No Paths Are Bound / Никакие запреты неведомы

В доме тихо, когда Се Лянь открывает глаза. Он, конечно же, не видит солнечного света, но чувствует его тепло на своей коже. Чувствует жжение в глазах, если смотрит на солнце слишком долго, даже если проклятая канга не позволяет ему ничего видеть. Тихо. Так тихо. —… — Се Лянь встает, потирая шею. Кажется, он спал довольно долго — тело затекло и слегка побаливает голова. Довольно сложно просыпаться самому, если тебя не будит солнечный свет. Обычно его будила мать. Вероятно, сегодня она хотела, чтобы он поспал подольше, отдохнул после всего случившегося, но… принц хмурится, пытаясь подняться. — Матушка? — зовет он, подходя к комнате родителей. В ответ тишина. Дала ли она утреннюю дозу лекарства отцу? Ему необходимо принять ее как можно скорее. Се Лянь не сказал ей об этом вчера вечером, хотя следовало бы. Он просто… Думал совсем не о том. Ему следовало бы рассказать ей еще и о многом другом, но… сейчас Се Ляню говорить о чем-либо сложнее, чем раньше. И дальше проще не станет. Поначалу он думает, что мать снова ушла к реке несмотря на то, что все вещи были перестираны еще вчера, но это единственное место, куда она могла бы отправиться. Но прислушавшись, Се Лянь понимает… Что не слышит ни единого звука. Даже дыхания. Он один дома. … но где же тогда отец? Уже несколько недель император настолько плох, что не может покинуть спальню и даже если выходит, то ненадолго. Се Лянь хочет уйти, но его рука все-таки опускается на ручку двери в спальню родителей, и он нерешительно замирает. Прошлой ночью он высказал все, что накипело на душе. Это конечно же не означает то, что Се Лянь гордится каждым произнесенным словом. Возможно, ему стоит стыдиться того, что он упомянул Хун-эра или сказанного о Ци Жуне, но… Все же не стоило называть отца себялюбивым стариком. Се Лянь это знает и его сердце терзают муки совести. Его отец слишком горд, чтобы извиняться за что-либо. Было время, когда и Се Лянь был таким же, но сейчас… в сравнении с тем, что он пережил, произнести слова извинения совсем нетрудно. — Отец? Ответа нет. Тишина. Се Лянь знает, что вероятно дома уже никого нет — он не слышит ни звука дыхания, ни сердцебиения, кроме своего. Только это тихое поскрипывание. Буря позапрошлой ночью была довольно сильной и, вероятно, повредила старую древесину стен хижины. Ему нужно посмотреть, сколько денег осталось после покупки лекарства. Возможно, их хватит на небольшой ремонт. Се Лянь может помочь с чем-нибудь по хозяйству, однако в нынешнем состоянии справиться с подобной работой в одиночку он не может. Эта мысль угнетает его, но… он должен постараться, ведь Фэн Синь ушел. Даже если ему не хочется. Даже если он желает всего лишь… Никто, кроме него, не позаботится о его родителях. Он идет обратно через дом и испуганно отшатывается, когда что-то касается его щеки — кусок мягкого застиранного хлопка. Принц останавливается, пройдя пару шагов. Вытянув руку и ухватившись за кусок ткани, он, хмурясь, трется об нее щекой. —… сколько же я спал? — задумчиво тянет Се Лянь, качая головой. Достаточно долго — вероятно мать успела сходить к реке, постирать и развесить вещи, чтобы они высохли. Каким-то чудом Се Лянь не опрокинул их. Отчасти ему хочется разозлиться, потому что он как-то говорил, что развешивать вещи посреди комнаты не стоит — он может запутаться в них и сбросить на пол, но… Внутри медленно просыпается тревога — все происходящее начинает казаться слишком уж знакомым. Выйдя на улицу, Се Лянь идет к реке. — Матушка! — кричит он. — Отец! Может она успела дать с утра лекарство и ему стало лучше? Раньше им нравилось гулять вместе в саду, разбитом позади императорского дворца. Но он проходит весь путь до реки. Проходит по каждой тропинке, по которой ходила мать, когда собирала ягоды и грибы к столу. Но все без толку. Никто не отзывается. И Се Лянь понимает, холодея от ужаса… Что это с ним уже происходило. Год