возьми мое имя, согрей на губах.
скажи, что нельзя все время быть сильным
maybe anny
С горизонта на Рубиновую пустошь находили темные, свинцовые тучи — подсвеченные солнечным светом, они казались почти что черными. Первее всего на ткань зелени налетел яростный ветер; Чонвон пошатнулся, как если бы кто-то несильно ударил его в грудь. Кровавые, выцветшие пятна на столбе, к которому спешно привязывали Джея, были такими же темными, как немилость богов грозы и молний. Где-то вдалеке, где острые пики гор пронзали тучи, вспыхнула кривая линия, и мгновение спустя небо над их головами — до его темно-синего купола, казалось, можно было дотронуться, лишь немногим вытянув руку, — взорвалось оглушительным громом. В руках у какого-то из мужчин появились розги — пучок длинных прутьев тоже темнел от засохших пятен крови. Это сколько же раз?.. Некоторое время после того, как грянул гром, Чонвон не дышал. И это — наказание за его спасение? Да что с ними всеми было не так? Позади его напряженной, прямой спины разносился гулкий шепот собравшейся толпы — уж не развлечение ли это для них? Уж не пришли ли они лишь для того, чтобы развеять могильную скуку марева здешних гор? Он увидел, как один из молодых людей, в последний раз затянувшись обрубком тлеющей сигареты, бросил ее себе под ноги и затушил нелепым движением ноги. Точно так же поступили и с его, Чонвона, душой — растоптали и безжалостно бросили в грязь. Позади всей сгустившейся толпы, в том месте, на которое никто не обращал внимания, застыли две болезненные фигуры. Один из парней, столкнувшись взглядами с Чонвоном, криво улыбнулся в ответ, и Чонвон спешно отвернулся. На кипенно-белой спине Джея — прямой, как только что обтесанное дерево — остались следы предыдущих пыток: переплетающиеся параллельные прямые твердой кожи на месте самых глубоких ударов, от которых рвались мышцы. Темно-фиолетовые линии, бесцельно находящие друг на друга — вспаханное взорвавшимися снарядами поле боя. Настоящий алфавит для изучения шрифта Брайля — во что же эти линии складывались, о чем могли поведать, о какой нестерпимой боли рассказать? Тучи, находящие на Рубиновую пустошь, вот-вот должны были обрушиться холодным ливнем. Столько слов осталось на губах у Чонвона, столько вопросов разъяренным роем жужжащих пчел вертелось в его голове, — но он ничего не успел сделать. Замахнувшись, палач стремительно ударил розгами молчаливого Джея — от одного удара тут же лопнула тонкая, не успевшая толком зажить кожа. Во все стороны брызнули рубиновые капли крови. После удара мышцы под кожей Джея вывернулись, как облака в небе, и Чонвон почувствовал, как в его горле застыл так и не сорвавшийся с побледневших губ оглушительный крик — вместо этого Чонвон дернулся в сторону и просипел: — Нет… Но Сону и Ники крепко держали его, так что Чонвон только упал на колени, болезненно врезавшись в твердую землю, и снова попытался: — Остановитесь… остановитесь! Никто его не послушал. Даже палач не обернулся — лишь Джей, отдышавшись, чуть развернул голову, услышав его истошный крик. Чонвон не мог на это смотреть. Но если он отвернется, от наказания Джея не останется никакого смысла. Молчаливо терпящий каждый удар — несколько капель крови упали Чонвону прямо под ноги, — Джей не издавал ни звука, прижавшись лбом к нагретой под медным солнцем поверхности деревянного столба. Глаза его были закрыты, губы бесшумно шевелились. Лицо его ни разу не исказилось маской боли — как будто его стегали не длинными прутьями, а всего лишь тонкой нитью. Каждый отчетливый, звонкий удар отзывался внутри Чонвона невыносимой грустью — да, Джей ни на что не обращал внимания, он ни разу не поморщился, ни разу не открыл глаз, ни разу не испустил едва различимого выдоха — он лишь продолжал шевелить бледными губами и держать руки сжатыми в замок, — и тем не менее Чонвон будто на себе ощутил всю ту яростную боль, что праведным огнем охватила прямую спину. — Но почему он? — тихо шепнул Чонвон, подивившись тому, каким послышался его собственный голос — спокойным и шипящим, как лениво набегающие на золотистый песок растянувшегося побережья небольшие волны. Сону вопросительно посмотрел на него в ответ. — Я имею в виду, — Чонвон спешно облизнул сухие губы и посмотрел на Сону, продолжая стоять на коленях с до боли заломанными за спиной руками, — почему стегают Джея, а не меня? — А ты хотел бы, чтобы стегали тебя? Предпочтительно, чтобы никого не стегали за спасение чьей-либо жизни. Но этой простой истины, казалось, невозможно было донести до чужих ушей. И если бы перед Чонвоном стоял выбор, он бы хотел… вернее, не то чтобы хотел… Сону лукаво