«Нет, не пойдёт»
И сердце больно сжимается. День. Солнце печёт так, что можно свариться уже через пару минут пребывания на улице. Полуденная прогулка, ставшая привычкой, оказывается невозможной сегодня. Остаётся лишь блуждать в библиотеке в поисках интересной книжки. В твоём случае «интересная» — любая не научная книга, да хоть детская сказка. От количества информации, которую должны буквально впихивать в себя студенты, голова пухнет. Среди бесчисленного количества энциклопедий, учебников и пособий тяжело найти простое чтиво для обычного человека. Ты сосредоточенно перебираешь корешки книг, уже давно перестав вчитываться в названия. Мысли уже далеко за пределами сумерской библиотеки. Сильные руки неожиданно обхватывают за талию и притягивают к подтянутому телу. Ты вздрагиваешь и едва удерживаешься от испуганного вскрика — ну нельзя же так бесшумно подходить из-за спины! — Хайтам, ну хватит, — ты вяло пытаешься оторвать его ладони, бесстыдно гуляющие по твоему телу, и плавишься от лёгких поцелуев в шею, — Нас же увидят! — Кроме тебя, всë ещё не теряющей надежды найти простую книгу, никого здесь нет, — говорит он куда-то в зону лопаток, оставляя влажные следы от губ на открытой коже, — Наши студенты может и зануды, но и им тоже нужен отдых. — Намекаешь на то, что я хуже зубрил? — Прямым текстом говорю, — Аль-Хайтам разворачивает тебя лицом к себе, прижимая спиной к стеллажу, — Ты намного строптивей и упрямей любого сумерца. Он опускает взгляд на твои губы, но не целует, даже не придвигается ближе, как это делает обычно. Наоборот, прослеживает глазами линию подбородка, изучает ключицы, но не касается. Руки сжимают корешки книг с обеих сторон от твоих плеч. Весь он тоже напрягается: грудь при дыхании вздымается дольше, глубже, глаза мутнеют, смотрят опьянело, а челюсть с силой сжимается так, что ходят желваки. Что с ним? — Что-то не так? — ты кладёшь ладонь на его предплечье, гладишь сквозь полупрозрачную ткань беспалых перчаток. — Да, — он задерживает взгляд на твоей руке; в нём что-то меняется в этот момент, нечто неуловимое, новое, неизведанное тобой проскальзывает в нём. Но что? — Но сейчас это не имеет значения. — Поделишься? — ты обнимаешь его за шею и нетерпеливо притягиваешь к себе. Аль-Хайтам покорно прижимается к тебе и устраивает ладони на талии. — Позже — обязательно, — и впивается в губы неторопливым поцелуем. Ленивые ласки постепенно сменяются более глубокими, чувственными. От которых сердце заходится быстрее и дыхание напрочь перехватывает. Мягкие губы, тёплые руки, исследующие твоё тело, и искусный язык — весь он норовит довести тебя до истомы, как можно скорее. Он осторожно останавливает тебя, и отстраняет руки от плаща, который ты пытаешься снять. — Погоди, — обхватив за плечи, Аль-Хайтам ведёт тебя к другому стеллажу у стены. Ты не успеваешь ничего спросить, как он тянет одну книгу сверху за цветной, выделяющийся среди остальных своей яркостью, корешок — и шкаф отъезжает в сторону, открывая проход, — Идём. — Откуда ты знаешь про это место? — на пальцах остаётся тонкий слой пыли, когда ты проводишь рукой по столу внутри небольшой комнаты, — свежей, появившейся здесь совсем недавно. — Птичка напела, — Аль-Хайтам закрывает потайную дверь, оставляя вас почти в кромешной темноте. Лишь слабый свет из маленького продолговатого окошка, не шире ладони, пробивается на противоположной стороне. Ты оглядываешься, пытаясь привыкнуть к темноте и рассмотреть хоть что-то. Но виден лишь силуэт ещё одного большого шкафа позади. И больше ничего. Аль-Хайтам в два счëта оказывается рядом и прижимает тебя к столу, что неприятно упирается в копчик. Заточëнная между столом и чужими бёдрами, не имея возможности выбраться, ты упираешься ладонями на гладкую деревянную поверхность позади себя и слегка отклоняешься назад — он следует за тобой словно привязанный, тянется к губам, пытается поймать их и раздражённо выдыхает в лицо, потому что ты в самый последний момент подставляешь щёку. Если бы вокруг было бы немногим светлее — вероятно, ты бы увидела, каким недовольством заиграли его глаза. Ты прекрасно знаешь, что Аль-Хайтам просто не выносит провокации. И активно пользуешься этим при случае: всячески дразнишь, доводишь до неистового желания и сбегаешь на учёбу. А когда возвращаешься спустя несколько часов... Так быстро отвертеться от этого раздражённого мужчины никогда не получается. Он быстро усваивает урок и обхватывает тебя за подбородок. Заставляет повернуться лицом