О выходках и их последствиях

      На следующий день Саймон не то что из дома – даже из комнаты лишний раз не выбирался. Ему было противно видеть себя в зеркало. Выглядел он ещё хуже, чем вчера, однако чувствовал себя всё же лучше.       Хотя, по правде говоря, ничего он не чувствовал. В мыслях у него было ошеломительно пусто; он не знал, как теперь себя чувствовать, и кем теперь себя чувствовать после вчерашнего открытия. Ощущение оказалось на редкость мерзкое. Он чувствовал себя другим, отчего чужим самому себе. Из-за этого он почти час пролежал бездумно, пытаясь собраться хоть с какими-то мыслями, а потом жизнь начала медленно втекать в него, заставляя обеспокоиться более приземлёнными вещами (вроде завтрака, на который начал настойчиво намекать желудок), и пока он ими занимался, к нему пришло осознание того, что он вполне мог позволить себе об этом не беспокоиться. В конце концов, кто знал его настоящего? Разве что родители, которые и так были осведомлены о том, что с ним творилось. А если никто не знал – то кому какая разница была до того, кем он был и каким он был? Может, никто и не ощутит изменений. Это могло позволить ему просто жить – прежде он так и делал, не задумываясь о том, насколько повредился в процессе этой самой жизни; тогда его невольное и совершенно нежеланное открытие со временем померкнет, а потом и вовсе скроется в закоулках памяти, выбираясь наружу крайне редко. А то и не выбираясь.       Ещё пару часов он провёл, бездумно занимаясь домашними делами и приветствуя те мысли, которые приходили в это время ему в голову (многие из них оказались полезными), и в какой-то момент он поймал себя на том, что начал чувствовать себя немного бодрее. Однако это почти сразу же сошло на нет: температура и слабость, всё никак у него не проходившие, усилились, и он уныло уполз обратно в комнату, под одеяло.       Когда домой вернулись родители, он столь же уныло выполз обратно, поприветствовал их и вернулся, снова закутываясь. Делать не хотелось вообще ничего.       А потом к нему вознамерился зайти отец.       – Я понимаю, что ты не очень-то и хочешь сейчас с кем-то общаться, – почти деловито произнёс он. – Но меня сюда заслал Клайв, так что у нас обоих нет выбора. Выслушай меня, а потом опять разойдёмся.       Приподнявшийся на локте Саймон равнодушно пожал плечом, склонив голову к другому.       – Хорошо. Итак... – отец достал передатчик, что-то в нём набрал, а потом вдруг подсунул его ему под ухо, однако вместе с этим прижал палец к губам, веля молчать. Саймон едва успел подумать, что это странно, как гудки из динамика прервались: кто-то принял входящий вызов.       – Офицер Крофтон слушает, – немного неуверенно произнёс оттуда Кёртис, и Саймон едва не вздрогнул. Сердце у него забилось чаще. – ...Эй? – ещё более неуверенно позвал Кёртис вслед за этим, и по нему непонятно с чего пробежали мурашки. Неужели он так привык его слышать... – Офицер Фезер, вас не слышно. У вас проблемы с динамиком?.. Перезвоните, пожалуйста. Или напишите, я буду ждать.       После этого Кёртис сбросил звонок.       – И зачем это? – негромко поинтересовался Саймон. У него возникло странное ощущение того, что ему вроде бы полегчало, но это было бессмысленно. Может быть, организм наконец очухался и начал бороться с проблемой, чем бы она ни была?       Отец вместо ответа приложил к нему градусник, взглянув после этого на дисплей так, словно уже заранее знал, какие цифры на нём увидит, и после этого вручил ему с непонятным советом:       – Убедись сам.       После этого отец ещё раз, видимо, позвонил Кёртису:       – Да, Кёртис, я звонил, прости, у меня возник срочный разговор, и я забыл сбросить звонок, – бессовестно солгал он. Поглядывая за ним, Саймон воспользовался градусником уже сам, и задумчиво уставился на дисплей: обычные тридцать шесть и семь. – Нет, мне уже ничего не нужно. Я ведь не сильно тебя отвлёк, правда?.. Хорошо. До связи.       – И к чему это всё было? – поинтересовался Саймон, решив пока что оставить градусник в покое. Однако тот снова возник перед глазами.       – Видел? – отчего-то многозначительно уточнил отец, намекающе повертев градусник в пальцах.       – Ну, видел. Скажи ещё, что это со звонком каким-то образом связано, – Саймон скептически поднял взгляд на его лоб, кажется, помышляя о том, чтобы ненавязчиво предложить ему воспользоваться градусником и самому, отчего Уилл непроизвольно задумался о том, как ещё объяснять в случае, если сейчас ему не поверят. Больше-то доказательств у него не было, кроме как устраивать сыну ещё какой-нибудь контакт с Кёртисом, а Саймон вполне мог упереться и не возжелать контактировать.       – Схватываешь на лету.       – Да ну?       Уилл прочистил горло, прокашлявшись почти неловко.       – Попробую объяснить. Ты ведь уже должен был заметить, что ты сильнее и выносливее других людей твоего возраста и комплекции. Да и Клайв, кажется, иногда тебе об этом напоминает. Тебе это досталось от меня. Я ещё сильнее. Однако за это существует определённая... плата. Такие, как мы, не могут без человека, которого любят. Точнее, без взаимности от этого человека. Это не так критически, если с этим человеком ничего не было, но если было уже многое, при лишении мы начинаем болеть. Поднимается температура, иногда есть что-то сопутствующее, но, как правило, это только последствия температуры и общей слабости. В целом... похоже на зависимость.       Саймон выслушал его с таким видом, словно сейчас сам пощупает ему лоб.       – Никогда об этом не слышал, – заявил он, хмурясь. – Такое должно быть широко известно, раз такие дела.       Отец покачал головой.       – Я остался последний. А живу я уже давно, как ты мог догадаться. Просто нет смысла распространять эту информацию.       Саймон повертел всё услышанное в голове. Звучало, откровенно говоря, бредово, но...       – Кстати, если я долго ничего не буду получать от Клайва, то у меня будет то же самое. Только в разы хуже, – заметил отец. – Тебе повезло. У тебя всё это редуцировано. А теперь скажи мне: ты понимаешь, к чему я клоню?       Теперь Саймон хорошенько задумался.       – Что будет, если ты так ничего и не получишь? – спросил он для начала. – Например, если вдруг... ну...       – Не станет Клайва – не станет и меня, – отец пожал плечами. – Недельки через две с половиной-три. Впрочем, я всегда полагал, что проще сразу застрелиться в таком случае, чем ждать неизбежного.       Саймон ошеломлённо уставился на него.       – Что? Я не хочу пытаться проверять, выдержу ли я долгое время на мощных жаропонижающих препаратах. Тем более что я не знаю, какое время должно пройти. А вот насчёт тебя – могу предположить, что срок не слишком большой. Только тебе нельзя будет с ним контактировать, если уж решишь перетерпеть, иначе всё начнётся заново, – отец вдруг издал смешок. – Чёрт, хотел же, чтобы ты сам до этого дошёл. Ладно... видишь, у тебя несложный выбор: либо вернуться к Кёртису, либо не видеться с ним до тех пор, пока ты по поводу него не успокоишься.       – То есть, пока не разлюблю, – внёс Саймон окончательную ясность. Отец, отчего-то избегавший этого слова, молча кивнул. – Ты мне вот что скажи: почему ты меня раньше не предупредил?       – А ты бы поверил?       Саймон хмыкнул, кивая; действительно.       – В любом случае, ты мог бы хоть попытаться объяснить. Пусть бы я не поверил до конца, но я бы был... предупреждён. Но, вообще, я хотел спросить...       Он немного помолчал, испытующе глядя отцу в глаза, и Уилл испытал вдруг крайне неприятное ощущение. У него такое бывало, когда Клайв на него злился. Что же сейчас?..       – Ты знал то, что сейчас мне рассказал. Ты знал, как может случиться, но предупредил меня совсем не о том, о чём нужно было. Как ты мог, не зная толком то, как именно у меня всё это работает, но догадываясь, чем всё это может закончиться, предлагать мне такую авантюру с Кёртисом?       Отец не ответил, просто глядя на него. Это его вдруг разозлило. Ты хоть думаешь там, что мне ответить, или просто ждёшь, пока я сам из себя выйду, зло подумал он, прищурившись. Был ли вообще на это какой-либо ответ, или ему предложили тогда просто из сиюминутной прихоти?       – Как ты мог, зная, подсовывать мне такую идею? – раздельно повторил он, сократив вопрос до самой его сути. – Неужели тебе совсем плевать?       – Нет.       И всё.       И это после того, как его выставили единственно виноватым во всей истории с Кёртисом! При том-то, что он сам, может, и не додумался бы так с тем поступать! И после этого у отца не было больше ничего ему сказать...       – Уходи, – по слогам выговорил Саймон, почти взбешённый.       – Что?       – Уходи! – зашипел Саймон. – Ты и в прошлый раз так ко мне отнёсся, когда нас обоих за дверь выставили. Уходи из моей комнаты!       Отец нехорошо прищурился.       – Это я могу тебя откуда-то выгнать. А не ты меня. Где захочу, там и буду.       Саймон едва не задохнулся от возмущения. А потом, почувствовав, что можно было этому кое-что противопоставить, очень ровно произнёс:       – Мы с тобой здесь на одинаковых правах. Ты ничего не можешь.       – Ты собрался апеллировать... – отец замолчал, пронзительно глядя ему в глаза. А затем поднялся. – Ты, конечно, можешь, – процедил он, глядя на него сверху вниз. – Можешь попробовать. Но на твоём месте, мальчик, я бы не стал пробовать выяснять, кого из нас Клайв любит больше.       Саймон ещё мгновение смотрел ему в глаза, а затем отвернулся, давая понять, что разговор окончен, и отец вышел; он не стал говорить, что проверять не стоило совсем не ему, раз отец не мог выжить без папы, хотя у него это чуть не слетело с языка. Он попросту сдержался, зная, что это ему не простят. Отец-то перебесится через какое-то время – поймёт, что поступил с ним очень нехорошо.       Через несколько дней Кёртис, приведший себя в более-менее нормальный вид и состояние (кроме душевного, но с этим уже ничего нельзя было поделать), снова стоял около кабинета родителей Саймона, решаясь. Он хотел спросить, когда тот вернётся, чтобы попробовать назначить дату конференции на близкий к этому срок – возможно, удастся даже затащить Саймона на неё, хотя на последнее Кёртис даже не надеялся. Только обращаться снова он чуточку побаивался: сейчас он собирался отнять чужое время уже даже не по рабочему вопросу. Времени этого, конечно, тютелька, но ему могли и отказать, заартачившись. А то и долгий неприятный выговор устроить под плохое настроение...       – Что вы здесь делаете? – поинтересовался бесшумно возникший рядом старший Кортс, и у Кёртиса жутко ёкнуло сердечко. Тон у того был не слишком хорошим...       – Добрый день, офицер...       – Я спросил.       Кёртис осторожно отступил на шажочек. Если в прошлые разы он умудрялся нормально со старшим Кортсом разойтись, то сейчас он, кажется, попал... тот ещё и подчёркнуто обратился к нему на «вы».       – Я только хотел спросить, когда Саймон вернётся...       – Это вам знать не нужно.       – Но...       Собиравшийся вернуться в кабинет Клайв резко развернулся, уперев взгляд в Кёртиса, и у последнего сердце снова сбилось с ритма, чуть не захлебнувшись. Страшно... эк я не вовремя подошёл, нервно подумал Кёртис, буквально ощущавший на себе этот взгляд.       – «Но», офицер Крофтон? Для чего вам это знать?       – Я хотел выбрать подходящий день для конференции, – совершенно честно ляпнул Кёртис, только после этого сообразив, что логическая связь тут существовала только для него.       Старший Кортс вдруг поднял брови, окидывая его взглядом так, словно видел впервые.       – ...М-м. Через два дня. На третий.       – Так скоро? – заволновался Кёртис. – Это получается...       – Двадцать третье число, – дополнительно уточнил старший Кортс. – Я бы советовал вам поторопиться с подготовкой, если вам так нужно. Там любят каверзные вопросы.       