No Paths Are Bound / Никакие запреты неведомы

Се Лянь аккуратно укутан в одеяло и когда пытается встать, то чувствует запах тлеющих углей. Странно. Хун-эр никогда не допускал подобного. Принц поворачивается, убирая волосы за спину: — Хун-эр? Но никто не отвечает. — … Спотыкаясь, бог встает на ноги и ходит по храму, с трудом пытаясь собрать волосы- он успел привыкнуть к тому, что это делает его спутник. — Хун-эр! Тишина всепоглощающа и ужасна. Он выходит из храма, встревоженный не на шутку. Споткнувшись, Се Лянь падает, исцарапав ладони, колени и лицо. Сейчас некому его ловить. — … — руки дрожат, и он зовет громче — Хун-эр! Его нет у ручья. Нет на тропинке, ведущей в лес, по которой они всегда ходили. Се Лянь уже не помнит, сколько раз успел упасть и только на мгновение останавливается, всхлипнув от резкой боли — он подвернул лодыжку так сильно, что кажется услыхал хруст, однако продолжает поиски. А что если с Хун-эром что-то случилось? Вдруг он попал в какую-то ловушку и не может позвать Се Ляня? Почему он ушел, не разбудив его? Почему не подождал? Он никогда так не делал раньше, что если он… Что если он просто ушел? В конце концов, накануне вечером Се Лянь дал ему достаточно поводов для такого решения. То, что принц рассказал Хун-эру о том, каким он был жалким, неблагодарным и себялюбивым… «Как ты можешь так говорить о себе?» -…- Се Лянь зажимает рот, содрогаясь от стыда. Что если, Хун-эр поразмыслив решил, что… Не простит Се Ляня? Что если, услышав заверения Се Ляня о том, что он совсем не уродлив и увидев, как жалок его бог, Хун-эр решил, что вовсе не нуждается в нем? Что если слова Се Ляня наконец подействовали на него? Что если он действительно к ним прислушался? Согнувшись пополам, Се Лянь лихорадочно ловит ртом воздух. Но ведь он хотел этого, не так ли? Разве ему не следует радоваться тому, что это наконец произошло? Неужели он трус до такой степени? Неужели он зря надеялся на Хун-эра? Неужели его любовь к мальчику так эгоистична? Разве он не изменился в конце концов? Он… Нет. Зарывшись пальцами в волосы, Се Лянь пытается унять головокружение. Если бы это произошло год назад, он бы поверил во все это. Он бы рухнул на землю в отчаянии, придавленный жалостью к самому себе. Се Лянь решительно стискивает зубы. — Он… — голос звучит неровно, но полон уверенности, что вселил в него Хун-эр. — Он не оставил бы меня. Дрожа, Се Лянь повторяет эти слова. И повторяет каждый раз, когда спотыкается или понимает, что заблудился. Он не оставил бы меня. Он не оставил бы меня. Он НИКОГДА не оставил бы меня. Се Ляню потребовалось так много времени чтобы поверить в это и Хун-эру стоило немалых трудов убедить принца в правдивости своих слов. Принц теперь не сдастся и не предаст эти слова. Хун-эр не заслуживает этого, ведь он верил в Се Ляня несмотря ни на что… А Се Лянь не откажется от него. Но уверенность в том, что Хун-эр не оставил бы его несет с собой леденящий душу принца вопрос: Если он не покинул Се Ляня… то где он? Тревога растет, покуда Се Лянь торопливо проверяет все места, где он может оказаться, исключая возможности одна за другой и постепенно вместе с тревогой его охватывает ужас. — ХУН-ЭР! — кричит принц, тяжело дыша. Поскользнувшись, он вновь падает, приземлившись на израненные колени, и царапина на щеке начинает кровоточить. ГДЕ ОН?! По подбородку стекает кровь, но Се Лянь и не думает о том, чтобы ее стереть. Однако что-то стирает. Пытается. Что-то холодное и трепещущее льнет к его щеке и Се Лянь отшатывается, тяжело дыша и непонимающе озираясь вокруг. — Хун-эр? — тихим и дрожащим голосом спрашивает Се Лянь — Если…если это ты, я не буду сердиться, просто ответь мне, пожалуйста, я так больше не могу… Он снова чувствует мягкое прикосновение к щеке, но, когда тянет руку чтобы коснуться, его пальцы ловят пустоту. Из груди принца вырывается тяжелый всхлип. — Если это игра, то она мне не нравится … Хун-эр раньше прятался от него. Шутя и всегда так, чтобы Се Лянь быстро мог найти его по звуку голоса или по запаху. Тогда это было весело и забавно. Сейчас же Се Ляню совсем не до смеха. Се Лянь не слышит ни звука дыхания, ни человеческого сердцебиения, кроме своего. И снова это холодное прикосновение. Всхлипнув, он отшатывается. — Хун-эр, если это ты, то… просто прекрати, иначе