Король крови и рубинов

и где ты умрешь, там и я умру и погребена буду; пусть то и то сделает мне господь, и еще больше сделает; смерть одна разлучит меня с тобою. книга руфь, 1:17

Ледяная поверхность узкой кушетки прижалась к его взмокшей спине. Чонвон поморщился, хотя сам не понял, от чего же именно: потому ли, что даже сквозь толстый и теплый свитер он чувствовал, как холод пощипывал кожу, может быть из-за толстой иглы в его бледной руке или же из-за того, что Джей сидел рядом неподвижно, будто камень, и, конечно же, не спешил начать неминуемый разговор. Вот уже несколько дней Чонвон всячески его избегал, вернее сказать, просто не знал, как теперь ему следовало общаться с вампиром. По утрам, за подобием завтрака, Джей и Чонвон обсуждали, что им еще оставалось сделать в Рубиновой пустоши, пока длилась зима, но с каждым пройденным днем дел становилось все меньше и меньше. Чонвон редко заговаривал о чем-то, кроме сегодняшнего дня, он с трудом смотрел в собственное будущее и вслушивался в пространные рассуждения Джея о том, чем они будут заниматься приближающейся весной, долгожданным летом, золотистой осенью и следующей зимой. С тех пор, как он появился в Рубиновой пустоши, прошло полгода. Чонвон привык к всегда свежему и теплому хлебу, разбавленному алкоголю и процедуре переливания крови. Он привык к физическому труду и порой нередко замечал, как под толстым свитером на костях перекатывались тугие мышцы. Привык к тревожному ожиданию собственной кончины, к ощущению, что за ним кто-то неустанно следил, а также к чувству постоянного, молчаливого присутствия Джея. Зима должна была вот-вот закончиться, и Чонвон как никто другой ждал этого момента — ведь тогда полукровки наконец-то покинут Рубиновую пустошь, пусть и ненадолго, и покончат с голодом. Но в ту же секунду, когда Чонвон об этом задумывался, он корил себя за это глупое ожидание, ведь полукровки утоляли жажду не вином, как чистокровные вампиры и стервятники, и не вкусным, мягким хлебом, а человеческой кровью. С нетерпением ожидать, когда же уже полукровки спустятся к людям, оголодавшие за столько месяцев и даже обезумевшие от этого голода, было равносильно тому, как собственноручно пойти на преступление. Несколько мыслей внутри Чонвона сошлось воедино. Во-первых, его страшно пугал тот факт, что вот-вот жаждущие крови полукровки покинут Рубиновые горы, пустятся по человеческому следу и в конце концов кому-то разворотят шею. Никому подобный исход событий не казался странным, только Чонвону, некогда человеку. Даже Джей никого не осуждал за кровавую охоту, а если глубоко в сердце и делал это, то ничего не мог изменить — ведь он верил, что каждая Божья тварь достойна жизни, даже самая последняя из всех. Для чего-то же они, вампиры, существовали. Он хотел бы притронуться к этой божественной истине, приоткрыть завесу тайны, легкую, будто сотканную из газа, и наконец-то узнать, для чего все это было нужно. Он хотел бы увидеть, как мертвый восстанет из земли и попросит прощения у вампира, хотел бы увидеть, как раненая лань ляжет подле льва. Во-вторых, Чонвон до сих пор не мог позабыть о том, что Рубиновая пустошь, затерянное поселение в дурмане величественных гор, являлась вампирской тюрьмой. Чонвон не хотел об этом думать, но его не покидали вопросы. В нем не было столько смелости, чтобы спросить у Джея напрямую — и вместо этого Чонвон лишь прилежно исполнял указания, разговаривал на предельно отстраненные темы и будто бы сторонился Джея, но долго это не могло продолжаться: зима становилась яростной, рыскающие в лесу полукровки — жутко голодными, а повисшее между ними недопонимание — осязаемым, как сгустившийся туман. Джей поворачивал подвешенный пакет с кровью из стороны в сторону, пока, наконец, не отошел к небольшому столу и не раскрыл записную книжку. Со скрипом под его весом хрустнул старый стул. Сколько бы Чонвон ни старался его сторониться, Джей всегда был рядом. Его молчаливое присутствие волновало что-то глубоко внутри — это уже давно не была та жгучая ненависть, что захлестнула Чонвона когда-то в порыве отчаяния, это и не была горькая благодарность, выжигающая внутренности. Чонвон продолжал хранить молчание, лежа на ледяной кушетке и вслушиваясь в музыку бушующей за окном вьюги. Ясное зрение возвращалось к нему по каплям-крупицам. Он услышал, как Джей