О выходках и их последствиях

      Саймон в этот раз вернулся быстро. Кристофер предупредил их, что этот вылет будет коротенький, длиной всего в неделю, но на следующий их вписали на «гриф» на месяц, и получалось, что между ними был пятидневный перерыв. Пять дней свободного времени ему нравились: с ним начало твориться что-то странное, словно бы он решил заболеть, и перспектива пересидеть это время дома была отличной. Только он никак не мог понять, что именно с ним было; наличествовала незначительная температура в тридцать семь градусов, мало что объяснявшая, и небольшая слабость. Больше симптомов не было, однако чувствовал он себя при всём этом так, словно ему чего-то не хватало, но он никак не мог понять, чего именно. От этого он был рассеянным и раздражённым, и не хотел ни с кем общаться – при общении непонятная потребность начинала давить на него сильнее, но даже так он не понимал, чего хотел.       Он едва успел сдать отчёт, над которым корпел дольше обычного, пропустив при этом обед, когда ему пришло сообщение от дяди Хэвлока. Тот вызывал его к себе.       Припомнив, где находился нужный ему кабинет, уже очень долгое время им не посещавшийся, Саймон отправился туда, гадая, не писал ли ему через отца Кёртис. Это был бы номер, конечно.       А видеть он Кёртиса одновременно хотел и не хотел. Хотелось оттого, что привязался (и ведь умудрился же...), и не хотелось оттого, что он для себя уже всё решил; им пора было разойтись и больше не отравлять друг другу жизнь. Кёртис ведь мог взяться ему мстить, не думая о том, что произошедшее местью и было, а этого ему уже не нужно было. Да и не было смысла продолжать копить обиды. Лучше было больше не видеться и даже не вспоминать друг о друге в дальнейшем. Хотя он, пожалуй, будет помнить ещё долго – с Кёртисом всё-таки было очень хорошо...       Добравшись до кабинета, Саймон постучался и, получив разрешение войти, проскользнул внутрь.       – Садись, пожалуйста, – велел дядя Хэвлок, не дав ему даже рта раскрыть; Саймона посетило несколько неприятное предчувствие. Кроме того, странная тоска надавила на него вдруг так сильно, что у него на мгновение перехватило горло. Кёртис так сильно был похож на отца...       – Добрый день, офицер Крофтон, – поприветствовал он Хэвлока, усаживаясь на гостевой стул. – По вызову прибыл.       – Это неофициальный разговор, – пояснил Хэвлок, пристально глядя на Саймона. Он давненько не видел его, и хотелось как следует его рассмотреть, тем более что тот заматерел и сильно отличался от себя же в подростковом возрасте.       Внешне Саймон был похож на Клайва. Тот же тип фигуры, внешности, только всё это сглажено в мелочах, во множестве мелочей – исподтишка проступали черты Уилла, придававшие мальчику породистый вид (хотя если учитывать, что генетика Клайва оказалась сильнее черт Фезеров, прекрасно сохранявшихся в роду на протяжении громадного времени, где-то там у Клайва тоже определённая порода имелась – просто не в общепринятом смысле этого слова). Но вот выражение лица... чисто Уилл. Не скажешь даже, был ли сейчас смысл о чём-то говорить и что-то втолковывать.       – Я хотел с тобой побеседовать, Саймон.       – Я слушаю, – тот приветливо улыбнулся, и Хэвлок внезапно понял, что не сумел разобрать, искренней была эта улыбка, или же нет. Выглядело вроде бы естественно, но раз его посетили некоторые сомнения...       Саймон старательно держал лицо. Разговоры его раздражали, дядя Хэвлок отчего-то медлил, что раздражало его ещё больше. Ему просто хотелось быть одному. А ещё лучше – спать; быть может, хороший сон поправит его состояние.       – Послушай, – Хэвлок поправил манжету пиджака, глядя Саймону в глаза. – Оставь Кёртиса в покое. Он ведь тебе не нужен.       Саймон некоторое время всерьёз выбирал между вежливым ответом и грубым. Нагрубить хотелось безмерно.       – Я не понимаю, о чём вы говорите, – наконец выбрал он первое. – Я не видел его уже более недели.       – Пока был в патруле, насколько я понимаю. И когда ты собирался опять его навестить?       – Я не собирался. Я больше с ним не вижусь.       – Да ну? – Хэвлок гневно прищурился. – А его состояние говорит об обратном. Он говорил, что ты вертишься около него и дразнишься, так что прекрати отпираться и просто угомонись.       Саймон чуть не взбесился. Сказал же, чётко и ясно, что уже с тем не видится и не собирается!       – Это что? – холодно произнёс он, неосознанно полностью скопировав ледяной тон Клайва. – Это требование? Я только что сказал, что больше с ним не вижусь, что ещё от меня нужно?       Хэвлок уставился на него в изумлении. Чтобы Саймон позволил себе по отношению к кому-то из старших такой тон?..       – Ну-ка придержи язык! Ты вот так со мной разговариваешь после того, как я тебе помогал? После того, как я присматривал за тобой, пока твоих родителей не было?       – За первое я очень благодарен, – процедил Саймон, ощущая, что его понесло. И останавливаться он не хотел. С его точки зрения, старший Крофтон очень сильно перегибал палку, влезая в чужие дела. – А вот присмотр мне не слишком нужен был. В отличие от Кёртиса. Присматривай вы за ним тогда – и сейчас бы не нужно было ничего ни у кого требовать. А вместо этого вы вынуждены присматривать за ним сейчас, да ещё и настолько явно. Лично мне было бы стыдно.       – Так ты мстишь? – выхватил Хэвлок припрятанный посыл, параллельно гадая, проговорился ли Саймон, или проверял его внимательность. – Вот от тебя не ожидал, Саймон. За это-то тебе не стыдно? Кёртиса и так уже наказали, причём существенно. Остановись, ему уже хватит! Остановись, или я буду обращаться к человеку, который сумеет тебя притормозить!       