я… — сгорбившись, Се Лянь дрожит как лист на ветру — Я... мне страшно! Он замирает, в ожидании, но больше никто не пытается его коснуться, и никто не отвечает на его слова. Се Лянь старается медленно дышать, но не слышит ничего, кроме обычного шума леса, но когда медленно вдыхает, то ощущает полузабытый запах. Духовные силы? Но… почему здесь? Он снова тянется вперед дрожащими пальцами и что-то опускается в его ладонь. Невесомое, трепещущее как пламя — но холодное. Неужели это… призрачный огонек? Бог хмурится и разум его в замешательстве. Что здесь делает призрачный огонек? Они очень далеко от поля битвы и здесь нет заклинателей или лавочников, что могли бы торговать огоньками. Но как же он тут оказался? Се Лянь замирает на мгновение, а потом одергивает себя. У него нет времени на разгадку этой тайны. Се Лянь отмахивается от огонька, поднимаясь на ноги. — Хун-эр! Огонек настойчиво следует за ним, даже когда Се Лянь извиняется, объясняя, что не может ему помочь. Если маленький призрак ищет упокоения, то ему следует найти кого-нибудь другого, ибо у Се Ляня совсем нет времени. И ему отчаянно не хватает кое-чего. Зрения. Поначалу он был так горд, слишком горд, отшатываясь от тех, кто протягивал ему руку чтобы помочь. Он мог принять помощь только от незнакомца, от того, кому нечего было терять. Теперь же он колотит во все двери деревни, крича — «Помогите мне! Помогите мне пожалуйста!» Руки его дрожат и задыхаясь, он едва слышно шепчет «О боги, пожалуйста…помогите мне!» Жители деревни и их семьи за год успели с ним познакомиться и теперь, высыпав на улицу, наблюдали за монахом, которого считали добрым, но несчастным калекой. — Парень, что с тобой? — Что случилось? — Где же твой друг? Последний вопрос исторгает из Се Ляня панический вопль, и он слабо качает головой: — Я… не знаю… Я не… Я не могу его найти! Местный торговец хмурится, потирая подбородок. — Вот так бросить слепого человека — окидывая взглядом дрожащего, исцарапанного Се Ляня, он неодобрительно качает головой — Стыд и позор. Се Лянь сердито сводит брови, резко поворачиваясь к торговцу. Жители деревни знают его мягкосердечным и ласковым и ошарашенно смотрят, как Се Лянь, в бешенстве топнув ногой, хватает мужчину за шиворот, едва не поднимая его с земли. — Не смей так о нем говорить — рычит принц, яростно встряхивая торговца. — Не смей так о нем говорить никогда! — Полегче, сынок, он ведь... — начинает кто-то из деревенских, но тут же умолкает, глядя как дрожит принц. — Он бы не оставил меня! Се Лянь ощущает кожей их жалостливые взгляды. Он отпускает торговца и пошатываясь, отступает, упрямо повторяя: — Хун-эр… Он никогда не оставил бы меня! — сделав еще шаг назад, он спотыкается и кто- то ловит его. Но не тот, кого он так ищет. Один из крестьян ободряюще пожимает его плечо. — Он прав — теперь жители деревни смотрят на него, и тот, прочистив горло продолжает — Эти двое каждый день вместе работали на моем поле, и тот паренек был отчаянно предан этому монаху. Се Лянь сдавленно всхлипывает. По толпе проносится говор, и все пускаются на поиски. Они снова прочесывают лес. Храм. Берег реки. Дорогу к городу. Каждый раз, когда Се Лянь чувствует холодок на своей щеке, то нетерпеливо отмахивается. Наконец, он не выдерживает. — Я не могу тебе помочь! Найди кого-нибудь другого! Он охрип от криков, но не прекращает громко звать Хун-Эра. Не отчаивается, даже когда опускаются холодные сумерки. Дыхание вырывается изо рта белесыми облачками. Кто-то говорит, что стоит сделать перерыв, но видя, что Се Лянь не собирается останавливаться, решают продолжить поиски. Щиколотки изранены и кровоточат и от вечернего холода продрогший Се Лянь начинает стучать зубами. Его пытаются уговорить идти домой, подождать до утра, но каждый раз Се Лянь отказывается. У него нет дома, куда стоило бы возвращаться, покуда он не найдет Хун-эра. Ночь сгущается, и он идет дальше. Он почти потерял голос от криков, но никто не отвечает ему. Но внезапно… — Гэгэ? Се Лянь молниеносно поворачивает голову на звук, но… Увы, это не тот голос. Его зовет один из сыновей земледельца. — Что такое? — откликается Се Лянь, потирая вновь закровоточившую царапину на щеке. — Мы… — голос паренька звучит неуверенно. Он медлит, будто собирается сообщить недобрые вести — Мы нашли его. -… — краска