Day 4
Вдохнув полной грудью, Тарталья обернулся и встретился с особо холодным взглядом серых глаз Розалины. За всё утро женщина не проронила ни слова, только закатывала эти самые глаза, каждый раз, когда тот появлялся в поле зрения, и словно нарочно периодически задевала сожителя острым плечом. И даже упрекнуть ее было неудобно после того дебоша, который он устроил, вернувшись вчера в комнату. Байки Чжун Ли по-настоящему заморочили голову, а за этим он совсем забыл о своем недуге, преследовавшим все путешествие. Только переступившего порог каюты и взглянувшего на вскочившую от резких звуков напарницу, Чайлда, едва сдерживавшегося до этого момента, обильно вырвало прямо на пол, прямо на валяющуюся любимую майку Синьоры. Что было дальше, даже вспоминать не хотелось — синяк, красующийся примерно на уровне печени, еще долго ему будет напоминать о том, что алкоголь и проблемы с вестибулярным аппаратом - вещи несовместимые. Как бы не казалось, что кинетоз отступил, он возвращался стабильно несколько раз за день. Чайлд сидел на открытой палубе в кресле уже минут сорок, как вдруг услышал знакомые цокающие шаги. Синьора стояла в нескольких метрах уже не в своей черной майке, а белой облегающей водолазке и накинутом сверху кардигане. Вглядываясь в ее безэмоциональное лицо, сразу всплывали вчерашние образы, как она, кажется, на весь корабль орала русским матом прямо в лицо и без нее страдающему Аяксу. — Купились. — Что? — не понял Чайлд. — Скар вместе с докторишкой полетят завтрашним рейсом в Нью-Йорк, — проговорила Синьора с эдаким напускным недовольством и холодом, выделяя каждое слово. — Купились. — Здорово. — Аякс не совсем понимал, как реагировать на резкий прилив доброты от коллеги, поэтому просто кивнул и уперся взглядом в золотое ожерелье, повисшее на лебединой шее женщины. Она фыркнула и, развернувшись на каблуках, гордо зашагала прочь. «Не обижается», — почему-то подумалось Чайлду, и он от странного прилива нежных чувств улыбнулся, разглядывая удаляющийся фигурный силуэт. «Ведь если бы обижалась, то не заговорила бы? Или нет?» Да черт ее знает. Иногда, думая о том, как бы сложилась его жизнь, не попади он в мафию, Тарталья надолго уходил в свои чертоги, представляя себя кем-то совсем не значительным, простым продавцом, может быть, фотографом, а может и вовсе садовником. Все-таки не зря его мама в детстве заставляла поливать кактусы и алоэ; кактусы, кстати, умудрились завять, но что-то подсказывало, что это было не из-за обезвожевания, а от моющего средства, которое в один момент вылил туда Тевкр со словами: «И тебя почистим!». Если быть до конца честными, Аякс на самом деле не знал даже близко, кем мог бы быть. Думая о Тонином увлечении съемками, страсти Скарамуша к коллекционированию каких-то максимально странных предметов, научной одержимостью их доктора Дотторе, он понимал, что кроме жажды крови у него ничего толком и нету. Даже китаец Чжун чем-то увлекался. Если Чайлд откажется от прежней жизни, если выберется отсюда живым, то куда он пойдет? Что он умеет? «Только убивать», — ответ всплыл сам собой. — Поругались со своей спутницей? — Тарталья даже не вздрогнул, когда прямо над ухом раздался знакомый вечно спокойный голос человека, которого Аякс только что посмел вспомнить. Появление Чжун Ли по каким-то причинам не вызвало удивления и казалось если не правильным, то уместным. Умел все-таки этот мужчина появляться вовремя. Тарталья даже не обернулся, лишь расплылся в глупой улыбке, больше всего походившей на вымученный оскал. — Надеюсь, это не из-за твоего позднего возвращения? — Она не моя спутница, — нарочито фыркнув, Чайлд мельком поглядел туда, где