#
Стоянка для путешественников в центральной части ущелья Лунъюнь недавно была заброшена, однако добраться до неё было непросто. Густые заросли бамбука, выстроившиеся на крутых склонах, и отвесная скала затрудняли продвижение по тропе. К тому же, сильный снегопад за последние несколько дней нанёс сугробов, частично засыпав маршрут, по которому обоз с беженцами прокладывал путь через ущелье к городу Шичэн. Они медленно продвигались вперёд по скользкому снегу, прижимаясь к домашнему скоту и длинной веренице перегруженных повозок. Как только всадники во главе с Абаем настигли обоз, они принялись метко расстреливать из луков разбегающихся в стороны и кричащих мирных жителей. Сначала ойраты старались не приближаться, проявляя осторожность, но затем жажда крови взяла над ними верх, и они с дикими боевыми кличами бросились в атаку. Грохот копыт их скакунов сотрясал землю, разгоняя скот, отчаянно пытавшийся убежать по крутым склонам. Хунтайджи нахмурился, наблюдая за резнёй. Принимал ли Цзюнь-ван участие в происходящем? Возможно, он действительно отступил в город, безжалостно бросив на произвол судьбы тех, кто был слишком медлителен, чтобы вовремя сбежать. Именно так поступил бы Гэше Урму на месте Чжоу Цзышу. Тем не менее, от разведчиков не поступало донесений о том, что оборона Шичэна была усилена. – Уберите повозки с дороги и обыщите их, – приказал Гэше Урму. Каждую повозку тащил бык с помощью толстых свинцовых тросов. Это и предотвратило их панику: всё, что животные могли сделать – тянуть свои ярма, покинуть поле битвы у них не было возможности. Бросив последний взгляд на перегруженные повозки, Гэше Урму отдал приказ продолжать наступление. Разведчики выстроились перед ним, вскрывая случайные ящики и бочки и обнаруживая там рис и ценные вещи. Проезжая мимо обоза, Абай свернул в сторону и присоединился к брату, радостно ухмыляясь. – Теперь я чувствую воодушевление, – сказал он в приподнятом настроении. – Брат, не будь таким разочарованным. Уверен, что ближе к столице они дадут нам хороший бой. Император заинтересован только в том, чтобы спасти свою шкуру – он, вероятно, прикажет Хэлянь Чжао взять с собой имперскую армию, чтобы удержать перевал Цзин. – Я не разочарован, я... – Гэше Урму резко посмотрел влево. Хишиг с бешеной скоростью скакал вниз по крутому склону, пришпоривая свою умирающую лошадь; из её бока и плеча Хишига торчали стрелы. Он резко жестикулировал хунтайджи, когда лошадь рухнула под ним, вынудив мужчину, кувыркнувшись, упасть на землю. Он тут же вскочил на ноги и продолжил бежать. Несмотря на все жалобы Абая на Хишига, он всё равно выучил его сигналы и доверял им. Повернув лошадь, он крикнул: – Засада! Защищайте хунтайджи! – сдёрнув с седла рог, мужчина протяжно и громко протрубил. Внезапно позади Гэше Урму, в более узкой части ущелья, раздался громоподобный звук. Что-то сотрясло скалу по обеим сторонам крутых склонов – что-то, взорвавшееся у её основания. Валуны, отделившись от разрушившейся скалы, рухнули на вопящих от ужаса людей и лошадей, превратив ущелье в кровавое месиво из костей и мяса и отрезав выжившую часть войск Гэше Урму от их тыла, оставшегося по ту сторону завала. Гэше Урму изумлённо наблюдал, как сугробы по краям дороги, задрожав, осыпались, и оттуда выскочили люди. Они принялись швырять в армию ойратов шипящие чёрные сферы. Хишиг бросился на ближайшего к Гэше Урму солдата, перерезав ему горло, но чжэньтяньлей