No Paths Are Bound / Никакие запреты неведомы

Их путешествие оказывается короче, чем должно быть, и пока Умин ведет бога, аккуратно поддерживая его под локоть, тот размышляет о том, что сделал.    Он совершил убийство.   Се Лянь убивал раньше — на поле битвы. Это другое – на войне и должны убивать.   Он не знал имен людей, что пали от его руки. Не испытывал радости от их мучений и смерти. Эти убийства были безликими.   Но Ци Жун…   Се Ляню это понравилось. Он до сих пор ликует, вспоминая об этом.    Замучил и убил бы и Лан Ина, будь у него такая возможность.     Но ему не стало лучше от того, что он кричал в лицо императору. Не стало лучше, от его отчаянных и горестных воплей.    Можно разбить зеркало, но отражение в нем не изменить. Принц чувствует на лице дыхание морского ветра, когда они прибывают в бухту Лан-эр. Пахнет недавно прошедшим дождем.   Через что ему пришлось пройти, чтобы на эти земли пролился дождь.   Се Лянь останавливается.   Он прислушивается к шуму волн и смеху играющих детей.   Ощущает теплые лучи солнца на щеках, а Жое, укутавшая верхнюю часть его лица, надежно защищает глаза от света, который он неспособен увидеть. укутывает верхнюю часть его лица.    — Ваше Высочество, мне найти место, чтобы…?   — Я знаю, где я собираюсь это совершить, — бормочет Се Лянь.   Умин замолкает в ожидании.    Се Лянь впитывает в себя звуки этого города. Запахи. Тысячи жизней, что протекают мимо, окружают его плотной стеной.   И все они так счастливы.    Как, ну как же можно быть счастливым в таком мире?   Эта мысль наполняет сердце принца печалью и жаждой мести.   И возмущением.   — Ваше Высо…? — Три дня, — тихо отрезает Се Лянь, отнимая свою руку от Умина. — Я нашлю проклятие через три дня.   Призрак смотрит на него, склонив голову, а затем кивает.   — Да, Ваше Высочество.   Похоже призраку не нравится это, но он еще ни разу не ослушался приказа Се Ляня.   — До тех пор держись подальше.    Он не перечит и теперь — хотя ему не нравится эта идея.   Принц стоит один и ждет, слыша отдаляющиеся шаги Умина, что постепенно растворяются в шуме города.   Когда призрака нет рядом, ему проще думать. Проще быть холодным и безжалостным настолько, насколько ему хочется. Се Лянь не считает это проявлением милосердия, а скорее попыткой оправдаться.    Пускай здешний народ всего лишь живет своей жизнью, молится своим богам и растит своих детей, но это все делается на обломках его жизни.   Подходя к обочине дороги и поднимая Фансинь, он думает, что они скоро покажут ему свое истинное нутро.   Лицемеры — они ничем не лучше и не хуже тех, кто жил здесь раньше. У них нет права презирать его.   Се Лянь делает это не в первый раз.   Он уже пронзал себя мечом однажды, но тогда ему пришлось корчиться в агонии на полу пещеры, дрожа и еле сдерживаясь, чтобы не попросить у юного солдата, охранявшего его, позвать на помощь.     Ему все еще больно, но боль приглушена временем и памятью. Словно все это случилось не с ним.     Он грузно падает на землю и кричит:   — Помогите!   Голос его слаб, но все же ясно различим среди уличного шума.   Се Лянь слышит, что люди умолкают и понимает, что его услышали.   Но каждый раз, когда кто-то подходит, чтобы выяснить что случилось – они узнают его.   Ведь на нем больше нет маски.   Глаза закрыты и проклятые канги спрятаны, а Жое теперь обернулась вокруг рукояти Фансиня.   — Это… наследный принц?   Даже его титул они произносят с опаской.   Как будто его несчастья и горести могут оказаться заразными. Словно даже то, что они его узнали, может им навредить.    О, они несомненно кое-что подхватят в скором времени и это далеко не неудачливость Се Ляня.    — Что же… никто и в самом деле не собирается ему помочь? — Ты что, шутишь? — возмущается кто-то. — Мы, по-твоему, сумасшедшие? Он же бог несчастья! Кто знает, какие беды может навлечь одно прикосновение к нему!   Бог несчастья.    Се Лянь слепо разглядывает изнанку век.   В этом прозвище все-же была одна неточность.    Он не был настолько неудачлив, пока не был низвергнут. Его неудачливость лишь действие проклятой канги. Когда он был богом, то…   Принц хмурится, шевеля пальцами в грязи и желая, чтобы это место стало его могилой.   Но все же, он божество чего?   Войны?  Вот уж нет.   Богатства?   Вот о чем было большинство молитв, обращенных к нему. Люди просили о богатстве, крепком здоровье и… о детях.   Если подумать о том, что он собирается сделать, то вряд ли у него есть право притязать на титул бога целительства. Хоть люди и просили о богатстве, но это были не те молитвы, на которые он часто обращал внимание.   Тогда Се Лянь поручал разбираться с этим Му Цину и Фэн Синю. По правде говоря, он редко слушал тех, кто обращался с молитвами именно к нему.   Это самое удручающее в участи быть божеством. Ты понимаешь, насколько редко боги на самом деле слышат тех, кто в них нуждается.   Се Лянь проводит первый день, размышляя над этим и слыша, как торговец напитками пытается принести ему что-то выпить, однако каждый раз его останавливает жена.    Может поветрие поразит ее первой, мстительно думает принц. Она уже и так гнилой человек.   Возвращаясь мыслями к прошлому, Се Лянь понимает, что молитвы, на которые он отвечал, принадлежали на самом деле…людям вроде Лан Ина. Людям из Юнъани.   Горечь и гнев от несправедливости всего произошедшего переполняют его.   «Нечестно!» — кричал он когда-то, всхлипывая в объятьях своей матери. «Так нечестно!»   Но тут он вспоминает кое-что еще.   Даже на вершине своей славы, некоторые из его храмов были в запустении. В одном из них у божественной статуи в правой руке не было полагающегося по канону цветка.   Маленький мальчик приносил ему прекрасный, только что распустившийся цветок. Каждый день.    Он продолжает пытаться убедить себя в том, что не хочет думать о Хун-эре. Что эти мысли ранят слишком сильно. Напоминают ему о прошлом, память о котором становится невыносимой.    Но по дороге от столицы в бухту Лан-эр, Се Лянь замечает кое-что – цветок в волосах за ухом.   Испуганный и разозленный, он спрашивает об этом Умина, но тот в притворном неведении повторяет, что не понимает, о чем речь.   Тогда ему с трудом удалось сдержать слезы, потому что каким-то образом он уверен в том, что лепестки цветка белее снега.   Се Лянь знает, что Хун-эр покинул его. Все, что от него осталось - круглый камешек, висящий на шее принца. Но в тот миг, ему кажется, что юноша рядом с ним и пытается сказать ему…   Предостеречь его.   