сходит с лица Се Ляня. Он замерз, и… Если раньше ему было просто холодно, то теперь, кажется, что в целом мире не осталось тепла вообще, словно солнце, закатившееся за горизонт несколько часов назад больше никогда не взойдет на небосклон. Се Ляню плевать на солнце. — Где? — в его голосе отчетливо слышен ужас. —Где он? Паренек молча берет его за плечо и ведет по дороге обратно. Он поддерживает Се Ляня под руку очень аккуратно, словно несет раненную птицу. — Где? — Он здесь — отвечает другой голос и… Се Лянь слышит рыдания. Шагнув вперед, он спотыкается и падает на колени, пойманный другими крестьянами, и… Он чувствует это. Его рука нащупывает сапог, лежащий на земле и что-то внутри него ломается. Се Лянь узнает свою работу. Он сам сшил эту обувь. Внутри него клокочет отрицание. Безумная мысль о том, что его друг просто бродит босой где-то в другом месте. Принц лихорадочно ползет вперед, ощупывая и… Се Лянь узнает эти руки. Как много раз он держал их в своих руках. Из горла вырывается полузадушенный всхлип и когда его руки касаются лица… Се Лянь понимает кое-что. Разбитое сердце — не фигура речи. Сердце разбивается на самом деле. Он почувствовал это, когда умерло его сердце. Он узнает это лицо. Форму челюсти, изгиб рта, горбинку на носу. Шрамы. Се Лянь оглядывается — что происходит? Землетрясение? На мгновение ему в голову приходит безумная мысль, что он снова возносится. Но отчего так трясется земля? Ох. Нет. Это всего лишь он сам. Это его так трясет. Кругом повисает тишина, никто не в силах подобрать слова и вдруг… Вопль. Кто-то надрывно кричит. Отстраненно, Се Лянь думает, почему никто не бежит выяснять, в чем дело. С кем-то случилось нечто ужасное, этот человек нуждается в помощи. Принц слышит шорох, словно кто-то нерешительно двинулся, но был остановлен. Ох. Это опять он. Это кричит он сам. В его горе нет красоты. Он не падает на колени и не рыдает в чьих-то объятьях. Он воет, так, что кажется слышно на небесах. Прекрасно. Се Лянь хочет, чтобы они услышали. Он хочет, чтобы весь мир прекратил свое существование. Он хочет, чтобы рухнули небеса. Он хочет расколоться на части и выпустить из себя эту боль. В детстве он вел себя отвратительно, когда ему в чем-то отказывали. Он не выносил слова «Нет», поэтому всегда слышал только «может быть». Может быть — звучало как обещание исполнения его надежд, даже если некоторым из них не суждено было сбыться. Он всегда думал, что в конце с ним все будет хорошо. Он верил в счастливый конец любого дела, большого или маленького. Се Ляню было трудно принять то, что не все всегда заканчивалось хорошо. Сжав ладони в кулаки, он часто плакал, словно это могло ему помочь что-то исправить и обычно слезами Се Ляню всегда удавалось получить желаемое. Но сейчас… Сколько бы он не выл и не рыдал, он не может теперь получить то, что хочет. Никто не улыбнется и не заберет себе его боль. Никто ему не поможет. Никто не сможет вернуть ему Хун-эра. Его больше нет. Это конец. Но Се Лянь не в силах его отпустить. Он стоит на коленях, прижимая уже остывшее и окоченевшее тело Хун-эра к себе. Склонив голову к его груди, Се Лянь пытается услышать сердцебиение, но слышит только тишину. Хун-эр все так же пахнет лесом. Свежий, чистый и успокаивающий запах– смерть еще не успела его украсть. Лицо Се Ляня залито слезами — такой родной и любимый запах. Когда ярость покидает его, он ощущает только пустоту. Горе выедает все внутри, оставляя за собой только воющую опустошенность и холодное оцепенение. Голос его звучит бесцветно и глухо, когда он задает вопрос: — Как это случилось? Кажется, никто не собирается ему отвечать и Се Лянь, прижимает к себе Хун-эра покрепче, опуская подбородок на его плечо. Так, как это было еще совсем недавно, когда Хун-эр утешал его в своих объятьях. «Обними меня» — отчаянно думает Се Лянь, ослепленный болью. Почему он не обнимает меня? После долгой паузы, он оглядывается вокруг — конечно, ничего не видя. — Я искал его здесь. — бормочет Се Лянь, поглаживая волосы Хун-эра. Они спутались и упали ему на лоб. Надо будет их причесать, когда они вернутся домой. — Но не нашел. —…это мы перенесли его сюда — осторожно начал один из крестьян, сочувственно глядя на Се Ляня. Се Лянь поворачивает голову на голос, пытаясь понять слова паренька — и не