No Paths Are Bound / Никакие запреты неведомы

Се Лянь начинает верить, что Хун-эр не покинет его. Поначалу, ему было сложно, но с каждым днем он все больше в этом убеждается. Мальчик держит дистанцию, когда Се Ляню это необходимо, но всегда рядом. Он помогает Се Ляню, когда тот трудится на полях, всегда стараясь взять на себя самую сложную часть работы. Се Лянь понял, откуда бралась еда, когда узнал, что многие жители деревни знали о нем. Оказалось, что мальчик и раньше здесь подрабатывал, и приносил Се Ляню еду, которой с ним расплачивались. Теперь Се Лянь сурово настаивает на том, чтобы Хун-эр оставлял часть еды себе. Мясо добывается охотой — утомительным занятием, но благодаря которому Хун-эр учится делать ловушки и ставить силки. Се Лянь не может ему помочь в этом, но он находит и чинит выброшенный кем—то лук и учит мальчика стрелять из него. Он не замечает, как трепещут пальцы Хун-эра, когда он поправляет их положение на тетиве, показывая, как лучше ее ухватить. В эти моменты он всегда думает о Фэн Сине. Он скучает по нему, скучает по Му Цину, но… Но чем он может быть им полезен? Он только обуза. Когда Хун-эр делает свой первый выстрел и убивает кролика, метко попав ему в глаз, он ликует и радостно подпрыгивает. — Ваше Высочество, ты видел?! Как я… Но затем замирает, с ужасом осознавая, что он только что сказал, не подумав. Се Лянь хохочет, запрокинув голову и хватаясь за живот. — Я не видел, но выстрел прозвучал просто блестяще! — и не может вспомнить, когда в последний раз так смеялся до слез, и успокаивает мальчика, ласково ероша его волосы. — Ты молодец — после этих слов на лице Хун-эра расцветает счастливая улыбка. Постепенно он становится прекрасным охотником и теперь у них всегда есть мясо. Се Лянь не может особо помочь с готовкой, но он освежевывает тушки, сидя у огня и рассказывая Хун-эру разные истории. Мальчик слушает, затаив дыхание, впитывая каждое слово. По утрам они относят шкуры в деревню, чтобы продать, а со временем Се Лянь научившись шить, мастерит для Хун-эра пару новых сапог. Он никогда не жаловался, но на улице становится все холоднее и Се Лянь чувствует, что мальчик подрос — а значит вещи ему становятся маловаты. В этих сапогах нет ничего особенного, но зато прочные, а для Хун-эра, судя по его отношению, они на вес золота. В такие моменты Се Лянь перестает чувствовать себя бесполезным. Ночи становятся холоднее, а Хун-эр все так же продолжает спать на ступенях храма. Се Ляня это беспокоит — его собственное тело осталось таким же выносливым и сильным, даже после низвержения. Он легко переносит холод и голод, его не беспокоят раны, но Хун-эр все же человек. Мысль о том, что Хун-эр может заболеть, наполняет Се Ляня ужасом. Он не хочет снова оказаться в одиночестве. В течение недели принц каждую ночь пытается уговорить Хун-эра спать внутри храма, хотя бы возле очага. Хун-эр заходит внутрь, разжигает огонь, для того чтобы его божество не замерзло, но после все равно уходит ночевать снаружи. Это не оставляет Се Ляню иного выбора.  — Хун-эр? Он сразу же откликается. — Ваше Высочество? — Мне холодно. Подросток бросается к огню и шевелит угли, подкидывая еще немного дров, нарубленных с утра, но…  — Это не поможет — несчастно вздыхает Се Лянь. — не мог бы ты просто…— он отодвигается, освобождая место на бамбуковой циновке. — спать рядом? Хун-эр замирает и на его лице появляется смешанное выражение из затаенного желания, вины и беспокойства. — Ваш слуга действительно должен… — Пожалуйста, Хун-эр? Он тяжело сглатывает. — Мне все еще холодно. В первую ночь Хун-эр засыпает на самом краю циновки, напряженный и словно одеревенелый. Се Лянь на самом деле не был уверен, спал ли Хун-эр вообще. На вторую и третью ночь все повторилось, но потом… В конце концов он начинает спать, слегка прижавшись боком к спине Се Ляня. Несмотря на то, что он согласился помочь своему божеству согреться, Хун-эр отказывается спать под одним одеялом. Это слегка огорчает, но зато он спит хотя бы внутри, недалеко от них очаг и все это облегчает сон Се Ляня. Бывшему богу в новинку спать рядом с кем—нибудь еще, но сейчас он находит это весьма приятным и успокаивающим. Ему теперь не так одиноко. Он постоянно ругал Хун-эра за то, что тот обращался к нему, говоря: «Ваше Высочество» и теперь мальчик начинает называть его «гэгэ». Поначалу робко и неуверенно, словно опасаясь, что это может показаться Се Ляню слишком фамильярным, но тот совершенно не против. Низвержение перестает казаться ему наказанием. Он находит особую радость в том, чтобы наблюдать как растет Хун-эр. Все еще тощий неуклюжий подросток, как в тот день, когда Се Лянь поймал его в храме — но постепенно Хун-эр немного прибавляет в весе и становится выше. У него начинает ломаться голос, что невероятно его смущает, из-за этого подросток часто молчит. Се Лянь напротив, находит это очень милым и просит его перестать стесняться. Принцу иногда становится тяжело выносить слишком длительную тишину и Хун-эр уступает его уговорам, как бы ему не было неловко. И после всего, что он сделал для Се Ляня, Хун-эр все еще ничего не требует в ответ. Хун-эр нервничает, когда ему все—таки требуется помощь Се Ляня. Он пребывает в дурном настроении целых полдня, после того как Се Лянь помогает ему отбиться от кучки хулиганов из соседней деревни. Се Лянь думает, что Хун-эру кажется постыдным, что его спас слепец. Но все