улыбнулся: — Ты не первый, кто видит в этом наказании высшее проявление вопиющей несправедливости, но мы не позволим тебе безрассудно кидаться в полымя, — Чонвон почувствовал, как хватка тонких, нежных рук Сону сделалась твердой, как могильный камень. — Он умрет, — дрожащий голос Чонвона подпрыгнул и рухнул. Даже когда он всматривался в белоснежное лицо Сону, он видел перед глазами россыпь капель крови, упавших на траву у них под ногами, и лопнувшую кожу, и покрытый тонким слоем пота лоб Джея, и его сухие губы, неистово выталкивающие из розового рта священные слова такой же священной молитвы. — Ты слышишь?! Хватит, неужели нужно… Но он лишь увидел, как Сону фыркнул, на мгновение раздраженно закатив глаза. — Джея далеко не в первый раз наказывают за то, что он привел в Рубиновую пустошь стервятника, — а меж тем звук, с которым рассекали воздух, отчетливым колокольным звоном наполнил стенки черепной коробки. — Оглянуться не успеешь, как Джей оклемается от этих царапин и пойдет стричь овец. Что, не нравится такая мысль? — несмотря на то, что во взгляде Сону клубилась юношеская задорность, Чонвон почувствовал могильный холод, которым его окатило, как поднявшейся из глубин моря волной. — Жажда справедливости толкает на геройство, но безрассудное геройство имеет необратимые последствия: кто-то сходил с ума, кто-то резал собственных жену и детей, а у кого-то до сих пор каждый день поедают печень. Ну и как, Чонвон? Хотел бы ты оказаться на их месте? Или на месте Джея? На месте Джея, как мне кажется, никто бы не хотел оказаться. Обессиленный, беспомощный Чонвон тяжело сглотнул вязкую слюну и обернулся к молчаливому Ники — тот посмотрел на него в ответ косым взглядом, на мгновение яростный ветер подхватил локоны его черных, вороных волос. — И ты тоже ничего не сделал? — тихо спросил Чонвон — голос его потонул в вихрях ветра. — Хотел, но не сделал, — согласился Ники. — Во мне жажды справедливости тоже очень много, и тем не менее я остался стоять на месте. Ты тоже останешься. И примешь это наказание как должное. У тебя нет другого выбора. Потому что у тебя нет выбора как такового. Чернильные тучи налетели на солнце, и тогда Рубиновую пустошь накрыло тьмой. Над головами собравшейся толпы ослепительно сверкала зарница; вокруг было тихо, как в могиле, и только отчетливый звук, с которыми розги рассекали воздух, растекался по буграм земли да возвышался над горами. Каждый взмах руки был подобен удару в колокол — снова и снова, отчетливый звон скользнул по верхушке леса, достиг черты, в которую воедино слились земля и небо. В подобной темноте кожа Джея казалась белее прежнего, а кровь, стекающая по его пояснице, — ярко-алая — будто упавшие на тонкий пласт снега душистые розы. Недалеко от них Чонвон увидел, как скользнула тень — это Сонхун, развернувшись, медленно, лениво переставляя ноги, в одиночестве пошел в сторону безликих зданий. Розги еще несколько раз со свистом рассекли воздух — и затем все закончилось, все, — кроме сверкающей над головой молчаливой зарницы. Окровавленная спина Джея ширилась и тут же страшно сужалась, острые лопатки изнутри бороздили кожу. Кровь была везде — на его прямом позвоночнике, она залила ткань его брюк, под ногами, впитавшаяся в пыль и землю, россыпью звезд кровь темнела на выцветшем столбе. Толпа позади начала редеть. Тогда-то Сону отпустил руку Чонвона и, вспорхнув, будто маленькая птица, подскочил к Джею. — Умница, все вытерпел, — прощебетал он, легким движением ладони смахнув с покрытого потом лба Джея локоны черных волос. — Больше не приводи сюда стервятников, хорошо? — обеспокоенно спросил он, пытаясь заглянуть в глаза. Он, как и Джей, стойко вытерпел это наказание, и все же каждый удар оставил на нем точно такие же шрамы — невидимые, но ощутимые. — И не ходи у границы. — Ты каждый раз меня об этом просишь, — Джей улыбнулся бледными, сухими губами, взгляд его ускользал в сторону. — И каждый раз я тебя не слушаюсь. Сону помог ему подняться на дрожащие ноги — сколько бы Джей ни храбрился, а боль он терпел как и любой другой человек. Чонвон не мог сдвинуться с стоптанного места, ноги его длинными, извилистыми корнями вросли в мерзлую землю. Над головами изредка вспыхивала зарница, черные облака бесшумно разрывались от горя. По оголенной, четко очерченной груди Джея скатилось несколько капель пота, вся его кожа сияла в те редкие мгновения, когда всполохи зарницы освещали Рубиновую пустошь. Его спина была изъета тонкими прутьями, кровь перекатывалась алыми каплями, брюки вымазались в пыли, кожа лопнула на тех местах, по которым неоднократно наносились резкие удары, — Чонвон с трудом