если же друг друга угрызаете и съедаете,
берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом
гал 5:15
Длинная, петляющая лестница метро вытолкнула пошатывающееся из стороны в сторону тело Чонвона прямо на пыльную, безлюдную улицу. Со стороны могло показаться, что он перебрал с выпивкой, и рядом идущий мужчина, покрасневший и покрытый тухлыми запахами пота и спирта, улыбнулся ему кривой линией рта, будто это был секрет, разделенный на двоих. Только вот Чонвон, конечно же, нисколько не пил. Свежий воздух ударом хлыста вторгся в его напряженную грудь. Присев на один из мраморных кубов, которыми разделяли проезжую часть и тротуар, Чонвон попробовал избавиться от стойкого ощущения дурноты. Он сделал несколько вдохов утреннего морозного воздуха в попытке остудить буйную голову. До дома было всего несколько переулков. Он пережил эту невообразимо долгую ночь. Сизая дымка рассвета знойным маревом заклубилась у самого горизонта, поднимающееся солнце топленым маслом растеклось по зыбкой границе сна и реальности. Мир казался таким огромным, а меж тем мир внутри Чонвона рушился на части. От дуновения холодного ветра задрожали тонкие кости и лоскутные мышцы. Но нужно было вернуться в родные стены. Пойти домой, где его никто не ждал, и постараться прожить жизнь, которая никому, даже ему, даром не сдалась. Сделав первый шаг, Чонвон остро почувствовал необходимость во сне — от недосыпа у него болело все тело, тянуло напряженные мышцы, в глаза будто бросили горсть золотистого песка. Во рту пересохло от частого, поверхностного дыхания. В темном проеме подъезда — сыро и холодно, ночь пробралась даже в самый черный угол. На контрасте с огнем горящей кожей Чонвона стены подъезда на ощупь будто белоснежные льды Арктики. Металлические поршни лифта издавали дребезжащий шум в замкнутой, больше напоминающей гроб узкой коробке. Чонвон вывалился из лифта и слепо подошел к приоткрытой входной двери собственной квартиры. В голове лишь на секунду мелькнула мысль: неужели он оставил дверь открытой, когда уходил?.. В квартиру мог кто-то пробраться, забрать последнее, что у Чонвона оставалось, и сбежать, не оставив никаких следов. Тяжелая металлическая дверь шумно захлопнулась у него за спиной, отрезав Чонвона от остального мира. Несколько комнат утопали в бледно-желтом свете ламп, все вещи продолжали лежать на своих местах. Со стороны кухни донеслись перешептывания, и Чонвон насторожился, схватившись за длинную пластмассовую обувную ложку. Он уже однажды вернулся в эти стены, чтобы оказаться свидетелем безжалостного убийства — дух сморщенной, как изюм, госпожи Пак до сих пор потерянно блуждал в коридорах, и иногда Чонвону казалось, что женщина стояла в изножье его кровати и смотрела на то, как он спит. Ее мертвый образ въелся в сознание Чонвона: она была обескровленная, покрытая трупными пятнами, застывшая, будто закованная во льдах, с разорванной шеей, кровь сухой коркой запеклась на ее тонких, белых губах. Мать стояла рядом с ней. Отец — чуть поодаль, но тоже в комнате. Вся его спальня была пропитана этими призраками прошлого. Но откуда-то Чонвон знал, что когда он будет умирать, ему вспомнится не теплая улыбка отца и не мягкое прикосновение заботливых рук матери, а бледное лицо мертвой Лисо. Есть такие моменты жизни, которые никогда не забудешь. По кухне прокатились торопливые шаги в сторону коридора. — Чонвон! — раздался испуганный, но все же знакомый голос. — Чонвон, это ты? В длинный коридор выскочил обеспокоенный Кей. Но тут же, увидев, что в побелевших руках Чонвона оказалась зажата длинная обувная ложка, шокировано глядящий Кей прижался спиной к дверному проему. — Эй, ты чего? — спросил он. — Давай мне… — У вас все в порядке? — послышался голос постороннего человека. — Типа того! — громко ответил Кей, силясь разжать застывшие, как у окоченевших трупов, пальцы Чонвона. — Эй, что случилось? — обеспокоенно прошептал друг. — Хотел принести тебе рисовый пирог перед экзаменом, сам знаешь, что моя