гораздо серьезнее. Он всегда бросается вперед, закрывая собой Се Ляня при малейших признаках опасности, но чаще всего Се Лянь утягивает его назад и разбирается сам — будь то бандиты или мелкие демоны, решившие учинить беспорядок и каждый раз это ввергает Хун-эра в мрачное состояние на пару часов. Наконец Се Лянь понимает в чем дело — Хун-эр хочет защитить его сам. Немного глупо на первый взгляд, но Се Ляня уже сложно чем-либо задеть, напротив, это заставляет его улыбаться, и он начинает его учить не только стрелять из лука. Он замечает, что подросток и сам кое-что умеет и наверняка у него был опыт. Се Лянь не ошибается — Хун-эр рассказывает, что служил в пехоте во время войны. Принц грустно улыбается. Это конечно объясняет его умения. Это объясняет еще и то, почему его не коснулось Поветрие Ликов. Мысль о том, что пришлось сделать Хун-эру для этого, хотя он был так юн… Она больно ранит Се Ляня. (Се Лянь забыл — забывает так часто о том, что и он сам был совсем молод тогда). Они могли бы тренироваться с палками, но у мальчика обнаруживается природный талант к атаке. Се Лянь говорит, что ему в качестве оружия прекрасно подошла бы сабля и что-то в этих словах вызывает у Хун-эра улыбку. В следующий раз, когда Се Ляню приходится защищать Хун-эра, тот снова мрачнеет. Принц, улыбаясь, хочет привычно взъерошить его волосы, но внезапно ему не приходится тянуться вниз слишком далеко, как это было раньше. — Если ты будешь усердно тренироваться, то в один прекрасный день, сможешь вернуть услугу и защитить меня сам. Это не развеивает мрачного настроения Хун-эра, но зажигает в нем определенное намерение. Се Лянь, с некоторым натянутым весельем в голосе говорит, что девушкам такое ужасно нравится, это поможет Хун-эру однажды найти себе жену. Подобные высказывания, однако не вызывают радости у Хун-эра, чему Се Лянь ничуть не удивляется. Он сам, когда-то был таким же и любовные дела казались ему невероятно глупыми, а единственной важной для него вещью было самосовершенствование. Сейчас же все наоборот. — Мне не нужна жена. Се Лянь слегка улыбается. Конечно, сейчас Хун-эр другого и не скажет, что радует принца, хотя он находит это весьма эгоистичным. Несомненно, Се Лянь не хочет, чтобы Хун-эр был одинок, не хочет, чтобы у него был только… Но у него сейчас нет никого другого, а значит нуждается в Се Ляне. Се Ляню стыдно за эти мысли. Ему стоит думать о том, что Хун-эру нужны люди, которые будут его любить. Ему стоит думать о том, что Хун-эр повзрослеет и у него будет своя жизнь. Но когда он повзрослеет, ему уже не нужен будет Се Лянь. Это пугает. Се Лянь хочет, чтобы он был счастлив, а та привязанность, которую он испытывает к своему спутнику переросла в нечто большее. Вряд ли Хун-эр понимает это, но Се Лянь его просто обожает. И так боится снова остаться в одиночестве и скитаться в темноте. Он улыбается. — Однажды ты передумаешь — и снова тянется встрепать волосы Хун-эра, что всегда нравилось мальчику. Но в этот раз Хун-эр отшатывается. Он не хочет, чтобы к нему относились как к ребенку, каким его всегда отчаянно хочет видеть Се Лянь. — Не передумаю — упрямо бормочет Хун-эр — мне не нужен никто, кроме Вашего Высочества. О, Се Лянь так безумно рад этим словам, но в то же время он чувствует себя просто ужасно. И даже если они звучат по—ребячески — это значит, что Хун-эр все еще ребенок, значит Се Лянь все еще будет нужен ему какое—то время. Но ведь есть вещи, которые Се Лянь не может видеть и ловит себя на мысли, что Хун-эру уже шестнадцать и наверняка он заглядывается на девушек, даже если не решается к ним подойти. Интересно, какие ему нравятся? Может быть он стесняется? Может он хочет заговорить с ними, но не знает, как? К сожалению, в этих делах Се Лянь абсолютно бесполезен. Его никогда ни к кому не влекло — но он сам всегда был предметом внимания и желаний. Все это не интересовало его и… Тогда он был на недосягаемой для других высоте и никому не позволял приблизиться. Се Лянь продолжает мягко выпытывать у него ответы, улыбаясь и иногда поддразнивая. Хун-эр же, сидя у противоположной стены храма и подтянув колени к подбородку, смотрит на него, краснея и кусая губы. Тем временем его божество, стоя на полу на коленях, плетет. Он научился этому со временем и это занятие, неторопливое и успокаивающее, очень пришлось ему по душе. Хун-эр тихо подсказывает ему, какого цвета нити он держит в руках и Се Лянь использует их, воплощая картины, созданные в его воображении. Се Лянь работая, продолжает свой допрос, мягко улыбаясь: — И ты действительно ни разу не представлял себе её? Ты ведь должен был подумать о том, как должна выглядеть девушка твоей мечты. (Возможно это описание поможет Се Ляню подготовиться к тому, что его покинут, когда подобное создание появится.) — А что если это не девушка? Принц умолкает и в наступившей тишине он слышит, как сердце Хун-эра забилось быстрее. Возможно он боится, что его осудят и оттолкнут за подобное признание. Се Лянь, конечно, знал о том, что существует любовь между двумя мужчинами. Бывали моменты, когда он сам… На самом деле, слова о том, что его никогда ни к кому не влекло, были правдой, но все же он был подростком, хотя и отдавал всего себя без остатка самосовершенствованию и тренировкам. Иногда по его телу прокатывались волны тепла, особенно когда он смотрел на Фэн Синя. Он стыдился этого. Не зная почему при виде тела Фэн Синя его