может. — Перенесли? Почему? Тишина, которая и раньше была гробовой, становится еще глубже и Се Лянь снова притягивает тело поближе к себе. Почему все молчат? Почему никто не отвечает на его вопрос? — Тебе лучше не знать, почему… Се Лянь не понимает. Хун-эр ведь уже… Умер. Что может быть хуже этого? От чего они пытаются его уберечь? Наконец тишина становится невыносимой. — ОТВЕТЬТЕ МНЕ! Теперь он говорит не как попрошайка или жалкий калека — в его голосе звучит былая властность божества. Несколько крестьян испуганно отступают, но один все же остается на своем месте рядом с Се Лянем. — Мне так жаль — тихо говорит он, кладя руку на ему на плечо. Принц отшатывается. Он не хочет, чтобы к нему прикасались. Единственные руки, чьих прикосновений он хотел больше всего, теперь безжизненно лежат вдоль тела. Холодные. Неподвижные. — Парень изрядно помучился. Никто не хотел говорить ему в чем дело, но это было неизбежно. До этого мгновения Се Лянь и подумать не мог, что могло произойти что- то ужаснее несчастного случая. Что Хун-эр неспроста бродил в ночи и затем упал, не в силах позвать на помощь. В самом худшем случае, Се Лянь предполагал, что на него могло напасть какое-то животное. Или же… Его снова бьет крупная дрожь и он снова спрашивает: — Как это произошло? Се Лянь знает, что Хун-эр не ушел бы просто так, не разбудив его. Как вообще он мог заснуть? Хун-эр всегда был очень тихим и Се Лянь всегда спокойно засыпал рядом с ним, но… Его сердце сжимается от чувства вины. Он ведь знал, как хрупка человеческая жизнь. Он ведь так боялся, что мальчик может простудиться и заболеть, если будет спать на ступенях храма. Как это произошло? Слезы текут бесконечной рекой. Как Се Лянь мог это допустить?! — Кто-то ранил его — неуверенно бормочет один из крестьян, словно пытаясь скрыть какую-то правду. Выражение Се Ляня начинает медленно меняться. В конце концов… Он ведь не видит в каком состоянии тело, он всего лишь коснулся лица и рук Хун-эра. Теперь он пытается увидеть. Единственным доступным ему способом. Его руки дрожат, пока он неуверенно ведет ладонями поверх груди и живота и тут — Се Лянь замечает кое-что, чего не успел заметить в первые минуты. Небольшие разрезы на одежде и до боли знакомая шероховатость…застывшей крови. «Он изрядно помучился» Се Лянь был воином долгое время и прекрасно владел мечом. Он мог распознать рану от лезвия, просто коснувшись раны. Когда он снова начал ощупывать тело, то заметил, что многие порезы были неглубокими, за исключением нескольких смертельно глубоких. Все это не выглядело как будто его просто мучили. Это выглядело так, как будто его изощренно пытали. Хун-эра пытали. «Я больше ничего не хочу» Се Лянь прижимается лбом ко лбу Хун-эра. «Гэгэ! Ты видел, как я?..» Если бы он был жив, то его ребра затрещали бы от силы, с которой Се Лянь его обнимает. Что-то холодное касается его руки. У Се Ляня нет сил что-то говорить, поэтому он отмахивается от этого прикосновения. Его мучает один вопрос, на который он не может найти ответ — Почему ты не закричал? — шепчет он, перебирая волосы Хун-эра. Если бы мальчик закричал, то Се Лянь услышал бы его. Пришел бы на помощь. Спас. Так почему же он не закричал? Хун-эр должен был понимать, что это единственный шанс на спасение. Он дулся как ребенок, каждый раз, когда Се Лянь пытался его защитить, но он бы никогда … никогда бы не стал… Внезапно Се Лянь начинает понимать. Не сразу, но медленно. Это ощущение похоже на то, когда ты на полпути к двери, оставил какую-то вещь, но не помнишь точно, что именно. Ты думаешь, силишься понять, что же это было, но так и не вспомнив, выходишь из дома. И вспоминаешь, только когда ты уже далеко. Так и сейчас. Уже слишком поздно. Се Лянь знает, почему Хун-эр не закричал. Если он думал, что это нечто, от чего Се Лянь не сможет его спасти. Если он думал, что, пытаясь спасти его, Се Лянь мог подвергнуться опасности. Ради этого он вынес бы все что угодно, без единого звука. — Я не знаю, может быть, ты знал насчет этого, — нерешительно говорит один из крестьян. — но у него тут есть татуировка. Се Лянь медленно мигает. Он совершенно опустошен. — Что? — Может быть он был как-то связан с преступниками? Может… у него были какие-то враги? Принц качает головой, чувствуя, как его охватывает оцепенение. — Нет, он никак