дышал, еле-еле заталкивал разреженный воздух в носоглотку: витал ли стойкий металлический запах из-за нашедшей на пустошь зарницы или это до Чонвона донесся затхлый аромат пролитой крови? И тут — вместо того, чтобы вспыхнуть в темных облаках, болезненная молния прошила его голову. Тонкое, как батистый шелк, перед глазами Чонвона предстало видение прошлого — узкая, маленькая комнатка, вся заляпанная кровью — крови вообще было так много, что она посверкивала в свете включенного телевизора. Из темноты, до куда этот свет толком не доходил, раздавались чавкающие звуки — как если бы кто-то поедал то, что следовало бы просто выпить. Чонвон не мог вспомнить, что за чудовище он видел в этой темноте, но откуда-то он знал: кровь — это текущая по венам жизнь, и жизнь должна перейти от одного существа к другому. Вампир, вспыхнуло в его голове знакомое слово. Это была его мать, он это чувствовал, но нисколько не мог принять этого знания, не мог его вынести. Его мать… вампир? Он, возможно, сам вампир. Вампирами была толпа, что обступила их со всех сторон, Ники и Сону, поддерживающие Чонвона за руки, Сонхун, король здешних земель, и Джей. Вампиром. Был. Джей. Взмахнув рукой, Чонвон разорвал слабую хватку Ники и отступил от него на несколько шагов. Ноги его, обутые в ботинки, утонули в сырой, бесплодной земле. Он снова и снова перекатывал во рту знакомое слово, каждая буква острыми углами исколола изнанку щек, влажный язык и твердое небо. В-а-м-п-и-р-ы. Они — вампиры. Они пьют кровь людей, будто с хрипом тянут сок из тонкой трубочки, пожирают шеи, бедра, разрывают животы, разворачивают желудки, лишь бы быстрее с корнем вырвать сердце, им не нравится ломать ребра, да и другие кости тоже, — лишняя трата времени, кто же из этих чудовищ станет добираться до сердца напрямую через веретена ребер? Чонвон резко выдохнул, как если бы он был воздушным шариком, которого проткнули — и вместо того, чтобы взметнуться в небо, он испустил весь воздух и упал на землю, сморщенный и суженный. В его груди клокотала истерика. Губы Чонвона подрагивали — странно, но в это мгновение он жуть как хотел рассмеяться. Его живот свело болезненной судорогой, в горле застрял очередной вдох. Все, что его окружало прямо сейчас, казалось нереальным, здания — просто театральные декорации, вамиры перед ним — лишь кучка актеров, а небо… это темное, яростное небо… Чонвон поднял взгляд и вгляделся в густые гровые облака, стелющиеся едва ли не у самой земли. Может, это был лишь продолжительный сон, удивительно подробный, с отчетливыми ощущениями — вот упала первая капля дождя и разбилась на бледной щеке Чонвона, а вот до него донесся ржавый запах пролитой крови… Три пары глаз внимательно следили за ним — что же сделает дальше? А дальше Чонвон просто развернулся и бросился прочь, прямо во тьму густого леса. Земля под его ногами была твердая и ухабистая, под подошвой ботинок трещали еще сухие ветки, острые шипы низкорастущих кустов искололи его руки, когда Чонвон продирался через них. Он двинулся дальше, лишь ненамного задержался. Только единожды он обернулся — узнать, не бежали ли за ним Ники или Сону, но никого не было. Позади него на дремучий лес находил ливень, вдалеке Чонвон увидел его размытое падение. Сбежать, только бы сбежать — эти возвышающиеся над головой горы точно высокие волны, готовые накрыть голову и погребсти в глубоких недрах земли. Уйти, только бы уйти — от ужаса кровавого наказания, броситься вниз, вернуться в мир человеческий… Чонвон остановился, врезавшись в дерево — он не увидел его очертаний в густой темноте леса. Споткнувшись, запутавшись в собственных ногах, Чонвон упал на землю, расцарапав ладони о россыпь маленьких камней. Что-то перевернуло его, неведомая сила заставила опуститься на спину и посмотреть на затянувшееся небо сквозь широкую, разбухшую листву деревьев. В жарком нутре чернильных туч изредка вспыхивал свет — и теперь до Чонвона донесся первый крик небес, страшный и жуткий, первородный, от которого замирало все живое. Казалось, что это падение продлилось так долго, а меж тем не прошло и нескольких секунд, — Чонвон поднялся на ноги и продолжил спуск с горы. Долго так идти он не мог — широкая крона деревьев еще спасала его от дождя, но вот впереди показалась небольшая поляна, которая обрывалась, как если бы ее срубили топором. Чонвон остановился у самого края, ливень застилал весь обзор. Поваленные старые деревья, тонкая ниточка ручейка, шорох высокой травы, шум потревоженной сильным ветром листвы… Природа-мать так просто его не отпустит. Чонвон оглядывал мертвую тьму. Помогите, хотел бы сказать он, но помощи неоткуда