что на кону? естественно, душа!
судьба, мой друг, порой бывает злая.
есими
Чонвон стоял посреди небольшой, пыльной комнаты и захлебывался от изнывающей боли и ненависти. К окнам прилип первый солнечный луч — бледный и холодный, — и царствующий в комнате полумрак лениво рассеялся; медленно, нехотя восходило большое, величественное солнце, Рубиновая пустошь озолотилась и покраснела, как неаккуратно пролитая на облетевшие листья густая кровь. В неясном свечении бликами переливалась взметнувшаяся в воздух пыль — будто огненные искры, последствие фейерверка. Чонвон проследил за одной из пылинок, пока сидящий прямо перед ним Сонхун раздумывал над дальнейшим ходом в глупой игре. Чонвона выдернули из непродолжительного сна, заставили, потерянного в пространстве и времени, переодеться и тут же толкнули на холодные плиты небольшого крыльца, прямо во мрачную, морозную ночь. Ники хранил молчание, и по его серьезному, напряженному лицу Чонвон догадался, что ему тоже следовало молчать. Так, не задавая никаких вопросов, они добрались до самого красивого здания Рубиновой пустоши, высеченного прямо в горе — стены у него были гладкими, а подойдя ближе, Чонвон заметил кроваво-красные переливы, и во тьме цвет показался ему до того насыщенным, что навеял неясную, смутную, как утренний туман, тревогу. Внутри каменного здания частое, поверхностное дыхание Чонвона обращалось в пар. Когда его привели по лабиринту коридоров в одну из каменных комнат, Джей, сидящий в мягком кресле прямо напротив брата и, следовательно, лицом к Чонвону, поднял тяжелый взгляд на вошедшего, но тут же что-то в его глазах изменилось — темные и глубокие, в них мелькнула искра жизни, — или же это были блики витающей в воздухе пыли, что огнем вспыхнули у его красивого лица? Тем не менее Джей мягко улыбнулся одними уголками губ, скрыв данный факт от Сонхуна прижатыми к подбородку пальцами. До сих пор старательно хранящий молчание Ники встал рядом с их маленькими столиком, и Сонхун лишь лениво повел рукой, будто отгоняя от себя назойливую муху. «Не сейчас», за него отчетливо говорили его жесты. Это был очевидный способ показать наглому стервятнику, что с королем Рубиновой пустоши следовало считаться. Пока он и брат играли в шахматы, Ники сидел в одном из кресел подле них и, казалось, пытался насытиться остатками прерванного сна. Чонвон все еще топтался у двери, и ему казалось, что Сонхун снова забрался в его голову и копался в болезненных воспоминаниях, иначе стервятник не мог бы объяснить, почему его коленная чашечка изнывала от боли — Джей рассказывал, что в Чонвоне практически не осталось живого места после автомобильной аварии, и то, что он выжил, можно было списать только на удивительную живучесть — нет, не вампира, но уже и не человека. Сонхун нашел эти воспоминания, поднял на поверхность, и вот, переступая с места на место, Чонвон, стиснув зубы от боли, присматривался к затянувшейся шахматной игре. Он чувствовал на себе липкий взгляд Джея, но потому лишь сильнее закипал от злости. — Сонхун, прекрати, — шепнул его брат, и Чонвон с трудом расслышал каждый слог. Чутко спящий Ники тут же сонно распахнул глаза и посмотрел на королей — он переводил внимательный взгляд с Сонхуна на Джея и, казалось, порывался о чем-то спросить. А Чонвон тем временем едва не лез на стенку от нестерпимой боли, но вот боль отхлынула, будто застоявшаяся вода, и парень рухнул прямо на пол, на теплый ковер — Джей поднялся, чтобы помочь ему, но его остановил Сонхун — вытянув руку, он обхватил тонкое запястье вампира. — Что не так? — спросил король, увидев укор в глазах брата. — Я всего лишь поигрался. Под тонкой, бледной кожей Джея заходили желваки. Он рывком выдернул руку из слабой хватки и тихо, но тем не менее зловеще сказал: — Мне сильно не нравится то, каким ты стал в последний год. — А каким еще мне следовало стать? — Сонхун не говорил — он точно шипел, как застигнутая врасплох змея. — Добреньким по отношению к тем, кто убьет тебя, если того захочет? — Ты думаешь, что я не смогу за себя постоять? Его вопрос тяжело повис в воздухе — как застилающий глаза серебристый пепел. Ники рассказывал, что вампиры продолжали жить, даже если никогда не дышали, и тем не менее многие