Уговорить его не делать это.    Цветок до сих пор в его волосах.   Если боги — это то, что они напоминают своим преданным верующим, то Се Лянь - бог цветов.   Одной рукой он держит рукоять Фансиня, а другой тянется к уху, чтобы нежно погладить лепестки цветка.   Он почти улыбается.   Он мог быть богом сирот. Богом надежды. Божеством песен у костра и булочки с мясом, поделенной пополам. Богом ткачества.   Дорогой сердцу Умина человек тоже ткал. Умин признался в этом, пока они шли к заливу, когда Се Лянь нащупал нить на его пальце.   Призрак объяснил, что этот человек – Се Лянь не знает, мужчина это или женщина, Умин никогда не уточнял, — во время работы часто следил за порядком нитей в полотне, завязывая их на пальце юноши.   И так как Се Лянь не видел цвета нитей, то проделывал тоже самое с Хун-эром.   Чаще всего, юноша настаивал на красном цвете, и принц, каждый раз, улыбаясь, соглашался.    Се Лянь не помнит, когда и почему он перестал ткать.   Он знает, что он не бог несчастья. Пусть прозвище и следует за ним, но…   Это его проклятье, но не его суть.   На второй день кто-то подходит, но не для того, чтобы помочь.   —… Что ты творишь? — раздается раздраженно-удивленный голос.   Се Лянь устремляет взгляд в небо, ненадолго приоткрыв глаза – и Бай Усянь видит, как проклятые канги на зрачках вспыхивают гневом.     — Уходи. Наводишь скуку.    Бедствие ухмыляется, скрестив руки на груди.   Сейчас он в облике красивого молодого господина, облаченного в нефритово-зеленые одежды и в волосах посверкивают изящные дорогие украшения. Проходящие мимо девушки, глядя на него томно вздыхают, а торговцы ворчат, что молодой человек лезет к павшему божеству.   — Ребячество.    Се Лянь узнает его голос из тысячи. Неважно, в каком он облике или во что одет – это не сможет сбить принца с толку.   И для него, в общем-то, все это не имеет значения.   — Все верно, — тянет Се Лянь, закидывая руки за голову. — Я несмышленое ничтожество, — зевает он, потягиваясь, словно меч, торчащий в груди, не причиняет ему боль при малейшем движении. — Ты уже давно должен был махнуть на меня рукой.    —…— Бедствие удивленно поднимает брови и его губы неверяще приоткрываются. — Я никогда не оставлю вас, Ваше Высочество.   Тьфу ты.   Се Лянь закатывает глаза, скрещивая лодыжки.    Что еще он может с ним сделать, кроме того, что уже сделал? Убить дальних родственников Се Ляня, которых тот даже не знает? Еще немного его помучить?   Хорошо. Только все это уже скорее утомительно, чем мучительно.   — А разве не ты насмехался над моими верующими? — бурчит Се Лянь. — Разве не ты говорил мне, какие они глупые и недалекие?   Каким глупым был Хун-эр.   — Что же тогда получается?   Впервые Бай Усянь не находит слов.   Принц снова зевает.   — Ну и ладно, — вздыхает он, поигрывая с лепестками цветка за ухом. — Если собираешься за мной следить, то держись подальше. Ты мне заслоняешь солнце.   Не то чтобы он собирался загорать. Да и меч, торчащий из его груди, явно говорит об иных намерениях принца.   К чести Се Ляня, даже когда Бай Усянь спрыгнул в небольшую яму, которая образовалась от падения принца, тот даже не вздрогнул. Его дыхание даже не сбилось.   Он не боится.   Ничто не способно внушать страх вечно, если человек вынужден жить с этим достаточно долго.    Даже Бай Усянь.   —… Знаешь, ведь тебе никто не поможет. — начинает Бедствие, наклоняясь над Се Лянем. Тень от него падает на лицо принца. — Так чего же ты от них ждешь?   Се Лянь недовольно вздыхает и бросает камешек в ногу Бедствия, точно попадая в цель, несмотря на слепоту.   — Не твое собачье дело, — бурчит он в ответ, убирая пряди с лица.   Бай Усянь ничего с ним не сделает. Он просто убедит его совершить какую-нибудь новую чудовищную ошибку. Если принять во внимание что принц и так на грани того, чтобы наслать поветрие, дабы его точно казнили…   Что ж. Се Ляня это не особо беспокоит. Он пересечет эту черту, когда примет решение или же Цзюнь У уничтожит его первым.   В любом случае, Бай Усянь сейчас не играет особой роли.    Это их первая встреча, которая не заканчивается отчаянными криками Се Ляня.   Ха.   Се Лянь качает головой, изображая злорадное ликование, когда Бедствие наконец уходит.    Спустя столько времени он чему-то, да и научился. Это хорошо. Пойдет ему на пользу. Се Лянь осознает это, когда солнце клонится к закату.   Наступает третий день и все утро Се Лянь слушает, как торговец снова пытается вынести ему чашку воды. Слышит, как его жена дает ему подзатыльник и называет старым дураком.   Се Лянь согласен с ней.   Совершать добрые дела в этом мире способен только дурак.   День снова близится к закату – принц понимает это, потому что голос снова возвращается. Тень над ним - и пальцы обхватывают рукоять Фансиня, вытаскивая меч из груди Се Ляня.   — Я не знаю, чего ты ждал, — бормочет Бай Усянь. — Тебе вообще кто-нибудь помогал раньше?   Се Лянь не отвечает ему и садится.    Он никогда ни от кого не ждал помощи. Дело не в этом.   Бедствию этого не понять, а Се Лянь не станет себя утруждать объяснениями. Дождь, идет уже несколько часов, не переставая, и он замерз.   Се Лянь хочет покончить с этим сейчас.   Принц хватается за край ямы, вылезая наверх и стоит ему только выпрямиться, встав на краю, как кто-то врезается в него.   Се Лянь падает ничком, успев выставить перед собой руки и чувствует что-то мелкое и острое под пальцами. Зерна риса, медленно размокающие под дождем.   —… — торговец, лежащий на земле позади него, со стоном поднимается. — Ох, чтоб тебя! Погляди, что ты наделал!   Мужчина  ползает вокруг, с бамбуковой шляпой соскользнувшей с головы и болтающейся вокруг шеи на веревке, пытаясь не дать остальному рису высыпаться из корзины, которую он нес.  —… Проклятье! — ругается он, садясь на землю и скрещивая руки на груди. — Все пропало!   Торговец гневно поворачивается к молодому человеку, который все еще сидит на дороге среди грязи.   — Ты ХОТЬ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ себе, как тяжело заработать на такой мешок? В НЫНЕШНИЕ ВРЕМЕНА?   Юноша не поднимает головы и не отвечает.   Торговец продолжает бушевать.    — О, так ты просто собираешься РАССИЖИВАТЬ ТУТ?! И даже не потрудишься извиниться или ЗАПЛАТИТЬ МНЕ ЗА УЩЕРБ?   Ногти Се Ляня впиваются в грязь, и принц скрипит зубами. О да, он, несомненно, ему отплатит.    — И ЧЕГО ТЫ ПЫТАЕШЬСЯ ДОБИТЬСЯ, ВОТ ТАК ВОТ СИДЯ В ГРЯЗИ?!   Мужчина кричит, рассерженно размахивая руками, словно пойманная птица.   — Ты что, ждешь, что КТО-ТО СПОТКНЕТСЯ ОБ ТЕБЯ ИЛИ КАК?   — Да, — бесцветно отвечает Се Лянь.   —… — мужчина неловко умолкает, застигнутый врасплох ответом Се Ляня.  — Ну хорошо, — бормочет он, пытаясь… ах, да, да, вот же она… —ТАК ВОТ ЕСЛИ ТЫ СОБРАЛСЯ ПОКОНЧИТЬ С СОБОЙ, ТО ПРОЯВИ НЕМНОГО БЛАГОРАЗУМИЯ, МАЛЕНЬКАЯ ДРЯНЬ! — вопит он, наконец подбирая корзину, — И НЕ УСЛОЖНЯЙ ЖИЗНЬ ДРУГИМ!   Плевать.   Се Лянь гневно смотрит в пустоту.   Плевать. Плевать, как долго мужчина собирается орать и сыпать проклятьями, в попытке как-то возместить полученный ущерб. Все это неважно.    В любом случае, всему скоро придет конец. Так что, мешок риса не такая большая потеря.    Наконец, мужчина cдается, раздраженно топнув ногой.   Се Лянь слепо смотрит на грязь под собой, медленно вдыхая и выдыхая, пытаясь успокоиться и чувствуя пронизывающий до костей холод.   Промокнувший до нитки в городе, который однажды был выжжен засухой.   Се Лянь был проклят, за то, что пытался вызвать дождь.   А сейчас ни одна живая душа даже не пытается ему помочь.    Когда он открывает рот, чтобы позвать Умина и сказать ему, что время пришло…    Дождь прекращается.   Вот что Се Лянь думает поначалу, пока не чувствует, как что-то опускается на его голову – легкое, но плотное, не дающее ему промокнуть еще сильнее.   Бамбуковая шляпа.   Принц замирает на мгновение и затем яростно смотрит в пустоту, неспособный увидеть, как торговец так же яростно таращится в ответ.    — Ну и что ты на меня так уставился? Ну наорал немного, стоит из-за этого так расстраиваться?   —… — Се Лянь молчит, не зная, что ответить.   —… Откуда ж я знал, что ты слепой, — несколько робко признается мужчина, почесывая голову. — Хоть бы сказал.    Се Лянь ошарашен. Торговец тянет его наверх, помогая встать.   — Людям нет дела, — сухо пеняет он Се Ляня, поправляя завязку под подбородком принца – достаточно туго, чтобы шляпа хорошо держалась. — А если ты будешь просто сидеть и беситься, из-за того, что никто не заметил, что тебе нужна помощь, то злиться придется до самой смерти.     Се Лянь… он…   — Ну сейчас-то я сам виноват, так что тебе не нужно платить за испорченный рис, — вздыхает мужчина. Се Лянь не может видеть выражения его лица, но ему кажется, что тот все еще расстроен. — А сейчас ступай. Ты ведь не ребенок, а взрослый мужчина - хватит таращиться на меня, иди домой. Понял?   Он разворачивает Се Ляня за плечи и легонько хлопает по спине, а затем поворачивается и уходит, не сказав больше ни слова, с полупустой и слегка помятой корзиной в руках.    —… — принц медленно поднимает руку, касаясь края шляпы. Ох.   Губы его дрожат.    Он плакал в объятьях матери.   — Нечестно! —всхлипывал он, хватаясь за ее платье. — Это нечестно!   Но это ничему его не научило.    — Хватит ныть!   Сейчас Се Лянь слышит в воспоминаниях голос отца.   — Ты проиграл, потому что он лучше тебя!   Ох.   Он наклоняет голову и слезы на его щеках мешаются с каплями дождя.   — Если хочешь выиграть в следующий раз, то придется потрудиться!   Вот оно.   Он сжимает камешек, висящий на груди.   И понимает.    Спустя столько времени, он понимает, что он делал все это время.   Се Лянь зажимает рукой рот, широко распахнув невидящие глаза, из которых потоком льются слезы.  Он не плакал так уже давно…   С той самой ночи в лесу.    — Прости, — шепчет он, поникнув.   Он говорил это и раньше, стоя на коленях в собственном храме перед своим верующим и вымаливая прощение.    — Хун…— он так давно не мог произнести это имя. — Хун-эр, — всхлипывает Се Лянь, содрогаясь. От этого имени так больно, но это хорошая боль. Она не раздирает ему душу. — Прости!   — Все, что в тебе есть хорошего – это не благодаря мне, как ты этого не видишь?   Се Лянь так отчетливо слышит свой голос — и голос Хун-эра, когда тот отвечает:   — Как ты можешь такое говорить?   В его скорби нет красоты. Он не падает грациозно на землю и не плачет изящно. Наследный принц Сянь Лэ стоит посредине улицы и закрывая лицо руками, всхлипывает как ребенок.   «Позволь мне стать этим смыслом».    «Если ты не можешь понять, ради чего жить, позволь мне стать этим смыслом».   Се Лянь сказал мальчику жить ради него, найти причину – а сам… а сам тем временем…   Даже сам не живет ради себя.   После того, как мальчик так отчаянно о нем заботился. Как пытался сделать его жизнь лучше и его самого – счастливее.   Се Лянь держал величайшее сокровище Хун-эра в собственных руках и обращался с ним так небрежно.   — Мне так жаль!   Он не знает, как долго стоит вот так, дрожа под дождем. Как долго он плачет, непрестанно прося прощения у умершего человека, пока голос не хрипнет окончательно.   Наконец Се Лянь медленно убирает руки от лица и нащупывает камешек на груди снова, стискивая его в ладони.   — … Я больше не буду так делать, — шепчет он, сжимая камень изо всех сил.  Он не трескается и даже сейчас кажется теплым под его пальцами.   Се Лянь тяжело сглатывает и в голосе слышны слезы.   — Я обещаю… Я больше никогда не сдамся!    Спустя короткое время он слышит сквозь утихающий шум дождя еще один голос.   —… Что ты делаешь?   Ну конечно, это он.   Се Лянь давит смешок, прикрывая ладонью рот. Слезы на его щеках высыхают.   — Уже почти закат. Если ты не пошевелишься…   — Да пошел ты.    Се Лянь не поднимает головы, пока еще нет – и Бай Усянь умолкает, неверяще глядя на божество. —… Прости, что?   Его голос звучит ошарашенно и даже несколько угрожающе, но сейчас Се Лянь не отшатывается от него в страхе.   Наследный принц поднимает голову.   — Я что, непонятно сказал?   И делает шаг вперед – уверенно и твердо.    И земля дрожит под его шагами.   Он протягивает руку, хватая Бедствие за воротник.   —Так я повторю еще раз, - шипит он, гневно устремляя слепой взгляд на белую маску. – ДА ПОШЕЛ ТЫ!   Удар приходится прямо в грудь Бедствию с такой силой, что он летит через всю улицу и врезается в стену какого-то здания. Сверху сыпятся обломки камней и древесины.    — Да кто ты такой, чтобы ПОСМЕТЬ ЗАГОВОРИТЬ СО МНОЙ? – рычит Се Лянь.   Жизнь научила его презирать свой собственный титул и отшатываться от тех, кто узнавал в нем принца.    Он тогда так отчаянно старался убежать от этого.  Чем признать и принять пришлое, гораздо лучше было стать кем угодно.    И даже стать никем.    Сейчас же он громогласно заявляет изо всех сил:   — Я НАСЛЕДНЫЙ ПРИНЦ!   Бедствие медленно поднимается на ноги, стряхивая обломки с одежды и стирая пыль с лица.    — …Ты сошел с ума? – шипит он.   Если уж на то пошло, то Се Лянь как раз-таки поумнел.    — Ты забыл? – кричит Бай Усянь и голос звенит гневом, пока он подходит ближе. – Ты забыл, как с тобой обращались эти люди? – и срывается на визг. – Как они проклинали тебя?!   Се Лянь наклоняет голову.   —Ты думаешь, что я вообще способен это забыть? — Тебя покинули родители и твой народ, ты остался без верующих - и все что потребовалось – это ТОТ человек? Это ничтожество?!   Принц качает головой.   — Я не потерял всех своих верующих, — бормочет он вполголоса, но ему и не надо говорить громче, Бедствие и так прекрасно его слышит. – Оставался еще один, который всегда был рядом.    Всегда.   И неважно, кем стал Се Лянь и был ли он достоин этой веры.   —… Но его больше нет, — холодно отвечает Бай Усянь. – Никто не скажет тебе спасибо за это. Никто больше не станет строить тебе храмы. Никто не будет молиться. Все это не вернет прошлого!   Каждое слово – острый кинжал, что безжалостно пронзает его. Каждое из этих слов преследовало и терзало его раньше.    Но теперь у них нет власти над ним. Больше нет власти.   Он не отшатнется в ужасе и не утонет в жалости к себе.   Се Лянь улыбается. В его улыбке нет горечи, нет гнева. Она полна слез, но полна искренности.   Она еще прекраснее сейчас, еще прекраснее, чем, когда он был облачен в золото и шелк.    — Мне не нужны молитвы, — шепчет он, и губы болят от улыбки, а глаза щиплет от слез, от тепла – от такой любви и…   Надежды.   — Я помогаю людям не ради этого.   Совсем как те, что обращаются к богу, не ожидая ответа.   И в череде событий Се Лянь как-то успел позабыть об этом.   Он родился в славе и достатке. У него была сила и красота. Мир был у его ног, прежде чем он сделал первые шаги.    Се Лянь хотел стать богом не ради этого.   То было, когда он сидел на коленях у Советника, а тот спросил, как принц поступит, если получит возможность отвечать на молитвы.   Как он поступит, если будет два верующих, но всего один стакан воды, а его ответ – сотворить еще один стакан – сочли кощунственным. Возможно, этот ответ был неправильным, но Се Лянь остался тем же ребенком, что сказал те слова. И в череде событий он позабыл об этом.   Он позабыл о том, что хотел сотворить еще стакан. Забыл о солнечных днях, о смехе и играх в монастыре на горе Тайцан. Забыл о мальчике, что защищал его, бился рядом с ним. О том, кто первый заставил его сердце забиться сильнее.   Он забыл о своем первом друге.   Забыл о том, кто подшучивал над ним и закатывал глаза, прижимая к груди метлу. Язвил, и Се Лянь пристыженно умолкал, но потом, когда принц все же смеялся – улыбался, словно у них была одна тайна на двоих.   Забыл о матери, что заставляла его строить дворцы из золотых пластинок, когда он все никак не переставал гоняться за бабочками. О матери, что вытирала его слезы, когда он плакал над упавшим от ветерка дворцом, и когда она напоминала ему о том, что такова их неизбежная судьба, Се Лянь был слишком огорчен, чтобы понять истинный смысл ее слов.    Золотые дворцы обречены рухнуть, чтобы ты ни делал. В этом вся суть. Таков их естественный конец, неизбежное следствие строительства.     Се Лянь использовал это как повод, чтобы разрушать их самому, но мать имела в виду совсем не это.     Золотые дворцы обречены рухнуть.    Но это не значит, что их не следует строить. Потому что они – как бабочки, за которыми он гонялся - их красота померкнет. Придет конец.   Но они, как бабочки, все равно прекрасны, и закончив плакать, всегда можно собрать пластинки и…   Построить их заново.   Он забыл об отце, говорившем ему прекратить ныть и жаловаться на то, что мир несправедлив. Об отце, что помог стать ему сильнее несмотря на то, что у Се Ляня были все основания быть слабым.   И когда Се Лян был напуган, отец крепко обнимал его, развеивая все страхи.    Об отце, что говорил ему о том, что бояться – это нормально, что мир огромен, а он будет оберегать и защищать его до тех пор, пока Се Лянь не станет достаточно взрослым, чтобы со всем справляться.    И он сделал это. Се Лянь никогда не осознавал этого, но… Отец действительно сделал это.   И в череде событий Се Лянь как-то забыл обо всем этом.  Он забыл о мальчике, что как падающая звезда, упал прямо ему в руки. Пусть Се Лянь и пообещал себе, что никогда не забудет… Никогда.   Он забыл о том, как мальчик смотрел на него - словно в глазах принца был весь мир, вся Вселенная.   С момента низвержения Се Лянь учился ненавидеть мир. Проклинать его. Думать, что он жесток, несправедлив и жалок – и что на самом деле, Се Лянь не хочет его спасать.   Но он стал богом не потому, что мир был совершенен и не потому, что мир был достоин спасения.   Се Лянь стал богом, потому что любил этот мир и в нем было столько дорогих его сердцу людей.    Даже несмотря на то, что в нем было достаточно Ци Жунов. Лжецов. Сплетников, воров и насильников. Тех, кто принимал твои подарки, называя в глаза другом, а за спиной осыпая проклятьями.   Мир жесток, несправедлив и жалок.   Се Лянь знает, что возможно не сумеет его спасти. Совершенно определенно он не сможет спасти всех.    Но этот мир дал ему любящих родителей. Этот мир дал ему Фэн Синя. Му Цина, ради которого даже сейчас Се Лянь готов пожертвовать всем.   Этот мир дал ему Наставника, что столькому его научил. Этот мир дал ему солдата, что был с ним рядом всю ночь, когда принц страдал от яда Нежных Объятий несмотря на то, что никак не был вознагражден за помощь.   Этот мир дал ему Хун-эра.   Этот мир дал ему мальчика, что прошел с ним до края земли, пережил адские мучения, мальчика, готового на все, лишь бы иметь возможность быть рядом с ним. Юношу, который молча вынес все, только чтобы сберечь Се Ляня.   Мальчика, что обращался к богу, вкладывая в молитву всю душу и ничего не ожидая в ответ.   И даже когда тот самый мир забрал его – он все же дал Се Ляню деревенских жителей, которые вместе с ним бродили по лесу, среди мрака и холода, лишь бы не оставлять слепого человека в поисках одного.    Людей, которые, по сути, были им чужими.   Крестьянин все же дал для Хун-эра собственные свадебные одежды. Его сыновья все же сложили погребальный костер, несмотря на позднюю ночь.   Когда Се Лянь был поглощен своим горем, думая о том, что мир лишил его всего, мир все же дал ему и...   Призрачного Огонька.   И пускай он не мог согреть Се Ляня, он все же скрасил его одиночество. Защищал от опасностей как мог. Даже несмотря на то, что Се Лянь часто был неласков, жесток или безразличен к нему. Даже несмотря на то, что Се Лянь постоянно отказывался верить в слова, в которых так отчаянно пытался убедить его маленький призрак:   «Я навеки твой самый преданный верующий».   