No Paths Are Bound / Никакие запреты неведомы

Путь выдался длинным. Вероятно, они шли к столице государства. Се Лянь удивляется тому, что его родственничку хватило наглости прятаться в таком месте, впрочем… Ци Жун проделал некоторую грязную работку для нынешней королевской семьи, не так ли? Дорога под их ногами местами ужасно разбита и отчаянно требует, чтобы ее хоть немного подлатали. Се Лянь спотыкается о небольшую кучку камней, по привычке выбрасывая исцарапанные руки вперед и… На этот раз кто-то ловит его. Он едва успевает покачнуться, как тут же чья-то рука мягко удерживает его под локоть, а другая ложится на талию. — Сюда, Ваше Высочество… Умин оказывается превосходным проводником, внимательным и заботливым. Се Лянь больше ни разу не спотыкается и под его ногами не оказывается выбоин или трещин. Это кажется ему странным, ведь на многие ли вокруг царит запустение и разруха. Но он не видит, как под яростным взглядом Умина, камни и земля, дрожа собираются воедино, заново складываясь в ровную дорогу. Его рука поддерживает Бедствие под локоть, но теперь Умин кажется Се Ляню не сколько поводырем, сколько… Спутником. Было время, когда чье-то присутствие рядом успокаивало Се Ляня. Теперь же это лишь напоминает ему о прошлом. Зал, куда его привели, оказывается еще роскошнее чем он ожидал — Се Лянь не может видеть, но необъяснимым образом чувствует это в воздухе. Что, опять-таки, вполне ожидаемо. У Ци Жуна всегда была привычка пресмыкаться перед влиятельными людьми и его не волновало то, на чьей голове была корона на этот момент. Он всегда думал лишь о собственной выгоде, о том, что ему смогут предложить взамен на его услуги. Сколько храмов Се Ляня он сжег, прежде чем это сделали враги принца? Скольких его верующих он растерзал? Это послужило еще одной причиной ненависти к принцу в первые дни после его низвержения — ведь многих, кто еще осмеливался поклоняться Се Ляню, убивали прямо на месте. Он делает шаг вперед и … Останавливается, втягивая в себя воздух, с удивлением подмечая… Духовные силы. Их не очень много, но больше, чем принц мог ожидать. Он хмурится, пытаясь понять, и тут Умин наклоняется к его уху, чтобы прошептать: — Призрачные огоньки, Ваше Высочество. —… — зрачки Се Ляня сужаются. В среде заклинателей нередко использовали огоньки для различных ритуалов и заклятий. У Ци Жуна же не было ни одной причины держать их здесь, кроме как в угоду своему ужасному вкусу и склонности к дешевым трюкам. Теперь становится понятным почему в зале так прохладно. Над их головами висят фонарики, в которых томятся десятки призрачных огоньков, освещая все вокруг холодным ядовито-зеленым светом. Умин смотрит на принца и зеленоватое сияние отражается на гладкой поверхности его нефритовой белой маски. Се Лянь раньше не обращал внимания на страсть родственника к бросовым украшательствам, но теперь его руки сжимаются в кулаки от отвращения. — Где он? Вместо слов, ладонь на его локте слегка сжимается, ведя принца вперед. Вокруг пусто — никаких слуг, они распущены по домам на этот вечер. Никаких гостей. Владелец этого места кажется неспособным на гостеприимство, и может удерживать кого-либо здесь только силой. Ци Жун сидит в одиночестве во главе стола, лениво ковыряя поджаренного цыпленка. Достаточно жирного, чтобы стать ужином для целого семейства, особенно в нынешние времена. Выудив тонкую косточку, он ковыряется ею в зубах, обращаясь к одному из огоньков, что висят над его головой. Голос звучит грубо и недовольно: — Ты, наверное, думаешь, что в нынешнее время люди могут сподобиться ответить на приглашение, — бормочет он, бросая косточку прямо в фонарик с огоньком. — Но ведь эти новые