назад. Неужели… Он останавливается. Сердце гулко бьется в груди и пальцы нервно дергаются. Неужели Бай Усянь… добрался и до них? Неужели… Все повторяется снова? Се Лянь дышит часто и ему кажется, что… Земля уходит из-под ног. Дрожит и разламывается, как при землетрясении. Может это действие какого-то проклятья? Или же… Ох. Ох, это просто трясет его самого. Стиснув зубы, он идет к дому. Се Лянь… он… На этот раз он не потратит целый день на поиски в одиночку. Да, он учится слишком медленно, но кое-что все-таки усвоил. Ему нужно найти деньги и нанять людей, чтобы они помогли ему с поисками. В конце концов, они живут в деревне, и жители не знают принца и его семью настолько хорошо, как это было тогда… Пожалуй, не стоит об этом думать сейчас. Он пытается держать эту мысль в голове, врываясь домой и бросаясь к кухонному столу и нашарив мешочек с деньгами, немного успокаивается, обнаружив внутри немного монет. Этого хватит. Хватит, чтобы получить помощь. Се Лянь поворачивается к двери и едва сдерживает раздражение, когда снова случайно задевает рукой ткань. Сколько раз мать развешивала вещи так и сколько раз он просил не делать этого и просто удивительно, как он не сдернул случайно все на пол… Он замирает, когда что-то касается его щеки. Не ткань. Не развешенные на просушку вещи. Это… Принц слегка оступается, делая несколько шагов назад. Загнанно дыша, он слепо оглядывается вокруг. — Кто здесь?! Ответа не следует и когда Се Лянь закрывает глаза, то слышит только тишину. Только тишину. — Мама? — зовет он. — …Папа? Не матушка. Не отец. Так он их начал называть, когда стал постарше и оставил дворец, чтобы начать свое обучение на горе Тайцан. Это обращение опечалило его мать, которая, нежно щипая его за щеку, тихо приговаривала: — Сыночек мой, ты так быстро вырос… Кто-то здесь есть. Ее улыбка была тогда такой грустной, и прижимая его к себе покрепче несмотря на то, что маленький принц что-то раздраженно бурчал, она попросила: — Смотри, не забудь там за самосовершенствованием о своей бедной старой матушке, хорошо? Кто-то есть. Се Лянь не может это объяснить. Он не слышит ни единого признака жизни, но… То, что касалось его щеки, было человеком. —…. Медленно, вытянув перед собой дрожащие пальцы, он шагает вперед. Слышит только свое собственное сердцебиение. Ни звука больше. И это медленное тихое поскрипывание. Его пальцы касаются чего-то. —… Осторожно он разворачивает ладонь, чтобы обхватить и… Он держит чью-то руку. Холодную и одеревеневшую. Се Лянь с легкостью узнает ее. Это та самая рука, от прикосновения которой он никогда не отшатнулся бы. Прикосновение которой никогда не испугало бы его. Это рука его матери. Звук, что срывается с его губ, вряд ли можно назвать человеческим. Это не похоже даже на вой животного, это… Теперь он понимает, что скрипели не стены. Звук доносится откуда-то сверху. Он тянется другой рукой и… Касается ладони отца. Се Лянь тяжело падает на колени, пытаясь убедить себя, что все это происходит не наяву. Что это очередной обман, очередной морок. Что вот-вот он проснется с криком в том храме и все окажется просто очередным кошмаром. Он не будет один. Он… Его семья будет жива, если только он сумеет проснуться. Ох. Се Лянь в оцепенении поворачивает голову к двери. Наверное, пришел кто-то из деревенских, услышав, как он зовет родителей. Принц не ожидал этого и вероятно, картина развернувшаяся перед вошедшим была действительно чудовищной, потому что… Се Лянь не знает этого наверняка, но доказательством тому… Крики. Леденящие душу, непрекращающиеся крики. Чем дальше, тем больше они раздражают принца, больно бьют по ушам, и он хочет приказать кричащему умолкнуть, но… Ох. Это ведь… он. Это кричит он. И не может сказать, как долго. Но достаточно, чтобы охрипнуть окончательно. Ему казалось, что у него уже нет сердца, чтобы испытывать такую боль. Казалось, что после пережитого, уже ничего не сможет ранить его сильнее. Когда