вышел покурить — кладбище.
Коля заходит как раз в ту секунду, когда Ваня в спешке натягивает пижамные штаны, морщась от того, что придётся отстирывать футболку. Он переводит взгляд на ленту, которую Серёжа сжимает в руках, на банку со смазкой и пакет с мазью и понимает, что Коля, вероятно, будет в ярости: они действительно занялись сексом на его кровати, и это понятно. Очевидно примерно так же, как то, что Земля вращается вокруг солнца, а скорость света приблизительно триста тысяч километров в секунду. Ваня пытается представить, как отреагировал бы он в данной ситуации, но ему просто хочется как-то себя оправдать, ведь он понимает свою вину. И это, возможно, ничего такого, но Коля достаточно брезгливый, чтобы не чувствовать себя комфортно на своём месте, зная, чем они на нём занимались. Однако тот удивляет Ваню. Он проходит и валится на кровать, прижимаясь к его тёплому боку. Макушкой утыкается в чужую шею, склоняя голову и пряча лицо в волосах. Бессмертных теряется. Это не то, что он ожидал от вечно активного и саркастичного Коли, который не упустит шанса поскандалить и придумать сто шуток на тему того, какие они гейские. Нет. Коля дышит прерывисто, отчаянно, руки сжимает в кулаки, а потом… Потом он всхлипывает. Тихо так, почти неслышно, но Ваня рефлекторно обнимает парня за плечи, тянет на себя. Коля в руках его — точно кукла вуду — не двигается вовсе, только царапает короткими ногтями ладони, желая причинить себе боль. Есть мнение, что физическая боль заглушает моральную; таким образом можно избавиться от агрессии внутри и разочарования. Разрезать тонкую кожу лезвиями, прижимать зажженные сигареты к ней, царапать ногтями — это все способно заглушить огромную пустоту внутри, унять круговорот из неразборчивых эмоций и чувств, которых слишком много для одного человека. Что же, это не правда. Ване было четырнадцать, когда он впервые покалечил себя. Просто из интереса: а так ли оно действительно помогает, как о нём пишут в вк какие-то люди, имена которых уже и не вспомнил бы. Ване семнадцать, и он уверенно говорит: не помогает. Лишь затягивает, словно трясина, желающая погубить, и нельзя уже просто взять и прекратить. Селфхарм — это зависимость, точно такая же, как наркотики, алкоголь или от человека. И видеть, как Коля хочет себе принести вред — это ужасно и до поднимающейся из желудка тошноты отвратительно. Это знакомо. Это привычно. Ваня обнимает его крепко-крепко, желая защитить от всего мира, пока Серёжа разбирается с беспорядком, который они оставили, чтобы потом залезть к ним и обнять Колю с другой стороны. Парень гладит друга по крашеным волосам, аккуратно перебирая мягкие пряди и слушая, как тот плачет. Колю почти не трясет, но он мягкий в его руках и податливый, разбитый, обессиленный. Серёжа сбоку вжимается своей макушкой в чужую шею, водит по рукам и взгляд невидящий переводит на Ваню, совсем не понимая, что происходит. Ваня тоже не понимает. Они сидят так минут десять, почти в тишине, не считая тихого дыхания и редких всхлипов Лебедева, пока тот не успокаивается, вытирая кулаками — словно маленький ребёнок — слёзы на щеках. У него покрасневшие воспалённые глаза, в которых плещется через край боль и пустота. Глаза, которые лишены привычной насмешки и задора. Глаза, как у мертвеца. — Дедушка, — выдавливает из себя Коля, вдыхает тяжело и давится новыми рыданиями. Его накрывает опять, лавиной сносит только обретённое спокойствие, и Ваня ласково говорит: — Тш-ш, — успокаивает так, как когда-то в детстве делала его мама. Ещё до того, как Ваня стал резаться и перестал говорить с родителями. До того, как отец ушёл из семьи. До того, как всё, словно песчаные замки в дождливую погоду, начало рушиться. Коля набирается сил, и Серёжа подаёт ему кружку с водой, чтобы тот смог рассказать