жене сказал: умножая умножу скорбь
твою в беременности твоей;
в болезни будешь рождать детей
книга бытия 3:16
Звук разнесся над опушкой леса, будто церковный гул, и с припорошенных снегом деревьев в сумеречное небо сорвались черные вороны. Поднялся нестерпимый шум. Джей застыл на месте и опустил голову; он будто к чему-то прислушивался — к чему-то, что последовало за звонким женским криком; прямые брови сошлись на переносице. Чонвон испуганно затаил дыхание, посматривая в сторону густого и темного леса. С каждой пройденной секундой ветер становился яростнее, и крошечные снежинки, врезавшиеся в щеки, будто ножом царапали онемевшую от холода кожу. — Мне ведь не показалось? Это… девушка, — ошарашенно прошептал Джей, будто он нисколько не верил собственным словам. — Да… — отрешенно ответил Чонвон. Звук раздался столь резко и столь неожиданно, что потряс его до глубины души. Женский крик на мгновение будто оглушил, и теперь, когда он стих, Чонвону подумалось: не помутнение ли это его рассудка? Не показалось ли ему? И не только ему, конечно же. Как странно прозвучал этот крик, будто случайно включенная запись на телефоне — что-то такое, что не вписывалось в рамки этого мира. Джей все стоял на месте, посматривая в сторону темного леса. Спешно обернувшись, Джей сказал ему, и в отличие от белесой дымки, клубящейся у губ Чонвона, вампиру не пригодилось даже дыхание: — Возвращайся к Марку. Там, — он кивнул в сторону, откуда раздался истошный крик, — может быть опасно. Какие же жуткие тени мелькали в густой мгле ночного леса, и каждая из них казалась Чонвону живой и крайне опасной. И неожиданно для самого себя он ощутил чужое присутствие, в первое мгновение испугавшее его до глубины души. Чонвон не чувствовал ничего, кроме отчетливого страха за собственную жизнь. Он вдруг осознал, что любой из заблудших вампиров мог учуять этот тонкий, сладкий запах крови, который отчетливо ощущал и сам Чонвон; он весь смердел этой кровью. Как яркая неоновая вывеска на городском билборде, как ослепительный свет софитов, как полная луна на чернильном небе, лишенном звезд, — Чонвон приковывал к себе излишнее внимание. Неважно, кто прятался в этой снежной вьюге, — кто угодно мог разорвать Чонвона на части, и Сонхун, король здешнего прогнившего королевства, даже бы не повел бровью; и это-то Сонхун говорил, что Чонвон мог оказаться опасным для его королевства? Так ведь оголодавшие полукровки напоминали диких зверей, ведомых чудовищными инстинктами. Джей молча развернулся, ветер спутал его черные волосы, влажные от снега локоны облепили его и без того худое лицо и длинную белую шею. Он собирался окунуться в самую гущу событий, и в отличие от Чонвона, он, конечно же, ничего не боялся. Он пойдет и спасет эту девушку, если ее действительно требовалось спасти, — это его долг. У него никогда не было иного выбора; у него не было выбора как такового. Чонвон даже не видел проблеска страха в его глазах, только смирение. То же выражение лица было на Джее, когда он пересек черту Рубиновой пустоши, лишь бы подобраться поближе к потерявшему сознание Чонвону? В нем никогда не было никакой дилеммы: спасти кого-либо или спастись самому, — и однажды, отчего-то подумал Чонвон, Джей умрет от этого глупого альтруизма. Колючие, как терновый венок, мысли бились в голове Чонвона, будто рой потревоженных ос — он вдруг впервые осознал, что он не боится ни полукровок, ни королей, — ничего и никого, но его испугала до глубины души одна простая мысль, мелькнувшая в его сознании, как кривая линия молнии в черных, налившихся грозой облаках, — мысль, что Джей мог не вернуться. Эта мысль оглушила Чонвона, разрушила нечто и без того хрупкое, треснувшее внутри него: он впервые боялся не за себя, а за другого, и этот страх показался Чонвону тягостнее, тяжелее, горше, чем неотступный страх за собственную жизнь. — Постой! — Чонвон вцепился в рукав его одежды. Обернувшись, Джей недоуменно посмотрел на него в ответ, но послушно остался стоять на месте и выжидающе смотреть ему прямо в глаза. Губы у Чонвона будто замерзли, он с трудом говорил: — Не уходи… Черные линии бровей Джея удивленно взметнулись. — Как я могу?.. — спросил он. — Это ведь девушка. Ей может угрожать опасность. Вернись в дом, Чонвон. Мягко отпустив его руку, Джей предпринял еще одну попытку уйти, но Чонвон его тут же догнал. — Тогда я пойду с тобой, — уверенно сказал он — на деле же его пугала вероятность столкнуться с оголодавшими полукровками — и даже обогнал Джея. Его обувь насквозь промокла, он весь продрог от нестерпимого холода, щеки раскраснелись, а к длинным и темным ресницам прилип снег, но он все равно шел сквозь метель к черному лесу, к пугающей неизвестности. Как же ему была невыносима одна лишь мысль, что с Джеем могло что-то произойти, и Чонвон до сих пор не мог отыскать источник этого страха, поглотившего его, будто цунами. Он никогда бы не подумал, что когда-нибудь чужая жизнь станет для него ценнее собственной. И чья