ушел Фэн Синь, Се Лянь думал, что ему уже больше нечего терять. Эта мысль в некоторой степени даже успокоила его. Но он никогда не думал, что может случиться подобное. Все эти годы он боялся потерять друзей, боялся потерять Хун-эра и, в конце концов, боялся потерять даже Призрачного Огонька, но никогда не тревожился о том, что может потерять родителей. Он беспокоился о том, чтобы они были в безопасности, но… До этого момента, он никогда не думал, что родители могут покинуть его. Когда Се Лянь умолял Хун-эра уйти, когда оттолкнул Фэн Синя, когда, улыбаясь, сказал Му Цину, что будет только рад, если тот уйдет… Он думал, что сможет справиться с одиночеством. Что так ему будет лучше. Но где-то в глубине души Се Лянь знал, что где-то всегда будут его родители. Ногти оставляют глубокие борозды в деревянном полу. «А после он повесил его тело». Се Лянь поднимает голову, пытаясь понять почему. Сколько разных способов уйти из жизни — почему они выбрали этот? Но… Ему кажется, что он знает почему. И от этого знания становится только хуже. Кто ему рассказал в конце, что случилось с Хун-эром? Его лба касается обувь. Се Лянь осторожно уворачивается, тихо бормоча… Слова извинения. Глаза его широко распахиваются и затем взгляд мутнеет. Это… это и есть извинение. Взять на себя ответственность. Се Лянь думает, что сейчас уже все кончено. Больше никаких ловушек и обмана. Бедствие получило то, что хотело. У него больше нет ничего, что можно забрать. Когда Се Лянь вынудил Фэн Синя уйти, ему казалось, что он теперь свободен. Что ж, это было ошибкой. «Если ты хочешь сказать, что я виноват в том, что началась война и поветрие — пусть так, меня это больше не волнует» Се Лянь знал, что все, о чем тогда в храме говорил Бай Усянь, было сказано нарочно. Бедствие думало, что заставит принца прийти в ярость. Заставит его ненавидеть. Ненавидеть этот мир. Ненавидеть Ци Жуна. «Но в том, что случилось с Хун-эром виноват ты». Это дело рук не Бай Усяня. И не Ци Жуна. В этом виноват Се Лянь. И возможно… Он встает на ноги, медленно, пытаясь унять дрожь в коленях. Возможно, в этом и был весь смысл. Ему требуется некоторое время, чтобы снять их. Немного повозиться, чтобы подтащить опрокинутый стул. (На который они, вероятно, становились.) Когда он развязывает петлю на шее матери, у него мелькает мысль, от которой его сердце болезненно сжимается. Ох. Так вот где была его шелковая лента. Се Лянь укладывает их на пол, рядом друг с другом. На мгновение он хочет лечь между ними и стать таким же бездыханным трупом. В далеком детстве, проснувшись от очередного кошмара, он бежал к ним в спальню. Забравшись в кровать и обливаясь слезами, принц рассказывал матери о том, как же ему было страшно. Се Лянь… забыл. Он забыл о том, как его обнимал тогда отец. До низвержения. До войны. До их бесконечных споров. До того, как он отправился самосовершенствоваться на гору Тайцан. Забыл, как отец ласково трепал его волосы и говорил, что нет ничего плохого в том, чтобы бояться чего-то. Что мир — это страшное место. Се Лянь мог бояться пока… Отец был рядом, до тех пор, пока сын не будет готов. Лицо Се Ляня искажено горем. Пальцы сжимают шелковую ленту. Се Лянь… Смотрит на потолок, пытаясь унять дыхание. Он не готов. Трудно завязывать узел дрожащими пальцами. Трудно перекинуть ленту через балку — он не может позволить себе оступиться. Его никто не поймает, если он упадет. Он знает, просовывая голову в собственноручно завязанную петлю, что это не сможет ему навредить больше, чем отброшенный в панике меч, валяющийся на полу. Разве что может быть, он найдет немного успокоения в том, чтобы разделить эту участь Хун-эра. Но Се Лянь уверен в том, что не сможет больше вынести ощущения меча, пронзающего плоть. Снова и снова. Криков — и смеха. Его ноги болтаются в воздухе и Се Лянь молится. Грудь спирает от недостатка воздуха, и он молится. Единственному богу, который может услышать его. Кто может проявить