проверил запасы крови в специальном отсеке морозильника, как промыл и прокипятил длинные прозрачные колбы, как ненадолго вышел из стерильного кабинета — от вопиющей стерильности даже чувства Чонвона притупились, — а когда вернулся, за ним мелькнула неясная тень. Тень мяукнула, одним прыжком вскочила на кушетку и привычно расположилась на животе Чонвона. — Бастет, — недовольно сказал Джей — в сгустившейся тишине его голос показался низким и грубым. — Все в порядке, пусть лежит, — Чонвон слабо улыбнулся бледными, сухими губами и вытянул тонкую руку, чтобы тут же зарыться пальцами в мягкую шерсть кошки. Бастет довольно замурчала ему в ответ и прижала уши к голове. Он вдруг с удивлением отметил, что впервые за несколько дней сказал Джею что-то больше, чем короткие «привет», «да» или же «нет». Собственный голос показался ему незнакомым. Он почувствовал жгучее смущение и вдруг осознал, как же глупо вел себя все эти дни — избегал Джея, порой лишь кивал или качал головой на его обеспокоенные вопросы, постучался к нему, когда самому стало худо, и Джей — святая душа! — принял его как ни в чем не бывало. Будто между ними не пролегла глубокая пропасть, вырытая самим Чонвоном. Порой казалось, что Джей и вовсе не знал о таком чувстве, как обида. Подобно святым, он прощал каждого, и для Чонвона это ничем не отличалось от тюремного наказания. Джей прикоснулся к тощему пакету с кровью, висящему на штативе. Чонвон приподнял подбородок, чтобы лучше рассмотреть его точеный профиль. И тогда вопрос, вспыхнувший, будто спичка, в пустой голове, сам упал на язык: — Почему ты не раздаешь полукровкам эти пакеты с кровью? Хотя бы зимой? Джей опустил на него ничего не выражающий взгляд. С минуту он думал, как ему следовало ответить на бестактный вопрос, но не нашел ничего лучше, чем просто признаться: — У меня нет какого-то запаса… И, честно говоря, этого количества недостаточно, чтобы прокормить всю пустошь. — Почему тогда ты не можешь просто… — Чонвон запнулся в попытке отыскать самое подходящее слово, но ничего, кроме грязного «выкрасть», не приходило на ум. Но обвинить Джея в воровстве все равно что обвинить новорожденного в преступлении — бессмысленно и крайне лживо. — Просто… Джей опустился на стул возле кушетки и сложил руки на груди. — Почему не могу запастись на всех? Прокормить полукровок? Чувство голода — это тоже своего рода наказание. Кого-то долгий, непрекращающийся голод толкает на очередное убийство. Если я буду их кормить, для них пропадет сама концепция тюремного наказания. Только не подумай, что я жадничаю, — поспешно добавил Джей. — Сону и Ники — единственные, кто может спуститься к людям в любой момент времени, но они занимаются своими делами, и я редко прошу их о помощи. Редко, но все же прошу. В основном они передвигаются на небольших скоростных машинах, чтобы долго не задерживаться, и, как ты можешь уже понять, эти машины лишены холодильника или его подобия. Сону всегда предупреждает меня, если они используют грузовик. Тогда я и прошу привезти пакеты с кровью. Их никогда не бывает достаточно, чтобы прокормить каждого в Рубиновой пустоши, и мы не можем… попросить об «официальных» поставках, — он покачал головой. — Никто не станет кормить преступников. Лишь на несколько дней в году им разрешено покидать территорию тюрьмы, и порой они отлично справляются с голодом, но зимой… зимой всегда тяжелее. — Что же, — кивнул Чонвон. — Это многое объясняет. Но не самое важное. Чонвон задумчиво перебирал шерсть на маленькой голове притихшей, заснувшей на его животе Бастет. Как и несколько дней до этого, десятки вопросов крутились в его голове, и не на все из них Чонвон желал услышать правдивый ответ. Цепочка мыслей крепко скреплялась с очередной цепочкой, и вот тугой узел раскладывался на длинные ленты. В морозно-свежем кабинете вновь настала тягостная тишина. Вьюга за окном облепила ледяные стекла, подоконник покрылся корочкой белоснежного инея. От вливаемой крови медленно по телу расплывалось густое тепло, но в кабинете оставалось страшно холодно, и едва Чонвон подумал о том, что у него замерзли конечности, как тут же он ощутил тяжесть упавшего на его ноги мягкого пледа. Вырвавшись из собственных мыслей, Чонвон удивленно уставился на все еще сидящего подле него Джея. Смотря на его спокойное лицо, Чонвон с ужасом подумал: а если