всё же выпала из его рук, покатившись вперёд. Один из личных охранников Гэше Урму спрыгнул с лошади и упал на сферу прямо перед тем, как она взорвалась. Хотя его тело приняло на себя основной удар, один из осколков бомбы пронзил бок лошади хунтайджи. Она заржала и встала на дыбы, а затем рухнула от вонзившейся в её череп стрелы. Гэше Урму вовремя спрыгнул с неё и замер, глядя на обожжённую груду мяса – всё, что осталось от его охраны. Бамбуковые заросли сотряс рёв, когда Лейти атаковали, врезавшись в дезориентированную ойратскую армию и зажав её между собой и длинным рядом повозок. Абай, обуздав своего скакуна, остановился рядом с Гэше Урму, протягивая ему руку. – Брат, бери мою лошадь и отступай! – Нет, – Гэше Урму схватил рог Абая. – Мы остаёмся и сражаемся, – он дважды громко протрубил, прицепил рог к поясу и издал боевой клич, обнажив саблю. Подхватив кровожадный настрой своего главы, его уцелевшие бойцы построились, укрепляя дисциплину, и ответно атаковали. Гэше Урму зарубил первого подбежавшего к нему солдата Лейти, в то время как Абай сразил другого, а его лошадь лягнула копьеносца. Рядом с Хишигом и своим братом хунтайджи никогда не боялся поражения. Знакомая высокая белая лошадь мелькнула среди сражающихся; её всадник в чёрных доспехах был вооружён смертоносным копьём. Цзюнь-ван прорывался сквозь своих врагов, как раскалённый нож сквозь масло. Он напоминал бога войны, в припадке беспорядочной ярости и ужасающего смеха убивая всё на своём пути. Это леденящее кровь зрелище заставляло ойратских воинов колебаться, прежде чем вступать с ним в бой – и эта нерешительность быстро стоила им жизни. Как бы пугающе это ни выглядело, даже посреди хаоса Гэше Урму не разучился считать. Цзюнь-ван взял с собой не всех Лейти, а лишь большой отряд налётчиков. Даже несмотря на внезапную атаку и то, что часть сил хунтайджи была отрезана от них завалом, Лейти всё ещё были в значительном меньшинстве. Набеги были второй натурой ойратов, и Гэше Урму слишком хорошо знал сильные и слабые стороны такого шага. Если ойратской армии удастся побороть шок от внезапного нападения и полностью восстановить дисциплину, то поражение потерпят люди Чжоу Цзышу. Цзюнь-ван решился на эту отчаянную авантюру только потому, что здесь был хунтайджи. Qín zéi qín wáng – восемнадцатая стратагема. Гэше Урму оскалился, упиваясь пьянящей радостью насилия. Если Чжоу Цзышу желает сражения – он сразится с ним. Мужчина начал прорубать себе путь к Цзюнь-вану, отбрасывая в сторону тех, кто стоял у него на пути. Гэше Урму никогда никому не проигрывал, – ни пешком, ни верхом, – а люди, которыми он окружил себя, были лучшими. Хишиг заблокировал копьё, направленное в спину хунтайджи, и контратаковал вражеского солдата, вонзив свою тяжёлую саблю в его позвоночник. Он высвободил своё оружие, когда Гэше Урму также пронзил врага копьём и добил его своей саблей. Абай смеялся, отражая стрелы, летящие в его брата из гущи схватки. Обернувшись, Чжоу Цзышу встретился взглядом с хунтайджи через всё поле боя и едва заметно улыбнулся. Из глубины бамбуковых зарослей раздался барабанный бой: Цзюнь-ван заранее рассчитал время своего отступления. Почему? Гэше Урму резко огляделся, в то время как Лейти начали покидать поле боя, отступая в сторону бамбукового леса. Ответ нашёлся довольно быстро – горящие стрелы со свистом пронеслись мимо, ударившись о стенки повозок, с неестественной скоростью занявшихся