было ждать. Нужно либо идти вперед, либо повернуть назад, здесь же ему незачем было останавливаться. И Чонвон справедливо решил, что ему нужно было пойти вперед. Ливень впитался в ткань его одежды, вымочил волосы, ливень стекал по его бледному лицу, алмазными каплями срывался с подбородка и падал вниз, где разбивался на крошечные драгоценные камни. Обрыв — будто конец мира под его ногами. Чонвон с замиранием сердца вглядывался во тьму простирающегося под этим обрывом леса — сколько метров здесь было, прикидывал он, и может ли он разбиться насмерть, если спрыгнет вниз? Смахнув с лица ливень, Чонвон огляделся. Из земли торчали острые камни, будто застывшие зубья огромного, когда-то еще существовавшего животного. Он подошел к ним, к этой каменной лестнице, и снова посмотрел вниз. Если он правильно зацепится, если будет спускаться медленно, тщательно выбирая место, куда поставить ногу, и если судьба будет к нему достаточно благосклонна… Плевать. Плевать как выбраться отсюда — лишь бы выбраться. Может, вокруг Рубиновой пустоши только и есть, что равнины, заканчивающиеся обрывом, может, это их способ отделиться от остального мира, может, только так они чувствуют себя в безопасности. Но в безопасности от чего? Чего же им, вампирам, бояться, уж не человеческое ли создание, уж не его ли влияния? Чонвон осторожно зацепился за первый камень и начал медленный спуск, не видя под собой земли. Ладони его едва-едва цеплялись за осклизлые выступы, но тем не менее Чонвон продолжал спускаться; холодный ливень стекал по его позвоночнику. Это была глупая идея — совершенно глупая, ведь никто в здравом уме не станет спускаться по каменным выступам в кромешной тьме, слепо выискивая выступы и впадины, скользкие от дождя. Неминуемое падение — лишь вопрос времени. Пальцы Чонвона заметно дрожали от напряжения, но поздно было сдаваться. Остановившись, переведя дыхание, почувствовав, как в легкие забился запах дождя, парень вытянул ногу, чтобы опуститься, — но тут сердце рухнуло с большой высоты. Чонвон аккуратно посмотрел вниз и — конечно же, там ничего не было, не считая темных верхушек деревьев. Отчаяние тут же захлестнуло его, будто морской волной. Он уже так далеко зашел, над головой высились огромные камни, не было видно ни обрыва, ни поляны, ни черты густого леса, но, с другой стороны, не было видно и сантиметра земли, и так, в темноте, Чонвон не мог сказать с точностью, какой высоты были деревья у него под ногами. Он бы никогда не осмелился пойти на подобное, если бы не чувствовал, что куда бы ни ступила его нога, везде будет его ждать неминуемая смерть. От непроходящего напряжения с каждой пройденной секундой сильнее дрожали пальцы, вот дрожь перекинулась на руки. Поморщившись от боли, Чонвон отчаянно принялся карабкаться вверх, так же медленно, как он спускался. Но камни стали как будто бы скольже, уже, и каждый острый край болезненно вгрызался в кожу мокрых ладоней. Глупый, глупый Чонвон — но ведь ты нисколько не видел иного пути. Возможно, что иного пути и вовсе не существовало, и тебе никогда не выбраться из Рубиновой пустоши. Падение было долгим, но возвышение показалось и того вечным. Как же долго тянется та битва, исход которой уже давно предрешен. Рывок, еще один и еще, — и вот пальцы Чонвона схватились за воздух, а под ногами ничего не оказалось. Долю секунды он еще пытался зацепиться за острые выступы или за скользкую поверхность плоского камня, но ничего не получилось. И Чонвон полетел прямо в пропасть. Продолжалось это не дольше нескольких секунд — так быстро, что Чонвон и сам не заметил приближение земли; он только почувствовал, как врезался в листву, затем — в толстые ветви деревьев, а уж потом, перевернувшись в воздухе, рухнул на мокрую траву. Живот его горел от боли — Чонвон врезался солнечным сплетением прямо в одну из веток, но удар смягчил падение на землю. Сорванные яростным ветром листья, мокрые от дождя, прилипли к его рукам, шее и лицу. Еще некоторое время Чонвон лежал на земле, вдыхая затхлый запах листьев, травы и деревьев. Сердце его бешено стучало в груди — так отчетливо, что звонов отдавалось в висках. То, чем полнился лес, невозможно было назвать тишиной — постукивание дождя по мелким листьям, частое, поверхностное дыхание Чонвона, яростное клокотание грома в черных тучах, треск веток… Как же здесь темно, боже, как же здесь темно, как в гробу. Чонвон закрыл глаза и провалился в сон, убаюканный колыбельной леса. Первое, что он услышал, все еще барахтаясь в паутине сна, было потрескиванием объятых огнем сухих веток. Затем он расслышал чужое дыхание — спокойное и умеренное, которое у самого