же? Бессмертного вампира… Его сердце громко стучало в груди, громче обычного, и так быстро, будто это была маленькая, крохотная птица, бьющаяся в агонии в клетке из костей и мышц — если бы вампир услышал этот стук, он бы еще долго представлял, как на языке пенится кровь. Едва спустившись с отлогого холма, приблизившись к опушке леса, Чонвон вдруг почувствовал, как весь он врезался во что-то невидимое, но ощутимое, мягкое и тонкое, как мыльный пузырь. И тем не менее Чонвон не мог сделать ни шага вперед — впрочем, назад тоже. Он будто оказался в обитом бархатом гробу, но вокруг себя он ничего не заметил: снег все еще острейшими лезвиями касался его онемевшей от холода кожи, ледяной ветер взъерошил влажные волосы. Джей обошел его и спокойным голосом, но настойчиво приказал: — Вернись домой, Чонвон, — видимо, ощутив крупную дрожь Чонвона, Джей мягко добавил: — Если это то, о чем я думаю, там может быть очень опасно. И я бы не хотел, чтобы ты пострадал. Тело Чонвона вмиг сделалось непослушным, ему совсем не принадлежащим: он развернулся, хотя нисколько этого не хотел, и зашагал в сторону крохотной юрты Марка. Внутри него будто все напряглось, он чувствовал каждую мышцу своего тела как никогда прежде: ощущение, как если бы искусный кукловод дергал его за невидимые нити. Он поднялся, сам того не осознавая, по обледенелой лестнице и не своей рукой раскрыл дверь в юрту Марка; вампир сидел за столом, рассматривая карты Таро, и когда колокольчик над дверью издал характерный звук, Марк вскинул темную голову. В то же мгновение Чонвон почувствовал, как ослабла сила Джея — будто лопнул воздушный шар. Чонвон поперхнулся воздухом и едва не рухнул на колени, но вовремя ухватился за дверной проем. В спину ему билась ужасная вьюга. Марк непонимающе глядел на него, и Чонвон, вместо того, чтобы рассказать ему о произошедшем, развернулся и громко крикнул в морозную, зимнюю пустоту: — Джей! Яростный ветер трепал его влажные волосы. Ничего не видя перед собой, Чонвон остался стоять на крыльце, с трудом спасаясь от неистовой вьюги. Джея нигде не было. Стояла ночь, снежные вихри клубились у дома, будто маленькие ураганы, темный лес превратился в сплошное черное пятно; на мгновение тяжелая туча налетела на тусклую, серую луну и украла последний лучик будто водой разбавленного света. — Что произошло? — раздался позади напряженный голос Марка. — Ты не слышал? — удивился Чонвон и обернулся, чтобы взглянуть на полукровку. — Девушка кричала… — Девушка? — на лице Марка читалось точно такое же выражение, как и у Джея: недоверие вперемешку с изумлением. — Да быть такого не может… — Но мы слышали… — Ты уверен? — перебил его Марк и подошел ближе. — Рубиновая пустошь — это не место для девушек. — У вас что, мужская тюрьма? — огрызнулся Чонвон. Чонвон собирался спросить, почему же и Марк, и Джей вели себя подобным образом, но опоздал; он вдруг почувствовал мягкий толчок в грудь, и не успел он опомниться, как осознал, что снова стоял у стола, всеми силами вцепившись в бархатную ткань. Рядом оказался Джей; его волосы побелели от снега; его рука оказалась такой холодной, что Чонвон отшатнулся в сторону, едва не опрокинув подсвечник — благо успел ухватиться. Джей окинул его нечитающим взглядом, а затем в его глазах мелькнуло слабое понимание. В одно мгновение они оба повернули головы в сторону входной двери. Там, истекая подтаявшим снегом, стояла девушка. У нее было маленькое, кукольное, белоснежное личико; густые черные волосы ниспадали на ее прямые плечи; Чонвон с удивлением отметил, что девушка оделась лишь в теплый свитер и узкие темные джинсы; на ногах — кожаные ботинки на высоком резиновом каблуке. Девушка вскинула белые руки — тонкие, как ледяные сосульки, свисающие с крыши — и подрагивающей рукой смахнула снег с макушки. Она дрожала, но вряд ли от холода. Дверь за ее спиной захлопнулась, и Марк повернул несколько раз ключ. Его юрта и без того казалась крошечной, и теперь, когда в доме находилось четыре человека, Чонвон каждой клеточкой своего тела ощущал неистовый холод, исходящий от Джея — вампир стоял возле него, но из-за того, что вокруг было столько хлама, что некуда было встать, Джею не оставалось ничего другого, кроме как теснее прижаться к Чонвону. Марк первым нарушил тягостное молчание: — Кто ты? — спросил он, разглядывая черный затылок дрожащей, испуганной девушки. Та звонко поперхнулась воздухом и отпрянула, едва не прижавшись к Чонвону, и взглянула на Марка: из-под ресниц, большими, темными глазами. Какой же бледной она казалась, и не просто бледной — молочно-белой, как густой утренний туман над зеркальной гладью озера. Обескровленные губы сильно дрожали — впрочем, как и вся девушка. Вместо нее ответил Джей: — Она возлюбленная короля, — он с трудом вытолкнул из себя эти слова, будто они были едкими и горькими, как противная микстура; он даже поморщился, но не в отвращении или от боли, скорее… Чонвон ненадолго задумался: это была жалость? сострадание? раскаяние? Было