здешние «дворяне» и не знают, что такое вежливость. Они ее не распознают, даже если засунуть ее им в задницу… Тетушка всегда твердила ему, что на приглашение нужно ответить, даже если не собираешься приходить. На приглашения Ци Жуна никто никогда не отвечал и его самого никогда никуда не приглашали. Главным образом, потому что он всегда вел себя отвратительно и имел мерзкую привычку запугивать людей. — По правде говоря, даже не представляю почему я…! Дверь со скрипом открывается и Ци Жун, подняв глаза, видит вошедших. Один высокий, весь в черном. Второй ниже ростом, уже в плечах, одет в белое. Оба в масках. Он узнает одного из них и удивленно восклицает: — О, да это ты! — голос его звучит весело и со своего места он не видит, как руки человека в белом сжимаются в кулаки. — А я думал, что ты уже покинул этот мир. — продолжает Ци Жун, недоуменно поднимая брови. Бедствие отвечает ровным голосом: — Я принял ваше приглашение, молодой господин. —… — Ци Жун хмурится. — Но… я не посылал тебе… — Нет, посылали, — отвечает человек в маске, шагая вперед. Забавно — Ци Жун помнил, что Белое Бедствие был выше ростом и крупнее. Возможно, он растерял силы, после того как наслал поветрие и сейчас восстанавливает их. — Я просто задержался. Белые сапоги тихо постукивают по полированному мрамору, которым выложен пол, и зеленые огоньки подсвечивают его маску тем ярче, чем ближе он подходит. — Я не… — Посылали, — повторяет Бедствие. — Разве вы не помните? Ци Жун замирает, неловко ерзая на своем сидении, отчаянно пытаясь вспомнить. Человек в белом наклоняет голову. — Хотите, я вам напомню? — голос его звучит спокойно, почти приветливо. — Это было тогда, когда вы в последний раз видели эту маску. Ци Жун ничего подобного не помнит, они разошлись с ясным уговором… — Сначала я это не заметил, — объясняет Бедствие, останавливаясь у края стола, рядом с Ци Жуном, — и другим пришлось убрать его вместо меня. Но вы ведь этого и хотели, —беззлобно спрашивает он, — не так ли? —… — глаза Ци Жуна сужаются. Он медленно подается вперед, намереваясь дотронуться до маски, но человек в черном останавливает его, вцепляясь в руку железной хваткой. — Эй! — возмущенно кричит Ци Жун. — Что ты себе позволяешь?! Ты кем себя возомнил?! Бедствие опускает руку на грудь своего спутника. — Отпусти его, Умин, — говорит он мягко. — Я сам с ним разберусь. — Ваше Высо… — Позаботься о призрачных огоньках, — продолжает Бедствие, мягко подталкивая его в сторону. — Отпусти их на свободу. —… — Умин отбрасывает руку Ци Жуна, словно мусор. — Как пожелаете, Ваше Высочество. Он отступает в сторону и Ци Жун настороженно смотрит на Белое Бедствие. В конце концов… Он же раньше выглядел иначе. Совершенно иначе. Ци Жуну кажется, что перед ним сейчас… вообще другой человек. — Это… действительно ты? — бормочет он, подозрительно оглядывая гостя. —И вправду не помнишь, Ци Жун? — доносится ответный вопрос из-под маски. — Ты сам пригласил меня. —Я… Наконец его осеняет и он широко распахивает зеленые глаза. Потому что он знает, кто к нему пришел. И узнал этот голос. Но это не Бай Усянь. Гость тянется к своей маске. Едва увидев лицо, что скрывалось под ней, Ци Жун потрясенно замирает, но потом взяв себя в руки, ухмыляется. — Братец! — радостно смеется он и его хохот разносится по залу, отражаясь от стен. — Ты наконец принял мое приглашение! Это ужасно забавно. — Сколько я их тебе послал за все эти годы, а? Неисчислимое множество. Се Лянь не ответил ни на одно — сначала был слишком занят самосовершенствованием, потом он вознесся, а потом… Ци Жун зубасто улыбается и мерзко хихикает. А потом Се Лянь стал никем. — Полагаю, теперь у тебя найдется время для