должен стоять Чжун Ли. — Всего-лишь коллега. Тем более она старая. — После тридцати жизнь только начинается. Межвозрастные связи всегда были актуальны. — При этих словах мужчина позволил себе едва коснуться плеча Аякса своим. — Знал ли ты, например, что Агата Кристи была старше своего возлюбленного на четырнадцать лет? Или, обращаясь к вашей истории, не могу не отметить знаменитую пару начала двадцатого века Асейдору Дункан и талантливейшего поэта Есенина. Правда, их роман был куда менее прозаичен. — Вы всегда так много говорите? — Мы же перешли на ты. Несмотря на раннее взросление, Тарталья не в первый раз замечал за собой, что до сих пор считает себя несмышленым подростком, в чьи обязанности входит уважительно относиться к старшим. Это «вы», которое, казалось бы, является наиглупешей формальностью; прочий бред, который неволей всплывал при едином взгляде на Чжун Ли. Он был тем самым «взрослым», источающим атмосферу уверенности и необъятной мудрости. К нему хотелось обращаться на вы и бесконечно долго слушать. В какой раз Аякс поражался тому, насколько удивительно талантливого человека, ему посчастливилось встретить. Блестящий оратор, знаток истории, археологии, психологии, наблюдательности которого позавидовал любой разведчик. — Да, точно. — Китаец чему-то улыбнулся. — Ты всегда так много говоришь? — А тебя это смущает? — Неожиданно Тарталья ощутил на своем локте чужую руку, которая медленно утаскивала за собой. Чжун Ли, видимо решивший не застаиваться на одном месте, повел его в сторону открытой палубы. — Никак нет, но в голове не укладывается, как можно столько знать. — И правда, не укладывалось. Ему доводилось встречать таких людей нередко, но общаться так близко не приходилось. До этих чудесных «каникул» Аякс принципиально считал подобный тип выскочками и напускными петухами, но назвать так Чжуна не поднималась рука. Язык, если быть точнее. — В один момент достигаешь всех целей, которые ставил себе в юности, и жизнь становится бессмысленна и скучна. Друзья куда-то испаряются, и перед тобой лежит один путь — неисчерпаемая кладезь знаний. — Интересно, а этот человек тоже чувствует печаль, когда обращается к воспоминаниям прошлого? — Кто-то запивает скуку, кто-то погружается в адреналин, а кто-то, как и я. По задумчивому выражению лица собеседника, Аякс понял, что тот полностью в своих мыслях; вероятно погружается в облаченные пеленой воспоминания о былых днях, поэтому Чайлд решил помолчать. Он не понаслышке знал, каково это, думать о прошедших событиях, с теплотой, с холодом, со злостью, становясь снова их неотъемлемой частью. Сегодня Чжун пришел в другом, но не менее стильном, костюме, с узорчатым принтом на восточный манер, а на руке красовались золотые часы, явно недёшевой марки. Его образ не кричал о богатстве, а совершенно ненавязчиво шептал в самое ухо. Чайлду очень захотелось взглянуть на его квартиру, ведь что как не жилище, скажет все о своем обладателе. Ажурные вазы, может, растения? Или вовсе традиционно китайский интерьер. Или лофт? Нет, точно не лофт. — Вы богаты, — Чжун Ли не дернул ни одним мускулом, когда Аякс, спустя минут пять молчания, резко заговорил. — Да. — Тогда почему плывете на такой развалюхе? Корабль и правда был не в лучшем состоянии. Не тонет, и слава богу, но еще в порту, когда им с Синьорой приходилось петлять по узким улочкам прилегающим к набережной, Тарталья подмечал потрясающие даже для него судна, чьи борта были сравнимы с чистейшим полотном, и Алькор, из-за которого при первом взгляде бросало в дрожь. Их с Синьорой богатая каюта не впечатляла (Чайлд еще обрадовался, что не обнаружил у себя ночью на лбу таракана), и было