DAY 10
Тарталья весь день не мог присесть, лишь только торчал на влажной от холодного ветра палубе и смотрел на беснующиеся волны, истерично бьющиеся о борт корабля. Разноцветные барашки волнующе шатались из стороны в сторону, создавая странное гипнотическое ощущение бесконечно зацикленной реальности. Он, совершенно не боясь вновь схватить приступ кинетоза или, скорее, даже не думая об этом, смотрел безотрывно на неспокойный океан, который с каждой минутой неумолимо нес его ближе к смерти. Впервые за долгое время было страшно. Просто по-человечески страшно думать, что былые товарищи по оружию теперь готовы без промедлений всадить пулю в лоб просто за факт их собственной ошибки и неудачно проведенного акта воровства. Чайлд несколько раз заходил в каюту, где в ящике под койкой прохлаждалась партия взятого с собой пользованного им и Розалиной оружия. Он, примеряя пистолет в руке, смотрел на него, как на что-то поистине страшное и чужое, но, что было неудивительно, оружие смотрелось, как влитое в жилистой мозолистой ладони. Чайлд будто бы был рожден с пушкой в зубах. Он часто раньше задумывался о своем предназначении в мире; о том, кем мог бы стать, живя нормальной жизнью. Однажды даже он всерьез был уверен, что очень скоро уйдет из Фатуи по собственной воле, но также быстро разочаровался в своей идее, лишь вспомнив о том, кем он стал за все годы, проведенные в кругу воров, мошенников и убийц. Пульчинелла, услышав неловкие размышления своего подопечного, хмыкнул и снисходительно сказал, что таким, как они, больше не место в простой повседневности — им становится скучно и вырваться из пучины преступности, вошедшей в привычку, становится невозможно. Тарталья и сам это понимал. Он смотрел на себя и каждый раз видел по шею окропленного в крови человека, единственным достоинством которого было… Умение убивать? «Да, ведь именно такие люди становятся лучшими, Аякс.» Именно такие люди заслуживают любви. Чайлд часто видел, как на него искоса смотрит матерь; без страха, нет, — но с сожалением и неописуемой болью, доступной лишь женщинам, на чьих руках умирает собственное дитя. На плечо опустилась чья-то рука, от чего Аякс даже отпрянул, резко развернулся и уперся поясницей в перегородку, разделяющую палубу и океан. На него смотрел узкий черный глаз, в котором Аякс безошибочно узнал капитаншу Алькора, одетую в какой-то свободный темный комбинезон и с бумагами в руке. Она смотрела на него с каким-то то ли презрением, то ли угрозой, то ли и вовсе с чем-то вроде странной формы сочувствия. По этим омутам, в которых даже зрачок то разглядеть было сложно, понять, что именно хочет Бэй Доу было фактически невозможно. С Чжун Ли было иначе — глаза совсем несвойственно светлые, золотые, не такие, как у остальных азиатов. — М? — Аякс склонил голову чуть влево, — Вы что-то хотели? Она стояла, широко расставив мускулистые ноги, и продолжала сверлить его немигающим взглядом, а затем подняла руку в каком-то незаконченном жесте, приоткрыла рот, но, будто бы забыв, что хотела сказать, просто махнула кистью и произнесла что-то непонятное для Чайлда с крайне недовольной интонацией. — В пять приплываем. Готовься, — наконец говорит женщина, хотя было очевидно, что сказать она хотела не совсем это. Спрашивать напрямую Тарталья опасался. Впервые за все время он видел эту женщину так близко и тем более впервые с ней говорил. Она действительно была подобна какой-то дикой греческой богине — широкие плечи, выточенные грубоватые черты лица, пышные формы. Чайлд кивнул, все еще не понимая, как реагировать на такое неожиданное внимание, обусловленное наверняка далеко не простой формальностью. Женщина продолжила. — Я не уважаю таких людей, как ты, но… — Она бесформенно махнула рукой, — удачи. — Спасибо. — Чайлд сначала не понял, но тотчас учтиво кивнул, провожая взглядом удаляющуюся китаянку. И что это было? Самый грозный капитан южных морей пришла пожелать ему, человеку, который разрушил ее вечное спокойствие одним лишь присутствием и подверг опасности не только ее жизнь и жизнь сотни посторонних людей, но и ее честь с репутацией, «удачи»? Но, показалось, что она была искренна и честна в своих порывах, потому что не того поля ягода, чтобы лгать, лицемерить и улыбаться, стиснув зубы. Он хотел было спросить Бэй Доу о чем-то, но замолчал. Стало вдруг так стыдно; до ужаса стыдно, даже больше чем страшно. Он невольно вспомнил молодую поварешку, которая в этот момент наверняка, сломя голову, носилась по кухне, выдумывая все новые кулинарные творения, и подумал вдруг, что будет, если она не вернется домой? Она была так молода, так по-детски мила и доброжелательна, с ее этой глупой неаккуратно подстриженной карэшкой и небрежно вечно грязном платьицем. И думать о возможном исходе сегодняшнего дня становилось просто невыносимо. Чайлд метнулся куда-то в сторону и неожиданно почувствовал, что вот-вот заплачет. «Что-то нервы совсем не к черту», — пронеслось в голове, и он, облокотившись локтями на перильцы, негромко засмеялся, устремляя взгляд за горизонт. Ему резко захотелось посетить Народный выбор, но он даже не смел думать об этом — не посмел бы взглянуть Сян Лин в глаза, будто бы в этих непонимающих ребяческих щелках он увидит глаза все понимающей Тони. Сестра была умна и догадлива; Чайлд никогда не говорил при ней о своей работе, но она все прекрасно знала и без него. И провожала всегда из родительского дома так, будто он никогда больше не вернется — но он всегда возвращался, и она была первой, кто кидался ему на шею, и единственной, кто не спрашивал о новых бинтах. С Чжун Ли они расстались еще вчера, сразу же после принятого раздельно душа. Едва ли Чайлда, при всем прочем, должна была волновать вчерашняя ночь. Он не знал, что именно напрягало больше: сам факт или же то, что Чжун Ли сможет счесть его каким-то не таким; слишком неопытным, слишком торопящимся, слишком доступным. И пересечения с китайцем поэтому, Чайлд категорически избегал. Он никогда не представлял себя в отношениях, которые обычно должны следовать после секса, он опасался лишних слабостей, а раньше и вовсе презирал их. Да и не нужны наверное этому человеку отношения — едва выйдя за пределы Алькора, они разойдутся, как в море корабли и никогда не увидятся. Это и тяготило и облегчало в одно время; как бы не звучало абсурдно, за эти полторы недели Аякс привязался, увидел в нем что-то удивительное, чего доселе никогда не встречал. Но и брать на себя лишнюю ответственность и хлопоты тоже не желал; отношения ведь это так сложно — хотелось просто убежать, и в первую очередь от себя. Бэй Доу скрылась за поворотом, а вместо нее на свет вынырнула грациозно вышагивающая Синьора; Чайлд достаточно равнодушно скривился и одновременно улыбнулся самыми краями губ. На лице женщины была глубокая задумчивость, и казалось, что она даже Аякса не