очевидно, что Джей не мог спокойно выносить присутствие это девушки. Незнакомка обернулась на голос вампира. — Нет, — ответила она, но столь нерешительно, что Чонвон ей нисколько не поверил. — Я не возлюбленная, — ее взгляд метался из стороны в сторону — беспокойный, беспорядочный взгляд испуганной лани — она будто пыталась ухватиться за что-то. Кровь отхлынула от ее лица, и теперь кожа отдавала трупной синевой. — Я хочу его убить. — За ней гнались полукровки, — продолжил Джей, посмотрев на Марка поверх ее темной макушки. — Хотели расправиться с ней. Что ты натворила? — неожиданно спросил он строгим голосом — голосом вампирского короля. Девушка вздрогнула и не менее испуганно, чем Чонвон, посмотрела на Джея. Совсем еще ребенок! Чонвон удивленно охнул, увидев ее лицо, не скрытое за маской упавших волос. Эти большие глаза на несоизмеримо маленьком лице, скривившийся рот, как если бы незнакомка хотела вот-вот всхлипнуть или же если бы она уже продолжительное время чувствовала эхо острой боли. Видимо, осознав собственное могущество, о котором он и не догадывался, Джей смягчил голос: — Почему ты оказалась здесь? — Джей, она голодна… — послышался слабый голос Марка. Джей посмотрел на него, но ничего не ответил. Он молча вытянул руку и мягко оттолкнул девушку от Чонвона, пока не почувствовал, что может встать между ними. А она смотрела на Чонвона: пристально, зорко, как хищная птица. Она шумно дышала через нос, будто не могла в полной мере насытиться запахом крови. — Ее не утолит кровь человека. — Тяжелые руки Джея опустились на ее хрупкие плечи. — Где твой господин? Или госпожа? Кто осмелился сотворить с тобой такое? Но вместо того, чтобы снова посмотреть на Джея, девушка осторожно, опасаясь неясно чего, взглянула на Чонвона. Ее большие, темные глаза сузились — она с детским интересом разглядывала Чонвона и, казалось, в это крохотное мгновение не видела ничего другого. Она будто хотела подавить неутоленный голод, вонзившись отросшими ногтями в лебединую шею, и от витающего в воздухе кровавого желания всего Чонвона ощутимо потряхивало. Он вдруг почувствовал себя маленькой серой мышкой, смотрящей в глаза приближающемуся аспиду. А затем он кое-что понял — кое-что удивительное для самого себя: незнакомка смотрела на него жадно, дико, но испуганно, как обычно смотрели больные бешенством на стакан воды. Казалось, она будто не до конца понимала, где она находится и что с ней только что произошло. Будто она… вот-вот собиралась упасть в обморок. Джей заставил ее посмотреть на него — легким прикосновением к подбородку, ощутимым нажатием на кожу. — Зовут-то тебя хоть как? — Рей, — пискнула девушка. Дрожь ее усилилась — неужели испугалась? В черных, глубоких глазах — ничего, кроме едкого страха. — Хорошо, Рей. Так кто… — Почему они гнались за мной? — вдруг спросила она, перебив Джея. Рей болезненно, до крови закусила опухшую губу и с трудом подняла взгляд на короля. — Что я сделала? Что я сделала не так? Я ведь слышала, я ведь знаю, что господин Сонхун не даст в обиду даже таких, как я… — Но кто ты? — это спросил стоящий позади нее Марк, и Рей попыталась обернуться, чтобы посмотреть на него — видимо, ее сильно нервировала невозможность увидеть того, кто с ней разговаривал, — но чтобы так свободно, как ей того хотелось, развернуться в крохотной юрте, потребовалось бы приложить большие усилия. — Ты не попала под протекцию Сонхуна, раз уж он тебя выгнал в пустошь скитаться по местным просторам. Если ты не королева, полукровка или хотя бы даже стервятница, Сонхуну будет глубоко плевать, что с тобой случится в его королевстве. Старик, женщина или ребенок — если в тебе нет и капли вампирской крови, он на тебя даже не посмотрит. — Рей, — позвал ее Джей. — Что ты сделала? Несоизмеримо большие губы на ее крохотном личике предательски задрожали, а в глазах мелькнул знакомый Чонвону блеск — Рей вот-вот собиралась расплакаться, как ребенок. Впрочем, именно ребенком она и была. Чонвон на вид мог дать ей лет четырнадцать или пятнадцать, не больше, и от одной лишь мысли о том, что с этим ребенком могли сотворить в Рубиновой пустоши, Чонвон поежился в отвращении. — Я ничего не сделала, — прошептала она, смотря Джею прямо в глаза. — Это он сделал со мной. И здесь тоже сделали! Они всегда со мной так поступают! Раздевают, трогают… Мне… — Рей задохнулась, но, вобрав в грудь побольше воздуха, продолжила: — Мне больно… очень, очень больно, — она так резко схватилась за низ живота, как если бы все внутри нее стянуло от сильного, неожиданного даже для нее самой спазма. По бледным, холодным щекам покатились крупные жемчужины слез. — Помоги… помоги мне… Ее глаза закатились, и Рей едва не рухнула на дощатый пол — ощущение, будто ей перерезали все нити, как тряпичной кукле, — но Джей подхватил ее обессиленное тело и сам опустился на пол. Он продел руку под ее бедра и вдруг ощутил знакомую липкость и сухость на ладони — кровь, это, конечно же, была кровь, как же он сразу