adele — skyfall.
Серёжа открывает дверь тихо, с силой толкая её вперёд. Рядом стоящий Ваня неуверенно мнётся, пьяно хихикает и цепляется руками за курточку Серёжи, пошатываясь слегка. Они поднимаются по лестнице — и это занимает больше времени, чем они на то рассчитывали, — открывают ещё одну дверь, чувствуя, как поток холодного воздуха бьёт по лицу. На крыше пусто и немного ветрено, и Ваня тянется к Пешкову, обнимает его со спины доверчиво, льнет. Говорит на ухо шёпотом, будто кто-то может их услышать: — Мне так хорошо… — а голос срывается на последней о, растягивает её, как мятный орбит, поднимается выше на октаву. Серёжа откидывает назад голову, кладёт свои руки на Ванины, вдыхает глубоко. — Может быть лучше. — М? — Бессмертных носом в кудри зарывается, вдыхает запах шампуня и фруктового кальяна и теряется в нём так сильно, желая раствориться полностью. — У меня есть кое-что прикольное с собой. — Что? — Смотри. Он достаёт из бокового отдела портфеля открытую пачку сигарет, и Ваня хмурится несильно: он не курит, да и Серёжа тоже, это странно. А если и срываются, то на какие-то одноразовые и солевой никотин, а не обычный. Но в пачке лежат не сигареты, нет. — Блант? — Да, с индикой, — кивает Серёжа, выглядя обеспокоенно. Он не знает, хорошая ли это идея, но почему нет? Это не первый раз, когда они курят вместе, конечно, такое уже было, но сейчас всё воспринимается по-другому, острее. — Мы же выпили, — неуверенно отвечает Ваня, взъерошивая русые волосы, что в тусклом свете луны кажутся темнее, чем есть на самом деле. На крыше почти нет освещения, лишь луна и звёзды, которые на окраине видны лучше, чем в центре. Это, конечно, не в лесу, как когда-то в походе, где полностью укрытое ночными светилами небо низко нависало над ними, что казалось, протяни руку — и поймаешь звезду. Нет, конечно, с этим вовсе не сравнится, но Серёжа обязательно поедет в лес или горы с Ваней, а может, к безлюдному побережью океана, чтобы показать ему галактику Андромеду (а её видно с Земли, Пешков знает). — Можно курить после алкоголя, но не пить после травы, — важно и поучительно говорит парень, хоть это и не те знания, которыми можно гордиться. — Ладно, давай, — и он лишь надеется, что в Ване говорит не выпитое вино, а те остатки здравого смысла, которые остались до этого мгновения. Серёжа протягивает ему один из блантов, набитых самостоятельно, и достаёт из той же пачки жёлтую зажигалку. Он легко поджигает Ване, прикрывая рукой огонь, чтобы ветер им не помешал, и Ваня подкуривает, глубоко затягиваясь. Пешков немного переживает, но тот не кашляет, а лишь выдыхает через пару секунд дым. Серёжа поджигает свой, тоже затягивается, ощущая, как наркотик распространяется по глотке и лёгким, окутывает полностью.t-fest — луна.
Они скуривают наполовину в тишине, и летом бы они слушали сверчков или птиц, а сейчас зима, и ничего нет. Никаких звуков, шума автомобилей, криков толпы, ничего. Только прохладный ветер, кусающий за щёки, звёздная ночь и яркая полная луна, наблюдающая за ними свысока. Она равнодушная и холодная, относительно далёкая, но несоизмеримо важная для Земли. — Как ты думаешь, луне одиноко? — Ваня расслабленно откидывает голову назад, смотрит вверх, а в глазах отражается ночное небо. — Эм, — Серёжа теряется, не зная, что ответить. Одиноко ли луне? — Я не знаю. А ты как думаешь? — заинтересовано. — Думаю, да, — Ваня поворачивается к нему, затягивается еще раз, а огонёк еле заметно освещает его лицо с острыми скулами и тонкими губами, которые так невыносимо хочется поцеловать. — Луна же далеко от других звёзд; она важна для Земли, но та, знаешь, кажется такой занятой. На ней столько живого, за всем сложно уследить, — он пьяно хихикает, чувствуя, как по всему телу растекается успокоение и лёгкая эйфория. Возможно, он несёт полный бред, но тот кажется важным в данную секунду. Будто рассказать свои мысли Серёже сейчас позволит открыть то, что спрятано глубоко в подсознании, не готовое для осознания и принятия. Но оно живёт внутри, дышит и развивается, и, в конце концов, оно выйдет наружу. — Так что луна определённо скучает, ведь единственное, что обращает на неё свой свет, это солнце. Боже, — Ваня проводит рукой по кудрям, докуривая, и пепел падает под ноги, но им так всё равно. — Я такой бред несу. — Я думаю, — мыслей в голове множество, и фантазия отчего-то работает слишком хорошо, подбрасывая совсем глупые идеи. — Думаю, луна важна для солнца, как и солнце важно для неё. Они никогда не будут одиноки. И это кажется такой дуростью: накурившись, говорить о луне и звёздах, ведь какое им дело вообще до этого? Но почему-то хочется. — Тогда… — Ваня на секунду замолкает, будто бы раздумывает, стоит ли говорить, но то, что он озвучивает: это разбивает Серёжу даже не на молекулы, а на атомы, сворачивает кровь