бросало в жар, но понимая, что ему не следует испытывать подобное. Это пугало. Се Лянь знал, что Му Цин не раз замечал, как он смотрит на Фэн Синя, однако ни обмолвился и словом об этом, но всем своим видом выражая омерзение. Возможно даже негодование и от этого Се Ляню становилось еще хуже. Принц сдерживал свои чувства. Бесконечно медитировал и повторял сутры, так, что в конце концов это сработало. То, что он испытывал, никак не повлияло на их дружбу с Фэн Синем, он даже не догадывался о том, что происходит с Се Лянем, но… Се Лянь знал тогда, что самосовершенствование — это его единственный путь в жизни и оно было прекрасной причиной не интересоваться другими людьми. Так что даже если он не такой как все… То никто никогда об этом не узнает. Он не станет позором для своей семьи, если никогда не женится и не заведет детей. Если мужчина избегает женщин без причины, то это повод для слухов, но если он делает это во имя веры, то это повод для восхищения. Никто не подозревал, что Се Лянь выбрал именно такой путь самосовершенствования по определенной причине, все полагали, что он последовал за своим наставником. Таким образом, Се Лянь не думал, что он лжет другим или скрывает что-то, однако с самим собой он не был честным. Он скрывался от себя и лгал себе из–за гордости. Он так и не смог до конца принять себя, но горести и беды, последовавшие после не оставили и следа от этих размышлений. В конце концов, он остался в одиночестве и ему даже не приходило в голову задуматься об этом снова. Но сейчас… Се Лянь вспомнил тот стыд, тот липкий страх, который мучил его по ночам, лишая сна, когда он, задыхаясь, пытался унять то постыдное ощущение между ног, повторяя сутры и твердя себе, что с ним все хорошо. Он не хотел для Хун-эра такой жизни. Се Лянь прекрасно знал, каково это быть богом и знал, какие последствия могут иметь его слова. Хун-эр искренне поверит во все, что скажет ему Се Лянь. Ах, если бы он смог сказать подобное себе тогда, это избавило бы его от множества мучений…  — Это ничего не меняет. — произносит он, стараясь держать голову высоко, хотя его пальцы дрожат, едва удерживая нити. — Ведь любить — это так прекрасно. Хун-эр пристально смотрит на него, едва дыша. В наступившей тишине ощущается затаившаяся надежда, а в словах Хун-эра, которые он произнесет сейчас столько осторожной радости, что это почти разбивает сердце Се Ляня. — Гэгэ действительно так думает? Улыбаться сквозь слезы и боль — это то, в чем Се Лянь отлично преуспел, поэтому он твердо отвечает: — Я верю в это всем сердцем. Глаза Хун-эра распахнуты, и он сжимает пальцы так, что ногти впиваются в кожу коленей сквозь одежду. У него сейчас нет надежды на ответные чувства, но он знает, что по крайней мере, его не будут за них презирать. Что его чувства — это не то, чего следует стыдиться. Он гулко сглатывает, потому что Се Лянь сказал, что любить прекрасно само по себе и неважно кого ты любишь — мужчину или женщину. Се Лянь считает, что это прекрасно. Хун-эр не может любить тихо и незаметно. Не умеет, и любит со всей силой своего существа, своей души и своего сердца. Он всегда был слишком эмоциональным, неспособным сдерживать себя и свои чувства, полностью погружаясь в них. Любовь и была всем его существом и раз она была неправильной для остального мира — это делало неправильным и его. Если она была грешной — значит и он сам был воплощением греха. Как он мог ждать любви от божества, когда не смел даже мечтать о том, что его поймут и примут, когда он был уверен, что ему вовек не отмыться от клейма грешника и монстра. Хун-эр беззвучно плачет, но не потому, что ему грустно. — Это мужчина? Он вздрагивает и поднимает взгляд на Се Ляня. Тот улыбается. — Ну… тот, кто тебе нравится? Хун-эр тихо сидит, пытаясь унять слезы и выровнять дыхание, прежде чем ответить — Для меня тоже нет разницы. Се Лянь вопросительно наклоняет голову. — Мужчина или женщина — поясняет Хун-эр — я не вижу разницы в том, кого любить. Принц замирает, думая над ответом Хун-эра. — Я понимаю — улыбается он наконец. Его пальцы уже не дрожат так сильно, и он продолжает свою работу. — Но все же, когда ты представляешь себе образ человека, которого можешь полюбить, у него ведь есть определенные черты? Зная, что останется незамеченным, Хун-эр смотрит на длинные темные пряди, рассыпавшиеся по спине Се Ляня. — Волосы…— шепчет он с горящим лицом. — М? Косноязычие не свойственно Хун-эру и Се Лянь удивлен. — Я… мне… я думаю мне нравятся длинные волосы. Се Лянь терпеливо и нежно улыбается. — Но Хун-эр, у многих людей есть длинные волосы. Хун-эр неуклюже ерзает и прижимает колени к себе сильнее. — Но… мне нравится, когда они мягкие — бормочет он — и блестящие… далеко не у всех они такие. Ладно, в этом он прав. — А что еще? — Гэгэ… В его голосе столько смущения, что улыбка Се Ляня становится еще шире. Эта стеснительность выглядят особенно мило, потому что в другие моменты Хун-эр не проявляет никакой робости. — Хун-эр, ну расскажи, пожалуйста. Юноша трет лицо с недовольным ворчанием. — И чтобы рост — не слишком высокие, но и не очень маленькие. — Это довольно необычное описание. — Ну, если выше чем я сейчас, ничего страшного — продолжил без задней мысли Хун-эр — я ведь еще вырасту. Внезапно он замирает, понимая, как странно звучат его слова и поспешно добавляет: — Возможно вырасту. Увы, Се Лянь поразительно недальновиден и даже не