из них неосознанно перенимали человеческую привычку, особенно если долгое время жили в обществе, подле созданий, которых не могли терпеть. А вот Сонхун никогда не дышал, а сейчас же со свистом втягивая воздух сквозь плотно стиснутые зубы, как если бы брат сильно ударил его в солнечное сцепление. — Да, — выдохнул наконец-то Сонхун. — Да, я так думаю. Ты мог бы убить Джено за секунду, но ты этого не сделал. Чонвон смотрел на собственные подрагивающие пальцы и с трудом разбирал каждое слово. Чужое имя, сказанное так, будто Сонхун намеревался в ту же секунду прополоскать рот от грязи, ни о чем Чонвону не говорило, но, видимо, Ники и Джею оно было знакомо — болезненно поморщившись, Джей тихо ответил: — Мне было его жаль, — он посмотрел Сонхуну прямо в глаза. — И мне жаль этого парня, потому что ты, очевидно, решил на нем отыграться за ошибку другого стервятника. Когда ты уже научишься ненавидеть личность, а не народ? — А он? — тут же жарко, пылко спросил Сонхун и пытливо посмотрел на брата. — Он ненавидит тебя или весь вампирский род? Не забудь поинтересоваться об этом, когда будешь сюсюкаться с будущим трупом. — Отлично, — согласился Джей и, обогнув небольшое кресло, подошел к павшему Чонвону. — Но тебе не понравится любой ответ — потому что ты король вампиров, и вампирский род — это твой народ, но, более того, тебе не понравится, если Чонвон… — Эта дрянная шавка… — Если Чонвон, — строже продолжил Джей, и впервые стервятник слышал, чтобы его голос делался таким злым, — если Чонвон скажет, что ненавидит именно меня — потому что я твой брат, и сильнее собственного народа ты любишь только меня и Сону. Ради нас ты пожертвуешь чем угодно, даже собственным непризнанным королевством. Я высоко ценю твои преданность и любовь, но это не всегда означает, что я буду отдавать тебе должное. Я поклялся защищать тебя, но не говорил того же о себе. Он помог Чонвону подняться и подвел его к мягкому креслу, на котором сам сидел доныне. Теперь, находясь в неожиданной близости от Сонхуна, Чонвон чувствовал невыносимый, необъяснимый холод, пробирающий до самых костей. Ледяной взгляд Сонхуна оставлял раны глубже, чем нож, и шире, чем начищенный до блеска топор. Стараясь не смотреть ему в лицо, Чонвон обратил взор на спокойного, притихшего Ники. Их взгляды столкнулись, и Ники едва заметно качнул головой. «Нет», значило это движение, «не смей противится; и что бы ни случилось, оставайся благодарным всему и всем». — Они хоть когда-нибудь закончатся? — буркнул Сонхун, сложив руки на груди. — Каждый год одно и то же! Правда прежде мне не приходилось переживать за брата. Джей снисходительно ответил: — Стервятники продолжат появляться в Рубиновой пустоши, брат, хочешь ты того или нет. Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться. Чонвон уж больше не мог молчать. Почувствовав, что дрожь в ногах наконец-то прекратилась, он, вцепившись в похожую на наждачную бумагу джинсовую ткань, натянутую на худых коленях, тихо сказал: — Если… — он с огромным трудом распознал неясные звуки собственного голоса. — Если вы так переживаете из-за стервятников, — он старательно подбирал слова, но в опустевшей голове все было поло, как в хрустальных вазах, — и если вы, господин… король Сонхун, боитесь, что кто-то из… — Из гадких, мерзких стервятников, — подсказал мужчина. — Да, из… из нас… если вы боитесь, что кто-то из нас причинит вред вампирам Рубиновой пустоши, почему вы просто не скажете: «все, хватит, мы никого больше не принимаем, уходите»? Почему сами вампиры не взбунтуются и не скажут: «мы не хотим больше видеть их здесь, если они напали на Джея»? Сонхун перевел тяжелый взгляд на брата. — Расскажешь? — учтиво спросил он, постукивая указательным пальцем по подбородку. Чонвон сидел таким образом, что не мог видеть красивого лица Джея. — Ах, слишком личное, я помню, — добавил Сонхун, когда молчание затянулось, и тут же продолжил. — Выйдите все. Кроме вот этого, — вздернув величественный подбородок, он указал на Чонвона. Щелкнув длинными, изящными пальцами, он обратил внимание Ники на себя. — Не подслушивай. — Тут каменные стены, — напомнил стервятник. — Я через них… — Иди, — перебил его Сонхун и прижался прямой спиной к такой же прямой и