внутри, ломает кости и вымывает весь кальций. Говорят, в людях скрыты частички умерших звёзд. Если так, то Ваня — это тот, кто заставляет заново переродиться их внутри Серёжи. — Я — луна, а ты — моё солнце. И эта фраза. Она убивает Серёжу, отпечатывается всеми гласными и согласными в памяти, и даже сквозь года он будет помнить эту интонацию, ночную тишину и холодный воздух. Он будет помнить Ваню с его растрепанными волосами, горящими глазами и пунцовыми щеками. Ваню, что даже ночью светит ярче всех и всего. Ваню, который является его луной. Ваню, которого Серёжа скорее назвал бы личным солнцем, но это так страшно и неловко, так приятно, так пожалуйста-я-хочу-этого. Он не знает, что ответить. Он тянется к парню напротив, и тот впечатывается своими губами в его, мягко, на грани. Губы у Вани мягкие и искусанные, со вкусом вина и травки, но приятные. Серёжа оттягивает нижнюю, чтобы после отпустить, приникая ближе, углубляя поцелуй. Ваня запускает пальцы в его волосы, перебирает кудри, пока Пешков обнимает чужую талию, водит руками по сильной спине, скрытой под слоями одежды. Они целуются неспешно и медленно, так, будто у них есть всё время мира. Так, будто в чужих губах скрыта вся вселенная и больше, в чужих касаниях планеты новые рождаются, а в глазах напротив — область пространства-времени, покинуть которую не могут даже кванты света, что уж говорить о Серёже. И это замечательно, это так охуенно, но одновременно с тем так пугающе. — Пошли в комнату? — спрашивает Ваня прямо в губы, отвлёкшись на секунду, чтобы после вновь прильнуть к ним. — Да-да, пошли, — отвечает Серёжа, а отпустить не получается вовсе, и они стоят ещё пару минут, замерзая всё сильнее. Спустившись вниз, — что намного легче даётся, чем подниматься, — они проходят по тёмному, плохо освещённому коридору до своей комнаты на втором этаже, и Серёжа долго ищет нужный ключ в полумраке. Ваня пытается подсветить ему фонариком на телефоне, и они оба смеются и громко шушукаются, стараясь быть тихими и не заметными для других. Кое-как вставив нужный в замочную скважину, Серёжа открывает дверь, проходя внутрь и включая на ощупь свет сбоку. В комнате намного теплее, чем на улице, и он чувствует, как его накрывает сильнее. Их хватает на то, чтобы разуться (Ваня чуть не падает, пытаясь стянуть кроссовки, и Пешков подхватывает его в последнюю секунду), снять верхнюю одежду и завалиться на кровать. В рубашке не слишком удобно, но Серёже так лень вставать. У него немного мир перед глазами плывет, пока Ваня пытается стянуть со своей кровати плед, чтобы накрыть их сверху. Серёжа думает, что это не нужно, ведь ему так жарко, но, наверное, ночью будет куда прохладней. Возле кровати стоит бутылка с водой, которую Серёжа наполняет каждое утро, и сейчас он так благодарен себе за это, потому что знает, что пить будет хотеться. — Повернись, — просит Ваня, и Серёжа перекатывается на бок. Им будет неудобно, наверное, ведь кровати у них не прям широкие, но это так неважно в данное мгновение. Сейчас важен лишь Ваня и его поцелуи. У них не заходит ничего дальше в ту ночь, потому что оба понимают, что не нуждаются в пьяном сексе, когда могут получать его на трезвую, да и кто знает, смогут ли они вообще закончить. Они засыпают в эйфории, отступающем действии травы и атмосфере спокойствия и уюта. Но. Всегда есть какое-то но, верно? На утро Ваня не лежит рядом с ним, прижимаясь носом к чужой щеке. И не находится в его объятьях, нет. Ваня вообще отсутствует в комнате, и Серёжа, заваривая себе чай, понимает, почему. Они заигрались. Так пытались показаться лучше, чем есть, что забыли о том, что уже знают друг друга настоящих. Серёжа вот вообще хорош: он же отпускает самые пошлые шутки, вечно подкатывает, а тут за вечер ни слова кривого не сказал, фразу каждую обдумывал, формулировки подбирал. Серёжа замечтался и так хотел понравиться, что просто откинул часть себя назад, думая, что Ваня не заметит небольшой подмены. Заметил, видимо. Серёжа просто хотел его не разочаровать, показать, что он вполне может быть адекватным. Серёжа боялся его разочаровать, а оттого закрылся немного. На утро от себя чуть-чуть противно: не за по-настоящему искренние ответы и поцелуи пьяно-накуренные, а за эту странную и гиперболизированную серьёзность, за желание быть кем-то другим в глазах Вани. И страшно. Страшно, что чувства, которые Серёжа так долго сдерживал внутри, вырвались наружу и затопили его. Куда легче по-дружески подкатывать и иногда трахать. Куда сложнее жить с дырой в груди после отказа. А он будет. Потому что Ваня ещё не готов к чувствам Серёжи. По крайней мере, Пешков так думает. Выпивая малиновый чай, Серёжа обещает себе поговорить с Ваней обо всём этом и объясниться. Но своё обещание он не сдерживает. Они практически игнорируют друг друга долгие две недели.