не связан с преступниками. Он… — объясняет принц, слегка покачиваясь. Он не заметил, когда начал делать это, словно Хун-эр спит и Се Лянь пытается его убаюкать. — Мой Хун-эр был солдатом. Снова наступает тишина и никто не знает, что думать о словах принца. Наконец кто-то говорит, осторожно подбирая слова: — У солдат тоже бывают враги, парень. Се Ляню это прекрасно известно. — Может они у него были, ты не знаешь? Се Лянь откидывается назад и впервые за долгое время оплакивает потерю зрения. Он так хочет его увидеть. То детское лицо, которое он запомнил. Он… Се Лянь хочет увидеть, каким стал Хун-эр. Хочет увидеть его улыбку, хочет увидеть его глаза, и что в них, когда Хун-эр смотрит на него. Он хочет этого больше, чем прикосновений. И теперь он этого никогда не получит. Пальцы нежно и осторожно разглаживают рубашку на груди Хун-эра. Убирают пряди со лба — он сегодня как никогда растрепан. Он… и Се Лянь снова чувствует, как его начинает трясти. Надо будет причесать Хун-эра, когда они вернутся домой. Неважно сколько раз ему это говорил Се Лянь, Хун-эр всегда забывал. Он… Се Ляню не хватает воздуха. Ему всегда нравилось возиться с волосами Се Ляня, но он всегда забывал причесаться сам. — Сынок? — голос звучит глухо, словно через толщу воды. Се Лянь озирается, и крестьянин повторяет свой вопрос. — У него были враги? — Нет — шепчет Се Лянь — Но зато они есть у меня. Он прекрасно знает, кто это сделал и почему. У него нет вопросов. — Может нам стоит обратиться к властям? Может они могут… — Нет — бормочет он — Они не могут ничем помочь. Никто не может помочь. От этого нет спасения. Се Лянь пробовал. Слышно, как крестьяне переговариваются между собой о том, как перенести тело, но Се Лянь качает головой. — Я понесу его сам — его слова не оставляют места для возражений. Но все же есть кое-что… Кое-что, чего он не может понять. — Но почему вы его перенесли? Скрывать что-то не имело смысла, Се Лянь все равно бы выяснил, но вокруг снова тишина. Принц вопросительно поднимает голову, но ему не нужно снова повторять свой вопрос. — Ну… нести-то пришлось совсем ничего. — бормочет один из крестьян и Се Лянь хмурится, впиваясь пальцами в спину Хун-эра. — Но я уже был здесь — говорит Се Лянь — и не нашел его. Если они попытаются его обмануть, то он… Один из парней, стоящих неподалеку вздрагивает и когда решается заговорить, то в голосе его звучит ужас. Словно он видел нечто, чего не следовало бы видеть никому. — Мы… просто сняли его. И все. Се Лянь ненадолго застывает, не в силах ни двигаться, ни думать, ни говорить. Слова эхом звучат в его голове, снова и снова. Сняли. Сняли. СНЯЛИ. Его голос звучит слишком спокойно и отчужденно — будто бы слова за него произносит кто-то другой. — Где он был? Никто не хочет отвечать, но все понимают, что у них нет выхода. — Вот здесь…наверху. Се Лянь поднимает голову. Это вероятно выглядит забавно со стороны — слепой человек пытается разглядеть что-то. Но они сейчас в лесу и догадаться несложно. — … — его пальцы скользят по горлу Хун-эра и больше Се Лянь никому не задает никаких вопросов. Никто не прикасался к нему и даже если бы захотел, то Се Лянь бы не позволил. Он медленно несет его вниз, по склону горы. Уставший и замерзший, прихрамывая — но ни разу не споткнувшись и не оступившись. Он не смеет уронить Хун-эра. Деревенские жители не задают вопросов, и он остается с Хун-эром наедине, сидя на полу в своем храме. Раньше… Раньше это место ощущалось домом. Домом для них двоих. Сейчас же это место словно склеп. Пальцы Се Ляня все так же ласкают лицо Хун-эра, словно он через прикосновения пытается запомнить его очертания. — Ты красивый… — шепчет Се Лянь. — и ты ведь так и не поверил мне? Он кусает губы, но ничто не может остановить его слез, льющихся бесконечным потоком. Се Лянь хочет перестать чувствовать что-либо, вырезать из себя ту часть, которая за это отвечает. Так было бы лучше. Хун-эр был красивым. Даже если не верил в это, даже если бы Се Лянь так и не смог бы его переубедить. Он… Се Лянь содрогается, прижимая его к себе ближе. Хун-эр был прекрасен. Сверкающий и яркий, словно фейерверк в ночи. Но фейерверки гаснут слишком быстро –и прежде чем ты успеешь восхититься, они гаснут, превращаясь в дым. — Мне так жаль — шепчет Се Лянь, силясь найти подходящие