он… если Джей читал его мысли? Подумав об этом, Чонвон испуганно содрогнулся — даже Бастет почувствовала: она приподняла голову и тихо мяукнула, разглядывая побледневшее лицо Чонвона. Сону достаточно было одного прикосновения, чтобы вывернуть наизнанку все самые грязные, потаенные, глубокие мысли человека; Сонхуну не требовалось даже этого жалкого прикосновения, но его способность ограничивалась лишь воспоминаниями о боли, и если человек за короткую жизнь не получал травм страшнее слабых вывихов, вряд ли Сонхун заставил бы его корчиться в муках. Так мог ли Джей в действительности читать мысли?.. На губах Джея растянулась слабая улыбка: — Я не читаю мысли. Чонвон испуганно подскочил, едва не сбросив Бастет — ее острые когти впились в толстовку и царапнули кожу на животе. Плед скатился с его озябших ног, и Джей одним ловким движением руки подхватил теплую ткань, пока она не свалилась на гладкий, блестящий морозной свежестью пол. — Тогда как ты?.. — настороженно выдохнул Чонвон. — Просто с каждым днем я начинаю понимать тебя все лучше и лучше, — признался Джей, заботливо расправив плед на ногах Чонвона. — Тебе всегда нужно какое-то время, чтобы о чем-то спросить, и, честно говоря, я бы хотел знать, о чем именно ты думаешь, но вместо этого просто жду, когда ты решишься. Очень надеюсь, что ты не придумал себе что-то страшное. Чонвон так и застыл на месте, едва его взгляд столкнулся со взглядом Джея. С минуту они разглядывали друг друга, и Чонвон почувствовал, что теплая, густая кровь окрасила его щеки. Тут же тело перестало дрожать от жгучего холода, — вместо этого по венам разлился жар; на мгновение спуталось сознание, в глазах потемнело, и голова Чонвона покачнулась в сторону. — Чонвон! Сквозь мглу прорезался белоснежный лик Джея, его застывшие, приоткрытые губы, потемневшие глаза, окруженные светло-лиловыми синяками — совсем как у хрупких людей, долгое время пренебрегающих сном и отдыхом. Будто покрытая корочкой льда, холодная ладонь Джея прижалась к затылку, мягко придерживая голову. — Полежи вот так, — обеспокоенно заговорил Джей. — Становится лучше? Но ему никогда не станет лучше. Благодаря стараниям Джея ему не становилось хуже, он не разлагался изнутри и его ядовитая кровь не свертывалась прямо в длинных венах, но и избавиться от этого недуга Чонвон просто не мог. Раз в месяц его сознание путалось, перед глазами будто опускалась свадебная вуаль, на дне чернильных зрачков плескался молочно-белый туман, но стоило в его тело влить человеческую кровь, как Чонвон вновь на недолгое время мог позабыть о том, кем он на самом деле являлся. Поморщившись, Чонвон тихо ответил: — У тебя ледяные руки. Холод окутал его голову, будто нимб, и Чонвон снова почувствовал, что весь дрожит. Джей укрыл его мягким пледом, и Бастет, лежащая на животе Чонвона, недовольно мяукнула в ответ, но ее приглушила теплая ткань. Яркий свет вмонтированных в белоснежный потолок ламп нещадно резал глаза, и Чонвон прикрыл веки. Со стороны он выглядел как спящий. Его волосы сильно отросли, челка упала на бледный лоб, локоны прилипли к взмокшей шее. За те полгода, что Чонвон провел в Рубиновой пустоши, он сильно исхудал, и без того четкая линия подбородка сделалась острой, как заточенное лезвие. Бастет вынырнула из-под теплого пледа и спрыгнула на пол. Нехотя раскрыв глаза, Чонвон проследил, как кошка на мгновение прижалась к ногам Джея, будто давая о себе знать, мурлыкнула, посмотрев на отстраненного хозяина, и в один прыжок вскочила на его колени. Джей оставался безучастным — он разглядывал длинную кровавую трубку, идущую от висящего на штативе пакета. Пусть Джей не мог прокормить полукровок Рубиновой пустоши, он мог прокормить хотя бы себя, но, видимо, Джей строго следил за количеством пакетов с кровью. Неясная, глухая печаль вдруг сдавила сердце Чонвона. Он вдруг подумал: убив первого в своей жизни зверя, человек должен был испытать ни с чем не сравнимую грусть. Грустил ли сегодняшний человек, приготовив на ужин стейк из говядины? Мог ли возненавидеть себя вампир, способный умереть от голода? Они ведь тоже хотели жить. Может, даже сильнее, чем того же хотел Чонвон. — Джей, — тихо позвал он, еще не до конца уверенный, что сможет спросить. Джей тут же обернулся и вопросительно посмотрел на него в ответ. — За что ты оказался в Рубиновой