Саймон, которого раздражение захлестывало уже до самых краёв, в последний раз собрал нервы в кулак, чтобы хотя бы выплескивать его, не теряя достоинства. Это вдруг далось ему непривычно легко. Так вот как родители это делают, подумал он, испытав почти что восхищение в этот момент.       Затем он негромко хмыкнул.       – Вы и впрямь думаете, что папа будет что-то по этому поводу делать? У него полно своих дел и без нас. Кроме того, он хорошо понимает, что я взрослый человек и буду отстаивать свои интересы, если мне это понадобится. Я бы посетовал, что вы сына не держите за такого же взрослого человека, если бы он им являлся, но, очевидно, он не повзрослел, раз пошёл разговаривать через отца.       У Хэвлока чуть челюсть не отвисла. И это после того, как он буквально выбивал для Саймона разрешение на окончание новобранческого курса в том же году! Нет, так дело не пойдёт, подумал он, медленно и глубоко вдохнув. Паршивец вздумал, будто Клайв спустит всё это на тормозах, когда узнает...       – Поверь мне, если я попрошу, Клайв сделает. Мы с ним знакомы очень, очень долго. Ты не прожил ещё и трети этого срока. Так что прекрати дерзить и послушайся лучше сам. Потому что иначе ты будешь иметь последствия, я обещаю тебе это.       Саймон поджал губы. Интересно, как дядя Хэвлок, которого он знал как хорошего, честного человека, мог настолько рьяно и слепо защищать Кёртиса, вообще не слыша слов того, к кому обращался? Отцовские чувства пересиливали? Или же... или тот не знал, как на самом деле...       Мог папа ничего ему не сказать? Пожалуй, что мог.       – Жаль, – произнёс Саймон, прямо глядя Хэвлоку в глаза и не отводя взгляд. – Жаль, что такому, как Кёртис, достался такой родитель. Он этого не заслуживает.       Ошеломлённый Хэвлок сперва не нашёл, что ответить на такое заявление. Саймон тем временем продолжал:       – Он не заслуживал уже тогда, когда собрался в меня пальнуть. А он именно что собирался. Пугнуть. Пошутить. Какова шутка, дядя Хэвлок! А? Забавно вышло, правда?       Хэвлок никак не мог собраться с мыслями и словами, ощущая себя так, словно спал, видел кошмарный сон, и не мог ни проснуться, ни что-либо сделать в его рамках. Он видел Клайва. Пару раз он присутствовал при том, как взбешённый Клайв спокойно и холодно проходился по самым больным местам человека, безжалостно причиняя боль морально – и за дело, потому что чтобы достать Клайва, нужно было ещё постараться. И Саймон сейчас выглядел точно так же. Вот только Клайв никогда не обращал это против Хэвлока; он не знал, как это, и теперь с тревогой ожидал того, что ему сейчас тоже скажут что-то, что он не сумеет переварить. В сказанном Саймоном только что он крупно сомневался: Кёртис в то время и в самом деле был глуповат, но не был настолько идиотом, чтобы действительно выстрелить по собственной воле.       – Помните наш с ним разговор перед его замером? Его тогда замеряли, а меня уже должны были оперировать. Этот разговор мог у вас застрять в памяти, потому что всё-таки был очень странным, если взглянуть со стороны. Кёртис тогда всё пытался от меня чего-то добиться. Помните, да? – Саймон всё не умолкал, и Хэвлока посетило крайне нехорошее ощущение. Словно сейчас и он испытает на себе это самое возмездие, осуществляемое обычно Клайвом. Какое счастье, что лично о нём мальчик знал мало... Но за что? Только за то, что полез не в своё дело? – Так разговор этот не просто так был. Через пару дней после принятого папой решения ваш сынок меня подпоил и затащил в постель – пытался уговорить меня повлиять на это самое решение. А потом как забыл. А ведь мог объясниться. Хоть бы брякнуть какую-нибудь банальность вроде того, что был пьян и ошибся, язык бы не отсох.       – Это... Это правда? – потрясённо переспросил Хэвлок.       – Ага. Можете спросить родителей. Я бы им и не рассказывал – не всем приятно рассказывать, как тебя поимели, причём почти во всех смыслах, – бесстрастно ответил Саймон. – Но они видели, каким я домой тогда вернулся, так что пришлось.       Хэвлок прикрыл глаза ладонью. Он бы очень хотел этому не верить, но он действительно помнил тот странный разговор. К тому же, Саймон ссылался на родителей, а при том, кем они были, ни один здравомыслящий человек не стал бы так блефовать. Это значило, что Кёртис на самом деле так поступил.       И теперь он не знал, как воспринимать сказанное Саймоном чуть ранее, потому если Кёртис такое учинил, то могло и в самом деле хватить дури выстрелить специально... Творец, что же с этим теперь делать?.. Ему нужно было знать. Это уже больше ни на что не влияло, но ему теперь нужно было точно знать. Иначе слишком сложно будет общаться, постоянно при этом пытаясь найти ответы на свои вопросы. Да, дети часто глупы и жестоки, но не до такой же степени... да и не в таком возрасте. Как же быть?..       Нет, самое главное – откуда Саймон знал? Неужели узнал Дуайт, сказал Клайву, чтобы тот мог принять решение, а Клайв потом рассказал сыну? Но зачем Клайву было так делать? Не расскажи он Саймону – и мальчик, может быть, не взялся бы мстить.       Или взялся? В конце концов, там ведь ещё и кровь Уилла довольно резво играла...       Хэвлок поднял голову, и Саймон почувствовал, что для дяди Хэвлока, действительно ничего не знавшего, это оказалось слишком.       – Иди, – очень ровно произнёс Хэвлок. – Мне больше нечего тебе сказать.       