страшно предположить, что было в комнатах подешевле. Только место, в котором поселился его новый знакомый было другое. Настоящая лакшери зона в сравнении с прочими «покоями». — Я застал лучшие годы этого судна, когда вместо сотни небогатых путешественников, он перевозил богатейших олигархов Поднебесной. Бэй Доу выкупила его, когда наступил вполне логичный конец, который постигает каждый корабль, и отремонтировала для своих личных целей. Для меня же он больше, как память. — Чжун Ли повернул голову в сторону океана и улыбнулся. — Мои лучшие годы прошли на нем. — Вы же… — Аякс осекся. — Ты говорил, что после тридцати жизнь только начинается. — Да. Это так. Но это никак не гарант того, что ты проживешь свое золотое время в зрелости. Хотя, кто знает. Может судьба приготовила мне приятный сюрприз за следующим поворотом? — При этих словах на лице китайца пробежала странная ухмылка, явно обращенная к нему. — Кстати, тебе доводилось бывать здесь на самой верхней закрытой палубе? — Наверное да, не помню. — Значит, нет. Ты бы запомнил. Там не только открывается великолепный вид через застекленную крышу, но и можно окунуться в бассейне. К моему удивлению, мало кто знает о существовании этого впечатляющего места. Бэй Доу оставила его с того времени, когда лайнер был использован под круизы. — Неожиданно Чайлд понял, что они стоят прямо около каюты Чжун Ли, номер которой он запомнил еще с того злополучного первого дня плавания. Как это только он не заметил, в какую сторону они двигаются? Еще одно подтверждение, как беседы с китайцем заставляют отвлечься. — Серьезно? Бассейн? — Да. Ночью, на самой его глубине, включается цветная подсветка. А иногда он работает подобно джакузи. Там всегда тепло, поэтому можно не переживать за свое здоровье. — Прищурившись, Тарталья подозрительно зыркнул и на мужчину, и, кажется, начинал понимать, к чему тот клонит. — Ты приглашаешь меня туда? — А ты хочешь? — Чайлд очень хотел, чтобы этот мужчина прекратил улыбаться, а иначе он подумал бы, что тот с ним флиртует. — Ну, плавки у меня есть. — Тогда в одиннадцать. Ты найдешь это место сам. — Чжун Ли развернулся на каблуках своих лакированных ботинок и скрылся в дверях каюты, по иронии носившей такой же гордый номер «одиннадцать». А впрочем, Тарталье всегда нравилось это число.***
Чайлд метался по комнате вот уже десять минут в поиске плавок, которые (он был уверен!) должны были быть где-то в его вещах. Он помнил, как будто это было вчера, как мама, облаченная в совершенно идиотский зеленый халатик, ассоциирующийся исключительно с жабьим цветом, вручила ему памятную открытку вместе с маленькой коробкой с красными труселями. В тот момент совсем еще маленький Тевкр завопил во все горло, когда Тоня, согнувшаяся пополам от смеха, отдавила несчастному ногу; остальные носились вокруг, крича что-то нечленораздельное и то и дело дергали Тарталью за край футболки. Тогда ужасно разболелась голова. Но потерять эти красные плавки сейчас было сродни смерти; сродни потери чего-то чрезвычайно важного и значимого. Тем более, когда они наконец-то стали нужны. Чайлд не понимал, с чего вдруг в груди проснулся такой неподавляемый интерес к едва знакомому человеку. Сама возможность отказаться от ночного купания была просто недопустима. Синьора, сидевшая за перекошенным столом перед ноутбуком, изредка поглядывала на носящегося коллегу и также изредка кривила губы в подобии улыбки, когда он поскальзывался или спотыкался о какие-то разбросанные пожитки. Ни он, ни она, как уже было ясно, убираться отнюдь не любили. Розалина, потому что никогда толком и не проживала на одном месте, а Чайлд, потому что за ним всегда