не заметил, не понял, не почувствовал этот ни с чем не сравнимый запах… Но откуда же?.. Впрочем, времени на размышления просто не осталось. — Иди к Сонхуну и выясни, кто она такая, — взволнованным голосом обратился Джей к Марку и резко развернулся к Чонвону. — За мной. Сколько бы потом Чонвон ни пытался вспомнить, как они добрались до дома Джея, у него ничего не получалось — он был так напуган, что напрочь обо всем позабыл. Было холодно, сыро и мерзко, и Чонвон продрог до нитки. Будто повисшая на одной нитке голова Рей покачивалась из стороны в сторону — по крайней мере именно так показалось Чонвону, когда он единожды развернулся, чтобы удостовериться, что Джей все еще шел за ним. В ночной темноте он с трудом видел, где заканчивался силуэт потерявшей сознание девушки и начинался силуэт вампира. Зато на белой корочке снега даже в слабом, немощном лунном свете отчетливо виднелась цепочка из кровавых капель… Ворвавшись в дом, Джей тут же приказал: — Воду, Чонвон. Простынь с кушетки порви на квадраты. — Как только он сказал это, простынь взметнулась в воздух, как если бы кто-то подкинул ее, хотя Чонвон отчетливо видел, что Джей к ней даже не притронулся; как можно бережнее, но быстро он опустил Рей на кушетку и удостоверился, что она не упадет на пол. — У нас будут проблемы… Чонвон остановился, держа в руках медный, жгуче-холодный таз, полный чистой воды. — Проблемы? Джей неуверенно посмотрел на него в ответ. — Я не оперировал женщин. Его голос утонул на фоне скрипа, с которым разошлась по швам простынь. Передав Чонвону ткань, Джей остался стоять на месте, внимательно разглядывая девушку, и чем дольше он на нее смотрел, тем отчетливее становилась линия меж его прямых бровей. Конечно, он не в первый раз видел девушек, в Рубиновой пустоши часто оказывались полукровки или стервятницы, но никто из них так долго не прожил, как мужчины. Им никогда не требовалась помощь Джея лишь по одной простой причине: к тому моменту, когда Джей их находил, уже становилось слишком поздно что-либо исправить. — Никогда? — тихий, неуверенный голос Чонвона вывел Джея из глубокой задумчивости. — Вообще ни разу в жизни? Джей болезненно вцепился в собственные волосы. — Да, ни разу, — нехотя признался он; странно, ему вдруг стало стыдно за подобную правду, он будто не желал, чтобы Чонвон это знал. — В Рубиновой пустоши уже давно не появлялось девушек, — сказав это, он испытующе взглянул на Чонвона; вероятно, надеялся, что Чонвон поймет его и без всякого объяснения, но это было не так — его лицо выражало странную отрешенность. — Лишь несколько дней в году полукровки вольны спуститься к людям и утолить голод. Но некоторые… или почти все… — Подожди. — Чонвон выставил руку. — Не продолжай. Кажется, я понял… Сложно было не понять. Чонвон ведь вырос в точно таком же мире, в мире, где никто и никогда толком и не уважал женщин. Странно, но он надеялся, что хотя бы у вампиров было все не так пугающе; но почему же он так думал? То, что они жили намного дольше людей, намного дольше всего мира, еще не делало из них мудрых и справедливых существ. Чонвон вдруг почувствовал, как внутри него постепенно, будто по спирали, развертывалась глубокая и черная пропасть — гиблое разочарование. — Значит, за семьдесят лет ты не прочитал хотя бы несколько книг по гинекологии? — тихо спросил Чонвон, пока тягостное ощущение не поглотило его целиком; он раскладывал белоснежные квадраты из порванной простыни, стараясь не смотреть на притихшую Рей — девушка то ненадолго приходила в себя, то вновь теряла сознание; в полузабытье она что-то едва уловимо бормотала себе под нос, но Чонвон не мог разобрать слов. — Прочитал, конечно, — кивнул Джей неясно чему. — Но одно дело — теория, в которой все верно и не случается ошибок, а другое — реальная ситуация… У меня осталось мало реагентов, — задумчиво прошептал он. Он уколол указательный палец Рей и отошел к столу — проверять группу крови. Чонвон стоял на месте, не ведая, что ему следовало делать дальше. В какой-то момент Рей слабо схватилась за его одежду и мутным взглядом посмотрела на парня, губы ее шевелились, но она так ничего и не сказала. В уголках ее губ Чонвон отчетливо увидел кровавые язвы — странно, но эти отчетливые язвы, яркие и покрытые кровавым налетом вдруг пробудили нечто глубоко спящее внутри Чонвона, и он шарахнулся в сторону, едва не опрокинув небольшой столик с инструментами. Джей обернулся и обеспокоенно взглянул на Чонвона. — Ты как, не поранился? — спросил он, оглядывая парня с ног до головы. — Что-то случилось? Но как Чонвон мог сказать ему об этом незнакомом, пугающем чувстве, неясном, как белесый дым, срывающийся с губ в морозное, стылое утро? Тягостное ощущение в груди Чонвона разрасталось, как противный сорняк, и ползло к самому сердцу. Оно напоминало чем-то панику — морскую волну, от невообразимой высоты которой темнело небо. Но Чонвон до отчетливой боли прикусил губу, пока не почувствовал на кончике языка металлический