братца, не так ли? На лице Се Ляня, теперь уже не скрытом маской, все такое же нечитаемое выражение. — Ты знаешь, кем он был? Ци Жун продолжает хихикать. — Кто? — Юноша, которого ты убил, — объясняет Се Лянь, медленно выговаривая слова, аккуратно подбирая каждое. — Ты знаешь, кем он был? —… Я видел, как он таскался за тобой повсюду, — начинает вспоминать Ци Жун, задумчиво прикладывая палец к подбородку. — А потом, когда я увидел этот глаз… ну тут мне стало ясно, что это тот самый мальчишка. Тот глаз. О чем он говорит? — А ты ведь не знаешь, — ухмыляется Ци Жун. — В тот день ты ведь так и не увидел этого уродца без повязок на лице. Ци Жун всегда любил потрепать языком и довольно часто, тогда, когда этого совершенно не стоило делать и никогда не заботился о том, могут ли задеть его слова кого-либо. — Ну считай, что тебе повезло, зрелище было действительно отвратительным. Се Лянь не видит, как Умин замирает с опущенной головой в дальнем краю зала, держа в руках фонарь с огоньком. — Ты никогда не задумывался, почему половина его лица была всегда замотана? — Ци Жун говорит теперь громче, продолжая похохатывать — нет, даже похрюкивать от смеха. — Я удивлен, почему он вообще его не вырвал! Он хлопает ладонями по столу и тарелки дребезжат от удара. — Это было бы гораздо лучше, чем оскорблять взгляды окружающих таким мерзким зрелищем! — Хватит. Голос Се Ляня звучит низко и угрожающе, но его брату на это наплевать. Ему всегда было наплевать. — Я думаю, ты должен поблагодарить меня! — восклицает Ци Жун, откидываясь в кресле. — Этот мелкий выродок все время следил за тобой. КТО ЗНАЕТ, какие мерзкие и отвратительные мысли роились в его голове. КТО ЗНАЕТ, чего он от тебя хотел. Наверняка он был одним из этих обрезанных ру… Затем Ци Жун не может издать ни звука. Выпучив глаза, он хрипит и задыхается. Пальцы плотно обхватывают его шею. Длинные изящные пальцы, с нежной гладкой кожей, держат его за горло железной хваткой. Указательный палец ложится на артерию, а большой умело надавливает так, что почти перекрывает дыхание. — Это был вопрос, на который следовало ответить просто «да» или «нет», — бесцветно продолжает Се Лянь. — Меня не волнует, что ты там думал о его внешнем виде. Он стискивает пальцы чуть сильнее, чувствуя, как сухожилия и мышцы под его рукой начинают трещать от давления. — Меня не волнует, что ты думал о том, чего он, как тебе казалось, от меня хотел. — Б-братец, т-ты… ты! — За всю твою жизнь, тебе в голову не пришло ни единой годной мысли, — все так же спокойно продолжает Се Лянь. — Так почему же сейчас, меня должно заботить ее содержание? Кожа хозяина дома приобретает зловещий багровый оттенок, однако он умудряется состроить возмущенное выражение. Се Лянь отпускает его, Ци Жун падает, хватаясь руками за край стола и откашливаясь. — К-когда тетушка узнает об этом, она тебя н-накажет! — Моя мать мертва, — ледяным тоном отвечает Се Лянь. — Но даже если бы она была в живых, ей было бы плевать на то, что я с тобой сделал. — Она… Принца приводит в бешенство то, как неуверенно звучит теперь голос Ци Жуна. Потрясенно. — … она мертва? Ему хватает нахальства казаться грустным. — В иных обстоятельствах я бы сказал тебе, что вы скоро встретитесь, — губы Се Ляня кривит ядовитая улыбка. — Но для тебя это невозможно. Ци Жун замирает, потрясенно глядя на брата. Се Лянь не ошибся тогда в разговоре с отцом. Ци Жун не дурак и прекрасно отдает себе отчет в том, к чему приведут его действия. Он знает. Знает и осторожно исследует границы дозволенного. Что касается его брата, то он не думал, что все зайдет так далеко. Он полагал, что несмотря ни на что, Се Лянь все проглотит и постарается