прибирали домашние. В его обязанности на родине входила работа бесплатным клоуном для малышни, с которой он отлично справлялся, а на другое никогда не хватало времени. Оказавшись в Фатуи сразу же, переступив порог десятого класса, все свободное время он проводил там; а на удивленные вопросы матери по поводу неоткуда взявшихся денег, отвечал очень уклончиво. Настолько уклончиво, что она через неделю подумала, что ее сын затесался в воры. Ворами Фатуи назвать было нельзя. «Бизнесмены, неограниченные законом, — так представил ему когда-то организацию Пульчинелла, — организация, которую не стоит обманывать». Стоило признавать, что действовала эта организация вполне разумно и отнюдь не так, как представлял Чайлд, смотря в детстве фильмы про мафию. Убивать приходилось, но не то чтобы очень часто. Чаще «компаньоны и соучредители» предпочитали переговоры, нежели пулю во лбу. Наконец, когда Тарталья уже почти отчаялся обнаружить в своих немногочисленных вещах счастливые трусы, Синьора негромко окликнула его и указала куда-то на шкаф. Переводя взгляд с аккуратного пальца женщины вдоль по направлению ее руки, он наконец обнаружил то, что искал. Плавки оказались прямо под потолком, на деревянной кривущей полке, которая едва держалась на двух вывенченных шурупах. Спрашивать, как они там оказались, было бесполезно. Все равно Розалина не ответит и даже сделает наглый вид, что попросту его не слышит. Наверняка, она в порыве ночного скандала, пока Тарталья прочищал желудок, закинула трусы туда в отместку за испорченную майку. Уже было без разницы. — Только не натвори глупостей, — безразлично бросила Синьора в тот самый момент, когда Тарталья выходил их каюты. Будто бы знала, куда и к кому он идет. — Я пойду искупнусь в бассейне. Надо расслабиться, понимаешь. — Чайлд не понял, почему вдруг стал перед ней оправдываться, будто он бестолковый непутевый ребенок. — Да-да. Только не заблюй и его, — ухмыльнулась женщина. Тарталья, не поняв, кого конкретно она имела в виду под формулировкой «его», закатил глаза и хлопнул дверью. Путь к нужному месту занял больше времени, чем предполагалось. Все-таки, думалось русскому, стоило сначала спросить путь, а потом уже соглашаться. «Самая верхняя палуба! Легче сказать, чем найти». И все же, спустя минут пятнадцать бессмысленных скитаний, Аякс наконец набрел на незнакомое доселе помещение с узенькой лестницей посредине, ведущей куда-то вверх. С силой распахнув две стеклянные, обрамленные белым пластиком, двери, он увидел раскинувшееся перед ним не громадное, но вполне значительное пространство, ограждение чем-то вроде стеклянного купола, от чего складывалось ощущение прямого нахождения на свежем воздухе. На метров десять простиралась голубая водная гладь, которую можно было запросто спутать с океаном, если бы за пределами был штиль. Безмятежность этого рая перфекциониста нарушала сидящая наполовину в воде элегантная фигура. Чжун Ли смотрел куда-то вдаль, по-детски насвистывая что-то неразличимое себе под нос. Чайлду открывался вид на его подтянутую натренированную спину и хвостик, спадающий вдоль позвоночника подобно тонкой грациозной змее. На секунду, в момент щелчка двери, мурлыканье китайца приостановилось, но в следующую секунду он снова запел что-то на своем родном, что-то очень напоминающее их русские мотивы. Аякс беззвучно, насколько ему позволяла обувь, подкрался к знакомому и также беззвучно присел рядом, снимая шлепанцы и опуская полуголые ноги в воду. — Привет, — впервые за время их знакомства, разговор начал Чайлд. Чжун, будто бы возвращаясь в реальность, опустил голову, а затем развернулся всем корпусом к ночному гостю, приветливо