высокой спинке кресла. Выходя из комнаты, Джей единожды обернулся, чтобы посмотреть на Чонвона — взгляд его выражал недоверие и одновременно сострадание, но Чонвон ничего не увидел за спутанными волосами, что упали на его глаза, когда он опустил голову. Тяжело хлопнула дверь, и вот в каменной комнате, холодной, как гроб, не осталось иных звуков, кроме испуганного дыхания стервятника. Странно, но Чонвон вдруг почувствовал на губах сухую кровавую корку, а во рту — отчетливый привкус ржавчины. Брюхо ему казалось набитым до отвала, хотя нынешней ночью он съел лишь немного мяса. Он даже не хотел знать, кому это мясо могло принадлежать. Поднявшись, Сонхун отошел к одному из стеклянных шкафов, раскрыл хрустальные дверцы и достал два прозрачных бокала; вино он нашел в одном из темных ящиков, стоящих неподалеку. Разлив густой напиток, он протянул один из бокалов Чонвону, и Чонвону ничего не осталось, кроме как принять его; сейчас он не хотел пить ничего из того, что обожжет его горло. В лицо ему бросился такой же густой аромат — нет, точно не алкоголя, а человеческой крови. Тот же самый запах, что призраком преследовал Чонвона со вчерашнего вечера. И тот же самый вкус, что до сих пор пощипывал кончик языка. С трудом сглотнув вязкую слюну, Чонвон поднял глаза на Сонхуна. — Скажи, а что бы ты делал, если бы не оказался в Рубиновой пустоши? — спросил король и, помешивая по кругу густую кровь, он принялся медленно, лениво расхаживать по комнате. — Давай представим, что ты каким-то чудесным образом никогда бы не узнал про мое королевство, никогда бы не услышал, что только здесь стервятники могут выжить… Что бы ты тогда делал? — Я не помню, как жил до… — Не нужно помнить, как ты жил «до того, как стал стервятником», чтобы честно ответить на этот вопрос, — перебил Сонхун. — И откровенная ложь тебе не к лицу — Сону сказал, ты помнишь всю свою жизнь, но каким-то образом позабыл обо всем, что было связано с вампирами. Ты ведь студент, да? Вернее, был студентом? Ты хорошо помнишь детство, подростковый период, первые экзамен в стенах высшего учебного заведения… но не помнишь, кто тебя обратил. Это звучит несколько подозрительно, не находишь? Он все еще ходил из стороны в сторону, помешивая густую кровь по стеклянному ободку бокала, а Чонвон смотрел ему под ноги. У него не было честных ответов ни на один из его вопросов. — Я не могу быть каким-то… шпионом, — тихо сказал Чонвон. — Потому что для того, чтобы шпионить за вами, я должен знать, кто вы такие, и более того, я должен знать, кто я такой. — Нет, — спокойно ответил Сонхун — будто ударил кожаным хлыстом. Чонвон бы отшатнулся от него, как от неприкрытого огня, но вместо этого он только вздрогнул и сильнее вжался в мягкую обивку кресла. — «Нет»? — дрожащим от страха голосом спросил он. Но Сонхун ответил не сразу. — Просто «нет». Пока что — просто «нет». Может показаться, что из-за твоей «удачной» амнезии ты самый безобидный из всех, но меня так просто не проведешь. Ты представляешь большую опасность. Поэтому ты меньше всех вызываешь доверие. Но и выгнать я тебя не могу — тогда тот, кто, вероятно, тебя обратил, быстро получит информацию о том, что происходит в Рубиновой пустоши. Если жизнь чему-то и учит, то, очевидно, тому, что не всем вампирам, да и не всем людям, следует доверять. И если уж на то пошло, то Чонвона, очевидно, давно уже следовало убить — и все же его до сих пор не вздернули на виселице. Неужели?.. — А что касается твоего вопроса, — Сонхун сделал небольшой глоток из хрустального бокала, — почему я не могу выгнать других стервятников — ну, думается мне, ты и сам понимаешь почему. — Из-за вашего брата? — не услышав ответа, Чонвон уточнил. — Из-за Джея? Сонхун хищно улыбнулся — уголки его губ криво приподнялись, и в разрыве мелькнули молочно-белые клыки, острые, как заточенные кинжалы. — Понимаешь, стервятничек, мой брат — это лучшее, добрейшее создание сего мира, и нет предела его состраданию. Ему кажется, что потому, что он отнимает жизнь у людей и тем самым продлевает свою, он обязан позаботится о тех, о ком никто не хочет заботиться — о сиротах, о стервятниках, он вылечит даже плешивую из собак, если почувствует, что будет в состоянии сделать это. Он