мама верит во всякую чушь, но… но тебя не оказалось дома, и поэтому… я двое суток уже не спал, боже мой, — Кей устало выдохнул и наконец-то убрал обувную ложку. — Я так перепугался, — признался он. — И сам всех перепугал, уже собирался расклеивать листовки, в университете, кажется, уже все знают, что ты пропал. Так где ты был? Он посмотрел ему прямо в потерянное, усталое и мертвое лицо. Для ответа Чонвон нашел лишь одно слово: — Извини. Кей выглядел так, как если бы Чонвон подарил ему болезненное жжение ослепительной пощечины. — Извини? — переспросил он, не сводя с мертвенно-белого лица Чонвона внимательного взгляда. — Что происходит, Чонвон? Ты неделю лежал в кровати и едва подавал признаки жизни только когда я приходил, ты вряд ли можешь позаботиться о самом себе, я вообще сильно сомневаюсь, что ты можешь здраво соображать, и все же каким-то невообразимым способом ты исчез, не выходил на связь, ничего о себе не оставил, ни записки, ни сообщения в KakaoTalk, чтобы вернуться через двое суток и сказать… извини? Ты хоть знаешь, сколько раз у себя в голове можно похоронить человека, пока этот человек числится пропавшим без вести? — Но ведь его не признали пропавшим без вести, — раздался смутно знакомый голос. Неспешные шаги пересекли кухню, подобрались к деревянному дверному проему, и Чонвон увидел, что незнакомцем оказался доктор Ли, одетый в повседневную одежду. Он прислонился плечом к двери и устало взглянул на Чонвона. — Как вы себя чувствуете, господин Ян? Чонвон тяжело сглотнул вязкую, как липкий рисовый пирог, слюну. Кей все еще держал его за руку, хотя обувная ложка оказалась на том месте, на котором она до этого находилась. — Доктор Ли, думаю, это недоразумение, и вам не стоит говорить об этом полиции… — попытался сказать Кей, но невообразимо уставший взгляд доктора пригвоздил его к месту. Видимо, Ли Хисын собирался навестить Чонвона сразу же после ночной смены, но вместо пациента он нашел его друга. — Я ничего не скажу, не волнуйтесь вы так, — он даже попытался улыбнуться бледными губами. Его взгляд тут же метнулся к Чонвону. — Избавим вас от лишних подозрений, верно? Чонвон с трудом разомкнул сухие губы: — Лишних подозрений? — Детектив сказал мне, что вы, господин Ян Чонвон, единственный живой свидетель того, что произошло в этой комнате. — Хисын качнул головой в сторону гостиной, перекрытой и перешитой желтой полицейской лентой — будто тонкая нить паутины, складывающаяся в необычный рисунок. — Кажется, у них собраны не все доказательства вашей невиновности, и потому ваше скорейшее исчезновение вызовет предостаточно вопросов у сотрудников, расследующих это дело. Предлагаю поступить таким образом: сейчас мы, пожалуй, сделаем вид, что вы уезжали по своим делам только для того, чтобы навестить родственников. Сделаем из этого маленький… секрет. Маленькую тайну, что пригвоздит распростертое тело Чонвона к деревянному кресту. Сколько же в нем было этих маленьких секретов? И сколько из них блеском острого лезвия торчали из карманов его одежды? Разве никто — ни Кей, ни доктор Ли, — не увидел запекшуюся кровь на побледневшем лице Чонвона, разве они не увидели притаившуюся на дне его ладоней смерть? А застывших за его согбенной спиной трупов — их они тоже не видели? Удивительно слепое человеческое око. — Вы не согласны? — усмехнувшись, спросил доктор Ли. Чонвон опустил взгляд в пол. Что он мог сказать себе в оправдание? Кроме Кея ему вряд ли кто-то поверит. — Поступайте как знаете, — наконец-то ответил он. — Но я их не убивал. И тут же он почувствовал, как к его шее, обмотанной потемневшими от пота и грязи бинтами, прижалась холодная, почти что ледяная рука. Доктор ли быстро развязал собственный узел и слой за слоем избавил Чонвона от удушающей ткани. Осмотрев швы на шее, доктор Ли нахмурился. — Что я говорил вам о правильном уходе за раной, господин Ян? — спросил он, но без надобности в каком-либо ответе. — Нужно избавиться от скопившегося гноя. Вы совсем как дитя, — снисходительно