к нему милосердие. Он молится Цзюнь У. Кровь течет по его щекам. Ноги дергаются и он, слыша хруст собственных костей, молит о смерти. Об освобождении. Он отчаянно ищет ответ. Но никогда его не получает. Поначалу, Се Ляню кажется, что лента порвалась. Петля вокруг шеи ослабевает, и он едва успевает что-то задушено прохрипеть, прежде чем упасть на пол, между телами своих родителей. — Нет! О, Небеса, нет! Позволь мне умереть. Пожалуйста, просто позволь мне умереть. Он бьется лбом об пол. Удар. Позволь мне умереть. Удар. Когда-то наследный принц мечтал о Небесах. О бессмертии. Смотрел на мир, лежащий у его ног, и думал, что может его спасти. Может его изменить. Удар. Позволь мне умереть. О, Небеса… Позвольте мне умереть. Для чего все это было? Зачем? К чему были все эти старания? Удар. Почему? Ради чего Се Лянь так отчаянно бился? Удар. Позволь мне умереть. Он пытался. Он пытался изо всех сил. Возвел своими руками лестницу на небеса, чтобы потом, падая пересчитать позвонками все ее ступени. Удар. Позволь мне умереть. Пытался защитить свой народ. Спасти свое королевство. Спасти… «Золотые дворцы рано или поздно рухнут». Удар. Се Лянь останавливается, прижавшись лбом к доскам пола. «Такова их природа». Что-то льнет к его ладони — мягкая гладкая материя. Она скользит по его коже, извиваясь, словно змея. —… Он поднимает голову — по лицу бегут ручейки алой крови. Случись это раньше, Се Лянь бы испугался. Задрожал от ужаса. Сейчас же он поднимает руку — совсем так же, как делал это для того, чтобы на нее опустилось маленькое холодное пламя, что освещало его путь в ночи. Шелк скользит между его пальцев, обвивая запястье. Се Ляню сейчас не нужен свет. Он больше не боится тьмы. С губ Се Ляня срывается слово, и он едва ли способен узнать свой собственный голос, словно слышит незнакомца. Незнакомца с чужим голосом и чужим телом. —… Жое, — голос словно холодный осенний ветер. Ничего страшного, думает принц. Се Лянь не хочет быть собой. Больше не хочет. — Ко мне. Лента ползет вверх по его руке, добирается до лица и осторожно закрывает глаза, обвиваясь вокруг головы — возвращаясь туда, где она и была изначально. Се Лянь так бился за этот мир, потому что думал, что может его спасти. Впервые за это утро, он слышит голоса. Радостные, смеющиеся голоса. Он оцепенело поворачивает голову, окруженный смертью. Кто-то ликует и празднует. Тяжело и неторопливо, Се Лянь идет к входной двери. Трудно шагать, когда тебе некуда идти. Шествие. Задорный ритм барабанов. Пронзительное пение флейт. Радостные крики толпы. «Кто во всем этом виноват?» Се Лянь сжимает кулаки. «Да здравствует королевство Юньнан!» На языке скапливается горечь. «Ты или он?» «Да здравствует…» «Помнишь, как ты любил в детстве строить дворцы из золотой фольги?» «Ты… Ты должен быть ВЫШЕ ЭТОГО!» «Ты ведь тоже, не то, чтобы очень помог, не так ли?» «Я покажу тебе, дитя». «Когда я уходил, то думал, что!..» «Мне ничего не нужно». Он сжимает кулаки еще сильнее, но теперь в его руках подрагивает Фансинь. Се Лянь не помнит, чтобы наклонялся за мечом. «Ваше Высочество… Мне ничего не нужно». Рукава его одежды стали шире — и развеваются. И лицо — похолодело. Се Лянь медленно поднимает дрожащую руку и… Касается гладкой поверхности маски. Наполовину плачущей. Наполовину смеющейся. Пальцы скользят по маске, а потом его рука безвольно опускается вдоль тела. —…. По комнате разносится тихий смешок, отражаясь от стен. Ветер путается в волосах его матери, чьи руки протянуты к нему. Но сын не может этого увидеть. Запрокинув голову, он смеется. Смеется до рези в пересохшем и израненном горле, до боли в животе. До слез. Этот мир так жесток. Он полон эгоистов. Глупцов. Вечно жаждущих и требующих. Непомнящих. Этот мир прогнил и Се Ляню не хочется его спасать. —… Вы так легко не отделаетесь, — бормочет он, выходя наружу, к свету. Птицы все еще щебечут. Солнце сияет назойливо ярко. Тепло. Се Лянь улыбается. Еще один