подозревает, о чем говорят слова Хун-эра. — Для того, кто не хочет разговаривать о подобных вещах, ты говоришь так, как будто на самом деле долго над этим думал. — Я не думал! — застенчиво возражает Хун-эр — правда! Се Лянь добродушно улыбается. — Ну, что-нибудь еще? — Хмм — снова опираясь подбородком на колени, продолжает Хун-эр – Этот человек должен быть храбрым. Сильным. Добрым —вот это важнее всего. Улыбка немного сползает с лица Се Ляня. — Ты весьма требователен к людям, Хун-эр. Тот пожимает плечами. — Ничего страшного, меня это не беспокоит. — Тебе будет трудно найти такого человека. В голосе Хун-эра нет и следа недавней застенчивости — теперь в нем звучит упрямая уверенность — Меня это совершенно не беспокоит. Се Лянь хмурится. Отчасти он рад, в конце концов ему пришлось пройти через многое к этому моменту жизни и знает, что возможно таких людей не существует. (Ах, если бы дело было только в длине волос и росте, все было бы гораздо проще). Но принц ловит себя на том, что от слов Хун-эра ему стало легче, но вместе с тем, не хочет, чтобы его спутник разочаровался, не сумев найти такого человека. Се Ляню кажется, что единственный человек подходящий под это описание это сам Хун-эр —удивительное и редкое создание. Принц часто думает о том, что Хун-эр вполне может вознестись и с течением времени только убеждается в этом. Если это случится, то ему не нужен будет Се Лянь, и у него будет новая цель в жизни и не будет смысла цепляться за земные привычки и дела. И тогда Се Лянь снова останется один. Возможно, если бы принц был чуть менее себялюбив, он бы приказал Хун-эру уйти. Это могло бы ускорить его вознесение или по крайней мере он нашел бы себе пару — мужчину или женщину и прожил бы спокойную жизнь. Хун-эр достоин этого. Но Се Лянь трус и не может отдать подобный приказ. Он слишком быстро привык к тому, что больше не засыпает в одиночестве. Он не нуждается в дворцовой роскоши и удобстве, ему нужен всего лишь кто-нибудь, с кем можно поговорить и посмеяться. И Се Лянь так боится это потерять. Он замечает, что Хун-эр не проявляет никакого интереса к сверстникам. У него нет друзей в деревне, хотя Се Лянь пытается его убедить в том, что он может уйти и провести время с деревенской молодежью. Хун-эр всегда отказывается, но иногда, когда они приходят на рынок продавать шкуры или работают в полях, он, уступая уговорам Се Ляня, разговаривает с другими подростками. И тогда Се Лянь замечает кое—что: Хун-эру не нравится, когда его трогают. Один из других ребят, легонько хлопает его по спине и Се Лянь прямо-таки чувствует ярость во взгляде, которым Хун-эр награждает парня. Девушки улыбаются и восхищенно щебечут о том, какие у Хун-эра сильные руки — но когда они тянутся к нему, чтобы потрогать, он всегда резко отшатывается Принц задумывается. С того дня, как он узнал имя своего неизменного спутника, он всегда был ласков с ним. Ну… насколько Се Лянь мог назвать это лаской. Он вырос во дворце, окруженный слугами, у него были любящие родители, но физическое проявления любви были все же редкими и скупыми. То, что Се Лянь частенько ерошит волосы Хун-эра (сейчас конечно реже, поскольку тому это, похоже не нравится), иногда обнимает его, говорит о том, что Се Лянь воспринимает мальчика как близкого человека, почти как семью. И Се Лянь задумывается — возможно Хун-эр всего лишь терпит его прикосновения? Он становится все более осторожным в касаниях, более чем понимая неравенство в их отношениях, ведь Хун-эр поклоняется ему, и если бы подростка что—либо не устраивало, то он едва ли сказал бы об этом Се Ляню. Се Ляню следует быть более внимательным к мальчику. Но он никогда не поймет, как это огорчает самого Хун-эра. Не сразу, но постепенно, спустя недели Се Лянь теперь только улыбается, хваля его за отличную работу, но не тянется к нему и не обнимает. И Хун-эр так больше не может. Он так прекрасно научился владеть своим голосом, пытаясь, насколько это возможно скрыть свои чувства от обожаемого божества. Даже сейчас, когда его руки, сжатые в кулаки, дрожат от сдерживаемых эмоций.  — Гэгэ? Се Лянь, который собирает хворост, оборачивается к нему с нежной улыбкой. — Да? Но как бы не старался Хун-эр, боль и страх в его голосе звучат весьма отчетливо: — Твой слуга чем—то оскорбил тебя? Лицо Се Ляня каменеет — уже долгие месяцы Хун-эр не называл себя слугой. — Нет, — принц качает головой, опуская ветки на землю — почему ты так говоришь? Хун-эр стоит, опустив голову на грудь, пытаясь собраться с духом и озвучить то, что не дает ему покоя. Если он осмелится сказать, то его божество возможно начнет понимать почему он… что он на самом деле… В этом смысле он сильно переоценивает способность Се Ляня понимать такие вещи. — Твой слуга не ждет никакой милости… — бормочет наконец Хун-эр и беспокойство Се Ляня только усиливается, потому что знает с каким трепетом к нему относится подросток и такие слова — верный признак того, что он боится быть отвергнутым. — Я знаю, Хун-эр. Тот тяжело сглатывает. — … но гэгэ отдалился от меня в последнее время. Склонив голову, Се Лянь задумывается о том, чтобы это могло значить. За ним водилась привычка уходить в свои мысли, но Хун-эр знал об этом. Се Лянь также не думает, что был менее разговорчив чем обычно. — Я не понимаю, о чем ты. Руки Хун-эра дрожат. — Я хочу сказать…— снова бормочет он, с колотящимся сердцем, ожидая самого худшего ответа, но все