огнём. Должно быть, стенки были пропитаны свиным жиром. Быки запаниковали. Во время битвы их незаметно освободили – свинцовые тросы оказались перерезаны. Но какую реальную угрозу могли представлять эти паникующие животные? Гэше Урму взглянул на ближайшую повозку и, наконец, увидел это – на дне каждой из них был привязан тёмный свёрток. Хунтайджи трижды протрубил в рог, подав сигнал к отступлению. Когда он сам бросился бежать, одна из повозок чуть поодаль внезапно взорвалась, разорвав на части всех, кто был поблизости. Заревев, ближайший к мужчине бык бросился вперёд. Гэше Урму выругался, понимая, что не успевает отскочить в сторону, но внезапно мир закружился – кто-то прыгнул на него, повалив на землю и прикрыв собой. Он чуть не зарезал этого человека, поддавшись инстинкту, но замер, осознав, что это был Абай. И именно тогда прогремел новый взрыв. Казалось, сам мир вокруг тоже взорвался, забрав с собой весь свет и звук. В ушах Гэше Урму зазвенело, когда он закашлялся, пытаясь выбраться из-под тяжёлого тела брата, защитившего его от взрыва. Спина Абая выглядела как сплошная рана; он едва мог двигаться, а из уголка его рта стекала струйка крови. Гэше Урму в ужасе обнял его, баюкая и крича имя брата, но не слыша самого себя из-за звона в ушах. Абай поднял на него затуманенные глаза, и взгляд его был полон преданности, как это было всегда – от их детства и до его смерти. Его губы шевельнулись, после чего свет в глазах мужчины померк, а его тело обмякло в руках старшего брата. Нет. Гэше Урму, пошатываясь, вскочил на ноги, выкрикнув в небо свою боль, однако никто вокруг не мог его услышать из-за взрыва. Он нашёл дезориентированную лошадь своего брата и запрыгнул ей на спину, пришпорив её и бросившись вслед за отступающими Лейти. Хунтайджи заметил Цзюнь-вана у заднего фланга; их темп замедлялся по мере того, как склон становился круче. Натянув лук брата, Гэше Урму расстреливал одного солдата Лейти за другим. Цзюнь-ван обернулся, взглянув на него. Стрела угодила в горло лошади Чжоу Цзышу, и она упала под ним, утянув запутавшегося в стременах князя за собой. Пока Цзюнь-ван изо всех сил пытался освободиться, Гэше Урму подстегнул свою лошадь и приготовился атаковать. Однако у него на пути встал ещё один всадник – цяньши Лейти, Фан Чжаоюнь. Гэше Урму разбил его защиту тремя сильными ударами сабли и почти по рукоять вогнал её в грудь мужчины. Вместо того, чтобы кричать и хвататься за свою смертельную рану, Фан Чжаоюнь с невероятной силой вцепился в запястье Гэше Урму, усмехнувшись сквозь окровавленные зубы, другой рукой ухватился за плащ хунтайджи и бросился на него. Они неуклюжей кучей свалились со своих лошадей и покатились вниз по склону. К тому времени, как Гэше Урму удалось освободиться от умирающего человека и отшвырнуть тело Фан Чжаоюня в сторону, Цзюнь-ван и остальные Лейти уже исчезли. Хишиг, догнавший Гэше Урму, с бледным и мрачным лицом опустился на одно колено, склонив голову. Отбросив саблю в сторону, главнокомандующий ойратской армии сжимал и разжимал кулаки, впиваясь взглядом в горы. Вот теперь он действительно был в ярости.#