выдохнул он. Мягкий оскал его губ кому угодно показался бы снисходительной улыбкой, но Чонвон увидел именно то, что остервенело пытался позабыть — блеск вывернутых наизнанку клыков, тонких и острых, как отлитые из серебра катетеры. Спокойный взгляд Хисына скользнул выше темной головы. — Кей, можно будет попросить вас спуститься до моей машины и забрать аптечку? — и тут же его взгляд вернулся к бледному лицу Чонвона. — А вы, господин Ян, пройдите в ванную комнату, — в руках его что-то блеснуло в свете желтоватых ламп. — Вот ключи! Кей неловко выловил брякнувшую связку ключей и непонимающе посмотрел на застывшую спину лучшего друга. Мгновение он колебался, дергался из стороны в сторону, а стоя у дверей, уже собирался что-то сказать в ответ, но в итоге просто выскочил в бетонный коридор. В опустевшей квартире остались только Чонвон и Хисын. Доктор сделал неспешный, ленивый шаг вперед. — Вот здесь, — он указал на место между острой, как лезвие бритвы, линией челюсти и тонкой кожей за мочкой уха. — Потемнела и засохла, — несколько его пальцев аккуратным и мягким касанием пробежались по узкому подбородку. Склонившись над Чонвоном, Хисын тихо, опасно прошептал: — Ты весь смердишь кровью куклы. Быстрее, чем он мог этого осознать, Чонвон вскинул дрожащие руки и сильно толкнул Хисына в грудь — но что из себя представляла его человеческая сила против непобедимости ночной твари? Хисын даже не вздрогнул, а в запястьях Чонвона вспыхнула отчетливая боль. Да сколько же их, эти гнусных вампиров, ходило по земле, ничем себя не выдавая? Чонвон спешно оглядел спокойного, застывшего смертью доктора — до чего же он был похож на человека, ни единым жестом себя не выдал, ни единым выражением лица, а меж тем… Чонвон нервно покачал головой из стороны в сторону. Кто еще, хотелось бы спросить ему. Кей? Юджин? Старая бабка, пережившая войну и живущая недалеко от квартиры Чонвона? Пока Чонвон по каплям-крупицам приходил в себя, Хисын сделал к нему еще один шаг, и вот теперь он возвышался над Чонвоном, смотрел сверху вниз — величественный, несокрушимый, живущий в вечности. Чонвон тут же почувствовал в себе первородное желание опустить лицо и, быть может, преклонить колени. Но он только сжал руки в кулаки, захлебываясь неизвестно откуда взявшейся гордостью. — Ян Чонвон, неужели это так трудно — просто посидеть в квартире, пока не стихнут слухи о твоей причастности к убийству? — сурово спросил Хисын, сверкнув потемневшими от злости глазами. Переход на неформальный стиль общения страшно разозлил Чонвона. Его вообще все злило в стоящем перед ним… человеке. — Я не убивал их! — отчаянно взвыл Чонвон. Разъяренный Хисын замахнулся, и Чонвон тут же отпрянул в сторону, прижавшись взмокшей спиной к тонкой стене, и от страха прикрыл глаза, но ладонь Хисына просто впечаталась в место недалеко от его головы. Теперь, нависнув над ним, Хисын казался огромным и жутко опасным. — Советую тебе не нарываться, пока твое обращение не закончится, — гулко прорычал он, едва не лязгнув зубами. — Об… обращение? — дрожащим голосом шепнул Чонвон, не в силах поверить, что то, что с ним случилось, было не очередным кошмаром, а пугающей реальностью. Он вдруг почувствовал, как задрожали его ноги. — Твоя мать ведь укусила тебя, не так ли? — спросил Хисын, хотя он наверняка сам знал ответ на этот повисший в стылом воздухе вопрос. — Моя мать не была вампиром, — почувствовав, как в его полое тело хлынула ярость, Чонвон озлобленно прошипел сквозь стиснутые зубы. Хисын снисходительно посмотрел на него сверху вниз — точно так же родители смотрели на своих не особо умных детей. Пытливый его взгляд врезался в темные, покрасневшие от плохо сдерживаемой ярости глаза Чонвона. — Ты прав, — качнул он головой. — Она не была вампиром. Она была стервятником, но, видимо, при обращении у нее повредился мозг, — Хисын вскинул тонкую, бледную руку и аккуратно прикоснулся к темным волосам Чонвона, но тут же его пальцы болезненно сжали локоны, и