И даже когда Призрачного Огонька не стало, даже когда не стало его родителей и мир погрузился во тьму, а одиночество стало совершенно невыносимым…   Мир дал ему Умина.    Того, кто и так пожертвовал жизнью во имя государства Сянь Лэ. Во имя наследного принца – и все равно сейчас снова последовал за ним.   Даже несмотря на то, что выбранный Се Лянем путь был полон жестокости и одиночества. Даже несмотря на то, что принц использовал солдата так бессердечно - и себялюбиво.   И в награду он попросил всего лишь поцеловать его руку.   Се Лянь прижимает ту руку к сердцу и улыбается. Так широко, что ему больно.   Улыбается искренне. Улыбается яростно.    Потому что иногда улыбаться в лицо грусти — это самый храбрый поступок, который может совершить человек.   Раньше Се Ляню нелегко было быть храбрым- он пережил слишком многое.    Но Се Лянь любит этот мир.   Он запрокидывает голову. Чувствует тепло закатных лучей на своей коже. Ощущает привкус соли в воздухе. Слышит дальний шум прибоя. Где-то смеются и играют дети - а матери зовут их домой.    Се Лянь любит этот мир, и в нем столько любимых им людей.   Даже если большинство из них уже покинули его, живя теперь только в потаенных уголках его сердца или покоясь на серебряной цепочке, висящей на шее.  Се Лянь любит этот мир и вероятно не может его спасти – но это не значит, что он не стоит того, чтобы в нем жить.   Это не значит, что его не стоит защищать.   Бай Усянь смотрит на его с выражением растущего отвращения.    —… О Небеса, ты такое разочарование, — бормочет он, качая головой. — Подумать только, ты отступил, зайдя уже так далеко.    Принц улыбается, прикрыв глаза и нежась в солнечных лучах.   — Мой наставник тоже сердился на меня, — признается Се Лянь, а ветерок треплет его волосы. — И большую часть времени был мной недоволен...    — Потому что ты не слушаешь! — рявкает Бедствие, но принц отрицательно качает головой.   — Нет, — улыбка его смягчается и Се Лянь опускает голову.  – Я слушаю.   Теперь он смеется и плачет — но не от печали, ему не грустно, просто… Он взрослеет. Растет.  И иногда это больно.     — Я просто медленно учусь, вот и все.     —… - Бай Усянь стискивает кулаки, дрожа от гнева. —Это нельзя остановить! Когда солнце закатится, ты должен наслать поветрие! А если не сделаешь этого, то будешь проклят на десять тысяч жизней! Ты должен знать об этом, не так ли?!   Улыбка Се Ляня немного гаснет – потому что он знает.   И он уже не тот заносчивый и самоуверенный принц, каким был когда-то.   Сейчас Се Лянь понимает, что несмотря на все приложенные усилия, он может потерпеть неудачу. Но это не означает, что он не будет пытаться.    Бедствие издает низкое разъяренное рычание, когда божество отворачивается от него и нашаривает брошенный Фансинь.    —…— он смотрит на клинок, не видя его, но все еще помня о боли, когда-то им причиненной, и сделав глубокий вдох выбегает в центр площади.   — СЛУШАЙТЕ! – зовет принц изо всех сил, пока люди, что три дня проходили мимо него, не останавливаются, бросая удивленные взгляды.   - ВОТ-ВОТ ДОЛЖНО ЧТО-ТО СЛУЧИТСЯ! -  кричит Се Лянь, отчаянно надеясь, что кто-то поверит ему, наполовину убежденный в обратном, но…   Затем он слышит крики и люди запрокидывают головы, указывая на небо.    — О Небеса, что это такое?   — Это…   — ОНО ПОХОЖЕ НА ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЛИЦО!   Се Лянь кричит еще громче, чтобы толпа услышала его.     — Да, так и есть! Это Поветрие Ликов, и оно возвращается!   Принц не видит, насколько разъярен Белое Бедствие – скрестив руки на груди, он стоит неподалеку, направляя проклятие, что клубится и собирается в воздухе.   — ЧТО?!   — НЕТ!    Слышны испуганные крики, визги, детский плач, и  Се Лянь поднимает руку, размахивая Фансинем.   — НО ЕСТЬ СПАСЕНИЕ! ЛЕКАРСТВО!    Все голоса затихают и Се Лянь, делает глубокий вдох, готовясь к тому, что, как он знает, последует дальше.   — П-правда?!   Один из мужчин испуганно шепчет:   — А мы можем… ему доверять?   — Ты разве не расслышал? — отвечает другой, хватая того за локоть. — Это наследный принц! Божество, и все говорили, что он повелевает проклятием поветрия…   — Так с чего бы ему сейчас нам помогать? Мы ведь ему враги!   — У БОГОВ НЕТ ВРАГОВ! —  голос Се Ляня теперь звенит еще громче.  — У них нет царств и они защищают не только людей!   Толпа из людей, что три дня безразлично наблюдали за его мучениями и ничем не помогали, смотрит теперь на него в немом благоговении.    Он… действительно им поможет?   Се Лянь не видит, насколько разъярен следящий за ним Бай Усянь.   Он не видит еще другой пары глаз, что смотрят на него из-под другой маски. Влюбляясь еще раз. Еще сильнее.    — Я НЕ БЫЛ БОГОМ ТОЛЬКО СЯНЬЛЭ! — кричит Се Лянь. —  Я БЫЛ БОГОМ ЭТОГО МИРА! Послушайте же меня сейчас!   И они слушают.   Каждый с восторженным вниманием вслушивается в слова наследного принца, что говорит все громче и громче:   — Вас спасет убийство, —по толпе прокатывается вздох ужаса, но Се Лянь торопится объяснить. – но на самом деле не нужно никого убивать. Вот…   Он протягивает Фансинь, в ожидании того, что кто-то возьмет клинок.   - Вам нужно просто взять меч и пронзить меня, я совершенно точно не умру, но вы подхватите поветрие, если не сделаете этого.    У стоящего позади Бай Усяня отвисает челюсть.   Он… готов пройти через это снова? И на этот раз добровольно?   Горожане, собравшиеся вокруг него, все еще неуверенно переговариваются, а Се Лянь настаивает, потрясая Фансинем.   - Все будет хорошо, как я и сказал! Я не умру, так что вперед! Времени не так много!   Он слышит, как люди борются с собственной нерешительностью - но знает, они все равно это сделают, стоит им только одержать над ней верх.   Кто-то спорит.   Кто-то хочет сделать это первым ради себя или даже ради собственных детей -  а часть отшатывается в ужасе, говоря, что все это слишком жестоко.    Торговец напитками говорит громче всех, указывая на то, что никто не помог Се Ляню раньше, когда тот истекая кровью, лежал на улице.   С каким сердцем они могут принять его помощь, раз сами отказали ему в ней. Так поступать нельзя.  Это… это просто неправильно.   Они все спорят и спорят и Се Лянь знает, что времени остается совсем мало, что они…   БУМ!   Раздается грохот, подобный грому.    Небо прорезает вспышка света настолько яркая, что люди испуганно отшатываются назад.    