Чонвона было хриплым и свистящим. Затем уж вернулась боль — не яркая и не сильная, как прежде, а скорее тихая, как озерная гладь. Боль, которая просто есть и которую было под силу перетерпеть. Приподнявшись на локтях, Чонвон с удивлением заметил, что на нем лежал теплый плед из овечьей шерсти. От небольшого костра исходило густое тепло. — Тебе повезло, что ты стервятник, — раздался голос Ники — застывший, могильный. Он сидел по другую сторону от костра, и Чонвон слабо видел в ослепительном пламени очертания его фигуры. — Останься ты человеком, то умер бы, сбросившись с такой высоты. В солнечном сплетении ярко пульсировала боль — уж теперь-то, когда Чонвон поднялся и привалился к холодной поверхности камней. Приподняв край рубашки, изорванной и грязной, он бегло осмотрел живот. Как он и предполагал, к уже давно пожелтевшим синякам, россыпью звезд цветущих под его кожей, прибавились совершенно новые ссадины и царапины — лилово-алые, пурпурно-черные, как сама Вселенная. Ничего у него не вышло. Новые увечья ничего ему не принесли — только глухую боль во всем теле… Разлепив сухие губы, Чонвон с трудом спросил: — Как ты меня нашел? Ники крутил в руках, будто веретено, сухую веточку дерева. Наклонившись вперед, он подпалил ее конец в небольшом костре и зачарованно посмотрел на то, как огонь принялся пожирать древесную плоть. — Я тоже сбежал, когда впервые здесь оказался, — нехотя признался Ники. Позади него темнел густой лес, и из-за того, что весь Ники был сам черным — его одежда, его волосы, даже его глаза — все было черным, кроме его белоснежной кожи, подсвеченной пламени костра — казалось, что Ники сливался с чернильными росчерками обступающей их со всех сторон природой. Он внимательно посмотрел на Чонвона поверх жаркого марева. — Это было чуть больше трех лет назад. Я не по собственной воле пришел в Рубиновую пустошь. Но у меня не было выбора. Я слышал о том, что Джей — самый снисходительный чистокровный вампир из всех живущих. Но еще слышал, что его брат, король пустоши, терпеть не может стервятников. И, опять-таки, — у меня просто не было выбора. Поэтому я пришел сюда. А когда пришел и… увидел это все… то захотел сбежать, как и ты. Рубиновая пустошь окружена обрывами и крутыми спусками — без специальной экипировки простой человек вряд ли сюда заберется и вряд ли потом спустится. Есть лишь несколько троп, по которым можно снизойти до мира человеческого. Но, сам понимаешь, эти пути хорошо охраняются, и зачастую по ним ходит один лишь Джей. Так что у тебя не было и шанса. Почерневшая от огня часть веточки, еще где-то в глубине своей вспыхивающая алым, отломилась и рухнула на землю. Чонвон проглотил нанесенную обиду, не стараясь спорить с жуткой правдой — у него ведь действительно не было ни шанса… — Мне кажется, когда я упал, то приземлился где-то недалеко от этого места, — продолжил Ники, не обращая внимания на его скорбный вид. — Травм не получил, сознание не потерял. Остался сидеть около входа в пещеру. Меня быстро нашли, — он усмехнулся, один уголок его губ криво приподнялся. — Хочешь угадать, кто это был? Чонвон недолго думал над ответом: — Предполагаю, что Сону, но, кажется, это был вопрос с подвохом. — Это был Джей, — огонь не переставая лизал тощие веточки, которые Ники бездумно подбрасывал в костер. — Сону добр, но не настолько и не со всеми. А вот Джей — само воплощение добродетели. Он спас меня от голода, когда я направлялся в Рубиновую пустошь, на себе притащил мое почти что мертвое тело и молча принял последовавшее за этим спасением наказание. Когда он пришел, чтобы снова вернуть меня в пустошь, я заплакал, как ребенок. Он выглядел измученным, но тем не менее улыбался. Он истекал кровью, но ни разу не повернулся ко мне спиной. Он мог бы помочь мне сбежать, но я уже не мог этого сделать. Потому что после того, как он вытерпел это наказание, моя жизнь перестала принадлежать лишь мне одному. Ники лениво приподнялся, встал во весь рост. — Ты можешь ненавидеть вампиров, ненавидеть тех, кто испортил тебе жизнь. Но теперь у тебя нет дома, нет родины, за которую бы хотелось умереть. Если ты вернешься в мир человеческий, то нигде не найдешь себе места, а вскоре и вовсе умрешь. Только здесь ты еще сможешь пожить, пусть и недолго, и у тебя будет родина, которую тебе подарят. Чонвон поджал пухлые губы в тонкую, бледную полоску. — Подарите родину… — тихо спросил Чонвон, посмотрев на Ники, — и заставите за нее умереть? — Не волнуйся, — ответил он, все еще криво улыбаясь. — Ты не проживешь так долго. …Чонвон шел медленно, все время озираясь по сторонам — до этого он видел небольшие постройки, сбившиеся