Анекдот от Леона Куваты.

      Дайя ещё несколько минут пытался понять, не послышалось ли ему, а когда проанализировал услышаное — захлопнулся и не знал, что сказать. Мондо уже приготовился к худшему. — Я могу собирать вещи и съёбываться?       — Что? Нет, Господи, какой же ты еблан! — Дайя облегчённо выдохнул. Он и впрямь успел перепугаться за Мондо, думая, что он влип во что-то серьёзное. По сути так и есть, но старшему об этом знать не обязательно. — Не собираюсь я тебя из-за этого выгонять. Но если ты скажешь, что это вся причина, по которой я терпел твою кислую рожу всё это время, то я выкину тебя из окна прямиком на трассу.       — Да ладно? А где говоры по типу «ты мне больше не брат» и всякое такое?       — Мондо, если бы ты знал, что я делал на своей кровати со школьником, то в твоей пустой голове и мысли бы не возникло о том, что я могу от тебя отказаться. — Теперь уже пришёл черёд Мондо охуевать, в то время как старший расхохотался от недоумения на чужом лице.       — Слишком много откровений за сегодняшний день, мой мозг сейчас взорвётся. — Один — гей, второй — педофил, и непонятно, что из этого хуже. Звучит до того смешно, что хочется плакать. И Мондо бы заплакал, но потом отбоя от подъёбов Дайи не будет.       — И кто пересадил тебя в голубой вагон, если не секрет? — с неменьшей заинтересованностью спрашивает тот. Он рад, что наконец может перестать скрывать свои отношения с Ишидой от брата и искренне благодарен тому, кто смог изменить мнение Мондо на этот счёт. И не только мнение изменить.       — Мой одноклассник. — Начал Мондо, ненадолго замолкая, и продолжил, когда понял, что из его одноклассников старший знает только Леона и Ясухиро, и тех по наслышке. — Киётака Ишимару. С которым я переписывался тогда.       — Помню такого.. — в голове всплыли воспоминания, как Мондо ругался на педанта всевозможными матами за чужую занудность и нескончаемые замечания, как-либо коверкая чужое имя. — Ну? Когда думаешь признаться?       — Никогда. Киётака не голубой. — С собственных губ чужое имя звучит непривычно до мурашек по всему целому. И эти ощущения и рядом не стоят со всеми прочими прозвищами, которые он давал дежурному.       — Откуда информация?       — Он сам сказал. — Дайя закатывает глаза. Что-что, а такой наивности от Мондо он не ожидал. Это его влюблённость так ослепила, что он очевидное видеть перестал?       — А ты что про себя говорил?       — Что я тоже не голубой.       — А оказалось что?       — Что я голубой.       — Ну?       — Что «ну»? — младший действительно не понимает, к чему ведёт его брат, а тот не понимает, как донести до него очевидное.       — Получается, что он тоже может быть гомосятиной. — Уже прямым текстом высказывает Дайя, понимая, что Мондо слеп, когда дело касается. — Признайся и дело с концом.       — А потом он распустит слух о том, что я отсасываю за сотку.       — Зато деньги при себе всегда будут. Охуенно же? — что действительно охуенно, так это талант Дайи искать плюсы там, где их нет. В дверь начали настойчиво названивать и Мондо кажется, что его перепонки взорвутся от этого звука.       — Твой пиздюк? — он с укором смотрит на старшего, приподняв тонкие брови.       — Обожаю твою проницательность. — Он улыбается брату, а тот пытается не завыть от мысли о том, что ему придётся на пару часов позволить парочке уединиться.       — Ну я же только пришёл, я не хочу слушать, чем ты с ним занимаешься! — вымученным тоном умирающего жалуется Мондо, закрыв лицо ладонями, из-за чего его голос звучит приглушённо. Старший на его нытьё ответил игнором и пошёл открывать дверь, пока кнопка звонка не треснула от игр с ней. Кем бы не был этот парень, для него звонок — пианино с одной клавишей. В противовес своим словам он решает не мешать парочке проводить время вместе. Хочется верить, что когда-нибудь и он окажется на месте Дайи. В любом случае всё к лучшему! Как никак, он наконец узнает, кто такой слепой, глухой и парализованный, что выбрал старшего в роль второй половинки.       Мондо только сменил привычную одежду на что-то более свежее, потому что в этой он и спал, и торчал, и почти поебался за этот день и её уже следует сжечь.       Стоило ему встретиться с ним лицом к лицу, оказалось, что парень просто отстал в умственном развитии. Они откровенно таращились друг на друга примерно полминуты, пока Ишида не улыбнулся, обнажая аккуратные клыки, выделяющие не мало яда в его слова.       — Ты к Киётаке собрался? А я уж думал, для кого он свои очаровательные ножки брил! — И без того ничего не понимающий Дайя впал в ещё большее замешательство, не понимая, почему взаимоотношения двух его близких людей происходит за его спиной. Нихуя они самостоятельные. От этой шутки у Мондо покраснели уши, а румянец от них растекался к скулам то-ли от злости, то-ли от непривычного смущения.       — Нам одной собаки хватает, ты зачем вторую привёл? — он посмотрел на Дайю со сведёнными в недовольстве и наигранном непонимании. Тот пожимает плечами, после чего произносит:       — Он породистый. — Дайя почесал парня за ухом, тот особо не брыкается, злобно зыркая на него. Нет, Ишида не зол, он всегда выглядит, как взбешенная псина.       — Чак тоже! — Мондо возмущённо вскинул руками вверх, метая взгляд с брата на школьника и обратно. Перспектива видеть мальчишку чаще, чем раз в год его не устраивает и он готов выражать своё негодование хоть каждый день, но не сейчас, когда его мозг варится в черепной коробке. — Окей, я иду нахуй, а то допизжусь и твоя дворняжка мне в тапки срать начнёт.       — Не переживай, я начну делать это намного раньше. — Мондо решил не отвечать, потому что пойдёт в минус, если не выдержит и снесёт еблет мальчишке. Во первых: он ребёнок, во вторых: он парень Дайи, в третьих: он брат Ишимару. Этот школотрон ебёт его во все щели, включая уши и ноздри. Поэтому Мондо посылает обоих и оставляет их наедине со словами «Потрахайтесь раньше, чем я вернусь. Если я приду и услышу, как вы долбитесь — выебу обоих!». А сам направился делится впечатлениями с наиболее подходящим для этого человеком. Mondo.Owada.Official: привет ты сейчас один?       Ответ не следует первые несколько секунд и Овада уже было хочет удалить сообщения, как маленькие буквы под ними гласят о том, что их прочитали.