привкус, и лишь потом постарался прийти в себя. У Джея и без того на выцветшей кушетке лежала девушка, нуждающаяся в помощи вампира больше, чем в ней нуждался Чонвон. С трудом сглотнув вязкую, густую слюну, Чонвон бегло взглянул на Джея и кивнул. Чтобы Джей ему поверил, он спешно добавил: — Все нормально. Горькая ложь привычно легла на язык. Очевидно, что Джей ему не поверил, но вместо того, чтобы продолжить расспрос, он лишь неясно кивнул, видимо, принимая худо-бедную, но ложь, и переключил все свое внимание на Рей. Чонвон отвернулся к окну и посмотрел на собственное размытое отражение; из-за вьюги окно побелело по краям и покрылось молочно-ледяным налетом. Случайным образом его взгляд упал на отражение Рей в окне, и Чонвон увидел не ее, а незнакомую девушку, лежащую в луже собственной крови — она смотрела мутными, белыми, как у дохлой рыбы, глазами прямо на Чонвона. Сердце тут же забилось как сумасшедшее, и в животе что-то упало, тяжелое, будто гиря, и Чонвон резко обернулся. На кушетке все еще лежала Рей, а не незнакомка. Чонвон поморщился от резкой головной боли, в глазах запульсировало. Но боль прошла так же резко, как и появилась, и оставила после себя неясный шелест чужого женского голоса: Это проклятье, а не благословение… Чонвон нашел себя рассматривающим собственные чуть подрагивающие руки: линии жизни, паутинку капилляров, будто нанесенные на карту улицы и переулки, кольца на длинных пальцах, каждую морщинку и впадинку, розовые ногти с отросшими белесыми полумесяцами. Когда же он перевел мутный взгляд на Рей, ему показалось, что он уже откуда-то знал ее; или, вернее, не конкретно ее, а кого-то удивительным образом похожим на нее. Не в том, что касалось внешности, а, скорее… Но Чонвон сам не мог понять, откуда в нем появилось острое ощущение дежавю. Оторвав взгляд от Рей, Чонвон посмотрел на Джея и к собственному удивлению понял, что Джей молча, внимательно смотрел на него в ответ. Будто ощущая себя преступником, Джей опустил голову и сказал: — Я всегда слышу биение твоего сердца. Что было равносильно «а, значит, всегда знаю, что ты чувствуешь». Чонвон ничего не ответил, только подошел ближе к кушетке. — Поможешь? — спросил Джей. — Конечно, — кивнул Чонвон. — Хотя для меня это тоже впервые… Я все-таки был первокурсником. Джей долго мыл руки до скрипучей чистоты. Вода в медном тазе перемешалась с прозрачными кусочками льда, и Чонвон с трудом набрал ее снова, такой невыносимо-холодной она ему показалась, но Джей даже не поморщился. Единственные резиновые перчатки, которые находились в кабинете, плотно прилипли к его ладоням, пальцам и запястьям. Чонвон выкатил штатив и спешно подвесил пакет с кровью. Наспех обработав руки, он предельно осторожно ввел катетер под бледную, даже белую кожу Рей; было не совсем понятно, пришла ли в себя Рей или нет, но она поморщилась — на самое короткое мгновение из всех, — и едва слышно простонала, но глаза ее все еще были закрыты. — Рей, — попытался позвать ее Джей. Он сидел возле ее ног. — Кивни головой, если слышишь меня. В ответ — неуверенно движение; с натяжкой, но это можно было назвать согласием. — Ты знаешь, что с тобой происходит? — Нет… Джей озадаченно — в уме Чонвона крутилось куда более подходящее слово — «потерянно» — Джей потерянно посмотрел на стервятника. Его белая рука прижалась к животу Рей. Ее джинсы давно испачкались в крови, и Чонвона не покидал один-единственный вопрос: хотел ли Джей есть? Чонвон неуверенно взглянул на Джея: бледный, худой, как призрак, он сидел на скрипучей кушетке и, задрав свитер Рей, ощупывал ее мягкий живот. Если девушка вздрагивала и болезненно стонала, Джей тут же прекращал манипуляции; в его черных глазах не осталось привычного блеска, но невозможно было сказать, что он думал о том, как выпить досуха лежащую перед ним Рей, нет, совсем нет. Он голодал наравне с преступниками Рубиновой пустоши, и жажда его должна была быть просто невообразимой, огромной, как жажда вышедшего из спячки дикого животного; и все же… Джей ненадолго прижал руку к оголенному животу Рей — совсем низко, едва ли не у самой линии трусов. Чонвону показалось, что в это мгновение он сам ненадолго перестал дышать; когда он пришел в себя, грудь жгло нещадным огнем. Какие бы выводы Джей ни сделал, он, видимо, не мог в это поверить — на его лице появилось выражение ужаса вперемешку с удивлением. Что же могло так сильно напугать бессмертного вампира, жизнь которого стремилась к первому столетию? Джей едва слышно прошептал — так тихо, что Чонвону пришлось склониться: —…менна. — Что? — переспросил Чонвон. Джей с трудом повторил: — Она беременна. Джей поднялся со стула — в тишине стерильного кабинета раздался громкий скрип, — и проверил пакет с кровью. — Это выкидыш, — сказал вампир. — Срок очень маленький, но все равно… У меня нет гинекологических инструментов, вообще никаких. И наркоза. Если так подумать, — Джей вернулся на место, — не должно быть сложно. Но если она возлюбленная короля, она