Кёртис закивал. Он не понял, с чего офицер Кортс вдруг сменил гнев на милость, но точно знал одно: ему следовало бы поскорее исчезнуть, пока погода не переменилась снова.       – Спасибо! – он отступил ещё на шаг. – Могу я?..       – Идите, – отпустил его старший Кортс, и он торопливо убрался оттуда, испытывая желание оказаться как можно дальше.       Затем он в срочном порядке связался со всеми, кто должен был принимать непосредственное участие в конференции, чтобы уточнить, была ли у всех возможность провести её именно двадцать третьего числа. Везде ему дали добро, и он тут же зарегистрировался, выхватив единственное свободное время на пять часов вечера. С последним ему, видимо, ещё и повезло, раз он успел.       Оставалось всего ничего...       Двадцать третьего числа он был жутко нервным. И чем ближе проходило время проведения конференции, тем более нервным он становился. К четырём часам его и вовсе начало потряхивать, и тогда он, просто оставив нехитрую работу, взятую им чисто для того, чтобы скоротать время, направился к Хэвлоку в кабинет. Там ему почти насильно впихнули в руки кружку: Хэвлок, едва завидев, в каком состоянии он пришёл, тут же оторвался от работы, усадил его на стул и заварил ему что-то успокаивающее – то ли какой-то чай, то ли ещё что... ему казалось, что в детстве он уже видел такую коробочку, но сейчас он ни в чём не был уверен.       – Вот поэтому я и говорил, что брать такие серьезные вещи ещё рано, – проворчал Хэвлок. Он решил, что уже сделанному должно было оставаться в прошлом, а сейчас, на данный момент, Кёртис был умненьким перспективным офицером, неподдельно заинтересованным в науке, да и сообразительности в мальчике прибавилось, так что следовало ему немного помочь. Когда-то, когда на Бринии выдалась первая снежная зима в жизни маленького Кёртиса, он ловил оступавшегося ребёнка за капюшон и некоторое время придерживал, давая самому нащупать равновесие и ознакомиться с новой для него поверхностью. Пришла пора придержать того за капюшон метафорический...       Кёртис протяжно угукнул, бездумно пялясь в кружку: ему казалось, что поверхность напитка искрилась мельчайшими золотыми крупицами, отчего он не мог отвести от неё взгляда. После того, как он это выпил, его перестало трясти, и он блаженно расслабился на стуле, чувствуя себя удивительно спокойным и собранным. У него даже мысли прояснились, хоть и текли медленнее, чем обычно.       – А что это такое? – поинтересовался он, испытывая некоторую тягу к тому, чтобы иметь такую штуку у себя на другой случай каких-либо нервных напряжений.       – Понятия не имею, – отозвался Хэвлок, и у Кёртиса брови поползли вверх: чтобы отец да не знал, что дал ему? – Дуайт заваривал вам это на случай вот таких вот дел, а перед отъездом передал коробочку мне. Не знаю, где он это взял, но на Бринии таких растений нет. В Империи тоже.       – ...О, – изрёк Кёртис, немного обдумав.       – Кстати, Алану никогда не помогало. А ты успокаивался как миленький.       Кёртис поморщился.       – Алана сейчас мне только не хватало.       – Извини. Мне просто всегда было интересно, почему так. Может, ты в курсе.       Забалтывает, догадался Кёртис. Чтобы не нервничал.       Он поднялся, обошёл стол и, наклонившись к отцу, обнял его.       – Ну, что ты? – Хэвлок мягко похлопал его по локтю. – Всё будет хорошо. Так, сколько там у нас уже... тебе бы уже идти. Нужно заранее проверить технику, чтобы всё работало.       – Знаю. Спасибо... пап.       Хэвлок тяжело вздохнул. Он уже не припоминал, когда его в последний раз называли папой, а не отцом...       – Ну, всё, иди. Тебе ещё предстоит успокоить твоих медиков с разведчиком. Они, наверное, ещё более нервные, чем ты. Иди. Всё будет хорошо.       Теперь вздохнул Кёртис:       – Очень на это надеюсь.       – Кёртис? – остановил его в дверях Хэвлок. – Ты сам всё сделал? Вот и не волнуйся о вопросах. Ты ведь всё знаешь.       – Да. Я сам... – сын взглянул куда-то сквозь стену, и Хэвлоку почудилась горечь в его интонации. – Сам всё сделал.       И Кёртис вышел.       Затем он действительно поторопился в кабинет, где должна была проходить конференция. К счастью, младшенькие научники, которые помогали с подготовкой, не только принесли всю нужную аппаратуру, но уже успели и включить её, и Кёртис, подключившись к приборам со своим ноутбуком, сразу же всё проверил; к счастью, всё работало гладко, так что оставшиеся двадцать минут до начала он проболтал с медиками и офицером из разведки: тех и в самом деле пришлось немного успокоить. Даже медтехник, очень спокойный по натуре человек, был немного взбудоражен – но в хорошем ключе. Кёртис понимал, отчего: были все шансы ожидать того, что его медтехника выделят тоже, потому что они уже проводили несколько пробных тестов на чувствительность протезов, и все они более чем оправдывали ожидания. Более того, Кёртис догадывался, что сейчас, когда реабилитация окончилась, показания будут более чёткими и стабильными: последние, ключевые они не снимали, сойдясь на том, что получить их прямо во время конференции, как живое доказательство того, что ничего не было подтасовано, будет лучше всего. Что странно, даже офицера разведки не пришлось уговаривать – тот, чуть ли не сияя, согласился сразу же. Кёртис хорошо понимал и его: судя по тем же показаниям, датчики имитировали чувствительность живых тканей изумительно хорошо по сравнению с традиционными синтетическими, особенно в восприятии тех, кто уже имел внешние протезы (а у офицера были – тот, кажется, был то ли не слишком удачлив, то ли слишком смел, и у него, как ему по секрету шепнули, был ещё кусочек плеча и ухо).       В общем, всё складывалось в его пользу. Оставалось только ничего не испортить.       