Саймон ушёл. Молча. Ему тоже было больше нечего сказать, кроме, пожалуй, того, что нечего соваться в чужие амурные дела, но это было очевидно. Зато теперь его доставали мысли о том, что теперь сделает в ответ на это дядя Хэвлок, очухавшись. Пойдёт ли к папе, как и грозился? Не то чтобы он боялся – он заранее точно знал, что от папы после таких новостей достанется всем вокруг, кто под горячую руку попадёт, – но теперь следовало хорошенько подумать над тем, когда появляться дома.       Хотя ему и не хотелось. Дома чуть позже появятся родители, а он теперь не хотел находиться даже в их обществе; его раздражали даже не обращавшие на него внимания офицеры в коридорах штаба, просто сновавшие по своим делам и никак его не трогавшие.       Из штаба он убрался как можно скорее, чтобы нигде не столкнуться с Кёртисом – тот ведь прицепится. Хорошо, если сразу драться не полезет, а только отношения выяснять. Некоторое время побродив по улицам, Саймон проигнорировал и бар, отчего-то почувствовав, что мог в конечном итоге нажить себе там неприятностей сегодня, и решил гулять ещё до половины седьмого. Дядя Хэвлок был из тех, кто не мог надолго оставлять беспокоившие его проблемы нерешёнными, так что долго избегать дома не было никакого смысла. Скорее всего, разговаривать с папой будут сразу после работы – если не разговаривали уже.       Хэвлок тем временем едва досидел до конца рабочего дня. Его мучил всё тот же вопрос, мучил настолько, что он, едва взявшись собираться домой, застыл на стуле, ощущая недостаток душевных сил, казалось, мешавший даже просто подняться на ноги. Когда к нему зашёл Дуайт, уже собравшийся сам и, наверное, писавший ему (Хэвлок не реагировал на сигнал передатчика, решив, что по поводу срочного вопроса ему могли просто позвонить), то, ничего не спрашивая, просто принялся собирать его сам. Дуайт знал, что иногда Хэвлоку нужна была помощь. Чаще Хэвлок опекал всех сам, словно большая (буквально) наседка, но когда тот выбивался из сил или когда случалось что-то очень болезненное – нужно было помочь, пока Хэвлок не придёт в себя. Это были очень редкие случаи, но тем важнее становилось поддержать его в это время.       Сейчас, правда, у Дуайта была махонькая проблема в виде того, что он понятия не имел, что случилось. Обычно Хэвлок сообщал сразу, хоть и отсутствующим тоном, но сообщал, а сейчас просто молчал. Лезть читать Дуайт не хотел: Хэвлок уже знал, что именно происходило в процессе (когда-то тому пришлось рассказать о так и не сбывшемся будущем и оставшейся у них с Клайвом оттуда магии), и по собственным ощущениям понимал, когда в его голове появлялся кто-то ещё. Обидится.       Хэвлок молча смотрел куда-то мимо того, как Дуайт собирался, хоть и приблизительно в ту же сторону. Его не оставляла в покое мысль о том, что первым узнал Дуайт. Он тогда так отшатнулся от сына, с таким видом, словно вот-вот ударит...       – 'Айт, Кёртис хотел тогда выстрелить в Саймона? – тускло, невыразительно спросил он. Он специально не стал произносить «действительно»: задумавшийся о чем-то Дуайт зацепился бы за это слово и вынырнул из мыслей, ещё дважды подумав бы, как отвечать.       – Ага, – отозвался Дуайт, чьё внимание было обращено на молнию сумки, всё никак у него не сходившуюся, и у Хэвлока внутри всё похолодело, ещё хуже, чем при разговоре с Саймоном.       Дуайт вдруг встрепенулся, почти испуганно глядя на него.       – Откуда ты?.. Откуда ты это взял?       Последнее было произнесено уже вполне спокойно, но Хэвлок всё понял по первичной реакции. Он устало закрыл глаза ладонью. Как Кёртис мог?..       – Так ты уже знал, – судя по прекратившемуся шуршанию, Дуайт замер. – Ты поэтому сейчас такой... Кто тебе сказал?       Хэвлок не ответил, качая головой.       – Кто тебе сказал, Хэв? Клайв?       Хэвлок снова покачал головой.       – Разве это важно?       – Важно, – отрезал Дуайт. – Зачем он это сделал? Вы поссорились? Он не стал бы просто так...       – Почему вы от меня скрыли? – перебил его Хэвлок. – Разве я не имел права знать? Я понимаю, что вам по работе не положено многие вещи разглашать, но я имел право это знать. Имел!       – Мы с Клайвом решили, что не стоит, – у Дуайта сделался виноватый вид. – Видишь, это... больно для тебя. По тебе такое всегда сильнее бьёт, и мы не хотели, чтобы ещё и ты пострадал. Да и...       – Что? – переспросил Хэвлок, когда пауза затянулась. – Договаривай.       Дуайт помялся. Видеть его нерешительным было странно и непривычно.       – С Кёртисом должен был остаться хоть кто-то. Ни я, ни Алан не захотели бы его защищать и поддерживать, даже не зная его мотива; ты любишь его больше, чем мы. А узнай ты на тот момент, сгоряча – ты просто отвернулся бы от него.       – Вот так вот, значит, – произнёс Хэвлок, едва переварив услышанное. – Вы с Клайвом решили. Молодцы. Молодцы...       – Нет, – голос Дуайта снова сделался твёрдым. – Последнее решил я. Клайв именно этих тонкостей не знает, он не мог это решать.       Хэвлок покачал головой, испытывая слабое удивление. Дуайт выгораживал друга... и даже не потому, что друг, а потому, что именно так оно и было; почему же с ним самим нельзя было обойтись честно? И из-за всего этого ему сейчас казалось, что на тот момент и вовсе не стоило защищать Кёртиса. Но с другой стороны – разве мог он отвернуться?..       – Нельзя так, Дуайт, – он снова покачал головой. – Так нельзя...       Дуайт мягко коснулся его руки.       – Сходи к Клайву, – столь же мягко попросил он. – Сходи, поговори с ним. Ты же знаешь, он всегда выслушает тебя.       – Не хочу. Хочу домой.       – Если не пойдёшь, я сам тебя отведу, – без обиняков сообщил ему Дуайт, рассчитывая на то, что тот обидится и пойдёт сам. Конечно, Хэвлок потом будет долго дуться на него, но меньше всего ему было нужно, чтобы Хэвлок надолго завалился в подавленное состояние, а то и в депрессию. А Клайв мог помочь. Клайв всегда благоприятно на того влиял.       Хэвлок нехорошо прищурился на него в ответ.       – Хочешь спихнуть меня Клайву? Так мозолит глаза мой унылый вид, что ты собрался меня спихнуть, лишь бы самому не возиться?       – Хэв...       – Ты бы хоть его самого спросил, есть ли у него время и силы сейчас меня слушать! Я привык, что ты у нас командир, но ты перегибаешь, Дуайт! Или ты забылся, и думаешь, что все вокруг будут плясать, как тебе надо? Так сходи к Уиллу, заяви ему что-то вроде этого, он тебя мигом на землю спустит!       Дуайт тяжело вздохнул, опустив взгляд. Ещё был вариант заставить Хэвлока, но этого тот ему точно не простит.       – Ты домой? – спросил он, когда Хэвлок выхватил у него из рук свою сумку.       – Нет! – гневно рявкнул Хэвлок, не оборачиваясь, и почти что вылетел из кабинета.       Дуайт снова вздохнул, ожидая. Через несколько долгих секунд дверь открылась снова.       – Выходи, – процедил Хэвлок. – Мне нужно запереть кабинет.       Даже не доверил мне, сокрушённо подумал Дуайт, послушно выходя в коридор. Хэвлок запер дверь и, всё так же не глядя на него, направился к лифту, по дороге уткнувшись в передатчик – вызванивал кого-то. Легко можно было предположить, что Клайва.       Когда Саймон вернулся домой, было подозрительно тихо. Ни звука разговоров, телевизора или радио, даже Билли нигде не шуршал. Он заглянул из любопытства в гостиную... и обнаружил там двоих, папу, и какого-то человека, сидевшего около того спиной к двери и уткнувшегося папе лбом в плечо. Это точно не был отец, но тогда кто? Похож был на дядю Хэвлока, но он никогда не видел, чтобы тот казался таким маленьким.       – Иди, – очень ровно и сдержанно произнёс папа, заметивший его появление; Саймон замялся, не зная, что именно от него хотели. – Как пришёл, так и иди.       До него дошло, что его выставляли из дома. Не став спорить, Саймон несколько заторможенно кивнул и вышел из квартиры, закрыв за собой дверь.       Спустившись вниз, на улицу, он задумался о том, куда бы себя девать. Пока дельных мыслей не было, он побрел в скверик за детской площадкой, находившейся неподалёку от дома, и там совершенно неожиданно для себя нашёл отца, сидевшего на одной из лавочек.       – Что, тебя тоже выдворили? – мрачно поинтересовался тот, отхлебнув из жестяной банки.       – Это что, пиво?       – Ну, пиво. Хочешь?       Покачав головой, Саймон уселся возле него. Ощущение было странное, словно и в самом деле впору было сидеть и мрачно пить пиво.       – Хороший вечер, – проронил отец. – Был. Учти, я тебя выгораживать не буду.       Саймон некоторое время выбирал между вопросом «почему?» и ответом «я и не рассчитывал».       – Ты редко это делаешь, – заметил он вместо этого. Если отец поведётся, то ему дадут знать, почему.       Отец немного помолчал, и Саймон даже успел расстроиться тому, что не удалось.       – А чего ради, если ты что-то ему сказал? – наконец произнёс Уилл. – У нас с тобой был уговор.       – А я ничего ему и не говорил.       – Да ну? А что ж он тогда сразу же на меня уставился, когда услышал, что ты всё ещё около Кёртиса вертишься?       – Слушай, если бы я ему рассказал, то он бы предъявил тебе давным-давно, не находишь? – раздражённо отозвался Саймон. Ему уже начали надоедать разговоры о Кёртисе; такое ощущение, что того и пальцем тронуть было нельзя. А теперь ещё и тот человек, которому на Кёртиса было откровенно наплевать, отказался становиться на его сторону по совершенно надуманной причине – он-то папе действительно ничего не говорил, понимая, к чему это могло привести.       – Клайв любит ловить меня за руку, чтобы я никак не мог отвертеться, знаешь ли.       – Тогда он бы знал, что я вертелся около Кёртиса. Зуб даю, папа отреагировал так, словно не знал – потому что действительно не знал, – а ты страдаешь непонятно чем, – бросил Саймон. Он-то надеялся хоть тут найти понимание...       – Я страдаю как раз таки понятно чем, – отец отхлебнул из жестянки. – Что я хочу тебе сказать, так это то, что ты сам за себя. Мне и так тяжко придётся после разбора полётов. Так что я ничего тебе не советовал.       Саймон уставился на него в изумлении. Даже если он действительно расскажет папе, как всё было, отец будет отрицать!       – Ты... ты вот так?!. – Саймон чуть не задохнулся от возмущения. – Знаешь что? Да если бы ты не подал мне идею, я бы, может, и не трогал его! И ты после этого корчишь невинность?       – Конечно. Помни: выбор был за тобой. Ты знал, чем это могло закончиться.       – Да ты же меня буквально подбивал на это!       – Выбор был за тобой, – повторил отец, и Саймон понял, что добиться даже частичного признания собственной вины тут было невозможно, что полностью отбило у него желание разговаривать дальше. Поэтому он просто встал и молча отправился прочь, решив положиться на собственные ноги. Ему было всё равно, куда идти – прогулки воздействовали на него благоприятно, и не имело значения, куда именно гулять.       Ноги завели его в малознакомый ему квартал, в котором он был едва ли пару раз, но он не повернул обратно. В какой-то момент он, бездумно скользивший взглядом по жилым домам, наткнулся им на крупного мужчину на балконе, с рассеянным видом пившего что-то из большой кружки, и не сразу узнал Ларса. Было непривычно видеть того в гражданской одежде, да и та была, похоже, накинута наспех.       