Земля под их ногами содрогается.   Се Лянь паникует, сжимая Фансинь крепче, думая не опоздал ли он…   БУМ!   Толпа рассыпается в разные стороны, когда тело принца обнимает свет.   ... Что?   Руки Се Ляня вытягиваются вперед и Фансинь выскальзывает из пальцев, со звоном падая на землю.   Одежды развеваются - и траурный покрой его рукавов превращается в простое белое облачение заклинателя.   Жое соскальзывает с лица и вьется рядом, сияя духовными силами, а когда наследный принц открывает глаза, то в зрачках больше нет ослепляющей проклятой канги.    Они сияют, полные золотого света, словно два маленьких солнца.   И Се Лянь…   Се Лянь прозревает.   Спустя годы вечной тьмы и скитаний без единого проблеска света, он снова может видеть.   Но первое, что приветствует его взгляд – не залив Лан-эр. Не Бай Усянь.   И даже не Умин.   Перед его глазами принц, парящий над толпой.    Молодой, гораздо моложе, чем Се Лянь мог себе представить. В алых, белых и золотых одеждах из струящегося шелка. Волны каштановых волос, убраны от лица и прихвачены золотыми и нефритовыми шпильками.    Он прекрасен.   В одной его руке сверкающий белый меч, а в другой – такой же белоснежный цветок.   На лбу нарисован розовый лотос и Се Лянь смотрит, приоткрыв рот.   Он прекрасен -  он так прекрасен. И так ужасно опечален.     Руки дрожат, а глаза полны слез.   Ни звука – Се Лянь знает, что ему и неоткуда взяться, это лишь мгновение, оставшееся вне времени, миг божественности для него одного.   Момент вознесения.   Юноша сжимает меч крепче и шепчет:   — Я пытался.   Сердце Се Ляня стучит в ушах.   — Я так отчаянно пытался.   Слезы переполняют его глаза. Эти прекрасные, золотые глаза. Глаза принца, что смотрел на мир с небес, и верил в то, что сумеет его спасти.   —… Я знаю, — тихо отвечает Се Лянь, чувствуя и его взгляд мутнеет от слез. — Знаю, что пытался.   Наследный принц улыбается, словно эти слова немного успокоили его.   — И мне жаль, — продолжает Се Лянь дрожащим голосом, оплакивая нечто гораздо большее, чем друзей, семью или будущее.   Он оплакивает того, кем он был раньше.    Того мальчика, что строил золотые дворцы и гонялся за бабочками. Кто думал, что нет в мире такой беды, с которой он бы не смог справиться.   Се Ляня проклинал весь мир так долго, что он начал верить в каждое злое слово. Что он заслужил это. И что он…   Недостоин любви, восхищения или веры. Что он, совсем как этот мир, недостоин спасения.   — Прости, — повторяет Се Лянь и слезы, скатившись по щекам, капают с подбородка. – что был так жесток с тобой.   —… — Наследный Принц поднимает голову чуть выше и улыбается. – Ничего, — шепчет он, протягивая ладонь.   И в ней нет цветка. Больше нет.   Он держит чью-то руку.   Маленький мальчик, настолько маленький, что едва ли достает до его колен. Половина головы скрыта под повязками, но курчавые чернильно-черные пряди торчат во все стороны, обрамляя его лицо.   Он осторожно смотрит на Се Ляня, прячась за одеждами Наследного Принца, словно испугавшись, но…   Юноша ласково пожимает его ладонь, шепча:   — Не бойся.    Слезы текут по лицу нескончаемым потоком, когда Се Лянь смотрит на мальчика.   —… Я скучаю по тебе, — хрипло шепчет принц, стискивая камешек, висящий на шее. — И мне… мне так жаль.   Мальчик не отвечает, но Се Лянь видит такую же тоску в его взгляде. Он тоже скучает. Так сильно, что ему даже не нужно ничего говорить.    —… А ведь он прав, — бог улыбается сквозь слезы и голос его дрожит. — Тебе не нужно бояться, и…   И слова застревают в горле, потому что он знает – все это игра его воображения, все это – ненастоящее, Хун-эра больше нет, но…   — Однажды мы встретимся вновь.   Мальчик кивает, веря его словам. Его вера в Се Ляня неугасима.   Он открывает рот и Се Лянь отчаянно надеется, что все это продлится, дольше, чем мгновение. Что они смогут посидеть и наговориться вдоволь.   Что он сможет услышать снова это «Гэгэ!».   Еще раз. Но ничто не вечно.   Ничто хорошее не вечно – но это не означает, что оно не стоит обладания, даже несмотря на то, что ему когда-то придет конец.   Се Лянь моргает и в тот же миг принц и мальчик исчезают.   Его тело медленно опускается на землю и ветер гуляет вокруг. Жое возвращается.   Толпа перешептывается в благоговейном ужасе – в конце концов, не каждый становится свидетелем вознесения божества, а уж тем более второго вознесения посреди бела дня.   Когда Се Лянь поворачивает голову, то видит зловещую тучу в небесах, полная человеческих лиц.   Это не  труд Бай Усяня.    Бедствие в белых одеждах возможно подтолкнуло принца на этот путь, но это сделал не он.   Это – дело рук самого Се Ляня.   —… —он опускает плечи и решительно сузив глаза, кричит — КО МНЕ!   И духи повинуются, кружась вокруг него. Се Лянь опускается на колени.   Не глядя он протягивает руку, чтобы взять Фансинь - меч должно быть упал где-то неподалеку, но…   Его нет.   Се Лянь смотрит на землю. Где же…?   Духи теснятся вокруг него, покуда принц шарит по земле.   Где он?   Ну почему, в тот миг, когда зрение вернулось к нему, он не может найти то, что ищет?    — Ваше Высочество.   Бог останавливается и медленно поворачивает голову.   В нескольких шагах от него стоит молодой воин.   Высокий и стройный – словно бамбуковое деревце. В белой маске.   Но не плачущей и улыбающейся, нет…   На маске улыбка.   —… Умин? – шепчет принц, не в силах отвести от него взгляда.   Он весь в черном, чешуйчатая броня сияет на его груди и плечах -  знакомое облачение, так похожее на доспехи тех солдат, что бились за Сяньлэ. На боку висит сабля.   Длинная и острая.   «Красивый».   Се Лянь не видит его лица и не может представить себе, как он выглядит, но в сердце, в самой потаенной глубине своего существа, он знает, что человек скрытый за этой маской, прекрасен.   Но Умин держит в руках не свой меч. Нет…   У воина в руках Фансинь.   —… Умин, — снова шепчет Се Лянь и голос подрагивает, когда духи начинают кружится все ближе. -  Что ты делаешь?!   Юноша в черном, наклонив голову, смотрит на подбирающуюся зловещую орду. В нем не чувствуется ни капли страха.   Храбрый.    Губы Се Ляня дрожат.    Глупый, но такой храбрый.    — Стой! — кричит Се Лянь, вскакивая на ноги, вмиг осознав, что собирается сделать юноша. – Ты не можешь! Я ведь еще не отблагодарил тебя!   Лицо под маской обращено к нему, и ее белая поверхность скрывает все следы возможной нерешительности, но…   Се Лянь знает – в сердце призрака все равно нет ни малейших колебаний.   — Не переживайте, Ваше Высочество, — даже сейчас его голос звучит совершенно спокойно. — Вы сможете отблагодарить меня в следующий раз.   Се Лянь видит, как пальцы призрака с уверенностью обхватывают рукоять клинка сильнее.  Но он знает, что… ведь…   — Никакого следующего раза не будет!  — кричит принц, пытаясь дотянуться до него. — Это… это окончательно уничтожит тебя!    Се Лянь скорее всего тоже будет уничтожен – но у него, как у бога войны все же есть какие-то шансы.   Он знает, что постарается изо всех сил, то не успеет.   Все повторяется снова – и принц совершенно… совершенно ничего не может сделать!   И в последний миг перед самым концом, призрак шепчет что-то, от чего Се Лянь замирает.   Эти слова, перекрывающие испуганные вопли жителей Юнъань и злобное верещание духов, Се Лянь слышит настолько ясно, как если бы их прошептали ему на ухо:   «Я навеки ваш самый преданный верующий».   Принц пошатывается с широко раскрытыми глазами и протянутой рукой.   —… Ты?! — шепчет он, отчаянно вглядываясь в маску и безумно желая, чтобы у них было еще немного времени; ведь… у него осталось столько вопросов и столько всего, о чем он не успел сказать, но…   Но он делает ровно то, что собирался сделать Се Лянь несколькими мгновениями раньше. Поворачивает клинок к себе.   И в тот же миг оказывается поглощенным вихрем духов, что поднимают его в воздух – и все, что может делать принц, так это смотреть вверх глазами полными ужаса.   Вопль наполняет все вокруг и Се Лянь понимает…   Что уже слышал его раньше.   И этот звук ему так хорошо знаком, что кажется, будто кричит он сам.   Вихрь становится все больше и больше, а потом…   Все исчезает.   Фансинь падает на землю перед ним со звоном и вместе с ним у ног Се Ляня оказывается… маленький белый цветок.   Принц смотрит, распахнув глаза, не в силах пошевелиться. Его разум отказывается принимать то, что видят его глаза.    Умин… он…     Пальцы Се Ляня тянутся к цветку, касаясь его лепестков – и дрожат.   Медленно он тянется к своим волосам, и сравнивает два цветка, а затем… Его глаза заполняются слезами.   — Ты говорил, что никогда не солжешь мне, — шепчет Се Лянь.   Они одинаковые.    Как  Умин мог сказать ему, что не знает откуда взялся цветок, ведь…   Пальцы Се Ляня дрожат, когда он подносит цветы к лицу, пытаясь примириться с истинной сутью увиденного. Истиной, что была глубоко в его сердце.   Тот призрачный огонек… Это Умин.   Бог содрогается, прижимая цветы к груди и слезы капают на Фансинь лежащий у его ног.           Се Лянь…   Был так жесток с ним. Так жесток с ними обоими, как он мог…   Почему, этот маленький дух, пережив столько мучений, все же продолжил следовать за ним?   А как же…   А как же дорогой ему человек? Человек, ради которого он остался в этом мире?   В таком случае, когда Се Лянь думает о поцелуе, он знает, что ему следует раскаиваться чуть больше, но… не может себя заставить.   Он рад.   Рад, что Умин был первым человеком, которого он поцеловал, даже если Призрачный Огонек, ставший свирепым призраком, скорее всего предпочел бы разделить этот миг с кем-то другим.   Вероятно, Умин думал о том самом человеке, когда так нежно держал Се Ляня в объятьях.  Но…   Все хорошо.   Се Лянь все еще рад.   Потому что в этот миг Се Ляню было так хорошо и спокойно. Даже в свой самый темный час он сумел найти что-то… близкое к счастью.   Он делает глубокий вдох, а потом…   Слышит чей-то смех. Громкий дикий хохот.   Се Лянь медленно поворачивает голову – только чтобы увидеть, что Бай Усянь все еще здесь.   Скрючившись и схватившись за живот - и Се Лянь не может видеть его смеющегося лица из-за маски, но слышит смех-   и этот звук противно режет слух.   Хотя если бы он знал отчего на самом деле Бедствию так смешно, его обуял бы ужас.   — Что тебя так развеселило?   — Я теперь уверен, — все еще посмеиваясь Бай Усянь наклоняет голову. — Что ты должен был знать, чья это была душа.   —… — Се Лянь сжимает губы в тонкую линию и Бедствие снова взрывается хохотом.   —Твоего последнего верующего! А теперь его не стало!   Он…   —… Его не стало? — эхом вторит Се Лянь, глядя на меч у ног.     «Не переживайте, Ваше Высочество! Вы сможете отблагодарить меня в следующий раз!»   Но как... как это возможно?   — Его душа развеяна! — объясняет Бедствие.   Се Лянь знал, на что шел. И знал цену. Знал.   Когда он собирался вонзить клинок в свою грудь, то даже у него – божества – почти не было надежды на выживание, но Умин…   Он говорил так уверенно, так твердо – невзирая ни на что — и Се Лянь поверил ему.   Но сейчас здесь нет ни призрачного огонька. Ни следа ауры Умина.   И… даже если он каким-то образом уцелел, то Се Лянь никак не сможет даже попытаться призвать его дух.   Потому что у него, в конце концов, не было даже имени. И… его просто не стало.   Се Лянь опускает голову, прижимая цветы к груди еще сильнее – прямо к неровно стучащему от боли сердцу, которое разбивается вновь.   Еще раз.   Эта боль другая. Теперь он знает, что может пережить ее. Что как бы ему не было грустно и одиноко - это не навсегда. И все же…   — Что ты за жалкое подобие божества, — усмехается Бедствие, злорадно наблюдая за страдающим  Се Лянем. — Любой, кто уверовал в такое ничтожество, должен быть еще большим ничтожеством.         —… — Се Лянь поднимается на ноги, пряча цветы в рукавах. — Заткнись.   — Ну правда, после всего того, что пережил этот маленький уродец, он все же продолжал следовать за таким жалким слабаком как —!   Бедствие внезапно умолкает.   Белый сверкающий клинок вонзается в его грудь, пригвождая к земле. Принц, кажется, призвал его из ниоткуда, вместе с несколькими другими мечами, повисшими в воздухе. В глазах Се Ляня сверкают молнии, подобные Небесной Каре.   —ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ НАСМЕХАТЬСЯ НАД НИМ! — рычит Се Лянь, и во взгляде переливается золото. — ЧТО ТАКОЕ ЧУДОВИЩЕ КАК ТЫ, МОЖЕТ ЗНАТЬ О ВЕРЕ?! — он шагает вперед и мечей становится все больше, они окружают его смертоносным вихрем, а глаза теперь похожи на два ярких солнца. —  КОГДА ТЫ ХОТЬ РАЗ ПОВЕРИЛ ВО ЧТО-НИБУДЬ?   Он не видит выражения лица Бедствия, но слышит кое-что.   Его слух стал теперь очень чутким – гораздо острее чем раньше, даже для божества. Хотел ли Бедствие чтобы принц его услышал – неизвестно.   — Когда-то люди верили в меня… давным-давно.   Но прежде чем Се Лянь успевает замешкаться, он кричит:   — А что еще можно сказать про неудачника, следующего за неудачником?! Почему бы мне не посмеяться над тобой?! —  Бедствие поднимается на ноги, отбрасывая меч в сторону. — Ты и правда думаешь, что сможешь победить меня сейчас? Ты не смог сделать этого раньше!   