пустоши? Вопрос повис между ними, как густой туман. На мгновение Чонвону показалось, что это не он сам задал волнующий вопрос. Ресницы Джея затрепетали, обескураженный взгляд упал под ноги. — Так… это волновало тебя все эти дни? — Ну, я много об этом думал… — почувствовав себя крайне смущенным, Чонвон приподнялся и сел на кушетке. Пригладив отросшие волосы, он тихо продолжил: — Ты сам назвал Рубиновую пустошь вампирской тюрьмой. Признаться честно, я до сих пор не могу представить, что ты мог совершить какое-либо преступление, мне кажется, что это глупость, но ведь… ведь ты живешь здесь… — Я родился здесь, — напомнил Джей. Чонвон осторожно посмотрел на него в ответ. — Значит… «нет»? Джей устало выдохнул: — Значит «нет». К слову, Сону — тоже. Поэтому ему и можно уходить и приходить когда угодно. — Но тебе нельзя уходить, — вспомнил Чонвон. — Получается, если ты родился в Рубиновой пустоши, ты даже никогда не видел Сеул… Разве можно больше семидесяти лет прожить в одном и том же месте? Горы — единственное, что ты видел, и о человеческой жизни ты узнал из книг и фильмов, верно? Но почему?.. Что держит тебя здесь, среди преступников? Чонвон тут же пожалел о своих словах; он вдруг догадался — если за свою нестерпимо долгую жизнь Джей ни разу не покидал Рубиновую пустошь, вряд ли это было из-за сильной любви к месту, где он родился и вырос. И глупо было предполагать, что в нем не было никакого желания увидеть человеческий мир, а не его хрупкие осколки в поломанных судьбах стервятников. Даже осужденные на пожизненное не могли позавидовать Джею. От горького чувства, еще не совсем ясного, но уже крайне сильного, глаза Чонвона будто обожгло кислотой, и парень спешно отвернулся, приковав взгляд к облепленному снегом окну. — Я пообещал Сонхуну, — неуверенно проговорил Джей, столь тихо, что Чонвону все же пришлось вновь посмотреть на него. Он сидел, ломая пальцы, и на его бледном, таком же холодном, как снег, лице отразилось смутное волнение. — Тогда я еще не понимал, что такое «вечность», да и представить не мог, как долго смогу прожить. Я был очень глуп и верил, что без моей защиты брату не выжить. Я сказал, что куда он пойдет, туда и я пойду, и где он жить будет, там и я буду жить; народ его будет моим народом, и его Бог — моим Богом. Чонвон смял в руках край теплого пледа. — А Сонхун… он?.. — Убил стервятника, — тут же ответил Джей. — Это случилось очень, очень давно, задолго до моего рождения, в эпоху старых правил. Это были времена, когда любой стервятник мог попросить о помощи… и об убийстве. Как ты уже догадался — об убийстве чистокровного вампира. Кажется, — Джей улыбнулся непонятно чему, — старые лица очень сильно надоедают. Чонвон неуверенно предположил: — Получается, Сонхун обратил… — Не совсем, — тут же перебил его Джей, качнув головой. Казалось, ему была невыносима мысль, что Чонвон может что-то неправильно понять. — Это сделал его лучший друг. По неосторожности, конечно же. Просто… — он судорожно дернул плечом. — Не удостоверился, что человек погиб. В итоге стервятнику помогли. Друга Сонхуна убили, а сам Сонхун не мог стерпеть, как ему казалось, вопиющей несправедливости. Его приговорили к вечному заключению в Рубиновой пустоши, и он установил собственные правила: никогда и ни за что стервятники не должны появляться в вампирской тюрьме. Чонвон недоуменно посмотрел на Джея. Он будто хотел напомнить о себе — о том, что сам он стервятник, уже больше полугода находящийся в Рубиновой пустоши; негласно он желал напомнить и о тех, кого Джей уже давным-давно похоронил; напомнить о кладбище с частоколом из деревянных крестов, но, казалось, Джей просто никогда об этом не забывал. — Поэтому меня и наказывают, — продолжил Джей. — Я ведь нарушаю правило. Самое важное правило для Сонхуна. Я сказал ему: ты помнишь только о собственном горе; ты никогда даже не пытался подумать о том, что чувствовал тот стервятник. Это крайне неправильно, но стоило его убить, а не обрекать на недолгое существование, полное нескончаемых страданий. А Сонхун ответил мне: ты сам не знаешь, во что веришь. И сам не знаешь, что такое горе. Чонвон опустил тяжелый взгляд на маленький золотистый крестик, лежащий на груди Джея; тонкая прохудившаяся веревка обхватила шею. Не считая рубиновой сережки, кроваво поблескивающей под ярким светом ламп, золотой крестик