замечала, но как только он, чье спокойствие уже двукратно нарушили, захотел было пойти прочь, на его руку легла чужая, и Розалина посмотрела в его глаза с уже привычным сожалением и неприкрытой болью. — Через час надо встретиться внизу с Чжуном; он как раз наверняка связался со своими подсобниками. Возможны изменения и корректировки, поэтому надо и тебе тоже там поприсутствовать. — Она сказала это с такой странной, растягивающейся интонацией, будто бы знала о том, что произошло у этих двоих. Чайлд просто кивнул и отвернулся. Сегодня всё его тяготило, и тяжелый взгляд русской, и морской бриз, и эти доски под ногами. — Не волнуйся. — За Синьорой уже не первый раз Чайлд замечал эти родительские повадки, которые она применяла исключительно к нему самому. Где это видано, чтобы ее волновало что-то вроде чужих чувств? Для нее он будто бы стал кем-то вроде близкого подопечного или даже младшего брата, даже несмотря на ту пропасть непонимания, что была между ними. За эти несчастные десять дней они стали намного ближе — общее горе сближает; и даже несмотря на ложь, на огромную кучу лжи, что выговорила ему Синьора, он уже не мог смотреть на нее с ненавистью и презрением. Его эмоции вообще что-то сложное — меняются за считанные часы, и вот уже злость отходит на второй план, а на первый вырывается такая неуместная теплота и радушие. На самом деле, он и сам не понимал, кто для него эта женщина. Партнер? Друг? А может его метания связаны лишь с тем, что он очень-очень давно не чувствовал своей семьи и пытался сейчас найти знакомые лица среди тех, кто невольно оказался рядом. — Хватит за мной сопли подтирать, — неожиданно для себя жестко отрезал Тарталья, на что брови Розалина подскочили, но она, стиснув зубы и сдерживая явно не совсем цензурные слова, закатила глаза и пошла прочь.***
Видеть Чжуна почему-то стало очень непривычно. Вот он, вроде такой же, а одновременно такой чужой. Даже не смотрел в его, Чайлда, сторону, все говорил, говорил, о порядке в порту, о нравах Бэй Доу, о правилах и условиях, которые он устанавливает. И после вчерашнего, после того, как этот серьезный человек ласкал его так бесстыдно, воспринимать его вне этого пошлого чрезмерно привлекательного образа становилось практически невозможно. Чайлд сидел, показательно расслабленно, расставив ноги и раскинув руки на поручни кресла, сверля взглядом лицо китайца, который, казалось, специально не обращал на него внимания. — В США вам оставаться нельзя даже при удачном завершении сегодняшнего дня. Могу предложить единственный в моей системе координат выход. Поднебесная для вас всегда открыта. — Чжун Ли ходил из стороны в сторону с заложенными за спину руками и слишком часто поглядывал на наручные часы. Сегодня его гардероб стал менее изысканным, всего-лишь шоколадный костюм с галстуком, немного небрежно выпущенным из-под пиджака. — Таможня, — бросила Синьора, вскидывая голову и устремляя усталый взгляд в потолок. — Скоро в аэропорту Норфолка совершенно случайно приземлится мой личный самолет и вопрос быстро снимется. — Чайлд пытался уловить хотя бы единую эмоцию, мелькнувшую на лице китайца, но так и не смог. — Ясно. Тогда у нас нет другого выбора. — Она пожала плечами. — Единственное, что меня беспокоит, как примет нас председатель. — Враги наших врагов наши друзья. Мое слово имеет вес, поэтому на первых порах опасаться нечего. Естественно, от вас будет требоваться соблюдение субординации и правил КНР, иначе я лично вас выставлю. — Понятное дело. — Розалина поднялась и вытянула аккуратную руку. На ее ногтях красовались остатки красного лака, практически въевшегося в пластину. — Мне остается лишь еще раз поблагодарить вас. — Не стоит. Данные, которые вы мне рассказали вчера, стоят и правда очень дорого. — Чайлд напряг слух, потому что со вчерашним днем у него ассоциировалось только одно событие и отнюдь не связанное с деньгами. — Страховка, коей вы себя постарались обеспечить, хоть и почти стоила вам жизни, сможет гарантировать вам в случае удачного исхода, благосостояние до конца дней. — Какая страховка? — Аякс чуть-чуть склонил голову. Повисло молчание. — Засекреченные документы с крайне занятным содержанием, — спустя пять секунд ответил Чжун Ли. На его лице играло непонимание. — Разве… — Ты вроде говорила, что мы просто оказались в горячей точке и никаких данных, кроме как об охоте на наши головы, не получили. — Аякс был рассеян как никогда, и голос был таким же, медлительным, без явного интереса — он даже не заметил, как перебил Чжуна — но даже в таком состоянии от него не ускользнуло это переменившееся напрягшееся лицо партнерши. — Я впервые слышу об этом. — Вы не обсуждали это? — В голосе Чжун Ли прозвучал то ли упрек, то ли удивление. — Тогда прошу меня простить. Чайлд посмотрел на Синьору, прищурившись, ожидая ее ответа. Как же надоели эти бесконечные тайны, бесконечная ложь, хотя и становилось уже как-то привычно. Он не ненавидел эту женщину, нет, относился к ней, как к недобросовестной приятельнице, которая, в обычной бы жизни, наверное смогла бы сломать его от простой зависти. И все-таки слышать очередное случайно раскрывшееся вранье было больно. Он почему-то думал, что она ему взаправду доверяла и, поклявшись тогда, рассказала абсолютно всё. Что ж, Аякс, пора бы повзрослеть, — так и говорил ее взгляд. Он немного устал. — Ну, — Голос приобрёл стальные нотки и все-таки был таким же неторопливым и понурым. — Говори. Что происходило у нее в голове? Она сожалела, но продолжала эту бессмысленную игру против всех. Почему тогда Чжун знал? Почему не знал он, Тарталья, что прошел с Розалиной весь этот путь страданий и сжирающего изнутри страха? Разве он не заслужил доверия? Самую каплю гребного доверия, которое не достигается посредством насилия и угроз, а помощи и соучастия. Он смотрел на Синьору и видел в ее зрачках свою семью, которая сейчас была не рядом по вине одного единственного человека. Не Фатуи, нет, не Московских выродков, а Ее. Из слов китайца стало предельно ясно, что взять их захотели не просто так (и Чайлд умом понимал это еще тогда), а потому что Розалина захотела нажиться; увидела брешь в защите и неаккуратно сунулась в нее, как в мышеловку, думая, что на фоне общей суматохи с Глазом Порчи этого никто не заметит. Выходит — заметили. А Чайлд, никогда не промышлявший грязными интригами на своей стороне, попал под раздачу, как ее временный партнер. Он не сидел рядом с Тевкром, не играл в приставку с Антоном, не учился вышивать крестиком вместе с Тоней, а плыл на гребном Алькоре с твердой уверенностью, что через какие-то шесть часов встретит свой конец, лишь потому что эта женщина захотела перестраховаться и лишнюю пачку в кармане. — Аякс, я… — Не сочла нужным говорить? — Тарталья усмехнулся, глянув исподлобья. — Забыла? Подумала, что я взболтну лишнего? Испорчу все? Это