в кучу, как если бы там, внизу, сосредотачивалось сердце Рубиновой пустоши. А теперь он и Ники шли по протоптанной тропе вверх по склону горы, скрытые от мира под золотистым куполом леса. Каждый шаг давался с огромным трудом — Ники сказал, это потому, что Чонвон давно не питался. Чонвон мысленно согласился, но лишь потом вспомнил, что его питание отныне изменилось — это будет не теплый хлеб, только-только снятый с печи, и не острый соус, стекающий с хрустящих куриных ножек, не мякоть свежих, спелых фруктов и не горечь утреннего кофе. Сама мысль о том, что ему придется питаться кровью и плотью человеческой, приводила его в неописуемый ужас. Еще через несколько шагов под ногами из неотесанных булыжников образовалась своеобразная каменная лестница. — А как он… — голос Чонвона потонул в шелесте листвы и в колыханиях колосьев. — Как он себя чувствует? — Вчера вечером он еще не восстановился, но уже собирался идти искать тебя, — ответил Ники. — А утром я сказал ему, что сам найду беглеца. Он сильно беспокоится. Не заставляй его страдать. Косой луч солнца позолотил верхушки деревьев, но все простирающееся ниже было темным и густым, как мрак. Первее из тишины леса выступила небольшая изгородь, покрытая зеленым плющом и редкими белоснежными цветами. Непонятно как, но Ники быстро нашел в глубине зелени калитку. Вперед, прямо к дому, шла узкая дорожка, вымощенная гладкими мраморными осколками, а по обе стороны от нее раскинулись короткие грядки с луком, морковью и редисом. Дом был старым и ветхим, деревянным, выкрашенным зеленой краской, которая слезала с дерева, как чешуйки мертвой кожи. Джей сидел на скамейке и, опустив взор, внимательно читал книгу. Он был повернут к ним полубоком, и Чонвон с ужасом вспомнил вчерашнюю пытку — окровавленные лоскуты кожи, рвы свежих ран, бледные губы и стекающий по шее пот. Сейчас прямую, статную спину скрывала легкая ткань белоснежной рубашки. — Мы пришли, Джей, — провозгласил Ники, сделав так, чтобы Чонвон шел немногим впереди него по узкой тропе. Стыд разлился по всей коже Чонвона покалывающими иголками, стыд окрасил его щеки в пунцовый цвет. Ему оказалось не под силу посмотреть Джею в лицо, и поэтому парень опустил голову и уставился на неясное отражение собственного силуэта в разбитых, расколотых кусочках мрамора у него под ногами. Сам себе он показался отвратительным, хотя Ники помог ему вымыться и переодеться в чистую одежду, но казалось, что грязь впиталась гораздо глубже, и Джей, только лишь Джей мог ее увидеть. — Очень рад, что вы пришли, — раздался низкий голос. — Я боялся, что Чонвону станет плохо, если мы вовремя не перельем ему кровь. Чонвон заметно вздрогнул и поднял лицо навстречу солнечному теплу. Во-первых, он с удивлением обнаружил, что собственное имя в чужих устах перекатывалось тягучим сиропом. Во-вторых, он понятия не имел, что ему будут… переливать кровь? Видимо, Джей увидел тень ужаса на его бледном лице, и потому мягко сказал: — Все в порядке, Чонвон, это не больно, ты ничего не почувствуешь. Я не столько боюсь неминуемой боли, хотелось бы ответить ему, сколько боюсь твоей немилости. В доме Джея оказались лишь две комнаты: одна, поменьше и поуже — его спальня; Чонвон увидел лишь просторную кровать, на гладком покрывале которой, свернувшись в клубок, спала Бастет, и книжные полки, вбитые в стену, доходящие до самого потолка. Французское окно напротив дверного проема было распахнуто настежь, и редкие порывы ветра бесшумно поднимали в воздух легкую газовую ткань тюли. Другая же комната оказалась просторнее и больше напоминала медицинский кабинет — прямо посреди нее стояла высокая кушетка, которую Чонвон прежде видел только в донорских центрах, а рядом — несколько штативов, тумба и тележка с серебряным подносом. По углам комнаты стояли небольшие шкафы со стеклянными дверцами, а внутри, на полках, расположились незнакомые колбы и склянки. Джей привлек его ускользающее внимание: — Можешь пока что лечь на кушетку. Ники тоже был здесь, но он лишьмолчаливо уселся в одно из кресел у продолговатого стола. Когда Джей вернулся в комнату, в руках он держал несколько пакетиков с кровью. — Извини, — обратился он напрямую к Чонвону, — но я уже знаю твою группу крови. Пришлось провести тест, пока ты был без сознания. Чонвон попытался ему ответить: — За такое обычно не извиняются. Джей едва заметно качнул темной головой. — Не в нашем мире, — был его ответ. Он натянул на плечи медицинский халат — Чонвон все порывался спросить, не больно ли ему двигаться, не страшно ли за то, что раны разойдутся, он хотел бы принести столько извинений, сколько никому и никогда