не проживет долго. Даже если сейчас я смогу ее… — он запнулся, подбирая правильное слово, — «почистить» ее, то она все равно умрет без крови. Чонвон нахмурился. — Почему просто нельзя дать ей кровь? Джей сжал побледневшие губы и покачал головой, прежде чем смог ответить: — Я даже не совсем уверен, что ей можно переливать кровь, — он беспокойно посмотрел на висящий пакет, от которого отходила длинная, тонкая трубка прямо к предплечью Рей. — Она была человеком. Возможно, очень давно. Возможно, нет. Как только вампирский король позволил ей вкусить его крови, она перестала стареть физически. Она сделалась его… или ее, но я предполагаю, что его, — в общем, она сделалась своего рода куклой. Мы так и называем возлюбленных королей — «куколки», «куклы». Они могут пить кровь только своего короля — любая другая отвергается их телами. Это… страшное явление. — Страшное? Казалось, Джею было неприятно об этом говорить — он то и дело морщился. — Не существует ничего такого выдающегося во всем мире, что не сделалось бы для бессмертного в один миг скучным и бессмысленным. Хотя изначально сам… процесс… само предложение… — Джей то и дело запинался. Он надолго замолчал, пока раздевал Рей — снял с нее джинсы, ее нижнее белье, подложил тканевые квадраты из разорванной простыни. Рей что-то бормотала, она покрылась липким слоем пота; Джей согнул ее ноги в коленях и взглянул на Чонвона. — А ты сам никогда не читал книги по гинекологии? Чонвон опешил: — Что? — Просто подумал, может, для тебя это будет слишком трудно, но мне нужно, чтобы ты держал Рей, пока я буду… — он неопределенно взмахнул рукой. Чонвон испуганно покосился на Рей. Ее короткие, худые ноги испачкались в крови. Чонвон увидел ее белый живот, немного округлившийся из-за зародившейся внутри нее жизни. Какой это был срок? Какая неделя? У Чонвона никогда не было девушки, которая могла бы поведать ему о том, что происходило с хрупким, нежным женским телом в этот непростой период; он и не догадывался, что могло быть столько крови, и кровь была повсюду: на темных джинсах Рей, на ее белых бедрах, на простыни под ее тазом, на резиновых перчатках Джея. Казалось, даже белые стены напрочь пропитались удушливым запахом крови. — Чонвон. Джей открыл рот Рей и затолкал меж зубов отрезок сложенного в несколько раз бинта. — Если тебе тяжело, ты можешь выйти, — мягко сказал Джей, хотя, по идее, ему следовало наорать на Чонвона. Чонвон нервно сглотнул, но все равно подошел ближе. Во взгляде Джея мелькнула неописуемая, бесславная благодарность. — Тебе нужно просто попридержать здесь. Хоть у меня и нет инструментов, но у меня есть кое-что другое. Под «кое-чем другим» он имел в виду свою божественную способность, которой он редко пользовался. Его окровавленные руки ладонями прижались к животу Рей. Прошла секунда, может, две, — и Рей, запрокинув голову, оголив тонкую, белую, мокрую от пота шею, закричала и сомкнула зубы вокруг бинта. Она вцепилась в то, что первое попалось ей под руку — в край стоящей рядом тумбочки, и сжала пальцы настолько сильно, что, казалось, металл под ее кожей оплавится и примет новую форму. — Смотри, чтобы она не прикусила язык, — бросил Джей, пытаясь удержать Рей на месте. Как же она страдала, как же корчилась на кушетке, на которой еще несколько часов назад Чонвон спокойно лежал и приходил в себя после переливания крови. Чонвон попытался как можно глубже затолкать беглую мысль о том, что если бы он и Джей сегодняшним вечером не решились прогуляться до Марка, они бы не смогли спасти Рей. Возможно, они бы нашли ее останки в другой день, припорошенные снегом белые кости с потемневшими пятнами крови, а может, продолжительный снегопад укрыл бы ее бренное тело мягким пухом, и тогда бы уже никто бы не узнал, что с ней произошло. Возлюбленная вампирского короля стала бы кормом для оголодавших полукровок, крохотным перекусом перед тем, как им позволят спуститься с заснеженных Рубиновых гор. От этой горькой мысли Чонвона тут же затошнило, а, быть может, и из-за отчетливого, усиливающегося запаха крови. Сколько бы он ни пытался принять этот мир и простить его, у него ничего не выходило. Если бы не Джей, его бы уже давно сожрали. Если бы не неизвестный вампир, Чонвон никогда бы не стал стервятником. Если бы не смерть его родителей, он бы никогда не пошел в тот дом. Но… в какой дом? Что это за место? Белый фасад, кусты шиповника, вымощенная камнем дорожка… Камин, ковер, шум кондиционера. Тяжесть топора в руке, ржавое лезвие, труп под ногами… Чонвон зажмурился до кроваво-алых пятен перед глазами и услышал, как постепенно, секундой за секундой, в голове нарастал неясный шум, выворачивающий и глубокий, как распространяющийся в тишине звук от удара в гонг. Ощущение тошноты сделалось невыносимым, горло сжал болезненный спазм, но Чонвон только запрокинул голову и принялся дышать через рот. Когда он пришел в себя, когда отступила это невыносимая тошнота, Чонвон понял, что он сидел в кресле за длинным столом