так дёшево, партнер, — это слово он выделил презрительно деловой интонацией, — я хотел убить тебя, задушить этими гребаными руками, как только узнал, что ты хотела предать меня. — С каждой фразой он заводился всё больше и чувствовал, что скоро сорвется и не сможет держать себя в узде. Было невыносимо в который раз чувствовать себя круглым тупицей. — Но не сделал этого. Потому что попытался довериться тебе. О! Да я даже не злился! И сейчас я тоже не злюсь! Мне все равно на то, зачем тебе это. Ты сунулась туда и потянула меня за собой! Тебе же всегда было плевать. Ты сломала мне и моей семье жизнь. Ну и пусть. Но это вранье, бесконечное, нескончаемое гребное вранье! «Я расскажу тебе все, Аякс», — пародировал он, — о каком доверии может идти речь, когда даже он, — Тарталья тыкнул пальцем в Чжун Ли, который стоял в слишком напряженной позе, как будто был готов куда-то ринуться, — даже он рассказал мне о себе. А ты. Ха-ха. Да что со мной такое? Убить тебя мало. Да только руки марать не хочу. Я тебя не ненавижу. Ты мне отвратительна. — Аякс, послушай… — Она говорила на удивление спокойно, будто предчувствовала всё, лишь глаза по-собачьи печальные. — Заткни свой рот! — Неожиданно Аякс почувствовал, что плачет. — Я сдохну из-за тебя! И все они сдохнут из-за тебя! — Он вскочил и отпрянул куда-то в сторону, будто в попытке отгородиться. — Поэтому я тебе не говорила этого с самого начала. — Синьора тоже начала подниматься, но что-то ее остановило, — Потому что знала, как ты отреагируешь. Ты даже не попытаешься меня понять. Ты импульсивный, неконтролируемый, эгоистичный малолетний мальчик, который загубил себя, свое будущее и будущее своей семьи в гребаной мафии, а теперь срывает свою неполноценность на других. — Замолчи, — шепотом произнес Чайлд, сжимая кулаки. — Я в ответе за себя и свою семью, а ты отвечаешь за свою. Я обеспечила твоих убежищем, и теперь ты смеешь обвинять меня, когда сам даже не в состоянии их защитить? — Уйди. — Синьора увидела в голубых глазах те самые искры подступающего безумия, но продолжала сохранять каменное спокойствие. — Иначе я тебя убью. — Неужели? — Она ухмыльнулась. Ухмыльнулась! — Синьора, — неожиданно, сквозь пелену гнева Чайлд услышал глухой голос Чжуна, — вам действительно лучше уйти. — И это было единственным, почему Аякс не сорвался. Он посмотрел на китайца заплаканными круглыми глазами, налитыми кровью, и замер. Розалина встала и, поджав губы, направилась к двери, напоследок обернувшись со словами: «Когда-нибудь ты окончательно слетишь с катушек и совершишь то, чего так боишься». Чайлд сдавленно зарычал, дернул рукой и резко бросился к выходу, с какой-то необъяснимой абстрактной целью заставить Синьору взять свои слова обратно любой ценой, будто бы от этого поменялась их правдивая суть, но вместо ощущения воздуха, обволакивающего тело при движении, он почувствовал, как под локти его схватили чужие, на удивление, сильные руки, и прижали к себе. Розалина снова ухмыльнулась и уже окончательно скрылась в коридоре, доносилось лишь тихое «цок-цок», да собственное сбитое дыхание в перемешку с нечленораздельными горловыми всхлипами. Чжун Ли стоял, не шевелясь, Чайлд лишь чувствовал спиной, как вздымается его грудь. Они снова одни в комнате, напряжённые до предела, но вместо стонов наслаждения Аякс лишь болезненно хрипел. Он не знал, что с ним происходило; возможно, он и правда сходит с ума? Никогда не будучи особо впечатлительным и сентиментальным, он расплакался от простой, пусть неприятной и обидной, перепалки с бывшей коллегой. Когда мать начинала безосновательно плакать от какой-то нелепости, то аргументировала это накоплением усталости, злости и нервотрепок. Возможно, с ним сейчас происходило то же самое. Он ведь и правда хотел свернуть Розалине шею, да Чжун Ли вовремя вмешался. Он никогда не чувствовал себя таким бессильным перед обстоятельствами — он всегда их контролировал, но не теперь, когда все валится из рук вон. Хотелось закричать. Китаец держал так крепко, что сдвинуться не представлялось возможным, поэтому он просто дёргался из стороны в сторону в бессмысленной попытке вырваться с неясной для себя же целью. Побежать за Синьорой? Или скрыть свою слабость от Чжуна? Он продолжал бормотать что-то несвязное в перерывах между душащими всхлипами, рычал, срывался на полукрик, а человек сзади даже не шевельнулся, хотя уже несколько раз получил по коленям дрыгающимися ногами. — Почему она врет… Почему всё время… Сука-а. Умри! Сдохни! — Он бил себя по лицу, выдирал волосы, потому что не мог даже через ор выразить скопившиеся в огромный ком, казалось, бесконечные эмоции, неумолимо рвущиеся наружу. — Почему я?! Ненавижу, ненавижу. Боже-е! Ха-ха! — неожиданно он почувствовал что-то, дернулся, задевая это что-то рукой с характерным стуком, и чуть-чуть скосил взгляд. С его плеча спадали чужие волосы, пока сам Чжун Ли устроил свою голову там, опираясь лбом о кости. — Что ты… — Аякс шмыгнул, но не скинул. Наоборот, этот жест заставил хоть немного, но прийти в себя. Он вдруг снова ощутил чужую близость, и это невольно сделало нахождение в этой комнате не таким невыносимым. — Иногда поступки людей кажутся абсурдными, но у всех есть свои предпосылки, — серьезно проговорил китаец и отстранился, как только почувствовал, что дыхание партнера замедлилось и сам он больше не источал ауру безумной истерии. Чжун Ли несколькими движениями развернул русского к себе лицом и, смотря без единого намека на осуждение, усадил на диван. Тарталья не сопротивлялся, с размаху упал на кожаную подушку и уткнулся взглядом в собственные колени, сжав черную ткань брюк. — Уходите. — Снова подкатило чувство жгучего стыда. — Она права. Я машина для убийств и не более. Я не полечу с вами в Китай. Я после себя оставляю лишь хаос. — По щекам все еще предательски катились слезы, но хотя бы голос перестал мерзко дрожать. — Я могу попросить вас об услуге? — Он посмотрел на Чжуна с мольбой. — Да. — На лице китайца отразился мимолетный страх. — Позаботьтесь о… — Говорить внятно было для Аякса тяжело, он стиснул кулаки и покраснел. — Моей семье. Я дам вам всю необходимую информацию о местоположении. Переправьте их к себе, пока ситуация не станет налаживаться. Вы мне ничего не должны, наоборот, это я вам должен, но, — он запнулся, — пожалуйста. Они не заслужили разделять со мной это. — Терять близких слишком больно, Аякс, — тихо проговорил Чжун. — Что? — Лучшее, что ты можешь сделать для них — остаться живым. Таким, какой есть. — Он смотрел на Аякса, как на что-то несуществующее, давно мертвое, немного приоткрыв рот и вздернув брови. Чайлд стал часто замечать, как старик (он так клеймил китайца) обращается к своим воспоминаниям; его голос становился еще ниже и еще сильнее пробивалась возрастная хрипотца. — Хаос — естественное состояние вселенной. Стремление к