слова, хотя… Хотя никто его не услышит. — Я… — и рыдания снова сотрясают его тело. Он плачет, не переставая еще долго. — Я должен был заставить тебя уйти, я… — обвившись вокруг Хун-эра, он внезапно замечает, насколько тот стал выше. Шире в плечах. А он не… Ему трудно говорить сквозь слезы, но он все-таки пытается, потому что больше случая не представится. — Я все испортил — слова застревают в горле, и он укачивает Хун-эра, вспоминая. Се Лянь всегда был плох в том, чтобы замечать детали. Это было ужасно несправедливо. Вокруг было столько предостережений. Даже если того, что случилось с его семьей и Сянь Лэ было недостаточно… То Советник предостерег его. В тот день, когда он предсказал судьбу Хун-эра, Советник предложил Се Ляню запечатать одно из пяти чувств мальчика. Он сказал, мальчик родился под тенью проклятия. Что он… Что ему не суждено дожить до совершеннолетия. Как мог Се Лянь… Как он мог об этом забыть? Как он мог спать спокойно, зная это? Как он мог быть настолько беспечным и позволить себе сблизиться с кем-либо? Почему он думал, что раз война закончилась, то и все другие беды закончились вместе с ней? Как же Се Лянь позволил этому случиться? — Я был слишком себялюбив, — шепчет он — потому что слишком сильно любил тебя. Ему стоило бы сказать об этом Хун-эру. Се Лянь не мог понять, почему он все-таки не сделал этого. Возможно… потому что испытывать чувства — это было слишком по-человечески и случилось слишком много чего, что и так лишило Се Ляня всяких признаков божественности. Но… Хун-эр все равно поклонялся ему. И Се Лянь так опасался, что если он даст понять мальчику, что в нем нет ничего особенного, что он на самом деле всего лишь… Слабое и жалкое существо. Трус. Самый обычный человек. Он думал, что Хун-эр после этого покинет его. И отчаянно этого боялся. Он слишком привык к ощущению желанности и необходимости. Что он больше не одинок. Се Лянь не мог представить, что Хун-эр поселился так глубоко в его сердце, что, когда его не стало, то оказался раздавлен и уничтожен этим. Внезапно что-то холодное прижимается к его спине, но у Се Ляня нет сил пошевелиться, чтобы избавиться от этого ощущения. Он продолжает шептать извинения, снова и снова. Повторяет что любит его и что… Что он никогда его не забудет. Несмотря ни на что. «Ты…помнишь меня?» Он перебирает воспоминания одно за другим, словно это драгоценные камни, сожалея о том, что их не так уж много. Отчаянно желая… Чтобы у них было больше времени. Постепенно он умолкает, прислушиваясь к шуму и шороху снаружи — там перекладывают дрова. И снова болезненное эхо из прошлого — как Хун-эр возвращался домой, набрав дров для очага и разжигал огонь. Он больше не пройдет через эту дверь — и эти дрова больше не понадобятся для пламени, что будет согревать их ночью. Жители деревни складывают погребальный костер. Се Лянь хотел дать ему больше, но у него ничего нет. Он жалеет, что ему пришлось заложить все, чтобы не отправлять своего спутника в последний путь в кровавых лохмотьях. Но порывшись в вещах он находит кое-что. Серьга. Маленькая и круглая — коралловая бусина. — Я — прикусив губу, Се Лянь перекатывает ее в ладони. Он отдал одну и второй здесь быть не могло, но… — Я потерял ее — шепчет он, пытаясь понять, как она здесь оказалась и почему и… Он вспоминает. Тот день, когда он ее потерял. Это был день, когда они встретились. Улыбка, которая появляется на его лице — выражение боли и обожания. Он слепо тянется вперед, пока не находит руку Хун-эра и нежно ее пожимает. — Бессовестный... —шепчет Се Лянь. Один из крестьян великодушно дает ему потрепанную одежду, и хотя это всяко лучше чем то, что сейчас на Хун-эре, мужчина все равно извиняется. Возможно это плохая идея — сжигать молодого человека, облачив его в одежды жениха. Это словно издевательский намек на ту жизнь, которую ему теперь не попробовать. На жизнь, украденную Се Лянем. Все из- за его себялюбия. Из-за его трусости. Беспечности. Он уверяет крестьянина что все хорошо и благодарит за одежду. В конце концов, красный был частью имени Хун-эра. И… Се Лянь надеется, что на красном кровь не будет так заметна. Переодеть Хун-эра займет некоторое время, и деревенские женщины предлагают ему помощь, но Се Лянь упрямо отказывается. Он не позволит никому прикасаться к Хун-эру. Больше