закрыть глаза и простить его. Отпустить, забыть и простить. Он всегда так делал. Все всегда так делали. И Ци Жун понял, что перешел черту, уже когда она осталась далеко позади него. — Ты…? Перед ним на стол со звоном падает клинок. — Ты узнаешь это оружие, не так ли? — тихо говорит Се Лянь и ему не нужны глаза, чтобы увериться в том, что лицо брата искажено ужасом. — Вы двое прекрасно знакомы. —… — Ци Жун лихорадочно пятится назад, спотыкаясь об кресло и падая на пол. — Ты не посмеешь…! Он, задыхаясь, ползет назад, видя, как Се Лянь берет меч. — Ты не можешь…! Ты! — лихорадочно бормочет он, пытаясь придумать причину, по которой Се Лянь должен проявить к нему милосердие и… — Боги не могут вредить людям! Меньше всего он ожидает, что Се Лянь засмеется. — Я не бог, — ухмыляется принц. Ци Жун никогда прежде не видел его таким. Такое высокомерное выражение лица едва ли могло считаться подобающим и пристойным для наследного принца. Но, кажется теперь это совершенно не волнует Се Ляня. Ци Жун суетливо поднимается и пытается убежать. — Ты… Ты мог угрожать мне и запугивать раньше, но…! — он отчаянно пытается скрыть ужас в своем голосе. — Но ты уже не тот, кем был когда-то и не можешь… Се Лянь хохочет еще громче. Капля крови стекает по его щеке. — Ци Жун, ты думаешь, мне нужны глаза, чтобы наказать тебя? — цокает принц. — Ах, но я же совсем забыл, что обычно ты нападаешь на беззащитных женщин и детей, не правда ли? Или на тех, кто уже был перед этим замучен Бедствием. Се Лянь знает, что Хун-эр легко победил бы Ци Жуна в честной схватке. Принц знает это, потому что сам учил Хун-эра. — Дадим тебе небольшое преимущество, как ты на это смотришь? — криво усмехается Се Лянь и добавляет, — Умин, дай ему свою саблю. Повисает небольшая пауза, пока юноша в маске, наклонив голову смотрит на принца. — Умин. — Да, Ваше Высочество. Затем он, подойдя ближе, вкладывает саблю в отчаянно дрожащие руки Ци Жуна. Они трясутся так сильно, что он едва не роняет клинок на мраморный пол. — Ты… — выплевает он, с недоверием глядя на Се Ляня, который подходит ближе. — Ты убьешь меня из-за этой маленькой вонючей крысы? Мы же семья! Моя кровь…! Ци Жун взвизгивает, когда что-то острое неуловимо быстро касается его щеки. Поднимая глаза, он видит меч, направленный на него. Меч, который выглядит словно продолжение руки Се Ляня. Ци Жун замирает, глядя на застывшего в атакующей позе Се Ляня, потому что… С мечом в руке и прижимая что-то к груди, он… Так похож на статуи, что стояли раньше в его храмах. На статуи, к возведению которых Ци Жун приложил руку, и которые он потом так старательно помогал разбивать. Но лицо человека, что стоит перед ним, не такое отрешенное — губы изогнуты в яростном оскале. — Я никогда не считал тебя своей семьей, — шипит принц. — И возмущен тем, что родители заставляли меня терпеть тебя! Ци Жун пытается отразить очередной выпад меча, но двигается слишком медленно. Правое плечо обжигает боль. — Мой отец считал тебя обузой, а моя… моя мать! — злобно хохочет Се Лянь, словно… Словно пародируя мерзкий смех самого Ци Жуна. — Она чувствовала вину за то, что ее не было рядом с сестрой, когда та умирала… и ей было плевать на тебя! Каждую попытку Ци Жуна парировать или возразить встречает новый удар. Они сыпятся на его плечи, ноги и руки. На лицо. Бесчисленные неглубокие порезы, не смертельные, но мучительные. — Ты всегда смотрел на меня свысока! Вот почему я…! — Ох, не начинай. Се Лянь закатывает глаза. Волосы вьются за его спиной текучей гривой при каждом движении. Он превращает схватку в искусство — в танец. Почти как в тот день, но на совершенно другом параде и в другой маске. Крики многотысячной