оставался единственным украшением, которое Джей носил. В отличие от братьев, Джей обходился малым: Сонхун носил на пальцах массивные кольца с драгоценными камнями, на запястьях — тонкие рубиновые браслеты; за крупными камнями в сережках Сону едва виднелась белоснежная кожа ушей. Казалось, даже эту несчастную рубиновую сережку Джей носил лишь по чужому приказу — и только крестик он надел сам. — Вот и хорошо, что ты никогда не уходил из пустоши, — прошептал Чонвон. — У тебя доброе сердце — ты бы просто не выдержал. Джей слабо улыбнулся ему в ответ: — Наверное, ты прав. Не забывая о своем долге, Джей смахнул с себя печаль и, обработав руки, вытащил длинную иглу из вены Чонвона. Бастет спрыгнула с его колен и выскочила из комнаты; Чонвон остался сидеть на кушетке, пытаясь отогнать навязчивые мысли. Он вдруг попытался поставить себя на место того неназванного стервятника: что бы он почувствовал, узнав, что ему причиталось бессмертие вместо мытарств, нескончаемо долгая жизнь вместо страха и боли? А как он бы смотрел в глаза Сонхуну? Что бы сказал ему? «Пожалуйста, нет, я не виноват»? И ведь правда — он не был виноват, но он бы почувствовал, он бы все равно почувствовал, что ему стоило хотя бы извиниться. Правильно ли? Или же нет? Этот мир не мог дать Чонвону ни единого верного ответа. На полпути к корзине с мусором Джей обернулся и посмотрел на притихшего Чонвона. — Если тебе неудобно на кушетке, в той комнате есть кровать, — и он указал в сторону собственной спальни. Всякий раз Чонвон осторожно проходил мимо спальни, но перед глазами то и дело вспыхивали неясные картины того легкого, как утренний туман, и обманчивого состояния, когда Чонвон только-только появился в Рубиновой пустоши, весь будто сотканный из собственных останков. Не осталось никаких сомнений, что Чонвон кровью и грязью испачкал именно эту кровать. Такая же стерильная, будто накрахмаленная, без единого смятого края кровать стояла посреди крохотной, как гроб, комнаты. Казалось, единожды ее заправив, Джей так на ней и не отдохнул. Внимание Чонвона привлекла вырезанная прямо в стене книжная полка; на сломанных корешках — названия различных трудов по медицине. А внизу, там, где и невозможно заметить, стоял стеклянный шар — разбитый, высохший и покрытый многолетней пылью. Чонвон услышал шаги Джея и обернулся ровно в тот момент, когда вампир вошел в узкую комнату. На мгновение он почувствовал себя вором, хоть и не смог бы украсть у того, у кого ничего и не было. Зоркий взгляд Джея на мгновение метнулся к разбитому стеклянному шару. — К-как долго ты изучаешь медицину? — спешно спросил Чонвон, ломая в пальцах локоны отросших волос. — Столько книг… — Это осталось от матери, — ответил Джей, подойдя ближе — так близко, что от его ощутимой ауры Чонвон поперхнулся и едва не отскочил в сторону. — Сонхун однажды просто принес мне целую гору коробок с книгами и сказал, что, наверное, мне будет нужнее, чем ему. Я тогда был очень, очень молод — и уже тосковал по утраченной свободе, так что книги оставались единственным способом позабыть об отпущенной мне вечности, — Джей резко замолчал и обернулся. — Извини. Он вдруг что-то заметил, чего как будто бы не замечал прежде, его длинные пальцы осторожно прикоснулись к отросшим волосам Чонвона — там же, где сам Чонвон крутил локоны. Казалось, сколько бы времени ни прошло, Чонвон никогда не сможет привыкнуть к той нежной, хрупкой заботе Джея, которая снова и снова выбивала почву из-под ног. — Тебя нужно подстричь, — сказал Джей и отступил. — Или тебе нравится? — Ну, я и сам думал… Так ты и парикмахером подрабатываешь? — Не я, — Джей с улыбкой на бледных губах покачал темной головой. — Есть тут один вампир… Давно хотел вас познакомить. Они дождались, когда стихнет бушующая за окном вьюга, и когда уже стало темнеть, Джей принес Чонвону теплые вещи, хотя сам оделся лишь в брюки и свитер. Толстый слой снега укрыл Рубиновую пустошь, и от обилия белого цвета Чонвон на мгновение подумал, что снова ослеп. Небо — сплошь серое полотно с едва пробивающимся сквозь густые облака размытым солнечным диском. С горизонта тихой поступью приближалась непроглядная темнота. Сгущались сумерки, упавший под ноги лес покрылся мглой; обледеневшее дерево сочно хрустело под ногами Чонвона. — А какой он… этот вампир? Джей шел по тропинке позади него, и