же ничто не может ранить его сильнее чем мысль о том, что он мог рассердить своего бога. —…физически. О. Принц замирает. — Хун-эр… Подросток стоит, не смея поднять взгляда, а Се Лянь словно не может двинуться. — Это… это было не потому, что я сердился на тебя, ты не сделал ничего плохого. Хун-эру становится чуть легче, однако он все же стоит, повесив голову. — Я просто подумал… что ты стал слишком взрослым для таких вещей — наконец признается Се Лянь и при этих словах Хун-эр вскидывает голову, широко раскрывая глаза в недоумении. — Слишком взрослым? Потирая шею, Се Лянь продолжает с неловким смешком: — Мне показалось… что ты не хочешь, чтобы к тебе относились как к ребенку. А еще… тебе кажется не нравится, когда тебя трогают. — Это другое — перебивает Хун-эр, чего раньше за ним никогда не водилось. Его голос звучит резко и слова торопливо срываются с губ — я не против, если меня трогает гэгэ! — …— Се Лянь снова в замешательстве, а в животе скручивается тугим узлом волнение — тебе не нужно так говорить, я бы не…— он продолжает с тяжелым вздохом — я бы не стал расстраиваться, если бы ты сказал, что тебе что-то неприятно. Я бы расстроился, если бы узнал, что ты не говоришь о чем-то, только потому что не хочешь меня расстраивать. Как принцу, ему было не привыкать к такому отношению. Чаще всего так себя вел Му Цин и это поселило в Се Ляне вечное смутное чувство тревоги, после того как все пошло прахом. Он не хочет, чтобы его последователи ему лгали, скрывая за льстивыми словами растущее недовольство. Если он нарушает какие-то границы, переходит какую-то черту, то хочет знать об этом, чтобы не остаться… Одному. Снова. — Но это правда! — голос Хун-эра звучит глухо, испуганно, но тем не менее он продолжает — если гэгэ не хочет прикасаться ко мне, то…то я не жду этого. Но если он хочет… Се Лянь в нерешительности кусает губы. — …Я… хочу — признается он. — Довольно непросто, когда я… По большей части он уже приспособился к незрячей жизни. Иногда он все-таки испытывает трудности, но Хун-эр помогает ему почти во всем, но все же сложно, не видеть того, кто рядом. А ощущать вес руки Хун-эра в своей ладони… Се Лянь не может описать, что это для него значит. Сколько умиротворения и спокойствия приносит ему это простое касание, мягкое напоминание о том, что он больше не один. Что рядом кто-то есть. —…Когда я не могу видеть мир, как другие люди — наконец продолжает он. — Но это ничего. На его лице появляется улыбка, ясная, но вымученная. — Я не хочу, чтобы Хун-эр заставлял себя… Однако он не успевает договорить и потрясенно застывает, когда вокруг него обвивается пара рук и крепко обнимает. Се Лянь нерешителен вначале — его раньше никто не обнимал. Не обнимал именно так. Хун-эр цепляется за него — почти так же, как в тот день когда он назвал Се Ляню свое имя, но… Сейчас они одного роста. Бог не понимает Как он вырос так быстро? И сейчас не Хун-эр плачет в объятьях Се Ляня, принимая его утешения — все наоборот. Он медленно и нерешительно опускает голову на его плечо, прижимаясь щекой к воротнику рубашки Хун-эра. Единственный человек, с кем он возможно был так близок, была его мать — но вместо шелка и аромата духов, он ощущает мягкий поношенный хлопок и… Хун-эр пахнет лесом. Приятный и землистый аромат — как запах дома. Глаза под повязкой закрыты и их жгут подкатившие слезы. Он скучает по матери. Скучает по своим друзьям. Скучает по прежним временам. Но он скучал бы и по этому объятью, даже если бы его никогда не было. Руки Хун-эра дрожат, словно он переживает о том, как Се Лянь может это воспринять. Он был готов, к тому что его оттолкнут, но… Се Лянь делает движение, но лишь затем, чтобы обнять Хун-эра в ответ. Он не плачет, нет, но позволяет себе повиснуть на нем всем телом. Он лишен одного из чувств, но это только обостряет все остальные ощущения. Се Лянь учится любить песни птиц и шорох встревоженной ветром травы. Слушать звук дыхания Хун-эра и догадываться по его изменению о том, что он чувствует. Он начинает остро ощущать разные запахи, приятные и дурные. Он может выследить демона за много миль, а некоторые ароматы вызывают у него жуткую головную боль. Но запах Хун-эра… успокаивает его. Успокаивает, когда ночью Се Лянь не может уснуть. Вкус — ну, тут Се Ляню не очень повезло, однако голод избавил его от обычных капризов, хотя в эти дни принц ощущает себя несколько избалованным, потому что ест исключительно то, что приготовил его спутник. Но Се Лянь никогда не осознавал, насколько он полюбил прикосновения. Он слышит шаги Хун-эра, когда тот приближается, но у мальчика появилась привычка приветствовать его, касаясь плеча. Когда он чувствует, что Се Лянь напряжен, то мягко касается ладони бога, слегка сжимая ее. Его пальцы грубее, чем у Се Ляня, длиннее чем раньше — но такие знакомые. Было время, когда он едва мог спать рядом с ним, свернувшись на самом краю бамбуковой циновки. Теперь же Се Лянь каждую ночь засыпая чувствует тепло его молодого тела на своей спине. В этом нет ничего откровенного — всего лишь напоминание о том, что Хун-эр рядом. Се Ляню иногда снятся кошмары. Он просыпался один в темноте, дрожа и всхлипывая. Теперь же когда он просыпается, его крепко обнимают, и тихий голос, шепчет ему в волосы: — Это всего лишь сон, Ваше Высочество. Се Лянь смотрит невидящими глазами. Дыхание его неровное и сбитое — жалкое, испуганное существо, всего лишь тень