работает как вол и ест как мышь, и иногда мне кажется, что он осознанно выбирает голодание, даже если перед ним лежит мясо донора. Он бы спас тебя, даже если бы услышал твое угасающее дыхание по ту сторону Рубиновых гор, и он спасет любого, кто подойдет, умирающий, настолько близко, чтобы Джей смог его услышать. Чонвон вдруг почувствовал острое смущение, и потому опустил темную голову. И как он мог?.. Вспомнив обо всем, что Джей сделал, что пережил ради него, Чонвон ощутил, как к горлу подскочили слова о сожалении. И хоть он не мог объяснить того спутанного чувства, что неспешно росло в его груди, он мог с точностью сказать, что это не было жгучей ненавистью. Он будто оказался на развилке, потерянный и одинокий, испытывающий всю существующую противоречивость человеческих чувств разом и при этом не испытывающий абсолютно ничего, наполненный до краев и при этом полый, как хрустальный бокал до того момента, как в него еще только нальют темную донорскую кровь. — Ты наглый, — резко сказал Сонхун. — На моей памяти ты первый, кто открыто говорит Джею, что ненавидит его. — Это… — Это не ненависть, я знаю. Просто ты глупый. И неблагодарный. И все еще опасный. Джей так добродушен по отношению к тебе… А я бы тебя уже давно убил. Это ведь мое королевство, и я здесь полноправный правитель. Но только ради Джея, знай, только ради него… я сделаю вид, будто ничего не было. И запомни, что, пусть ты и потерял память, я все еще вижу тебя насквозь. Он пригубил еще немного крови, и его губы покраснели, как распоротая рана. — Ты не знаешь, что из себя представляют вампирские обещания? — вдруг спросил он, посматривая куда-то в сторону завешенного окна. — Судя по твоему молчанию, конечно, нет. Обещания, обещания… У вампиров это несколько иначе. Если бы здесь был Джей, он бы обязательно процитировал одно высказывание из Второзакония. Он так часто это делал, что, кажется, я и сам запомнил наизусть его… «Если дашь обет Господу Богу твоему, немедленно исполни его, ибо Господь Бог твой взыщет его с тебя, и на тебе будет грех». Двадцать третья глава, двадцать первый стих… Любое нарушенное обещание обратится в наказание, люблю говорить я. Чонвон почувствовал, что Сонхун смотрел на него, и потому он приподнял голову, и его глаза столкнулись с холодным, как камушки на дне морском, взглядом вампира. — Некогда ты был человеком, но тебя обратили, и теперь, хоть я и не хочу этого признавать, в тебе течет капелька вампирской крови. Праведный огонь, что снизойдет на тебя, если ты нарушишь данное тобой обещание, никогда даже не обожжет человека — может, это потому, что люди уже рождаются во грехе. Что для них обещания? Пустой звук, нелепое сотрясание воздуха, бессмысленность существования артикуляционного аппарата. Ну, а для нас обещания — это некая привязанность к смерти. Это возможность напомнить себе, что мы тоже можем умереть. Попытка почувствовать этот животный страх перед потусторонним миром… Кровь в его бокале поблескивала, как кусок рубина. — Ты дашь мне это обещание, — голос Сонхуна сделался громче, величественнее, — в обмен на твою спокойную жизнь в моем королевстве. Ты ничем не хуже других стервятников, но тем более не лучше, в тебе нет ничего особенного. Для меня вы все одинаковые, и я более чем уверен, что Джей рано или поздно сотрет вас из своих воспоминаний, лишь бы новые имена могли появиться поверх старых. Ему жить долго, в отличие от тебя, и если он запомнит каждого из вас, его сердце разорвется от печали. Будь добр, пройди мимо его долгой, вечной жизни, умри тихо и исчезни из памяти. И пообещай мне, что ты никогда не причинишь ему никакого вреда. Ты никогда не сделаешь ему больно. А я в свою очередь пообещаю, что, пока твое пребывание в Рубиновой пустоши не поставит под вопрос безопасность моего королевства, я тебя не выгоню. Он протянул руку, тонкие пальцы обхватили узкую ножку бокала. Чонвон бы отказался, да только Сонхун его наверняка изгонит из Рубиновой пустоши — и что же тогда он будет делать? Не зря ведь Сонхун спросил, чем бы стервятник занялся, если бы не знал об этом месте. Чонвон, признаться честно, понятия не имел. Именно поэтому он вытянул руку, и хрусталь звонко стукнулся о хрусталь. — Обещаю. На вкус