порядку лишь людская непостижимая мечта. — Вы видите, кто я. Люди на этом корабле обречены. Моя семья. Вы. Из-за меня и Синьоры. — В голове не укладывалось, почему этот мужчина не убежал, как сделал бы любой вменяемый человек. Он был не обязан носиться с неуравновешенным русским, как с малолетним ребенком, но вот, он перед ним. — Да. Я это вижу. — Тогда зачем пытаетесь утешить? Я заслужил это. Я разозлился на нее, потому что она права. — Аякс горько усмехнулся, роняя голову на собственные руки. — И ложь эту я заслужил. И недоверие. Я умею только убивать и ломать людей. Я не такой, каким я вам пытался казаться. Вы ничего не знаете. — Просто ты мне напоминаешь кое-кого. — По голосу Чайлд сразу понял, что тот улыбался, и захотелось даже нервно засмеяться сквозь сопли. — Кого же? В ответ на это последовал лишь сдавленный смешок. Чайлд вскочил, вытирая всю влагу, скопившуюся на лице, и уперся взглядом в темные немигающие глазища. Он будто пытался разглядеть все то, о чем сам Чжун ему не поведал. Как забавно, что первый после секса осознанный разговор происходит именно так. Хотя кто знает, как было бы лучше. — Почему вы меня не боитесь? — Аякс искренне этого не понимал и не мог понять. Те, кто слышал даже простые слухи, обходили Чайлда стороной; и были правы. Но китаец побивает все рекорды, он не только не боится его, не только не отвергает, но и относится к нему с такой неправильной теплотой и сердечностью. — Не льсти себе. Ты далеко не самое страшное, что мне доводилось видеть. И мы же договорились на ты. — Это «на ты» вдруг прозвучало так обыденно, так буднично, что в горле образовался новый ком. Тарталья скривился и снова почувствовал, как нервно задергались губы и подбородок. А Чжун Ли улыбался. А потом шагнул вперед и обхватил Аякса руками, нежно опустив его голову на свое плечо. Сам же тотчас Аякс оцепенел, не понимая, что могут значить эти нелепые объятия, а потом, спустя несколько секунд, вцепился в спинку чужого пиджака и, затрясшись всем телом, беззвучно заплакал в шершавую ткань, вдыхая запах пропитанной едким одеколоном одежды.***
Норфолк уже давно маячил в поле зрения, а сейчас приближался с катастрофической скоростью. Серый пейзаж городских джунглей, отсвечивающих на солнце, наводил еще большую тоску. Несколько огромных кораблей, припаркованных на пристани, качались из стороны в сторону, подобно кеглям или неваляшкам. Чайлд смотрел на часы, и время действительно неумолимо двигалось к пяти. Он тяжело вздохнул. Страх прошел — осталось лишь пугающее равнодушие и как будто бы принятие собственной судьбы. Он давно не верил в чудеса и свою удачу — их шансы не превышали и пятнадцати процентов. На Алькоре было затишье: не бегали дети, не болтали семейные парочки, даже полные мужчины перестали сновать туда-сюда, — будто все они предчувствовали ту гнетущую атмосферу, которая передалась им сначала от Чайлда с Синьорой, потом и от самой Бэй Доу. Женщина тоже была на взводе, быстрым шагом ходила по палубам, о чем-то говорила с появляющимися из ниоткуда матросами, ругалась себе под нос и бесконечно много курила. Смотреть на нее было, откровенно, больно. Аякс не знал; наверняка в ее карьере были случаи и по опаснее, но не на гражданском борту и у военно-морского причала. Она не любила правительственные войска ни одной из стран, и на отклонение от Нью-Йорка согласилась лишь из здравого смысла и вопросов безопасности пассажиров и команды. — Какая ирония. Привычная людям земля оказалась опаснее океана. — Чжун Ли подошел сзади словно кот, так же тихо и беззвучно, и встал рядом, скрещивая на груди руки. Аякс покосился в его сторону, но промолчал. Всё еще было неловко за дневной инцидент, но времени раздумывать о подобных пустяках совсем не осталось. Его вообще ни на что не осталось. — Ты боишься смерти? — вдруг спросил Тарталья, уводя взгляд куда-то в сторону, откуда дул морской бриз. Смерть всегда ходившая так рядом, вдруг стала физически ощущаема, и с каждой секундой всему телу становилось холоднее. — Нет, — так просто ответил тот, — смерть — неотъемлемая часть жизненного пути. Я раньше боялся чего-то не успеть, но сейчас я, пожалуй, могу сказать, что достиг всего. А ты? — А Чайлд не знал было ли у него то, ради чего стоило выжить. Семья? Он любил их, бесспорно любил и был готов отдать все, но сейчас, когда над их судьбой сгустились тучи, он понимал, что причина этого лишь он. — Она всю жизнь наступает мне на пятки, я привык не бояться. — Это было верно, но страх никогда никуда не уходил, лишь притуплялся за адреналином, который принимал мозг от сумасшедшего ощущения хождения на грани двух миров. — Что же происходит сейчас? — Ох, Чжун, как всегда видит больше, чем хотел сам Чайлд; врать не хотелось. — Мне почему-то всё равно страшно. Впервые за долгое время. Умереть вот так, убегая… Вот он, Чайлд Тарталья. Трус. — При этих словах он засмеялся и вскинул обе руки к небу, в странном величественном жесте, одновременно наполненным отчаянной мольбой. По Чжун Ли было откровенно непонятно, что он чувствовал — его лицо редко выражало что-то кроме душащего спокойствия, поэтому Тарталья уже даже не пытался понять, лишь, вернувшись в прежнее положение, поник в спине и глянул в сторону собеседника. — Что в итоге решили по гражданским? — Они не будут стрелять в толпу — слишком дорого обойдется. Не будут стрелять и в меня. Выход займет минут пятнадцать; вас в первую очередь будут искать там. Этого времени хватит, чтобы отплыть от порта. — Да… — Аякс сказал это скорее просто так, нежели в ответ на речь китайца. — Да. — Послышался шум из центральной части палубы, который неумолимо, подобно урагану, с каждой секундой приближался к носу корабля. Вдруг Чайлд снова ощутил это странное, неправильное чувство, направленное в сторону человека, стоящего рядом. Каждый раз он невольно возвращался к мысли, что был бы разочарован или еще того хуже расстроен, если бы им вдруг пришлось разминуться. В лице Чжуна он видел уже не просто чудаковатого археолога с пошловатыми наклонностями, а товарища, нового наставника и… друга? Веснушчатый нос задергался, как будто унюхал что-то приторно мерзкое. — Если я выживу, вы... — он сглотнул. — …расскажете мне про Китай снова? Чжун Ли замер, а затем удивленно посмотрел в его сторону и хотел было ответить, но рядом тотчас вырос невысокий мальчонка в полосатой майке и что-то затараторил, как ужаленный, взмахивая руками и даже несколько раз топнув ногой. Китаец засмеялся, ответил что-то такое же невнятное и потрепал парня по черной голове. Аякс все понял без слов и, лишь Чжун открыл рот, чтобы отрапортовать о неизбежном, кивнул, нервно сглотнув. Он хотел как можно быстрее уйти, лишь бы не чувствовать на себе взгляд наполненный пониманием и ненавистным сочувствием. Ему не нужно ничье сочувствие. Тем более от Чжуна. Перед ним он должен быть сильным, как никогда. Поэтому он ушел, не оборачиваясь, лишь слыша, как за ним со скрипом досок идут лакированные ботинки.***