толпы и… И мальчик, что упал в его объятья, словно сорвавшаяся с неба звезда. Он не видит, что Умин сидит на полу в дальнем конце зала, подтянув колени к груди, держа в руках единственный оставшийся фонарик и… Наблюдает за ними, а зеленое пламя бросает неверные отблески на гладкую белую маску. — Я никогда не скрывал того, что думал о тебе! — рычит Се Лянь. — Не притворяйся, будто для тебя это было ТАЙНОЙ и не пытайся использовать это как ОПРАВДАНИЕ! — Ты…! — Ты стал таким не оттого, что я тебя презирал,— голос Се Ляня повышается до крика. — Ты был омерзителен мне, потому что ты ГРЯЗНОЕ ЖИВОТНОЕ! Следующий удар меча оставляет глубокую рану на бедре. Се Лянь чувствует подступающее бешенство, когда слышит, как брат падает на пол. Он недоволен. Не рассчитал силы. Вышел из себя. Принцу хотелось, чтобы Ци Жун оставался на ногах чуть дольше. Ци Жун болезненно стонет и пытается отползти, волоча за собой раненую ногу. Он не может теперь ей пошевелить — удар меча перебил мыщцы и сухожилия. Она безвольно болтается, теперь бесполезная и искалеченная. —… Но ты ведь знал это, не так ли? — шипит Се Лянь, поднимая подбородок и прислушиваясь к болезненным вздохам и всхлипываниям. — Знал, кем ты был. Он шагает вперед, опуская руку с мечом так, что кончик лезвия с пронзительным визгом царапает мраморный пол. — Что там, под слоем роскоши, титулов и славы скрывается маленький больной уродец. Выродок, который никому не был нужен. Сирота. Острие меча внезапно останавливается между лодыжек Ци Жуна. — Ты ничем не отличался от того мальчика, но он сумел завладеть моим вниманием, — насмешливо говорит принц, качая головой. —А ты не мог этого вынести, не правда ли? — Как ты смеешь нас сравнивать! — кричит Ци Жун. — Я хотя бы не урод! Он взвизгивает, когда Фансинь взлетает вверх черной молнией. Кровь заливает правую сторону его лица, и он со грохотом роняет саблю Умина, лихорадочно зажимая руками пронзенную глазницу. — Теперь урод, — холодно отвечает Се Лянь. И тут Се Ляня осеняет. Он медленно наклоняет голову и волосы, слегка растрепавшиеся во время схватки, падают на глаза, скрытые полосой шелка. — Знаешь, — бормочет принц. — Мой отец тоже мертв. Сидящий в углу Умин замирает. Ци Жун давится вздохом. — Ч-что? Но… как? Се Лянь не отвечает. Ци Жун недостоин ответа. Пусть гадает. Пусть это мучает и преследует его. Он сам достаточно преследовал и мучил других. — Я больше не божество, — повторяет принц. — Это значит, что мои земные титулы и земли снова принадлежат мне. Опасно поблескивающий Фансинь теперь нацелен на грудь Ци Жуна. — А это в свою очередь означает то, что я глава императорской семьи Се, не так ли? Теперь это звучит так смешно. После войны, по большей части, эти слова почти ничего не значат. Но Ци Жун все еще принадлежит этой семье и для него это имеет большое значение. Не то чтобы Се Лянь когда-либо мог бы стать императором — на самом деле он никогда и не хотел этого. Однако это дает ему прекрасную возможность лишить Ци Жуна того, за что он так отчаянно цепляется и ценит выше всего на свете, даже если он сейчас не смеет себе в этом признаться. — Я изгоняю тебя, — улыбается Се Лянь. Нет, не улыбается, а ухмыляется от уха до уха, словно наступил момент, о котором он мечтал с самого детства. (И по правде говоря, так и есть на самом деле.) С дрожащих губ Ци Жуна срывается нервный смешок, который обрывается, как только он пытается отползти, оставляя за собой кровавый след. — Что?! — Я изгоняю тебя из семьи, — медленно повторяет Се Лянь, четко выговаривая каждое слово. — И лишаю всех титулов. — Ты! — яростно выплевывает Ци Жун, кровь блестит на его оскаленных зубах, а он… он все равно пытается