донорская кровь больше напоминала выдохшееся вино — от противного и теплого ощущения во рту тут же к горлу подкатила вязкая тошнота. И тем не менее Чонвон залпом осушил бокал, ни о чем толком не думая: ни о том, какое именно обещание он дал Сонхуну, ни о том, что с ним произойдет, если он когда-нибудь причинит Джею боль, ни даже о том, как он проведет оставшееся ему время в пределах Рубиновой пустоши, но, будто бы прочитав его мысли, Сонхун, поставив осушенный бокал на стол, поинтересовался: — У тебя есть какое-нибудь желание? Чонвон на мгновение опешил. — Желание? Сонхун улыбнулся хитро, хищно, и сказал, мягко растягивая каждое слово: — Посмертное желание, стервятник, — он вот-вот собирался рассмеяться, как если бы был доволен собственной удачной шуткой. — Сколько тебе там осталось? Лет пять, не больше ведь, верно? Вы никогда не живете дольше, уж такая правда. И живете все эти года так, как если бы уже давно подохли. Все ведь имеют право на исполнение последнего желания? Подумай, что тебе нужно больше всего на свете, и Джей это обязательно исполнит. В пределах разумного, конечно же. Не испытывай моего терпения. Чонвон сдирал с губ острые чешуйки сухой кожи. — Я могу чуть позже?.. — осведомился он. — Да хоть в последний день своего пятилетнего существования, стервятник. Все, что угодно, кроме вечной жизни. И не забывай, что ты намного смертен, чем мы. Надеюсь, что мне не надо доказывать тебе свою силу? Чонвон почувствовал на губах собственную кровь — сладкая, как ягодный сироп, намного слаще, чем донорская кровь в темном хрустале. Он вдруг ясно вспомнил о том, как легко Сонхуну удавалось отыскать в нем источник боли и окунуться в него, как в илистое озеро. Чем-то напоминающая способность Сону, его сила тем не менее превосходила силу брата. — Нет, господин, — тихо сказал Чонвон, опустив голову. — Я вам верю. …Когда Чонвон вышел на каменную дорожку недалеко от госпиталя, он резко почувствовал, как нечто ледяное и тонкое, как прикосновение заостренной иглы, врезалось в его щеку. Удивленно моргнув, стервятник вскинул голову и увидел среди голой кроны деревьев серые сгустки — невесомые, слипшиеся снежинки. Они заполонили собой все перекрытое белыми тучами небо, будто рой пчел, и медленно, кружась из стороны в сторону, опускались на промерзшую землю. К Рубиновой пустоши медленно приближалась холодная зима. Огонь в камине длинного, каменного зала госпиталя ни разу не потухал с тех самых пор, как на королевство налетела снежная вьюга — даже ночью Чонвон испуганно просыпался и, закутавшись в теплое одеяло, подбрасывал тощие дощечки в раскаленные докрасна угли. Это могло продолжаться хоть всю предстоящую зиму, но в один из вечеров на пороге зала появился молчаливый Ники и велел Чонвону собираться. — Меня выгоняют? — удивился тогда Чонвон, ведь он все еще живо помнил о данном Сонхуном обещании. Ники аккуратно выгнул тонкую бровь. — Джей распорядился, чтобы тебя переселили в дом к остальным стервятникам. — Здесь… здесь есть отдельный дом для стервятников? Ники помогал складывать его скромные пожитки в прохудившийся рюкзак, потемневший от засохших пятен крови — единственная вещь, оставшаяся у Чонвона от его прошлой жизни. — Ты, наверное, не знал, но мы с тобой все еще пахнем как люди. Это путает рассудки молодых вампиров Рубиновой пустоши, так что не так давно Джей построил дом для стервятников в отдалении от королевства, поближе к собственному месту обитания. И нам не грозит опасность, и перед Джеем никому не стыдно. Хороший у него получился дом. Он, видимо, рассчитывал на бо́льшее количество стервятников, так что некоторые комнаты пустуют годами. — А сколько вообще… нас? Пока Чонвон застегивал рюкзак, Ники тушил камин. Длинным, изогнутым металлическим прутом он ковырялся в потемневших от огня дощечках; изредка вспыхивали тлеющие угольки. — Вместе с тобой — четыре человека. Но я не живу в том доме. Сону требует, чтобы я находился подле него большую часть суток. — Мне кажется, он тебя совсем не щадит, — на вопросительный взгляд Ники Чонвон тут же ответил: — Я имею в виду, что ты, кажется, не высыпаешься. Сону заваливает работой? Ники криво улыбнулся. — Ну, можно и так сказать. Оказывается, дом для стервятников