Kiyotaka Ishimaru:

Ишида недавно ушёл, так что да.

А что?

Mondo.Owada.Official: я щас приду и такое тебе расскажу ты охуеешь

Kiyotaka Ishimaru:

Что на этот раз?

      Прочитано и проигнорировано. Ишимару кажется, что когда-нибудь Мондо сумеет свести его в могилу своими сюрпризами, потому что ему утренних событий на всю жизнь хватит. И после всех нынешних выходок байкера, сделать так, чтобы Киётака «охуел» будет очень сложно. Даже если Овада обратиться к нему с просьбой помочь спрятать труп — педант не удивится. До того, как на телефон пришло уведомление, дежурный навёрстывал упущенный материал, ибо со всей суматохой в жизни он отошёл от привычного режима дня. После короткой переписки он и не пытался предпринять попытки вникнуть в суть мелких букв.       Ожидание прошло, как на иголках, Ишимару следил за происходящим в окне, выжидая момент, когда знакомый байк припаркуется у его дома. Сейчас, впервые за долгое время Мондо окажется в его комнате, будет сидеть на его кровати, в то время как дома кроме них нет ни души. В силу своего воспитания он пытается прогнать свои чрезмерно пошлые мысли и стыдиться, когда у него это не выходит. Гормоны бушуют, заставляя неконтролируемо краснеть. От одного представления, как мучительно будет сидеть напротив, когда этот злоебучий рот начнёт что-то очень эмоционально рассказывать, а ему придётся делать вид, что он заинтересован в чём-то кроме возможностей этого самого рта. А после своего рассказа Овада пытливо посмотрит ему в глаза, выжидая реакции, как обычно он это делает. В такие моменты Киётаке кажется, что тот читает его мысли и презирает за них.       Поток его самобичевания прервал рёв мотора под окном, оповещая о приходе гостя. Он спешно спустился по лестнице, наплевав на все правила безопасности, едва ли не споткнувшись и не проехавшись задницей по ступенькам. А когда открыл дверь, первым делом ему хотелось закрыть её обратно прямо перед носом байкера, но вместо этого парень заворожённо смотрит на то, как волнистые пряди ложатся на чужое лицо. Через некоторое время он осознаёт, что очень откровенно и по гейски залип, и отступил в бок, освобождая проход. И он никогда не узнает, что Мондо сделал тоже самое. Он предложил сразу перейти в спальню педанта, почти сразу смутившись собственной формулировки этой фразы, но Ишимару соглашается, жалея о том, что длина его волос не позволяет спрятать в себе пылающие огнём уши. Ситуация пиздец пиздецом, и если раньше они вдвоём создавали взрыв путём слияния абсолютно не безопасных для соединения элементов, то сейчас они как два тупых металла, которые могут слиться, но нихуя не делают.       Ощущать своё присутствие в чужой комнате во второй раз чертовски странно. Мондо зарывается обеими руками в распущенные волосы, понимая, насколько дерьмово он выглядит и, наконец, поднимает взгляд на сидящего с подогнутыми под себя ногами Киётаку. И выглядит тот настолько красиво, что Мондо на мгновение опять забывает, что хотел начать говорить. У него вызывает эстетическое удовольствие эти сжимающиеся на коленях тонкие, бледные пальцы. И эти алеющие, но при этом вечно холодные щёки. Заметно выпирающие ключицы, которые не сумел скрыть ворот футболки. И губы, которые выглядят безумно мягкими, как мармеладная конфета. Овада думает, что на вкус они, должно быть, тоже сладкие. Безумно непривычно обдумывать свои желания без отвращения к себе, но непонятно, хорошо ли это. Он отгоняет эти мысли только тогда, когда Ишимару спрашивает, что всё-таки произошло.       — Ты знал, что наши братья мутят? — педант учащённо заморгал, выискивая что-то в лице байкера, хотя бы отдалённо напоминающее шутку. Но видит лишь стальную серьёзность. Не то, чтобы эта новость как-то ужаснула дежурного, но знатно удивила. — Клянусь, если ты знал, то я тебя ударю. Потому что какого, блять, хера я всегда остаюсь в неведении?!       Ишимару отрицательно мотнул головой, выражая своё негодование. Единственное, на что он надеется, что в их отношениях не зашло дальше обнимашек. Ишиде, как-никак, всё ещё пятнадцать, что делает его ребёнком. — Сколько говоришь твоему брату лет?       — Двадцать должно стукнуть. — Перед тем, как дать ответ, тот на некоторое время задумался. Киётаку передёрнуло.       — Фактически твой брат педофил? — это звучало больше как утверждение, нежели вопрос, но к концу предложения приобрело вопросительную интонацию, будто педант сомневается, правильное ли слово он подобрал. Овада ответил что-то вроде «получается так», после чего опустил голову, закрыв пол лица своими патлами и уже начал жалеть о том, что не уложил их. Они оба представляют, как бы приятно было прижаться ближе, обнять, трогать, целовать человека напротив, но оба боятся, что их действия приведут к вражде, из которой они уже не вылезут.       — Тебе… идут распущенные волосы. — Не выдержав свой резкий поток любви к Оваде сдержанно произнёс Киётака настолько тихо, будто боится чего-то. Мондо думает, что вот-вот умрёт и задумывается о том, чтобы никогда больше не тратить время на укладку.       — Спасибо, — он запнулся в начале слова и для него это было как споткнуться и упасть рожей в грязь. Такие «проблемы» с дикцией бывают только у четырнадцатилетних девственниц, но не у устрашающего байкера! — а у тебя глаза клёвые. Как у совы! — мысленно Мондо уже отругал себя за этот бред.       — Глаза? Спасибо, — тоже заикнулся. Теперь байкер не один выглядит, как полный идиот. Ишимару поджимает губы, — мне не нравились, потому что они по глупому большие. Ну, ты и сам видишь. — он сделал круговое движение указательным пальцем, очертив своё лицо.       — Так это же клёво! — и безумно мило, и сводяще с ума. Овада улыбается во все тридцать два зуба в ответ на улыбку педанта. — В детстве я думал, что чем больше глаза, тем лучше зрение. Я был уверен, что люди с большими глазами видят, как ебучий рентген! — Киётака заливается своим громким, искренним смехом, который наедине с дежурным Мондо слышал крайне редко и по телу разливается тепло от факта, что он смог вызвать этот самый смех. — Не скажешь даже, чтобы я следил за языком?       — Следи за языком, — прерываясь краткими смешками говорит Ишимару, который и не заметил мата из чужого рта. Любовь меняет даже самые незначительные вещи. Например молчание. Если раньше Мондо не чувствовал ничего, а Киётака дикий дискомфорт при затянувшейся тишине, то сейчас молчать в компании друг друга безумно комфортно. Оваде доставляет удовольствие слушать тихое дыхание дежурного, а сам Ишимару наслаждается присутствием одноклассника рядом. Сейчас бы для полного счастья развязать каждому язык, чтобы поговорили о своих чувствах нормально.       — У меня есть идея, — Киётаке хочется расхохотаться вновь только от того, какая эта идея по счёту за день, — давай на новый год объедем на байке весь город. Для тебя, неженки, даже подушечку под задницу куплю. Розовую.       — Не думаю, что это хорошая идея. — Отрицательный ответ заставил байкера сжаться изнутри. Потому что гонять с огромной скоростью по ночному городу, чувствуя горячее дыхание напряжённого Ишимару в спину, когда он вжимается предельно близко, обвив руками талию Овады, и всё это под заглушённый от выделенного мозгом адреналина шум дорог — предел мечтаний. Которые только мечтаниями и останутся. — Это не безопасно. Не хочу, чтобы мы угодили под какой-нибудь камаз.       — Я гоняю так безопасно, что ты по пути даже здоровее станешь!       — Так уж и быть, я подумаю. — Овада просиял. Киётака внезапно поднявшееся настроение одноклассника списал на его желание напугать педанта до усрачки во время «безопасной» поездки.       — Это типа «да»?       — Это типа «я подумаю». — ответил Ишимару, позаимствовав пару слов паразитов из лексикона Мондо.       — Не, так не пойдёт. Давай лучше это будет «да»?       — Мондо. — Смягчённый взгляд заледенел на долю секунды, заставив Оваду закрыть рот. Тот, не смев произнести и слова, капитулировал.       — Понял, иду нахуй. — В голове проскальзывает мысль о том, что он зачастил ходить нахуй в последнее время и нужно прекращать это делать, пока не стало привычкой.       — Следи за языком. — Сказал Ишимару, чуть ли не надув щёки от рвущегося наружу смеха. Мондо изогнул бровь и устремляет на педанта взгляд, выражающий немой вопрос: «ты сейчас серьёзно?», и тогда дежурного прорывает и он заливисто смеётся, заражая своим смехом и байкера.       Вдоволь отсмеявшись, Ишимару метает взгляд по собственной комнате, остановившись на окне. Он вскакивает с кровати, за мгновение перебравшись к своей цели и прислоняется к стеклу, его лицо выражает детский восторг. Байкер следует его примеру, замирая от вида бесконечных, белых хлопьев, плавно опускающихся с небес на землю, переводя взгляд от падающих за окном снежинок на родную, широкую улыбку, в который раз жалея, что не может обнять со спины и поцеловать макушку.       — С первым снегом, Иши.