человека, каким он был когда-то. Когда эти руки стали такими сильными? — Это всего лишь сон. У Се Ляня дрожат губы, и он стремительно пытается унять неясное чувство, зарождающееся внутри него. Он замечает все прикосновения, даже самые легкие — и как он раньше не обращал на них внимания? Лишенный зрения, принц неплохо научился ориентироваться, а если даже и спотыкается, идя по незнакомой дороге, то Хун-эр всегда рядом… То подхватывая под локоть, то поддерживая спину… — Осторожно, гэгэ. Одно из самых любимых занятий Хун-эра — расчесывать волосы Се Ляня и каждый раз, когда тот соглашается, то он радуется как ребенок и часами возится с каждой прядкой. Хун-эр даже научился делать несколько затейливых причесок, которые, когда—то носил принц, хотя теперь у Се Ляня нет ни головных украшений, ни драгоценных шпилек, которые дополняли его образ. Бог улыбается, уверяя его, что в этом нет необходимости, но… Это делает Хун-эра счастливым, так что он не может ему отказать. Конечно, он далеко не так ловок в этом деле, как Му Цин — но он гораздо нежнее и все заканчивается тем, что Се Лянь облокачивается на него всем весом, расслабленный и довольный, словно домашний кот. Он не видит, как вспыхивает Хун-эр, не видит, как тот улыбается, затаив дыхание — словно он держит величайшее в мире сокровище. Месяцы сменяются один за другим, а Се Лянь совсем не думает о самосовершенствовании и уже совсем привык слышать свое имя только из уст Хун-эра. Он задается вопросом — не трусость ли это, спрятаться от всего остального мира и от собственных ошибок. Иногда он чувствует вину и его грызет стыд и печаль. Что случилось со всеми людьми, которые верили в него, надеялись — с теми, кого он подвел? Что с его родителями — ведь он даже не знает, где они сейчас, хотя и уверен, что Фэн Синь не позволит причинить им вреда, но Се Лянь… Как он смеет быть счастлив, осознавая все это? Со временем он понимает, что за чувство появляется внутри него, когда рядом Хун-эр. Что это за ощущение легкости, когда он слышит его голос, постепенно звучащий все ниже, превращаясь в голос мужчины. Он привык проводить каждый свой день в безмолвном беспокойстве о самых разных вещах — как скрыть свои слабости, как быть сильнее, как быть кем—то, достойным уважения и поклонения. И если он не сможет быть таким — Хун-эр его покинет. Принц знает, потому что однажды с ним это уже произошло, а значит может произойти снова. Однако проходит год и Се Лянь начинает понимать кое-что. То чувство в его груди — это больше, чем счастье. Се Лянь начинает осознавать, что это любовь, в самом чистом ее проявлении, без примеси влечения, ведь в конце концов Хун-эр еще совсем юн и впереди у него своя собственная жизнь. Но… Се Лянь понимает, что благодаря их общению Хун-эр все же кое-что получил. Спокойствие и стабильность, а Се Лянь стал кем-то вроде наставника. И для того, кто вырос без дома и без семьи, прожить какое-то время рядом с Се Лянем, означало провести последние годы детства с кем-то, кто заботился о нем. Се Лянь знал, что он сумел дать это Хун-эру и он будет бесконечно благодарен за все, что сделал юноша для него, но… Любить кого-то означает желать лучшего для любимого человека. Даже если это не то, что ты хочешь. Даже если это причиняет боль. Принц знал, что Хун-эр будет следовать за ним всю оставшуюся жизнь, только если Се Лянь не остановит его и он даже не смел надеяться на такое счастье… Хун-эр может иметь гораздо больше. Он заслуживает большего. Ему нужно гораздо больше, чем их нынешняя жизнь. Столько месяцев назад Се Лянь цеплялся за мальчика, умоляя его не уходить, а теперь он уговаривает его сделать именно это. Уйти, двигаться дальше, жить своей жизнью и перестать тратить свое время на Се Ляня. Но слова Се Ляня о том, что он не достоин потраченного времени всегда злят юношу. — Разве я когда-нибудь говорил гэгэ, что хочу уйти? — Нет… — Гэгэ хочет, чтобы я ушел? Се Лянь тяжело сглатывает, качая головой: — Нет, дело не в том, что я хочу, чтобы ты ушел Хун-эр, я… — Тогда я остаюсь. Они никогда не спорили раньше, Хун-эр не осмеливался возражать ему, но это единственное в чем они никогда не соглашаются и от чего Хун-эр никогда не отступается. Се Лянь достоин и стоит всего. Это очень расстраивает Се Ляня, потому что Хун-эр отказывается от слишком многого. — Ты хоть ПОНИМАЕШЬ какая у тебя могла быть жизнь? — не выдерживает однажды Се Лянь, стискивая кулаки и голос его срывается на крик, хотя раньше такого с ним никогда не случалось. — Ты… ты хоть представляешь себе, насколько ты особенный?! И боги, такой упрямый. — Если я и особенный, то это только из-за… — Не смей говорить, что это из-за меня! — Се Лянь вскакивает и полотно, которым он был занят, отброшено в сторону — Я… я ничто… и почти ничего не сделал для тебя, Хун-эр! Я только мешаю и задерживаю и все, что в тебе есть хорошее и особенное — это твоя заслуга и я тут ни при чем, как ты этого не понимаешь? Он стал проклятием для всех людей в его жизни. Для своей семьи, для своего государства и его жителей. Возможно скоро он станет проклятием и для Хун-эра, если не будет осторожен. Как, как он мог быть таким эгоистом? Когда Хун-эр говорит снова, голос его звучит тихо и, к вящему ужасу Се Ляня, обиженно. — Как ты можешь говорить, что ничего для меня не сделал и ничего не значишь? Се Лянь замолкает. Внезапно он понимает, как прозвучали его собственные слова. Что бы он