причину такого его состояния. Хотя всё, кажется, очевидно. — Дедушка умер, — шепчет он, а в глазах — слёзы обжигающие, и руки дрожат так сильно, что он сжимает футболку Вани, прижимается к нему ближе, желая найти успокоение. Ваня знает дедушку Коли: он видел его несколько раз, когда летом приезжал на дачу. Тот был высоким седовласым мужчиной с яркими и добрыми голубыми глазами, вечно ослепительной — словно палящее июльское солнце — улыбкой. У него был небольшой огород, грядки, которые остались ещё после смерти жены, и которые рука не поднималась забросить и огромный погреб с кучей домашнего вина (оно часто появлялось у них в общаге). Дедушку Коли звали Александром, он безумно любил спортивные курточки и кроссовки от найк, пытался казаться молодым и активным, только сердце подводило частенько, на что тот лишь отшучивался и дальше шёл на грядки, совсем не жалея себя. Не один раз он попадал в больницу с сердечным приступом. В этот раз, видимо, тоже. — Инфаркт у него, — был остаётся недосказанностью на губах, пеплом в душе и солью на щеках. Иногда так бывает. Сердце не выдерживает, случается омертвление, и человек погибает. Дедушка Коли тоже погиб. — Мы с тобой, дружище, — говорит Серёжа, не добавляя ничего больше. Что-то ещё звучало бы пошло и неправильно. Им жаль? Конечно, они ведь знали его. Сожалеют? Очевидно, что да. Что сказать, когда близкий человек теряет того, кого любит всю свою жизнь? Что сказать, когда тот плачет так горько и долго, окутанный вуалью печали и горечи? Ничего. Ваня просто обнимает в ответ.***
Они сидят компанией в столовой через два дня после того, как Коля вечером собирает небольшую сумку и уезжает домой. Серёжа списывался с ним лишь пару раз, решая оставить того на время с семьёй. Коля не отвечал подробно, но знать, что тот жив и здоров было приятно. Слава и Вадя жарко спорят по поводу того, является ли кринжовым скидывать в интернете нюдсы, Ярик залипает в тик токе, а Амина так и не притронулась к своей еде, размазав ту по тарелке. Серёжа делает вид, что не замечает её состояния, но, на самом деле, то, что у неё случился откат — это очевидно, и они не поднимают эту тему, потому что знают, что ей тоже сложно. Амина замечательная. Она милая и стеснительная, у неё искренний тихий смех и забавные шутки. Она тёплая и мягкая и, может, в этом и проблема, потому что она ходит к психотерапевту уже полгода как, пытаясь вылечить расстройство пищевого поведения с переменным успехом. Суть в том, что рпп не проходит никогда. Ты можешь находиться в затяжной ремиссии, но это не значит, что не случится в какой-то момент откат и ты перестанешь есть, начнёшь компенсировать еду или будешь кушать до режущей боли в желудке. Такая же трясина, как и селфхарм. Амину они стараются поддерживать, потому не говорят ни слова о её фигуре, называя её красивой. Потому что она и правда красивая. Серёжа знает о комплексах не понаслышке. Серёжа с детства немного полный, и он действительно любит вкусно поесть, но когда-то в средней школе кто-то сказал ему, что он какой-то неправильный. Толстый. Ему бы похудеть. Серёжа тогда обидчика послал, но задумался. Хорошо, что его мама вовремя забила тревогу, записала Серёжу на плавание и начала покупать больше здоровых продуктов, поддержав сына. Ему с родителями очень повезло. Родители Амины не замечали состояние дочери долгое время. А когда заметили — пришлось садиться на таблетки и проходить терапию. Потому-то сейчас состояние нестабильное такое; и хоть Амине они не раз говорили ещё раньше, она сама проблемы не видела. Люди с рпп долгое время не осознают то, что у них что-то не так. — Амина, хочешь яблоко? Тебе нужно поесть, — тихо говорит Серёжа, наклонившись к девушке поближе. Она смотрит на него испуганно, нахмурившись, переводит взгляд на почти