Возможно, и не сможет.     Се Ляню очень хорошо стал известен вкус неудачи. Но это не означает, что не стоит попытаться еще раз.   Но прежде, чем они двигаются друг другу навстречу, небо грохочет еще раз, подобно тому, когда к Се Ляню вернулась его божественность – но теперь гораздо громче.   — Может быть он и не сможет тебя победить, — раздается знакомый рокочущий голос.  — Но что насчет меня?   Се Лянь оборачивается, чтобы увидеть идущего к ним молодого бога войны, в белых доспехах, сверкающих золотом.    Он смотрит, не веря своим глазам.    — … Цзюнь У?   Небесный император награждает его доброй улыбкой, и принц не может не улыбнуться в ответ, глядя как тот тут же бросается в схватку с Бедствием. Его не покидает одна мысль.   Почему сейчас?   Он прежде столько раз обращался к Цзюнь У с молитвой. Когда он страдал и мучился.   Когда он отчаянно желал смерти. Освобождения. Хоть чего-нибудь. И император никогда не отвечал на его мольбы.   Почему же он пришел сейчас? Неужели император решил, что молитвы Се Ляня достойны быть услышанными? И принц достоин спасения?   Даже видя, как его мучитель уже изрублен на куски, Се Лянь все еще недоумевает.    Даже видя, что теперь от Бедствия осталась одна расколотая и окровавленная маска, а небесный император устало улыбается ему.   - С возвращением в небожители, Сяньлэ.   Сяньлэ.   Се Лянь совсем забыл, что император обращался к нему именно так. Теперь это воспоминание – болезненное.    Он медленно смотрит в сторону.   Солнце садится за океан. Оно пылает золотом и алым и от этого кажется, что волны сами сияют, словно языки пламени. Высоко в небе пробиваются первые звезды.   Этот город прекрасен.   Се Лянь подняв подбородок, оглядывает его, впитывая в себя этот вид.   Но в конце вместо того, чтобы ответить императору, он садится на городскую стену у берега и наблюдает за закатом.   Смотрит с благодарностью, которую вряд ли кто-нибудь сможет понять в этом мире. С тоской и счастьем. И с такой огромной печалью.   Это так красиво.    Но сколько всего еще Се Ляню хотелось бы увидеть.   Даже когда он думал, что больше никогда не сможет видеть. Когда он позабыл о своем пути самосовершенствования. Когда он думал, что мир вокруг так и останется во тьме. Его зрение вернулось, но… Хун-эра больше нет.   И его родителей. Друзей. Умина.   Что-то соскальзывает с груди, падая на колени с тихим звоном – и когда Се Лянь тянется к цепочке на шее, то понимает…   Камешка нет.   Сердце сжимается от тревоги, потому что… как? Как он мог пропасть?   Но взглянув на колени, он видит, что упало…   Кольцо.   Слишком большое для того, чтобы Се Лянь мог носить его на каком-либо из пальцев – не из металла, а словно сделанное из чистого алмаза…    И посередине на кольце – яркий, мягко светящийся рубин.   Се Лянь не может отвести глаз.   Как?..   Он касается кольца и осторожно подносит его к лицу.   Почему-то оно кажется теплым на ощупь.  Стоит ему сжать кольцо слишком сильно, то оно мягко пульсирует.    Словно это бьется сердце.    И хотя Се Лянь не может объяснить почему, но… он знает. Он знает, что это Хун-эр.   Принц не знает, почему прах продолжает вот так меняться. Се Лянь полагает, что это как-то связано и с ним самим, ведь в последний раз, такое случилось, когда он подвергся влиянию огромного количества духовных сил от рук Бай Усяня и сейчас, когда принц снова вознесся.    Это почти проявление доброты.   Ему ведь не суждено увидеть каким бы вырос Хун-эр. Но по крайней мере сейчас, хотя бы таким образом - пускай принц и не слышал ни разу ни о чем подобном прежде…   Его верный друг и спутник растет вместе с ним. Меняется, даже сейчас. Даже несмотря на то, что его больше нет.    Се Лянь осторожно вешает кольцо на цепочку и нанизывает на нее рядом с ним красную коралловую бусину.    Вот так.    Пускай другая сгорела в огне погребального костра – в некотором роде, пара воссоединилась.    Теперь же, когда солнце село окончательно и принц увидел то, на что хотел посмотреть…   Он спускается со стены и поворачивается к Цзюнь У.   — Прошу прощения за доставленные хлопоты, Ваше Величество, — тихо говорит Се Лянь, подходя к императору. — Но могу я попросить Вас кое о чем?   Император заинтересованно поднимает брови.   — Что такое, Сяньлэ?   — Низвергните меня еще раз, — бормочет принц, глядя как Цзюнь У ошеломленно смотрит на него. — И наложите еще одну проклятую кангу.    — Еще одну? — неверяще повторяет император с отвисшей от удивления челюстью.  — Ты… ты ведь понимаешь, что лишишься божественности, если я сделаю это, не так ли?   Се Лянь улыбается - ни веселой, ни грустной - простой улыбкой.    — Я понимаю это лучше, чем кто-либо.   —… В таком случае, люди и вправду начнут называть тебя богом неудачи, — замечает Цзюнь У, все еще удивленный.      Се Лянь знает это – ну и пусть. Ведь еще он знает, что это не так, на самом деле.   Он бог цветов. Бог сирот и попрошаек. Бог ткачества, песен у костра и поделенной пополам булочки с мясом.     Он знает это, как и те, кто верил в него.   — И ты действительно готов лишиться зрения снова? — неохотно спрашивает Цзюнь У.   Наследный принц смотрит на небо, на звезды и понимает, что, даже обойдя все миры и дойдя до каждого из небесных светил, ему не найти человека, чье лицо он так жаждет увидеть.    —… Есть вещи и похуже, — шепчет Се Лянь в ответ.    Теперь он это понимает.   На лице Цзюнь У медленно расцветает улыбка.   — Ты и вправду повзрослел, Сяньлэ, не правда ли?   Даже несмотря на то, что на это ушло так много времени. Даже несмотря на то, что принц был слишком медленным — он это сделал.   — И все же, — размышляет вслух император, потирая подбородок. — Я не могу низвергнуть тебя в мир смертных без какой-либо достойной причины.    Се Лянь улыбается, сжимая Хун-эра.   — Ах, — наклонив голову, отвечает принц, с горящими глазами. — Это легко можно устроить.    Битва между небесным императором и богом в короне из цветов стала известной в веках – и не от того, что внушала благоговение.   (Хотя и была весьма впечатляющей).   Нет, она стала известной благодаря тому, что одному богу удалось вознестись на небеса и задержаться там на самое короткое время, прежде чем он был низвергнут обратно.  Он был небожителем не дольше, чем горела одна палочка благовоний.   (Достижение, которое будет побито гораздо раньше, чем кто-либо мог ожидать).