смешок срывается с его губ, пока он идет по подножию горы. «Вы так легко не отделаетесь». Неблагодарные. Себялюбивые. Озабоченные только своими маленькими никчемными жалкими жизнями. Что они такое по сравнению с ним? По сравнению с его родителями? По сравнению с Хун-эром? Ничто. Да здравствует королевство Юньнан? Ну уж нет. Они ничем не лучше его. Ничуть не удачливее. Он был выше всех. Лучше всех. Самый благословенный среди людей. Избранник богов. Его и этих людей разделяет только время. Но он больше не желает ждать. И теперь знает, что делать. Се Лянь учится медленно, но им не придется учиться. Он шагает ровно и уверенно, ни разу не споткнувшись. Се Лянь ходил по этой дороге немало раз и запомнил все ее повороты и выбоины. Спустя короткое время он оказывается на поле боя. Пустое и заброшенное. Сколько душ были обречены скитаться здесь одинокими и неприкаянными? Се Лянь не станет таким же. И он не позволит миру забыть о них. В воздухе разлит гнев, окатывающий его удушающими волнами. Но Се Лянь не боится — ему уже ничего не сможет навредить. Этот гнев ничто по сравнению с тем, что бушует сейчас в сердце наследного принца. Он задает вопрос, на который уже знает ответ. — Есть ли в вас ненависть? — разносится над полем его ледяной голос. — Люди, за которых вы умерли, — пальцы Се Ляня сжимаются вокруг рукояти Фансиня, — стали поданными нового королевства. Он слышит низкий озлобленный вой неуспокоенных душ. — Они забыли о вас. Забыли о вашей жертве. Се Лянь — отброс. Неудачник. Вор. Шлюха. Об этом не стоит спрашивать его самого — про него с удовольствием расскажут другие. Но он никогда не опускался так низко. Настолько низко, чтобы забыть тех, кто умер за него. — И сейчас, — губы Се Ляня кривятся в мстительной злой усмешке, — они ликуют. Они празднуют. Теперь над полем завывает ветер и духи, кружась, собираются вместе, образуя смертоносный ураган. До Се Ляня доносятся далекие звуки праздничного шествия. Бой барабанов. Смех. Пение. — Чествуют тех, кто убил вас. Наученный жизнью — о как же горько ему дались эти уроки, — Се Лянь теперь может сказать, что… Самое болезненное предательство всегда сопровождается бурными аплодисментами. — Есть ли в вас ненависть? Духи теперь воют громче, чем прежде. Громче, чем звуки празднующей толпы, громче барабанов, громче пения. Под маской Се Лянь прячет злобный оскал. — ОТВЕЧАЙТЕ! Наконец, несвязный вой превращается в слова. — Я НЕНАВИЖУ!!! — Я… Я НЕНАВИЖУ! — Я ХОЧУ… Я ХОЧУ УБИТЬ ИХ! Прекрасно, думает Се Лянь. Прекрасно. Это то, что надо. Он больше не хочет строить золотые дворцы. — Присоединитесь ко мне. Он хочет увидеть, как они падают. Хочет разрушить их до основания собственными руками. Вот в чем смысл. Вот на какой конец они обречены с самого начала. Вихрь из озлобленных духов кружится в воздухе, заслоняя солнце. Се Лянь все равно его не видит. Прекрасно. Фансинь ощущается в ладони приятной тяжестью. Жое взбудоражено вьется под маской. А души воют. Прекрасно. Это… это то, что ему нужно. Он… Внезапно за его спиной раздается голос. Чистый и ясный — почти что ласковый. — Ваше Высочество. Губы под маской дрожат. Какая-то часть его души все еще жива, все еще болит, все еще отчаянно хочет верить, улавливая что-то смутно знакомое в этом голосе. Эхо утерянной надежды. Глубокий, но звонкий. Голос, который может принадлежать молодому человеку. И он… почти похож на… Впервые за долгое время, принц чуть не выговаривает это имя вслух. Шепчет, в тайной надежде, что мир, забрав у него столько всего, все же решится вернуть что-то обратно. — … — но все же стискивает зубы. Он научился. Он понял. Ему потребовалось слишком много времени, но Се Лянь понял. Никто не отзовется на это имя. — К кому ты обращаешься? — холодно и безучастно спрашивает он. Перед ним на коленях стоит призрак — высокий и стройный, в черных одеждах и волосами, убранными в высокий хвост. — К Вам. Он поднимает голову, глядя на бесстрастную фигуру