Хисын одним крайне грубым движением заставил Чонвона посмотреть ему в глаза. — В конце концов она несколько месяцев пролежала в коме, и обращение проходило не совсем удачно. Прибавь к этому и тот факт, что она поедала саму себя. Не вампирша, но уже и не человек. Не мать, не верная супруга, просто сгусток непонятного сознания в теле, которое само же себя и переваривало. Отпустив его волосы, он погладил его бледную, холодную щеку. Несмотря на то, что в каждом легком движении Хисына чувствовались ласка и забота, Чонвон понимал, что Хисын — все равно что дикий зверь, любовно оберегающий собственную жертву. Не пройдет и секунды, как он вцепится в его горло и разорвет на мелкие кусочки только-только зажившие швы. Кто же никогда не игрался с едой, прежде чем ее съесть? И кому не было интересно наблюдать за перевернутыми жуками, бьющимися в агонии? — А вот и Кей идет, — шепнул Хисын, на мгновение приблизившись к побледневшему лицу. — Если у тебя появится больше вопросов, ты знаешь, где меня искать. Но предупреждаю — больше так не поступай. Больше не сбегай. Тебе же будет лучше. Чонвон нервно покачал головой. — Мне не нужна… — он поджал пухлые губы в тонкую, белую полоску. — Нет… Это все неправильно… Доктор Ли безразлично и безмолвно пожал плечами, криво и косо, приподняв сначала одно острое плечо, а затем другое. В это же мгновение в двери послышался звук, и на пороге появился запыхавшийся Кей. Маска на лице Хисына разгладилась, улыбка потеплела, взгляд засиял, как в лихорадке, которая медленно подкрадывалась к слабеющему Чонвону. — Кей, скажите, если вы водите тесную дружбу с господином Яном, то наверняка он расказывал вам, как обрабатывать послеоперационные швы? — весело спросил Хисын и забрал из рук ничего не понимающего парня брякнувшую связку ключей. — Ночная смена выдалась очень тяжелой, и я, честно говоря, сильно хочу спать, но, боюсь, если задержусь тут еще на несколько минут, то меня точно вырубит по дороге домой, — и Хисын улыбнулся ему ослепительнейшей из улыбок. — Помогите Чонвону, ну а я, пожалуй, пойду, не буду вам мешать, уверен, у вас обоих накопилось очень и очень много вопросов. Всего хорошего! Дверь за ним с грохотом закрылась — и затем настала тишина. В спину Чонвону бились лучи поднимающегося из-за бледного горизонта блюда солнца. Когда Чонвон и Кей столкнулись взглядами, воздух между ними задрожал, как если бы кто-нибудь пустил по прежде спокойной поверхности небольшого озера маленький, плоский камушек, и во все стороны стали бы расходиться ширившиеся с каждой пройденной секундой тонкие круги. Недосказанность сквозила даже во взгляде Чонвона; он избегал смотреть в серьезное лицо лучшего друга. Прямо сейчас ему нисколько не хотелось оправдываться перед Кеем. Он хотел развернуться, достать покрытый пылью чемодан, собрать все самое необходимое и просто сбежать — подальше от металлического короба в цветочном саду Вонен, подальше от этой квартиры, измазанной кровью, подальше от доктора Ли, искуссно притворяющегося человеком. Чонвон прикоснулся к стене у себя за спиной, чтобы почувствовать хоть какую-либо опору, а тем временем страх, будто волна цунами, стремительно приближалась к его берегу. Кей первым решил нарушить затянувшуюся тишину: — Где же ты был все это время, Чонвон? — вырвался вопрос из его уст. Он горько добавил: — Где-то же ты должен был находиться. И… не знаю… что-то делать?.. Неужели из этого обязательно нужно сделать какую-то тайну? Неужели обязательно нужно… скрыть что-то от меня… Я ведь тебе помогал, Чонвон, и я хочу тебе помочь, правда… Только ты сам себя спасти не хочешь. — Все в порядке, — солгал Чонвон. Половину слов Кея он пропустил мимо ушей. — Все нормально. Даже если Кей видел это все — и тяжелую ношу на опустившихся плечах друга, и обрывки жутких картин у него за спиной, и потухшие глаза, оттененные горькой болью, и взвесь в пробитых страхом легких, — даже если Кей увидел это все, Чонвон не позволил ему сделать вид, что это касалось их