не имел в виду, даже если не хотел этого, он… — Живи ради меня. Он не видит, как широко распахнуты глаза Хун-эра, но чувствует его боль — она накатывает волнами. — Если ты не знаешь, ради чего тебе жить, то живи ради меня. За прошедшие годы Се Лянь забыл, с чего все началось. Что Хун-эр был никому не нужным, брошенным и одиноким — и когда ему сказали, что он проклят, Се Лянь был тем, кто защитил и утешил его. Те слова часто казались Се Ляню глупыми… Но они и есть мир Хун-эра. И сейчас Се Лянь втаптывает в грязь все это, говоря Хун-эру, что он верит в лживого идола, который ничего не стоит. Это осознание переполняет его сердце стыдом, кипящей ненавистью к себе и вопреки всему, что принц говорил своим верующим… Он падает на колени. — Прости — задушено говорит Се Лянь, уронив голову на грудь и обхватывая себя руками. В бытность принцем он всегда ходил с высоко поднятой головой и ему никогда не приходилось ни перед кем кланяться. И первый человек, перед кем он встает на колени, это сирота. — Хун-эр, я… — выдыхает Се Лянь, едва сдерживая слезы — прости меня! Но теперь на коленях стоит не он один, находя утешение в уже знакомых объятьях и стыдясь этого, ведь он последний на свете человек, который достоин этого. Хун-эр не принимает его извинений. Он снова говорит о том, что не покинет Се Ляня, что быть рядом с ним — это все, чего он хочет. Се Ляню никогда этого не понять. Принц напоминает юноше о том, что тот может вознестись и тут Хун-эр усмехается, не веря в такую возможность. Но даже если и так… — Если Небеса настолько глупы, что не хотят видеть Ваше Высочество, то зачем они мне? — фыркает он, сжимая руки на плечах Се Ляня — Мне там нечего делать. Я гораздо лучше умею выбирать компанию. Низверженный бог слабо улыбается, пытаясь удержать смех. — Бесстыдник. — но его рука все же привычно тянется к волосам Хун-эра — но не взъерошить, а чтобы ласково погладить, и юноша льнет к его прикосновению. — Гэгэ всегда простит мне мое бесстыдство. Се Лянь легко может простить ему что угодно, но приводит и другие доводы, которым сложно возражать. Хун-эр не сможет найти своего особенного человека и завести семью, если будет все так же присматривать за слепцом, в пыльном и заброшенном храме. — Мне и не нужно большего — всегда отвечает Хун-эр. Се Ляню непросто это принять. В конце концов, он знает почему выбрал такой путь, но Хун-эр … он не принц и у него нет таких же затруднений, как у Се Ляня. Нет ни одной причины почему он не может найти себе пару и быть счастливым. Когда принц в конце концов указывает на это, то ответ Хун-эра лишает Се Ляня дара речи, и он широко распахивает глаза под повязкой. — Почему ты думаешь, что я могу кому-то понравиться? Се Лянь застывает в замешательстве. —… Я не понимаю, о чем ты. Голос Хун-эра полон иронии, но за ней кроется что—то гораздо более глубокое. — Я не такой, как Ваше Высочество. Се Лянь тихо смеется, наклонив голову. — Конечно же мы два разных человека, но это не означает что…  — Я некрасив. Бог замирает. Намек на то, что Хун-эр считает его красивым не ускользнул от внимания Се Ляня и он испытывает по этому поводу… весьма сложные чувства. Были времена, когда Се Лянь считал себя красивым и весь мир убеждал его в этом. Но к чему его привела эта красота? Когда все вокруг него стало рушиться, что ему дала красота? Удержала ли она его последователей? Нет. Любить только за красоту — слишком просто и Се Лянь очень хорошо усвоил это на своем горьком опыте. — Хун-эр… ты рядом со мной, потому что считаешь меня красивым? Тот не отвечает вслух, но Се Лянь чувствует, как Хун-эр яростно мотает головой. — Тогда почему ты думаешь, что то, как ты выглядишь, может кому-то помешать любить тебя? Се Лянь подозревает, что Хун-эр зря беспокоится о своей внешности. Се Лянь не может видеть, но прекрасно слышит, как девушки восторженно вздыхают и пытаются заигрывать с Хун-эром, когда тот идет по улице. Многие шепчутся о том, что он выглядит опасным и Се Ляню кажется это странным, он не может представить себе Хун-эра таким, но… «Опасный» не означает «уродливый» И если раньше это казалось забавным, то сейчас кажется смешным все меньше. — Большинству людей я не нравлюсь, гэгэ. Ох. Се Лянь кривит губы. Хун-эр готов сделать первый комплимент себе только ради того, чтобы доказать, почему никто и никогда не сможет его полюбить. Принц придвигается чуть ближе, а Хун-эр все так же сидит, прислонившись к каменной стене храма (ему и раньше случалось сидеть так, утешая Се Ляня). Принц приподнимается и лицо его становится внезапно серьезным. — Хорошо, тогда дай мне посмотреть. — … — Хун-эр в замешательстве смотрит на Се Ляня, отчасти думая о том, что тот может внезапно снять повязки и сказать нечто в духе «Сюрприз! На самом деле я просто испытывал тебя все это время!» Но Се Лянь не делает ничего такого. Подвигаясь еще ближе и совершенно не думая о том, что… Что колени Хун-эра оказались между его собственных. Се Лянь конечно не сидит на нем, но…дыхание Хун-эра учащается, сердце бешено стучит, и он сжимает кулаки. Ему всего семнадцать, в конце концов, и это… Это слишком. Ладони Се Ляня прижимаются к его щекам, что совершенно не облегчает его страданий, а принц словно ничего не замечает. Его голос полон беспокойства, когда он проводит большими пальцами по повязкам на лице юноши. — Хун-эр, ты поранился? Се Лянь помнит, что повязки были и раньше, то в те два раза