Тарталья держал в руке чемодан с пистолетами и считал. Через пятнадцать секунд пассажиры попрут на трап, среди них должен быть и Чжун, и темнокожая азиатка, которую он видел в первый день, и маленькие ребятишки, и Сян Лин, которую Бэй Доу на время эвакуирует с корабля. И все они через пятнадцать секунд будут на ладони у Фатуевских снайперов, которые уже час сидят на крышах или верхних этажах недалеких домов. О том, что Алькор прибывает в Норфолк, они наверняка узнали часов за пять, и времени подготовиться было предостаточно. Если с ними, с несчастными, невиновными, что-то случится, Аякс себя не простит. Никогда не простит. Что с ним произошло на этом гребаном корабле? Он смотрел на Бэй Доу, стоявшую неподалеку и раздающую указания своим подчиненным, и казалось, что она зла. Еще бы она не злилась. А в голове играла классика. Мозг сам раз за разом проигрывал скрипичные ноты, чтобы успокоить треморное тело. У него впервые перед стрельбой тряслись руки — руки, которые выращены убивать и быть стойкими тряслись, как у последнего ребенка перед приемом врача. Но он не боялся; больше нет. Только не за себя. Его рыжая голова принесла слишком много бед этому миру и земля не заплачет. Но девочка в рыжем платье, подарившая борщ; Чжун Ли, возродивший нового, лучшего Чайлда; и даже Бэй Доу — никто из них не заслужил его судьбы. И сейчас оставалось лишь надеяться. Пять секунд. Четыре. Рядом вздыхает Синьора, сжимающая сумку в кулаке. Три. Бэй Доу поворачивается к ним и что-то нажимает и дергает у борта. Шлюпка с негромким шлепком опускается на воду и сверху падают канаты с завязанными в нескольких местах крепкими узлами. Два. Его несильно подталкивает в спину какой-то парнишка, говоря, мол, пора. Один. Гул голосов вдали, там, где открыли трап стал еще громче, чем прежде. Аякс зацепился рукой за веревку и перекрестив вокруг ноги поскользил вниз. Теперь действовать надо было быстро. Как только кроссовки достигли неустойчивого, покачивающегося в такт морским волнам пола лодки, Тарталья несколькими выточенными движениями раскрыл чемодан и распихал четыре пистолета по самым удобным доступным позициям. Два под лавками, один у двигателя, и третий в кармане брюк. Заревел мотор. В метре со стуком опустилась Розалина и, не говоря ни слова, хлопнула Чайлда по плечу, садясь за пульт управления, представляющий из себя странный набор рычажков и встроенный компас. Чайлд смотрел перед собой, на темную куртку Синьоры, и не мог прийти в себя. Розалина даже дернулась, когда услышала за своей спиной звонкий хлопок пощечины. — Какая муха тебя укусила? — прошипела она, но без привычной желчи, а лишь с какой-то усталостью. Он не ответил, потому что удар не помог. Все-таки он окончательно потерял былое самообладание. Но рефлексы потерять не должен. Розалина хмыкнула, вжала рычаг до упора, и через секунду с резким выпадом судно рвануло вперед, рассекая волны. Качка была посильнее, чем при перелете из Москвы в Питер; тогда наблюдался нетипичный скачок ветряных потоков, и Аякса чуть не вывернуло наизнанку. Сейчас же выворачиваться было нечему — он специально не завтракал и не обедал, потому что представлял, чем это способно обернуться с его то состоянием. Через сто метров они окажутся на совершенно голой местности, открытой для наблюдения и обстрела. Вспоминая о молниеносной реакции невысокого любителя экзотических шляпок, Тарталья навскидку прикидывал, сколько времени понадобиться Скарамучче и Дотторе, чтобы сориентироваться и перегруппировать отряд? Три минуты? Минута? Аякс вздохнул. Синьора слишком высоко возвышалась над бортом, ее волосы, собранные в тугой хвост, развивались по ветру — благородная жертвенная дива, твердо стоящая на ногах без тени страха в глазах. Тарталья же сидел, пригнувшись, лишь высовывая край головы, чтобы уже предвидеть этот неизбежный блеск на верхушках домов. Его обуяли чувства, подобные предвкушению гипербализированного ожидания боли, совсем как в детстве, когда накатывало неконтролируемое волнение от предстоящей прививки или укола. — Сколько? — Тысяча девятьсот. — Приходилось кричать, чтобы за оглушительно ревущим мотором и ветром, бьющим по глазам, они смогли услышать друг друга. — Поняла. Достигнуть точки икс им предстояло меньше, чем за десять минут, но эти десять минут обещали стать для них одними из самых напряженных в целой жизни. Синьора сжимала руль с особенной силой, на руках и шее проступали вены, а сама она старалась выкинуть из головы каждую навязчивую мысль, которая так и жаждала переключить внимание женщины с мелькающего на горизонте галечного пляжа. Несколько раз обернувшись и взглянув на поникшего, совсем разбитого мальчика, которого она никогда и не видела таким, снова почувствовала укор редко просыпающейся совести. Его вины и правда не было в том, что их изгнали — хотя Синьора уже начинала верить, что для него так будет лучше, и у заблудшей души появится шанс на искупление и исправление. Шанс, которым в свое время не воспользовалась сама Розалина. Она не видела в Тарталье свою семью, друга или еще кого-то, она видела в нем лишь себя, и поэтому, поняв это уже отчётливо, в ней проснулась необъяснимая теплота и тяга спасти того, кто не в силах сделать этого сам. Но она врала, и врала далеко не потому что хотела; а потому что жизнь приучила не доверять, и как выяснялось раз за разом — небезосновательно. Она была уверена, будучи на ее месте, Чайлд и сам поступил бы также. И когда-нибудь он обязательно поймет. — Тысяча, — заорал Тарталья во все горло. Все шло на удивление гладко, и полпути они проехали без потрясений, пуль и стрельбищ. В голове невольно всплыл вчерашний вечер и выросший из ниоткуда образ китайца в шелковом халате, и Аякс непозволительно долго пробыл в своих грезах, что даже забыл оповестить Синьору о следующих пятиста метрах, которые они промчали. — Сближайся! Четыреста пятьдесят! Розалина кивнула и скрутила руль, да так, что лодка чуть не подлетела вверх и не завертелась на подхватившей ее волне. Чайлд безотрывно глядел, чуть высунувшись, на берег, будто силился выцепить взглядом машину, на которой будет ехать Чжун. Почему-то ему он верил безоговорочно. Не думал даже, что Чжуну ничего не стоит подставить их и получить с этого гораздо больше, чем могли предложить два обедневших беглеца. — Двести! — он отвлекся от созерцания пейзажа лишь чтобы сказать женщине о расстоянии, как вдруг ему показалось, что что-то мелькнуло между деревьев. Он снова устремился глазами к городу, ища взглядом черную машину, которая должна вот-вот показаться на шоссе, огибающем близлежащие пляжу территории. И Тарталье совсем было все равно, что они ехали слишком далеко и быстро, чтобы разглядеть что-то достаточно хорошо — ох, эмоции. Неожиданно