обоих. Это было не так. Оказывается, если полагаешься только на себя, то перестаешь доверять людям. Медленно и неумолимо гаснет надежда, что кто-то придет и спасет тебя. Это глупо. Спасти Чонвона мог лишь он сам. Это была ложь, и Кей это прекрасно чувствовал. В приступе отчаяния из него едва не вырвался крик: как, как ты может такое говорить? ты не можешь делать вид, что все в порядке, пока на лице твоем до сих пор не высохли соленые дорожки пролитых слез. А меж тем среди сонных небоскребов поднималось огромное, кровавое блюдо солнца, и рдяные лучи тонкими линиями упали на бледное лицо Чонвона. Все в мире стало красным, багряным, даже налитая в стакан вода будто бы окрасилась и превратилась в густое и темное вино. Чонвон растянул на сухих и потрескавшихся губах тень улыбки. Он никогда бы не подумал, что это простое действие станет непосильным, невообразимо тяжелым. Но что он мог сделать сейчас? Кей — единственный, кто у него остался. В любом человеке существуют такие секреты, о которых никому и никогда не расскажешь, и такие тайны, о которых даже сам не захочешь узнать. Теперь уж Чонвон понимал, что его секреты не обглоданным скелетом хранились в шкафу, а разрубленным на куски трупом Лисо находились в металлическом коробе глубоко под землей. — Тебе нужна помощь?.. — попробовал Кей, но Чонвон его перебил. — Нет, я сам справлюсь. Молчаливый Кей ненадолго ушел на кухню, чтобы вернуться в коридор, держа в руках незакрытый портфель. — Я приду завтра, — сказал он. В голове его звучала горечь. — Если тебя не будет дома… — Нет, — перебил его Чонвон. — Все хорошо. Я вернусь. Как раньше. Все будет, как раньше. Он совсем, совсем себя потерял и совсем, совсем себя не помнил. Он прикрыл за другом дверь и прислушался к стуку его удаляющихся шагов. Когда же разлилась тишина, Чонвон, все еще прижимаясь к металлической, холодной поверхности двери, опустился на пол и, видимо, ненадолго задремал. Проснувшись, он увидел, что пожелтевшее солнце уже клонилось к закату. Сон прошел, будто кто-то махнул перед глазами рукой. Сон стер из его жизни еще несколько часов, отобрал время, которым Чонвон страшно дорожил. Видимо, так с напряжением боролся его мозг. Кое-как добравшись до ванной комнаты, Чонвон свалил собственное тяжелое, набитое валунами тело в белоснежную чашу ванны и включил воду. Он был в одежде, и он это понимал. Ледяной поток воды холодом пощипывал оголенную кожу рук, щиколоток и шеи. Скоро должен был прийти Кей, и Чонвон вспомнил о собственном обещании. Все будет, как раньше, но эта ложь была еще явственнее, чем ложь о том, что у Чонвона все в порядке. Как раньше уже не будет, и они, казалось, оба это понимали и оба сделали вид, что поверили в наглую, явную ложь. Погрузившись в холодную воду с головой, он почувствовал, как болью сдавило его стесненную грудь. Еще несколько минут исчезли из его жизни, растворившись в воздухе, но пришло время вылезти из ванной. Переодевшись в сухую одежду, он вором пробрался на кухню и раскрыл дверцу холодильника; белый свет тут же ослепил его на короткое мгновение. В животе все перевернулось, на месте пустоты образовался звук, но Чонвон был уже на той стадии голода, когда его сознание нисколько не реагировало на вид пищи. Более того, казалось, что мякоть рисового пирога, оставленного Кеем в холодильнике, или жгучесть красного соуса, в котором плавали разваренные токпокки, или хруст свежих листьев салата, или то, или другое, или все это вместе вызывали в Чонвоне больше отвращения, чем желания попробовать эту еду. И все же он достал немного теплого риса и поставил перед собой длинный стакан, наполненный холодной водой. Есть он не хотел, сознание работало несколько заторможено, тонкие ноги сильно дрожали. Как сквозь толщу воды до него донесся приглушенный стук чего-то тяжелого по бетонному полу; и тут же раздался девичий крик. Чонвон, нахмурившись, положил металлические палочки на место и поплелся в сторону входной двери — узнать, что происходило на