В переоборудованном бандитском лагере, куда отступили солдаты Лейти после нападения, ни у кого не было ощущения праздника. Несмотря на тяжёлый удар, нанесённый Лейти превосходящим силам врага, им самим едва ли удалось уйти невредимыми – половина отряда налётчиков, который возглавил Чжоу Цзышу, частично вернулась с тяжёлыми ранами, а частично не вернулась вообще. Вэнь Кэсин и военные целители устроили сортировочное отделение, работая всю ночь без перерыва с окровавленными по локоть руками. В военном штабе, в который теперь не суждено было когда-либо ступить Фан Чжаоюню, генерал Е спокойно смотрел на Чжоу Цзышу. – Это то, на что ты надеялся? – спросил он. – Разделить вражеские силы пополам, изолировать Гэше Урму от его линии снабжения и нанести урон его армии взрывчаткой? Да, – отозвался Чжоу Цзышу, сгорбившись в кресле. – Убить его было бы идеально, хотя я сомневаюсь, что это остановило бы вторжение. – Половины всё ещё достаточно, чтобы сравнять Шичэн с землёй! – рявкнул генерал Е, моментально выходя из себя. – Знаю, – проронил Чжоу Цзышу. Выражение лица Гао Хэна помрачнело. – Мы думали, что у вас есть план дальнейших действий... Вы никогда не собирались всерьёз защищать Шичэн? – Это невозможно. Шичэн не строился как крепость – такая, которая могла бы выдержать длительную осаду. Даже если Гэше Урму решит сначала откопать остальную часть своей армии, даже если мы соберём всех солдат Лейти и разместим их в городе – имперское подкрепление не доберётся до нас вовремя. Это если предполагать, что они вообще придут: вы видели донесения. Хэлянь Чжао собирает войска только для обороны перевала Цзин, – твёрдо произнёс Чжоу Цзышу. – Принцесса Цзинъань присылала тебе письмо, в котором говорилось, что она планирует собрать силы фракции своего отца вместе с генералом Юанем, – заметил генерал Е. – Даже если она это сделает – а это большое «если» – что с того? Они в Сюаньчэне, в днях пути отсюда. Мы не можем защитить Шичэн, – Чжоу Цзышу сделал пренебрежительный жест. – Вместо того, чтобы умереть пытаясь... – Семья Фан Чжаоюня живёт в Шичэне! – взревел генерал Е, хлопнув ладонью по столу. – Он умер, чтобы спасти тебя! Только потому, что ты не знаешь... – Генерал! – рявкнул Чжоу Цзышу. Он встал, глядя на генерала Е сверху вниз. – Цяньши Фан. Знал. О наших планах. Он всегда был здесь, пока я подробно описывал нашу тактику. Тем не менее, он никогда не приказывал своей семье покинуть Шичэн, даже зная, что город падёт. Генерал Е отвернулся, его челюсти и кулаки были крепко сжаты. Чжоу Цзышу взглянул на Гао Хэна. – Солдаты, которые ещё могут двигаться и ходить. Пусть соберутся в передней части лагеря. Через полшичэня. В течение отведённого времени все Лейти в лагере, кроме тех, кто находился в лазарете, собрались на тесном пятачке за воротами, глядя на Чжоу Цзышу, сидевшего на груде сложенных ящиков. На каждом из обращённых к нему лиц в большей степени читалась усталость, нежели гордость или страх. Истинная природа войны, на которую подписались Лейти, начинала доходить до них. Генерал Е стоял рядом с Чжоу Цзышу, но ничего не говорил, сложив руки на груди. На мгновение, глядя на ожидающие лица этих людей, у всех из которых были семьи на Северо-Западе, Чжоу Цзышу ощутил неуверенность. Однажды он заявил Хэлянь И, что готов пожертвовать почти всем – но не всем. Как он мог просить о подобном всех этих людей? Изучая их лица, Чжоу Цзышу заметил Вэнь Кэсина, стоявшего в углу. Как бы эгоистично это ни было, слабая улыбка супруга укрепила его решимость. Повысив голос, чтобы каждый собравшийся смог его услышать, Чжоу Цзышу произнёс: – Мы все – ходячие мертвецы. Услышав удивлённый ропот, прокатившийся по толпе, Чжоу Цзышу поднял ладонь, призывая к тишине. – Мы были мертвы