послышался всплеск, будто что-то оглушающе рухнуло в воду, какая-то металлическая железяка. А затем еще раз, и еще — но Чайлд будто не слышал. — Аякс! — Розалина, не отпуская штурвала, развернулась полубоком и пихнула в его сторону валяющийся под средней лавочкой пистолет. — Аякс, очнись! Черт, думая о гребном Чжун Ли, он совсем отключил голову. Он слышал этот звук не раз, и только сейчас, спустя катастрофически значимые несколько секунд, до него дошло, что это не был звук тонущих железных пластин; это был звук пулемета. О, Скар обожал ручные, но судя по манере стрелял не он — слишком медленно. Чайлд схватил подброшенный пистолет и зачем-то выстрелил — он даже не видел, где сидел стрелок, и выстрелил наугад в кусты, и вряд ли даже попал, но почему-то очередь резко прекратилась, и наступила одурманивающая давящая тишина. Даже мотор заглох. Тарталья, безосновательно улыбаясь, перегнулся через борт и увидел, что в борту, вместо цельной белой стенки, зияет множество дыр, постепенно, прямо на глазах, заполняющихся водой; и вправду, под ногами стало все ходить ходуном на порядок сильнее чем прежде. Поверхность немного накренилась назад, и нужно было верно распределить вес, чтобы не начать сползать вниз. — Небольшие проблемы, кэп. — Тарталья не мог прекратить улыбаться. Он словно собака Павлова; как только мозг получал заряд адреналина — на лице появлялся оскал. — Я уж вижу, кэп. — Розалина передразнила его противной хрипящей интонацией. Тарталья хотел было уж кинуть еще какую-то колкость, как вдруг обернулся и встретился с серыми глазами напарницы. В них была такая не понаслышке знакомая ему безысходность и что-то даже похожее на мимолетный испуг. Чайлд сразу всё понял — не мог не понять. Превозмогая себя, он опустил взгляд и увидел, как из-под тонких пальцев, сжимающих плечо, алыми струйками капает кровь. Как он не заметил. Как не… — Руку дай. — Он беспрекословно вытянул ей руку. Тотчас в нее опустился конверт. — Плыви. — Что? — Плыви. — Она зашипела, но кивнула головой в сторону пляжа. — Чжун Ли приедет через две минуты. Плыть не больше ста метров. Я бы поплыла, но сегодня не в настроении, знаешь. — Розалина попыталась усмехнуться, но вместо этого заскрипела зубами и сдавленно застонала, отворачиваясь прочь от Тартальи. — Нет. — Чайлд, не глупи. — Каждое слово, видно, давалось со сложностью. — Мы тонем, а я плыть не могу. Хватит быть таким упрямым. — При этих ее словах Чайлд вскочил и заносился по катеру, да так, что он зашатался, как сумасшедший, и Синьора чуть не скатилась к одному из бортов. — Вспомни. Ты же ненавидишь меня. Твоя семейка погибает в страхе из-за меня. — Заткнись, женщина. — Улыбка сменилась сосредоточенностью. Он, стараясь не обращать внимания на вымученные насмешки, дернул несколько раз за рычаг двигателя, он прорычал несколько секунд, хрустнул и больше не включался. — Артерия? Вена? — Мозг работал на пределе. Почему-то именно сейчас, когда никого кроме раненой петербурженки рядом не было, он почувствовал, что готов простить, ну или попытаться простить ей все. Она ведь такая же, как он. Она умирает сейчас, потому что стояла — а он сидел. Нет. Пусть даже он не сможет простить ее, но она человек, напарница, и он хотел бы сказать подруга… — Кость, Аякс. — Она покачала головой. — Ты так смешон. Хватит геройствовать. Ты не замолишь своих грехов, спасая меня. Он метнулся к закрытой лавочке в задней части лодки, ловко откинул крышку и выгрузил рыжий жилет. Синьора возмущалась еще какое-то время и всячески старалась уколоть, но, как только Аякс насильно обернул спасательное приспособление вокруг ее талии, а затем закрепил на плечах, с докторской точностью, обходя ранение, она успокоилась и лишь тяжело вздохнула, хрипло проговорив что-то из разряда: «ты невыносим». Аптечки не было, поэтому повязку пришлось сконструировать из собственной футболки, которая тотчас, соприкоснувшись с кожей, из белой превратилась в красную. Розалина сжимала челюсть и кулаки, чтобы не завыть — все-таки медбрат из напарника был посредственный; и само попадание было не детским. Но в ее глазах, кроме раздражения и боли, заиграло уважение. — Держаться за мое плечо. Ясно? — Она оказалась на руках у Чайлда и вдруг почувствовала себя крайне беспомощной. — Солнечно. Выкидывай меня уже. — Аякс хмыкнул и опустил ее в воду показательно небрежно, но со всей нужной осторожностью. В следующую секунду раздался всплеск. Тарталья, только почувствовав, как здоровая рука Розалины опустилась на плечо и некрепко сжала кожу, неспешно двинулся к берегу. Вода для него никогда не была инородной, поэтому, даже с некоторым балластом на спине, он чувствовал себя вполне раскованно и спокойно. Если, не считая, конечно, мыслей о том, куда пропал замолчавший снайпер. Наверняка в этот момент женщина рядом думала о том же. Он вздохнул с облегчением, как только на пляже показался черный лакированный мерседес с бронированными стеклами. Наконец появится возможность перевести дух. И значило ли это, что у них получилось…? Где-то далеко-далеко раздался вой полицейской сирены. Очень скоро под ногами начала ощущаться земля, и Синьора прекратила давить на его плечо, а уже, пошатываясь, встала сама. Но как только она подняла ослабевшую голову, то сразу попыталась что-то сказать, но сделала это так тихо, что Чайлд ничего не услышал за беснующимся океаном. Зато почувствовал ее руку на собственной штанине. Она обессилено опустилась на мокрые камни, но держала его брюки достаточно крепко для ее нынешнего состояния, и будто не пускала дальше. Она вот-вот, по личным прогнозам Тартальи, должна была потерять сознание от потери крови. Он попытался поднять женщину на руки, но к его удивлению она была не только в сознании, но и с вполне ясным, хоть и побледневшим лицом. Её мокрые волосы прилегали к скулам, прикрывали побелевшие губы; от щек медленно оттекала кровь. Она будто не могла сфокусироваться глазами на Чайлде, поэтому беспорядочно водила ими из стороны в сторону. Он легонько тряхнул ее за здоровую руку и спросил, что она хочет сказать. Наконец у ее зрачков получилось найти за что зацепиться, она взглянула прямо на его веснушчатый нос и чему-то тихо засмеялась, а потом завыла от боли, которую доставляло каждое резкое движение. Где-то послышался щелчок. Аякс вскинул голову — в нескольких десятках метрах из лакированного авто выползла грузная фигура и остановилась как вкопаная. «Не Чжун, — про себя отметил русский, — вышел из водительского. Если помощник, то какого хрена не помогает?» Даже его орлиное зрение не позволяло разглядеть черт лица мужчины, поэтому делать выводы он не мог. Но и приближаться с раненой он не решался. Лишь свободной рукой, которой не придерживал Синьору за плечи, взвел за спиной курок мокрого пистолета. Обмен грозным бездействием продолжался несколько минут, пока Тарталья