улыбаясь одними глазами. — Здравствуй. Как тебе? — Красиво. — Верно. Красота ночного неба всегда обворожительна. — При этих словах Тарталья посмотрел вверх: и правда, вселенная поражала. Для него всегда было сложно осознавать ее бесконечность. В голове не укладывалось, что у чего-то просто не было конца. Ведь логическое окончание было у всего: у Тониной косы, у полета пули, у его собственной жизни. А тут неизмеримые расстояния до далеких, едва заметных небесных тел. Постоянно расширяющееся пространство, которое неподвластно времени. — Когда-то я часто наблюдал за звездами. — Чжун Ли легким кивком указал куда-то ввысь. — Я помню лишь основы. Например, вот это — самое большое созвездие, видимое в северном полушарии — Геркулес. — Совсем не выглядит, как человек, — едва слышно хихикнул Аякс. — Достаточно добавить немного фантазии. Медведица тоже не выглядит, как ковш. В словах Чжуна Чайлд уловил ту самую интонацию, с которой преподаватели нравоучают своих подопечных. И ведь правда, китаец если не годился ему в отцы, то все же был на порядок старше, и было удивительно, как они еще находят какие-то точки соприкосновения. Значимую роль, конечно, играло умение Чайлда слушать; но и без сумасшедшей эрудированности Чжун Ли они бы не проговорили больше одного дня. Как уже говорилось ранее, голос мужчины имел какое-то магическое влияние — заставлял слушать, забываться, погружаться полностью, вслушиваясь в едва прослушиваемую хрипотцу и периодическое мерное дыхание. Складывалось ощущение, что это вовсе не человек, а божество, чудом оказавшееся в их грешном холопском мире и почтившие его, Аякса, своим драгоценным вниманием. — Видишь треугольник? — Чжун Ли неожиданно схватил его руку и протянул вверх, соприкасаясь пальцами и указывая на скопление звезд. — Это мое созвездие, созвездие козерога. Похоже на треугольник, хотя там немного больше звезд. — А ты веришь в гороскопы? — на выдохе выпалил Чайлд, почти переставший дышать от нежданного прикосновения чужой ладони, от которого по спине предательски пробежала толпа мурашек. — Не могу сказать, что я приверженец каких-либо рамок, но не отрицаю их возможное существование. — Он же будто не замечал ужасно плохо скрываемого смущения собеседника и продолжал сжимать чужую кисть в своей. — А ты? — Скорее нет, чем да. Мой знак называют сентиментальным и обидчивым. — А это так? — Боже, хватит уже, наконец, так неправильно улыбаться! — Ни капли. Поэтому мне не нравится концепция гороскопов. Тем более нельзя грести людей под одну гребенку. — Чайлд продолжал пытаться выдавливать из себя что-то членораздельное, но ощущение холода, оставляемое уже знакомым перстнем, так контрастирующее с теплотой рук китайца, просто не давало расслабиться! — Познать самого себя до конца невозможно. — А Чжун Ли это будто нравилось. Нравилось смотреть за тем, как медленно рыжая голова покрывается пунцовым цветом; как начинал подрагивать голос. Господи! Тарталья был королем выдержки, но не в таких моментах! Он мог неделями ждать, пока цель покинет укрытие (да, это было сложно для его экспрессивного нрава, но вполне выполнимо), но что делать в ситуации, когда чрезмерно привлекательный мужчина сидит в такой непозволительной близости, да еще и поглаживает ладонь такими же непозволительно длинными пальцами, он понятия не имел! Как вообще получилось, что объект его подозрений вдруг стал объектом, который так беззастенчиво выказывал ему внимание? Тарталья не мог сказать, что это ему не нравилось, но было неловко. Стыдно признавать, но на личную жизнь у него не оставалось времени, работая в мафии, да и подвергать своих потенциальных девушек опасности ему никогда не