Хун-эр был действительно ранен. Неужели он носит их с тех пор? — Нет — тихо отвечает Хун-эр. Нахмурившись Се Лянь осторожно их касается. — Могу ли я? Его дыхание звучит прерывисто, и голова кружится, и… Хун-эр кивает. Се Лянь аккуратно разматывает повязки, скрывающие почти всю правую часть лица, складывая их на пол неподалеку. Юноша сидит не двигаясь, словно это может помочь, но… Сердце Се Ляня болезненно сжимается, когда он чувствует, как дрожит Хун-эр. Как он взволнован и нервничает. (Конечно, Се Лянь пребывает в блаженном неведении и не понимает настоящую причину взволнованности Хун-эра) Его пальцы начинают медленно и вдумчиво изучать лицо Хун-эра и оно отличается от лица маленького мальчика, которое он запомнил. Его челюсть чуть более квадратная и скулы более острые. Губы мягкие и теплые, дрожат под пальцами Се Ляня, когда Хун-эр отчаянно пытается держать себя в руках. Его подбородок чуть заострен, вероятно из-за того, что Хун-эру нужно немного набрать вес. Глаза — с густыми длинными ресницами, которые трепещут как крылья бабочки от прикосновений Се Ляня. Брови вразлет, непослушные пряди падающие на лицо, которые Се Лянь мягко отводит в сторону. Волосы у Хун-эра более жесткие и непослушные, но это нравится принцу. Все это вызывает у него нежную улыбку. Но есть еще кое-что, чего Се Лянь не видит — как неистово вздымается грудь Хун-эра, как он отчаянно краснеет и как расширены его зрачки. Он слышит частое дыхание и лихорадочное биение сердца, но… Не видит, как юноша смотрит на его губы и что их лица совсем близко. У Хун-эра изящный тонкий нос и Се Лянь чувствует пальцами неровность, словно он был не раз сломан. Кожа на его лице слегка бугрится, но вовсе не от подростковых прыщей. Это следы от шрамов. Их много и некоторые из них довольно глубокие. И все же, это совсем не портит Хун-эра. Се Лянь научился с усмешкой относиться к гладким, блестящим и неиспорченным вещам. Когда-то он сам был таким и отчасти таким остался, благодаря тому, что его бессмертное тело успешно стирало все следы прошлого. Но следы на лице юноши рассказывают целую историю, которую сам Хун-эр никогда бы не рассказал и только добавляют ему очарования. Дыхание юноши все такое же прерывистое, и он не сводит глаз с лица Се Ляня, ожидая что тот неловко засмеется, сделает добрый, но фальшивый комплимент его внешности или скажет что-то о личности, но… Улыбка не сходит с лица Се Ляня, становясь только мягче, неся в себе тепло и нежность, которую Хун-эр получал только от него. Принц шепчет: — Красивый. У Хун-эра перехватывает дыхание, когда Се Лянь наклонившись вперед, нежно оглаживает большими пальцами его щеки. Се Лянь раньше только обнимал Хун-эра, стараясь всегда при этом сохранить некую дистанцию. Но это прикосновение не было тем, о чем Хун-эр всегда мечтал, не то, о чем он стыдился попросить. Губы Се Ляня прижимаются к его лбу. — Мой красивый, храбрый Хун-эр. Взволнованный вздох срывается с губ Хун-эра и его глаза наполняются слезами. Это не звучит как ложь. Он знает, наверняка это все-таки ложь, но слова звучат так искренне. И он им не верит. Бессильно закрывая глаза, он тонет в крепком объятии Се Ляня. Он всегда будет верить в своего бога и пойдет за ним на край света, чего бы это ему не стоило. Совершенно неважно, что говорит или делает Се Лянь, вера Хун-эра слепа. Бесконечна. Но сейчас он не может поверить словам Се Ляня, не может поверить в то, что он считает его красивым. Храбрым, да. Хун-эр всегда был храбрым. Храбрым быть очень легко, когда ты уже увидел все худшее, что могло произойти в жизни. Но Хун-эр всегда знал, что он уродливый. Он всегда был таким. Из-за этого все и произошло. Почему же он… «Мой Хун-эр». Ох… О, это… Даже если одно из слов было ложью, он… «Мой» Мой. Пожалуйста… Неужели он это имел в виду? Сердце юноши продолжало бешено колотиться и после, когда Се Лянь уснул в его объятьях, и одна его ладонь покоилась на щеке Хун-эра, теплая и нежная. О, пожалуйста, неужели он именно это имел в виду? Даже если он некрасив, мог ли Се Лянь сказать правду обо всем остальном? Мог ли он, человек у которого не было ничего — ни удачи, ни силы, ни богатства и даже имени — мог ли он принадлежать кому—то вроде Се Ляня? Быть достойным этого? Конечно же нет. Но мог ли Се Лянь в каком-то безумии желать этого? Какое-то движение в ночи обрывает лихорадочный поток его мыслей. Се Лянь был рожден принцем, вознесся, чтобы стать богом и был низвергнут обратно в мир людей. И за все это время и спустя столетия после — он говорил, что самым счастливым был год, когда он без гроша в кармане, забытый всеми жил в заброшенном пыльном святилище. Его слова не были продиктованы блестящими моральными принципами или великим осознанием того, что богатство и слава ничего не значат, нет. Он говорил так только из-за мальчика, который спал рядом с ним. Из-за мальчика, который верил в него, который спас его и оставался рядом, невзирая на слова принца. Се Ляню не следовало допускать этого. Ему следовало помнить, кто он такой и к чему может привести любовь к человеку. Следовало помнить, к какому разрушению может привести даже малейшее его присутствие в чьей—либо жизни. Но Се Лянь не сделал этого. Он так отчаянно нуждался в компании — в том, о ком можно было бы заботиться, и преданность Хун-эра была словно наркотик. Она расслабила его и позволила забыться. Впервые за долгие месяцы Се Лянь проснулся один.