находился по другую сторону небольшого, низкого горного перешейка — и достаточно далеко от дома Джея. Но когда Ники и Чонвон, спустившись по скользкой от растаявшего снега горной лестнице, перешли небольшой ручей, покрытый первой прозрачной корочкой льда, из леса неожиданно навстречу ним бросился темный силуэт маленького, низкого и деревянного домика, аккуратного и красивого, как в диснеевских мультфильмах. Ники кивнул головой в его сторону и сказал: — Это «настоящий» дом Джея. Там, где он обычно отдыхает. Тот дом, что ты видел до этого, больше похоже на место его работы. Он редко здесь бывает, так что… А вот и наше строение! И действительно, лесная тропа вывела их на небольшую поляну, и в лунном свете из густой темноты смутно выступил образ двухэтажного дома — если бы не подсказка Ники, Чонвон бы его даже не увидел; дом казался покинутым всеми, хотя деревянные перекладины до сих пор не потемнели от безжалостно пройденного времени; в черных, будто выплавленных из слюды, окнах не было даже намека на свет, и только тоненькая струйка дыма подсказывала, что внутри все же кто-то обитал. — Пойдем скорее, — Ники сильнее перехватил жалкие пожитки Чонвона. — А то, кажется, собирается вьюга. И хоть неприступная стена из леса оберегала небольшое строение, Чонвон тоже почувствовал, как в оголившейся кроне закружились холодные вихри северного ветра. Ники раскрыл перед ним тяжелую дверь, прямо во мрак длинного коридора, и Чонвон, почувствовав некое смущение, тихо прошел дальше, рассматривая в темноте неясные очертания мебели. Со второго этажа отчетливо доносились звуки видеоигры, и на лестницу падала длинная полоска мутно-желтого света. — Ты можешь выбрать любую комнату, — подсказал идущий прямо за ним Ники. — Как понимаешь, выбор широк. Интересно, Джей когда-либо надеялся, что этот дом затрещит по швам от того количества стервятников, что король сможет спасти от длинных, когтистых лап смерти? С другой стороны, он, вероятно, нисколько не желал, чтобы самих стервятников становилось больше — это же сколько изломанных судеб, сколько горя и печали на опустившихся плечах, сколько же отнятых лет из-за чужого излишнего самодовольства… На втором этаже располагалась большая гостиная комната. Оказавшись на ее пороге, Чонвон удивленно ахнул — все здесь напоминало смутные времена из детства, неясные картины летних каникул у одной из старых родственниц; дутый телевизор, покрытый тонким слоем пыли, игровая приставка, стопка старых видеокассет рядом с одной из деревянных тумбочек, прохудившийся диван, цветные ковры, длинные книжные полки. Исследуя внимательным взглядом гостиную, Чонвон лишь через несколько минут увидел, что в комнате, помимо него и Ники, находились еще два человека: один из них, бледный, как смерть, сидел на диване, и от изгиба его тонкой руки отходила длинная трубка; на стоящем рядом с подлокотником штативе висел пакетик с кровью. Несмотря на то, что этот человек выглядел так, будто вот-вот собирался потерять сознание, он, тем не менее, приветливо улыбнулся, посматривая в глаза Чонвону. Чонвон его тут же узнал: это был тот же самый человек, что подмигнул стервятнику во время наказания Джея. Другой парень даже не обернулся; он играл в приставку и, видимо, выигрывал. — Эй, новенький, — раздался слабый, болезненный голос того, кто сидел на диване. — Наконец-то ты здесь. А тот, который играл в приставку, только вздрогнул, но так и не обернулся. — Чонвон, верно? Джей про тебя рассказывал. Я Ченлэ, — он протянул руку с таким трудом, как если бы к пальцам была привязана тяжелая гиря. — Ты прости за этот сумбур, просто мне сегодня вот захотелось немного умереть. Поставили капельницу. — Ты придурок, — это был голос парня, играющего в приставку. Ники тем временем молча оставил рюкзак Чонвона у двери и, усевшись у телевизора, взялся за второй джойстик. — Приятно познакомиться, — ответил Чонвон и пожал протянутую руку — на ощупь она оказалась холодной, как лед. — Садись рядом, поговорим. А то мне уж совсем скучно, Ренджун только и делает, что играет в приставку. Нас-то тут всего лишь двое, Ники вообще редко показывается. Ну хоть ты теперь будешь. Значит, Чонвон? — парень молча кивнул. — Ты мне уже нравишься! Когда я умру, можешь