к нему — горячие губы находят твои, накрывают, исследуют, как в первый раз. Подхватывает под ягодицами и усаживает на стол. Властно разводит твои колени в стороны и встаёт меж них. Платье задирается почти до живота, открывая вид на бёдра. Глаза уже вполне сносно различают окружение, поэтому Аль-Хайтам действительно разглядывает тебя, сняв это платье к бездне. Указательным пальцем проводит по груди, нарочно задевая чувствительный сосок. Заколка, удерживающая волосы, вскоре отправляется на стол рядом с вами, а губы перемещаются на шею. Аль-Хайтам зубами прихватывает нежную кожу и слегка оттягивает. Ты прижимаешься ближе, двигаешь бёдрами и чувствуешь его напряжение даже сквозь одежду. Он подхватывает инициативу — почти вжимается пахом тебе между бёдер и медленно потирается. Язык скользит по тем местам, где недавно были его зубы, оставляет за собой влажную дорожку. Целует шею, словно губы, жарко дышит и глухо стонет в кожу. А от твоих вздохов весь покрывается мурашками и крупно вздрагивает. Серые волосы торчат во все стороны после твоих рук, немилосердно сжимавших их, глаза ярко сверкают в темноте — даже без света в них получается разглядеть возбуждение, когда он выпрямляется и немного отстраняется. Только чтобы раздеться за максимально короткое количество времени и обхватить у основания почти полностью вставший член. Аль-Хайтам приставляет его к тебе, всë ещё скрытой за нижним бельём. Проводит головкой по влажной ткани вдоль входа. Ты задерживаешь дыхание от нетерпения и ещё больше раскрываешься для него, шире расставляя ноги. Скорее чувствуешь, чем видишь, как мелко подрагивают его руки. От давления между бёдер хочется взвыть и просить о большем — терпеть ленивые касания сквозь тонкую ткань просто невозможно. Вздох вырывается сам собой, когда последний элемент одежды оказывается на столе. Аль-Хайтам пристраивается, напряжённо глядя вниз. — Мне кажется, мы пошли не в том направлении, — приглушённый голос за стеной заставляет мгновенно застыть и настороженно подслушивать чужой разговор. — Нет, это третий диагональный стеллаж с правой стороны, — отвечает ему другой, — Вход должен быть где-то здесь. Ваши одинаково-испуганные взгляды встречаются, тебе не приходится даже напрячься, чтобы увидеть тяжёлый мыслительный процесс, происходящий в голове Аль-Хайтама. Продумывает пути отхода? — С чего ты вообще взял, что в Академии есть потайные комнаты? — Мне Хайтам рассказал. — Врёт, — резко шепчет он, не отрывая взгляда от твоих глаз, — Я ничего ему не говорил. — Ты сейчас оправдываться будешь или поможешь мне одеться? — ты оглядываешься, но одежду нигде не видать, словно она сквозь землю провалилась, — Где моё платье? — Нет, — Аль-Хайтам останавливает тебя, когда ты пытаешься слезть со стола, и давит ладонью на живот, заставляя лечь на спину, — Я слишком долго не видел тебя, чтобы кто-то посмел остановить меня. — Мы сегодня проснулись вместе, — раздражённо шипишь ты, пытаясь освободиться, но он держит крепко, — Мы каждое утро просыпаемся вместе! — Сейчас да, — бросает он, а после прикрывает глаза на мгновение, замолкает и вновь прижимается пахом к промежности. — Хватит. Мы тут уже сорок с лишним книжек подëргали — всë без толку! Нетерпеливо проводит членом вдоль складок, собирая влагу. Дразнит головкой клитор, спускается вниз и давит на вход. — Их тут в семь раз больше. — Вот именно! Мы так до вечера провозимся! Давай уйдём? Аль-Хайтам хмурит брови и медленно проникает внутрь. Мышцы его напрягаются, почти каменеют. Кажется, будто он даже дышать перестаёт. — Я не уйду, пока не открою эту дверь. Ты ловишь губами сдавленный стон, слетевший с его губ, он тянется в ответ для поцелуя. Тихие вздохи смешиваются с влажными звуками поцелуев сверху, и другими, не менее влажными — снизу. От которых лицо горит и щёки покрываются румянцем. — Ну, пошли найдём Аль-Хайтама, пусть он покажет, где точно этот вход. Тут книг немерено! — А если за это время его найдёт кто-то другой? Он ускоряется, хватается за край стола — дерево трещит под крепкими руками. Серые волосы щекочут лицо, когда Аль-Хайтам прикусывает мочку уха. Ты обнимаешь его, прижимаясь ещё сильнее. Соски почти болезненно трутся о мужскую грудь, но это лишь добавляет удовольствия. — Да кому вообще нужен этот вход? Столько лет никто про него не вспоминал, а сейчас все сразу кинутся открывать скорее, пока ты не вернёшься? Адреналин, выделившийся от страха быть пойманными, желание, увеличивающееся с каждой минутой и протяжные стоны