Чонвону показалось, что он, вероятно, не слышал его вопроса из-за хрустящего под ногами снега, но как только стервятник собирался остановиться, развернуться и переспросить, он услышал голос Джея: — Мы с ним постоянно ссоримся, но просто потому, что верим в разные вещи. Он верит, что у каждого живого существа есть свой путь, своя дорога, уже давно предначертанная, порой и за долго до нашего рождения. К примеру, если ты стал стервятником и оказался в Рубиновой пустоши, значит, где-то это уже было записано. Правда, от этого знания твоя жизнь вряд ли станет проще. — Разве не то же самое ты когда-то говорил мне? Когда Джей ответил, в его голосе послышалась тень улыбки: — Говорил. Но я не пытаюсь узнать судьбу. Я просто принимаю то, что происходит. А Марк лезет в то, что должно быть от него скрыто. Это как читать у рядом сидящего человека книгу, когда сама книга — сборник весьма пикантных женских любовных новелл. Это все равно, что без спросу подглядывать за кем-то в душе. Хотя что-то мне подсказывает, что Марк может таким промышлять. — Он замолчал, но через мгновение добавил: — И даже не «может», а точно промышляет. Они так близко и быстро подошли к вампирскому поселению, что Чонвон даже не успел отреагировать — вот он шел вдоль припорошенного снегом деревянного ограждения, а вот уже ему навстречу выступили небольшие каменные домики. Джей молча потянул Чонвона на себя и указал куда-то в сторону. Мягкий, пушистый снег рассыпался у них под ногами. Одиноко стоящий у самого края равнины дом — само олицетворение слова «нелюдимый». Хотя «нелюдимый» — не совсем подходящее для логова вампира, и тем не менее… Чонвон остановился у лестницы, услышав, как скрипнула дверь. — Неужели… вы?! — послышался незнакомый голос. — Ахереть… А я вас уже вообще не ждал. Сколько можно было прятать от меня эту драгоценность, Джей?! — Я не прятал, — попытался оправдаться Джей. — Нам нужны твои услуги, у Чонвона сильно отросли волосы. — А, ну да, ну да, нахуй я сдался просто так, да… — Марк, — строго предупредил его Джей. — Если так сильно хотел познакомиться, мог и сам прийти. Марк весело фыркнул. Марк, Марк… Имя показалось знакомым, но Чонвон все никак не мог вспомнить, где же он его слышал. А Марк тем временем посмотрел прямо на него и присвистнул: — Когда я в последний раз видел его, у него волосы были покороче. А еще пробит череп, засохла кровь, синяки под глазами, в общем — мрак… Ну вы проходите, совсем чужие, что ли? Чонвон вздрогнул и осторожно посмотрел на Джея. Устало выдохнув, Джей поднялся по лестнице, и Чонвон послушно последовал за ним. Он впервые взглянул на незнакомого парня: высокого, худощавого, с копной черных волос на голове, — и к собственному удивлению заметил, что незнакомец с интересом разглядывал его в ответ. В вампирском домике было узко и тесно, как в спальне Джея. Это было круглое здание, напоминающее юрты кочевых народов, с крышей, похожей на церковный купол. И везде, куда ни посмотри — странные, незнакомые Чонвону обереги, ловцы снов, пучки сушеной травы, игральные карты, разложенные на покрытом бархатной тканью столе, и многообразие тех вещей и предметов, которые Чонвон видел разве что только на рекламных афишах с услугами ведьм и ясновидцев. Видимо, в этой обстановке Джей чувствовал себя как не в своей тарелке. — Прошу, садись, — парень указал на стул. — Насколько коротко стричь? — Как посчитаете нужным, — неуверенно ответил Чонвон. — Такая длина мешает работать… И, м-м-м… Меня зовут Чонвон. — Зови меня Марк. Через отражение в зеркале Чонвон украдкой наблюдал за Джеем — тот сидел в кресле и безучастно рассматривал развешанные по стенам ловцы снов. Первая отрезанная прядь волос бесшумно упала на деревянный пол. Марк что-то тихо напевал себе под нос, орудуя длинными, тонкими ножницами. Чонвон о многом хотел спросить, но просто не знал — как? К счастью, первым начал сам Марк: — Вкусно пахнешь, — он с улыбкой на устах добавил: — Кровью. Чонвон дернулся, его взгляд впился в спокойного Джея — вампир пусто смотрел на Марка, но, видимо, он нисколько не боялся его слов. — А… спасибо? — Опасный день вы выбрали, чтобы гулять. — В отражении зеркала Марк встретился со взглядом Джея. — Силу свою проверяешь? Хоть бы предупредил стервятника — он весь дрожит, — улыбнувшись, Марк похлопал Чонвона по плечам. — Ну чего ты так