не понял, что, не окажи Розалине медицинскую помощь в течение ближайших двадцати минут, последствия станут необратимыми. Он аккуратно опустил женщину на землю, а сам, поднявшись с полуприсяда, вскинул левую ладонь в сдающемся жесте, как бы показывая незнакомцу, что не собирается нападать. Оружие пришлось заложить в задний карман брюк, потому что привычного отделения на кофте не было — ее пришлось снять еще в лодке, а футболка сейчас была обмотана вокруг плеча Розалины. Человек зашевелился, начал оглядываться и прислонять руку к собственному рту, потом и вовсе скрылся за лакированной дверью, а затем снова всем телом развернулся в сторону беглецов. И Тарталья вспомнил. Вспомнил того, кто передвигался также лениво, неспешно и даже нелепо. И захотелось засмеяться, но он лишь вытянул руки вперед и без прежних опасений зашагал в сторону мужчины. Тотчас раздался оглушительный выстрел, Аякс зажмурился и почувствовал, как об ноги стукнулись мелкие камни. — Не стоит. — Да, Чайлд не ошибся. Голос, басистый и грубый, принадлежал его старому товарищу. Имени сейчас он и не вспомнит, но зато помнил кличку. Его звали Медведь. — Подойдете ближе и я вас убью. — Не глупи, — почему-то увидев родное лицо, он вновь улыбнулся, но уже не от безумия, а от теплоты и неожиданного прилива нежности. В голове не осталось ни единой мысли о том, чтобы стрелять. Он даже не вскинул пушку, как учил его Пульчинелла, лишь смотрел на черную бороду медведя и тихо смеялся. Этому парнишке было лет двадцать пять, когда его завербовали и полное его обучение лежало на плечах тогда еще совсем неопытного Аякса. — Ты же не забыл меня? — Нет. — Тогда опусти оружие. — Чайлд раскинул руки. — Вы же знаете. Я не могу. — Голос не выражал ни малейшей эмоции, но только Тарталья видел, что тот колеблется. — Вы же сами говорили мне заканчивать начатое несмотря ни на что. — На пухлых губищах мелькнула усмешка. — Ха-ха, верно. Точно, говорил. — Аякса всегда любили в мафии. С ним всегда можно было посмеяться, иногда даже выпить, и в то же время он обладал чудовищно отточенными навыками, которые уважали подчиненные. Даже несмотря на то, что учителем он был крайне скверным, к нему всегда хотели попадать самые перспективные новички. Но не боялся сейчас Тарталья далеко не поэтому. А потому что, встретившись взглядом со своим так называемым убийцей, он не видел в нем желания убивать. Медведь выглядел больше растерянным, нежели решительным. Окажись на его месте Пульчинелла, их с Синьорой давно уже не было бы. — Я не могу объяснить тебе всего, но тебе лучше уйти из Фатуи. Вероятно организация скоро перестанет существовать! — И закончить как Ворона или вы? — Под «Вороной» он имел ввиду Надю, ту женщину, видео чьего изувеченного трупа Синьора получила. Они находились на значительном расстоянии друг от друга, поэтому приходилось чуть-чуть надрывать связки. Тарталья видел, куда направлено дуло — в землю. И это был шанс. Реакция Чайлда превосходила реакцию среднестатистического человека на порядок, поэтому выиграть ему не составило бы труда. Но он не хотел. Больше нет. — Миш! Ты ведь не убивал. Ты не обязан. — Тарталья пытался говорить без дрожи в голосе, без насмешливого взгляда, но по-дружески, будто вел диалог со своим запутавшимся приятелем. И казалось, что у него начинало получаться, потому что Медведь совсем опустил пистолет и понурил голову, колебаясь. — Начни новую жизнь. Найди себе жену, заведи детей и забудь, как страшный сон все, что ты тут пережил. Поверь, я знаю о чем говорю! Неожиданно послышался скрип автомобильных покрышек. Аякс дернулся и увидел, как на пляж, с противоположной стороны, заезжает очень похожий черный джип, и из него на скорости выпрыгивает миниатюрный, Чайлд хотел бы сказать мальчик, но уместнее было бы сказать человечек с неопрятной цветной прической, а из задней двери — голубоволосая китаянка. Это резкая смена обстановки заставила Медведя запаниковать, а Аякса рефлекторно вскинуть оружие. Тарталья видел, как мафиози хотел было развернуться, но вдруг передумал, и вместо того, чтобы скрыться в бронированном авто, выстрелил в его сторону со странным отчаянным криком. Чайлд не знал, что заставило вдруг сомневающегося человека принять такое решение: может страх, может увидел пушку в его руках, или все-таки приказ, — но в следующее мгновение все тело будто онемело, а в ушах повис такой звон, что он на секунду подумал, что оглохнет. Бедро прожгла ошпаривающая боль, и он успел подумать лишь о том, как профессионально вырос его бывший сослуживец, а потом двухсекундный шок прошел, и ничего кроме боли не осталось. Где-то рядом валялась Синьора, истекающая кровью, а теперь и Аякс, свернувшись на земле, шипел и хныкал. У него все тело было исполосовано ножами и хранило на себе швы от трех вынутых пуль, но это всегда ощущалось, как в первый раз. К такой боли невозможно было привыкнуть или перетерпеть. Он дергался, зажмуривался, бил руками по гальке, пытался сжать собственное бедро, остановить хлещущую кровь — кажется, задело артерию — и пытался успокоить себя лишь счетом секунд до своего конца. Люди с подобными ранами, на памяти Тартальи, кончали плохо. За три минуты из них вытекала вся кровь, и человек умирал от геморрагического шока. Мир начал меркнуть, потянуло спать и одновременно тошнить. Последнее, что он увидел, прежде чем отключиться было склонившееся над ним юное азиатское личико, обрамленное пастельными тонкими голубыми волосами. Интересно, а Сян Лин жива…?***
Прояснение произошло очень резко. Аякс даже испугался, подскочил и почувствовал тягучую, ноющую боль где-то в районе бедра. Тотчас вернулись воспоминания этого ужасающего дня. Он посмотрел на собственную забинтованную ногу и тяжело вздохнул. Если он не на том свете, то оставался единственный возможный вариант: те двое были посланцами Чжуна. Оглянувшись, он обнаружил, что находится не где иначе, как… в самолете? И ведь верно, вот иллюминатор, а за ним уйма облаков, и еще это непередаваемое сердечное ощущение полета. Вокруг пиликало куча приборов, каждый сантиметр каморки был использован: где-то тумба, где-то шкаф, приколоченный к стене. Чайлд снова опустился на подушку. Будто по наваждению, дверь приоткрылась, и в комнату просочился Чжун Ли. Для Тартальи его появление ознаменовало конец — всё кончено, хотя бы на время он может выдохнуть и почувствовать себя в безопасности. — Как самочувствие? — учтиво спросил китаец, присаживаясь в бежевое, будто совсем новое кресло рядом. По нему и не скажешь, что несколько часов (или сколько Аякс находился в отключке?) назад провел одну из самых рискованных операций в том числе и для него самого. Теперь Фатуи в конечном итоге докопаются до правды того, кто обеспечил двум изгнанным предвестникам выход из воды практически сухими. — Нормально. — Русский смотрел на китайца, как на восьмое чудо