Зацепившись за него взглядом, Ларс несколько мгновений смотрел на него, а потом скрылся в квартире. Ну вот, и этот отвернулся. Теперь это норма, что ли, бессильно подумал Саймон, возобновляя свой маршрут.       В кармане у него вдруг завибрировал передатчик. Достав его, Саймон испытал смешанные чувства: ему звонил Ларс.       – Да? – неуверенно спросил он, приняв звонок.       – Что у тебя случилось? Ты скверно выглядишь. Нужна помощь?       – Нет, просто... не могу сейчас вернуться домой.       – О... – произнёс Ларс после непродолжительной паузы. – Послушай, я бы позвал тебя к себе, но... у меня тут человек. Мы очень друг по другу соскучились. Прости. У тебя хватает на отель? Хочешь, я могу попросить кого-то из ребят, чтобы тебя пустили заночевать? А завтра уже смогу пустить к себе, и...       – Нет-нет, спасибо, – торопливо отказался Саймон. Он и не подозревал, что у Ларса кто-то был... – У меня есть куда пойти, я просто пытаюсь прийти в себя. Отдыхай, не беспокойся обо мне, у меня всё будет хорошо.       Откровенная ложь, но беспокоить напарника не хотелось. Будь тот один – Саймон с радостью бы зашёл на пару часов, поговорить или просто помолчать рядышком, но у Ларса сейчас кто-то был, и он чувствовал себя не вправе навязываться.       – По тебе не скажешь. Но если ты уверен... надеюсь, действительно будет.       – Обязательно будет, – заверил его Саймон. – Всё, иди, отдыхай.       Небольшая пауза. Саймон вдруг почуял, что ему не поверили. Неужели он и в самом деле так плохо выглядел?       – Напиши мне завтра, – обязал его Ларс. – Окей?       – Окей, – послушно отозвался Саймон. И попрощался, чувствуя, что Ларсу неудобно делать это первому.       Следующее, что он сделал – повернул обратно. Забредать ещё дальше он уже не хотел – можно было наткнуться ещё на кого-нибудь знакомого, кто не был молчуном, как Ларс. Он не хотел бы, чтобы пошли какие-то лишние разговоры.       Через несколько минут Саймону стало совершенно плевать на сплетни – он снова погрузился в себя в попытках переварить то ли разговор с отцом, то ли собственное состояние после него. Его не покидало ощущение того, что с ним поступали несправедливо, но он не мог вычленить причину; по идее, он не должен был этого испытывать, потому что он чётко понимал, что поступил нехорошо и сам, пусть и в отместку, но ощущение не исчезало. Ещё он переживал странную, почти детскую обиду, которая тоже не проходила, и его это угнетало.       Когда он вспомнил, что нужно бы изредка поглядывать, где именно находился (или хотя бы приблизительно), он обнаружил, что ноги привели его в район бара, который он в прошлый раз проигнорировал, и он решил проигнорировать его и в этот раз. Так что он добрёл до скверика дальше по пути, опустился на лавочку, уже всерьёз раздумывая над тем, чтобы тоже взять в магазине чего-нибудь выпить (или просто попить чего-нибудь горячего), и задумчиво уткнулся в передатчик. Единственным человеком, который бы его сейчас не раздражал, пожалуй, был Алан. У него почти всегда поднималось настроение в его обществе, так что, может быть, было бы неплохо того сейчас просто услышать. Так что он со слабой надеждой набрал номер Алана.       – Я слушаю, – резковато ответил тот.       – У тебя есть минутка?       – Нет минутки, – отрывисто бросил Алан.       – А. Хорошо, тогда...       – Знаешь, папа мне сказал, что ты всё это время творил с Кёртисом, – перебил его Алан, не дав договорить «не буду отвлекать». – Я его, может, не очень-то и люблю, но семья есть семья. На него просто больно смотреть. Так что нет, Саймон, у меня нет минутки.       Динамик щёлкнул: с той стороны завершили вызов.       Саймон уставился на передатчик так, словно видел впервые в жизни. Вот ты себя и показал, подумал он. Папа ему сказал... дядя Хэвлок вряд ли появлялся дома, и совершенно очевидно, что тот не стал бы звонить сыну и растрепывать, как сорока, новости. Значит, сказал дядя Дуайт. Это у них что, семейное, лезть в чужие дела? Ну и оставайтесь себе своей семьёй отдельно, лучше уж от таких подальше держаться, с отвращением подумал Саймон.       После этого на него нахлынуло одиночество. Никого рядом... Его, конечно, всё ещё раздражали люди, но на фоне творившихся событий это как-то отошло на второй план. И теперь отчаянно хотелось кого-то рядом.       Слуха коснулось тихое, очень характерное шуршание и звук не слишком уверенных шагов. Саймон, только сейчас осознавший, что час уже был достаточно поздний (а людей в это время, когда город ненадолго затихал, на улицах было мало, отчего было тихо), на всякий случай поднял взгляд на того, кто шёл.       Кёртис вёл мотоцикл, как велосипед. Судя по тому, что он это вообще делал, и шёл при этом довольно неуверенно, вёл он его от парковки бара, и был прилично пьян. Плечи у него, всегда гордо развёрнутые, сейчас опустились, как и голова; видеть его таким было непривычно.       Саймон совершенно непроизвольно окликнул его.       Не успев выйти из зоны его видимости, Кёртис заозирался и, кажется, нашёл его взглядом; из-за слабого ночного освещения Саймон не смог рассмотреть выражение его лица. Затем Кёртис отвернулся, потерев основанием ладони глаза.       – Допился, – разобрал Саймон его бормотание. – Мерещится уже...       И повёл мотоцикл дальше, скрывшись из виду. Саймон приподнялся... и вцепился в скамейку, усаживая себя обратно. Куда он собрался? Догонять? Нет, он не был настолько в отчаянии, чтобы сейчас нарушать данное самому себе слово, пусть даже Кёртис мог бы побыть с ним рядом без каких-то особых уговоров. Да и вообще, неизвестно ещё, что придёт в голову тому по пьяни, это тоже нужно учитывать...       