расхохотаться, хотя в голосе отчетливо слышен ужас. — Ты думаешь мне НЕ НАПЛЕВАТЬ? Фансинь снова скользит по его боку, оставляя глубокую рану поперек ребер и срывая с губ мучительный стон. — Тебе не наплевать, — тихо отвечает Се Лянь. — Потому что сейчас ты всего лишь сирота. Без титулов. Без семьи. Покалеченный. Вызывающий только омерзение и презрение. Никому не нужный. Никто даже не станет тебя оплакивать. И поэтому, тот мальчик лучше тебя. Се Лянь не произносит его имя. Не здесь. Ему омерзительна мысль о том, что Ци Жун посмеет произнести его своим поганым ртом. Брат давится смешком. — Оплакивать меня? И кто… кто же оплакивал его?! — Я, — отрезает Се Лянь. — Я его оплакивал. И продолжает оплакивать. Се Ляню отчасти кажется, что этому не будет конца. Поначалу Ци Жун думает, что брат подрастерял свое мастерство владения мечом, ведь он нанес множество ран, но все они были неглубокими и не смертельными. Однако постепенно намерения принца становятся ему ясны. Се Лянь не целится дважды в одно и то же место. Он не знает, сколько раз Ци Жун ранил Хун-эра. Тогда он не смог заставить себя посчитать. Горе поглотило его полностью, лишив возможности обратить внимание на мелкие детали. Но ему кажется, что тысячи порезов должно быть достаточно. Боль от такого количества ран ему слишком хорошо известна. Се Лянь старается проливать не слишком много крови. Не слишком много крови, но так, чтобы брат почувствовал каждое касание лезвия меча. Почувствовал каждую каплю крови, даже те красные брызги, что теперь на лице Се Ляня. Пятнающих белые одежды и растекающихся по стенам. Даже когда его брат становится неузнаваемым, принц чувствует куда направить меч. Наконец Се Лянь поднимает Фансинь, по лезвию которого струится кровь и звонко капает на пол, собираясь в подсыхающие лужицы. — Позволь мне умереть… — всхлипывает Ци Жун, пряча лицо в ладонях. Когда-то оно было красивым. Очень похожим на лицо наследного принца. Теперь же оно напоминает кровавое месиво. — Позволь мне умереть! Се Лянь довольно вздохнув, наклоняет голову. Раньше Ци Жун так часто молился ему. Просил о чудовищных вещах. Говорил о своих грязных отвратительных желаниях. Но эта мольба первая из его уст, которую Бог Войны в короне из цветов хотел бы исполнить. Но не так быстро. И не так, как хотелось бы Ци Жуну. —… Жое, — шепчет он. Лента шевелится на его лице, услышав свое имя. — Вперед. Ци Жун еле видит и ему кажется, что он бредит, когда замечает, что шелковая лента ползет к нему. Однако, он осознает, что все это происходит наяву, когда она скользит по его телу, и стоит Жое обвиться вокруг шеи, то Ци Жун срывается на крик. — НЕТ! — вопль разрезает тишину зала и кровь толчками льется из его ран, когда он стремительно оказывается подвешенным к одной из потолочных балок. — Нет-нет-нет-НЕТ-НЕТ-НЕТ! Крови так много, что кажется, будто льет дождь. Се Лянь поднимает голову, прислушиваясь к звуку капель, разбивающихся об пол. — Не так, — всхлипывает Ци Жун, чувствуя, как лента туго сжимается на горле и вздергивая его выше. — Брат… ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ТАК! Хруст. Звук, с которым ломается его шея, разносится громким эхом по залу и больно бьет по ушам. Затем наступает тишина, нарушаемая… еле слышным поскрипыванием. Стуком капель по мраморным плитам пола. Если подумать, то Ци Жун подвешен к той самой балке, на которой висели фонари с призрачными огоньками. Бедствие ждет. Слушает, как звук сердцебиения нарастает, сбивается на лихорадочный ритм и наконец утихает от недостатка воздуха. Кровь собирается у его ног, пачкая подошвы и полы одеяния. Затем снова тишина. Принц протягивает руку в ожидании, зная, что