Без пяти минут пятого в кабинет начали подтягиваться те, кто должен был на этом присутствовать, и те, кто просто хотел послушать, и Кёртису с его коллегами пришлось перебраться ближе к экрану, показывая, кто должен был сейчас держать речь и к кому все сюда собрались.       Когда в дверях показались родители Саймона, он непроизвольно поёжился: он знал, что будет присутствовать офицер Фезер – благодарить-то будут, – но он не думал, что старший Кортс действительно придёт. Это непроизвольно заставляло его гадать о том, зачем именно тот пришёл.       Глубоко вздохнув и прочистив мозг, Кёртис сосредоточился на том, что он сейчас будет говорить. Сейчас это было важнее бесплодных гаданий. Начало тоже следовало не запороть.       Однако начало пошло неожиданно легко; его не нервировал даже спокойный и ожидающий взгляд старшего Кортса, и он и сам спокойно и гладко говорил, представляя то, что наворотил (а именно это слово можно было сначала прочесть на лицах большинства присутствовавших, причём в несколько негативном ключе). Наверное, говорить было легко потому, что он просто рассказывал, что делал, ничего не додумывая и не вставляя какие-то общие фразы. Чуть позже, впрочем, он именно по последнему поводу слегка занервничал: он начинал приближаться к последней трети работы, а с начала речи не прошло, пожалуй, и семи минут; он полагал, что обычно на это уходило больше времени. Но внимательно наблюдавшие за ним офицеры, казалось, не выглядели недовольными (хотя иногда они отмечали что-то на планшетах и передатчиках, и Кёртис догадывался, что это были вопросы к нему).       В какой-то момент в передатчик уткнулся и офицер Кортс, за которым он никак не мог перестать наблюдать краем глаза. После этого ничего не произошло, и Кёртис немного расслабился.       А потом он умолк, сообразив вдруг, что закончил говорить (он даже удивился тому, что не заметил, как речь у него встала на автоматический режим), коротко взглянул на медиков с офицером разведки, получил от всех троих утвердительный кивок, и тогда перешёл к демонстрации результатов предварительных тестов чувствительности. И тут же, видя резко возросшее недоверие во взглядах собравшихся, заявил, что для подтверждения и верификации полученных результатов заключительный тест будет произведён прямо сейчас.       Реакция на его слова была немного странной. Половина офицеров отчего-то почти незаметно заёрзала, желая то ли уйти, то ли, наоборот, взглянуть поближе; отец с главой научного отдела загадочно улыбались, переглядываясь и внимательно наблюдая за всеми.       – Давайте начнём, – полувопросительно протянул Кёртис, косясь на своих помощников: ему стало неудобно оттого, что вслух вообще ничего не прозвучало.       – Да-да, конечно, – подбодрил его глава отдела. – Вы всё для этого подготовили, не так ли?       – Да, вся необходимая аппаратура прямо здесь, – Кёртис наконец сумел сдвинуться с места, чтобы произвести последний, контрольный замер. – Наш доброволец уже полностью реабилитировался после операции, так что, полагаю, сейчас нам ничего не будет искажать результаты.       На это тут же отозвался медик, которого он упросил ему помочь:       – Я, как куратор офицера-добровольца, подтверждаю: реабилитация прошла полностью и успешно, без отклонений от нормы.       И они провели ещё один замер.       После этого сразу же поднялся шум: кто-то просил повторить замер на другом аппарате, кто-то – повторить его независимой стороной, и Кёртис, растерявшись, застыл, не зная, что делать и как эту ораву успокоить. Или хотя бы заставить вести себя потише. Он беспомощно взглянул на отца, беспокойно вертевшего в пальцах передатчик, затем на всё так же загадочно улыбавшегося главу научного отдела. Последний, поймав его взгляд, вздохнул и поднялся со стула, хлопнув в ладоши:       – Так, уважаемые офицеры! Я просил бы вас немного сбавить обороты.       – Но как нам проверить результаты? – спросил кто-то из офицеров. Это желание, общее для многих находившихся здесь офицеров, было неудивительным: если раньше чувствительность протезов достигала тридцати-сорока процентов от нормы восприятия, свежие показатели в восемьдесят три процента, естественно, заставляли усомниться в истинности результатов измерения.       – Я послушал, что вы тут предлагали, и хотел бы вас немного пристыдить, знаете ли. Замена аппарата, его поверка, смена проверяющего... иногда нужно отходить от методов сугубо научного тыка.       Он начал снимать пиджак.       – Я вижу, что в зале есть механики, – продолжил он, заходя за спину офицеру разведки. – У вас всегда в кармашках есть всякая всячина по мелочи, поэтому мы можем провести тест попроще. Я с этой стороны буду следить за тем, чтобы ничего не было видно. Прошу, – он поднял над запястьями разведчика пиджак, как штору, мешая тому видеть собственные руки, и сразу несколько зрителей понятливо начали подниматься, хлопая по карманам.       Буквально через минуту около столика, за которым сидел офицер из разведки, сгрудились почти все присутствовавшие.       – Так, давайте я первым выдам... – один из механиков уже склонился над столом, заводя ладонь со всякой мелочью за пиджак. Ему подсунули один из освободившихся стульев. – О, спасибо. Так-так... вот это. Что это?       Разведчик вдумчиво ощупал подсунутый ему предмет.       – Плоское, металлическое... какой-то рельеф, но я никак не могу разобрать... – он бросил виноватый взгляд на Кёртиса. – Что-то знакомое...       Он поднял взгляд к потолку.       – А! Пуговица, вашу ж... я от обычной униформы-то отвык, на полевой таких нет.       – Ах, точно, – механик почесал щёку, немного смутившись, и Кёртис с облегчением перевёл дух. – Извините. Тогда... вот это?       – А это шуруп, – почти радостно сообщил ему разведчик, едва предмет попал ему в пальцы. – Где-то... от семнадцати до двадцати, я полагаю. Я бы поставил на двадцатку, но...       – Девятнадцать, – удивлённо известил всех механик, показывая шуруп всем остальным.       – Длину любой дурак определить может, – заворчал кто-то. – Дайте ему что-то с определённой текстурой.       – Тебе пуговицы было мало? – хмыкнул кто-то. – Он же её по тиснению только и опознал.       – Так, так, тихо... вот это?       – М? Резьба... не косая. Болт?       – Да. Это?       – М-м-м... гладкое... мягкий такой пластик... это что, обрезок кабеля?       – Да. Так... – механик принял что-то, украдкой переданное. – Это?       – Мягонькое... салфетка?       – Да! Это?       – Похоже на картон... о, шовчик. А-а, я понял, это стаканчик из автомата.       – Бинго!       – Эй, дай-ка попробовать...       К ним сунулся с чем-то другой офицер, и разведчик вдруг почти глупо хихикнул:       – Щекотно.       После этого возле стола образовалась чуть ли не давка: чтобы раньше сигнал от датчиков преобразовывался в сообщение о том, что где-то там щекотно – этого протезы не давали. И теперь абсолютно всем хотелось что-нибудь проверить.       Внезапно в этой тесноте образовался достаточно свободный проход: туда подошёл офицер Кортс, раньше отиравшийся около вазона.       – Хм? Вышивка, – безошибочно определил разведчик: видимо, ему без изысков подсунули рукав пиджака. – А... ой. Хрупкое... знакомое, но не могу понять... такое...       Он прикрыл глаза.       – Сухое. Сухое... это листик?       Офицер Кортс вместо ответа поднял выше иссохший листик из вазона, демонстрируя его всем, коротко взглянул на Кёртиса, а потом отчего-то бросил взгляд на ряды стульев, после чего спокойно освободил место.       Почувствовав, что взгляд этот был неспроста, Кёртис и сам посмотрел туда.       На заднем ряду, на ближайшем к двери стуле сидел Саймон. У Кёртиса сердце сбилось с ритма, потому что он узнал его по общему виду, но лицо... Присмотревшись, он понял, что было не так: Саймон остриг хвост, и другая прическа немного меняла лицо. С чего вдруг? Что-то случилось?..       Не обращая внимания на поднявшийся рядом шум, Кёртис неуверенно приподнял ладонь в приветствии, но Саймон, молча смотревший на него, ничем не ответил. Едва Кёртис успел подумать, что если бы он не был зачинщиком всей этой конференции, то уже был бы рядом и пытался вытащить того в коридор, чтобы вытряхнуть из него ответы (или хотя бы человеческое приветствие), его обступили коллеги, искренне поздравляя его с тем, что у него получилось наворотить – и на этот раз в положительном ключе. Чуть позже он в промежутке между рукопожатиями и доброжелательными похлопываниями по плечам снова бросил в ту сторону взгляд, но теперь все стулья были пустыми. Исчез куда-то и старший Кортс, словно незаметное передвижение было общей чертой Кортсов, когда они не желали быть обнаруженными.       – Хорошо, хорошо, – глава отдела снова хлопнул в ладоши. – Давайте перейдём к вопросам, я видел, что многие отмечали у себя какие-то моменты.       – А... чтобы никого не задерживать, прежде я бы хотел поблагодарить всех, кто оказывал мне помощь, – вклинился Кёртис под ожидающим взглядом офицера Фезера, и глава отдела, сообразив, что к чему, разрешил ему.       – И что? – поинтересовался Саймон. – Сделал себе хороший проект, будет пользоваться.       – Так он ведь не просто для себя его сделал, – заметил Клайв.       Вышедший из кабинета Саймон дождался его, чтобы спросить о том, какого, собственно, чёрта его сюда дёрнули, едва он вернулся. Настроение у него и так было скверным: погиб Джек. Из-за этого они вернулись раньше времени. Папа знал потому, что они заранее отправили сообщение о возвращении – нужно было заменить их отряд на «грифе» другим, а дорога была дальняя. Оставить их не могли: Кристофер был настолько нервным, что мог где-нибудь ошибиться, а Квазар вообще был в ауте – они-то с Джеком были напарниками.       – Знаешь, мне сейчас всё равно.       – Он спрашивал о тебе, – заметил Клайв. – Он хотел тебя здесь видеть, хотел показать.       – И что? Вот что от меня теперь требуется? – Саймон нервно тряхнул тактическими перчатками. – По головке его погладить?       – Скажи ему. Знаешь, он заработал то, чтобы ты хотя бы разъяснил ему, что произошло, и чётко сказал, что не будешь с ним.       Несколько мгновений Саймон внимательно смотрел на него.       – Ты ведь знаешь, что я не хочу с ним видеться, – без тени вопроса произнёс он.       – Хочешь.       – Может быть. Но сознательно – не хочу.       – Послушай, он действительно заработал. Он ради этого Уилла просил написать ему программу, а он уже понял, кто Уилл из себя есть.       Саймон приподнял брови. Это Кёртис так отчаянно хотел его видеть? Если это действительно было сделано ради него, хотя бы частично... то, что сейчас ему сказали сделать, могло иметь смысл. Это не отменяло, конечно, того, что он хотел больше не пересекаться с Кёртисом.       – Подумай, – ещё раз предложил ему Клайв и, взяв под руку вышедшего из кабинета Уилла, удалился вместе с ним обратно в их корпус.       Когда все вопросы к нему наконец иссякли, Кёртис закрыл конференцию и тепло попрощался с помощниками, пообещав им, что как-нибудь соберёт их всех где-нибудь посидеть. В идеале было бы уже, но он был слишком уставшим для этого; изображать добродушие и нормальный настрой становилось всё сложнее. Ещё он надеялся где-нибудь по пути в лабораторию или из штаба поймать Саймона, если тот ещё не ушёл домой. Саймон сейчас был важнее: его нельзя было вызвать на встречу, просто написав ему и предложив встретиться.       Первым делом он вернулся в лабораторию, в которой некоторое время работал после обеда, потому что ему нужно было прибраться перед уходом домой, но попав туда, он просто опустился на ближайший увиденный им табурет, даже не закрыв дверь: он вдруг ощутил себя вымотанным вконец. Не было ничего страшного, если он посидит пару минут...       Снова вспомнив Саймона, Кёртис, сгорбившись, уронил голову в ладони. Внутри у него безостановочно что-то глухо ныло, сжимая горло.       