Одиночество вдруг навалилось на него ещё сильнее, и ему стало просто невыносимо обидно. Самым странным было то, что он не понимал причины этой обиды. С логической точки зрения, ничего такого уж страшного и не произошло...       Горло всё равно стиснуло. Саймон сдержался, пытаясь вспомнить что-нибудь хорошее, может быть, из тех лет, когда родители ещё никуда не уехали...       К нему внезапно пришла мысль, из ниоткуда, просто возникла у него в голове так, словно всегда там была: Кёртис покалечил его не только физически, но и морально. Прикусив губу, Саймон стиснул запястье, то, которое было ещё родным, отчётливо понимая, что это действительно было так. Он всегда оглядывался на те пару месяцев сущего страдания со смесью ужаса, отвращения, нежелания вспоминать и слабого облегчения оттого, что всё это давно закончилось, но поминал он это время так в контексте физической боли и неудобства, и никогда не думал о том, насколько сильно это ударило по нему морально. Тогда он собрал всего себя в кулачок, чтобы суметь продолжать, и его психическое состояние отошло для него на задний план; он запретил себе думать и чувствовать, потому что это мешало изо дня в день переламывать самого себя ради того, чтобы продолжать двигаться вперёд.       И ведь доломал. Сам себя доломал, до того, что поломка эта засела глубоко внутри, куда он сам же её и загнал.       Только этого не пришлось бы делать, не будь причины.       Боль от стиснутого запястья ничуть не перебивала моральную, хотя обычно это помогало, и Саймон ничего не видел из-за собравшейся на глазах влаги. «Саймон, малыш», – вдруг возник в его мыслях голос папы: видимо, мозг всё же отыскал ему какое-то старое воспоминание, но к чему уже... – «Послушай меня внимательно. Иногда я слышу, как отец велит тебе не реветь, – и, в общем-то, он прав, – но... ты слушаешь меня?.. бывают моменты, когда это не только можно, но и нужно. Ты поймёшь, когда. Организм буквально потребует сам. И ничего страшного или постыдного в этом не будет».       Мягкий, размеренный голос папы его просто добил. Где-то в груди у него заныло, горло сжало ещё сильнее, и он наклонился вперёд, закрывая лицо ладонями. Пелена перед глазами наконец исчезла; слёзы у него текли безостановочно, и он уже не пытался их сдерживать. Да и сил на это у него уже не было – все закончились в один миг, иссякли так резко, что Саймон изумился тому, сколько их в нём было прежде. Как он мог держаться всё это время?..       Переживать всё это было невыносимо больно. Он словно бы вернулся в те времена, когда боль была его постоянным спутником, только сейчас она была концентрированной и рвала его изнутри. И вот это нужно, задался вопросом беззвучно всхлипывавший Саймон, снова вспомнив слова папы. Вот это?!       Однако через несколько минут ему начало становиться лучше. Медленно, потихоньку, но лучше, словно бы он выживал боль из себя, не давая ей больше места, где можно было бы прижиться, и он не стал пытаться прекратить в надежде на то, что потом ему станет лучше, чем было, когда он сюда пришёл.       Со временем ему действительно становилось всё легче. Саймон не знал, сколько его утекло, равно как и жидкости из него, но когда последняя иссякла, и ему жутко захотелось пить, он, вытерев рукавом лицо, рискнул взглянуть на передатчик. Время приближалось к полуночи. Вот это я засиделся, со слабым удивлением отметил он... и вдруг ощутил, что ему легко. Чисто физиологически, конечно, состояние у него было противное: он устал, хотел пить и спать, голова была тяжёлой и гудела, но морально ему стало настолько легко, что он непроизвольно задался вопросом о том, почему ему не довелось сделать этого раньше. Причём лучше было бы дома, где его никто не мог увидеть; это ему ещё повезло, что в скверик никто не совался: при том, что рядом был бар, никому не было нужды сюда идти (в позднее-то время выбор очевиден). А ведь ещё домой добраться...       Он открыл пришедшее ему сообщение от папы, и не слишком удивился тому, что оно было очень кратким: «Домой». Пришло чуть более трёх часов назад... Странно. Получается, его не выставили совсем, а только на пару часов отправили погулять.       Тяжело вздохнув, Саймон направился домой, избегая мест, где мог бы попасться прохожим; он догадывался, что выглядел не лучшим образом.       Добравшись, он тихонько закрыл за собой дверь, умылся, стараясь не шуметь, и хорошенько напился воды, ликвидируя возникший недостаток жидкости в организме. Потом он направился к себе, укладываться спать, но оказалось, что родители сами не спали, как он предполагал, а ждали его в гостиной. Допустим, он мог бы миновать кухню, но чтобы добраться к своей постели, он в любом случае прошёл бы сквозь гостиную, и рассчитать это было несложно.       Ждали его оба. Только отец, упёрший взгляд куда-то в пол, даже не поднял его. А вот папа смотрел на него очень внимательно.       – Что с тобой? – спросил он после продолжительного молчания, и Саймон, ненадолго прикрыв уставшие глаза, невесело усмехнулся. Сейчас он не знал, действительно ли о нём в первую очередь побеспокоились, или его вид лишь был отягощающим обстоятельством. Обычно папа склонялся к первому. Да только сложившаяся ситуация обычной не была.       – Я полагал, у тебя ко мне другой разговор.       – Я задал вопрос. Отвечай.       Саймон перевёл взгляд на отца и долго молча на него смотрел, пока папа не сказал, глядя на того же:       – Иди спать, Уилл. С тобой я буду разговаривать завтра.       – С новыми силами, да? – глухо поинтересовался отец.       – Уилл.       Уилл моментально оказался на ногах; Саймон ошалело проводил его взглядом: на его памяти отец ни разу не делал то, о чём его попросили, настолько быстро.       – Пойдём, – Клайв поднялся, кивая на балкон, и Саймон послушно последовал за ним. – Переодевайся. Спать, наверное, хочешь. Да и я хочу.       – В прошлый раз ты тоже смотрел, когда я поздно вернулся, – Саймон всё так же послушно взялся стаскивать униформу.       – Смотрю, что с тобой. Сам же не расскажешь в случае чего.       – А кто расскажет?       – Никто не расскажет, – согласился Клайв.       К тому времени, как Саймон закончил, ничего больше не было сказано, хотя Саймон полагал, что папа не хотел терять времени и собирался затеять разговор сразу. Когда он повернулся, собираясь усесться на низкую кровать, папа на ней уже сидел, обхватив руками колено и уложив на него подбородок, и выглядел устало и вместе с тем отчего-то молодо. Последнее, впрочем, могло быть из-за позы.       – Ну? – папа повернул к нему, усевшемуся рядом, голову, теперь уложив на колено щёку.       – Что? – растерялся Саймон.       – Есть что сказать?       Саймон немного поразмышлял.       – Я сначала подумал, что меня совсем выгнали.       – Ну как бы я тебя совсем выгнал? – Клайв вздохнул. – Ты – мой ребёнок, я всегда впущу тебя в дом. Мне только нужно было поговорить с Хэвлоком без лишних ушей. Зачем ты ему всё это наговорил? Мы с Дуайтом так берегли его от этой информации, а ты взял и вывалил на него то, что ему знать вовсе не нужно было. Зачем?       – Я извинюсь перед ним за то, что я ему нагрубил, – отозвался Саймон. Он успел об этом поразмышлять, пока добирался домой, и пришёл к выводу, что всё же вышло нехорошо. Дядя Хэвлок не был виноват в том, что он скверно себя чувствовал; будь он в нормальном состоянии, он бы смолчал.       – Но не за суть сказанного. Саймон, зачем?       – Потому что лезет не в своё дело! – не выдержал Саймон. – Потому что неправ! Потому что не хочет меня слышать! Я чётко сказал, что больше не вижусь с Кёртисом, но нет, надо дальше стоять на своём!       – Ну, ну. Не забывай, что у Хэвлока так же болит за сына, как у меня за тебя. Я хорошо его понимаю. Но он сначала слушает Кёртиса и делает выводы, а потом уже воспринимает какие-то другие сведения или мнения; в этом ситуация с ним отличается, – Клайв немного помолчал. – Так ты говоришь, ты оставил Кёртиса в покое?       – Оставил, – подтвердил Саймон.       – А почему?       Взгляд у папы сделался острым, и Саймон немного отвернулся, не желая чувствовать его на себе.       – Сделал то, что изначально и собирался, и больше не хочу его видеть.       – И даже не скажешь ему об этом?       Саймон снова взглянул на него. Выражение взгляда у папы не изменилось.       – Нет.       – Так чем ты лучше него?       Саймона дёрнуло.       – А кто сказал, что я должен быть лучше него? – он возмущённо блеснул глазами. – По отношению к кому-нибудь другому – пожалуйста. А Кёртис сам себе заработал. И не нужно меня укорять, я знал, что делаю, и хотел это сделать.       Он готов был ко всему, но только не к последовавшему после этого вопросу.       – Так что ж тебе тогда плохо, раз ты знал?       Саймон растерялся.       – Это... – он потёр глаза. – Это не...       – «Не оттого»? – Клайв уселся поудобнее, скрестив ноги. – А ты уверен? Или тебя совесть замучила, а ты не хочешь этого признавать? Если последнее, то поведи себя достойно, и скажи мальчику правду – тогда она успокоится.       – Так, я что-то не понял, – теперь Саймон устало потёр виски, пытаясь сообразить, о чём именно с ним говорили. Он был готов к выговору, но разговор всё больше уползал в какое-то странное русло, в котором мотивацию папы было очень сложно разобрать. Чего именно от него хотели? – Разве ты не собирался меня отругать за то, что я причинил ему боль? Отец с Хэвлоком ссылались на тебя именно в этом ключе, – да и сам я это хорошо понимаю, – но ты только что посоветовал мне, по сути, сделать ему ещё больнее. О чём мы вообще говорим?       – Обо всём, – папа отчего-то смотрел на него очень внимательно. – Что хуже: услышать всё, как оно есть, или ещё долгое время питать надежду, но в итоге всё равно ничего не получить?       – Это что, какой-то моральный тест? Почему я должен об этом думать, если сам Кёртис об этом не думал? Он того не стоит. Как ни посмотри, он того не стоит.       Клайв внимательно в него всмотрелся. И убедился в том, что ему не показалось: злой блеск, ещё утром бывший на месте, полностью исчез из глаз Саймона. Случилось что-то ещё, но сын упорно молчал по этому поводу... или же до чего-то додумался? Однако это что-то, кажется, не было связано с предметом разговора, потому что сын всё ещё считал, что мог нести возмездие, но никак не желал знать ему меру или делать какую-то скидку. Или, может быть, он слишком многого от него хотел на данный момент? Ребёнку, в конце концов, едва перевалило за двадцать, и как бы сообразителен и умён он ни был, пока что кроме как инструментом быть не мог, как и большинство молодых офицеров.       – Что у тебя случилось? – спросил он вместо того, чтобы продолжать тему, и Саймон отвёл взгляд.       – Ничего.       – Твоё «ничего» у тебя на лице написано. Буквально.       – Да правда, ничего, – Саймон зевнул, прикрывшись обеими ладонями, и снова потёр глаза, а потом и всё лицо. Он устал. – Знаешь, я вспомнил кое-что, что ты сказал мне очень, очень давно. Мне это... помогло. Спасибо.       Он повернул голову, открыто глядя в глаза папе. Интересно, что же тот видел, и что думал...       