забрать у меня в комнате стопку порножурналов. — Эй! — это вскричал Ники — настолько неожиданно, что Чонвон подпрыгнул на диване. — Ты обещал ее мне. — Обойдешься, — фыркнул Ченлэ. — Вот перестанешь столько времени проводить с Сону… Вьюга ударила в окна неясным стуком, как осенний гром, но потонула в хаосе громкого спора. Чонвон смотрел на прилипшие к стеклу снежинки и думал о том, что где-то там, вдалеке от Рубиновой пустоши, должна была находиться его жизнь, которую он покинул, и он до сих пор не мог вспомнить, почему же это произошло. Почему он оказался здесь, в теплом, уютном доме, построенном вампиром из чистокровного рода, и почему рядом с ним сидел тот, кто в скором времени должен был умереть. Он вдруг неясно подумал, что, вероятно, он переживет их всех: и Ченлэ, и молчаливого Ренджуна, играющего в приставку, и Ники. У них ведь тоже была жизнь до того, как они оказались в Рубиновой пустоши. Интересно, какой же она была?.. Каждый из них хотя бы мог сказать, как, почему и зачем они пришли в логово вампиров. Чонвон ничего не мог сказать о себе. Он следил за словесной перепалкой Ченлэ и Ники, но ничего не слышал. Мыслями он был где-то далеко отсюда. Но неожиданно перед его глазами щелкнули длинные, тонкие, как оголившиеся ветви у деревьев, пальцы. — Ты чего задумался? — ласково спросил Ченлэ. Его голос несколько охрип и, казалось, каждое произнесенное слово болезненно впивалось в сухую мякоть горла. Чонвон проморгался и увидел, что Ренджун снова сидел один перед дутым телевизором, а Ники куда-то ушел. — А, тоже заметил, да? Сону совсем не щадит нашего Ники. Опять его куда-то позвал в той части Рубиновой пустоши, а у Ники-то слух ого-го! Вот он и оставил меня без завершенной мысли. Короче, порножурналы мои он точно не получит! Вообще я хотел отдать их Джею, но, сам понимаешь, Джей… э-э-э… как бы сказать… Короче, я очень рад, что ты наконец-то у нас появился! Впишу тебя в свое импровизированное завещание. В неясном, будто водой разбавленном свете гостиной комнаты Чонвон лишь мгновением спустя увидел, что глубокие, темные зрачки Ченлэ были страшно расширены, и радужка сделалась тонкой, как обручальное кольцо. И тогда-то Чонвон вспомнил, что ему рассказывали о Ченлэ: и о том, что его кости болели, дробились на части, и о том, что чтобы хоть как-то справиться с этой невыносимой болью, Ченлэ накачивали наркотиками. Видимо, и сейчас он находился под их воздействием. Может, потому он так спокойно говорил о собственной смерти — в его венах текло чистейшее безумие, путающее сознание. — А тебе… разве не страшно? Ченлэ склонил поседевшую голову к худому плечу. — Страшно, что Ники убьет тебя ради этих журналов… — Нет, нет, я не об этом. Просто… ты не боишься смерти? Ченлэ смотрел ему в глаза, но, казалось, видел что-то сквозь них. Взгляд его был одновременно и ясным, и задумчивым. Он неопределенно хмыкнул: — Ага, верно, я умру. И ты умрешь. И Ренджун. И Ники. И может быть когда-нибудь умрет Джей, но это было бы весьма печально. Да, верно, рано или поздно мы все умрем, но какой смысл постоянно об этом думать? Когда наступит время плакать, тогда и заплачем. А сейчас-то чего страдать в ожидании настоящих страданий? Чонвон честно признался: — Я тебя не понимаю. Ведь сам он чувствовал, как медленно его тело покидали жизненные силы, как день ото дня его зрение становилось хуже, расплывалось, как молочная пена взбитых волн. У него осталось четыре года и может быть еще семь или восемь месяцев — максимум, который ему отмерен. Он не мог об этом не думать. — Это все из-за его «Бога», — раздался голос Ренджуна. — «Бог» твердит ему не бояться смерти. Но что же это за «Бог» такой, — презрительно прошептал он, — который отправляет сына, а не себя, мучиться за человечество. — Вот, — Ченлэ показал маленький, потемневший крестик на такой же потемневшей цепочке. — Джей меня крестил не так давно. Я, как и ты, страшно боялся смерти, но затем обратился к Богу. «Не бойся смертного приговора: вспомни о предках твоих и потомках. Это приговор от Господа над всякою плотью». Есть только две вещи в жизни, которые, если ты их найдешь, отвратят тебя от страха перед смертью: что-то такое, что будет страшить тебя сильнее, чем смерть, или