и разглядывал белоснежную стену напротив. Он даже не помнил, когда они закончили и что случилось. Встрепенувшись, будто вырвавшись из глубокого сна, Чонвон развернулся и столкнулся взглядами с Джеем — мужчина поласкал в медном тазу окровавленные тряпки, стоя у пустой кушетки. Видимо, прошло уже очень много времени. — А где… — дыхание у Чонвона перехватило неясное, смутное чувство досады. — Рей… — Она лежит в другой комнате, — спокойно ответил Джей. Он закатал рукава свитера до сгиба локтей, и Чонвон увидел его бледные руки с темными линиями кровеносных сосудов. — Отдыхает, приходит в себя. Чонвон рассеянно кивнул. — А как ты? Джей на мгновение застыл на месте, растерявшись от его вопроса. С вымоченных окровавленных тряпок в его руках стекала розовая вода. — Я? — Нет, я спросил свое альтер-эго, — попытался отшутиться Чонвон, но собственная шутка показалась ему крайне глупой и неуместной, в особенности когда он увидел потерянное выражение на лице Джея. — Извини. Конечно, я спрашиваю у тебя. — Ну… — вампир ненадолго задумался над ответом. — Операция — с условием, что мы можем назвать это операцией, — прошла более чем успешно, выкидыш случился на малом сроке. К сожалению, у меня нет ни гинекологических инструментов, ни какого-либо наркоза, ни даже обезболивающего, так что был высок риск смерти от болевого шока, но… — Нет, нет, Джей, — Чонвон покачал темной головой. — Я спрашиваю не про то, что ты сделал. Джей нахмурился. — А про что? — Про то, как ты себя чувствуешь. Только честно. Джей бессмысленно обвел взглядом стерильную, белоснежную комнату. Он будто пытался найти ответ на вопрос в прозрачных колбах за стеклом одного из шкафов, в собственном отражении в окне, за которым постепенно, минута за минутой, рассветало, в кровавой воде в медном тазу, — а ведь для того, чтобы ответить на невинный вопрос Чонвона, Джею следовало просто заглянуть себе в голову. — Мне… — начал Джей, и тот факт, что Чонвон встрепенулся и, казалось, потянулся ему навстречу, придал Джею немного храбрости. — Мне грустно. Ни один человек в мире не заслуживает такой тягостной участи. Я думал, все должно быть иначе, а, оказывается, некоторые позволяют себе… Это грустно. И раздражает. Или нет, не раздражает, а скорее… Если бы я встретил того вампира, который сотворил с Рей подобное, я бы на него наорал, наверное. — Наорал? — эхом переспросил Чонвон. — Я не могу выразить это ощущение такими громоздкими словами, как «гнев» или «ярость». Я понимаю, что вампиры всегда были вампирами, и редко кто из нас, бессмертных существ, не начинает искать… Нет, подожди, — Джей тяжело выдохнул. Он беспомощно опустил руки. — Я не должен оправдываться. — Конечно, — Чонвон кивнул. — Ты бы так не поступил. Странная уверенность в его голосе сбила Джея с толку. — Ты так и не сказал, что имеешь в виду под «страшным явлением», — добавил Чонвон. Джей оставил отмокать кровавые тряпки в медном тазе и, наспех вытерев полотенцем руки, осторожно присел на скрипучий стул возле кушетки. Он долго подбирал слова, но когда начал говорить, то то и дело запинался: — Представим на мгновение, что ты вампирский король — бессмертный, молодой и жаждущий жизни, — Чонвон кивнул. — Ты вышел немного более амбициозным, чем твои знакомые вампиры. Тебя интересует все новое, и впереди у тебя — нескончаемое количество веков, чтобы изучить каждый аспект как человеческой, так и вампирской жизни. Но проходят года, столетия, твой возраст стремится к первому тысячелетию. Ты чувствуешь разочарование от цикличности исторических процессов. Ты видишь, как расцветают и рушатся империи, как люди снова и снова развязывают бессмысленные войны, как демократия оборачивается диктатурой, и это все кажется тебе неизбежным: в следующем столетии будет то же самое. Уже давно ничего не вызывает у тебя восторга… И неожиданно ты влюбляешься. А за окном медленно поднималось тяжелое, огненное солнце — его будто кто-то с огромным трудом выкатывал на прозрачный небосвод, еще розовато-оранжевый у самого горизонта. Чонвон почувствовал знакомое жжение в глазах — результат бессонной ночи — и понял, что с трудом улавливает смысл интересного рассказа Джея. — Удивительно, но твоей возлюбленной становится человеческая девушка: хрупкая, нежная и, несомненно, красивая. Куда более красивая, чем все королевы, окружающие тебя все эти столетия, ведь иначе ты бы уже давно женился. Ты снова начинаешь чувствовать себя тем мальчишкой, любознательным и заинтересованным. И ты думаешь, что это будет навсегда, что уж она-то точно тебя не разочарует, ты точно не перестанешь ее любить… Но она смертная. Ее жизнь — лишь мгновение по сравнению с твоей. Ты можешь одарить ее бессмертием, это тебе по силам… — Ники и Сону, — перебил его Чонвон удивленным, даже шокированным голосом. Джей слабо улыбнулся. — Да, Ники и Сону. — Но почему тогда?.. — У этого явления есть и обратная сторона. Да, твоя возлюбленная будет с тобой, останется надолго, по крайней мере до того момента, пока