этаже. Выглянув, он увидел тонкий, женский силуэт на фоне перевернутой коробки длинного холодильника; молодая соседка была одета в короткие шорты и в майку, и большая часть ее кожи оказалась оголена; Чонвон поспешно отвел взгляд от ее худых ног и округлых бедер и тут же заметил стоящего по другую сторону от холодильника Кея. Видимо, друг его тоже заметил, потому что в это же мгновение он вскинул руку и громко сказал: — Так ты дома! А я принес тебе немного еды, — и покачал из стороны в сторону, будто маятником, небольшим пакетом из местного магазинчика. Услышав его возглас, обращенный куда-то за спину, соседка обернулась и посмотрела на Чонвона. — Привет, — удивленно выдохнула она. Они были знакомы, изредка виделись на площадке перед лифтами, в последнее время начали здороваться друг с другом, но Чонвон понятия не имел, как ее зовут и чем она занималась по жизни. Единственное, что он знал, так это то, что ее комната, вероятно, располагалась прямо за стенкой от комнаты Чонвона, иначе бы он не мог объяснить ту громкость и ясность, с которой до его слуха доносились ее приглушенные стоны и отчетливые, ритмичные удары деревянной спинки кровати о бетон. — Посторонитесь! — воскликнул радостный Кей и перешагнул коробку холодильника. — Может быть вам нужна помощь? — спросил он непонятно кого в дверном проеме соседской квартиры. — Нет? Ну ладно. — Думаю, папа и без вас справится, — ответила девушка, когда Кей приблизился к ней. — Но спасибо за предложение, — ее взгляд снова на секунду впечатался в отстраненное лицо Чонвона. И тогда Чонвон почувствовал этот запах, ему уже как будто бы знакомый, но несколько разбавленный, менее концентрированный, больше напоминающий шлейф стойких цветочных духов. Это был запах крови, отчетливый и въедливый, навеки остающийся на подкорке сознания. Бегло оглядев девушку, вызвав ее смущенный взгляд и покрасневшие щеки, Чонвон не нашел ни единой раны, оставшейся на ее теле, он не мог понять, откуда так сильно пахло кровью. И тогда он подскочил к ней, схватил за руку и спросил, глядя в глаза: — Ты поранилась? — на короткое мгновение он позабыл о всяких формальностях. Девушка, видимо, сильно опешила, на секунду потеряв дар речи. — Почему?.. — Кровью пахнет, — честно признался Чонвон. — Так значит ты не поранилась? — но чем ближе он был к ней, тем отчетливее вдыхал этот аромат густой крови, но странно — в этом запахе, прежде чистом, отчетливо-металлическом, появились иные нотки, нотки ромашки или, кажется, клейкой основы… Чонвон тут же все понял. Нелепо отбросив руку девушки, он глупо улыбнулся и поспешил скрыться за дверью собственной квартиры. — Это что сейчас такое было? — спросил Кей, стоя у него за спиной, пока Чонвон беспокойно метался из стороны в сторону. — Экстрасенсом заделался? Скорее вампиром, хотелось бы ответить ему, потому что в этом было больше истины, чем в потусторонних способностях, о которых Кей говорил. Учуять запах крови, скрытой под одеждой, еще только-только собирающейся впитаться в ткань прокладки… Чонвон сильно тряхнул головой и резко остановился. Потому что теперь ему казалось, что запах крови был уж везде, прилип к поверхностям, зацепился за болтающийся за спиной у Кея рюкзак, пеплом осел на его темных, густых волосах. Чонвон почувствовал, что его скоро вывернет наизнанку от этого противного запаха. А меж тем голод его сделался реальнее. — С тобой все хорошо? — осторожно спросил Кей, аккуратно приближаясь к другу, но Чонвон, единожды взглянув на него, вжался в угол комнаты. Его дыхание сбилось, и теперь тишину четырех стен заполнил собой отчетливый звук глубоких, испуганных вздохов и выдохов. — Ты выглядишь так, как будто тебя сейчас накроет паническая атака. — Может быть и так, — нервно признался он и так же нервно улыбнулся. Улыбка подрагивала на его сухих губах. В груди его клокотали отголоски истерического смеха. — Это все потому, что я чувствую себя излишне живым. А потому смертным, хотел бы он добавить, но, конечно же, не стал. От