же то невероятное, ради чего ты не побоишься положить на алтарь собственную жизнь. Ты еще не нашел ничего из этого? Чонвон покачал темной головой из стороны в сторону. — Может, нашел, — тихо признался он, посматривая, как потемневшее золото грязно сияет в неясном свете. — Только я все забыл. У меня амнезия. Я не так уж и хорошо помню… прошлую жизнь. Ченлэ аккуратно убрал крестик за ворот одежды и, расправив на рубашке несуществующие складки, негромко, прерывисто сказал, посматривая в сторону висящего на штативе пакетика с кровью: — Это… это грустно, — он кивнул собственным мыслям. — Это грустно, потому что, окажись ты прямо в эту секунду на пороге смерти, ты не вспомнишь, за что тебе нужно бороться. За собственную жизнь? Ну, это, конечно же, так, но, знаешь, существует нечто ценнее… и сильнее. Тот факт, что у тебя есть что-то такое, что ты ценишь выше собственной жизни, делает тебя человеком. И может, то, что сделает тебя человеком, находится именно здесь, в Рубиновой пустоши. Обязательно найди это, крепко сожми в руках и никогда не отпускай. Тут резко на ноги поднялся Ренджун — угрюмый, едва ли не злой, он бросил в сторону беспроводной джойстик и, развернувшись, выскочил из большой гостиной комнаты. Не прошло и несколько секунд, как на первом этаже с грохотом хлопнула входная дверь. Чонвон искреннее испугался подобной реакции и обеспокоенно посмотрел на Ченлэ. — Это из-за меня? — предположил он. — Наверное, он просто очень сильно устал от моих разговоров, — Ченлэ лениво взмахнул тонкой, прозрачной, как крыло бабочки, рукой. — Уж очень я люблю поговорить. Ренджун понимает мою философию, но потому и бесится. И, более того, он… наверное, он все же разделяет ее. Но не хочет этого показывать. И даже не хочет ее разделять, ведь из-за подобной философии погиб его брат. Не так давно, чуть больше года назад. Ты, наверное, слышал про тот случай. Неожиданно он снова щелкнул пальцами. — Кстати, сейчас, вероятно, придет Ники. И скажет: «не смей! не смей рассказывать!», — от того, что он точно спародировал японский акцент Ники, Ченлэ тихо и хрипло рассмеялся куда-то в сторону. Но смех затих в его горле, превратившись в неясный, сухой кашель. — Что-то не идет. Наверное, Сону его сегодня сильно… впрочем, не важно. О чем мы говорили?.. Да, о том, что у брата Ренджуна было нечто такое, ради чего он не побоялся пожертвовать жизнью. Зрачки его едва заметно дрожали, то страшно сужались, то расширялись до размеров черной дыры. И как и любые черные дыры, его глаза точно так же поглощали Чонвона без шанса когда-либо выбраться за пределы этой невиданной глубины. — Кажется, всем запретили рассказывать мне о том, что тогда случилось, — нехотя признался Чонвон. — Наверное, все думают, что я могу причинить Джею вред, но… — Но ты уверен, что не сможешь этого сделать, — кивнул седой головой Ченлэ. — Он, наверное, тоже так думал… пока не подошло его время. Я тогда тоже говорил ему, «пожалуйста, найди то, что успокоит твою душу, что поможет тебе на пути в загробный мир». Он меня не послушал. Вероятно, он… Нет, нужно сказать иначе, — Ченлэ говорил тихо, будто вот-вот собирался заснуть, — у него не было ничего ценнее Ренджуна — именно поэтому он решил завладеть силой чистокровного вампира, — внимательным взглядом он посмотрел на Чонвона, но, как и в первый раз, он будто бы глядел куда-то насквозь. — Его звали Джено. Он — тот самый стервятник, из-за которого король Рубиновой пустоши нас всех так ненавидит. Он пытался убить Джея ради собственного брата, и потому погиб. Легкой, как лебединое перышко, рукой он накрыл подрагивающую руку Чонвона. — Ни за что, никогда не иди по его стопам, слышишь, Чонвон? Я это понимаю. Ренджун это тоже понимает, хоть ему и горько жить без брата. И я хочу, чтобы ты тоже это понял. Чтобы ты, может быть, тоже крестился, смирился и в один день просто тихо умер, как нам это и было завещано. Мы ничего уж не можем поменять, и это осознание наполнит твою душу спокойствием. Джей поможет тебе, только попроси его. Он наполнит оставшееся тебе время смыслом. Вот увидишь, перед смертью у тебя не будет сожалений. Он улыбнулся улыбкой мертвеца. И меньше, чем через месяц, тихо умер во сне — безболезненно и безмятежно.