она сама не взмолится о смерти или же пока она тебе не надоест. Но ты уже больше никогда не сможешь поцеловать ее. Прикоснуться к ней, возлечь с ней. Ты можешь только смотреть на нее. Любоваться ее чертами лица, чувствовать ее запах. Она пьет твою кровь, она не вампирша, она зависима от тебя, — она умрет, если умрешь ты. Не придешь к ней месяц или два, поймешь, что она тебе надоела, — и ты сможешь с легкостью избавиться от нее. — Это… Пробный период бессмертия? Джей вскинул прямые брови, как бы прося объяснения, но Чонвон лишь махнул рукой. — Так почему Сону до сих пор не обратил Ники? — Это все равно, как если бы ты решил усыновить ребенка. Поэтому мы и относимся к подобному как к установлению семейных связей между старшим и младшим поколением или же как между… братом и сестрой. А значит, что все, что бы вы могли сделать в качестве вампира и человека, будет рассматриваться как форма кровосмешения. Да, ты одариваешь бессмертием человека, которого любишь, но вместе с тем теряешь саму возможность любить его. Это нескончаемая, нерешенная дилемма. Джей заметил беглый взгляд Чонвона, брошенный в сторону выхода из комнаты. — Да, ты верно думаешь, — похвалил его Джей с теплой улыбкой на лице, но затем он резко нахмурился. — Хотя мне кажется, что Рей не столько была возлюбленной короля, сколько просто его временной игрушкой. Куклой, как я уже говорил. Бессмертие сильно извращает нравы… Возможно, именно поэтому Рей отправили сюда: она забеременела от вампирского короля, который сделал ее бессмертной, но тогда я не понимаю, почему Сонхун ничего не предпринял ради ее безопасности. Марк был прав, когда говорил, что Сонхун не станет заботиться ни о ком, в ком нет ни капли вампирской крови, но «куклы» всегда обладали неким иммунитетом; если они — любимая игрушка короля, Сонхун сделает что угодно, лишь бы спасти эту игрушку от растерзания. На ум приходит только одна мысль — она пыталась убить своего покровителя… Поэтому Сонхун ее выгнал. Джей вновь принялся полоскать кровавые тряпки. Чонвон обдумывал его рассказ, раскладывал по полочкам новую информацию. И лишь один-единственный вопрос все никак не давал ему никакого спокойствия, на единственном вопросе Чонвон спотыкался, будто на тяжелом камне на длинном и прямом отрезке пути. Он смотрел на широкую спину Джея, на размытую линию между его волосами и белоснежной шеей. И все думал: спросить или не спросить? И вдруг понял, что он не столько боялся самого вопроса, сколько боялся услышать на него ответ. Но Джей, будто почувствовав его настроение, будто услышав незаданный вопрос, сам начал говорить, все еще стирая тряпки: — Я не предлагал Джено бессмертие. Чонвон подскочил на стуле, будто ужаленный. — И никогда не делал этого прежде. Предложить свою кровь смертному все равно что предложить собственную душу. Значит этот смертный важнее отпущенной вечности. Ты как бы делаешь его ближе к себе, но в то же время будто отталкиваешь. Не могу представить, насколько нужно полюбить человека, чтобы пойти на подобное. Но когда смотрю на Сону, то начинаю немного понимать, что он чувствует. И, к сожалению, это далеко не то, что я чувствовал по отношению к Джено. — П… понятно… — С другой стороны, — продолжил Джей, — если бы у меня была такая возможность, я бы одарил бессмертием всех стервятников. Хотя и не знаю, что для них… для вас… не знаю, что будет лучше. Я видел слишком много тех, кто хотел умереть, я бы не смог обречь их на вечные страдания… Но в то же время я видел и тех, кто страстно хотел жить. Я бы мог им помочь… — В тебе не так уж и много крови, чтобы всех осчастливить, — задумчиво сказал Чонвон спустя минуту тишины — Джей так и не продолжил разговор. Он увидел, как под тонким свитером напряглась спина Джея. — Я уже когда-то читал историю о человеке, который хотел спасти всех. И ты сам знаешь, что в конце концов его распяли. Прошу тебя, не повторяй его ошибок. Между ними повисла долгая, ничем не нарушаемая тишина, и когда Чонвон уже подумал о том, чтобы поудобнее лечь в кресле и попытаться подремать, он услышал, как Джей тихо сказал себе под нос: — Но я не могу назвать это ошибкой. От ледяной воды его пальцы вмиг раскраснелись, но Джей продолжил полоскать кровавые тряпки с какой-то неизвестной Чонвону отрешённостью. Он методично скручивал длинные полоски ткани, выжимая воду, и раскладывал лоскуты на нескольких верёвках — для этого ему приходилось то и дело подниматься на шаткий стул. Несмотря на спокойное, совершенно безучастное выражение лица, Чонвон догадался, что Джей просто привык к тому, что делал; в конце концов, он ведь не в первый раз обрабатывал раны, а после тщательно убирал за собой. Он ни разу не сказал, что устал от этой работы. Он никогда не жаловался. Никогда не злился. Он не ждал в ответ ни благодарностей, ни поддержки, ни обещаний, — он просто делал то, что умел делать лучше всего. Это можно было назвать абсурдом, но больше всего человеческого было в том, кто даже не мог назваться человеком.