света, потому что до сих пор не верил в реальность происходящего. Он не знал, хотел ли он обнять их с Розалиной спасителя или ударить, потому что в простых объятиях явно не выразил бы то, что чувствовал. — Я… Что вообще? Как… — Тарталья снова говорил на русском. — Ты летишь в Китай. — Он улыбнулся. — Ты хочешь знать, что произошло? Или отдохнешь все-таки. — Рассказывай. — Долго держать голову не получалось. Чайлд взглянул на рыжеватый бархатный потолок и прикрыл глаза. — Хорошо, герой. — Аякс лишь мысленно усмехнулся при этих его словах. — Как только я вышел с корабля, спустя три минуты началась полная неразбериха. А через семь, заслышав выстрелы, у всех была уже паника. Мне пришлось задержаться из-за военной проверки и отправить к вам своих подчинённых, но как вижу справились вы и без меня отлично. Из того, что они мне доложили, могу сказать, что нам всем крайне повезло. Гань Юй вовремя сняла снайпера — обстреливай вас он чуть дольше, вряд ли вы отделались одним раздробленным плечом. — Значит Розалина жива, отметил про себя Аякс. — А Медведь? — Какой медведь? — Аякс, хоть и не видел собеседника, был уверен, что тот сейчас склонил голову, как непонимающий пес. — Ну, мужчина, что стрелял в меня на пирсе. — Ему хотелось думать, что Медведь, пусть и чуть не угробил его самого, был в порядке. Ведь он даже сейчас, когда они с Розалиной чудом оказались живы, не хотел смерти ни одного из своих товарищей. Для него понятия «Фатуи» и парни с девчонками, работавшие на Фатуи, были совершенно различными. Он не держал на большинство из них зла. Почему-то, побывав в ситуации, когда не ты сам несешь разрушения чужих жизней, он почувствовал, каково было жертвам. Конечно, все было не так просто, и чаще всего эти жертвы и сами были нечисты на руки, но они все были такими же людьми. И Медведь. Он ведь, кстати, был добрым малым. — Ах, да. Его сдали военным. — Чайлд мысленно выдохнул. — Перед тем, как сесть в автозак, он просил передать тебе благодарность. — За что? — Ведь ты его спас. — Судя по интонации, китаец улыбался. — Он так и сказал: «Передайте моему спасителю мою благодарность». — Не понимаю. — Аякс нахмурился и снова предпринял попытку поднять голову. — Как я его спас? — Я не знаю. Вероятно, он знает о тебе гораздо больше, чем я. — Ты ревнуешь? — Только спустя несколько секунд он понял, какую чепуху сморозил, и благородил всех богов, что не видел сейчас лица Чжуна. — Аякс… — Шучу, шучу. — Он нервно засмеялся. Наступила неловкая тишина, и Тарталья уже по-настоящему ощутил стыд за эту бестолковую фразу о ревности. — Тебе Синьора передала. — Тут же на его грудь опустился нераспечатанный конверт и, судя по форме, наполненный чем-то скругленным. — Просила прочесть, как очнешься. Тарталья кивнул и принялся распаковывать пожелтевшую шершавую бумагу. Как только он вскрыл упаковку слегка потрясывающимися руками, на него с легким звоном упал камень. Тот самый синий камень, который он часто видел во снах и на груди женщины. А следом записка на тетрадном клетчатом листе, смятая, будто ее выбросили, а затем попытались вновь привести в надлежащий вид. Он принялся водить глазами по мелкому почерку.«Я пишу это на случай, если со мной что-то случится. (приписка: не паникуй, рыжий, по итогу ничего не случилось, но я хотела, чтобы ты это знал) Аякс, ты единственный, кому я могу доверить это. Я верю, что ты сможешь исполнить то, чего не смогла я. (приписка: сопли, сопли) Этот сапфир — моя семейная реликвия, которую передают по наследству весь наш род. И я хочу, чтобы, как только сможешь, ты приедешь в Дрезден. По адресу *** найдешь Эмилию Лоефальтер. Она выглядит, как старая злая кошелка, но на деле она славная; как только узнает, что ты от меня подобреет. Будет бранить меня наверное, а потом растрогается. Успокой ее и попроси, чтобы она отдала этот камень моей маленькой леди. Или передашь ей сам, если не будет в саду. Скажешь, что от мамы. приписка: так уж вышло, что я жива, поэтому вернешь камень на базу, и я все сделаю сама. Но я подумала, что ты заслужил знать обо мне что-то большее, чем кличка ведьмы, ходившая в Фатуи. Как сможешь встать на ноги, поговорим с тобой;).»
Чжун Ли видел, как на лице Аякса с каждой строчкой нарастает неподдельное не то что удивление, а культурный шок и глубокое потрясение. Сейчас в душе Чайлда зарождалась ничем непередаваемое ощущение, когда вдруг человек начинает играть совершенно другими красками. Вместо неприступной беловолосой львицы перед ним начал вырисовываться образ матери. В голове не могло уложиться. А ведь если вспомнить, то она часто улетала в Европу. Неужели там она не «развеивалась и напивалась», а виделась с дочерью? Вот теперь все действительно вставало на свои места. — Удивительная женщина, верно? — спросил Чжун Ли, остановившись взглядом на Тарталье. — Да. — Чайлд смотрел на свою ногу. Они с коллегой становились куда более похожими, чем он предполагал ранее. — Я пойду к ней. — Он попытался подняться, но тут же бедро неприятно запульсировало, а сам Тарталья зашипел, как обеспокоенная змея. — Еще несколько часов полного покоя, а потом с моим сопровождением сможешь выйти. — Чжун Ли положил руку на его грудь, будто стараясь удержать на месте, хотя Чайлд особо и не сопротивлялся. — Или, если хочешь, я позову ее сюда. — Нет. — Не хочешь казаться беспомощным? — Помолчи, — ворчливо бросил Чайлд, но потом глупо захихикал, смотря на пролетающие в иллюминаторе кучевые облака, напоминавшие сладкую вату, которую так любил Тевкр. — Китай, значит. — Ты ведь помнишь свой вопрос? — А? — Ты спрашивал расскажу ли я тебе о Китае вновь. — Тарталья с удивлением уставился на Чжуна, лицо которого выказывало крайнюю безмятежность, находясь в физическом контакте с Чайлдом. — Так вот. Я тебе покажу. Аякс спрятал непроизвольную улыбку, отвернувшись к окну. И когда такая глупая романтика стала занимать его? Хотя, уже и не важно. На его руку, лежащую по правую сторону, опустилась чужая, и снова начало ощущаться то самое кольцо, которое он уже научился определять по фактуре. Рука Чжуна сухая и в то же время такая ухоженная, с бледными подстриженными ноготками. Тарталья смотрел на нее и тихо восхищался, а потом, движимый спонтанным порывом, притянул чужую ладонь к собственным губам и поцеловал. После всего, что ему пришлось пережить, так глупо стало бояться каких-то простых проявлений нежности. Чжун Ли улыбнулся и запустил свободную руку в рыжие волосы. Сразу потянуло в сон. Еще в детстве ему так делала мать. Стало совсем спокойно. Чайлд задремал через пятнадцать минут, устроив свою голову на чужом плече. Хромающая Розалина так и застала их, с переплетенными руками, хмыкнула, закатила глаза и решила пойти прочь. Но как только дверь за ней закрылась, она, пройдя несколько неаккуратных шагов, с силой опираясь на мягкую стену, не смогла сдержать улыбки.