смеха его плечи подрагивали и подпрыгивали. Кей удивленно вгляделся в его беспокойное лицо, Чонвон поднял на него шальной, лихорадочно горящий взгляд. Зря он так… окунулся. Влез в эту боль, как в сухое, душное лето детвора с разбега влезала в холодное озеро. Нужно было вдыхать ее медленно, грамм за граммом, как наркотический порошок… Чонвон тяжело вздохнул и почувствовал дрожь, которой сотрясалось его тело. — Эй, эй, эй, — раздался испуганный голос Кея. — Посмотри сюда, — он показал Чонвону собственную перевернутую ладонь. — Смотри какие линии… ты же вроде любишь хиромантию? — Это когда такое было? — Во втором классе средней школы, помнишь? — спросил он, озадаченно посматривая на друга. — Ты мне тогда сказал, что меня ждет сильная любовь и о-о-очень длинная жизнь, ну, припоминаешь? А вот тут, — мягкостью подушечек пальцев он обводил рытвины кожи, — вот тут у меня написано про детей, ты сказал, что их будет трое, я им даже имена уже придумал, представляешь? И говорил, что карьера у меня будет чудесная, я стану очень знаменитым. Ну, видишь? А посмотрим на твою. И он схватился за ладонь Чонвона, перевернув ее так, чтобы на нее упали золотистые лучи заходящего солнца. Сделав умное лицо, Кей игриво-задумчиво осмотрел линии и пути, пересекающиеся и расходящиеся. — Сильная любовь, о-о-очень длинная линия жизни и… посмотри, тоже трое ребятишек! Так может это у нас с тобой судьба общая, а? Чонвон глупо хихикнул — и с тех пор не мог остановиться. Смех кислотой обжег его горло, кровавой коркой застыл на кривых губах, мышцы живота свело болезненной судорогой, но Чонвон не мог остановиться. Он все смеялся и смеялся, и собственный смех его звучал как будто со стороны, как если бы кто-то другой заливался истеричным хохотом, и сколько бы Чонвон ни пытался все это прекратить, он все еще не мог этого сделать. Ему не было смешно, ему было очень и очень грустно, и невыплаканное горе тлело на губах, но вместо того, чтобы пролить слезы и тем самым себя опустошить, Чонвон продолжал хохотать во все горло. Если же это была расплата, подумалось Чонвону, если пережитые им мытарства — цена чего-то великого, то где же теперь находилось это великое? То, чем Чонвон заплатил, не измеришь ни одним сокровищем мира. Он все хотел бы узнать, не сон ли это, не проделки его воспаленного мозга, действительно ли это та реальность, в которой он существует? Смех его все не прекращался, он бы, вероятно, и не смог бы сам остановиться, — но тут его искривленные, сухие губы накрыли поцелуем. Еще несколько секунд Чонвон посмеивался в этот поцелуй. Губы Кея были мокрыми и холодными. Чонвон все насмехался над тем, что человеческое око оказывалось удивительно слепо по отношению к страданию другого живого существа, а меж тем он сам был слеп до любви Кея. Безответной матушке-любви еще во младенчестве терновым кустом выкололи глаза. На кончике языка перекатилась капелька крови, которую, возможно, не всякий бы и почувствовал, но Чонвон уж не был всяким, и к крови его влекло, как мотылька на свет адского пламени. Думал, что истерика спутала все его мысли? Так ведь неутоленный голод и того отрезал хоть сколько-нибудь ясное сознание. Одним стремительным движением Чонвон разорвал ему губу. Ровным рядом зубов он вцепился в кожу, прервал поцелуй, вырвал с мясом кусочек плоти, кровь сладкой патокой хлынула ему в горло; Кей же испуганно дернулся в сторону, но куда он решил уйти от поцелуя? Чонвон поедал его лицо, кромсал подбородок, линию челюсти, вот уже перешел на изгиб шеи, обвел абрис ключиц, и все, все утопало в крови, им неаккуратно пролитой и тут же испитой. Не хватало только чарки, в которую бы стекало хмельное вино и из которой можно было бы пить, как из золотистой потиры. Это могло бы сойти за страшную сказку, которой неразумные матери пугали своих маленьких детей, или на наползающий на веки кошмар, а меж тем это была реальность, и реальность заключалась в том, что Чонвон неистовствовал, остервенело пожирая лицо лучшего друга.