Некоторое время он так и сидел, пытаясь как-то пережить это состояние и ожидая, когда оно хоть немного утихнет, а потом, ощутив что-то неладное, он поднял голову.       В дверях стоял Саймон.       – Саймон!.. – выдохнул Кёртис, подрываясь с табурета, и тот мгновенно отступил назад. Кёртис тут же сообразил, что к чему. – Нет, постой, – он нащупал табурет, снова опускаясь на него и не сводя взгляда с Саймона, словно мог им того удержать. – Не уходи. Видишь, я не пытаюсь к тебе подойти. Не уходи, пожалуйста. Давай поговорим.       Саймон не отозвался, продолжая на него смотреть, и ему отчего-то стало немного жутко.       – Я хочу с тобой поговорить, – повторил он. – Пожалуйста, зайди ненадолго. Я не отниму у тебя много времени. Слышишь? Я прошу тебя.       – Хорошо, – наконец разлепил губы Саймон, и Кёртиса пробрал мороз: он расслышал в тоне у того горечь и какую-то нотку, характерную уже для довольно зрелых мужчин. Неужели у того действительно что-то случилось?       – Как ты? – беспокойно спросил он, пытаясь избавиться от ощущения того, что с Саймоном было что-то не так. Тот приподнял брови, но вяло, будто ему всё было безразлично, кроме каких-то своих переживаний, пока что не особо Кёртису понятных. Однако внутрь всё же прошёл, остановившись на расстоянии пары шагов от него.       – Тебя волнует?       Кёртис прикусил губу, не зная, как правильно отвечать. Понимал ли он когда-либо Саймона? Нет, понимал ли он его правильно?       – Да. Волнует. Даже несмотря на то, что ты учинил. Поэтому, пожалуйста, потрать на меня немного времени и объясни мне хоть что-нибудь.       – А зачем? Ты мне объяснял «хоть что-нибудь»? – ровно произнёс Саймон, и Кёртис понял, что причину он определил правильно.       – Понятно... – Кёртис вздохнул, поняв, что сейчас с точки зрения Саймона, скорее всего, не имел права требовать от того объяснений или извинений.       – Это всё?       – Нет, я хотел спросить тебя... ты ведь пообещал мне, что побудешь со мной ещё раз.       – Это не вопрос.       У Кёртиса так исказилось выражение лица, что Саймон всё же продолжил, отчего-то почувствовав себя так, словно обидел существо, которое этого не заслуживало:       – Я ничего не тебе не обещал. Я ведь не произносил прямо и чётко, что обещаю тебе что-то там.       – Ну ты и... – Кёртис сцепил пальцы в замок, крепко сжав их, чтобы не выругаться. – Как ты так можешь...       У Саймона от его вида кольнуло что-то внутри. Так, надо заканчивать побыстрее, подумал он, перебирая в пальцах тактические перчатки.       – Послушай, Кёртис... – начал он.       – Я сделал проект для нас. Для тебя. Убил силы, время, только бы дать понять, что я пытаюсь что-то исправить, – горько поведал ему Кёртис, пытаясь собраться с силами ещё ненадолго. – А ты вот так...       Так он действительно сделал его для этого, отметил Саймон, качая головой.       – Исправить такое уже нельзя, – резонно заметил он.       – Но я пытался! – Кёртис едва не подорвался с табурета, вовремя удержав себя на месте. – Разве ты не видишь? Мне жаль! Мне жаль, что всё так вышло! Я хочу исправить хоть что-то.       – Для чего?       – А разве не ясно? Я хочу быть с тобой, понимаешь? Я пытаюсь сделать, что могу, чтобы это стало возможным, раз на слова, которые я пишу тебе, ты никак не реагируешь. Почему ты ни разу не ответил на мои сообщения?! Хоть слово, Саймон!       Саймон пожал плечами:       – У меня есть принципы. Я их придерживаюсь.       Он не лгал. Он хорошо помнил о том, что перед ним не извинились. «Мне жаль», то самое, которое он уже несколько раз слышал, не было извинением. И без этого он ничего и близко похожего на отношения с Кёртисом заводить не хотел, тем более что тот сам не дошёл до того, что первым делом нужно сделать что-то ещё лично для него, сказать ему ещё кое-что, а не вываливать ворох претензий.       – Принципы... – Кёртис сжал пальцы уже до боли, до того, что костяшки побелели, и вскинул голову. – Ладно. Ладно! Пусть. Я не буду тебе ничего предъявлять. Давай оставим всё позади. Просто перечеркнём и начнём ещё раз. Я готов на это пойти.       Саймон приподнял бровь. Так Кёртис действительно вырос... но было ли это достаточно? Можно было ещё немного с ним поговорить, чтобы выяснить, но стоило ли...       – Ну, Саймон? – упрашивающе, почти нежно произнёс Кёртис, видя, что тот всё ещё не ушёл. Ведь если бы хотел – уже бы и след простыл... – Я хочу быть с тобой. Ты мне нужен.       Саймона дёрнуло. Ему никогда этого не говорили. Он знал, что не нужен кому-либо, кроме родителей; те ему этого не высказывали, но это было что-то безусловное, читавшееся в их взглядах и поступках, и ему никогда не было нужно устное подтверждение. Услышать это от другого человека, с одной стороны, было приятно, а с другой... он ощутил, что это обременяло. Что это каким-то образом накладывало на него ответственность. Может быть, поэтому родители не произносили этого вслух.       – Ты так и не сказал того, что сказать нужно было, – всё же дал он подсказку, намекая сразу на две вещи. – И ты знаешь, что это могло бы склонить меня к тому, чтобы согласиться.       А вот это Кёртис боялся произносить.       – Зачем? Ты ведь прекрасно знаешь, что это так, зачем тебе ещё и устное подтверждение? Я не понимаю, Саймон! Тебе что, доставляет удовольствие смотреть на то, как я мучаюсь?       – Раньше доставляло, – честно ответил Саймон. Теперь дёрнуло Кёртиса. – Хочешь знать, зачем? Слова с поступками должны идти рука об руку, если ты хочешь хорошую игру. Даже если ты лжёшь.       Лицо Кёртиса исказили возмущение и боль.       – Я не лгу! Я люблю тебя! – он, резко вдохнув, дёрнулся назад, осознав, что Саймон всё-таки вытряхнул из него эти слова. И, что самое страшное, тот усмехнулся.       – Ну вот. И при том, что ты любил меня, ты всё равно на меня охотился до этого. Я уже говорил тебе: я хочу видеть твои открытые ладони. К сожалению, ты не услышал. Ты и сейчас хотел бы всё перечеркнуть, но выдвинуть вперёд этого свой проект, чтобы заставить меня почувствовать себя так, будто я теперь тебе что-то должен за это, верно?       – Можно подумать, ты играл хорошо, – с обидой выговорил Кёртис, хмурясь и отворачивая лицо: в глазах щипало. Похоже, он окончательно проиграл. Его ещё и не поняли...       На несколько минут воцарилось молчание. Кёртис пытался справиться с чувствами и ждал того, что Саймон просто уйдёт: в разговоре с ним всё ещё требовалось быстро соображать.       – Ты действительно меня не слышишь, – Саймон фыркнул. – Воспринимаешь только то, что хочешь, и то, что тебя задевает.       Зажмурившись, Кёртис ещё раз попытался прокрутить в памяти хотя бы последние фразы: Саймон всё ещё был здесь, Саймон что-то от него хотел, но это было что-то достаточно безболезненное: боль Саймон причинял сразу же и не колеблясь. Неужели?..       – «К сожалению»?.. – слабо спросил он. Его тревожила фраза про хорошую игру и про слова с поступками, но это, кажется, было не то. – Я не понимаю.       Он ожидал, что Саймон насмешливо фыркнет, но тот промолчал. Ждал чего-то ещё?       – Саймон, я не понимаю. И ты ничего не ответил. Разве ты играл хорошо?       – Да. Я не вёл себя так, словно у меня к тебе были чувства.       Кёртис, уже слабо соображавший от моральной усталости, несколько раз рассмотрел этот ответ, пытаясь его вообще понять. Он чувствовал подтекст.       Саймон вздохнул. Кёртис, конечно, был уставшим, но сообразить-то должен был... Дойдёт или не дойдёт?       – У тебя всегда было туго с логикой. Поэтому ты и программирование плохо сдал.       – Ты... у тебя... были ко мне чувства? – очень осторожно спросил Кёртис.       – Ну наконец-то!       – Были? Или... сейчас?..       Ему очень хотелось на что-то надеяться.       – Ещё есть. Я поэтому и вот это... – Саймон взъерошил волосы. – Мы ведь виделись с тобой перед прошлым моим вылетом, но ты меня не узнал издалека. Я больше не хотел с тобой пересекаться.       – Но почему?       – Может быть, ты захотел бы мне отомстить. Кто знает?       – Но я же люблю тебя! И ты это видел! Так какое может быть «отомстить»?       Саймон немного склонил голову набок. Снова претензии... Кёртис будто бы нарывался на то, чтобы ему ещё раз причинили боль. Или уже просто не знал, что бы ещё сказать?       Давай же, подумал он непроизвольно. И удивился самому себе, когда поймал себя на этой мысли. Хотел, всё же хотел, чтобы до Кёртиса дошло...       – Обыкновенное. Я не был уверен до конца.       – Ты же был! Ты видел! Что тебе мешало? Или ты просто хотел избежать боли? А мне, значит, можно было делать больно? – Кёртиса затрясло. – Мы уже давно могли бы быть вместе! Но ты... ты... трусливый ты мудак!       – Мешало, – взгляд Саймона заледенел. – Не так уж сильно ты меня любишь. Любящий человек знал бы, что нужно было сделать в первую очередь, прежде чем вообще ко мне подходить после всего.       – Так в первую очередь или после всего? Что ты как...       Кёртис запнулся, решив не высказывать попавшееся на язык сравнение вслух. На мгновение ему показалось, что его ударят. В следующее Саймон сдержался, но в нём вдруг явственно проступило что-то от старшего Кортса, и у Кёртиса всю спину закололо от вставших дыбом волосков. Затем Саймон, дёрнув уголком губ, отчего-то горько опустившимся вниз, развернулся. Уже зная, что последует за этим – Саймон уйдёт и, возможно, больше к нему даже не приблизится, – Кёртис, сорвавшись-таки с табурета, поймал его за руку повыше локтя и дёрнул на себя.       Дёрнул он, пожалуй, даже чересчур, потому что заранее приложил такие усилия, словно Саймон набрал скорость уже, и тот просто впечатался в него, не успев упереться. Кёртис тут же крепко ухватил его и за вторую руку, ловя шанс.       – Пусти, – процедил Саймон, истративший и терпение, и доступные Кёртису подсказки. Тот вроде бы сообразил почти всё, кроме этого, но раз с этим никак... – Всё. Хватит. Ты так и не повзрослел. Я не вижу смысла в таком случае это продолжать.       – Не хочу.       Саймон зло прищурился на него, и он прищурился в ответ, задетый этими словами.       – Не хочу, – повторил он. – Это мне нужно говорить «хватит». Ты никогда не хочешь нормально поговорить, только сбегаешь, а я как дурак тебя отпускаю каждый раз. Достаточно, доотпускался.       – Кёртис... – предупреждающе протянул Саймон, покосившись на его погоны, и Кёртис тут же прервал его:       – Нет. Я обычно помню об этом, но сейчас я помнить не хочу. Не надо тут на меня рангом давить. Это всё не о работе, так что я рискну разок. Давно пора.       Он мог бы дождаться, пока не дадут приказ о повышении (а отдать его должны были в ближайшее время), но Саймона всегда нужно было ловить здесь и сейчас. Если тот не захочет – они ведь действительно больше не увидятся; он и так, судя по тому, что ему сообщили, Саймона видел, но не узнал.       – Да ты никак яйца отрастил, – со слабым удивлением констатировал Саймон. Кёртис, впрочем, догадывался, что удивление было деланным – скорее всего, Саймон сам догадывался, что так однажды произойдёт, когда он хорошенько наберётся смелости. А он набрался: после того, как ему заявили о встречных чувствах, ему напрочь отшибло осторожность в социальном контексте, и осталось одно только желание добиться.       – Не надо этого, Саймон. Я говорил, что устал и плохо соображаю. Побудь человеком, дай мне капельку времени. Пожалуйста.       Саймон прищурился ещё сильнее, но ничего не ответил, и Кёртис опустил взгляд, чтобы чужой не мешал ему думать. Затем он немного ослабил хватку, не желая лишний раз причинять боль, и мимолётно порадовался тому, что взялся выше локтя: он по собственному опыту знал, что если сильно дёрнуть, бывало неприятно, хоть протез вроде бы уже давно врос, как родной.       