в маске. Если в его глазах и мелькнула боль, то о ней никто никогда бы не узнал. — Я обращался к Вам, Ваше Высочество. —… Пальцы Бедствия нервно дергаются, и он сухо отвечает. — Это не я. Се Лянь втягивает воздух, ощущая могучие волны духовной силы. Сильнее, чем от любого из кружащихся вокруг духов. Без сомнения, демонической, но не нечестивой. Она не оседает мерзким привкусом во рту, от нее не слезятся глаза — в отличие от сил, что исходит от духов. Вероятно, это создание более высокого ранга — свирепый призрак, по меньшей мере. Скорее всего, равный по силе тому существу, с которым Се Лянь бился на мосту Иньян. — Я узнаю Вас везде и всегда, Ваше Высочество, — отвечает ему голос, беспокоя память принца. — Это Вы. Призрак словно пытается принцу напомнить о том, кем он некогда был и… Се Лянь стискивает зубы. Он не хочет быть собой. Больше не хочет. — Сюда, — громогласно командует он, с уверенностью в том, что ему подчинятся. Бедствие поднимает руку и чувствует, как призрак выпрямляясь, оказывается рядом и накрывает его ладонь своей. Его рука затянута в перчатку из кожи. Мягкой. Изношенной в битвах. Ладонь с длинными пальцами гораздо больше ладони принца. И насколько Се Лянь может судить, молодой человек выше его, по крайней мере, на голову. —… Се Лянь скользит по его руке вверх, ощущая пальцами в зазоре между перчаткой и рукавом, выступающие косточки запястья и тугие крепкие мышцы. Он облачен в доспехи — принц кончиками пальцев чувствует добротно собранную латную чешую. На боку висит длинная и острая сабля. Следуя руками еще выше, Се Лянь с удивлением обнаруживает, что юноша широк в плечах. Широк настолько, что может полностью загородить принца от посторонних взглядов, если встанет перед ним. Наконец Се Лянь тянется к его лицу и… Касается гладкой холодной поверхности маски. Несмотря на все пережитое, пальцы Се Ляня все же дрогнули и страх, которого он стыдился, но который все еще жил глубоко внутри него, заставляет отпрянуть, но… Призрак ловит его руку, удерживая крепко… И так нежно. Се Лянь замирает, отчаянно пытаясь унять дыхание и широко распахивая глаза под Жое и… Призрак твердо и настойчиво тянет его руку обратно, пока Се Лянь наконец не касается рта маски. Не смеющегося и плачущего. Это не маска из его кошмаров. Не та, что скрывает сейчас его лицо. Маска призрака улыбается. Самой простой и обычной улыбкой. Они стоят достаточно близко и теперь Се Лянь чувствует не только духовные силы этого существа, но и… Его запах. Такой… Сердце Се Ляня пропускает удар. Знакомый запах. Словно лес после дождя. Землистый, чистый и немного дикий. Напоминающий… Так напоминающий принцу дом. Не тот дворец, где прошло его детство, но то место, куда он так мечтает вернуться. — Ты… — неуверенно шепчет принц. Он не задает тот самый вопрос, как раньше. Не может вынести мысли о том, что на свой зов получит в ответ снова лишь тишину. Се Лянь учится медленно. Но учится. — Как тебя зовут? — хрипло выдыхает принц, с колотящимся сердцем, в котором просыпается то, что он начинает ненавидеть. То, что принесло ему столько боли. Надежда. Но и сейчас он не получает ответа. Ненавидеть до такой степени, что его губы его кривятся от боли и гнева, скрытые маской и… Скрытые маской, на лице призрака бушуют чувства, слишком глубокие, чтобы облечь их в слова. — У этого слуги нет имени, Ваше Высочество. Его голос звучит напряженно — будто эти слова ему ненавистны. Но Се Лянь не обращает на это внимания, ощущая как чувство, переполнявшее сердце, постепенно испаряется, оставляя его еще более опустошенным. О, Небеса, как же он ненавидит надеяться. —… Быть без имени, значит быть Умином, — бормочет он. Умин наклоняет голову и шелковистые пряди волос соскальзывают по его плечам вниз. — Я отзовусь на любое имя, что даст мне Ваше Высочество. Значит, Умин. Се Лянь прикрывает глаза, стараясь успокоиться. — Ты один из погибших здесь солдат? — Да, — легко и без раздумий отвечает