никогда. Тело под его руками — больше не тело маленького тощего хулигана, которое показалось ему когда-то таким невесомым. Когда Хун-эр упал с небес, поймать его было так легко. Теперь же в этих руках столько силы. Се Лянь знал это и чувствовал, когда они его обнимали. По щекам снова катятся слезы. (Почему он не обнимает меня?) Это тело мужчины. Того, кто мог бы стать… кем-то гораздо большим. Когда все закончено, Се Лянь поднимает его и осторожно спускается по каменным ступеням своего храма… их храма, на самом деле. …в последний раз. Он не может вернуться сюда. Он не сможет жить, окруженный воспоминаниями, заключенными в этих стенах. Се Лянь осторожно опускает Хун-эра. Разглаживает одежды на груди юноши, поправляет рукава и аккуратно складывает руки на его животе. Он… совершенно уверен, что уши Хун-эра не были проколоты, поэтому он вкладывает сережку-бусину в его руку. — Ты был всегда таким глупым — голос опускается до шепота, и пальцы дрожат, сжимая руку Хун-эра. — Если бы ты попросил, я бы отдал тебе ее. Но может дело было не в этом. Может быть… Это было желание забрать себе частичку Се Ляня, когда Хун-эр осознал, что не сможет остаться. Теперь Се Лянь понимает это. Слишком остро. В других обстоятельствах Се Лянь бы спросил разрешения, прежде чем делать это, но… Он знал, что кроме него никто не будет оплакивать юношу. У Хун-эра не было никого кроме Се Ляня и значит Се Лянь — его семья. Осторожно взяв прядь волос, он отрезает ее ножом и прячет в рукав. Не стоит тянуть время и поэтому Се Лянь просто… Наклонившись к Хун-эру, шепчет что-то ему на ухо. Никто не слышит его слов — и никто не должен. Эти слова только для них двоих. Теперь он должен отпустить его. Се Лянь делает шаг назад, опускаясь на колени и кто-то из деревенских жителей проходит вперед, поджигая факелом солому у основания погребального костра. Щеки обжигает жаром, когда костер занимается — но Се Ляню все равно холодно. Он медленно оборачивает прядь волос вокруг пальца, покуда ветер треплет рукава его одежды. Се Лянь провел всю свою человеческую жизнь, отчаянно пытаясь стать божеством. Стремясь к бессмертию ради славы. Ему казалось что это его судьба, потому что он… Когда он ничего не знал о мире, он думал, что может его спасти. Может изменить. Но он не смог спасти даже одного мальчика. Он стремился к бессмертию, не понимая до конца что это такое. Что означает быть бессмертным. Костер трещит и тени от языков пламени пляшут на его лице. Вот что такое бессмертие. Это не статуи, воздвигнутые верующими. Это не слава и не почет. Все это про божественность, которая тоже имеет свой конец. Это — стоять на коленях перед костром, на котором горит твой последний верующий. Одному. Знать, что даже это — не конец, даже если тебе этого хотелось бы. Впервые за всю свою жизнь, Се Лянь жаждет умереть. Он возмущен каждым ударом своего сердца. Оно словно отмеряет время, отдаляющее его от момента, когда сердце Хун-эра перестало биться. Се Лянь не знает, как долго сидит здесь. Не знает, когда начал падать снег, пока он не укрывает Се Ляня тонким покрывалом, оседая на волосах и плечах. Нос покалывает от холода, но все ощущения Се Ляня притуплены. Он не двигается, пока не потухает пламя, превращаясь в угли, шипящие от падающих снежинок. Се Лянь начинает собирать прах, ссыпая его в маленький красный мешочек. Это медленная и кропотливая работа. Кончики пальцев обожжены прикосновениями к тлеющим углям — но рука Се Ляня ни разу не дрогнет, пока все что осталось от Хун-эра не будет собрано и надежно запечатано. Из деревенских осталась только молодая девушка, которая, кутаясь в шаль, смотрит на Се Ляня со смесью жалости и любопытства. Наконец она спрашивает: — Кем же для тебя был этот парень? Се Лянь отвечает не сразу. Он стоит, опустив голову некоторое время и ответ его звучит обманчиво просто. — Мы любили друг друга. Он слишком долго полагал, что преданность Хун-эра была просто преданностью верующего. Поэтому он не смел сказать юноше, что тот значил для него. Потому что для Хун-эра он был не просто человеком. Он был кем-то большим, чем просто человек. И его чувства были больше, чем любовь или привязанность. Теперь это кажется такой глупостью. Хун-эр любил его. Пальцы Се Ляня сжимают мешочек. Он больше не плачет — кажется слез не осталось