не приносил, — но Джей не морщился и лицо его нисколько не менялось; он быстрым, легким движением надел маску, а на руки натянул одноразовые резиновые перчатки. И лишь затем его холодные пальцы прикоснулись к запястью Чонвона и закатали рукав его одежды. Действовал он стремительно, как если бы сотню и тысячу раз проделывал подобные манипуляции, и — кто знает? — может, так оно и было. В контейнере переливалась темно-красная кровь, почти что черная — цвет, который у любого человека подсознательно вызывал стойкое ощущение ужаса. Повешенный, перевернутый пакетик с кровью болтался из стороны в сторону, и Чонвон внимательно следил за его движениями; на самом деле он боялся опустить взгляд и посмотреть на белый сгиб локтя; в любом случае этим больше занимался Джей, вот уже несколько минут держащий его за руку. — Теперь тебе нужно некоторое время полежать так, — Джей выпрямился и отпустил его руку. — Когда-нибудь уже проходил через подобную процедуру? — Только через донорство. И я сам устанавливал катетер, когда проходил практику… — Так ты студент медицинского факультета? — Чонвон осторожно кивнул в ответ, хотя сейчас он уже ни в чем не был уверен; ему казалось, он и правда где-то учился, и слова вырвались из него прежде чем он успел их обдумать, но теперь, когда он пытался пробиться сквозь туман, которым покрылись все его воспоминания, ему казалось, что собственная память сильно его подводила. — К тому же донор крови… — Джей мягко улыбнулся. — Похвально. Внутри Чонвона все заиндевело, покрылось тонкой корочкой льда. Он осторожно взглянул на пакет с кровью, который Джей подвесил на штатив. — Вы… — он запнулся, не зная, как правильно спросить. — Вы пьете кровь… доноров? — Не все из нас, — ответил Джей. Ники тут же добавил: — Например, ты. Ты не пьешь эту кровь. Улыбка на лице Джея даже не померкла, но в его глазах отразилась невыносимо огромная пустота. Не обратив никакого внимания на слова Ники, Джей продолжил: — Мы закупаемся кровью, чтобы лишний раз не спускаться с гор, и мы делаем переливания, чтобы такие, как ты, могли прожить намного дольше. — Таких, как я? Джей внимательно посмотрел на Чонвона, на мгновение их взгляды скрестились, как тонкие и длинные шпаги фехтовальщиков. На месте, где вампир установил канюлю, кожа медленно наполнялась жаром и болью. — Ты… Вы… Стервятники, верно? — напомнил Чонвон, увидев тень замешательства на красивом лице Джея — видимо, ему впервые приходилось сталкиваться с объяснением крайне знакомого ему мира, и он понятия не имел, что кто-то мог так сильно не знать то, что сам он впитал в себя с молоком матери. — Вы уже несколько раз говорили, что я стервятник, но я, честно говоря… Джей подтянул к себе один из стульев и задумчиво постучал пальцем по подбородку. — Но в таком случае мне нужно рассказать тебе всю вампирскую иерархию. Она условная, нигде не зафиксированная, и тем не менее именно к ней все обращаются. Скажи, ты ведь помнишь моего брата, Сонхуна? Конечно, мысленно усмехнулся Чонвон. Только ведь брат мог ниспослать на тебя божью немилость и приказать высечь на площади Рубиновой пустоши. — Я знаю, что он король, — только ответил Чонвон. — Истинно так, но королем называют не только его. Он действительно единственный правитель здешних мест — из-за того, что старше меня и Сону. Мы втроем — единственные чистокровные вампиры в Рубиновой пустоши, и нас одинаково называю королями, к нашей крови никогда не примешивалась кровь человеческая и в нашем роду никогда не было полукровок. Чистота нашего рода проявляется в наших способностях: у Сону это способность читать чужие мысли и копаться в воспоминаниях, будто в сундуках с драгоценностями, у Сонхуна, что очень подходит его королевскому статусу, — возможность одним взглядом причинить столько боли, сколько никто и никогда не испытывал. — Считай, что они супергерои из Marvel, — лениво подсказал Ники. Джей нахмурился: — Что такое Marvel? — А твоя способность? — спросил Чонвон, прижавшись щекой к собственному плечу. — Как в тебе проявляется чистота рода? Джей слабо улыбнулся — вымученно и загадочно. — Не думаю, что тебе нужно об этом знать. Надеюсь, и увидеть мою способность тебе никогда не придется. Значит, у них есть оружие массового поражения, отстраненно подумал Чонвон, рассматривая солнечные блики на молочно-белом лице Джея. Они, вероятно, демократы. — Полукровки не имеют таких способностей? — осторожно спросил он. — Человеческая кровь сильно их ослабила, — согласился Джей, едва заметно кивнув. — Но если такой ребенок рождается у королевы, он может иметь некоторые зачатки способностей, но глухие и слабые. Не дай бог тебе