призрак. Прошло так много времени с тех пор, как Се Лянь вступал в беседу, не превращающуюся в словесную перепалку. — И с какой целью ты здесь? — неожиданно слова даются принцу так легко и свободно. — Чтобы служить Вашему Высочеству. —… Се Лянь, сквозь зубы спрашивает снова: — Как тебя зовут? На этот раз вопрос звучит резко и в голосе принца слышится подозрение. Немного помедлив, призрак отвечает: — Умин. Повисает недолгое молчание. Тишина полна недоверия — принцу, наученному горьким опытом, повсюду чудится коварство и обман — даже в этом бескорыстном намерении призрака служить ему. —… Если я узнаю, что ты мне лжешь…— шипит принц и рукоять Фансиня трепещет в его руке, — то я тебя развею. Улыбка Умина вторит улыбке на маске, что скрывает его лицо. — Ваше Высочество, Вы вольны развеять меня когда захотите, но этот слуга никогда не станет лгать Вам. Какие смелые слова… Когда-то это могло бы вызвать у Се Ляня улыбку. Какой храбрый юноша. Глупый, но… храбрый. Если он один из павших здесь солдат, тогда его намерения совпадают с тем, что задумал Се Лянь, а значит ему можно доверять. Но принц хочет проверить еще кое-что. Он медленно отнимает ладонь от маски Умина — на этот раз призрак не препятствует ему, удивленно замирая, когда принц берет его за руку и прижимает к своей груди. К камешку, что висит на кожаном шнурке. — Ты знаешь, что это такое? Призрак медлит с ответом лишь мгновение: — Это прах, Ваше Высочество. Се Лянь медленно кивает. Он никому прежде не позволял коснуться Хун-эра. Только… (Горькое воспоминание отдается странной далекой болью. Только матери.) Но Се Ляню важно выяснить это и для этого требуется то, чего у принца сейчас нет, но есть в изобилии у призрака — духовные силы. —Чувствуешь ли ты что-нибудь от этого праха? Умин нерешительно молчит и его пальцы лежат на гладкой темной поверхности камешка. —… — Се Лянь не может видеть, как он склоняет голову, но даже если бы и мог, то маска все равно скрывала бы мысли, мелькавшие в глазах призрака. — Этот прах принадлежал верующему Его Высочества, — отвечает наконец Умин. — Исключительно преданному верующему. И несмотря на все происходящее, Се Лянь улыбается. Голос его звучит тихо, но довольно: — Да, это так, — пальцы Умина так осторожны, они не сдвинулись ни на цунь и не касаются кожи принца, только камешка. Даже несмотря на то, что его рука в перчатке, призрак не осмеливается коснуться Се Ляня. — Что еще? —… Он следовал… — Умин делает паузу и поправляя себя, продолжает, — он был очень близок к Его Высочеству. Се Лянь кивает. Раньше вспоминать о Хун-эре было невыносимо больно — все равно что вскрывать застарелую рану. Рвать на куски собственное сердце. Сейчас же воспоминания о мальчике — единственное, что его не ранит. — Можешь ли ты сказать, как он умер? Снова молчание и затем: — Да. — Расскажи мне. Умин отвечает не сразу, и тишина затягивается настолько, что принц повторяет снова, более настойчиво: — Расскажи мне. Призрак наклоняет голову еще ниже и голос его звучит печально. — Он был убит, — Се Лянь молчит, но в его молчании чувствуется нетерпение. Ожидание. —… заколот мечом, Ваше Высочество. Умин опускает взгляд на Фансинь, рассматривая духовное оружие сквозь прорези в маске. — Тем, что сейчас у Вас. Се Лянь поначалу облегченно выдыхает, зная, что призрак действительно может ощутить прах и говорит правду, а затем… — Знаешь ли ты, кто тогда держал этот меч? — голос принца звучит сурово и жестко. На этот раз ответ следует незамедлительно и Се Лянь отчетливо слышит презрение, что убеждает его в том, что призрак знает о ком говорит: — Да. Се Лянь кивает, опуская Фансинь в ножны. — Тогда веди меня к нему. Призрак снова преклоняет колени. С опущенной головой и рукой над сердцем. (Которая немного подрагивает, после того как ее коснулся принц.) — Ваше Высочество, клянусь, я готов погибнуть за Вас! Он далеко не первый. — Ты уже мертв, — холодно отвечает Се Лянь. — Выдвигаемся.