в тот момент, когда императорский двор во времена моего деда решил, что пятидесяти тысяч человек хватит, чтобы удержать весь Северо-Запад. Мы были дважды мертвы, когда император прекратил всё финансирование Лейти из дворцовой казны во времена моего отца; трижды мертвы, когда единственной их реакцией на известие о том, что племена собираются для чего-то значительного, стало игнорирование этого. Я уже сидел у Призрачных врат по милости сына императора. Даже сейчас они бросили нас умирать – имперские войска собираются лишь для защиты перевала Цзин. В поражённой тишине Чжоу Цзышу перевёл взгляд на Гао Хэна. – Сколько людей удерживает восточную границу? – Отвечаю Цзюнь-вану: сто пятьдесят тысяч, – ответил Гао Хэн. – А южную границу? – Сто тридцать тысяч. Чжоу Цзышу горько рассмеялся. Он достал тигриный талисман из рукава и бросил его на землю. – Один мой друг разбил поддельный талисман в столице, но он мог бы с таким же успехом разбить настоящий. Что толку от тигриного талисмана людям, которых уже оставили умирать? Императорский двор давно мечтает о том, чтобы мы все исчезли. Ойраты просто помогают им в этом. Солдат, крестьянин или принц – никто не может избежать смерти. Таков закон Небес. Тем не менее, мы можем выбрать, как именно мы умрём. Глядя на постепенно преисполняющиеся торжественности лица, Чжоу Цзышу продолжил: – Императорский двор хочет стереть нас из памяти, но я не позволю им. Даже если мы все погибнем, я хочу, чтобы император боялся памяти о нас. Я сооружу нашу мемориальную табличку из костей наших врагов и напишу наши имена их кровью. Я не забуду людей, которые были добры ко мне. Но людям, обидевшим меня, я отплачу тысячекратно. Если мы должны умереть, сначала мы заберём с собой всех, кто нас злит. Разве я не прав? Внимающие солдаты Лейти хором взревели в ответ, охваченные катарсисом и жаждой крови благодаря словам их главнокомандующего. – Так что отдыхайте, – сказал Чжоу Цзышу, как только крики и топот стихли. – Мы уже мертвы, каждый новый день – это украденная радость. Одним или двумя днями позже мы отправим наших врагов к мосту Найхэ, чтобы они проложили нам путь. Мы оружие – почему оружие должно бояться смерти? Железо, закалённое бурей – вот что значит быть одним из Лейти! – Цзюнь-ван!!! Цзюнь-ван!!! – солдаты вновь затопали и закричали, когда Чжоу Цзышу слез с ящика. Проигнорировав лежавший на земле талисман, он твёрдым шагом направился обратно в штаб, без труда пробираясь сквозь толпу воодушевлённых им людей. Спустя несколько мгновений присоединившийся к нему Гао Хэн вернул тигриный талисман, хоть и с сожалеющей улыбкой. Однако генерала нигде не было видно. – Генерал Е успокоится, – уверил его Гао Хэн. Когда Чжоу Цзышу просто кивнул, мужчина поколебался, а затем сказал: – Цзюнь-ван, вы... Вы действительно думаете, что мы все погибнем? – Вы умеете считать не хуже меня, – ответил Чжоу Цзышу. Когда Гао Хэн нахмурился, Чжоу Цзышу похлопал по карте. – Это война решимости в той же степени, что и война на истощение. Между тем, кто из нас сломается первым – Лейти или ойраты – это не должны быть мы. Вы понимаете, что я имею в виду? – Да, – Гао Хэн вздохнул. – Я... поговорю с генералом. – Оставьте его пока, – сказал Чжоу Цзышу, хотя ему было больно это говорить. Возможно, виной тому было эхо эмоций его прежнего «я» или его собственная симпатия к непоколебимо честному генералу. – Это моя война – позвольте мне нести это бремя.