озлобленная и полная ненависти душа никогда не сможет упокоиться с миром. И наконец чувствует прикосновение маленького холодного пламени на своей ладони. Сомкнув пальцы вокруг духа, он подносит его к лицу. Душа Ци Жуна корчится в его ладони. Пока еще растерянная и бессловесная, еще не осознавшая кто или что она такое. Но Се Лянь не станет его развеивать, нет. Это было бы чересчур великодушно по отношению к Ци Жуну. — Умин, — тихо зовет принц. Немного помедлив, ему отвечает тихий и слегка охрипший голос: — Да, Ваше Высочество? — У тебя остался фонарик или ты все уничтожил, когда освобождал огоньки? —… Есть один, — отвечает юноша. Се Лянь улыбается, подсвеченный зловещим зеленым пламенем. — Принеси его сюда, — приказывает он. Принц слышит твердые уверенные шаги Умина, который останавливается подле него, открывая дверцу фонарика, чтобы Се Лянь мог поместить новорожденный призрачный огонек внутрь. Но перед этим, Се Лянь подносит Ци Жуна поближе к лицу. — Ты собирался назвать его обрезанным рукавом, не так ли? Умин, не отрываясь, смотрит на свое божество и держит фонарик твердой рукой. Се Лянь тихо смеется и дорожки крови стекают по его подбородку. — Так вот я тоже обрезанный рукав. Сама мысль о том, что кто-то мог узнать об этом когда-то пугала его. Ему казалось, что самое ужасное, что могли о нем знать люди — именно эта часть его существа, которая испытывала подобные желания. Но есть вещи гораздо хуже. Се Лянь теперь знает это. Возможно, ему всегда будет стыдно за свои мысли о Фэн Сине. Возможно, он всегда будет сожалеть о том, что не смог поговорить со своей матерью о Хун-эре. Но слова Му Цина в тот день ужаснули его. Лишили его той малой толики покоя, которую ему дарило осознание того, что об этой стороне его личности никто не знает. Сейчас же Се Лянь не боится. Он чувствует себя всесильным. Словно он вернул себе что-то утерянное, недостающую частицу себя и теперь может использовать ее как оружие против Ци Жуна. — Ты был убит обрезанным рукавом, — продолжает Се Лянь, сжимая пальцы так сильно, что дух болезненно взвизгивает. — Который мстил за другого обрезанного рукава. На самом деле он не уверен, стоит ли считать Хун-эра таким, раз он сказал, что ему нравятся и мужчины, и женщины. Если уж на то пошло, то Се Лянь чуть менее достоин уважения чем он, но… Ничего страшного. Ему вполне достаточно почувствовать, как в его ладони Ци Жун корчится от гнева и унижения. — И сейчас, — он поворачивается к Умину, помещая призрачный огонек внутрь фонарика и закрывая дверцу, — впервые в своей жизни ты на что-то сгодишься. Се Лянь поднимает голову. — Жое, назад. Тело Ци Жуна падает. Падает прямо на обеденный стол, окровавленное, покалеченное и остатки обеда от удара разлетаются во все стороны. Лента оборачивается вокруг запястья принца, когда он снова надевает маску и протягивает вперед руку. Ему не нужно ничего говорить, потому что Умин без слов понимает его, подходя ближе и осторожно подхватывая ладонь принца. — Куда желаете отправиться, Ваше Высочество? — Есть ли здесь где-нибудь поблизости рынок, который сейчас еще открыт? Утвердительное «да» спутника вызывает у Се Ляня улыбку. — Продай его. Под улыбающейся маской расцветает мстительная зубастая ухмылка и пальцы сильнее сжимают ручку фонарика. — Да, Ваше Высочество. Поддерживая его под руку и неся в другой фонарь, призрак ведет принца прочь из дворца на улицы города. Довольно странная пара. Один в черном, другой в белом, запятнанный кровью. Оба в масках, руки сплетены так, что их почти что можно принять за влюбленную пару. Их путь освещает зеленый фонарь, бросающий на все вокруг неверный свет. Раскачиваясь и мигая, следует сквозь ночь.