хотелось; поэтому отношения обычно заканчивались также быстро, как и начинались. А думать о любой романтической связи с мужчиной, находясь в пределах России, ему и не приходилось. Фатуи относились к гомосексуальным связям спокойно, спокойнее, чем шестьдесят процентов населения, поэтому для Тартальи не было удивительным застать в их временном убежище кучку молодых мальчиков, резвящихся вокруг кого-то из исполнителей; но ему самому прибегать к подобным услугам никогда не хотелось. Пониженное либидо сказывалось еще в подростковом возрасте — когда другие ребята начинали неумело приударивать за девчонками, он часами торчал в спортивном зале, готовя волю и тело под началом Пульчинеллы. Даже такое распространенное явление, как утренний стояк, он встречал редко и с невероятным для подростка в пубертате равнодушием. Вдруг лицо Чайлда пронзила гримаса ужаса. Где-то внутри начинало зарождаться то самое чувство, в прямом смысле выворачивающее наизнанку. «Не хватало только наблевать перед ним…» Ему хватало ночной перепалки с Синьорой, а перепалки с Чжун Ли хотелось еще меньше; наверняка китаец, соответствуя своей натуре, не опустится до унижения, а просто посмотрит на согнувшегося Чайлда с его фирменной снисходительной улыбкой — и это было намного хуже. — Я… — Он сглотнул. — Я пойду. Мне надо… В каюту срочно. — Постой. — Снова почувствовав чужую руку, Чайлд вздрогнул. «Дядь, вы не понимаете серьезности ситуации!», — возникла в голове мысль и тотчас исчезла, когда Чжун, перевернув его ладонь, начал водить своими дурацкими пальцами по кругу, прожимая кожу и мышцы. — Голову прямо. — Другой рукой он легко подтолкнул Чайлда за висок, разворачивая его так, чтобы все тело сидело ровно по одной вертикальной линии. — Расслабься. Твое тело слишком напряжено. — Что вы… — Массирую твою руку и спасаю наш сегодняшний вечер. — Чжун Ли сказал это так буднично, будто в этом нет ничего сверхъестественного и странного. Аякс сидел словно напряженная струна, с каменными мышцами и жилками, выступающими на шее, и смотрел в одну точку где-то на противоположном конце бассейна, боясь даже скосить взгляд и увидеть китайца, так бестактно и чудовищно развратно (для Чайлда) трогающего его. Никакие прикосновения его немногочисленных пассий до этого не шли ни в какое сравнение с этим, казалось бы, незначительным контактом двух рук. Чувствовался опыт. Громадный опыт. — Не смотри так испуганно. Как только ты пришел, я заметил твой нездоровый цвет лица, а теперь ты готов убежать без какой-либо причины. Мы не окунались, но по спине у тебя текут капли, соответственно, пота. Я не раз наблюдал подобные симптомы и, признаюсь, в своей юности испытывал их сам, а посему знаю несколько способов, как облегчить твое плаванье. Не хочешь же ты оставшиеся шесть дней провести в уборной? Чайлд не произнес ни звука, но речь поднебесника звучала достаточно убедительно, поэтому он, превозмогая внезапно накатившее смущение, попытался расслабиться. Ключевое слово, конечно, попытался, потому что тело оставалось таким же бетонным и неподвижным. Слева раздался слегка разочарованный вздох, но давление на руке не прекратилось, а скорее наоборот стало чуть напористей и одновременно нежнее. — Смотри вдаль, ни в коем случае не на волны. Чувствуешь движение палубы? — Чайлд кивнул. — Дыши вместе с ней. Поднимается она — ты вдыхаешь. Сейчас. Вдох, — для показательности Чжун Ли тоже громко вздохнул. — Выдох. Концентрируйся на дыхании, синхронизируйся с кораблем. Кинетоз не физический недуг, а внутренний. Ты подсознательно всегда в напряжении, а ступив на неустойчивую поверхность состояние стало пиковым. С каждым моим движением ты должен