До него внезапно дошло.       И он тут же понял, почему ему об этом не пожелали говорить прямо. Творец, ну и идиот же он!       Едва переборов желание уткнуться Саймону лбом в плечо, он взял его вместо этого за левую кисть и мгновенно пересохшим горлом проскрипел:       – Прости меня, – и, не зная, какими вообще словами просить за то, что случилось настолько давно, добавил: – Прости. Пожалуйста.       Саймон сперва промолчал, и он сглотнул, пытаясь привести горло в относительный порядок; там тут же словно бы что-то застряло.       – За что именно? – голос Саймона показался Кёртису чужим. – За то, что сейчас дёрнул?       – Нет, – Кёртис взял его руку в обе свои, отчего-то зная, что именно сейчас от него не уйдут. – За это. Я ведь действительно... не извинился ни тогда, ни потом. Прости. Вот такого я никогда не хотел.       Взгляд у Саймона потеплел, и Кёртис, почувствовав, что сейчас можно, прижал его к себе, отчаянно пытаясь получить как можно большую площадь соприкосновения.       – Наконец-то, – выдохнул он, осторожно трогая затылок Саймона: он понятия не имел, терпел ли тот прикосновения к волосам, но запустить в них пальцы очень хотелось, а вся его смелость вдруг куда-то испарилась. Как многого он о Саймоне не знал...       Он вдруг сообразил, что его обнимали в ответ. И незамедлительно покрылся мурашками, едва сдержав мелкую дрожь.       – Саймон...       Саймон немного отстранился, и он потянулся вперёд, не желая быть с ним разделённым. Он сейчас от объятия чувствовал себя счастливым (хоть и как-то больно счастливым, словно бы заранее знал, что его отодвинут), и прерывать его не хотел. Однако Саймон упёрся ладонью ему в ключицы, и он сдался, опустив руки, придерживая того только за рукав – чтобы не ушёл раньше времени.       – Приходи ко мне после работы, – вдруг произнёс Саймон, подумавший то же самое «наконец-то», когда его обняли.       Кёртис уставился на него, не веря своим ушам.       – К тебе?..       – Я же к тебе приходил. Теперь ты.       Он передумал. И, может быть, не из-за того, что Кёртис наконец-то извинился, – из-за того, что у него перестало больно колоть в груди, когда тот с облегчением его обнял. Или, быть может, когда он обнял его в ответ. Было бы неплохо обнять Кёртиса, предварительно сняв с себя теплоизоляционную экипировку, в которой он не чувствовал температуры окружающей среды... ещё было бы неплохо, если бы Кёртис хотел обнимать его и после того, как хорошенько всё обдумает. Он ведь причинил Кёртису больше боли в моральном контексте, чем тот ему...       Нужно было ещё раз поговорить. Спокойно, без спешки; выяснить, чего Кёртис хотел и как. Возможно, сложится. Возможно, нет. Попробовать стоило, раз к нему начали прислушиваться и думать о нём.       – А... мне можно? Ты вправду хочешь?       – Что хочу? – Саймон проницательно взглянул на него. – Я живу с родителями, Кёртис. Так что...       Кёртис нахмурился. Это значило, что ничего не будет. Зачем же тогда?       – А что мы тогда будем делать?       – Что значит «что»? – Саймон воззрился на него почти возмущённо. – Ты думал, я вот так сразу позову тебя к себе потрахаться? Мы будем говорить, Кёртис. Нам ещё многое нужно обсудить.       – Хорошо, – торопливо согласился Кёртис. – Давай. Давай поговорим. Когда?       – Сейчас, когда же ещё? – Саймон изобразил некоторое удивление. Ему было интересно, как Кёртис отреагирует.       – Мне нужно убрать своё рабочее место. Это обязательно. И... – Кёртис опустил взгляд на свой халат, пропахший лабораторными реактивами. Ими наверняка и от него самого несло. Может, Саймон сейчас и на себе ощущал этот запах... – Я бы принял душ, но...       – Сколько тебе нужно времени?       Кёртис беззвучно зашевелил губами, подсчитывая.       – Полчаса. Хотя бы полчаса. Ты подождёшь меня?       – Нет.       – Но я не могу уйти прямо сейчас. Мне потом влетит, если я всё брошу...       – Кёртис, я не собираюсь ждать тебя сложа руки. Я иду домой. У меня был тяжёлый во всех смыслах вылет, я хочу поужинать и хотя бы принять душ, как нормальный человек.       – А как же...       – Закончишь и придёшь, – Саймон нетерпеливо притопнул каблуком ботинка. – Я дам тебе адрес. Можешь привести себя в порядок, если тебе приспичит, но долго я ждать не буду. После восьми тебе никто не откроет.       Кёртис почувствовал, что ему действительно не откроют, даже если у Саймона были к нему чувства. Саймон сказал – значит, Саймон сделает.       – Я понял. Я приду вовремя, – заверил его Кёртис. Саймон неопределённо пожал плечами, мол, посмотрим, поправил ему галстук (у Кёртиса сложилось впечатление, словно его хотели просто коснуться, а не подразнить) и вышел, ступая едва слышно из-за бульканья дистиллятора.       Кёртис опустился на табурет, глядя на закрывшуюся дверь. Словно бы и не было... только запах ещё немного чувствовался. Он не представлял себе, как сумеет провести хотя бы двадцать минут один на один с Саймоном, когда его запах не будет ничего перебивать. К тому же, дома всё им будет пахнуть... Он непроизвольно сглотнул. Хотелось поговорить, и одновременно хотелось, чтобы ему что-нибудь позволили, хотя он был почти уверен в том, что Саймон ограничит эту встречу только для чего-то одного. И Кёртис понятия не имел о том, как вообще будет держать себя в руках. Одна мысль о том, что Саймону некуда будет сбежать, приводила его в восторг. Самое смешное, что если бы ему разрешили всё, что угодно, первым делом он, пожалуй, сгрёб бы Саймона в охапку и прижал к себе, чтобы целостно, и физически тоже, прочувствовать, что тот никуда не уйдёт прямо сейчас (ведь то же самое только что делал, и совершенно точно хотел ещё). А уж потом...       Кёртис потряс головой, переводя дух. Нет, невозможно было в таком состоянии идти. Лучше было использовать имевшееся у него время для того, чтобы успеть ещё и что-нибудь с этим сделать...