Пальцы папы аккуратно, почти нежно скользнули по его лицу, бровям, и он прикрыл глаза, после чего ощутил то же прикосновение к опухшим векам.       – Наконец-то у тебя это прошло, – тихо произнёс Клайв, снова удостоверившись в том, что злой блеск из глаз сына полностью пропал, и Саймон удивлённо уставился на него, вдруг сообразив, что папа отлично знал о том, что именно с ним было (или, по крайней мере, догадывался).       – Ты знал?       – Это... видно. Я ничем не мог тебе с этим помочь прежде, только наблюдал. Помочь можно тогда, когда человек сам понимает, что с ним, и сам хочет что-то сделать. Но ты помог себе сам. Тебе ведь уже легче, да?       – Да, – Саймон немного опустил голову и, качнувшись вперёд, прислонился лбом к плечу папы. – Сейчас я не могу взять в толк, как я не понимал раньше. Это же... очевидно.       – Иногда так бывает, – Саймона обняли. – Иногда люди не хотят этого видеть. Не хотят признавать, что с ними что-то не так. Ты хочешь об этом поговорить? Я устал, но я могу ещё немного.       – Нет. Просто побудь со мной чуть-чуть.       Некоторое время они действительно молчали.       – Знаешь, сейчас я чувствую, что потратил время на Кёртиса впустую, – признался Саймон, и папа отчего-то вздохнул. – Нет, правда. Ещё несколько часов назад я был вполне удовлетворён тем, что сделал, и что больше его не увижу, но сейчас я думаю, что тратил время попусту. Не стоило оно того. Не то чтобы мне было жаль самого Кёртиса, ему поделом, но я сам у себя отнял время. Проще было просто о нём забыть и больше не видеть.       Клайв снова вздохнул. Сын так упорно повторял то, что Кёртис чего-то не стоил, что непроизвольно закрадывалась мысль о том, что между ними случилось что-то ещё. Или это было попыткой что-то отрицать?       – А что теперь? Ты, случайно, не хочешь к нему вернуться, раз ты понял?       – С чего ты взял?.. – Саймон поднял голову, недоумённо глядя на него. Клайв не стал объяснять, что сын ещё перед прошлым вылетом выглядел так, словно отчаянно по кому-то тосковал, и просто напустил на себя знающий вид. – Нет, это будет слишком. Неважно, хочу я или нет, потому что... есть вещь, которую он должен был сделать когда-то, но так и не сделал. За это я его простить не могу. Как и за то, что он был виноват, но никогда и не пытался мне чем-то помочь.       Клайв хорошенько призадумался, складывая все кусочки того, что он знал, воедино. Было, значит, что-то ещё, но что-то очень старое... Настолько старое, что Саймон крепко за это зацепился и всё никак не мог ни забыть, ни простить...       – Неужели он так и не извинился? – с изумлением вопросил он.       – Да как ты... а, – Саймон махнул рукой, уже и не став разбираться в том, как папа умудрился это понять. – Да, не извинился. Только не вздумай ему это передавать. Если не поймёт сам – значит, ничего он не стоит, и быть с ним нечего.       – Это верно. Н-да, теперь я понимаю, отчего ты взбеленился. Знай об этом Хэвлок – и он бы... нет, думаю, он всё же обратился бы к тебе, но уже совсем другим тоном. Пожалуй, я не буду ему говорить.       – Не хочешь к этому возвращаться? – тускло поинтересовался Саймон, поняв, что даже тут справедливо никто поступать не собирался.       – Нет, не хочу, чтобы это дошло до ушей самого Кёртиса. Хэвлок ведь в себе не удержит. И Кёртис возьмётся за тобой бегать пуще прежнего, а ты этого не хочешь. Я, в конце концов, на твоей стороне, я всегда тебе это говорил.       Саймон замер, обдумывая. Да, с одной стороны – действительно несправедливо, но с другой – папа был совершенно прав.       – То, что правильно сделать, – медленно произнёс он. – И то, что сделать нужно – разные вещи на этот раз, да?       – Верно. Ты очень быстро схватываешь. Бедный мальчик...       – Почему это?       – Да потому что знание это никогда не приходит безболезненно. Я бы предпочёл, чтобы оно пришло к тебе позже, – папа отчего-то пощупал ему лоб, а потом, придержав его за шею, прижался к его виску щекой. – У тебя температура?       – Ага. Небольшая, тридцать семь. Не понимаю, отчего. Ничего не болит и не болело, так что воспаление я исключил.       – Ещё симптомы?       – Не-а. Только небольшая слабость. И почти все вокруг раздражают, но это, пожалуй, просто из-за общего состояния.       – О-о-о... – с непонятной интонацией протянул папа. – Я зашлю к тебе Уилла чуть позже, пусть поговорит с тобой об этом.       – Не надо. Не хочу с ним говорить в ближайшее время. Почему вообще он должен со мной об этом говорить?       – Потому что гены, – Клайв потрепал сына по плечу. Похоже, Уилл умудрился поругаться с сыном, хотя он полагал, что как раз таки тот будет полностью разделять позицию Саймона. Вот, значит, и будет сам ему объяснять, что к чему. – Ложись, отсыпайся. Мы не будем тебя завтра поднимать.       – Хорошо, – согласился Саймон, и Клайв, пронаблюдав за тем, как тот укладывался, пожелал ему спокойной ночи и ушёл.       Когда он вошёл в спальню, Уилл, вместо того, чтобы уже спать, всё ещё сидел на краешке кровати.       – Будешь выгонять в гостиную? – тускло поинтересовался он.       – Нет, – Клайв подхватил своё одеяло. – Сам уйду.       – Клайв, ну в самом деле...       – Уж хотя бы поддержал его, – Клайв ненадолго остановился у двери. – Это было бы логично. Кому назло ты сделал? Ему или мне?       Уилл опустил взгляд.       – Вообще всем, насколько я понимаю. Включая себя. Ты и в самом деле думал, что я не пойму, к чему ты приложил руку? – Клайв вздохнул. – Саймон затемпературил. Это по твоей части, так что завтра пойдёшь и объяснишь ему, что к чему.