зубами стучишь, разве холодно? Скрываешь что-то? Так тебя и не вывели на чистую воду? Не шпион ты какой? Хотя что у нас тут можно узнавать, все — скукота смертная… Вернее, бессмертная. — Я не шпион… — А как докажешь? — волосы, будто золотистый песок, рассыпались под ногами. — Марк, — Джей устало выдохнул. — Мы уже говорили. — Хорошо, хорошо, — Марк отступил в сторону. — Так лучше? Чонвон взглянул на себя в отражении зеркала: все то же самое лицо — бледное, как у мертвецов, с обескровленными губами и темными глазами, — от былой красоты остался лишь призрак. Щеки ввалились, прорезались острые скулы, отчетливая линия подбородка — будто сухую кожу натянули на голый череп. Отросшие волосы хоть сколько-нибудь скрывали посмертную маску вместо лица, но теперь Чонвон еще горше, чем раньше, натолкнулся на мысль о смерти. Не в силах больше смотреть на себя, Чонвон отвел взгляд в сторону. — Все хорошо, спасибо, — выдохнул он. Ладонь Джея заботливо прошлась по его волосам. — Красиво. — Ну конечно, я же делал. К слову, не хотите остаться на чай? То есть не чай, конечно… на соджу. Могу предложить вино. Есть водка! А еще я так хочу погадать Чонвону! Давайте, давайте, присаживайтесь за стол, я на минуточку! — и Марк скрылся в смежной комнате, откинув полог толстой, тяжелой ткани — кажется, это была шкура убитого животного. Чонвон и Джей переглянулись, и Джей лишь пожал плечами. — Он немного странный. — И ты хочешь, чтобы он меня защищал, — безошибочно определил Чонвон. — И хоть я до сих пор не знаю, в чем заключается твоя сила, сейчас ты каким-то образом пытаешься скрыть мой запах, верно? Джей поморщился: — Откуда ты так хорошо все знаешь? — «Просто с каждым днем я начинаю понимать тебя все лучше и лучше», — ответил Чонвон и слабо улыбнулся. — Ты ему доверяешь? Если ты уверен в нем, то и я буду уверен. Хотя тебе не стоило так далеко заходить из-за меня — я всего лишь стервятник. Джей долго смотрел на него — долго и мучительно, пока не вернулся Марк и не развеял между ними это тягостное, ни с чем не сравнимое чувство. Бесперебойно о чем-то разговаривая, он налил им вино и подал белый хлеб, хотя ни Чонвону, ни Джею кусок не лез в горло. В каменной юрте Марка не было окон, и Чонвон не мог понять, сколько прошло времени. Он помешивал вино в бокале и изредка смачивал губы, пока Марк рассказывал, что значила каждая выпавшая карта Таро. Чонвон пропустил его слова мимо ушей. — Судьба у тебя, скажу честно, херовая, — выдохнул Марк и лениво вытащил из колоды следующую карту. Она упала, будто монета на каменный пол — едва родившись, звук погиб, рассеялся, как утренний туман. Марк тут же замолчал. Джей потянулся вперед, но, увидев карту, резко схватил ее, да так, что она захрустела в его ладони, и перевернул. — Эй, эй, так же нельзя! Чонвон встрепенулся, отгоняя неясное, расплывчатое наваждение, и обратил взор на перевернутую карту. — Что случилось? — спросил он и взглянул на Джея. — Ты ведь не веришь в предсказания? — Но эта карта пугает его, — отчего-то ответил Марк. — Верно, Джей? Редко кому эта карта выпадала. Тринадцатый аркан. «Смерть». Он перевернул карту, и Чонвон увидел миниатюрное изображение: высокая, мрачная, зловещая фигура самой Смерти — она одета в черное бесформенное платье, и капюшон прикрывает ее лицо; пугающая, но могущественная, Смерть вот-вот соберет свою неизменную, вечную жатву. Сложно не испытывать леденящий душу страх, всматриваясь в ее изображение. Чонвон обессиленно прижался к спинке стула. — Давай кое-что проясним, — предложил Марк. — Карта не означает, что ты вот-вот умрешь. Ты, скорее, переродишься. Станешь кем-то новым. Или чем-то. Пройдешь некоторую трансформацию. В каком-то смысле это даже хорошая карта, но Джею она все равно не нравится. Чего застыл, Джей? Пей вино. Опьянеешь — и все забудешь. Мы ведь выяснили, что у Чонвона судьба хоть и тяжелая, но смотри, не без сюрпризов. Да что ж ты сидишь и не пьешь, не ешь? И дальше голодать собираешься? Хоть бы раз кровь выпил!.. Но Джей смотрел в сторону, не обращая никакого внимания на Марка. — Он совсем не пьет кровь, — прошептал Марк, склонившись ближе к Чонвону — вряд ли Джей их не слышал, но он ничего не сделал. — Вообще!.. Боится, что станет слишком силен. Ну, или у него подростковый бунт. Или же он сам себя наказывал, отчего-то подумал Чонвон, скосив взгляд