нетронутую еду и кивает. — Да, пожалуйста, — они оба знают, что в яблоке примерно пятьдесят калорий, и это немного, Амине нужна энергия. — Серёг, а что у тебя с Ваней? — Слава спрашивает заинтересованно, отпивает немного сока и голову набок склоняет. Тот сейчас находится на дополнительном по физике, потому присоединиться должен был к ним позже. Серёжа теряется. Он не уверен, что ему следует рассказывать правду ребятам, хоть они дружат уже долгое время: он всё ещё не знает, как те отреагируют на их взаимодействия. Вадя тоже смотрит на них, а Ярику, видимо, глубоко похуй, потому что он продолжает листать тик ток. Рядом сидящая Амина кладёт худую и тёплую ладонь на его, сжимает еле заметно, и это действует как-то успокаивающе, что ли? — Это сложно объяснить, — я просто пытаюсь его добиться, наверное. — Мы в курсе, что вы трахаетесь, — говорит Вадя, и он не звучит осуждающе или недовольно. Просто констатирует факт так, будто рассказывает об ортодоксальной схоластики Фомы Аквинского или о том, что пытался донести Достоевский в «Преступлении и наказании» через образ Родиона Раскольникова. — Я делал ставку на это ещё в прошлом году, но прогорел, — делится Слава, и Серёжа бьёт его по руке, слыша хохот Вади. — Мы начали недели полторы назад. — Вы встречаетесь? — интересуется Амина, поправляя волосы и откусывая красное яблоко. — Нет… — Вы просто решили один раз переспать? — уточняет Вадя. — Нет… — Вы вообще что-то обсуждали? — недоверчиво тянет Слава. — Нет… — тихо отвечает Серёжа. — А ты звал его на свидание? — вкидывает безразлично Ярик, наконец-то отрываясь от телефона. Серёжа замирает. Он рассматривает каждого, переводит взгляд на пустующую столовую, слыша, как на кухне переставляют кастрюли и работают плиты, пока за их столиком повисает тишина. — Нет, — твёрдо отвечает он, потому что это правда. Они не ходили на свидания, ведь тогда их отношения станут официальными, приобретут какой-то статус, к которому они были не готовы. Хотел ли Серёжа проводить время с Ваней? Конечно, они ведь даже живут в одной комнате. Они пьют чай каждый вечер вместе, ходят на уроки, занимаются спортом, перекидываются мемами в тик токе и переписываются на занятиях. Они вместе почти всё свободное время, и Серёжа соврёт, если скажет, что ему это не нравится. Ваня интересный, и увлекается он тем же, что нравится Серёже; Пешкову хотелось бы касаться его и целовать в любую секунду, знать, что тот будет не против. Он просто боялся менять их шаткое и нестабильное положение, раскачивать его в какую-либо сторону, определяясь. — Тогда сделай это, — отвечает ему Слава уверенно. Серёжа теряется: а если Ваня этого не хочет, что тогда? Он потеряет не только секс, но и друга. И если с первым можно смириться, то со вторым точно нет. — А если он откажет? — справедливо замечает Пешков. — А если нет? — спрашивает Вадя. — По факту, конечно, — но это так страшно — признаваться в чувствах. — Просто позови его гулять вдвоём, не уточняя, что это свидание. Он поймёт, — с видом человека, который разбирается, советует ему Ярик. Серёжа в ответ кивает. Он пишет Ване: жожофакдипинсайд погнали завтра почилим устроим полный флекс под диалоги тет-а-тет, мм?? И у него немного трясутся руки, которые ласково накрывает своими Амина, улыбаясь искренне и поддерживающе. Они молчат, внимательно глядя на телефон на синем столике, пока Ваня читает сообщение и пишет ответ (кроме Ярика, он залипает в сторис). дипинсайд ну го — Походу, он понял, — опираясь головой на кулак, заявляет Слава, выглядя невозможно довольным собой. Амина улыбается ярко и солнечно, Вадя кивает в согласии, а Ярик никак не реагирует, отключившись от них. Серёжа думает, что нет, вряд ли. Но это и неважно, ведь он точно знает, как пройдёт их первое (и, возможно, последнее) свидание.