расслабить ту группу мышц, которой я коснусь. Смотри на небо и слушай мой голос. Тотчас Чжун Ли исчез из поля зрения и по ощущениям оказался где-то за спиной. Чайлд не привык доверять, а тем более позволять себе поворачиваться к кому-то задницей. Будь у китайца сейчас нож, пистолет, да впрочем, хватило бы любого оружия, Чайлд не успел бы среагировать, не успел бы обернуться и обезвредить противника, а потому заведомо оставался в проигрышном положении. Он не привык открываться перед кем-то, не привык показывать свои слабости и быть в позиции «беззащитного», но, какой же это был парадокс, хоть он и чувствовал себя неспокойно и даже в некой опасности, сейчас это чувство было даже приятным. Снова этот выброс адреналина, снова сумасшедше бьющееся сердце и жар, медленно разливающийся по всему телу. Руки Чжун Ли опустились на голову, несколько раз провели вдоль линии роста волос и перебрались на шею. — Китайская медицина прославлена на весь свет. — Чайлд ощутил, как пальцы китайца провели от волос до низа шеи, продавливая каждый участок, аккуратно обходя позвоночник. — Я тоже, в некотором роде, владею парочкой техник. Самая известная из них это акупунктура, наверняка этот термин тебе знаком. — Мне матерь часто массировала пятки, — вымученно выдавил он и едва сдержался от того, чтобы не поджать плечи. — Верно. Но знал ли ты, что такие точки есть и на руках и даже на мочках ушей. Энергия Ци, которая по учениям даосизма наполняет каждого из нас, постоянно циркулирует по организму, а ее застои и вызывают привычные боли. — Руки спустились к вечно напряженному участку рядом с шеей, и Чайлд к своему стыду не смог сдержать негромкий выдох, граничищий с чем-то на подобии полустона. — Воздействие на акупунктурные точки помогают привести тело и разум в состояние гармонии. Но сейчас я не буду заниматься ей. Сейчас я просто стараюсь расслабить твое тело. Помни — взгляд в небо. Ищи им козерога. Постепенно он спускался ниже, но как только достигал поясницы отстранялся и начинал все сначала; и также постепенно, к удивлению самого Тартальи, тело действительно поддавалось, становилось развязным и податливым. Будто какое-то многолетнее ощущение вечной усталости отступало и давало место окрыленности. Даже блевать перехотелось! Он смотрел на звёзды и бесконечно много думал; даже перестал слушать нескончаемую речь своего бесплатного массажиста и ощутил что-то вроде дзена. Ну, или ему, во всяком случае, так казалось. Думал о семье, о мафии, о Синьоре, которая лежит там в одиночестве в обнимку с компьютером; о своей собственной судьбе, которая должна решиться в самом ближайшем будущем, и о мужчине, сидевшем сзади и так бесстрастно и бесстыдно разминающего его спину. Пазл не складывался, оставалось неприятное ощущение того, что он упускает что-то важное, что-то настолько значимое, что может в буквальном смысле спасти или забрать его жизнь. Неожиданно все прекратилось, и в первую секунду Аяксу больше всего хотелось заныть от разочарования. Послышался всплеск воды, и, повернув голову, он увидел, как Чжун Ли погружается в воду и, лукаво смотря в его сторону, улыбается самыми краешками губ, но в этой улыбке читается что-то помимо веселья, что-то сродни животного удовлетворения. — Как самочувствие? — Как жирный довольный кот, ей богу. — Нормально. — Голос оказался на удивление хриплым. — Я хочу сказать… Чжун Ли вопросительно выгнул бровь. — Я хочу спросить. Вы часто вот так полуголых молодых парней лапаете? Чжун Ли, глядя ровно в лицо, вдруг звонко рассмеялся, и его и без того узкие глаза превратились в маленькие-маленькие щелочки. Чайлд последовал его примеру, а потом с разбегу сиганул в воду.