в лицо — всë это заставляет разгораться ещё больше, словно костёр, в который подкинули еловые иголки. Поцелуи переходят на шею, и вот Аль-Хайтам уже мягко кусает нежную кожу. А после проводит языком по покрасневшему месту и вновь целует. Наверняка останутся синяки, которые ничем не скроешь. — Слушай, отвянь, а? Дай хотя-бы ещё пару книжек проверить! — Архонты, ну сколько можно? Аль-Хайтам выходит почти полностью и одним резким движением врывается обратно. Изо рта выбивается особенно громкий стон, ногти царапают спину до красных отметин. Он рычит в ответ и повторяет действие. Почти ложится на тебя. Просто невероятно — чувствовать каждый участок тела любимого человека, не имея никакой преграды в виде одежды. Ощущать прикосновения оголённой горячей кожи в контраст прохладному столу под спиной. Когда человек является словно недостающей частью тебя, а вместе вы образуете единое целое. Сдерживать себя становится всë более невозможным, а руки заняты чужой спиной, вновь и вновь оставляя царапины на бледной коже. Губы Хайтама продолжают терзать шею, и он хватает тебя за волосы и заставляет выгнуться, очередным сильным толчком вжимая в стол. Кажется, его нисколько не волнует громкость звуков, исходящих от вас. Как и то, что за стеной вас могут услышать. — Твоя «пара книжек» уже перешла в десятую. — Ладно, идём. Аль-Хайтам кончает первым: крупно содрогается, прикусывает шею, приглушив надсадный стон. Совершает несколько глубоких движений бёдрами, беспорядочно пульсируя внутри. Опускает руку вниз, между вашими телами — длинные пальцы массируют клитор. Давление внизу живота становится просто невыносимым, жар новой волной распространяется по всему телу. А губы Аль-Хайтама, переместившиеся на грудь толкают тебя за край. Тебе требуется довольно много времени, чтобы отдышаться. К моменту, когда ты находишь в себе силы приподняться на локтях и посмотреть на него, тот уже почти полностью одет. Натягивает перчатки на предплечья, не отрывая собственного взгляда от твоего тела. Ты шумно выдыхаешь и устало откидываешься обратно на стол. На самом деле, довольно странно стесняться взгляда мужчины, с которым проведено уже немало ночей вместе: и простых, и бессонных. Но так или иначе, когда ты замечаешь, как он смотрит тебе между бёдер на поблëскивающую от влаги кожу. Как нетерпеливо облизывает губы, будто только что не получил разрядку... От этого просто невозможно не смутиться Аль-Хайтам достаёт платок из кармана штанов и заботливо стирает с тебя следы недавней близости. Ты невольно вздрагиваешь, когда грубая ткань задевает особо чувствительные места — ещё не отступивший жар норовит вернуться обратно. — Надеюсь, эти двое уже ушли? — Думаю, да. Он помогает тебе одеться — выцеловывает узоры на плечах, когда натягивает лямки платья, аккуратно собирает волосы в пучок и закрепляет заколкой. А когда вы выходите, порывисто притягивает к себе и впивается напоследок в губы. — Увидимся вечером, — шепчешь ты ему и уходишь из библиотеки.***
Несколько месяцев спустя, после выпускного, посвящённого окончанию обучения в Академии, когда приходит время отправиться назад. Он не приходит. С самого утра просыпается раньше обычного и покидает ваш дом. Ни в Академии, ни в самом городе у тебя не получается его найти. Никто не знает, где он. Ни его друг Кавех, который обычно хвостиком мотается за ним, ни другие студенты не видели его в тот день. Крепко обняв свою подругу — Лайлу, ты покидаешь Сумеру раз и навсегда, с твёрдой уверенностью, что никогда больше не вернёшься обратно. А ещё с невероятной болью в груди. Он не пришёл. Не соизволил попрощаться, сказать пару напутственных слов. Да, простого «пока» вполне хватило бы. Ты оборачиваешься до последнего, надеясь увидеть высокую знакомую фигуру. Родную, которую так хочется увидеть. Но он так и не появляется. Нет, горькая слеза не катится по щеке, но и на лице нет улыбки. И хотя долгожданная встреча с родителями греет сердце, но оно отчаянно рвётся обратно. В тёплые утренние объятия, сонный шёпот на ухо и ленивые поцелуи в щёки, в тёмные прохладные вечера и снова тёплые руки, обнимающие со спины. От осознания, что всего этого больше не будет — потому что никто другой тебе его не заменит — в груди что-то надламывается пополам, трещит словно сухая ветка и болезненно колет изнутри. Собственный вздох кажется скорее болезненным, чем уставшим, умирающим. Сумеру никогда не был тебе домом, а вот он — да. Ты клянëшься себе, что больше никогда не произнесёшь его имя.