вовсе. И он любил Хун-эра. Его страдания прекращались, когда Хун-эр был рядом. Он был счастлив с ним. И поэтому, кто-то забрал его у Се Ляня. Се Лянь покидает деревню в тот же день. Повесив мешочек с прахом на шею, он уходит, не оглядываясь. Призрачный Огонек следует за ним. Сначала Се Ляню было непонятно. Огонек был слишком слаб, чтобы быть способным на что- то большее, чем просто следовать за Се Лянем. Се Лянь же не искал ничьего общества и не пытался почуять присутствие духовных сил. Он понял, что огонек все еще рядом, когда тот легонько ткнулся ему в спину. Се Лянь отшатнулся и едва не упал. Резко обернувшись, он бросает яростный невидящий взгляд: — Не мог бы ты просто…! Но внезапно спохватывается. Он не может увидеть огонек, который вьется перед ним — не может даже почувствовать от него тепла. Но даже если бы не проклятые канги — горе все равно ослепило бы его. Он может думать только о чем-то одном — сначала ему нужно было найти Хун-эра и он не мог дать себе времени поразмышлять о призрачном огоньке. Он был слишком напуган и, хотя в душе знал, что случилось нечто ужасное, но умом пока не мог это принять. И когда он нашел тело — осталось только горе. Оно поглотило его полностью, не оставив ничего, оставив после себя пустоту. И боль. Невыносимую и удушающую. Но сейчас Се Лянь протягивает вперед дрожащую руку — и огонек тут же летит к нему и льнет к ладони, покалывая кожу своим холодным пламенем. Он так боится спросить. Так боится ошибиться, но… — Хун-эр? — шепчет Се Лянь. Он слишком надеется. Юноша был солдатом, да — но он не погиб на поле боя. И хотя у него были способности к самосовершенствованию, это почти не оставило ему шансов. Но все же была вероятность, что его душа могла стать призрачным огоньком — очень маленькая вероятность. Но Призрачный Огонек не отвечает. — …- Се Лянь ждет. Ждет и ждет, пока его надежда медленно угасает и горестно хмурится. Хун-эр бы ответил ему. Во что бы то ни стало. Се Лянь отворачивается и когда говорит вновь, то голос его звучит сухо и холодно: — Если ты — не он, то убирайся. Некоторое время он не ощущает присутствия огонька и начинает думать, что маленькое создание действительно его послушалось. Но что-то снова касается его ладони и запах духовных сил снова витает в воздухе. Се Лянь стискивает зубы. Он сердится. Он не может понять, почему огонек с такой настойчивостью его преследует. Если только это не он. И если это он, то Се Лянь не понимает, почему его вопрос остается без ответа. Прошло довольно много времени с тех пор, как Се Лянь путешествовал один и он успел отвыкнуть от этого. Ему не так больно, когда он падает. Ссадины на руках и разодранные колени — пустяки, и вместо ласковых рук, что могли бы его поймать или поддержать, рядом с ним пустота. Голод не ощущается невыносимым. Гложущая боль в животе лишь… Лишь болезненное напоминание о том самом дне, когда проснувшись, он нашел рядом с собой плошку с фруктами, еще не зная, кто их оставил. Он засыпает голодным. Просыпается голодным. Сейчас непростые времена и работу найти трудно даже здоровым людям — и почти невозможно слепцу. Люди не так добры, как раньше. Он спит, где придется — если повезет, то в заброшенном сарае, а если нет (что случается гораздо чаще), то в канаве у дороги. Все могло быть и хуже. Он накинул на себя еще одну рубашку, поверх своей.Ее когда-то носил Хун-эр. Это не та, которая была на нем в тот день. Те окровавленные одежды Се Лянь сжег отдельно от тела. Эта рубашка была ему уже тесновата и Се Лянь все собирался ее немного распустить, чтобы Хун-эр снова мог ее носить. Но не успел. Она все еще пахла Хун-эром. Но иногда по ночам даже этот слой одежды не спасает Се Ляня от пронизывающего холода. Скрючившись, он лежит на земле, покуда его засыпает снегом. Он не умрет, даже если очень сильно замерзнет. Он не настолько удачлив. Сжимая мешочек, висящий на шее, он вспоминает, как ему пришлось солгать, только бы уговорить мальчика спать внутри храма. Как ему пришлось потом уговаривать его спать рядом с ним. Но сейчас в голосе Се Ляня нет ни капли лжи, когда он дрожит от холода и тихо шепчет: — Т-так холодно… Он не видит, как призрачный огонек метнулся к нему, прижимаясь к его груди, разгораясь изо всех сил, но… к сожалению это не имеет смысла. В призрачном пламени нет тепла.