучей мелких датчиков и проводочков, и с отчего-то многозначительным видом припарковал её около койки.       – Прошу прощения? – вежливо, но твёрдо произнёс медик, намереваясь попросить Клайва из палаты. Клайв покачал головой, пристально глядя на того в ответ. Он иногда любил проверять случайных офицеров на предмет адекватности и соблюдения устава (или допустимости некоторого его обхода в частных случаях – в столовой или, опять же, у медиков, которые в больничном крыле имели полное право отдавать определённые распоряжения офицерам более высокого ранга). – Вы – родственник?       – Отец, – лаконично отозвался Клайв.       – Тогда вы можете остаться, – медик бросил извинительный взгляд на Саймона. – Если желаете.       Хорош, подумал Клайв, мягко улыбнувшись; правила не нарушил, но очень аккуратно намекнул, что если он и желал остаться, то пациент может не возжелать того же, причём намёк был для обоих сразу.       Чуточку выждав – вдруг кто-то всё-таки соизволит решиться попросить отца пока прогуляться, – медик со знанием дела взялся обвешивать Саймона датчиками, а потом нажал что-то у него на предплечье, и Саймон обалдело уставился на выдвинувшийся откуда-то изнутри тонкий гибкий дисплей. Зрелище было... жутковатое. Затем медик достал из под больничной койки сложенный табурет и, со сноровкой его разложив, уселся на него поудобнее.       – Ну что, поехали, – он потёр ладони, и Саймон понял: о статистике до этого не шутили, и рука у медиков на всё это была уже набита.       Его и в самом деле обработали очень быстро и аккуратно, попутно терпеливо отвечая на его вопросы, а потом проинструктировали его «от» и «до», включая уже озвученные ответы, чтобы хорошо запомнилось. В конце ему ещё и отправили общую инструкцию на передатчик, и Саймон окончательно успокоился, перестав тревожиться о том, что не сможет управиться с этой штукой, начинка у которой местами была посложнее, чем у живого естественного аналога.       После всего его проинструктировали ещё и по поводу смены повязки, и отправили на амбулаторное лечение. То есть, по сути, выписали. Саймон думал, что ему придётся ещё валяться в больничном крыле пару-тройку дней, но, к счастью, обошлось; хотя, быть может, тут и родители что-то подправили.       – Ну что, пойдём, – Клайв неспешно поднялся с дальнего конца койки. – Только учти: первую неделю ты отдыхаешь.       – Но мне нужно...       – Физически, – непреклонно прервал его Клайв. – Дай тканям привыкнуть и подзажить. И не вздумай колдовать над ними, толку не будет, сделаешь только хуже.       – Не вздумать что? – переспросил Саймон, тщетно попытавшийся отыскать в своём лексиконе это слово.       Папа вдруг смутился.       – Я тебе этого не говорил, если что. В общем, не пытайся отмотать время назад, лучше не сделаешь.       – Законфликтует? – понятливо спросил Саймон.       – Точно! – Клайв аж прищёлкнул пальцами, довольный сообразительностью сына; даже не нужно было долго объяснять и вдаваться в ненужные подробности, которые мальчик мог где-то случайно выболтать. – Заняться тебе будет чем: Уилл достал тебе программу обучения, так что ты можешь с ней познакомиться. А мы сможем, если что, разобрать непонятные тебе вещи.       – Хорошо, – спокойно согласился Саймон, более чем довольный таким раскладом. И, немного помолчав, осторожно спросил: – Почему вы так мне помогаете?       Клайв приподнял бровь, и Саймон с некоторым удивлением опознал собственный жест, появившийся у него совсем недавно.       – А мы не должны?       Саймон потёр шею, обдумывая, не выходил ли честный ответ, который он хотел услышать, за рамки того, что папа мог ему сообщить.       – Знаешь, дядя Хэвлок помог мне потому, что я... немного нажал на него, если можно так выразиться. Я ничего не просил у него прежде, так что я знал, что ему будет очень сложно мне отказать. Вы же... ну, ты понял, – тут Саймон загнул палец, радуясь тому, что протез действительно, чтоб его (в хорошем смысле), работал. – Ещё вы можете решить, что одного такого... кхм, опыта с меня хватило, – второй палец. – А ещё я догадываюсь, что вы такие люди, у которых на окружающих есть свои планы, и эти самые окружающие будут их исполнять, хочется им того или нет, – третий палец.       Несколько секунд Клайв просто пристально смотрел на сына. Надо же, мальчик, оказывается, раскрутил Хэвлока на помощь вполне умышленно... Уилл бы им гордился.       – Ты понимаешь, что ты с Хэвлоком не очень хорошо поступил?       – Конечно. Но вот это, – Саймон повертел кистью протеза. – Куда лучше гражданского, согласись.       Клайв вздохнул, усаживаясь обратно на койку.       – Что ж... мы – твои родители. Мы обязаны тебе помогать. Это одно. Другое... как бы тебе объяснить? – Клайв задумчиво почесал щёку. – Время. Ты сделал всё, чтобы окончить обучение в этом году, и обстоятельства сложились для тебя удачно. Обстоятельства тебе это позволили. Как и, впрочем, твой собственный организм: ты сильнее и крепче, и ты оправился быстрее, чем оправился бы обычный человек. И сделаешь это ещё раз, если тебе нужно будет, я по Уиллу знаю. Только это лично мне дало позволить тебе продолжать, потому что иначе ты никак не потянешь обучение в разведке в наборе этого года.       – А почему ты думаешь, что если однажды обстоятельства сошлись, то это произойдёт ещё раз? – с искренним любопытством спросил Саймон.       – Потому что если это случилось единожды, то так оно и должно было быть, и поэтому же получится ещё раз. Я же сказал: время. Ты сейчас для чего-то пытаешься влезть в ближайший набор, хотя мог бы спокойно дождаться следующего, и, похоже, сам не понимаешь, для чего тебе это надо. Значит, надо. Значит, тебе нужно оказаться в каком-то месте и что-то сделать вовремя, а с пропуском времени ты этого не успеешь. Я не хочу мешать, если так должно быть. Может, наоборот, следует помочь.       Теперь Саймон немного помолчал.       – О чём именно ты говоришь? – с некоторым трудом спросил он, чувствуя, что улавливал мысль, но не понимал сказанного до конца, потому что что-то упускал, или же не вычленял предмет разговора.       – О ходе событий. Видишь ли, малыш, тому, что непременно должно случиться, помешать иногда бывает очень трудно, а порой ни в коем случае нельзя этого делать. Бывает, конечно, что этот ход очень хрупок, – я имею в виду, именно нужный нам вариант, – и удержать его становится, наоборот, очень сложно.       Клайв немного помолчал. Выглядел Саймон так, словно его посвящали в крайне важную тайну, и он знал, что когда у сына был такой вид, то болтать об услышанном тот не станет.       – Конечно, мы не всегда имеем представление о том, что должно случиться, и какие это будет иметь последствия, и поэтому приходится держать всё в пределах досягаемости или и вовсе в своих руках, чтобы успеть перехватить и предотвратить тогда, когда уже понятно, что должно случиться.       – ...О, – Саймон задумался. – А это... ну, то, что должно со мной случиться, оно, получается, должно произойти в ближайшее время, раз события торопят?       – Не обязательно, – отозвался папа без раздумий. – Иногда что-то должно лечь в свою колею, где будет совершенно спокойно скользить или вообще лежать до нужного момента.       – Но зачем?       – Иногда – чтобы сберечь, – всё так же без промедления ответил папа. Саймон знал: это значило, что с ним говорили честно и по наибольшей возможности открыто. – Бывает, что-то нужно сместить со старого места, потому что там должно что-то случиться. Словом, всё это сложно, не бери в голову. Считай, что мы помогаем потому, что хотим и можем, этого достаточно. А ещё лучше – вообще выброси из головы всё, что сейчас услышал. Замысел не любит, когда на нём зацикливаются. Он любит взвешенные решения, к которым потом не возвращаются.       У Саймона холодок пробежал по спине. Неужели его родители и в самом деле были Адъютантами? Он слышал, как ребята шептались об этих людях, когда кто-то принёс о тех слухи новобранцам, но если верить тем слухам, то это было бы слишком круто...       – Отцу только про Хэвлока не рассказывай, – проронил папа. – Обрадуется.       – А его что, нельзя радовать? – обалдело переспросил Саймон. Неужели поссорились? Такого при нём ещё не было.       – Можно. Только он возьмётся тебя учить и других объегоривать, а ты пока что границ не чувствуешь.       – Я никого не объегоривал! – возмутился Саймон.       – Нет, ты именно это и сделал, – невозмутимо парировал Клайв.       Некоторое время они сидели, глядя друг другу в глаза, а потом Саймон, ощутив, что папа всё-таки был прав, сдался и отвёл взгляд. Технически, да, он... попользовался, хотя для себя не воспринимал это так.       – Хорошо, – изрёк папа. – И, кстати, ещё одно по этому поводу... Я говорил с Хэвлоком; ты обещал ему, что расскажешь нам о произошедшем сам.       Саймон нервно сглотнул.       – Я бы ничего тебе не сказал, если бы этого разговора между вами не было. Но Хэвлок поверил тебе и ничего передавать мне сам не стал. Я говорю тебе только единожды, так что запомни: всё, что ты кому-либо пообещал касательно нас, ты доносишь до нашего сведения. Да и вообще, обещания в целом следует выполнять. Помни, что твоя репутация следует за тобой до поры до времени; потом она будет идти впереди тебя. Ты меня услышал?       Саймон закивал. Ему, в принципе, ничего другого и не оставалось.       – А теперь давай, собирайся, нечего дальше рассиживаться. Уилл будет рад тебя видеть.       – А что, он уже дома?       – Будет, – коротко отозвался Клайв. – Часть нашей работы спокойно делается дистанционно, просто дисциплина должна присутствовать.       – А-а-а, – не слишком понимающе протянул Саймон: по его мнению, лучше было сидеть дома, если имелась такая возможность. Но это, конечно, с его колокольни, особенно после травмы.       А ведь скоро он сможет вернуться в нормальный ритм жизни... Замечательно, подумал Саймон, безотчётно для себя улыбаясь.

Конец первой части