на притихшего Джея. Не об этом ли он говорил совсем недавно? Голод, предназначенный для преступников, он делил со всеми; кто делил со всеми жизнь, того распяли. Сердце Чонвона вновь наполнилось тоской и печалью — вот-вот лопнут тонкие, как нить, струны. Он бы не хотел этого допустить. Он до сих пор не мог понять, что заставило Джея так себя истязать, так люто себя ненавидеть. Он опустил руку на его колено и встретился с его удивленным взглядом. — Марк прав — ты должен позаботиться о себе, — начал Чонвон. — Я могу поделиться… своей кровью. Еще до того, как Чонвон закончил говорить, он услышал, как над ухом раздался громкий возглас; поморщившись, Чонвон лишь мгновение спустя обратил внимание на Джея; он сидел на стуле, во все глаза уставившись на Чонвона, и его приоткрытые губы слабо подрагивали — так смотрела испуганная лань на яркий свет зажженных фар. На его скулах выступил бледный, едва заметный румянец, и тут же Джей подскочил и, бросив что-то неразборчивое — кажется, «мне нужно выйти», — выскочил за дверь. Чонвон остался сидеть на стуле, до сих пор не понимая, что только что произошло. Обернувшись, он заметил, что Марк удивленно смотрел на него с открытым ртом. — Ахуеть, пацан, — выдохнул он. — Не, я, конечно, на это и рассчитывал, когда говорил про голод Джея, но это оказалось куда круче, чем я вообще мог предположить. Тебя так тупо развели, — и он громко рассмеялся. — Да что не так?! — вдруг разозлился Чонвон. Он дождался, когда Марк закончит смеяться, и снова спросил: — Что я сделал не так? — Ну, — Марк смочил сухое горло недопитым вином из бокала Джея. — Если перевести с человеческого на вампирский, ты в очень, очень, очень откровенной форме предложил Джею переспать. — Что?.. — Чонвон не нашелся с ответом. Он чувствовал, как его щеки наливались кровью, его шея горела, и он оттянул ворот теплого свитера — сейчас ему казалось, что в доме бушевало зарево пожара. Марк подпрыгивал на месте, всячески сдерживая дразнящий смех. — Ты знаешь, что это подло? — Это моя самая лучшая шутка! — захихикал Марк. — Но на нее никто никогда не попадался. Боже, мне нужен Сону, срочно нужен Сону!.. Хочу узнать, что думает Джей! Чонвон в отвращении скривился и залпом допил остатки вина. Если бы существовала такая сила, способная стереть постыдные воспоминания… Вдруг Марк сделался серьезным, улыбка растаяла на его лице, и он заинтересованно посмотрел на Чонвона. — Тебе следует знать, что я даже Джено не смог развести на такой глупый прикол. Так долго с ним игрался… а он не понял. Значит, он даже и не думал сделать Джею приятно… — Марк вдруг хихикнул. — Я про кровь, про кровь, а ты о чем подумал? Эх, вы два маленьких рубина. Ты даже начинаешь мне нравиться, Чонвон. В этой тюряге почти не осталось нормальных, одни крысы. Или лучше — змеи, да… Вампирско-кровавый серпентарий. — Ты знал Джено? — осторожно спросил Чонвон — он впервые говорил с кем-то о стервятнике, который едва не погубил Джея. Ему хотелось расспросить Марка о том, что же случилось больше года назад, но он не хотел подорвать хрупкое доверие Джея. Он вдруг почувствовал себя ужасно глупым. — Впрочем, можешь не отвечать, это не мое дело. Он собирался встать и уйти, отыскать Джея и вместе вернуться в дом стервятников, но едва он поднялся, как Марк поднялся вслед за ним. — Так уж тебе и не интересно узнать, что там за история у Джея и Джено? — Мне не «интересно», — выделил Чонвон. — Это не телевизионный сериал. Мне важно, чтобы Джей доверил мне эту историю, а не чтобы я слушал ее в ваших авторских интерпретациях. — Ты что, обиделся? — ткнулось ему в спину, когда он выходил из каменной юрты. — Кто станет воспринимать такую шутку буквально?! Но Чонвон захлопнул за собой дверь и спустился по лестнице. Джей смотрел, как он приближается, но будто глядел куда-то сквозь него. Стемнело, и Чонвон едва мог видеть перед собой, не считая будто высеченного из белого мрамора Джея. В некоторых домах горел свет керосиновых ламп. Чонвон остановился в шаге от Джея, его щеки горели огнем. Он вдруг снова вспомнил то беззащитное лицо Джея, когда Чонвон предложил ему свою кровь. — Мне стоило извин… — но Чонвон резко замолчал. Откуда-то со стороны, из самой глубины густого мрака, там, где прижавшиеся друг к другу деревья сливались в чернильную вязь, раздался громкий, отчетливый женский крик.