встретиться с какой-нибудь королевой и попасть к ней в немилость — все из них необычайно сильны, и даже Сонхун некоторым не может противостоять. — Кажется, Ники сказал, что я многих вещей не успею сделать, поэтому, вероятно, и королеву никогда не увижу, — он неуверенно пожал плечами. — Мне нечего бояться. Тонкие брови Джея задумчиво сошлись на переносице. — «Многих вещей не успеешь сделать» до чего? — напряженно спросил он. Весь он казался застывшим, как скульптура, высеченная из гладкого, белого камня рукой искусного мастера. Спина — до предела натянутая тетива лука, взгляд — оглушительный гром и сверкающие молнии. Обернувшись, он посмотрел на спокойного Ники. — Марк уже все мне сказал, — ответил парень, нисколько не переменившись в лице — как будто не он несколько часов назад предрек Чонвону недолгую жизнь. — Лет пять, не больше. — Марк тебе предрекал не больше года, и тем не менее ты, живой, сидишь в моем кабинете. Когда дело касается магии и его любимых карт таро, я предпочитаю закрывать на это богохульство глаза и не принимать во внимание его предсказания, которые зачастую не сбываются. — Как знать, — Ники лениво пожал плечами. — Пять лет — это настоящая вечность для таких, как мы с ним, — он медленно указал сначала на себя, а затем на лежащего на кушетке Чонвона. — Ты можешь верить или не верить, но ты как никто другой знаешь, что через пять лет Чонвон будет лежать в земле. А я и того раньше. Джей на мгновение прикрыл глаза в попытке справиться с эмоциями, которые у него вызывали стервятники. Он спасал их от смерти и терпел неминуемое наказание за их спасение, — и было неправильно думать, что ни к кому из них он не испытывал глубокого чувства привязанности. Даже к Чонвону, которого он еще не знал, но которого уже хотел защитить — от брата ли, от себя самого или от тяжелой вампирской жизни? Как человек, он наверняка испытал очень много горя. Как стервятник он испытает и того больше. И все же правильнее было бы жить со знанием скоротечной смерти, чем жить и не ведать, когда наступит конец. — Если ты уже все знаешь, почему так спокойно принимаешь? — спросил Джей, посмотрев на Чонвона. Чонвон обездвижено лежал на кушетке — уже мертвец. — Я не принимаю это так спокойно, как может показаться, но я не могу ничего исправить, — просто ответил он, голос его задрожал. — На самом деле мне очень страшно… Я, пока что… просто дайте мне немного времени. Это все равно что услышать, что у тебя рак. Мне… нужно время. Не могу быть уверен, что смирюсь, но… У меня ведь нет другого пути?.. Ники и Джей переглянулись. — На самом деле, — тихо начал Ники, — есть кое-что. — Нет, — строго прервал его Джей, скрестив руки на груди. — Это его единственный шанс. Джей беспомощно взглянул на Чонвона. Да, конечно, единственный шанс на спасение… но ведь это значит запятнать собственную душу, окунуть руки по локоть в море крови, стать совсем другим, изменить самому себе… Джею становилось тошно от одной подобной мысли, но в чем-то Ники оказался прав — если Чонвон хотел жить, только это могло его спасти. — В теории… — протянул Ники. — Только в теории, но ты можешь найти того, кто тебя обратил, и убить его. Тогда ты станешь настоящим вампиром. Чистокровным. — Это… как? — Чонвон даже подпрыгнул на месте. — Есть некоторый закон, который запрещает королям обращать людей в стервятников, — поспешил пояснить Джей. — Я не буду рассказывать почему… — Потому что мы никому не нужны, — перебил его Ники, качнувшись в кресле, скрип шестеренок растекся по комнате. — Мы мало живем, питаемся только плотью и кровью Христова, не можем никого обращать и рожденные от нас дети все равно будут людьми. В нашей жизни нет никакого смысла, кроме перенесенных страданий, которые выпадут на нашу долю из-за того, что какой-то чистокровный не до конца решит нас убить. Поэтому существует такой закон. В конце концов даже вампиры не лишены гуманности. — Спасибо за помощь, — язвительно подметил Джей. — Значит, мне просто нужно найти… мать? — Чонвон услышал, как резко, со свистом Джей втянул воздух сквозь плотно сжатые зубы. — Твоя мама — королева? — удивленно прошептал Джей, широко распахнув глаза. — Что? — опешил Чонвон. — Нет… кажется… я имею в виду, что она была человеком, но стала стервятником, а затем она убила кого-то… и я был там… это была гостиная комната нашего дома, она кого-то поедала, а затем меня… — Нет, нет, Чонвон, — Джей резво закачал головой из стороны в сторону. — Только чистокровные могут создавать стервятников. Либо твоя мама была королевой и ты не ее родной ребенок, — он замолчал, будто сам не верил в сказанное, — либо тебя обратил кто-то другой.